Борьба за Москву и митрополию во второй половине XV века

РУСЬ, ОРДА И ЛИТВА ПОСЛЕ НАШЕСТВИЯ ЕДИГЕЯ

Вторая половина княжения Василия Дмитриевича отражена источниками отрывочно и бессистемно, как бессистемным было и само его княжение. Разорение и разграбление Северо-Восточной Руси ратью Едигея могло бы иметь и более серьезные последствия, но обстоятельства складывались относительно благоприятно, хотя и не совсем устойчиво. Прежде всего, неустойчивым было положение самого Едигея в Орде. Подтверждая ярлык на великое княжение Василия Дмитриевича, Едигей, согласно софийско-новгородским летописям, упрекал его: "Тохтамышевы дети у тебя, и того ради пришли есмы ратию". В литературе высказывалась мысль о том, что и попытка переворота в Орде во время нашествия Едигея была организована из Москвы. Видимо, кто-то из сыновей Тохтамыша в годы своих скитаний попадал в Северо-Восточную Русь (в некоторых источниках к таковым относится Керим-берды), но главным центром притяжения для них оставалась, конечно, Литва, где сохранялась большая пришедшая с Тохтамышем татарская колония.

 

Именно угроза со стороны Литвы побуждала Едигея искать примирения с Москвой. Победа над Тевтонским орденом в грандиозной Грюнвальдской битве 15 июля 1410 года, в которой на стороне победителей помимо поляков, литовцев, русских и наемников из Валахии и Богемии, участвовали также татарские отряды, не могла не вызывать тревоги Едигея. В 1411 году старший сын Тохтамыша, участник Грюнвальдской битвы Джелаль-Еддин, укрепился в Крыму и в схватке с ним ордынский хан Булат-Салтан был убит. Едигею удалось остановить Джелаль-Еддина, возведя на ханский стол Тимур-хана, но скоро ему пришлось бежать от своего ставленника в Хорезм. При поддержке Витовта Джеллаль-Еддин в 1412 году на некоторое время утверждается ханом в Орде. Он организовал набег татарских и нижегородских отрядов на город Владимир, где был разграблен Богородичный храм (Успенский собор) — место вступления в должность многих митрополитов Руси.

 

Летом 1412 года в Орде начинается новая усобица, в ходе которой Джелаль-Еддин был убит и к власти пришел Керим-берды, сторонник Едигея. К новому повороту политики Орды имели отношение и события в Северо-Восточной Руси. По некоторым данным, Киприан перед кончиной пытался закрепить на митрополичьей кафедре своего племянника Григория Цамблака. Но Константинополь решил направить на Русь грека Фотия. Едва ли не главным аргументом для Константинополя были материальные расчеты: откуда придет большая "милостыня" — из Вильно, или из Москвы. Угроза полной турецкой оккупации побуждала последних властителей некогда могучей Византии искать поддержку в православных землях Восточной Европы.

 

Фотий (ок. 1371 — 1431) прибыл на Русь в 1409 году и первоначально остановился в Киеве, тем самым как бы выполняя требование Витовта считать именно Киев центром "митрополии всея Руси". Но уже через полгода он перебирается в Москву. Не последним аргументом в пользу Москвы послужили богатые дары московского князя и духовенства Северо-Восточной Руси, переданные Константинопольской патриархии. Известная напряженность в отношениях между новым митрополитом и княжеским двором сохранялась, но татаро-нижегородский набег на Владимир, мишенью которого и был новый митрополит, приехавший во Владимир на торжественное посвящение в сан (самому Фотию удалось укрыться в окрестностях Владимира), способствовал сближению великого князя и владыки.

 

Сменивший Джелаль-Еддина Керим-берды был, видимо, наиболее расположенным к Москве чингизидом. Именно он, согласно восточным авторам, некоторое время скрывался в Москве, и, видимо, этого сына Тохтамыша имел в виду Едигей, упрекая московского князя. Но в данном случае для Едигея была важна позиция в отношении Литвы, а Керим-берды был последовательным ее антагонистом. Воспользовавшись благорасположенностью Орды, московский князь изгнал из вновь отделившегося от Москвы Нижегородского княжества Даниила и Ивана Борисовичей и их потомство. В это же время при посредстве митрополита Фотия наследник византийского стола Иоанн VIII Палеолог женится на Анне, дочери Василия Дмитриевича.

 

Изменение в расстановке сил в связи с воцарением Керима-берды подтолкнуло Вильну и Краков к очередной унии. В 1413 году в Городло Ягайло с польской знатью и Витовт со знатью литовской подписали соглашение. Подтверждалась прежняя договоренность об объединении, в рамках которого княжество Литовское ставилось в зависимость от Польши. Согласно городельскому соглашению, католичеству предоставлялось решительное преимущество. Термин "бояре" заменялся "баронами" и "нобилями", а наследовать должности и владения могли только католики. Запрещались даже браки католиков с православными.

 

Городельская уния обострила отношения между православной и католической общинами Польско-Литовского государства. Витовт быстро терял почву под собой и вновь начал искать возможностей для восстановления своего влияния через Орду и русскую митрополию. В 1414 году в Орде (или в ее части) утверждается ставленник Витовта Кепек. Нижегородским князьям снова даются ярлыки на независимое от Москвы княжение. На Волгу вновь отправляется Юрий Дмитриевич Галицкий, и он не допускает в город ставленников Орды. Активизирует Витовт политику и в отношении Новгорода и Пскова. Но активизация деятельности в собственно православных землях требовала так или иначе решения вопроса о "митрополии всея Руси". Поэтому и поднимается вопрос о переносе митрополичьей кафедры в Киев и утверждения там племянника Киприана Григория Цамблака.

 

В летописях рассказ об этих событиях изложен противоречиво, а наиболее обстоятельный рассказ в Никоновской летописи и "Истории Российской" В.Н. Татищева восходит, видимо, к разным источникам, сведенным в летописном своде некоторое время спустя после самих событий. Не ясно, сколько было соборов епископов Западной Руси, созванных Витовтом для решения вопроса о разделении митрополии. Как уже отмечалось, в летописях смешивались три разных стиля летосчисления (не говоря уже о записях в Западной Руси, сделанных по иной космической эре). В Никоновской летописи текст излагается по сентябрьскому стилю, но рассказ о попытках утвердить на митрополии Григория Цамблака включался в статьи уже имевшегося текста. Основные варианты рассказа датируются 1414 и 1416 годами. По тексту же Никоновской летописи — это осень 1413-го, лето 1414-го (как бы продолжение рассказа о соборе) и осень 1415-го годов, причем в первом случае кандидат именуется "Самлаком", а во втором правильно — "Цамблаком". В западно-русских же летописях 1414 годом датируется поездка Цамблака в Москву, причем ни цель, ни результаты поездки не объясняются.

 

Некоторые вопросы снимаются сравнительно легко. В Никоновской летописи отмеченное всеми летописями солнечное затмение 7 июня упомянуто и под 1414, и под 1415 годом. Затмениям посвящена книга Даниила Святского ("Астрономические явления в русских летописях с научно-критической точки зрения. СПб., 1915), к которой специалисты обычно обращаются, разбираясь в хронологической путанице. В ряде летописей указано также, что 7 июня приходилось на пятницу, и все это указывает на 1415 год. Разноречия в тексте Никоновской летописи, следовательно, являются результатом соединения разно датированных записей об одних и тех же событиях. 1413 год может быть исключен и потому, что Витовт не стал бы затевать далеко идущих антимосковских интриг при промосковском хане в Орде, а пролитовский переворот в Орде произошел, видимо, в начале 1414 года.

 

Личность Григория Цамблака весьма колоритна. Он подвизался в разных монастырях на Балканах, был чиновником при Константинопольском патриаршестве, известен как автор многих сочинений, одно из которых (около 1410 года) посвящено жизнеописанию Киприана, с которым он, вероятно, и оказался в Литве. В 1414 году Григорию было около 50 лет, после 1418 года Григорий отошел от дел и ушел в один из молдавских монастырей, как предполагают, под именем Гавриила, а его кончину в разных источниках относят к 20-м, 30-м, даже к 1450-му году. В Москве о Цамблаке существовала какая-то повесть, и может быть не одна. Особый интерес к его личности возникал в 40-е годы в связи с реакцией на Флорентийский собор и утверждением автокефалии русской церкви. Оценка его личности была в целом негативной, но неоднозначной, а аргументы в пользу автокефалии в известной мере повторяли аргументы за автокефалию на соборе, созванном Витовтом.

 

В большинстве летописей соборным утверждением Григория Цамблака названа дата — 15 ноября, а собор проходил в Новгородке недалеко от Вильны (в "Черной Руси"). Дата 1415 год представляется достаточно определенной. Поэтому нет оснований говорить о двух и даже трех соборах, хотя какие-то предварительные консультации могли и должны были проводиться.

 

Рассказ Никоновской летописи под 1414 годом начинается с того, что "неблазии человеци" из окружения митрополита "творили клеветы", ссоря митрополита Фотия с Василием Дмитриевичем и Витовтом Кейстутьевичем. и в итоге "сотвориша нелюбие". Суть претензий — увеличение митрополитом всюду даней и поборов, особенно в поездках за Днепр, на киевскую сторону. Витовту "неблагие люди" напоминали и о том, что митрополия некогда имела центром Киев, и митрополиты носили титул "киевского и всея Руси". Таким образом, перенос митрополичьей кафедры из Киева в Москву представляется как бы незаконным. Напоминание о причинах переноса — незащищенность перед угрозами татарских набегов — не принимается во внимание. В какой мере и в каком направлении в этой связи мог быть задействован Василий Дмитриевич — не сказано. Видимо, его просто настраивали против Фотия ради ослабления позиций митрополита. Витовту же давались в руки реальные аргументы. Вполне вероятно, что именно в Вильне зародилась сама идея подыскать в окружении Фотия людей, которые могли бы напомнить о прежней роли Киева (тем более что и сам Фотий начинал как митрополит "киевский").

 

Витовт собирает епископов девяти епархий, входивших в состав Великого княжества Литовского, повторяет аргументы выдвинутые "неблагими людьми", и требует, чтобы епископы обратились к нему, князю, с жалобой, давая и примерное содержание этой жалобы: Фотий "грабит и изтощевает великую соборную митропольскую Киевьскую церковь, главу всей Русии". Епископы пытались возражать. "Витовт же со властию попрети им", и владыки выдали нужный документ. Витовт распорядился собрать материалы о каких-либо покушениях Фотия на материальные ценности в Киеве и прилегающих районах с тем, чтобы поставить вопрос о создании митрополии для Великого княжества Литовского. Фотий решается идти в Киев, чтобы попытаться договориться с Витовтом, а если не удастся — идти в Константинополь. Витовт перехватил митрополита, ограбил его и выпроводил назад в Москву. Выпроводил Витовт заодно и наместников Фотия на Киевщине, передав принадлежавшие им села "панам своим".

 

Далее рассказ в летописи перебивается сообщением о пожаре в Москве и затмении 7 июня (которое было на самом деле годом спустя), после чего к Фотию явился "гость с торгом", погоревший в московском пожаре в мае и напуганный затмением. Пришедший из Литвы гость и сообщил митрополиту о замысле Витовта, покаявшись и о своей причастности к "клеветникам". Названо и имя информатора: Фома Лазарев, что может указывать и на какую-то современную запись о рассказе повинившегося и прощенного митрополитом "клеветника". А затем снова говорится о соборе епископов (но более глухо, без имен), на котором было решено избрать "Григориа Самлака", причем некоторые епископы с этим не согласились, предложив "смиритися с Фотеем". Но "Витовт же со властию попрети им, они же умолчаша". В Царьград к патриарху был направлен кандидат, а к императору также и грамоты. Патриарх и "царь" "не восхотеша сего". Витовт заставил епископов изложить "вины" митрополита. Но и на это последовал тот же ответ.

 

Под следующим, 1415 годом дается иной вариант рассказа о том же соборе, что и названном в летописи годом раньше. Здесь повествование начинается сразу с главного: "Господь Бог попусти, грех ради наших, Киевской митропольи на две области разделитися, яже не подобает; глаголеть бо во священных правилех, яко не подобаеть быти во единой области двема митрополитом". Между князем и епископами разгорается своеобразный "научный" диспут. Витовт "рече" к епископам: "поставите ми в митрополиты на Киев Григориа Цамблака Болгарина". (Литературное происхождение рассказа видно уже в пояснении "болгарина", предназначенного широкой аудитории, а никак не епископам, хорошо знавшим племянника Киприана). Епископы возразили, ссылаясь на священные правила, а на запрос князя, о каких правилах идет речь, процитировали 20-ю главу священных правил и 12 главу решений Халкидонского собора, "яко не подобает быти в единой области двемя митрополитом". Далее следует дискуссия: Витовт настаивает на том, что это его область, а епископы — "но преже не твоя область бысть". А на возражение князя, что теперь иная ситуация, епископы разъясняли: "Аще и ты ныне приал ново Киевскую область, и се твоа есть земскаа власть, а не церковнаа святительскаа; ино бо есть власть святителскаа церковнаа, и ино есть власть царскаа земскаа; да ты своя земскиа вещи управляешь, яко царь, епископ же своя святительскиа вещи управляет, яко святитель; и во всей области Русстей един митрополит есть: аще и на Москве ныне пребывает нахожения ради татарьскаго, но Киевский есть, и един есть во всей области;... и тебе несть от сего ни единыа укоризны, ни протора (издержек), но паче похвала и приобретения, яко древнии обычаи и законы соблюдающе".

 

Епископы повторяли аргументы Киприана о митрополии "всея Руси". Исчерпав же свои аргументы, Витовт "глагола им": "аще не поставите ми митрополита в моей земли на Киеве, то зле умрети". Григорий Цамблак был объявлен митрополитом, и уже при его участии должно было сочиняться "оправдательное слово", в котором, в частности, напоминалось и о прецедентах подобного рода на Руси и в других славянских землях. И в этих напоминаниях весьма заметны настроения 30-40-х годов XV века в самом Московском княжестве.

 

Послание в Константинополь выдержано в весьма резких тонах и, видимо, связано с неудачной попыткой Григория Цамблака заручиться там поддержкой, предшествовавшей собору епископов. В основе летописного изложения, по всей вероятности, лежал подлинный текст послания, о чем, в частности, свидетельствует и заключающее его слово "индикт" — традиционный византийский счет лет, употребленный в данном случае бессознательно (не указано, какой именно год индикта — 15-летнего круга времени — имеется в виду). В тексте послания неоднократно упоминается о корысти властителей Константинополя при утверждении кандидатов на те или иные кафедры. На просьбу Витовта "царь же и патриарх не возхотеша послушати прошения сего праваго, неправедных прибытков деля". После похвалы Витовту, который собрал "в Новомграде Литовском" князей подвластных ему земель, бояр и вельмож, архимандритов, игуменов, иноков и попов, "советом и волей" которых избрали митрополита, вновь указывается на причину отрицательного решения Константинополя: "гораздо есмы розознали на них, что хотят они того, чтобы по своей воли поставили митрополита своего по накупу, кто ся у них накупить посулы, как они хотят, а то бы все было в их воли в таковой, что, зде будучи, митрополит их на Руси, грабя, насилуя, попы продавая, посулы емля, дани тяжкиа збирая, церкви пусты чиня, и к ним бы носил в Царьград и все провадил (доставил, препроводил. — А.К.)".

 

Этот мотив возникает и далее, когда доказывается непорочность решения собора, его непримиримость к еретикам: "К сим же и Симонитьскую ересь анафеме предаем, продающую на злате и на сребре дар Святаго Духа, поставляющих в священничество мздою и посулы". Выражая почтение ко всем патриархам и патриаршествам, послание вновь делает оговорку: "Но точию отвращаемся, не могущи тръпети, еже есть на церковь Божию насилование царя Царегородскаго, ибо святый великий патриарх и божественный священный собор Констянтинаграда по правилом поставити митрополита не могут дати, но кого царь повелит по посулам. Увы! Отсюду продается и купуеться дар Святаго Духа, еже в поставлении, якоже отець его царь сотвори на церковь Киевскую во днех наших, еже о митрополитех русских: о Киприане, и о Пимине, и о Дионисии, и о инех многих, не смотряще на церковную честь и строение, но смотряще на посулы, на сребро и злато и на многоимание; отсюду быша долги велики, и протори мнози, и млъвы, и смущениа, и мятежи, и убийства, и — еже всех лютейши — безчестие церкви Русскиа митрополии".

 

Не удивительно, что большинство летописей это послание даже не упомянуло, а Никоновская летопись дала его явно уже после кончины митрополита Фотия. Возражения самого Фотия, по летописи, носили как бы общий характер: "Оскорбися зело и много подвизася, еже бы како раздраниа та и разколы те церковныа совокупити воедино... И писаше грамоты, возбраняя раздираниа церковнаа...". И этот текст тоже явно написан уже спустя какое-то время после кончины митрополита, видимо, как и многие другие тексты начала столетия, в 40-е годы XV века, когда стоял вопрос именно об автокефалии русской церкви, и упреки в адрес Константинополя были одним из аргументов в пользу такого решения. Нет здесь и упоминания (именно в связи с "грамотами" Фотия) о соборном осуждении и лишении священнического сана Григория в Константинополе, хотя в некоторых летописях таковое имеется. Но Вильно, очевидно, проигнорировала осуждение патриарха Евфимия (видимо, не без участия Фотия) и созванного им собора, равно как подтверждение проклятия и отлучения от церкви Иосифом II (преемником Евфимия) в 1417 году.

 

Удивительно, что в летописях не прозвучали упреки в адрес Витовта по поводу его уклона в католицизм, выразившегося в статьях Городельской унии, хотя такие упреки, наверное, были в "грамотах" Фотия, и они стояли на первом месте в соборных постановлениях Константинополя. Конечно, Витовт в вопросах веры был чистейшим прагматиком. Но большинство епископов, собранных им в Новгородке, явно осуждали католическую направленность этого "прагматизма". И выразил это беспокойство именно избранный митрополитом Григорий Цамблак. Под 1417 годом в летописях воспроизводится вопрос Цамблака Витовту: "Что ради ты, княже, в Лятцком законе, а не в Греческом?". Витовт на это якобы ответил: "Аще хощеши не токмо мене единаго видети в Греческом законе, но и всех людий моея земли Литовскиа, да идеши в Рим и пришися (споришь — А.К.) с папою и с его мудрецы; и аще их преприши, и мы вся в Греческом законе и обычаи будем; аще ли не преприши их, имам вся люди своея земли Греческаго закона в свой Немецкий закон превратити".

 

В 1414 году в Констанце был созван собор, который начался с осуждения "ересей", прежде всего Яна Гуса и чешских реформаторов. Собор продолжался несколько лет, и одним из главных вопросов было преодоление "схизмы" — раскола церквей. В 1417 собор избрал нового папу Мартина V, с которым Ягайло договорился об участии в прениях о преодолении "схизмы" новоизбранного митрополита. Перед папой Мартином в 1418 году и была зачитана заготовленная в Вильне речь Григория Цамблака, возглавлявшего литовскую делегацию. Были в составе делегации также "наблюдатели" от Орды, где в это время снова утвердился Едигей, вновь пытавшийся балансировать на противоречиях Ягайло и Витовта, Витовта и московского князя и московского митрополита. Речь Григория имела значительный резонанс среди огромного количества делегаций и гостей. Но на унию Цамблак не согласился и, видимо, такая позиция была запланирована при подготовке речи в Вильне. Естественно, что подобной позицией был недоволен и разочарован Ягайло, вроде бы что-то обещавший Риму. Никоновская летопись сообщает о кончине Цамблака в 1419 году, давая, кстати, высокую оценку его как автора "книжных писаний". Но эта версия оспаривалась и современниками, и историками. И не исключено, что оказавшись между двух огней — Константинополя и Рима, и не надеясь на часто менявшего симпатии и антипатии Витовта — Григорий тайно покинул Литву и, как предполагают, укрылся в одном из валашско-молдавских монастырей.

 

Уход с церковно-политической арены Цамблака побудил Витовта искать контакты с московским митрополитом Фотием. В Орде после нескольких лет преобладания Едигея происходит очередная усобица, в ходе которой Едигей был в 1419 году убит, и на великоханском столе утвердился пролитовски настроенный Улуг-Мухаммед. В этих условиях и Фотий стал искать контактов с Витовтом. А поскольку перевес сил вновь был на стороне Витовта, то и московский митрополит легко склонился на его сторону. Под 1422 годом в летописях появляется примечательное сообщение: "Тое же зимы княгини великаа Софья с сыном Васильем ездила к отцу своему Витовту в Смоленск, а князь великы отпустив ее с Москвы, сам иде на Коломну, да и Фотей митрополит был у Витовта, а ехал наперед великые княгини".

 

Некоторые данные об изменениях в настроениях и Фотия, и московского князя по отношению к Литве и Витовту проявляются в загадочных недоговоренностях летописей. В свое время А.А. Шахматов предположил, что в основании летописания XV века лежит "Полихрон Фотия" 1418 года. Авторитет Шахматова и до сих пор удерживает эту гипотезу в построениях историков и филологов, хотя и обоснованные сомнения в ее правомерности тоже высказывались неоднократно. А одной из значимых "жертв гипотезы" явился сын Василия Дмитриевича — Иван. Он упомянут в первой духовной великого князя в 1406 году в качестве наследника, когда Ивану было 10 лет (он родился, согласно летописи, в 1396 году). А затем летописи его не упоминают, и большинство историков, вслед за Карамзиным, полагают, что мальчик скончался в детстве. Между тем, одно уникальное известие имеется в Тверском сборнике под 1416 годом. Здесь сообщается, что "на Москве, месяца генваря 31 день, князь великый Василей Дмитриевичь жени сына своего князя Ивана у князя Ивана у Пронского". (Иван Владмирович Пронский упоминается летописью также под 1408 годом в связи с усобицами в Рязанской земле, причем симпатии летописца на стороне пронского князя). Традиционная политика московских князей — поддерживать удельных князей "великих княжений". Но почему об этом весьма значительном с точки зрения Московского великокняжеского стола событии ничего не сообщили летописи, восходящие к пресловутому "Полихрону Фотия"? Свидетельством современности записей являются, как говорилось выше, указание точных дат, а на место записей обычно указывает фиксация современных событий, относящихся в Москве прежде всего к фактам внутрисемейной (рождения и кончины, браки детей) и внутри- и внешнеполитической жизни. Первого около 1418 года вообще нет, а о другом могли писать и со стороны, и по воспоминаниям.

 

 


Страница 1 - 1 из 5
Начало | Пред. | 1 2 3 4 5 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру