Архипастырское служение в Южной и Центральной Америке

Господь управляет шествием моим

После многочасового полета наш самолет приземлился в аэропорту Эсейса, расположенном в 40 км от столицы Аргентины Буэнос-Айреса. Меня встречало множество людей: официальные лица республики Аргентина, наши православные прихожане, представители разных Церквей в Латинской Америке. Среди встречавших был и иерарх Армяно-Апостольской Церкви Папкен (Абадьян), с которым мы в 1960 году расстались в Святом граде Иерусалиме. Мы обнялись с ним, как близкие, родные братья, и у меня сразу же исчезло чувство заброшенности и одиночества, которое овладевает каждым, когда он впервые ступает на неведомую ему землю.

В моем нелегком послушании меня всегда вдохновлял подвиг ревностных миссионеров Русской Православной Церкви: Начальника Русской Духовной Миссии в Иерусалиме, архимандрита Антонина (Капустина), Святого равноапостольного Святителя Николая (Касаткина) — архиепископа Токийского и Японского, преподобного Германа Аляскинского и других. Руководствуясь их благодатным примером, я прилагал все свои усилия для того, чтобы возрождать святоотеческие православные традиции и духовно окормлять как своих соотечественников, которых многие годы назад горькая доля унесла за тысячи миль от родной земли, так и их детей, внуков и правнуков, которые ее никогда не видели.

Я прибыл в Латинскую Америку для несения архипастырского служения после того, как там уже 12 лет не было архипастыря Русской Православной Церкви. Мой предшественник, Епископ Феодор (Тукачев) в 1952 году из-за происков недругов Святого Православия был выдворен из Аргентины как персона нон грата. После возвращения на Родину он вел жизнь аскета в Псково-Печорском монастыре, где и отошел ко Господу. Вначале аргентинские власти предоставили мне визу на пребывание в Аргентине только в течение трех месяцев. Но затем мне было выдано так называемое «свидетельство о принадлежности» («cedula de indificate»), которое давало мне право на проживание в Аргентине пожизненно.

С учетом отмеченных выше обстоятельств — надо ли говорить о том, какую величайшую ответственность за вверенную мне миссию я ощущал во все время моего пребывания в Южной и Центральной Америке? А ведь оно измерялось не днями и даже не месяцами, а долгими годами. Более четырех лет — до конца февраля 1968 года я нес служение Епископа Аргентинского и Южноамериканского. 25 февраля 1968 года я был возведен в сан Архиепископа и назначен Экзархом Центральной и Южной Америки. И даже после того, как в конце 1970 году я был отозван Чиноначалием Русской Православной Церкви на Родину и нес служение Архиепископа Харьковского и Богодуховского, мне довелось до октября 1977 году совмещать его с исполнением обязанностей Экзарха Центральной и Южной Америки, включая Мексику.

Ко времени моего прибытия в Аргентину связи этой страны с Советским Союзом едва-едва теплились. К тому же, как и в Святом граде Иерусалиме, в Латинской Америке мне довелось нести свое служение в поликонфессиональной среде. Наиболее распространенная религия в Латинской Америке — католицизм. Он является государственной религией в большинстве латиноамериканских стран. К разным протестантским деноминациям там принадлежит около 10% населения. И, наконец, в странах Латинской Америки живет около полумиллиона православных христиан: русских, украинцев, белорусов, сирийцев, ливанцев, армян, греков, румын, сербов, коптов. Больше всего православных в Аргентине (около 400 тысяч).

Учитывая слабую осведомленность латиноамериканцев о Советском Союзе в середине 60-х годов XX века и многоцветие религиозной жизни в Латинской Америке, я считал одной из своих важнейших задач достойное и искреннее засвидетельствование государственным и общественным деятелям, Церквам и народам стран Южной и Центральной Америки глубокого благочестия и твердости веры нашего боголюбивого народа, дабы слово Божие царствовало в мире и служило ему во благо. Во время пребывания в Южной и Центральной Америке я удостоился чести быть принятым Президентами Аргентины, доктором Артуром Умберто Ильией, генералом Х.К. Онганией, а также президентом Чили, доктором Монтальво Эдуардо Фреем, который был не только видным государственным и общественным деятелем, но и известным юристом и публицистом. У меня также сразу же сложились самые добрые отношения с государственными деятелями Аргентины, которые ведали религиозными делами. Особенно дорогими моему сердцу были и остаются: заместитель министра иностранных дел Хосе Арменго Ногероль, его преемник, доктор Арамбари, директор департамента некатолических вероисповеданий, доктор Романо Браво, его заместитель, доктор Видаль Раффо и сеньор Нестор Породи. Со всеми этими людьми мне было очень приятно и решать множество деловых вопросов, и по-человечески, по-дружески общаться в свободное время. Очень хорошо они относились ко мне во время моего пребывания в гостеприимной Аргентине. Их имена я постоянно упоминаю в своих молитвах.

В духе братского взаимопонимания проходили мои встречи с иерархами Православных Церквей в Аргентине: Митрополитом Антиохийской Православной Церкви Мелетиосом (Свайти), Епископом Греческой Православной Церкви Мелетиосом (Деокандрео), а после его смерти — с его преемником, Епископом Геннадием; кроме того, — с рядом иерархов Сирийской Православной Церкви, Епископом Республики Чили, Преосвященнейшим Афанасием и Митрополитом Бразилии Игнатием (Фырсли). Неизменно дружескими оставались мои отношения с Архиепископом Армяно-Апостольской Церкви Папкеном (Абадьяном) и иерархами и священнослужителями других Православных Церквей в Латинской Америке. Мы в братском единении, с чувством взаимной любви часто совершали в наших храмах соборные богослужения и вместе участвовали во встречах с верующими разных Православных Церквей в странах Латинской Америки. Нормальные отношения у меня также сложились и с Примасом Римско-Католической Церкви в Аргентине, кардиналом, доктором Антонио Каджани и с Примасом Римско-Католической Церкви в Республике Чили, кардиналом, доктором Раулем Сильва, и со многими руководителями традиционных Протестантских Церквей. И вообще, во время моего служения в Латинской Америке там не происходило каких бы то ни было конфликтов на религиозной почве. Значительный вклад в установление в 60-х годах XX в. добрых, братских отношений между разными христианскими Церквами внес Римский Папа Иоанн XXIII (1958–1963) — неутомимый проповедник конфессиональной терпимости и христианской любви. Созванный по его инициативе Второй Ватиканский Собор (1962—1965) еще больше упрочил этот курс. К сожалению, этот дух взаимопонимания между христианскими Церквами в наши дни заметно охладел. А тогда, в 60-х годах XX в., иерархи, священнослужители и паства разных Церквей составляли как бы единый хор, славивший Творца. Разумеется, при этом каждый сохранял свою религиозную самобытность: одни вели партию баса, другие — альта, третьи — тенора и т. д. Но в целом звучание нашего хора зависело от промыслительной воли Дирижера — Творца всего, свершающегося в мире, в том числе направляющего пути разных Церквей и ее служителей. В этой связи мне вспоминается такая история.

Во время моего пребывания в Буэнос-Айресе меня однажды пригласил к себе в гости профессор Военно-морской академии, доктор Линерс де Эстрадо. Кроме меня, среди приглашенных в его дом были: Митрополит Антиохийской Православной Церкви Мелетиос (Свайти), Епископ Греческой Константинопольской Церкви Мелетиос (Деокандрео), Архиепископ Армяно-Апостольской Церкви, уже не раз упоминавшийся мною Папкен (Абадьян), Генеральный капеллан Федеральной полиции Буэнос-Айреса, падре Гарделла, профессор Католического института города Лухань, падре Крпан и несколько мирян. В завязавшейся за чашкой чая беседе один из гостей, адвокат по профессии, задал «провокационный» вопрос профессору-католику, падре Крпану: «Падре, чем Вы можете доказать бытие Божие?» Следует заметить, этот вопрос до настоящего времени остается предметом нескончаемых дискуссий. Однако падре Крпан очень убедительно и остроумно ответил лукавому искусителю. «Если Церковь Христова, — сказал падре Крпан, — при наличии таких немощных, противоречащих друг другу в своих суждениях о вере, столь разных по своим духовным убеждениям священников, подобных тем, которые сидят за этим столом, уже 2000 лет существует и будет существовать, то это является лучшим доказательством бытия Божиего. Бог управляет Своей Церковью, а не мы».

Отдав дань глубокого, искреннего уважения государственным и общественным деятелям, православным и инословным иерархам разных Церквей, с которыми я встречался в Латинской Америке, мне хотелось бы рассказать и о своем ближайшем окружении, и о тех, кого я духовно окормлял на протяжении многих лет.

Настоятелем Свято-Благовещенского Собора Русской Православной Церкви в Буэнос-Айресе был протоиерей Фома (Герасимчук). Он верно служил Матери-Церкви и в то время, когда в Латинской Америке не было ее Епископа, и тогда, когда там появился я. Первой верной помощницей отца Фомы была его матушка Марфа, неизменно доброжелательно настроенная, гостеприимная, отзывчивая женщина. В нашем Соборе также служили такие верные пастыри, как протоиерей Милош, серб по национальности, и иерей Федор Рус, родом из Закарпатья. Наш приход не относился к числу богатых и не мог им платить. Поэтому они зарабатывали деньги на жизнь на других работах, а в Соборе служили безвозмездно.

Так же безвозмездно в нашем Соборе служил протоиерей Владимир Римский-Корсаков, племянник (сын родного брата) знаменитого композитора Николая Андреевича Римского-Корсакова — автора 15 опер, трех симфоний, многих оркестровых сочинений и романсов. Из его музыкальных произведений мне особенно нравятся оперы «Сказание о невидимом граде Китеже и деве Февронии», «Псковитянка», «Майская ночь», «Садко», «Царская невеста». Питомец Морского корпуса в Петербурге, Н.А. Римский-Корсаков в свое время совершил двухлетнее кругосветное плавание. Но, проплывая мимо берегов Аргентины, он вряд ли мог себе представить, что его племяннику доведется не по своей воле коротать большую часть своей жизни так далеко от горячо любимой им Родины.

Племянник знаменитого композитора, Владимир Римский-Корсаков и его гостеприимная супруга Нина после своей вынужденной эмиграции в Аргентину работали в газовой промышленности. А уже потом, после выхода на пенсию, Владимир Римский-Корсаков принял сан священника и стал служить в нашем Соборе. Полноправным членом семьи Римских-Корсаковых была няня их сына Андрюши Матренушка, которая приехала вместе с ними из России. Ей очень хотелось, чтобы внучатый племянник великого композитора получил прекрасное образование и достойно продолжил традиции своего знаменитого рода. Матренушка самоотверженно ухаживала за Андрюшей дома, всегда провожала его до самой школы и приводила из школы. Буэнос-Айрес расположен на равнине. Поэтому после больших дождей, которые там далеко не редкость, на улицах города образуются большие лужи. В таких случаях Матренушка носила Андрюшу в школу и из школы на своих плечах. А потом, когда Андрюша вырос, Матренушка не захотела сидеть без дела и переселилась в наш Собор. Мне хочется сравнить ее с евангельской пророчицей Анной, которая жила день и ночь при храме Божьем. Так и наша Матренушка с утра до вечера возилась в храме, наводя в нем чистоту и порядок. Обладая чудесным голосом, она пела на клиросе. При одном виде этой прекрасной русской женщины у каждого становилось тепло и радостно на душе. У нее был редкостный, поистине ангельский характер: она не умела сердиться, никогда ни на кого не обижалась. Земное ее каждение пред Богом уже закончилось. Да упокоит ее Господь в Своих чертогах.

При храме служила также раба Божия Мария Семеновна Торачкова, которая наряду с этим была моей домохозяйкой.

Мне хочется вспомнить здесь и матушку Ангелину Егоровну. Она происходила из семьи немцев Поволжья, которая эмигрировала в Южную Америку. Она в совершенстве знала пять языков: немецкий, русский, английский, французский и испанский. После развода с мужем-полковником, уехавшим в Испанию, Ангелина Егоровна приняла монашество и служила в нашем Соборе псаломщицей. У нее был сын Лев и дочка Анна. И мать, и двое ее детей уже упокоились о Господе. Я часто поминаю их в своих молитвах.

С особой теплотой мне вспоминается Лаврентий Алексеевич Брадткорб — прекрасный, добрый, незабвенный человек, который учил меня испанскому языку и знакомил с культурой и традициями латиноамериканцев. Его прадед переселился в Россию из Швеции и через некоторое время занял видное положение в обществе. Лаврентий Алексеевич после бурных событий 1917 года в России вынужден был вместе со своей супругой, баронессой Евгенией Ивановной эмигрировать в Аргентину. Лаврентий Алексеевич и его супруга были не только высокообразованными людьми. Всему их образу жизни была присуща подлинная интеллигентность, которая является не столько продуктом воспитания, сколько свойством души, изначально заложенным Господом. В гостеприимном доме Брадткорбов я провел немало восхитительных минут и часов. А когда в нем появлялись супруги Римские-Корсаковы и другие, столь же воспитанные и интеллигентные друзья супругов Брадткорбов, наши встречи превращались в настоящие праздники для ума и души.

Я благодарю Бога за то, что Он сподобил меня учиться испанскому языку у Лаврентия Алексеевича Брадткорба. Дело в том, что в лексике испанского языка, на котором говорит большинство аргентинцев, содержится немало слов из языков индейцев кечуа и гуарани. Лаврентий Алексеевич приложил немалое старание для обучения меня чистому испанскому языку, в основе которого лежит кастильское наречие. Он неоднократно повторял мне, что именно кастильское наречие имел в виду император Священной Римской империи немецкой нации Карл V, когда он замечал, что испанский язык создан для того, чтобы разговаривать им с Богом. Благодаря урокам моего незабвенного учителя Лаврентия Алексеевича Брадткорба, я спустя некоторое время смог выполнить ответственнейшую и сложнейшую задачу: перевести на испанский язык Святые Литургии Св. Иоанна Златоуста, Св. Василия Великого, Св. Григория Двоеслова. После окончания работы мои переводы были признаны специалистами лучшими в Латинской Америке переводами Православных Литургий на испанский язык.

У Лаврентия Алексеевича и Евгении Ивановны было трое детей: сын и две дочери. Родители трогательно заботились о них, постарались дать им прекрасное образование. И сын, и дочери супругов Брадткорбов получили престижную профессию физиков-ядерщиков. Сын работал в Америке, а дочери — в Западной Германии.

Но течение нашей земной жизни бывает очень изменчивым. И в ней беда по беде — как по нитке идет. Внезапно умерла жена Лаврентия Алексеевича Евгения Ивановна. Сын и дочери приехали на похороны. Но они появились в родительском доме отнюдь не для того, чтобы проводить в последний путь свою мать и утешить страдавшего от невосполнимой утраты отца. Их, как когда-то Дионисия Бевцика во время его пребывания на Святой горе Афон, донимали черные мысли об отцовском наследстве. И вот, воспользовавшись полной беспомощностью отца, придавленного к земле непомерным горем, они с помощью ловких, не отягощенных предписаниями христианской морали, адвокатов продали дом и имущество отца и разделили между собой вырученные таким кощунственным путем деньги. А перед тем, как разъехаться к местам своей службы, они сдали впавшего в отчаяние, беспомощного отца в нищенский приют для престарелых. Впрочем, слово «сдали» здесь, наверное, не совсем подходит. Ведь сданный в камеру хранения чемодан по истечении определенного времени опять забирают оттуда и возвращают в дом на привычное место. Дети несчастного Брадткорба выбросили его на свалку жизни, как выбрасывают износившуюся вещь. Увы, диплом физика-ядерщика, как и любой другой диплом, не прививает его обладателям иммунитет к корыстолюбию и жестокосердию. А людей, которые лишены этого иммунитета, Священное Писание характеризует кратко и нелицеприятно: «Разоряющий отца и выгоняющий мать — сын срамный и бесчестный». Дальнейшая судьба детей Брадткорба мне неизвестна. Но думаю, что рано или поздно им довелось познать справедливость слов шекспировской Корделии:

Как люди не хитри, пора приходит —

И все на воду свежую выводит.

(В. Шекспир. «Король Лир»).

А моему дорогому, доброму учителю Лаврентию Алексеевичу Брадткорбу суждено было повторить судьбу отца Корделии, короля Лира. Он не смог вынести обрушившихся на него, как снежный ком, бедствий и повредился в уме. Он часто убегал из приюта для престарелых, неприкаянно бродил по Буэнос-Айресу, потом его находили и возвращали за приютскую ограду. И так продолжалось бесчисленное множество раз — пока наконец Господь не даровал ему вечный покой. Вся эта история происходила во время моего отсутствия в Буэнос-Айресе. Трагическую судьбу дорогого моему сердцу человека я не могу забыть до сих пор. Мне хочется написать о нем стихотворение «Мой добрый учитель», и, если Бог поможет мне, я напишу его. А пока я в каждой Божественной Литургии поминаю Лаврентия Алексеевича Брадткорба, прах которого покоится в далекой аргентинской земле.

К счастью, такие люди, как бесчестные дети Лаврентия Алексеевича Брадткорба, больше не встречались мне на латиноамериканской земле. А объехал я ее, как говорится, вдоль и поперек. По долгу своего архипастырского служения я неоднократно посещал многие страны этого громадного региона: Колумбию, Бразилию, Кубу, Гаити, Гватемалу, Венесуэлу, Эквадор, Боливию, Перу, Мексику, Уругвай, Панаму, Тринидад и Тобаго, Чили, Коста-Рику, Гондурас, Гренаду.

Из моих многочисленных поездок по Аргентине мне особенно запомнились неоднократные посещения провинции Мисьонес (Misiones). Она расположена на северо-востоке страны, в междуречье Параны, Игуасу и Уругвая. Из достопримечательностей этой провинции меня поразил водопад на реке Игуасу, на участке, образующем границу Аргентины и Бразилии. Он обрушивается в ущелье с высоты 72 метра, с двух базальтовых ступеней 275 струями и потоками, которые разделены скалистыми островками, покрытыми пышной тропической растительностью. Ширина этого водопада около трех километров. Неумолчный гул, стоящий в этом месте и заглушающий все остальные звуки, сразу же пробудил в моей памяти выражение из «Откровения» Иоанна Богослова: «...шум вод многих». В отличие от «прирученного» Ниагарского водопада, который смельчаки не раз преодолевали при помощи разных плавсредств, водопад Игуасу в то время, когда я впервые посетил провинцию Мисьонес, был дик и неприступен. Ущелье, в которое обрушивается его главная струя, не случайно называется «Пасть дьявола». В 50-х годах XX века один американский летчик попытался сфотографировать водопад Игуасу, снизившись на самолете в расщелину. Но он не учел того, что воздух в месте падения воды разрежен. В результате, и летчика, и самолет поглотила «Пасть дьявола». На поверхность не всплыло ни одного обломка.

Большая часть провинции Мисьонес покрыта непроходимыми тропическими лесами — печально известной латиноамериканской сельвой, где буквально на каждом шагу кишат змеи, где обитают многие виды незнакомых в Европе животных и роятся дикие пчелы.

В этой провинции я подружился с семьей молодых учителей, по фамилии Полищуки. Их старенький дедушка был пионером освоения этого края. Он рассказывал мне, что когда обездоленные украинские эмигранты ступили с борта судна на аргентинскую землю, их разместили в портовых бараках. После трех месяцев томительного ожидания аргентинские власти отправили их в непролазную сельву, выделили каждой семье по десять гектаров этой сельвы, вручили пилы, топоры и мачете и оставили переселенцев наедине с дикой, таящей множество неведомых им раньше опасностей природой. Эмигранты спиливали деревья, а затем сжигали вместе с выкорчеванными пнями. Рядом с такими отвоеванными у сельвы, удобренными участками земли они строили жилье. Один поселок отстоял от другого на добрую сотню километров. Административным центром района был город Обера. Но городом его можно было назвать лишь условно, так как во времена заселения этого края он состоял из нескольких десятков сколоченных на скорую руку бараков. Чтобы купить керосин и необходимые в хозяйстве вещи, приходилось, вооружившись топором и мачете, отправляться за десятки километров через темную сельву, делая по пути зарубки на деревьях, ибо иначе найти обратную дорогу было невозможно. Тысячи опасностей подстерегали украинских переселенцев на каждом шагу. Их донимали жара и засухи, проливные дожди и разливы рек, кусали змеи и москиты, косила лихорадка; на их поселения нападали тропические муравьи, которые пожирали на своем пути все живое; посевы на отвоеванных ими у сельвы пространствах уничтожали разбойничьи стаи обезьян и попугаев.

Даже многие коренные жители не выдерживали жизни в зеленом аду сельвы. Вспомним хотя бы судьбу известного уругвайского писателя Орасио Кароги, автора книг «Сказки сельвы», «Дикарь», «Анаконда», который многие годы своей жизни провел в сельве аргентинской провинции Мисьонес. Его отец, выпрыгивая из лодки на берег, случайно коснулся курка ружья, и пуля пробила ему сердце. Его отчим тяжело заболел и, не выдержав мук, покончил жизнь самоубийством. Мать изнемогла в нескончаемой борьбе с сельвой и тоже наложила на себя руки. Молодая жена Орасио Кароги, которую он увез в сельву, отравилась. Вторая жена вместе с маленькой дочкой убежала от него и от зеленого ада сельвы в Буэнос-Айрес. В конце концов отравился и сам писатель.

А наши украинские переселенцы все выдержали, все превозмогли. Они создали плантации йерба-мате (чая), стали выращивать ананасы, бананы, цитрусовые, засеяли поля кукурузой, занялись побочными промыслами и ремеслами. Овладев языком индейцев гуарани, которые живут в провинции Мисьонес, и испанским языком, они вместе с тем бережно передавали из поколения в поколение благозвучный украинский язык. Живя в католическом и разноверном окружении, они не отступились от праотеческой православной веры.

Обо всех трудностях, выпавших на долю первых переселенцев, старенький дедушка Полищук рассказывал мне безо всякого надрыва, с присущим украинцам мягким юмором. В своем рассказе он частенько повторял, очевидно, сочиненную им самим присказку: «У нас хлiба нэ було, нiчого нэ було, a дiты народжувалыся». Услышав ее в первый раз, молодые учителя заметно смутились. Но я развеял это смущение доброжелательным наставлением. «Дорогие мои, — сказал я, — здесь не смущаться надо, а брать ручку и записывать дедушкины слова. Ведь это ваша история. И никакой писатель, никакой историк не опишет так сжато и точно жизнь первых украинских переселенцев в Аргентине, никто так не воссоздаст стойкость и оптимизм, с которыми они преодолевали трудности, как это отразил ваш дедушка в своей присказке: «Хлеба не было, ничего не было, а дети-то рождались».

Наши православные прихожане относились ко мне, их архипастырю, с трогательной любовью. Мне доводилось часто бывать в поселке Бахо-Трончо. Старостой прихода там был Стефан Рудь. Во время проливных дождей грунтовая дорога до его дома на протяжении трех километров становилась непроезжей. Мне приходилось снимать обувь и, скользя босыми ногами по покрытой водой красной глине, преодолевать это расстояние. Когда я, вконец измученный, появлялся у калитки жилища Стефана Рудя, навстречу мне сразу же устремлялась его жена. Несмотря на мои протесты, она с материнской любовью омывала мои ноги, вытирала их чистым рушником и, низко поклонившись, приглашала в дом. Никогда, никогда не забуду я эти трогательные проявления гостеприимства и умилительной любви аргентинских православных прихожан к своему архипастырю!

Находясь в Аргентине, я еще глубже убедился в том, сколь прекрасен наш трудолюбивый и добрый украинский народ. Воздавая дань своего глубочайшего преклонения перед мужеством, стойкостью в испытаниях, непоколебимостью в святоотеческой вере своих соотечественников, я в своем «Слове» в день освящения Введенского храма в колонии Амегино провинции Мисьонес с трудно сдерживаемым волнением говорил: «Поистине, мои возлюбленные, сегодня день вашей великой и заслуженной радости, дарованной вам Господом в награду за ваши труды и усердие в вере. После ваших скитаний по дальним странам, после нелегких трудов в этих когда-то непроходимых лесах вы обрели наконец свой родной храм, дабы в нем — как вам, так и детям вашим — постигать святые евангельские истины и освящаться благодатными дарами Святого Духа, всегда изливаемыми на верных в храме Божием, и свято следовать вере своих отцов и праотцев».

Особую гордость за свою принадлежность к великому украинскому народу я ощутил и через много лет, в 1985 году, на приеме у губернатора города Обера, который признал, что православные украинцы составляют лучшую часть народа Аргентины, и поблагодарил меня за духовное воспитание вверенной мне паствы. В ответном слове я отметил, что духовную красоту нашему боголюбивому народу даровала Святая Православная Церковь, Церковь Божия, Церковь Христова, Церковь Ангелов и Святых.

А сейчас я с большим удовлетворением думаю о том, что и в возведении храмов «вещественных», и в возведении храмов душ человеческих на далекой аргентинской земле есть и частичка моего труда. И я надеюсь, что не тщетными будут мои слова, произнесенные 10 ноября 1968 г. при освящении храма Благовещения в Буэнос-Айресе: «Во святых храмах неустанно, до скончания века будут твориться молитвы «о всех преждепочивших отцех и братиях наших, зде лежащих и повсюду, православных»; не забудутся и создатели святых храмов Божиих».

Немалую духовную отраду всегда доставляли мне мои архипастырские поездки в республику Чили. Ее столица, город Сантьяго, один из наиболее живописных городов Южной Америки, расположен вблизи отрогов Анд, вершины которых почти круглый год покрыты снегом. Достопримечательностью города являются заросшие густой растительностью террасы холма Санта-Люсия и лесистые откосы горы Сан-Кристобаль на правом берегу реки Мапочо. Высота горы Сан-Кристобаль 500 метров. Туристы доставляются фуникулером к чудесному храму, а затем еще сто метров нужно подниматься пешком до того места, где на вершине горы возведен прекрасный памятник — величественная статуя Божией Матери. Она видна далеко за пределами города. Божья Матерь простирает руки к раскинувшемуся у подножия горы миру, но взор ее устремлен в поднебесную высь. У основания памятника жители столицы и туристы ставят горящие свечи. Но из-за трудности подъема на вершину Сан-Кристобаля забираются немногие. Находясь в республике Чили, живя в семьях наших православных верующих, я часто покидал их и в одиночку поднимался на эту дивную вершину. По тамошнему обычаю, я заказывал у блюстителя храма проигрывание классической духовной музыки Баха, Моцарта и других композиторов, которая величественно звучала на этой вершине и возносилась к небесам. Поднимаясь к памятнику Божией Матери, я брал с собой молитвенник и среди этой Божественной красоты, где мне никто не мешал, под аккомпанемент божественных звуков музыки, читал Акафисты Спасителю, Божией Матери и Святым.

Здесь, в поднебесье, сутолока простиравшегося внизу города представлялась нестоящей и ничтожной, здесь я зримо убеждался в истинности утверждения Иоанна Богослова о том, что суетный мир «во зле лежит», здесь я повторял слова Святого Иеронима: «[Земная] жизнь — поприще подвигов для смертных; на земле мы [прилагаем] усилия, чтобы там увенчаться». Отсюда — из поднебесья, — как и Господу с Крестной высоты, было трудно делить живущих на земле на праведных и неправедных. На этой Святой горе Господь помогал мне отдалиться от нашего мира и пережить неповторимые и дивные минуты в Божественном вдохновении, ощутить Божественное дыхание, укрепляющее при возвращении в долину скорбей для выполнения своего жребия, предначертанного Господом, — жребия, который вписывается в Книгу нашего бытия в Бозе. В такие редкостные, благостные минуты вознесения духа к горним высям «и верилось, и плакалось, и сердцу было так легко». Здесь, вдали от всей суеты мира, наедине с Богом, мною творилась тихая, сокровенная молитва за всех людей, за свой народ, за нашу Святую Православную Церковь. Я, как мог, как умел, просил Всемилостивого Господа, через ниспослание Святого Духа, примирить всех людей, направить их к добру, братству, справедливости, дабы из-за наших несогласий не погубить этот прекрасный мир, распростертый в первозданной красоте перед Взором Небесного Творца. В своей молитве на вершине горы Сан-Кристобаль я не забывал поминать и своих родителей, и приснопамятного раба Божия Дионисия.

Приняв от Бога в духовное окормление рассеянную по разным странам Латинской Америки паству, я отдавал служению ей все то, что Господь и мой духовник Святой Апостол Евангелист Иоанн Богослов, и моя незабвенная мать, и мои мудрые наставники вложили в мою душу. Я настолько сроднился с этой дорогой моему сердцу паствой, настолько полюбил Латинскую Америку, что временами мне казалось, что я останусь там до конца своих земных дней. Но после семилетнего пребывания в Южной и Центральной Америке Чиноначалие Русской Православной Церкви отозвало меня на Родину. Я летел в самолете над Атлантическим океаном, погруженный в думы о том, какое новое служение приуготовил мне Господь, прозревающий стези людей.

«Русское воскресение» (www.voskres.ru)

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru