Летопись Праздника славянской письменности и культуры: Смоленск, 1991 год
СМОЛЕНСК. 1991 год
Центром шестого Праздника славянской письменности и культуры стал приграничный с Белоруссией Смоленск.
Смоленск — один из древнейших городов Руси. Он старше Владимира, Суздаля, Пскова, не говоря уж о Москве. Первое летописное упоминание о Смоленске относится к 863 году. Уже тогда здесь, на историческом пути из варяг в греки, стоял город «велик и мног людьми». По преданию, Аскольд и Дир, спускаясь по Днепру в Киев, не решились занять Смоленск именно вследствие его многолюдства...
Дыхание древней истории ощущаешь здесь с первых же шагов. Сошел с поезда и прямо перед тобой, рядом с вокзалом, — церковь Петра и Павла XII века. Почти напротив, на другом берегу Днепра, стоит церковь Иоанна Богослова, а на западной окраине города — Михаила Архангела, называемая также Свирской. И эти оба храма — памятники того же давнего XII столетия. О былом благолепии Свирской сохранилось восторженное свидетельство очевидца: «.. .такое же несть в полунощной стране, и всем приходящим к ней дивитися изрядней красоте ея, иконы златом и сребром, и жемчюгом, и камением драгим украшены и всею благодатью исполнена...»
У Смоленска впадает в Днепр историческая Смядынь, с которой связано имя одного из первых русских святых — Глеба.
В 1015 году, по смерти крестившего Русь Владимира, на киевский стол сел его старший сын Святополк, к имени которого потом будет прибавлено вековечное клеймо — Окаянный, то есть проклятый, преданный общему поруганию. Владимир, как известно, разделил тогдашнюю Русь между сыновьями на уделы. Святополку же показалось недостаточным владеть одним столичным уделом, и он, восприняв, как сказано в летописи, мысль Каинову, решил погубить своих братьев, чтобы единовластвовать над всей русской землей. Начал Каин с младшего брата Бориса, который был в походе на половцев, а, узнав о смерти отца, возвращался с дружиной в Киев. «И пришли, посланные Святополком ночью на реку Альту, где был Борис, и напали на его шатер, как звери дикие, и пронзили Бориса копьями...» Следующей жертвой Святополка стал муромский князь Глеб. Святополк послал к нему гонца с ложной вестью: приезжай поскорее, отец болен, зовет тебя. Глеб тотчас же с малой дружиной отправился в путь.
Придя в Смоленск и причалив свой корабль к пристани на реке Смядынь, он узнал о смерти отца и убийстве Бориса. Опечалился Глеб, горько воскликнул: лучше бы и мне умереть с братом!.. Так и получилось: посланные от Святополка пришли к нему на судно и обнажили мечи...
Лишь Ярослав, которого потом народная молва назовет Мудрым, положит конец окаянству Святополка.
А Борис и Глеб стали первыми русскими святыми.
Ну, нам в праздничные дни еще придется побывать на Смядыни.
Вернемся в Смоленск.
Если поглядеть на город со стороны, обязательно заметишь темно- красную ленту, опоясывающую его центр. Это знаменитый Смоленский кремль. Знаменит он уже тем, что строил его известный русский зодчий Федор Конь; если же вспомнить Москву, то здешний кремль хотя и немного помоложе, но протяженностью стен будет подлиннее московского. Дело тут, конечно, не в том, что кто-то хотел перещеголять столицу. Мощь крепостного укрепления объяснялась местоположением Смоленска. В течение веков и веков, какие бы нашествия на Русь ни предпринимались — ни одно из них не обходило Смоленск.
Крепость сооружалась «всеми городами Московского государства», и при начале работ царские глашатаи возвещали на площадях и улицах разных городов, чтобы «в сие лето никто нигде не строил ни церквей каменных, ни палат, ни погребов» — вот какое важное значение придавалось этому государственному делу! Потому-то возведены были по холмам и оврагам неприступные стеньг и громадные башни всего за шесть лег.
Смоленск неоднократно осаждали, его сжигали, но он, как сказочная птица Феникс, снова возрождался из пепла и продолжал нести свою ратную службу — «Московских стен старинный щит».
Историческая судьба города нашла зримое и точное выражение в его гербе: «В серебряном поле черная пушка на золотом лафете, а на пушке райская птица». И лаконично, и символично, и поэтично!
«Культурная революция» 20-30-х годов и последовавшая за ней Отечественная война нанесли большой ущерб городу. Много памятников культуры было или уничтожено, или обречено на неизбежное саморазрушение. Тот же каменный пояс кремля теперь не идет сплошной линией, а то в одном, то в другом месте прерывается. Некоторые храмы обезглавлены, а уцелевшие памятники архитектуры прежних веков нередко испорчены перестройками.
И все же прекрасной старины за тысячу с лишним лет в Смоленске было «поднакоплено» так много, что несмотря на все разрушения кое-что сохранилось и до наших дней. Скажем, кроме уже помянутых храмов XII века, уцелели, хоть и не в полном виде, некоторые монастырские комплексы, памятники гражданской архитектуры. Слава Богу, сохранился — краса и гордость Смоленска — Успенский кафедральный собор.
В этом соборе торжественной литургией в память первоучителей словенских Кирилла и Мефодия и открылся шестой Праздник славянской письменности и культуры.
Архитектура собора счастливо сочетает величие и нарядность, крупный масштаб декоративного убранства с его изяществом. Внутреннее пространство храма (площадью более двух тысяч квадратных метров) еще более усиливает ощущение огромности и великолепия. Всех входящих в собор неизменно поражает деревянный резной иконостас. Чудесная резьба на колоннах, карнизах, филенках, обрамляющих живопись, делает иконостас произведением высокого искусства. Композиция больших размеров украшена резными гроздьями винограда и цветами подсолнуха, листьями дуба и клена. Говорят, подобного иконостаса нет ни в каких других храмах России.
А, еще недалеко, от алтаря на почетном возвышении установлена икона Богоматери. Икона эта, как и многое другое в Смоленске, о чем говорилось вначале — тоже имеет отношение к нашей отечественной истории. Она в 1812 году была едва не увезена французами, а затем сопровождала наши войска до самого конца войны...
По окончании богослужения прямо из собора госта праздника и жители города направились к историческим, памятным для смолян местам. Это многотысячное шествие, возглавляемое духовенством, было впечатляющим зрелищем: такого древний Смоленск не видел, наверное, очень давно.
У памятника героям Отечественной войны 1812 года была отслужена краткая панихида.
Закончилось шествие в парке культуры и отдыха праздничным митингом. На нем выступали гости из Болгарии, Сербии, Польши, Словакии, других стран. Выступления звучали на разных языках, но суть их была единородственной. Гости говорили об общих корнях нашей славянской культуры, о необходимости крепить наше братство. С проникновенным, безупречно точным по форме и содержанию словом, в котором о самых высоких философских материях говорилось простыми и ясными глаголами, обратился к присутствующим митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл.
По окончании митинга состоялся красочный концерт с участием художественных коллективов Украины, Белоруссии, а также Кубани и других регионов России.
В тот же день, 24 мая, была открыта и освящена памятная доска Кириллу и Мефодию на улице, названной их именами. Такой знак памяти Смоленск заслужил, наверное, более, чем многие славные города России: год первого летописного упоминания Смоленска является и годом, положившим начало духовного подвига Солунских братьев — началом их проповеди и утверждения православной веры среди славянских народов.
Завершился праздничный день большим представлением в областном театре, где звучали и яркое поэтическое слою, и прекрасная музыка Бортнянского, Глинки, Дворжака, Чайковского, Мусоргского...
На другой день мы, литераторы, побывали в школах Смоленска на «последнем звонке».
Кроме того, согласно праздничной программе, совершалось и многое другое.
Выше упоминалась река Смядынь. За тысячу лет она так обмелела, что ее нынче и рекой-то не назовешь, скорее это ручей. Здесь на месте гибели князя Глеба был освящен памятный знак.
А у Громовой башни Смоленского кремля состоялось открытие памятника его строителю — Федору Савельевичу Коню. (Автор монумента — известный скульптор Олег Комов.) Родиной Федора Коня считают Смоленщину. Так что это дань памяти и талантливому зодчему, и земляку — «своему» человеку.
Смоленская земля дала России много выдающихся людей. Это и Глинка, и Пржевальский, Коненков и Твардовский, Исаковский и Рыленков. Как не назвать в этом почетном ряду и славного архитектора-реставратора Петра Барановского, и первого космонавта Юрия Гагарина...
Ни Грибоедова, ни Кюхельбекера, ни Хомякова не принято считать смолянами. Однако же будущий автор «Горя от ума» в детском и отроческом возрасте каждое лето проводил в родовом поместье Хмелита, что в Вяземском районе. Впечатления же детства и юности, как известно, остаются незабываемыми на всю жизнь.
Друг Пушкина Кюхельбекер не только часто приезжал в имение Закуп на Духовщине, но много и плодотворно работал здесь.
На берегу реки Вазузы в Сычевском районе есть село Липены, в середине прошлого века принадлежавшее известному писателю и теоретику славянофильства Хомякову.
Чтобы праздник не ограничивался одним областным центром, в его программу были включены поездки отдельных групп в такие вот памятные места Смоленщины. Одна группа побывала в селе Новоспасском — на родине Михаила Ивановича Глинки, другая — в грибоедовской Хмелите, третья — в городе, названном по имени известного русского путешественника, исследователя Средней Азии Николая Михайловича Пржевальского
Нам с Валентином Распутиным выпала дорога в Загорье — на родину Александра Твардовского.
Собственно, приехали мы не в Загорье, а на расположенный недалеко от селения хутор. Он стоял на большаке Смоленск — Ельня, и война, что называется, стерла его с лица земли. Лишь спустя время на его месте была заново выстроена усадьба кузнеца Трифона Гордеевича Твардовского: крестьянский дом, надворные постройки, кузня.
Гостей принимает младший брат поэта — Иван Трифонович, такой же крупный и лицом и статью, как Александр, разве что зачесанные назад совсем белые с желтинкой волосы мешают увидеть в нем автора «Василия Теркина».
Узнав Распутина, хозяин усадьбы выражает громкую неподдельную радость и, когда мы входим в дом, не знает, куда усадить дорогого гостя. Из дальнейшего разговора становится понятным, что Иван Трифонович не просто наслышан о Распутине, но читал многие его вещи и имеет о них свое суждение. Оценки в превосходной степени немало смущают скромнейшего Валентина Григорьевича, и он всячески старается перевести разговор с собственной персоны на поэта Александра Твардовского.
Мало-помалу Иван Трифонович настраивается на воспоминательный лад и начинает рассказывать о своем и Сашином детстве, о драматической судьбе семьи Твардовских в год «великого перелома» и последующих не менее суровых, переломных годах.
В дом постепенно набирается довольно много паломников: рассаживаются по лавкам, теснятся у печки. На лицах — сосредоточенное внимание. Это и понятно. Рассказ экскурсовода о детстве и юности любимого поэта, о первых публикациях его стихов и то послушать интересно. А тут звучала не заученная речь музейного работника или ученого литературоведа, а живое слово человека, возраставшего в такой вот избе вместе с братом, которому на роду было написано стать выдающимся, может быть, самым большим русским поэтом середины, да и всей второй половины двадцатого века...
(Я не пересказываю воспоминания брата Твардовского, поскольку Иван Трифонович достаточно хорошо владеет не только устным, но и письменным словом и неоднократно выступал с печатными мемориями в «Литературной России» и других изданиях. - Авт.)
Около двух часов длилась наша беседа. Иван Трифонович охотно и подробно отвечал на многочисленные вопросы. Разумеется, поводил он нас и по усадьбе, показал кузницу. Как и все туг, кузня не декорашвная, а подлинная и вполне дееспособная: зажигай горн и куй железо, пока горячо...
Прощание было самым сердечным. По настоянию Ивана Трифоновича сфотографировались на память.
И все бы хорошо. Хорошо, что побывали в родных краях Твардовского. Хорошо, что усадьбу посещают почитатели его таланта. Но попытались мы на обратной дороге вспомнить хоть одну серьезную статью о поэте в газетах и журналах за последние «перестроечные» годы, и на память ничего не пришло. Собираются «круглые столы», идут якобы споры, а на самом-то деле — пустые, хвалебно-рекламные разговоры о весьма посредственных или вовсе ничтожных стихотворцах «новой волны». Если что-то и пишется о поэтах старшего поколения — только о «жертвах тоталитарного режима». Твардовского же будто не было и нет. Выходит, не было и «Василия Теркина»? И той войны, на которой он воевал «не ради славы, ради жизни на земле»?..
В тот же день побывали мы с Распутиным еще в одном памятном месте смоленской земли — Талашкине.
Сначала небольшое отступление.
Когда-то, более двадцати лет назад, попалась мне редкая букинистическая книга С. В. Максимова «Неведомая, нечистая и крестная сила», изданная каким-то неведомым мне тогда «Этнографическим бюро кн. В. Н. Тенишева». Кто такой князь В. Н. Тенишев и его бюро, никто мне толком объяснить не мог. Правда, этнографов среди моих знакомых не было. Но ведь и книга-то не научный труд! А имя Вячеслава Николаевича Тенишева и особенно его супруги Марии Клавдиевны мне и моим товарищам должно было быть известно еще со школы, еще с тех младых лет, когда о какой-то этнографии можно ничего и не знать...
Мы так долго самыми мрачными красками живописали дореволюционную русскую провинцию, так усердно цитировали известное речение «основоположников» об идиотизме деревенской жизни, что любое упоминание о каком-то луче света в этом «темном царстве» казалось неуместным, поскольку нарушало принятую схему.
И вот представьте, еще в конце прошлого века какой-то барин с барыней в своем имении, что в восемнадцати верстах к югу от Смоленска, построили бесплатную школу для крестьянских детей, в которой, кроме общеобразовательных предметов и специальных — земледелия, садоводства, пчеловодства — в обучение были включены предметы эстетического воспитания. При школе имелись художественные мастерские, где мальчики обучались столярному делу, резьбе, живописи, гончарному и керамическому искусству, а девочки — вышиванию.
Можно ли о таком писать в учебниках, по которым мы учились? Конечно же, нет — схема рушится...
А теперь о Талашкине.
В 1893 году это имение было куплено князем В. Н. Тенишевым и его женой Марией Клавдиевной. Вскоре же они приобрели и находившийся в версте от Талашкина хутор Флёново.
Тенишев был ученым-этнографом и вместе с тем — крупным промышленником, очень богатым человеком. А его щедро одаренная от природы супруга Мария Клавдиевна имела известность в среде русской интеллигенции как искренний друг художников и музыкантов, к тому же обладающий большими познаниями в искусстве. Она три года занималась пением в Париже у известного педагога того времени Маркези. Училась рисунку и живописи у французского художника Г. Жильбера и в парижской академии Жюльена. Ее дом в Петербурге был местом постоянных встреч для художников, музыкантов, ученых. Ею была открыта бесплатная рисовальная студия, которой руководил И. Е. Репин. В течение многих лет она сама изучала историю и технику эмали, выполнила немало работ декоративно-прикладного искусства, принесших ей европейскую известность.
Казалось бы, чего еще надо? Именно этот вопрос еще до брака с князем Тенишевым задавала ей в одном разговоре родственница. «Что надо? Я еще не знаю, — отвечала ей Мария Клавдиевна. — Я считаю, что еще ничего в жизни не сделала... До боли хочется в чем-нибудь проявить себя, посвятить себя всю какому-нибудь благородному человеческому делу...»
И вот по истечении какого-то времени после этого разговора жизнь предоставила ей возможность «проявить себя».
В имении Талашкино Мария Клавдиевна решила создать своеобразный очаг, или, по-нынешнему говоря, центр возрождения русского национального стиля в прикладном искусстве. Вместе с тем ей хотелось, чтобы центр этот не был узкоспециальным, замкнутым на самом себе, а распространял свое влияние в крестьянской среде.
Именно с этой целью была создана ю Фленове школа для деревенских мальчиков и девочек.
Следует особо отметить, что в организации школы с самого начала исключалось всякое любительство. Приглашались учителя, закончившие специальные учебные заведения. В 1900 году для руководства художественными мастерскими в Талашкино был приглашен известный художник С. В. Малютин.
Заготовки для многих изделий закупались у местных кустарей, а потом в этих мастерских украшались резьбой и росписью. Лучшие из работ экспонировались на выставках в Смоленске, Петербурге, Париже и Лондоне.
В 1905 году Тенишева открыла в Смоленске музей «Русская старина», в основу которого положила личное собрание картин, скульптур, народных кустарных изделий. А чтобы иметь представление о богатстве этой коллекции, достаточно будет сказать, что в 1907 году в Париже, в Лувре, было показано более пяти тысяч предметов из «Русской старины».
С первых же лет существования школы во Фленове здесь был создан балалаечный оркестр. Сюда приезжал, а затем в Смоленске выступал со школьными балалаечниками известный композитор и организатор оркестра народных инструментов В. В. Андреев.
Частыми гостями в Талашкине были многие художники. Причем они не просто наезжали в Талашкино, а подолгу и плодотворно здесь работали. Дважды бывал Илья Репин. Приезжал вместе со своей женой Михаил Врубель.
Мария Клавдиевна как-то высказала Врубелю идею расписать балалайки и показать их на Всемирной выставке в Париже. Не очень-то серьезная, на первый взгляд, для художника такого масштаба, как Врубель, идея эта была с энтузиазмом воспринята. Он написал «Царевну-Лебедь», «Поединок Добрыни Никитича со Змеем-Горынычем», «Сказочную царевну»... А всего было расписано четырнадцать балалаек, и среди авторов росписей значились такие известные русские художники, как Коровин, Головин, уже упоминавшийся Малютин и сама Тенишева.
Балалайки с фантастическими картинами по мотивам русских сказок и былин, украшенные причудливыми узорами, конечно же, вызывали большой интерес у посетителей выставки, их даже просили продать, но Тенишева все вернула домой.
Известность Талашкинского центра народной культуры росла и ширилась. Многие художники — Поленов, Васнецов, Серов, Нестеров — приезжали ознакомиться с изделиями народных мастеров, с организацией работы в художественных мастерских.
И если бы не война да не революция...
Сохранившиеся и восстановленные постройки во Фленове расположены по отлогому нагорью, чуть возвышаясь одна над другой. Уже издали привлекает внимание своей необычностью сказочный «Теремок», построенный Малютиным. На главном фасаде мы видим солнце, жар-птицу, коников, цветы и травы; на наличнике восточного окна — лебедь, еще одно солнце, восходящее, тут же серпик луны и звезды...
Яркая раскраска, сказочные мотивы росписей, где реальность переплетена с причудливой фантазией, — все это делает «Теремок» веселым, праздничным произведением искусства.
Недалеко от «Теремка» стоит построенная в те же начальные годы нашего века церковь Сошествия Св. Духа. Поставленная на вершине холма, она восходит ввысь ярусами кокошников и своею маковкой устремлена в самое небо, вот в эти летящие над ней белые облака
Часто бывавший в Талашкине Николай Константинович Рерих взялся выполнить росписи и смальтовые мозаики храма. Художнику удалось закончить фрески алтаря, расписать одну из арок, а главный вход в церковь украсить большим мозаичным образом Спаса Нерукотворного. Война прервала работу. Но жалеть приходится не столько об этом, а о другом. После революции храм был превращен в склад, и все фрески погибли. Уцелел лишь мозаичный Спас над входом.
«Теремок» и соседнее с ним здание бывшей школы ныне являются филиалом областного музея изобразительного и прикладного искусства. Размещенные в них изделия талашкинских мастеров отличают своеобычность, единичность, истинная уникальность, будь то подсвечники, кубышки, вазы, горшки или вышивки, балалайки, столики, поставцы, Даже расписные сани. Человека конца XX века повседневно окружают вещи, сошедшие с конвейера, они могут быть удобными в пользовании, но у них нет своего неповторимого лица, и потому наш глаз скользит по ним, не задерживаясь. Здесь все в единственном экземпляре, каждая вещь наособинку, на каждом экспонате лежит печать творческой индивидуальности мастера.
Особенно богата на исполненные вольной фантазии поделки коллекция, разместившаяся в «Теремке». Здесь все и под стать внешнему виду сказочного терема и в тон его чудесным интерьерам. Чего стоит одна балконная дверь с изображением медведя и рисунками цветов и рыбок! А поэтическая светелка!.. А изразцы, которыми облицована печь, — гляди, не наглядишься!..
И что интересно: ни в оформлении интерьера, ни в предметах утвари как здесь, так и в экспозиции в здании школы нет ни упрощенной стилизации под «народное», ни старательного копирования «старины», хотя все, что ты видишь, наше, русское, национальное, народное. «Не копируя старины, а только вдохновляясь ею» — именно так и формулировала общую направленность всей своей деятельности на ниве культуры замечательная русская женщина княгиня Тенишева.
Знакомство с фленовскими достопримечательностями заняло довольно много времени. После того, как сотрудница музея Тамара Викторовна (фамилию мы постеснялись спросить) провела нас с Распутиным по экспозициям, захотелось к некоторым экспонатам вернуться, чтобы вглядеться в них более внимательно, посмотреть не только с одной точки, но и с другой, с третьей...
А уж перед тем как нам покинуть этот музей народной художественной культуры, зашел разговор о положении дел в нынешней нашей культуре. Если и в недавние времена она держалась на «остаточном принципе», то теперь и вовсе брошена в пучину рыночного чистогана. Как возродить Талашкино? Где взять нужные средства, если их даже на Третьяковку не находится?
Выход пока один — пожертвования. С этой целью решено учредить Фонд возрождения Талашкина. Однако прежде чем фонд получит свой статус и номер счета в банке, на который можно переводить деньги, он должен быть зарегистрирован. Но и сама регистрация стоит немалой суммы, которой у музея, естественно, нет, и пока что приходится говорить о «пожертвованиях» на эту самую регистрацию (какой позор, какое унижение культуры!).
Работники музея показали нам тоненькую школьную тетрадку, в которой записываются фамилии посетителей, внесших свои рубли. Записали в эту тетрадку и нас с Распутиным. А на прощание подарили по маленькой матрешке. Нет, не хохломской, а своей, талашкинской, выделки. Что ж — память. Горькая память о некогда светлом, солнечном очаге нашей национальной культуры.
Не хотелось бы заканчивать на горькой ноте. Да и для полноты картины к уже сказанному необходимо кое-что добавил.. Тем более, что добавки имеют прямое отношение к Талашкину.
Во-первых, вместе с научной конференцией интересно прошли Тенишевские чтения. А во-вторых, в Талашкине-Фленове состоялся веселый и нарядный фольклорный праздник. День выдался погожий, и на празднике было многолюдно. И фольклорный «Теремок» был естественной и прекрасной декорацией для развернувшегося здесь действа.
Если же в заключение окинуть смоленский праздник общим взглядом, то возникнет желание вместе с добрыми словами высказать и некоторые замечания и пожелания.
Не могу умолчать об уроке Слова.
Ведь праздник-то наш — праздник Слова. И уроки Слова как его важнейшая составная часть неизменно проводились, начиная с Мурманска, и в Вологде, и в Новгороде, и в других городах. Это уже стало установившейся доброй традицией.
Увы, в Смоленске эта традиция оказалась почему-то нарушенной. Побывать в школах писатели побывали, но в несколько иной роли. В этот день в школах города проводилось нечто вроде торжественной линейки, на которой лучшие ученики награждались медалями с изображением Солунских братьев. И вот нам, писателям, было определено вручать эти медали. Тоже, конечно, дело важное. Да, признаться, и нам самим было интересно, светло и радостно быть среди учителей и учеников, свое собственное детство, свою школьную юность вспомнить. Но ведь медали могли бы вручить школьникам, скажем, ветераны войны и труда или передовики производства. Нам же, имеющим дело со Словом, в праздник Слова куда бы свойственнее да и важнее провести с ребятами именно урок Слова, рассказать им об истоках тысячелетней отечественной культуры, о чем они из современных учебников узнать не могут.
В начале я упоминал о праздничном митинге в городском парке, на котором выступали гости из Болгарии, Сербии, Польши, Словакии, других стран. Проходило сие действо на просторном зеленом поле. Но хотя поле это называется Массовым, народу было маловато. Особенно мало было ребят школьного возраста. А где и когда еще они услышат те важные и нужные для их юного сознания слова, которые звучали на том поле?!
Устроителями праздника сделано было очень много, чтобы Дни славянской письменности и культуры стали именно праздничными и надолго остались в памяти. И мои замечания надо считать не столько упреками, сколько пожеланиями на будущее. Ведь праздник наш будет отмечаться и через год, и через два, и через много-много лег.
И еще одно уточнение. Хотя мы и говорим, и в газетах пишем о том, что эстафета праздника передается одним городом другому — в данном случае Смоленском Москве, — это вовсе не значит, что в 1992 году только Москвой он и будет отмечен. Мурманск празднует День Кирилла и Мефодия ежегодно, Вологда с Новгородом, многие другие города — тоже. Так что и Смоленск передать-то эстафету передал, а сам, как и другие города России, теперь станет, будем надеяться, отмечать этот славный праздник и в следующем году, и присно, и во веки веков.
© Все права защищены
http://www.portal-slovo.ru
