Исторический роман или роман на исторический сюжет?

С некоторых пор едва ли не расхожим стало следующее утверждение: "Детектив? А что детектив? Возьмите Достоевского — разве "Преступление и наказание не детектив?" Любителям детективов, комплексующим по поводу своего пристрастия, это высказывание весьма импонирует. Но еще больше оно необходимо для многочисленных авторов этого рода литературы, всем этим Дашковым, Донсковым и прочей саранче, заселившей полки книжных магазинов. Но надо давать отпор: нет, "Преступление и наказание" — не детектив, как бы вам того ни хотелось! Если угодно, это художественный роман, в основу сюжета которого положена детективная история, но слишком многое отличает великое произведение Достоевского от заурядного детективного чтива. Там читатель удовлетворяет свою первобытную страсть к криминальным событиям и их расследованию, к поимке преступника и возмездию за содеянное. Здесь, у Достоевского, читателю нужно гораздо больше — познания человеческой души в исторический период сокрушения веры и ее нового приобретения.

Вот почему — руки прочь от настоящей литературы!

Точно также и нынешние несметные юмористы могли бы записать в свои ряды Гоголя и Лескова, Шмелева и Шолохова, поскольку комичного в произведениях отечественных классиков хоть отбавляй. Но к счастью вся эта смехопатическая саранча, все эти господа Жванецкие и Измайловы пока еще просто не дотумкали до сравнения своей балаганной писанины с великими образцами русской классической словесности. Их пока хватило лишь до провозглашения самих себя писателями. Видно, все таки, они плохо учились в школе, если так и не поняли, в чем отличие литературы от сочинения куплетов и анекдотов.

 К сожалению, великое множество саранчи за последнее время развелось и в той области литературы, которая посвящает себя благороднейшему делу — сопутствию современному человеку в его путешествии в глубины истории. И теперь, когда о писателе говорят: "автор исторических романов", у настоящих ценителей литературы чаще всего сводит скулы от зевоты: "А, понятно!" Хотя в редких случаях автор как раз и не заслуживает этого снисходительного зевка. И это в тех редких случаях, когда им написан не "исторический роман", а "художественный роман на исторический сюжет". Я подошел, наконец, к теме своего доклада и теперь постараюсь ее развить.

Начнем с наиболее напрашивающегося примера. "Война и мир" это исторический роман? Казалось бы, безусловно. Толстой изучает исторические материалы и на их основе создает свою эпопею из времен противостояния России и наполеоновской Европы. Однако разве где-либо встречалось обозначение "Войны и мира" в виде "исторического романа"? Нет. Мало того, подобное обозначение кажется нам столь же абсурдным, как наименование "Преступления и наказания" "детективным романом" или поэмы "Мертвые души" "юмористическим романом". В чем же дело? Возможно в том, что когда вышел роман, многие еще живые ветераны 1812 года находили у Толстого массу несоответствий? Нет. Ведь о войнах с Наполеоном мы теперь судим прежде всего по "Войне и миру" Толстого, а уж потом по историческим источникам. Сила литературы оказалась мощнее силы исторического факта! Как бывало во времена Гомера, миф стал важнее подлинного предания. Пусть многое было не так, но в сознании нашем навсегда отпечатывается так, как это написано у Толстого. И отнюдь не за это его отлучили от Церкви.

Так почему же язык не повернется назвать "Войну и мир" "историческим романом"? Потому, что в нашем понимании "исторический роман" это нечто менее художественное, чем "роман на исторический сюжет". Мы это понимаем и проводим четкую грань. У нас точно так же не повернется язык назвать "Капитанскую дочку" "исторической повестью". Точно также обстоит дело и с "Тарасом Бульбой". "Князя Серебряного" тоже можно было бы назвать "историческим романом". Однако, в подзаголовке значится иное: "повесть времен Иоанна Грозного". Стало быть, и под "Капитанской дочкой" можно было бы написать: "повесть времен пугачевского бунта".

А "Тихий Дон"? Разве поднимется у кого-нибудь рука озаглавить его как "исторический роман"? Ну что вы! Это было бы кощунственно. Скажут: "Да ведь Шолохов писал о событиях, произошедших совсем недавно, и многие из тех событий разворачивались у него на глазах". Вот тут-то и встает вопрос о том, что же такое вообще история и исторические сочинения. Только что я произнес эти слова, и они уже стали историей, ушли в прошлое. Напиши я о вчерашнем дне, и это уже будет описание истории, потому что и вчерашний день со вчерашнего дня принадлежит прошлому. И какая разница, лежит это прошлое на глубине веков или под прозрачной пленкой недавнего? И вчерашнее, и событие многовековой давности одинаково находятся за чертой сиюминутного. И то, что происходило вчера, мы уже переживаем как воспоминание, а то, что происходит сию минуту, мы переживаем как животрепещущее.

Вот в этом живом трепетании и состоит главный признак, отличающий художественное произведение на исторический сюжет от так называемого "исторического романа". Если читатель, благодаря таланту автора, начинает ощущать себя в том времени, если то время становится для него сиюминутным и животрепещущим, то это уже не "исторический роман", не ряженая литература, а литература подлинная.

В "Тихом Доне" Шолохов не просто поднимает огромнейшие исторические пласты недавнего прошлого. Он осмысляет это прошлое, оживляет и одушевляет. Вот почему с таким душевным волнением читатели входят в его страницы и во времена первых публикаций романа, и в конце ХХ века, и сейчас, в начале нового столетия. И неважно, сколько еще пройдет веков. Жизнь Григория Мелехова и окружающих его персонажей, положенная на историю великой всколыхнувшейся страны, для настоящих живых читателей всегда будет становиться частью их личной жизни.

Жаль, что не только в мире, но и у нас в России, где литература всегда была одной из главнейших составляющих бытия, все меньше и меньше становится таких читателей. И все больше и больше читателей, относящихся к литературе как к чтиву, к жвачке, к бутерброду или гамбургеру. Есть читатель, который с одинаковым интересом проглатывает Дарью Донцову, Патрика Зюскинда, Чортишвили-Акунина и в то же время Шолохова и Шишкова. Но подавляющая часть уже путает "Тихий Дон" с "Поднятой целиной". Я уж не говорю о тех, кто вообще не читал Шолохова, равно как и Толстого с Достоевским.

Кстати, о Шишкове… Этот великолепный русский писатель, равновеликий Шолохову, живший с ним в одно время, создал два главных своих произведения тоже на исторические сюжеты. Но насколько они разные. "Угрюм-река", вполне сравнимая с "Тихим Доном", а в каких-то местах и более высокая в художественном отношении, показывает жизнь главных героев на фоне становления капитализма в Сибири и зарождения очередного наимощнейшего русского бунта. "Угрюм-реку" тоже можно было бы назвать "историческим романом", но из этого жанрового определения она вырывается, как пуля из гильзы. От просто "исторического романа" ее отличает высокий художественный уровень, благодаря которому достигается глубочайшее читательское сопереживание. "Емельян Пугачев", безусловно, является мощным литературным произведением. И все же, в нас ничего не возмущается, когда мы читаем в подзаголовке "историческое повествование". Поскольку уровня "Угрюм-реки" Шишкову здесь, увы, достичь не удалось.

Среди произведений на исторический сюжет есть немало, которые можно было бы подвести под определение "исторический роман", но с оговоркой, что это вершинные произведения данного жанра. Это и упомянутый "Емельян Пугачев" Шишкова, и "Петр Первый" Алексея Толстого, и эпопоя "Севастопольская страда" Сергеева-Ценского и многие другие.

Безусловно, огромный интерес представляют сочинения на темы истории, принадлежащие перу Валентина Пикуля, Дмитрия Балашова, Владимира Карпова и многих других авторов ХХ столетия и наших сегодняшних современников. Ими зачитываешься, поскольку черпаешь огромное множество знаний о событиях, судьбах, деталях, приметах времени. Они имеют огромное патриотическо-воспитательное значение. Благодаря им русский человек вспоминает, что он русский, что в его жилах течет кровь, а в сердце пылает дух великих предков. Книги таких авторов полезны и необходимы, как воздух, вода и пища. И все же, исторические книги этих авторов не дотягивают до уровня "Тихого Дона", "Войны и мира", "Угрюм-реки", "Капитанской дочки". Прославляя их, мы, как бы то ни было, со спокойной совестью поставим под их сочинениями подзаголовок "исторический роман". Опять-таки, с весьма важной оговоркой, что это — вершины исторического романа. Ибо мы знаем, какие есть низины.

Для изучения низин достаточно ознакомиться с массовой продукцией многих современных издательств, штампующих серии типа "Рюриковичи", "Великие властители", "Великие полководцы", "Россия. История в романах" и так далее. Море бездарной, бесполезной и никчемной, а то и вредной литературы! "Исторический роман сочинял я понемногу, пробираясь как в туман от пролога к эпилогу", — пел когда-то бард Окуджава, имея в виду свои высосанные из пальца сочинения, в которых пустые идеи были наряжены в псевдоисторические костюмы и надушены "старинными" духами, изготовленными на Малой Арнаутской. Но и его, слава Богу, уже позабытые "Путешествие дилетантов" и "Свидание с Бонапартом" выглядят как-то более или менее литературно по сравнению с бесчисленными откровенными поделками, наводнившими прилавки и полки книжных магазинов. Под каждым из таких сочинений тоже не поднимется рука начертать "исторический роман", но уже по другим причинам. Под ними нужно писать: "подделка под исторический роман", "псевдоисторический роман", в лучшем случае — "попытка исторического романа". А есть ведь еще и совсем ублюдочный жанр — так называемое "фэнтэзи". Помнится, был такой небездарный Сергей Алексеев, начинавший как писатель, но по материальным соображениям превратившийся впоследствии в изготовителя этих самых "фэнтэзи". Прискорбно. И более всего прискорбно то, что в пучине этой псевдолитературы тонет и скрывается от глаз читателя небольшое количество хороших и очень хороших сочинений на исторические темы.

 Есть еще и более радикальный взгляд на художественную литературу, посвященную раскрытию исторических событий. Его выразителем в последнее время выступает замечательный современный прозаик Владимир Крупин. Неоднократно в печати и устно он высказывался о том, что писатель вообще не должен ничего писать из истории. Мол, какое право он имеет вставлять в уста и головы персонажей, реально существовавших в истории, слова и мысли, которых те, быть может, никогда не произносили и не думали. Послушав Крупина, мы должны вообще изъять из библиотек половину Толстого и Пушкина, частично Гоголя и Лермонтова, Шишкова и Шолохова, многие произведения других русских писателей. Дарила ли императрица черевички кузнецу Вакуле? Долой с полки! Заступилась ли та же императрица за Петрушу Гринева? Прочь, "Капитанская дочка"! Думал ли Кутузов про божественный промысл? Дрожала ляжка у Наполеона, когда он стоял на Поклонной горе? Кто его знает, а следовательно — уберите "Войну и мир"! А был ли вообще Григорий Мелехов? Какое право имеет Шолохов вставлять придуманный персонаж в реальные исторические события? Изгнать "Тихий Дон" из литературного обихода! Так можно и вовсе отменить литературу. А главное, послушают русские писатели мудрого Крупина, перестанут брать исторические сюжеты, и на их место придут прохиндеи, начитавшиеся бредятины, сочиненной Фоменко и Носовским. И понапишут же они! Вот уж тогда поползут мозги у читателей сикось-накось! Или борзописец Сорокин возьмется строчить эпопеи о том, как жизнь царей и императоров полностью зависела от их ежедневного стула. Совсем хорошо!

Нет уж, Владимир Николаевич, мы будем писать книги на исторические сюжеты. Вы можете их не читать, а другому русскому читателю они необходимы. Иначе эту нишу займут жулики, проходимцы, откровенные нанавистники Отечества нашего. Мало что ли их, начиная с Радзинского и далее? Вам мало, так придет еще больше!

 Потомки оценят, к какому разряду отнести мои собственные сочинения. Из двенадцати написанных мной романов только пять посвящены современности. Хотя, опять-таки, как посмотреть. Свой первый роман "Похоронный марш" я писал в восьмидесятые годы, а описывал шестидесятые-семидесятые. То же самое и со "Страшным пассажиром". И если у меня в "Заблудившемся БТРе" описан афганский декабрь 1988 года, а в "Тридцати трех удовольствиях" есть описания событий кровавого 1993 года, то это ведь уже тоже история… Как ни крути, а всякое сочинение на современную тему со временем становится сочинением на тему историческую. И наоборот, любое настоящее литературное произведение, на какой бы сюжет оно ни было написано, в любом столетии сохраняет свежесть и новизну, неподвластность старению.

***

Все мы знаем, какова зыбкость, а порой и размытость многих терминов. Особенно в литературе и искусстве. Быть может, пришла пора отказаться от некоторой излишней терминологии. Я бы, подводя итог сказанному, решительно отверг термин "исторический роман". Особенно в тех случаях, когда автор сам не ставит этого подзаголовка под названием своего произведения. Гораздо лучше поступить как в случае с "Князем Серебряным" — "повесть времен Иоанна Грозного", "роман об Александре Невском", "роман о Федоре Ушакове", "роман о Шолохове", "повесть времен застоя и перестройки" — и так далее.