Языковая культура начала XXI в. как проблема национальной безопасности России

Третье тысячелетие, 2012-й год. Интернет пестрит предсказаниями очередного конца света. Но для России это особый год: 1150 лет начала зарождения российской государственности, 400 лет окончания Смутного времени, 200 лет победы в Отечественной войне 1812 года. Может быть, этот знаковый год принесет нам не только поражения (а они будут, тут и без нострадамусов ясно: Россия без поражений никогда не жила), но и новые победы. Например, в сфере языковой культуры. В этом наше общество нуждается как никогда.

Я живу в Швеции уже 40 лет. Там сейчас много русских, и я с горечью наблюдаю, что с ними происходят. Особенно с молодыми. Они стремятся «стать европейцами», забыть Россию и родной язык. Их души быстро зарастают – конечно, при попустительстве взрослых – травой забвения. А у этого сорняка корни цепкие. Чтобы вырастить прекрасный цветок, надо приложить немало усилий. Сорняки же обходятся и без наших усилий: они стремительно размножаются. Им не нужна забота – лишь бы никто им не мешал. Самое печальное, что примерно такие же процессы можно наблюдать и в России.

Но корни есть не только у сорняков. У каждого живого существа свои корни. Дерево они питают живительными соками, позволяя зеленеть кроне. Без корней дерево засыхает. Оно вроде бы крепко держится за землю, но в нем нет жизни… У человека особые корни: это его язык, самоидентификация, его связь с национальными историческими и культурными традициями Родины… Насколько же они прочны у современных россиян?

В любой стране, в том числе и в России, в каждом ее регионе – в краях, областях, республиках – есть перечень особо охраняемых объектов, ибо от их жёсткой охраны зависит национальная безопасность государства и людей, живущих в нем. Но когда речь заходит об особо охраняемых объектах, мы обычно представляем себе химические заводы, нефтехранилища, космодромы, АЭС, институты со штаммами страшных вирусов, гидроэлектростанции, военные арсеналы, в которых находятся сотни тонн снарядов и которые с пугающей регулярностью взрываются, несмотря на особый режим. Однако среди объектов, подлежащих тщательной охране, должен находиться и русский язык. Он является не только исторической и культурной ценностью, но и объектом системы национальной безопасности, со всеми исходящими отсюда последствиями. И от того, насколько тщательно он оберегается, зависит нравственная безопасность всей нации, а значит, и каждого отдельно взятого её представителя.

Главный научный сотрудник Института проблем информатики Российской академии наук, профессор Константин Константинович Колин, на которого ссылаются многие исследователи, занимающиеся этой проблемой, в том числе и В.В. Гафнер, выделяет четыре наиболее важные опасности, которым подвергается русский язык. Первая угроза – засорение русского языка терминами и оборотами иностранного происхождения, не свойственными традициям русской словесности. Вторая – интенсивное использование в речи жаргона. Третья – стремительное сокращение русскоязычного информационного пространства в бывших республиках Советского Союза, ставших независимыми государствами. Четвёртая – настойчивое вытеснение русского языка из дальнего зарубежья и планомерное ограничение его использования в качестве одного из мировых языков международного общения [1].

Речь идет не просто о засорении языка инородными словами. Всё гораздо опаснее и сложнее, потому что при этом происходит искажение модели мира, заложенной структурой родного языка, и навязывание чуждой модели мира, порождающей определенные типы поведения, как правило, отрицательные.

Президент Российской Академии наук, государственный секретарь, министр просвещения А.С. Шишков, к чьим филологическим сочинениям современники относились довольно скептически, ещё в XIX в. выразил мысль, с которой нельзя не согласиться: «…Не одно оружие и сила одного народа опасны бывают другому; тайное покушение прельстить умы, очаровать сердца, поколебать в них любовь к земле своей и гордость к имени своему есть средство, надежнейшее мечей и пушек. Средство сие медленно, однако верно в своих соображениях, или раньше или позже, но всегда цели своей достигает. Мало-помалу налагает оно нравственные узы, дабы потом наложить и настоящие цепи, зная, что пленник в оковах может разорвать их, может еще быть горд и страшен победителю, но пленник умом и сердцем остается навсегда пленником» [2]. Похоже, многие из наших соотечественников уже напоминают таких пленников.

Речевые конструкции действуют на человеческое сознание специфически. Приведу распространенный пример: никогда в русской речи не было слова «киллер». Всегда говорили – «наёмный убийца». И в этом словосочетании был заложен ясный смысловой образ, формировавший отношение к человеку. Отношение, разумеется, отрицательное. Незаметно, но активно в речь россиян было внедрено понятие «киллер», которое у русского человека не пробуждает смысловых ассоциаций. И вот уже вполне привычно звучит – «профессиональный киллер», звучит даже уважительно, будто это обычный профессионал, как плотник, обувщик или доктор. Зато слово «милиционер» трансформировалось в пренебрежительное «мент». Комментарии излишни.

Иван Сергеевич Тургенев писал о русском языке: «Во дни сомнений, во дни тягостных раздумий о судьбах моей родины, – ты один мне поддержка и опора, о великий, могучий, правдивый и свободный русский язык!» [3].

Чтобы лишить человека этой поддержки и опоры, достаточно исказить язык. Именно этот процесс мы и наблюдаем сегодня повсеместно, хотя и существует Концепция государственной национальной политики от 1996 г., утвержденная Указом президента Российской Федерации, где говорится и о том, что «благодаря объединяющей роли русского народа на территории России сохранились уникальное единство и многообразие, духовная общность и союз различных народов» [4].

Среди узловых задач, требующих быстрого решения, Концепция называет: сохранение исторического наследия и развитие национальных культур и языков народов Российской Федерации. И в первую очередь, русского языка как государственного, играющего объединяющую роль, и как особого объекта культурного исторического наследия. Об этом говорил ещё Александр Сергеевич Пушкин. В статье «О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И.А. Крылова» (1825) он писал: «Как материал словесности, язык славяно-русский имеет неоспоримое превосходство пред всеми европейскими: судьба его была чрезвычайно счастлива. В XI веке древний греческий язык вдруг открыл ему свой лексикон, сокровищницу гармонии, даровал ему законы обдуманной своей грамматики, свои прекрасные обороты, величественное течение речи; словом, усыновил его, избавя, таким образом, от медленных усовершенствований времени. Сам по себе уже звучный и выразительный, отселе заемлет он гибкость и правильность. Простонародное наречие необходимо должно было отделиться от книжного; но впоследствии они сблизились, и такова стихия, данная нам для сообщения наших мыслей» [5].

И он был прав. Ведь даже обычная метеосводка на русском языке может являть собой образец высокой поэзии. Я часто задаю эту загадку самым разным аудиториям, что же это за метеосводка (не прогноз, а именно метеосводка), и обычно не получаю ответа, хотя абсолютному большинству (даже не филологам) она хорошо известна. Александр Сергеевич Пушкин: «Мороз и солнце! День чудесный!». Даже не надо объяснять гениальность этой строки. Но чтобы оттенить бесспорное превосходство эмоциональной окраски русского языка перед европейскими языками, можно произнести пушкинскую фразу на шведском, английском, немецком. И сразу гаснет вся энергетика, исчезает ликование.

Вот уж действительно небесная красота, её и опорочить-то невозможно: настолько она высока. «Языка нашего небесна красота не будет никогда попранна от скота». Эти слова принадлежат великому русскому учёному Михаилу Васильевичу Ломоносову. Не могу не привести и классическую ломоносовскую формулу, данную им в 1755 г. в «Российской грамматике», которую вы слышали неоднократно, но она настолько точна, что не грех – особенно в наши дни – повторять ее время от времени: «Карл Пятый, римский император, говаривал, что ишпанским языком с Богом, французским – с друзьями, немецким – с неприятельми, италиянским – с женским полом говорить прилично. Но если бы он российскому языку был искусен, то, конечно, к тому присовокупил бы, что им со всеми оными говорить пристойно, ибо нашел бы в нем великолепие ишпанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италиянского, сверх того богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языка» [6].

Но когда я вспоминаю тургеневское утверждение из упомянутого выше стихотворения в прозе «Русский язык», – «нельзя верить, чтобы такой язык не был дан великому народу» – то невольно задаю себе вопрос: а так ли велик наш народ, если не только не защищает свой родной язык, но и беспощаднее любого неприятеля рушит его крепость и красоту? Конечно, языковое богатство, выраженное в литературных произведениях, неуничтожимо. Оно – константа. И хранилища этой константы – книги. Но в данном случае мы ведем речь о живом языке как о форме общения, формирующей общественное сознание.

В качестве доказательства приведу еще одну лингвистическую и одновременно географическую загадку… В центре одного из городов я записала буквально минут за пять бросившиеся мне в глаза вывески. Но сначала подсказка: в этом городе на Театральной площади стоит памятник Аполлону, на противоположном берегу известной всем реки находится монумент «Бык, похищающий Европу». На одной из самых оживленных улиц этого большого города можно увидеть композицию «Бременские музыканты», на другой стоят огромные скульптуры двух жирафов, в небольшом уютном скверике можно увидеть «трио» слонов… Люди, услышав это, начинают перечислять европейские города и утверждаются в своем мнении, когда слышат названия вывесок… Hаute Couture, Sushy Terra, Orchestra, United Colors of Benetton, Mary Stone, Star Travel, City Hill, Country Mexico, Irish Pub. Harat’ Pub, Eurostyle, Sycke Royal… Это далеко не всё, что можно было увидеть, буквально не сходя с места, а только вращаясь, что называется, вокруг своей оси. В какой же стране я находилась, в какой части света?..

Всё это можно увидеть в центре… Красноярска, в городе, который находится в Сибири (до Москвы четыре с половиной часа на самолёте или 60 часов на поезде). Окончательно «добили» меня три вывески – Ledi Sharm (именно так и написано!), Бутик «Хозтовары» и «Шторный бутик». Ни в одной стране я не встречала подобного лингвистического «винегрета»! Почему же мы, россияне, потчуем друг друга таким блюдом. Это же вербальная отрава.

Опять на ум приходит Пушкин. На этот раз его «Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года»: «На другой день поутру отправились мы далее. Турецкие пленники разработывали (у Пушкина именно – разработывали! – Л.Т.) дорогу. Они жаловались на пищу, им выдаваемую. Они никак не могли привыкнуть к русскому черному хлебу. Это напомнило мне слова моего приятеля Шереметева по возвращении его из Парижа: “Худо, брат, жить в Париже: есть нечего; черного хлеба не допросишься!”» [7].

И через несколько страниц читаем: «До Карса оставалось мне еще 75 верст. К вечеру надеялся я увидеть наш лагерь. Я нигде не останавливался. На половине дороги, в армянской деревне, выстроенной в горах на берегу речки, вместо обеда съел я проклятый чюрек (курсив автора. – Л.Т.), армянский хлеб, испеченный в виде лепешки пополам с золою, о котором так тужили турецкие пленники в Дариальском ущелии. Дорого бы я дал за кусок русского черного хлеба, который был им так противен».

Мне кажется, этот образ (чёрный русский хлеб) легко проецируется на другую знаковую национальную ценность – язык во всех его ипостасях. Хлеб можно испечь ароматным, сытным, вкусным, приносящим радость и утоляющим голод, а можно такое тесто замесить – с золою, полынью и лебедой, что калач, испеченный из него, в горле комом станет. Языковая культура и язык как её основа – это тоже пища. Она может духовно насытить. И она может отравить бездуховностью. Вот именно это – отравление бездуховностью с помощью создания уродливых лингвистических «постряпушек» – всё чаще можно встретить в нашей действительности, как за рубежом, так и в России.

Российское общество первого десятилетия XXI в. словно загипнотизировано кем-то: оно чистый родник русского языка забивает мусором и пьёт эту грязную воду. Оно, по сути, создаёт некий язык, именуя его русским, хотя он ничем не напоминает «великий и могучий» язык россиян.

Бойфренд, шопинг, паркинг, дайвинг. Тренды, трэш... Адреналин! Драйв! Экшн! О’кей, пати как всегда в прайм-тайм. На ланче и перетрём проблему. Мерчендайзеры, провайдеры, хэндмейкеры, спичрайтеры, риэлторы…

И этот мусор некоторые именуют «русским языком»! Однажды мне довелось услышать из уст милого создания фразу: «Тогда эсэмэснешь мне короткий месседж? Океюшки?». Меня потрясло даже не «океюшки»: тут хоть есть доля лёгкой иронии. Меня поразило, что «милое создание» даже не поняло, какую галиматью оно сконструировало: sms (Short Message Service) уже содержит в себе слова «короткое сообщение». Так девушка еще и усугубила его повтором – «короткий месседж». Тут уж не иронией отдаёт, а стилистикой Эллочки-людоедки.

Наезд, зачистка, разборка, забить стрелку, откат, подельники, менты… Я где-то читала, что около 5000 слов из лексикона уголовников вошли в обыденную и даже официальную речь. Телеэкран приучил нас к насилию: уже и 20 трупов за минуту никого не удивят. Точно так же нас приучают к искаженному языку общения, к блатным песням и к мату. По сути, обществу навязывается криминальная субкультура. Идет всеобщая «лингвистическая бандитизация» России, ибо слово формирует сознание, а сознание формирует жизненные установки. Ведь иногда слова одного корня совсем не родственники. Сравните: братья, братцы и братки.

После всего сказанного могу понять тех, кому хочется иногда противоправных действий, а именно: собрать носителей такого языка в пабе, шопе, на пати или саммите, накрыть их мощным слоем трэша, и пусть они там чатятся, слушают свои синглы, саунд-трэки, накачиваются адреналином и эсэмэсят друг другу «короткие месседжи»…

Уже и в среде представителей высших сфер можно слышать странную псевдорусскую речь. Как объяснил бы Виктор Петрович Астафьев, «так им же наших слов мало, они красивше хотят сказать»… Вот и получается у них «красивше» – типа такой конструкции: «Нам нужна в этом вопросе транспарентность и прозрачность». В переводе на русский получается, что оратору нужна прозрачность и прозрачность. Зачем ему понадобилась транспарентность – одному Богу известно.

Кто-то скажет – пустяки. Нет, не пустяки: мы переживаем большую национальную трагедию, практически при всеобщем попустительстве и равнодушии. Индивид, коверкающий русский язык, социально опасен. Это не моё открытие. Оно сделано давно. «По отношению каждого человека к своему языку можно совершенно точно судить не только о его культурном уровне, – говорил Константин Георгиевич Паустовский, – но и о его гражданской ценности. Истинная любовь к своей стране немыслима без любви к своему языку. Человек, равнодушный к родному языку, – дикарь. Он вредоносен по самой своей сути, потому, что его безразличие к языку объясняется полнейшим безразличием к прошлому, настоящему и будущему своего народа». Паустовский подчеркивал, что «главный и неиссякаемый источник языка – сам народ: крестьяне, паромщики, пастухи, пасечники, охотники, рыбаки, старые рабочие, бакенщики, кустари, сельские живописцы, ремесленники и все те бывалые люди, у которых что ни слово, то золото» [9]. Но «бывалых людей» сейчас мало кто слушает. Да и о них-то теперь никто не слышит. Слушают и слышат именно «вредоносных дикарей», заполонивших телерадиоэфир, газеты и глянцевые журналы.

А средства массовой информации, распространяющие суррогат русского языка, вредоносны особенно, ибо формируют такое языковое пространство, которое трудно оправдать даже филологическим термином «узус». Тут более подойдет эмоциональное восклицание: «Ужас!». Из эфира то и дело доносится, уже почти ставшее нормой … «Многие утверждают о том, что черные лучше белых танцуют степ». «Судя из этого разговора, выясняется...», «Эта номинация занимает большое и важное значение… Сейчас ваши аплодисменты вырастают еще больше», «Некоторые люди, особенно с нашего поколения, знают об этом». «Он внёс малую лепту», «в этом есть малая толика и её труда». Неужели лепта и толика могут быть большими? Оказывается, могут: «Бизнесмен N внёс большую лепту в строительство храма».

Печально, что в современной России иногда мне требуется переводчик, иначе не понять, о чем идёт речь. Я и не хочу постигать такой русский, но приходится – чтобы не попасть впросак и не ляпнуть фразу или слово, которые теперь имеют неприличный смысл. Такой случай у меня был со словом «блин». Я долго не могла взять в толк, почему в России оно звучит так часто. И на столе блинов нет, и никто их не собирается печь. Потом друзья мне объяснили тайну столь любимых мною русских блинов. И мне стало обидно за блин. Так опошлить прекрасное слово… Зачем? А однажды я услышала, как сын моих знакомых трижды с непонятным мне восхищением произносит в трубку: «Ну и гад же ты!». Когда я спросила его, кого это он так восторженно обзывал гадом и почему, он рассмеялся и объяснил мне, что говорил про гаджеты – разные современные технические приспособления.

А в другой раз я была свидетельницей тоже почти анекдотического, но печального случая. Одна выпускница филологического факультета принесла моей знакомой журналистке интервью и та указала ей на ошибки в слове «бессребреница». В ответ на это девушка поведала, что такого слова она никогда не слышала и значения его не знает. Она просто на слух расшифровала с диктофонной записи то, что сказал ей собеседник. Мол, пыталась найти слово в словаре, но его там не оказалось. Журналистка взяла первый попавшийся словарь и мгновенно нашла то, чего там якобы не было. Девушка удивилась еще больше, когда увидела, что её написание сильно отличается от словарного. Выпускница с «красным» дипломом филолога написала «безсеребрянница». Итого, в одном слове пять ошибок!

Болезнь запущена. Но если мы и дальше будем равнодушно взирать на то, что творят с нашим языком, процесс может стать необратимым.

Что делать? Со СМИ бороться бесполезно. Поэтому надо начинать со школы, воспитывать иное поколение русских, если шире – россиян. Коренным образом менять стиль преподавания русского языка в школах. В основу, мне кажется, должны быть положены диктанты. А чтобы ученики их не боялись, за них не надо ставить оценки. Надо исправлять ошибки, разбирать их и снова писать тот же текст, прежде чем пойти дальше. Прививать вкус к словам, учить слышать слово и фразу. Мне могут возразить методисты. Но мы же видим результат современных методик: он плачевен. Языком не надо мучить, его надо вливать в учеников, воспитывать в них жажду знаний, учить их, если хотите, гордости: мы – русские! Вот какая простая и одновременно сложная методика нужна. И прежде всего следует добиться, чтобы количество часов на русский было увеличено. У нас еще есть надежа на спасение.

Может, тогда приверженцы месседжей, траспарентностей и саммитов откроют для себя родной язык без всяких примесей и полюбят его. Ведь даже наши великие соотечественники не сразу узнали истинную цену родного слова. Припомните признание Ивана Сергеевича Шмелева, которое он сделал в рассказе «Русская песня». Почувствовать особый мир слов заставил его простой маляр, который любил петь…

«Впервые тогда, на крыше сеней, почувствовал я неведомый мне дотоле мир – тоски и раздолья, таящийся в русской песне, неведомую в глубине своей душу родного мне народа, нежную и суровую, прикрытую грубым одеянием. Тогда, на крыше сеней, в ворковании сизых голубков, в унылых звуках маляровой песни приоткрылся мне новый мир – и ласковой и суровой природы русской, в котором душа тоскует и ждет чего-то… Тогда-то, на ранней моей поре – впервые, быть может, – почувствовал я силу и красоту народного слова русского, мягкость его, и ласку, и раздолье. Просто пришло оно и ласково легло в душу. Потом – я познал его: крепость его и сладость. И всё узнаю его…» [10].

Русский язык – душа народа. Душа, как известно, бессмертна. Но даже бессмертная душа нуждается в защите. Русский язык беззащитен. Он уже ранен. Почти смертельно. «Пушкиных нет. А дантесов – всё больше»... Мы всё оглядываемся на Запад. Но Запад есть Запад, Восток есть Восток… Куда лучше оставаться русским человеком со всеми вытекающими отсюда помыслами и чувствами, чтобы иметь полное право воскликнуть вслед за великим Суворовым: «Мы – русские! Какой восторг!».

Но пока нам, россиянам, живущим в России третьего тысячелетия и за ее пределами, еще предстоит завоевать право именоваться русскими. Звучит странно. Но это так.

ПРИМЕЧАНИЯ

1. Гафнер В.В. Значение русского языка в культуре безопасности человека // Культура безопасности: проблемы и перспективы: Материалы первой международной научно-практической конференции. Ч. 2. Екатеринбург, 2006. С. 42-46.

2. Шишков А.С. Рассуждение о любви к Отечеству, читанное в 1812 году в Беседе любителей русского слова // Его же. Огонь любви к Отечеству. М., 2011. С. 37.

3. Тургенев И.С. Русский язык // Его же. Полное собрание сочинений и писем. В 30-ти томах. Т. 10. М., 1982.

4. Концепция национальной политики Российской Федерации // Режим доступа URL: http://www.pravoteka.ru/pst/1043/521479.html

5 Пушкин А.С. О предисловии г-на Лемонте к переводу басен И.А. Крылова // Его же. Полное собрание сочинений. В 10-ти томах. Т. 7. М., 1949. С. 27.

6. Ломоносов М.В. Полн. собр. соч. Т. 7. М., Л., 1952. С. 391; то же. Т. 7. М., СПб., 2011. С. 306.

7. Пушкин А.С. Путешествие в Арзрум во время похода 1829 года // Его же. Полное собрание сочинений. В 10-ти томах. Т. 5. М., 1960. С. 423.

8. Там же. С. 438.

9. Паустовский К.Г. Алмазный язык // Его же. Собрание сочинений. В 8-ми томах. Т. 3. М., 1967. С. 358.

10. Шмелев И.С. Избранное. М., 1989. С. 280.

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru