Царская власть в XVII веке: титулование и положение

Предисловие, подготовка текстов, комментарии Г.В. Талиной

ПРЕДИСЛОВИЕ
XVII столетие в истории России стало периодом существенного усиления внимания к внешнему оформлению статуса монарха. Важнейшую роль при этом играла практика царского титулования. По количеству царских указов, касающихся изменения титула, и статей международных договоров, посвященных титулованию, вторая половина XVII столетия опережает практически любой период существования монархии в России.

Титул в переводе с латинского (Titulus) означает "надпись, почетное звание". Титулы разного рода играли важную роль в оформлении системы социальных и политических отношений как России, так и других стран. Россия до конца XVII столетия знала такие титулы как "царь", "князь", "великий князь". Для титулов, так же как и для званий характерен тот факт, что изначально все они означали реальные должности, от которых в последствие оторвались. Когда-то князь являл собой племенного вождя, затем реального главу княжества. Позднее в период создания единого государства понятие "князь" окончательно превратилось в почетный титул, указывающий на происхождение лица.

Титул "царь" представляет собой сокращение от "цесарь" и восходит к имени Юлия Цезаря (Caesar), ставшем в Римской империи одним из титулов верховных правителей. В древнерусский язык термин, скорее всего, попал из старославянской литературы, где мог означать библейских правителей, римских и византийских императоров. Первый известный случай приложения царского титула к русскому князю относится к 1054 г. Употребление данного титула связано с именем Ярослава Мудрого. Официально титул царя стал присваиваться русским государям лишь с 1547 года, когда Иван Васильевич IV (Грозный) венчался на царство.

А.А. Горский вполне справедливо выделяет три этапа в развитии представлений о царе и царстве до официального принятия данного титула московскими великими князьями (1). Первый этап связан с домонгольской эпохой, в которую термин "царь" воспринимался как титул "чужого" правителя. Эта эпоха была сопряжена со спорадическим применением титула к русским князьям. Я.Н. Щапов отмечает, что упоминание князей как царей относится к двум крупным деятелям Руси XII–XIII вв.: Мстиславу Великому и Андрею Боголюбскому (2). При этом применение царского титула к русским князьям вовсе не означало их претензий на то, чтобы считать Русь "царством" (империей). В эпоху господства ордынского ига "царем" стали именовать правителя Орды — верховного сюзерена русских князей. На этом этапе утвердилось представление о "царе" как полностью суверенном правителе. Стремление к царскому титулу стало означать стремление к независимости. Такие претензии стали проявляться у московский великих князей с середины XV в. Тенденция к признанию царского достоинства за русскими князьями получила развитие в княжение Василия II. После падения в 1453 г. Византийской империи (в 1453 г. турками был взят Константинополь) Россия осталась единственным православным государством, представлявшим реальную силу на международной арене. Россия стремилась наследовать место Византии в мире, стать "царством". Но, поскольку под "царем" подразумевали суверенного правителя, то идея получения московскими великими князьями царского достоинства стала приходить в противоречие с их подчиненностью с признанием верховенства хана Большой Орды. Появилось осознанное стремление князей к ликвидации данной зависимости. В этом процессе факт присвоения царского титула играл немаловажную роль: носить титул равноценный титулу ордынского правителя означало стремление поставить власть московского князя выше власти хана. Попытки доказать родственные связи русских князей с императорами Древнего Рима означали желание обосновать большую древность царского достоинства русских князей по сравнению с царским достоинством правителей Орды.

После ликвидации зависимости от Орды царский титул все чаще стал применяться к московским великим князьям, но до официального венчания на царство оставалось более полувека.

На этом третьем этапе возникла новая концепция происхождения русского царства, выразившаяся в "Сказании о князьях Владимирских", закрепившем представления о наследовании русскими царского титула и достоинства из Византии в глубокой древности и о том, что "русское царство" древнее "татарского царства" (3). "Сказание…" проводило мысль о происхождении Рюриковичей от "сродника" римского императора "царя" Августа; утверждало, что Владимир Мономах получил от византийского императора царские регалии, которыми и венчаются его потомки — великие князья владимирские и московские (4).

Официальное принятие царского титула Иваном Грозным повлекло за собой необходимость разработки обряда венчания на царство и миропомазания. Первый такой обряд был выполнен митрополитом Макарием с участием высшего духовенства как государственный и церковный акт в кафедральном Успенском соборе московского Кремля в присутствии представителей великокняжеской фамилии, боярства и рядовых москвичей (5).

Со времен деда Ивана IV, Великого князя Ивана III в царский титул вошел и такой термин как "государь". Л.Н. Пушкарев связывает данный термин с термином "господин" и представлениями о власти носителя титула "государь" как власти неограниченной (6).

Во второй половине XVII столетия титул "царь" настолько закрепился, что практически не вызывал сомнения ни у представителей государственной верхушки, ни у подданных. Между тем находились и противники подобного титулования русского государя. Одним из них был Юрий Крижанич.

Трактуя сам термин "царь", Крижанич в своем сочинении "Политика" (7) высказывал ряд суждений. Во-первых, под "Царем царей" следует подразумевать только Иисуса Христа. Правитель, присваивающий себе такой титул, дерзает присвоить себе славу Христа — вечного и единого Царя [царей]. "Нет и не может быть ни одного человека выше, чем Царь, и никакое достоинство и величие в мире не выше Царского достоинства и величия".

Одновременно с этим Крижанич называл титул "царь" титулом чужеземным и осуждал Ивана IV за то, что он, принимая титул, пренебрег "славянским именем король". При этом Крижанич полагал, что титул "царь" не означает никакой власти, поскольку является родовым прозванием рода Юлия (Цезаря). В данном случае термины "царь" и "цесарь" автором приравнивались друг к другу. Говоря о Юлии, Крижанич отмечал, что тот был первым римским самодержцем, родом из римских бояр, живший в свое время под властью римского общевладства. Чином (должностью) Юлия была должность императора. Исходя из этого, Крижанич делал вывод о том, что титул "король" — древнее и почетнее титула "царь" ("цесарь"), и считал, что русским царям следует официально признать, что царским титулом они назывались ранее "из-за ошибки переводчиков", а следует называть их и их потомков "королями". При этом "король" — обладатель полной самодержавной власти в отличие от "царя", поскольку "царь" — родовое прозвище Юлия, который такой власть не располагал.

Одновременно с этим критике Крижанича подвергался и факт написания в титуле государя помимо титула "король" нескольких "более низких титулов", таких как "великий князь", "самовладец", "повелитель", "владетель" и пр.

Действительно в XVII веке царский титул представлял собой сложную конструкцию, соединяющую в себе реальные и мнимые претензии русских самодержцев на определенный политический статус и территории.

Для начального периода становления абсолютизма в России (вторая половины XVII в.) характерны понятия "титла царская большая" и "титла царская малыя". "Большой титул" — это полный титул царя, приводимый без всяких сокращений. В именном царском указе 1667 года "О титулах царском и государевой печати" приводится "большой титул" в том виде как он существовал в 1645 г., то есть во время кончины первого государя из династии Романовых царя Михаила Федоровича и прихода к власти его сына царя Алексея Михайловича. "Большой титул" звучал следующим образом: "Божиею милостию, мы, великий государь, царь и великий князь Алексей Михайлович, всея России самодержец, Владимирский, Московский и Новгородский, царь Казанский, царь Астраханский, царь Сибирский, государь Псковский и великий князь Тверский, Югорский, Пермский, Вятский, Болгарский и иных, государь и великий князь Новагорода Низовския земли, Рязанский, Ростовский, Ярославский, Белоозерский, Удорский, Обдорский, Кондийский и всея северныя страны повелитель и государь Иверския земли, Карталинских и Грузинских царей и Кабардинския земли, Черкаских и Горских Князей и иных многих государств государь и обладатель".

Этот же документ свидетельствует о том, что в результате войны с Речью Посполитой и завоевания Россией ряда территорий с 1654 г. "большой титул" был дополнен новой формулировкой "…государь, царь и великий князь всея Великия и Малыя и Белыя России самодержец".

Третья четверть XVII столетия, другими словами — время царствования Алексея Михайловича, была отмечена повышенным вниманием к вопросу царского титулования, что выразилось в значительном количестве указов о титуле. Титул все более превращался в видоизменяемую, подвижную формулировку, при помощи которой решались как масштабные, так и текущие политические задачи.

Среди всех составляющих титула наибольшим изменениям подвергался состав перечисляемых земель. То обстоятельство, что в начавшейся в 1654 г. войне между Россией и Речью Посполитой царь принимал непосредственное участие, находясь в военном походе, повышало значимость завоевания каждой территории. Вслед за конкретной победой следовал царский указ о дополнениях в титуле. Характерный пример такого указа является именной царский указ "Об именовании государя, царя и великаго князя Алексея Михайловича великим князем Литовским, Белыя России, Волынским и Подольским" от 3 сентября 1655 г. Если сопоставить два указа от 1655 и 1667 гг., то становится очевидным, что данная формулировка не смогла закрепиться в титуле. Из сопоставления двух выше перечисленных документов, явствует и тот факт, что для России второй половины XVII в., ведущий постоянные войны, и ее царей стала характерной такая процедура изменения титула, согласно которой фактическое завоевание территории служит поводом к царскому указу о внесении ее наименования в титул, а последующие за военными действиями договоры с противной стороной приводят к изъятию из титула самовольно вносимых Россией изменений и замене формулировок, четко указывающих на ту или иную территорию, формулировками более обтекаемыми. Можно ли говорить о том, что царская поспешность в даче указов о титуловании в итоге не имела смысла? — Вряд ли. Подобный шаг был реальной попыткой заявить свои права на новые земли, имел значение как во внешней, так и внутренней политике. По отношению к противнику он означал демонстрацию расширения прав русского царя за счет прав другого государя. Во внутриполитической сфере помимо данной задачи, преследовался и решался целый ряд иных целей. Серия указов о дополнении царского титула формировала в глазах подданных образ царя — победителя, демонстрировала силу и мощь русского царства и его главы, показывала значимость военной службы царских подданных, формировала боевой дух и т.д. Современным языком, практика постоянного дополнения титула выполняла задачи "PR", формировала "связи царя с подданными". Не случайно, что указ 1655 г. заканчивается словами "и вам бы то ведать и впредь нам, великому государю, нашему царскому величеству, служить и на нашу государскую милость быть надежным, а мы, великий государь, вас за вашу службу пожалуем".

В сочинении "О России в царствование Алексея Михайловича" Г.К. Котошихин рассматривает вопрос о правомерности включения в царский титул названия различных территорий, делая вывод о том, что далеко не все эти земли распространяется власть России. Так "Иверское, Карталинской, Грузинское государствы лежат под властию и наибольшим послушенством под персидцким шахом"; "восточною титлою пишетца персидцкой же хан издавна, как еще Москвы початку не слыхивано". В данном случае вопрос о царском титуле наталкивался для России на проблему незаконных претензий на чужие прерогативы. Подобные действия могли грозить дипломатическими осложнениями. В силу этого царский двор был вынужден идти на хитрости. В грамотах, адресованных христианским государям, большой царский титул воспроизводился полностью с перечислением восточных земель, в грамотах в "бусурманские государства" и, в первую очередь, к персидскому шаху "восточные" титлы не указывались. В противном случае "как бы он писался теми титлами всеми …и на него б за то все бусурманские государства подняли войну". Котошихин указывает на то, что к турецкому султану и к персидскому шаху русский царь писался "болшою титлою не всею, толко по "повелителя". То есть конечной фразой в титуле оставалась "и всея северныя страны повелитель", фраза же "Иверския земли Карталинских и Грузинских царей, Кабардинския земли Черкасских и Горских князей, и иных многих государств государь и обладатель" снималась. Если задаться вопросом, о причинах последовательности перечисления территорий в царском титуле XVII века, то можно предположить, что не только значимость и статус земель или их последовательность вхождения в состав государства предопределяли ее, но и практические соображения: в конец стоит поставить то, что наиболее спорно, что при необходимости всегда можно убрать. Учитывая этот факт, можно говорить о том, что большой титул в XVII в. — не столько отражение в сознании права на территории или выражение представлений о территориальной целостности государства, сколько средство дипломатической игры в ситуации при которой определенная разрозненность Запада и Востока, существование двух миров, недостаточно хорошо осведомленных друг о друге из-за относительно слабого интереса друг к другу и неразвитости дипломатических и торговых связей, давали России шанс поднимать престиж власти своих царей за счет одной части Евразии в отношениях с другой.

Помимо названия территорий царский титул в XVII веке содержал и ряд других определений, выполнявших функцию выражения и закрепления статуса царя. К таковым можно отнести формулировки "Божиею милостию", "отчич и дедич и наследник и государь и обладатель", "самодержец", "величество" и др.

Идея "самодержавности" для России и русских царей была тем новшеством, которое можно охарактеризовать как "хорошо забытое старое". Как известно, Иван Грозный ощущал себя самодержцем, а его преемник Федор Иоанович внес это понятие в царский титул. Представление о царской власти как самодержавной было разрушено Смутой и вновь смогло восстановиться только к середине XVII столетия. Формальная реставрация самодержавия произошла при Алексее Михайловиче. Согласно его указу от 1 июля 1654 г. термин "самодержец" вновь был включен в царский титул. В связи с характеристикой времени и обстоятельств, в которые было принято столь важное решение, особый интерес привлекает тот факт, что перед формальной реставрацией самодержавия в России состоялся последний полнокуриальный Земский собор 1653 г.
Важность подобных формул в титуле государя хорошо осознавала не только Россия, но и другие страны, с которыми она вступала в дипломатические отношения. Не удивительно, что ряд документов свидетельствуют о жарких спорах между европейскими дворами, связанными с тем, какой статус того или иного государя указывать в грамотах и документах, адресованных ему иным монархом. Характерный пример отражения дипломатических споров данного уровня — "Запись, учиненная в Москве между шведскими послами Белке Ессеном и Крузенстерном и российскими боярами "О писании во всех грамотах и договорах государева царскаго титула вполне, как оный в государственных актах в России изображается" (21 мая 1658 г.) и "Запись, учиненная в Москве между Российским и Цесарским (8) дворами "О вручении послам грамот из рук самих государей; о титуловании Российскаго государя величество, а не пресветлейшество…" (9 октября 1675 г.)

В первом из перечисленных документов речь идет о том, что бы в дипломатической переписке царский титул указывался таким образом, как именует себя сам государь. Данное положение в международной практике XVII столетия все более становилось правилом. Подтверждение тому можно найти и в сочинении Г.К. Котошихина. В главе "О титлах.." автор указывает на то, что "пишется царь в грамотах своих ко окрестным великим потентатом титлы по их достоинству, как они сами себя описуют, без умаления"; Котошихин ссылается на закрепление данной нормы в двух договорах со Швецией (9): "чтоб обоих великих государей титлы с обеих сторон воздаваны были по их государскому достоинству, как они сами себя описуют. Таким же обычаем и изо всех окрестных государств потентаты пишут его царскую титлу по его описанию…" (Ссылка на договоры России и Швеции продиктована тем, что сочинение писалось по шведскому заказу). Котошихин обращает внимание и еще на одну закономерность: в состоянии войны между двумя государствами обе стороны принимают друг от друга грамоты не с полными, а короткими титулами. В качестве примера автор приводит дипломатическую переписку времени русско-польской войны.

Основным предметом спора "Записи, учиненной в Москве между шведскими послами… и российскими боярами…" послужила формулировка "и многим иным государствам и землям, восточным и западным и северным отчич и дедич и наследник и государь и обладатель", на которой настаивала российская сторона. "Запись, учиненная в Москве между Российским и Цесарским дворами…" отразила полемику по вопросу об именовании русского царя титулом "величество", на что был не согласна Священная Римская империя.

Хотя в тексте самих документов не указывается прямая связь между ними, но косвенные связи и закономерности, на которых они основаны, проследить представляется вполне реальным. Корни этих связей уходят во времена Смуты, постигшей Россию в конце XVI — начале XVII веков. Когда речь заходит о споре Российского и Цесарского дворов, иностранные дипломаты отчетливо указывают на тот факт, что титул "пресветлейшество" стали употреблять по отношению к русскому государю с 1600 г., со времени отношений между цесарем Рудольфом вторым и Борисом Годуновым. Титул "пресветлейшество" закрепился в период взаимоотношения цесарского двора с Василием Шуйским. Как известно оба данных правителя были царями избранными, а легитимность их власти не признавалась полностью ни в самой России, ни за ее пределами. Романовы, утвердившись на престоле, стремились к тому, чтобы закрепить в сознании подданных идею принятия власти новыми царями от царей прежних, всячески подчеркивая родственные связи между Романовыми и Рюриковичами, закрепляя данную преемственность в чинах венчания на царство и других документах. Возможность подчеркнуть такого рода связь посредством титула давала вносимая в него формулировка "отчич и дедич наследник". Согласно официальной идеологии, сама российская монархия XVII столетия держалась на двух столпах: богоданности и наследственности, принципах принятия власти от Бога и прародителей. Закрепить в сознании современников второй постулат, означало преодолеть те негативные последствия, которые влекла за собой молодость романовской династии.

Проблема титулования русского государя императором Священной Римской империи имела особый подтекст. Главы обоих государств в той или иной степени считали себя наследниками римских императоров. По отношению к Цесарскому двору Русский двор традиционно воздавал максимальные почести. Свидетельство последнему содержится в главе "О титлах, как к которому потентату московский князь пишется" сочинения Г.К. Котошихина. В нем среди всех перечисленных дворов, с которыми Россия вела дипломатическую переписку, Цесарский двор был поставлен на первое место, особо указывалось, что царские грамоты к императору "пишутца на самой болшой александрийской бумаге; травы золотом пишутца болшие", то есть внешнее оформление актов, посылавшихся в Империю было наиболее пышным, а следовательно, — максимально почетным.

Настоять на изменении титула русского царя в документах от императора означало в целом повысить престиж власти русских самодержцев на международной арене.

Документ, отразивший споры Российского и Цесарского дворов, характерен и интересен еще и тем, что фиксирует, закрепившиеся в Европе представления середины 70-х гг. XVII века о соотношениях титулов царского и императорского.

Значение Священной Римской империи, особенно в раннем средневековье, было особым. Именно к Империи изначально относился термин "государство", поскольку в теории она представляла весь христианский мир, управлялась папой и императором, которым подчинялись все короли национальных государств. В процессе развития же национальных монархий термин "государство" был перенесен на отдельные государственные политические образования (10).

В "Записи, учиненной в Москве между Российским и Цесарским дворами" цесарские чрезвычайные посланники явственно указывали на то, что существующая в XVII в. традиция закрепляет более высокий статус императора по отношению к другим государям и выражается в том, что не только к русскому царю, но и к другим европейским королям от императора всегда пишется титул "пресветлейшество". (Ю. Крижанич также отмечал, что для иностранных держав принято считать более почетным титул "цесаря", нежели "царя", и то, что в своих официальных документах они не пишут русского государя "царем").

В сознании российских дипломатов и российского двора Алексея Михайловича задача добиться для своего государя признания Империей его титула "величество" означала возможность поставить русского царя вровень с императором. Фактически в международной практике того периода термин "царь" = "король" = "пресветлейшество"; термин же "император" = "величество". Учтем, что с момента данного спора до того, как русский царь Петр I принял императорский титул прошло более 40 лет.

Особое значение в царском титуле имели формулировки "Божиею милостию" и "наследник", поскольку выражали суть происхождения царской власти так, как она понималась в этот период. Царская власть была наследственной и богоустановленной. Эти формулы не вызывали споров в связи с написанием царского титула, в силу чего их правильнее будет рассмотреть в контексте характеристики не столько вопросов титулования, сколько общих представлений XVII столетия о царской власти.

Учитывая тот факт, что титул русского государя, согласно нормам дипломатического этикета, имел ряд различий при написании его в грамотах, исходивших из России, и в грамотах, присланных к русскому царю от иностранных государей, особое внимание при Российском дворе обращали на те формулы, которые могли содержаться только в документах другой стороны. К таковым относилось определение "братства и соседства". Практика писать "братом и соседом" соответствовала периоду мирных отношений между двумя странами. Вступление в состояние войны автоматически исключало возможность подобного обращения. Пограничное состояние между миром и войной так же в ряде обстоятельств создавало возможности отказаться от обращения "к брату нашему". Показательный пример грамота Алексея Михайловича к А.С. Матвееву, написанная при обострении отношений России и Швеции в результате военной компании 1654 г. русско-польской войны. В грамоте Матвееву царь сообщал о шведском короле: "а братом не смел король писатца к нам, великому государю, и мы тому и добре ради и зело от нас страшны они, свияне". В русских дипломатических документах, адресованных иностранным монархам, соблюдались те же правила. Г.К. Котошихин отмечает в своем сочинении, что к польскому королю в официальных грамотах в начале титула ставиться формула "брату нашему любителному, наяснейшему великому государю", в грамотах к датскому королю — "брату нашему любителному и соседу", к персидскому шаху "пишется против того ж, как к датцкому королю "братством же и соседством".

Как в царских указах, так и в документах международного характера одним из важных вопросов, связанных с титулом, является вопрос о наказаниях за его неисправное написание или произнесение. Совершить "прописку" в титуле означала оскорбить честь государя, а оскорбление царской чести в условиях становления абсолютистского государства являлось посягательством на государство. В силу этого государство стремилось к тому, чтобы четче определить наказание, не оставить виновных ненаказанными. Не удивительно, что в "Договорных статьях, учиненных в Варшаве между дворами Польским и Российским.." вопрос о наказании виновных поставлен на первое место по сравнению с другими проблемами, зафиксированными в данном документе. Наказанию подлежали "прописки, умаления и премененья". Русская сторона особо настаивала на том, чтобы были наказаны не только те, кто совершил подобные преступные деяния по отношению к царю Алексею Михайловичу, при котором составлялись "Статьи", но так же и к тем, кто неправильно (не нарочно или намеренно) исказил титул предшествующего государя — Михаила Федоровича. "Умаление" титула отца нынешнего государя всегда могло создать прецедент, ссылаясь на который любой двор мог попытаться закрепить в дипломатической переписке более низкий по статусу царский титул. Не всякое искажение царского титула должно было наказываться смертью, но особо злостные нарушения в его написании подлежали именно этой мере наказания. В том случае, когда преступник не являлся подданным русского государя, суд над ним осуществляли соответствующие органы того государства, к которому он принадлежал. В случае с Речью Посполитой таковым являлся Сейм. Поскольку Россия в большей степени, чем Польша была заинтересована в действительном наказании виновных, то польская сторона была обязана предоставить русской стороне право прислать своих послов (посланников, гонцов), которые бы стали свидетелями судебного разбирательства и наказания.

Подданные русского государя так же непременно наказывались за прописки царского титула. И так же мера наказания зависела от серьезности проступка. Наказание по данному вопросу — являлось прерогативой высшей власти. Мера наказания фиксировалась либо в царском именном указе, либо в царском указе с боярским приговором. Наиболее распространенными наказаниями были битье кнутом или батогами, тюремное заключение на незначительный срок.

Непременному наказанию подвергался не только факт искажения титула русского государя, но и применение одной или нескольких его формул к лицу, не обладавшему царским достоинством. Даже в иносказательном смысле подданным московского государя запрещалось употреблять по отношению друг к другу слова "царь", "величество" и пр. Если же такой факт имел место, он служил поводом для начала розыскной операции, ставился на контроль высшей власти. Показательный пример — "Именной царский указ "Об урезании языка Проньке Козулину, если по розыску окажется, что он называл Демку Прокофьева царем Ивашки Татариинова". Можно сказать, что в рассматриваемый период посягательство на царский титул было фактически приравнено к посягательству на государя.

Ниже опубликован ряд текстов, наиболее ярко показывающих значение царского титула в России XVII в.

Предисловие, подготовка текстов и комментарии Г.В. Талиной.

ПРИМЕЧАНИЯ К ПРЕДИСЛОВИЮ:
1. Горский А.А. Представления о "царе" и "царстве" в средневековой Руси (до середины XVI века). // Царь и царство в русском общественном сознании. М., 1999. С. 32.

2. Щапов Я.Н. Достоинство и титул царя на Руси до XVI века. // Царь и царство в русском общественном сознании. М., 1999. С. 9.

3. А.А. Горский. Указ. соч. С. 31.

4. Дмитриева Р.П. Сказание о князьях Владимирских. М.-Л., 1955. С. 161-178.

5. Щапов Я.Н. Достоинство и титул царя на Руси до XVI века. С.7.

6. Пушкарев Л.Н. Богоизбранность монарха в менталитете русских придворных деятелей рубежа нового времени. // Царь и царство в русском общественном сознании. М., 1999. С.59.

7. Все выделенные сочинения и документы полностью или фрагментарно помещены в настоящем издании.

8. "Цесарский двор" — Священная Римская империя.

9. Речь идет о Валиесарском договоре (перемирии на 3 года между Россией и Швецией, 1658 г.) и Кардисском мире 1661 г.

10. Тарнопольская И.О. "Божественное право королей" и "контрактная теория": монархическая идея на Западе и Востоке Европы в XVI–XVII веках. // Царь и царство в русском общественном сознании. М., 1999. С.52.