Становление офицера: глава из книги "Юденич"

Исторические портреты

Становление офицера: глава из книги "Юденич"

Николай Николаевич Юденич начал свою офицерскую карьеру с воцарением государя императора Александра III. Известный военный историк А.А. Керсновский писал: «Николай I и Александр II были военными по призванию, Александр III был военным по чувству долга перед страной. Он не питал страсти к военному делу, но видел и чувствовал, что судьбы вверенного ему Отечества зависят от состояния его вооруженной силы. «У России есть лишь два верных союзника — ее армия и ее флот», — говорил он и, сознавая это, стремился к всестороннему развитию русской военной мощи» [11].

Без всякого сомнения, государь император занимался армией постоянно и очень плотно, но по-своему, в отличие от деда и отца. Ушли в небытие пышные парады и разводы. Царские смотры стали большой редкостью. Государь не любил, органически не терпел пышности, всей этой показной мишуры. Для начала он изменил внешний вид войск, ликвидировав изящные разноцветные мундиры, каски с плюмажами и султанами, уланки, ментики и пр. Форма одежды стала простой, но, главное, удобной, практичной для службы, войны, а не для парадов. Вместо тяжеленных ранцев вводились легкие и объемные вещевые мешки и так пришедшие по вкусу нижним чинам знаменитые потом на сотню лет русские гимнастерки, которые до этого использовались только на Кавказе и в Туркестане. Солдаты получили усиленный паек. Дневной рацион его включал: 1,2 кг печеного хлеба, 180 г крупы, 300 г мяса, 30 г сахара, 30 г масла, обязательные овощи. Увеличилось и жалование офицеров. Вместе с тем к ним стали предъявлять более строгие требования именно по службе к военной, боевой составляющей. Полу гражданские военные гимназии вновь стали кадетскими корпусами. Поощрялось только рвение к службе, а не паркетный лоск. Флигель-адьютантские и свитские вензеля теперь не часто украшали мундиры, как и награды вообще. «Я непременно хочу, чтобы награды были действительно наградами за хорошую службу, а не за то, что человек прослужил несколько лет», — не раз повторял государь. Одним словом, служба, служебная деятельность войск, штабов, учебных заведений подтянулась и подчинялась исключительно принципу высокой боеготовности и боеспособности армии и флота. При этом Александр III оказался, пожалуй, единственным в нашей военной истории царем, в царствование которого Россия не воевала вообще. Россия сосредотачивалась и наращивала свой потенциал. Были, конечно, как сейчас говорят «горячие точки» на Кавказе и, особенно, в Туркестане, но влияние их на состояние армии, тем более политику государства оставалось весьма незначительным.

А вот на нашего героя повлияло. По сложившейся тогда традиции юнкера шили себе еще до выпуска разноцветные полковые фуражки своих будущих полков. Существует довольно примечательная фотография юнкеров выпускников Елизаветградского кавалерийского училища в разноцветье фуражек при одинаковой форме. Пошил себе фуражку с желтым околышем Лейб-гвардии Литовского полка и Юденич с надеждой в скором времени полностью облачиться в мундир прославленной воинской части, в соответствии с приказом военного министра. Но тут в биографии нашего героя появляются некоторые разночтения. Согласно одних послужных списков Юденич начинает офицерскую службу прямо в Литовском полку. Согласно других списков — в далеком Туркестане в стрелковых линейных батальонах. Думаю, противоречие это вполне разрешимо. Юденич приказом военного министра по выпуску прикомандировывался к Лейб-гвардии Литовскому полку, и мог быть зачислен в штат полка только на свободную вакансию, которые не всегда имелись на момент выпуска. Такое положение дел существовало не только в гвардейских частях, но в них особенно часто. В то же время действовало негласное правило предлагать прикомандированным офицерам послужить некоторое время до освобождения вакансии в другом полку, где-нибудь в «горячей точке» на Кавказе или в Туркестане. Ну, скажите, кто из молодых, только что «оперившихся» подпоручиков откажется сразу попасть в боевую обстановку? В те времена такого просто невозможно было представить. Думаю, такая метаморфоза и произошла с Юденичем.

Лейб-гвардии Литовский полк входил в 3-ю гвардейскую пехотную дивизию, которая в свою очередь входила в Варшавский военный округ. Образован округ был 6 июля 1862 года на базе 1-й армии, как и все округа в соответствии с милютинскими реформами. Округ для России не самый большой по размерам, хотя включал в себя Варшавскую, Калишскую, Кельцскую, Люмженскую, Плоцкую, Радомскую, Седлецкую, Сувалкскую, Гродненскую губернии и крепость Брест. Это почти 3 тысячи квадратных верст с населением 15 млн. человек. Важно было другое. Округ почти на 350 верст вдавался в пределы Германской и Австро-Венгерской империй, и по любому становился возможным передовым театром военных действий, оборонительных или наступательных. Поэтому он и являлся одним из самых боевых по концентрации частей и соединений, боевой готовности и боевой подготовки войск. На его территории в разное время дислоцировалось от 3-х до 5-и армейских корпусов и до десятка крепостей различного уровня. 3-я гвардейская пехотная дивизия относилась к соединениям окружного подчинения, придаваемым в случае войны одному из корпусов.

Как правило, корпуса пограничного округа полностью укомплектовывались личным составом, опытными командирами и командующими. Впрочем, не всегда. Скажем в тот момент, когда подпоручик Юденич направлялся к своему месту службы, округом командовал генерал от кавалерии Петр Павлович Альбединский, типичный, как говорится «паркетный полководец». Сын двоюродной сестры знаменитого героя Отечественной войны Петра Багратиона, он ничем не проявил себя на боевом поприще. Практически вся служба проходила при дворе. Пажеский корпус, Лейб-гвардии Конный полк. Флигель-адъютант и личный посланник, друг Александра II, он некоторое время поучаствовал в Венгерском походе и просидел пару месяцев в Севастополе в Крымскую войну. Потом командование Лейб-гвардии Конно-гренадерским и Гусарским полками, губернаторство в Эстляндии, Курляндии, в Вильно, Ковеле, Гродно, и, наконец, Варшава. И все это без особой примечательности. Известен он был скорее другим. Ходили слухи, что красавец Альбединский в 1856 году, после Крымской войны посланный в Париж с особой миссией самим государем, преподнес Наполеону III орден Св. Андрея Первозванного, получил от него орден Почетного Легиона и соблазнил императрицу Евгению. Да еще своей женитьбой на фрейлине княжне Александре Сергеевне Долгорукой. Морис Палеолог считал, что этот брак устроил Александр II, так как княжна некоторое время была любовницей царя. Впрочем, и Альбединский помимо троих законных детей имел внебрачного сына от графини Ростопчиной. Отвлекаясь от этих анекдотов, можно напомнить, что Альбединский, обладая здравым умом и добрым сердцем, слыл очень заботливым командиром, внимательным к нуждам подчиненных. Его любили и нижние чины, и офицеры. Для мирного времени это был вполне приличный командующий.

3-я гвардейская пехотная дивизия состояла из четырех полков: Лейб-гвардии Литовского, Лейб-гвардии Волынского, Лейб-гвардии Кексгольмского и Лейб-гвардии Санкт-Петербургского полков, которые дислоцировались в Варшаве. Правда три последних полка не раз меняли место своей дислокации, и только литовцы никогда не покидали столицы Царства Польского. Юденич прибыл в Варшаву в сентябре 1881 года и сразу направился в штаб округа. Думаю, в тот первый приезд он просто не успел толком даже рассмотреть город. Извозчик с вокзала из Праги быстро прокатил его по мосту через Вислу в Старый город. Задержались на мгновение на Сигизмундовской площади с Королевским замком и величественной колонной памятника Сигизмунду III. Влево вниз параллельно Висле начиналась главная улица Варшавы Краковское предместье, но извозчик повез Юденича на запад мимо площади Старого места к Саксонскому парку, около которого помимо роскошного Саксонского дворца, с другой сторон располагался размером поменьше, но не менее красивый Брюлевский дворец. В нем и находился штаб округа. Скорее всего, старший офицер штаба округа, принимая молодого подпоручика, и намекнул Юденичу о возможном предложении послужить некоторое время вдали от Варшавы.

Окончательное предложение, конечно, поступило от начальника 3-й гвардейской пехотной дивизии, штаб которой находился здесь же, генерал-лейтенанта Виктора Дезидериевича Дандевиля — по-своему удивительного человека. Юденичу 55-летний генерал показался стариком. Из оренбургских казаков, после окончания Оренбургского Неплюевского кадетского корпуса он отлично воевал во времена Венгерского похода. А потом с 1867 по 1872 годы служил в Туркестане, полюбил этот край и много сделал для его развития. Руководил экспедицией на восточном побережье Каспия, написал массу статей в «Военный сборник», и только Русско-турецкая война 1877-78 годов оторвала его от Средней Азии. В войну командовал пехотной бригадой, дивизией, заслужил ордена Св. Георгия 4-го и 3-го класса, и получил под начало 3-ю гвардейскую пехотную дивизию. Но Туркестан не забывал, любил до конца жизни. Такой человек просто не мог не увлечь молодого офицера перспективами, хоть и кратковременной службы в хорошо знакомом ему, любимом краю. Юденич согласился.

Далее предстояло отправиться в штаб Литовского полка для представления командиру полка и получения соответствующих документов, проездных денег. Юденич по любому бы навестил командира полка, ибо им в то время был генерал-майор Александр Карлович Водар — старший родной брат батальонного командира Александровского военного училища. Тот, без всякого сомнения, как и начальник училища, сообщил все, что знал о юнкере Юдениче, охарактеризовал его не только официально, но и приватно по братски. Да и Юденич наверняка передал привет из Москвы. Александр Карлович, в отличие от брата, отдавшего всю жизнь военному образованию, был настоящим боевым офицером. Достаточно отметить, что в Русско-турецкую войну 1877-1878 годов руководил штабом 24-й пехотной дивизии, оборонявшей Шипку и первой перешедшей Балканы. За что и получил орден Св. Владимира 3-го класса и чин генерал-майора. После войны принял Лейб-гвардии Литовский полк, которым прокомандует без малого 10 лет. Кстати, как и брат потом отличится на поприще военного образования начальником Константиновского военного училища. Любопытен и факт его председательства Верховного военно-уголовного суда о сдаче крепости Порт-Артур.

На другом извозчике Юденич вернулся на Сигизмундовскую площадь и по главной улице Варшавы Краковскому предместью устремился вниз на юг. Улица была намного шире так хорошо знакомой ему Тверской-Ямской, с шикарными дворцами и зданиями. Обгоняя многочисленные экипажи и конки, проскочили мимо величественного здания наместника с бронзовым памятником одному из них — генералу-фельдмаршалу Паскевичу. Продолжением Краковского предместья явились Уяздовские аллеи все в густых садах и роскошных особняках, в конце которых и квартировал на зимних квартирах Лейб-гвардии Литовский полк. Наверняка встреча и представление командиру полка прошли в доброжелательной обстановке, и новоявленный офицер гвардеец, спрятав фуражку литовца, армейским подпоручиком отправился в далекое путешествие с крайней западной границы империи на крайнюю южную. Командир полка гарантировал сохранения за Юденичем обер-офицерской вакансии и обещал немедленно возвратить его в полк при освобождении оной.

Это было действительно настоящее, длительное путешествие практически через всю европейскую Россию, через Киев, Ростов на Дону, Баку, морем до Красноводска и оттуда через Ашхабад до Ташкента. Зато подпоручику Юденичу посчастливилось увидеть во всей красе Малороссию, Донбасс, земли войска Донского, Кубанского и Терского, преодолеть Кавказский хребет, вдоволь надышавшись горным воздухом. Конечно, он тогда и не думал, что именно на Кавказе обретет через много лет бессмертную славу. Не могли его оставить равнодушными и просторы Каспийского моря и бескрайние пески пустыни Кара-Кум. Целое путешествие, но для молодого, здорового человека, это скорее приключение, чем утомление. Экзотика Туркестана началась сразу с туркменских песков и не оставляла до самого места службы. Маршалу Советского Союза Борису Михайловичу Шапошникову тоже хватило туркестанской экзотики. Он, как и Юденич, добирался туда таким же маршрутом и служил в таких же условиях. Правда, несколько позже, но, поверьте, разницы не было никакой. Так что его воспоминания можно смело приложить к биографии нашего героя. Вот как описывает будущий маршал свою дорогу: «Чуждыми, но в то же время интересными предстали передо мной раскаленные голые красноватые горы, окружавшие Красноводск. Он тоже был оригинален со своими одноэтажными, с плоскими крышами, домами, раскаленными тротуарами. Изредка попадались какие-то чахлые растения у домов. Но вот я сижу в вагоне поезда и еду по безводной пустыне вдоль персидской границы к Ашхабаду. Все ново: и природа, и пассажиры — туркмены в больших каракулевых папахах и халатах, женщины с закрытыми паранджой лицами, — и даже вагоны Закаспийской железной дороги, окрашенные в белый цвет»[12].

Ташкент — столица Туркестана, генерал-губернаторства и штаба Туркестанского военного округа, как и Варшава, оказался для Юденича промежуточным звеном, и разглядеть город он толком не успел. Не прошло еще и двадцати лет, как Ташкент взяли штурмом русские войска генерала М.Г. Черняева и он еще только застраивался европейскими кварталами. В целом это был типичный восточный город большей частью одноэтажный с глинобитными домами, многочисленными мечетями в окружении минаретов, только еще приобретающий черты столицы генерал-губернаторства. Во главе всего этого «великолепия» стоял с 1867 года генерал-адъютант, инженер-генерал Константин Петрович фон Кауфман — командующий округом, генерал-губернатор и наказной атаман Семиреченского казачьего войска. Личность более чем известная — легендарная. Творец многочисленных побед над бухарцами, хивинцами, кокандцами, кавалер ордена Св. Георгия 2-го класса и георгиевской шпаги с бриллиантами — покоритель Туркестана. Именно у него в подчинении находился еще более знаменитый полководец «равный Суворову», Белый генерал Михаил Дмитриевич Скобелев. Кауфмана знал и боготворил весь Туркестан, а он не только завоевывал, но и изучал, любил этот край, проводил экспедиции в его самые удаленные уголки. Почетный член Русского географического общества, автор многочисленных работ, он не только популяризировал край, но и активно его осваивал, застраивал, заселял, не забывая Ташкент. До высокого начальства подпоручика Юденича, конечно, не допустили, а получил он в штабе округа назначение в самую что ни на есть дыру, в укрепление Караколь Семиреченской области на границу империи, где стоял 1-й Туркестанский линейный батальон.

В состав войск округа в разное время входило от одного до четырех Туркестанских армейских корпусов, отдельные стрелковые и артиллерийские бригады и отдельные линейные батальоны. Эти батальоны потому и назывались линейными, что располагались на самой границе и после пограничной стражи являлись первыми подразделениями регулярной армии в приграничье. 1-й Туркестанский линейный батальон был образован из Оренбургского линейного батальона и продвигался вместе с русскими войсками от Оренбурга до Ташкента и далее на границу империи с боями. Батальон удостоился награждения Георгиевским знаменем за штурм Мухрома и имел в Туркестане репутацию боевого подразделения. В его рядах было довольно много так называемых штрафников из ранее осужденных и ссыльных преступников. Линейные батальоны в Туркестане нередко служили прибежищем для таких солдат. Именно в них служили Т.Г. Шевченко, Ф.М. Достоевский, большое число ссыльных польских сепаратистов. В целом же в батальонах служили опытные, прошедшие огонь и воду нижние чины и офицеры. Офицеры в основном ветераны, нередко прослужившие в своих первичных должностях всю жизнь. И нижние чины и командиры несли свою службу без особых перспектив в самых тяжелейших условиях. Некомплект офицеров, особенно младшего звена, считался обычным делом и заполнялся чаще всего либо проштрафившимися в России неудачниками, либо такими же, как Юденич командированными. И те, и другие долго в батальонах не задерживались. Сказать, что служба в линейных батальонах была тяжелой, значит — ничего не сказать. Даже сейчас, смею вас уверить, служба в туркестанских песках тяжелейшее испытание для русского человека, а полтора века назад это был сущий ад. Постоянная нехватка воды. Испепеляющая жара днем и лютый холод ночью, песок везде, где только можно и всегда, мириады всевозможных ядовитых насекомых, змей и прочих гадов. Лихорадка, малярия, кожно-нарывные болячки при скудном питании косили людей быстрее любых боевых столкновений. И в эту жизнь попадает наш герой, только что выпущенный из училища, по сути дела московский мальчик, но подпоручик Николай Юденич.

Сведений о его участии в боях не имеется, думаю еще и потому, что таковых просто не было, хотя батальон, несомненно, участвовал в небольших пограничных стычках с так называемыми «немирными киргизами». А вот о том, как проходила его служба имеет смысл сказать хоть кратко. Обратимся опять же к воспоминаниям Б.М. Шапошникова: «Летом солдат носил белую рубаху и брюки из бараньей кожи (чикчири), окрашенные в малиновый цвет (стрелковый), на фуражку надевался белый чехол. Кожаные брюки предостерегали от колючих растений и насекомых, змей. Погоны как на мундирах, так и на шинелях были малинового цвета с трафаретом «1Т» желтой краской. Пища на обед подавалась хорошая: суп с мясом (мясная порция на каждого) и каша ( с мясом в крошку). Был утренний и вечерний чай…Летом, в лагерный период, продолжалась одиночная подготовка в полевых условиях с одной стороны, а с другой — производилось сколачивание отделений, взводов и рот для действий в бою и в сторожевой службе… Сильная жара, когда уже в 7 часов утра термометр показывал 35, а к 3 часам 50 градусов по Реомюру, вынуждала менять распорядок дня. Занятия проводились утром и вечером. Подъем был в 5, а первый выстрел на стрельбище в 6 часов утра. Возвращались со стрельбы к 10, самое позднее — к 12 часам. До 5.30 дня был обед и отдых, и только потом, до 7 часов вечера, роты вели занятия. В 8 часов вечера была перекличка и затем отбой. Все офицеры столовались вместе. Утром — чай, в 12 часов обед, главным образом вегетарианский, и только в 8 часов вечера, когда спадала жара, за ужином ели мясо… Зимой занимались гимнастикой, строевой подготовкой, отрабатывались подготовительные упражнения в стрельбе. Изучались уставы. Особое внимание уделялось подготовительным упражнениям к стрельбе, так как в стрелковых частях считалось шиком стрелять сверхотлично по оценке курса стрельб и ходить по пять верст в час, поэтому на маршировку обращалось также большое внимание. Быстрые и длительные марши были традицией стрелковых частей Туркестана»[13].

Юденич застал эту жару, хотя большая часть службы пришлась на зиму и весну. Вечерами, кроме офицерского собрания идти было некуда. Библиотека собрания представляла из себя жалкое зрелище, а карты и спиртные напитки с первых дней офицерской службы Юденича не привлекали. Вообще-то он не отказывался от них, но никогда не увлекался безрассудно. Важная черта характера. Некоторые биографы сообщают, что в короткое время он дослужился до командования ротой. Думаю, такого не могло случиться ни за что и никогда. Во-первых, об этом ничего не говорится в послужных списках. Во-вторых, как мы уже говорили, командирами рот в Туркестане служили только очень опытные, старые вояки, занимающие эту должность не один год, и доверить роту вчерашнему юнкеру никто бы и не решился. Возможно, он замещал командира роты на очень короткое время, и только. Зато весной ему повезло несказанно с переводом в Ташкент во 2-й Резервный Ходжентский батальон. Батальон ничем не отличался от 1-го Линейного, располагался на краю города в таких же глинобитных казармах, среди таких же убогих жилищ аборигенов. Удалось увидеть и легендарного командующего генерала Кауфмана. Правда, в гробу. Он умер 4 мая 1882 года и был похоронен на Соборной площади при полном параде войск гарнизона. Нового командующего не дождался, так пришел долгожданный вызов в Варшаву. Освободилась вакансия в Лейб-гвардии Литовском полку.

Неожиданная командировка в Туркестан многому научила. Подпоручик Юденич сразу понял почем стоит фунт лиха службы в армейской пехоте, в Богом забытом захолустье. Это его не испугало, закалило характер, дало хоть и небольшой, но очень важный для молодого офицера практический опыт. Это же лишний раз убедило в обязательной, жизненно важной необходимости получения образования в академии Генерального штаба. Дабы не «спиться и пропасть навеки» в каком-нибудь укреплении Караколь.

В Варшаву он вернулся ровно через год осенью 1882 года и 9 сентября был зачислен в штат Лейб-гвардии Литовского полка с чином прапорщика гвардии со старшинством с 8 августа 1881 года[14]. Служба в полку не шла ни в какое сравнение с туркестанскими бдениями. Даже распорядок дня отличался существенно. Служебный день офицера начинался в казармах в 8 часов утра и длился (занятия с солдатами, офицерская учеба, хозяйственные дела, канцелярия, комиссии и пр.) до 17 часов с малым перерывом на завтрак в офицерском собрании. Летом в лагерях рабочий день длился с 6 утра до 18 часов. Обедали после службы в офицерском собрании. Каждый офицер значительную часть и внеслужебного времени проводил в полку, особенно в праздничные дни и другие торжества. Так создавалась полковая семья. Юденич любил полковую семью и служил с удовольствием. Да и сам личный состав полка от нижних чинов до офицеров сильно отличался от туркестанских ветеранов. Это была все-таки гвардия. Офицеры — высокообразованные, воспитанные профессионалы с высочайшим непререкаемым приоритетом самого понятия офицерской чести, гордости и любви к своему полку. Это требовалось от каждого молодого обер-офицера. И тогда полковая семья принимала его, как равного, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Нижние чины по развитию разительно отличались от малограмотных туркестанских стрелков. В гвардию все-таки отбирались самые здоровые, грамотные, сообразительные новобранцы. Работать в такой семье с такими людьми Юденичу было несравнимо легче, чем в Караколе и Ташкенте.

Да и Варшава не шла ни в какое сравнение даже со столицей Туркестана. В знаменитом, многотомном, роскошно изданном труде «Живописная Россия» под редакцией П.П. Семенова-Тяньшаньского читаем: «Прекрасный вид представляет Варшава со стороны Праги, т.е., с правого берега Вислы. Будучи построена на возвышенности, она представляется весьма отчетливо. Старые, почерневшие здания и церкви Краковского предместья купаются в зелени. Для русского человека, никогда не бывшего за границей, Варшава имеет вид иностранного города: чувствуется, что здесь влияние запада сильнее восточного влияния. В этом отношении, варшавская архитектура очень типична и оригинальна. В лучшей, наиболее заселенной части города и в центре почти не встречается новых построек: едва лишь вы замечаете реставрации и поддержку старых зданий, тесно сплоченных друг с другом и неправильно расположенных. Ничего прямолинейного и правильного, наподобие Петербурга, вы здесь не встретите. Улицы по большей части кривы и неправильны, в одних местах узки, в других широки: рядом с дворцом вы встречаете дряхлый, невзрачный дом почти без фасада. Это придает городу своеобразный живописный вид, напоминающий вид какого-нибудь значительного немецкого города, в котором история оставляла на зданиях и характере города свой след, разнообразя его смесью различных архитектурных стилей и вкусов различных эпох. Такое смешение представляет собой и Варшава. Собственно говоря. Своего оригинального стиля Варшава не имеет, как вообще не имеет каждый старый европейский город: это скорее смешение различных стилей и вкусов различных эпох. В наиболее заселенной, центральной части города, в Краковском предместье, Новом свете, Театральной площади, на Сенаторской и Медовой, преобладает архитектурный стиль 18-го столетия; в старой Варшаве, например, на Старом месте, — напротив, вы имеете перед собою вполне средневековый город, старинный готический «бург». Кривые, тесные, чрезвычайно грязные улицы, высокие островерхие, кургузые дома с узенькими окнами, напоминающими бойницы, времен Ягеллонов и даже древнее. Только в некоторых частях города, новейшего возникновения, где теперь по преимуществу живут люди богатые и зажиточные, — замечается новейший характер зданий и улиц; но и тут вы не замечаете петербургского стиля — холодного, казарменного и почти разноцветного. В Варшаве новейшие здания скорее напоминают собою новейший Берлин или новейшую Вену»[15].

Любоваться красотами Варшавы Юденичу приходилось как в свободное от службы, так и в служебное время, нередко посещая штаб дивизии, округа и другие военные объекты столицы. Молодых офицеров часто использовали как посыльных в особо важных случаях. Атмосфера в штабе округа изменилась существенно. Округ совсем недавно принял вместо паркетного генерала Альбединского настоящий герой недавней Освободительной войны на Балканах генерал от инфантерии, будущий предпоследний российский фельдмаршал Иосиф Владимирович Ромейко- Гурко. Фельдмаршала он получит в 1894 году, а последним фельдмаршалом станет в 1898 году бывший знаменитый военный министр — реформатор граф Дмитрий Алексеевич Милютин. Гурко был признанным полководцем. Именно он командовал передовым отрядом Дунайской армии при форсировании Дуная и переходе через Балканы. Кавалер всех российских орденов, включая Св. Георгия 2-го класса и Андрея Первозванного. Округ под его командованием стал превращаться буквально на глазах в настоящую боевую единицу.

Юденичу не раз приходилось видеть командующего при исполнении поручений в штабе округа. Теперь у него было время по-настоящему оценить красоту Брюлевского дворца. Это трехэтажное здание закрытое массивной кованой решеткой, опиравшейся на шесть колонн, увенчанных поверху прекрасными скульптурами работы Дейбеля, построил в 1754 году министр короля Августа III Брюль рядом со знаменитым Саксонским садом и роскошным Саксонским дворцом. При первом наместнике Царства польского Великом Князе Константине Павловиче Брюлевский дворец служил ему нередко зимней резиденцией. Жаль, что сейчас мы не можем полюбоваться ни Брюлевским, ни Саксонским дворцами. В 1944 году гитлеровцы разрушили их в пыль.

Из Брюлевского дворца по ставшей скоро знакомой дороге Юденич обязательно выезжал на Сигизмундовскую площадь к Королевскому замку, вообще-то не такому роскошному, как дворцы, но в нем неизменно проживал генерал-губернатор и командующий войсками округа. Это знали все. Памятник Сигизмунду, несмотря на помпезность колонны, Юденичу не нравился, как и памятник Паскевичу около дворца наместника по улице Краковское предместье, в отличие от памятника Копернику в конце улицы у главного католического собора Св. Креста. Великий астроном в греческой тунике с небесной сферой в правой руке смотрелся очень естественно и гармонично.

Любил Юденич, а кто в Варшаве не любил, начинавшиеся от собора фешенебельные Уяздовские аллеи, упиравшиеся в знаменитый парк Лазинки с его Бельведерским дворцом. Дворец в свое время служил летней резиденцией наместников, вплоть до устранения этой должности. Кстати, в нем потом разместятся первый президент Польши Юзеф Пилсудский, гитлеровский генерал-губернатор Ганс Франк и нынешние польские президенты. Дворцы дворцами, но для Юденича Уяздовские аллеи были местом службы и жительства. Здесь еще Константин Павлович разместил Лейб-гвардии Литовский полк. Здесь квартировали офицеры полка, располагались офицерское собрание и церковь в честь Св. Архангела Михаила. Здесь он провел большую часть варшавского отрезка жизни. Впрочем, Великий Князь держал поблизости от своей летней резиденции не только литовцев. Недалеко, в тех же Лазенках квартировала и гвардейская кавалерия — Лейб-гвардии Уланский Его Величества и Лейб-гвардии Гродненский гусарский полки. С уланами и гусарами литовцы были на самой дружеской ноге, в отличие от других пехотных полков 3-й гвардейской пехотной дивизии. Между пехотинцами и кавалеристами не имелось соревновательного мотива, соперничества, да и жили кавалеристы рядом и так же, как литовцы, никогда не покидали столицы. Другие пехотные полки нередко ненадолго уходили из Варшавы и квартировали далеко от литовцев. Лейб-гвардии Кексгольмский полк на окраине города в Мокотово, Лейб-гвардии Волынский полк в Мостовских казармах, а Лейб-гвардии Санкт-Петербургский полк в Сапегенских казармах между городом и Александровской цитаделью. Впрочем, периодически по службе, а в полковые праздники обязательно, офицеры пехотных полков посещали друг друга. Все они были частыми гостями и главной военной крепости Варшавы Александровской цитадели. Ее начали возводить на северной окраине города, на левом берегу Вислы еще в 1832 году по прямому указанию Николая I, и во время службы Юденича крепость помимо цитадели включала форты Владимир, Алексей, Сергий, Павел и Георгий. Цитадель украшал памятник Александру I. Сейчас, понятное дело, ни фортов, ни памятника нет. А в Мокотово разворачивались летние лагеря войск Варшавского гарнизона, что тоже способствовало единению офицерского состава.

Без всякого сомнения, как и все офицеры, не говоря уж о коренных варшавянах, любил Юденич и Саксонский сад — место отдыха и прогулок горожан, особенно в межсезонье. Рядом же располагалось величественное здание Большого театра, намного превосходившее по размерам так знакомый ему Московский Большой театр. В Варшаве это был, по сути, целый квартал. В центре четырехэтажное здание с колоннами по фасаду каждого этажа. По бокам примыкавшие к нему трехэтажные здания с колоннами. И не удивительно. В театре одновременно работали две сцены — Большая на 1085 мест, где ставилось все, от балета до оперы, драмы и комедии и — Разнообразная на 709 мест для постановок исключительно комедий и балета. Юденич, как и все варшавяне, любил театр, наслаждался игрой знаменитых тогда в Европе артистов Круликовского, Жулковской, Попеля, игравших одинаково талантливо и Шекспира, и Островского. Но еще сильнее привлекал к себе Летний театр в Лазенковском парке. Этот парк недалеко от полковых квартир летом отбирал пальму первенства у Саксонского сада, хотя добираться до него обывателю было не просто. Но уж театр был единственный в Европе. Сцена его и оркестр размещались на острове, а публика смотрела спектакли прямо с набережной. Одним словом, досуг для молодого офицера гвардейца даже близко не шел в сравнение с ташкентскими буднями и праздниками.

Между тем, за всем этим великолепием Юденич не забывал главного — учебы в Академии Генерального штаба. Поступать туда он мог, только прослужив не менее двух лет в полку. Но готовиться в свободное от службы время никто не запрещал. Ну, и, конечно, требовалось безупречное служебное рвение. Мы уже говорили, что Юденич с молодости оставался довольно равнодушным к главным офицерским соблазнам всех времен и народов — картам, вину и женщинам. А вот к службе равнодушным не был никогда, и служил отлично. Помогала, пусть и кратковременная, войсковая закалка туркестанца. Офицеры как-то быстро приняли его за равного, а солдаты любили и побаивались своего, в сущности, еще совсем юного командира. Думаю, не случайно именно ему было доверено временное командование 13-й ротой 2-го батальона, да еще в летний, самый ответственный лагерный период обучения в июле 1883 года. В этом же году, весной произошло в его жизни еще одно знаменательное событие. Вместе с полком 2 мая 1883 года ему посчастливилось участвовать в торжествах по случаю священного Коронования Государя Императора Александра III и императрицы Марии Федоровны (урожденной датской принцессы Дагмары) в Москве. Мало того, что вновь увидел боготворимого монарха и встретился с родными и близкими в семейной обстановке, но и получил первую в жизни награду. Пусть юбилейную, но настоящую бронзовую медаль « В память Священного Коронования Их Императорских величеств». Точнее был награжден, а саму медаль получил только через год 4 мая 1884 года. Домашние не могли нарадоваться с любимцем семьи теперь блестящим гвардейцем, а отец, всецело занятый преподаванием и добыванием денег на издание журнала, просил не забывать об академии. Николай и не забывал.

По возвращению из летних лагерей Юденич испросил разрешения у командира полка на внеслужебную подготовку к экзаменам. Вообще, среди гвардейцев поступление в академию не вызывало особого ажиотажа. Они и так служили в лучших местах и при переходе в армию быстро продвигались по службе. К тому же, офицеров-генштабистов в армии, мягко говоря, недолюбливали, особенно те, кто по тем или иным причинам не смог поступит в академию или был оттуда отчислен. Их дразнили «Моментами», из-за часто повторяющихся фраз: «надо поймать момент», «момент для атаки», или «Фазанами» за яркую форму с обязательными аксельбантами. Но генерал Водар, сам блестяще окончивший академию, только приветствовал стремление своих офицеров повышать профессиональный уровень. Для начала Юденичу, как и всем офицерам с периферии, предстоял отбор в комиссиях при штабах корпусов и округов. В Варшаве с этим, конечно, обстояло проще. Все-таки не захолустье. В распоряжении кандидатов были прекрасные библиотеки полковых офицерских собраний, штаба дивизии и округа. Да и члены приемных комиссий — офицеры генштабисты штаба округа хорошо знали кандидатов из варшавских полков, нередко консультировали и помогали им. Юденич воспользовался этим преимуществом в полной мере, хотя экзамены предстояли в рамках курса того же Александровского военного училища. Знающие генштабисты все-таки предупреждали о некоторых особых требованиях экзаменаторов непосредственно в академии. Весной 1884 года Юденич получает положенный ему трехмесячный отпуск для поступления и окунулся с головой в учебники, таблицы, карты, схемы. Отбор в штабе округа прошел безупречно, хотя уже там отсеялась ровно половина кандидатов. 17 августа 1884 года прапорщик Лейб-гвардии Литовского полка Николай Юденич командируется в Николаевскую Академию Генерального штаба с целью держать вступительный экзамен в оную и убывает в столицу империи Санкт-Петербург

Столица встретила Юденича неприветливо. Исходя из метеосводок за 1884 год, шли непрерывные дожди, и любоваться одним из прекраснейших городов мира было трудно. Да, и не до красот города ему было. Экзамен в академию занимал все мысли и время. Впрочем, еще до начала экзаменов пришла хоть и ожидаемая, но для всякого офицера радостная весть. 30 августа приказом по Военному министерству за №244 Юденич производился в чин подпоручика гвардии.[16]. Думаю, это подстегнуло его гордость и прибавило душевных сил. Вообще об учебе в Николаевской Академии Генерального штаба писали многие ее выпускники. Интересны воспоминания военного министра Редигера, генералов Деникина, Самойло, Венюкова, Маршала Советского Союза Шапошникова. На мой взгляд, лучше всего рассказал об академии знаменитый «Красный граф» русский и советский генерал А.А. Игнатьев. На его воспоминаниях нетрудно проследить и пребывание там нашего героя. Есть и официальный труд профессора академии генерала Н.И. Глиноецкого, где довольно подробно проанализирован весь уклад и быт академии. Работа эта суховата по стилю, но очень точная и подробная.

Для начала, несколько слов о самой академии, которая размещалась в самом центре столицы на Английской набережной в двух шагах от Зимнего дворца. Скромное коричневое двухэтажное здание с восьмью колоннами по второму этажу давно считалось главной школой русских полководцев. Академия являлась главным центром подготовки командиров и штабных офицеров и выросла из существовавшего еще с 1810 года Училища колонновожатых. С 1832 года уже как Императорская академия, она положила начало формированию корпуса офицеров Генерального штаба. Курс обучения был рассчитан на 2 года (теоретический и практический классы). В каждом классе полагалось 20-25 офицеров для службы Генерального штаба, и 4-5 офицеров из артиллерийского и инженерного училищ. В академию имели право поступать офицеры не моложе 18 лет и в чинах не старше капитана армии и штабс-капитана гвардии, артиллерии и саперов. Желающие поступить держали обязательный вступительный экзамен. По окончании учебы офицеры прикомандировывались на 1 год к образцовым частям для ознакомления со службой. Выпуск производился в октябре месяце каждого года. Окончившие академию по 1-му разряду, получали следующий чин, по 2-му разряду — выпускались тем же чином, а по 3-му разряду — возвращались в свои части и в Генеральный штаб не переводились. (Кстати, в числе последних окажется в свое время А.И. Деникин, и будет долго добиваться изменения своего положения. — С.К.). В академии имелось два отделения — общее и геодезическое. Нас интересует самое многочисленное и популярное — общее. На общем отделении академии главными предметами были тактика, стратегия, военная история, военная администрация, военная статистика, геодезия с картографией, съемкой и черчением, а вспомогательными — русский язык, сведения по артиллерийской и инженерной частит, политическая история, международное право и иностранные языки. Управление академией осуществлялось ее начальником. Преподавание велось ординарными и экстраординарными профессорами и преподавателями. Для заведования обучающимися состояли 6 штаб-офицеров.

Учебное заведение считалось особо привилегированным и необычным. Граф Игнатьев писал: « не только сама академия, но даже вступительные в нее экзамены были чем-то вроде скачек по крайне пересеченной и полной сюрпризов местности» [17]. Мытарства у Юденича, как и у остальных абитуриентов, начались прямо с вступительных экзаменов. Экзамены проводились по дисциплинам: русский язык (диктант и сочинение), математика (без аналитической геометрии), история, география, военные предметы (тактика, артиллерия, фортификация, администрация, уставы всех родов войск) и иностранные языки. Проходной бал должен составлять не менее 9 из 12 возможных. Но, как говорил тогдашний начальник академии генерал Драгомиров, на 12 не знают и сами преподаватели. Да и 9 баллов можно было получить только по двум дисциплинам, а по остальным в пределах 10-11 баллов. Больше всего абитуриентов «резалось» уже на первом экзамене по русскому языку — до 30%. Диктант «убивал наповал». Но и сочинение напрягало не меньше. Темы предлагались разные, но большинство поступавших останавливались на военной тематике: «Полтавская битва», «Суворовская наука», «Бородино», «Вступление Наполеона в Москву». Очень редко встречались оригиналы, выбиравшие сугубо литературную тематику: «Женщины в поэзии Пушкина», «Характер русской женщины у Тургенева». Юденич вошел в число таких оригиналов, выбрав тему «Романтическое течение в русской литературе». Но получил за сочинение высший балл, удивив профессора словесности Цешковского.

Историю после лекций Ключевского в Александровском училище сдал на одном дыхании и тоже успешно. Иностранные языки можно было сдавать либо переводом специальной литературы, либо сочинением на иностранном языке. Юденич выбрал сочинение и опять не прогадал. Как не странно, помучиться пришлось на любимой математике и то только потому, что помимо обязательных вопросов блестящий математик, астроном и геодезист профессор полковник Шарнгорст любил задавать каверзные вопросы на сообразительность. То же Игнатьев писал: «вместо столь знакомых мне теорем по учебнику Семашко, на которых все преподавание в корпусе, маленький генерал (при Игнатьеве Шарнгорст был уже генерал. — С.К.) велел начертить просто круг, потом другой, побольше, и предложил определить центры всех третьих кругов, касающихся двух первых»[18]. То же самое было и на географии, где Юденичу пришлось на немых картах искать все порты в бассейнах Тигра и Евфрата и рассказывать о климате на территории Варшавского военного округа. Зато военные дисциплины сдал без сучка и задоринки. Особенно пришлись по вкусу экзаменаторам четкие фортификационные чертежи Юденича.

Блестяще выдержавший экзамены подпоручик Юденич зачисляется на первый курс академии приказом по Генеральному штабу от 1 октября 1884 года за № 074. Вместе с ним поступило еще 52 счастливчика (закончат академию только 27. — С.К.), и среди них его однокурсник по Александровскому училищу теперь подпоручик Лейб-гвардии Павловского полка Андрей Саранчев, о котором мы уже говорили. Это был единственно знакомый ему человек во всем Петербурге, что оказалось не мало. Жизнь в академии, как и в училище, во многом зависела от того, с кем учишься, и кто тебя учит. Учеба, как отмечали все без исключения выпускники академии, забирала всего человека без остатка. Но Юденич любил учебные бдения еще со времен Межевого института и чувствовал себя в академии вполне комфортно, даже на фоне блестящего командного и профессорско-преподавательского состава.

Руководил академией в то время легендарный для русской, и не только императорской, армии военачальник тогда генерал-лейтенант Михаил Иванович Драгомиров. Полководец, видный военный теоретик и практик. Не случайно его до сих пор цитируют, как и великого Суворова, когда дело касается воинского воспитания. Юденич пришел в академию, когда 41-летний Драгомиров находился в зените славы и как теоретик, и как практик военного дела. Один из героев Русско-турецкой войны. Это его 14-я дивизия первой переправилась через Дунай у Систова под турецким огнем. Это он в августе 1877 года будет тяжело ранен при обороне Шипки и вернется с войны кавалером ордена Св. Георгия 3 класса. Это он на следующий год получит под начало Академию Генерального штаба с причислением в свиту государя императора генерал-адъютантом, где читал курс тактики еще с 1861 года. Самый молодой из начальников Академии он окажется и самым плодовитым автором многочисленных работ. Еще через год в 1879 году издаст главный свой труд «Учебник тактики». А дальше будут знаменитые, дожившие в обучении до наших дней такие работы, как «Опыт руководства для подготовки частей к бою», «Солдатская памятка», «Офицерская памятка» и масса статей во всех военных журналах. Карьера его всегда шла на взлет. Командующий Киевским военным округом, генерал-губернатор Киевской, Волынской и Подольской губерний, генерал от инфантерии он всегда отличался острым и практичным умом. Отказался в 1905 году заменить Куропаткина на посту главнокомандующего на Дальнем Востоке, заявив, что он не Суворов, чтобы в 75 лет брать на себя такую ответственность. Кавалер всех российских орденов он мирно умрет на своем хуторе под Конотопом, где и будет похоронен, оставив русской армии трех сыновей — героя 1-й мировой войны генерала от кавалерии Абрама Михайловича, белогвардейского генерал-лейтенанта Владимира Михайловича и полковника Александра Михайловича.

За Драгомировым всегда тянулся шлейф лучшего после Суворова знатока солдатской души, блестящего военачальника, но и ретрограда, не признающего новинок военной техники, будь-то пулеметы, скорострельные орудия или авиация, и уповавшего только «штык молодец» и солдатскую удаль. Думаю, это не совсем верно и скорее из области анекдотов. На самом деле он всегда, до конца дней своих следил за новинками военного дела, дважды выезжал во Францию, Германию, где самым внимательным образом, дотошно разбирался не только с новейшими тактическими задумками, но и применением новых образцов вооружения и военной техники в бою и операциях. Что касается анекдотов, то они тянулись таким же широчайшим шлейфом, как и его военная слава. Блестящим, мгновенным остроумием он поражал всю жизнь. Началось все с его вполне серьезной полемики со Львом Толстым по военным неточностям романа «Война и мир», а закончилось целым набором анекдотов, самый известный из которых о том, как, запамятовав день рождения Александра III 30 августа, и, вспомнив об этом только 3 сентября, он послал государю императору телеграмму: «Третий день пьем здоровье Вашего Величества». На что государь ответил: «Пора и кончить».

Или такой анекдот. Одна знакомая дама, встретив генерала, сострила: «Милый друг, который час? Вижу я часы у вас». На что Драгомиров мгновенно ответил: «Это, милка, не часы, а цепочка для красы».

Или встречает генерал-губернатор Драгомиров известного киевского банкира Бродского. Тот представляется: «Бродский — православный», — и сразу слышит в ответ: «Да и я не из жидов». Если же говорить серьезно, Юденичу, как и его однокурсникам, очень повезло с начальником Академии, ибо в их время Драгомиров блистал, как лучший военный теоретик и практик военного дела в России. Его лекции и практикум Юденич сотоварищи будут помнить всю жизнь. Важно еще отметить фантастическую любовь Драгомирова к своей академии и слушателям, которых защищал всегда и во всех инстанциях, вплоть до императорского двора, нередко очень предвзято.

Обучением офицеров курса заведовал полковник Генерального штаба Михаил Леонтьевич Максимович. Бывший александровец, земляк москвич, послуживший в лейб-драгунах, он не только строго отслеживал службу и учебу слушателей, но и сам принимал активное участие в научной деятельности преподавателей академии. Именно он прививал своим подчиненным любовь к работе со штабными документами, не допускающим ни малейшей оплошности. На всю жизнь запомнит Юденич главный постулат Максимовича — в штабной работе мелочей не бывает.

Профессором военной истории и стратегии числился полковник Александр Николаевич Витмер. Бывший Гродненский лейб-гусар, отметившийся на всю армию подвигом в деле под Сензиовицами, когда его полк более трех часов успешно отбивал атаки целой дивизии польского мятежника Тачинского. В академии его считали лучшим военным историком, лекции которого очень высоко ценил сам великий Михаил Дмитриевич Скобелев. Витмер, кстати, тоже полемизировал с Толстым по поводу «Войны и мира», да, к тому же слыл известным драматургом, автором нескольких пьес, одна из которых «Акростих» с успехом шла ни императорских сценах. Юденичу он симпатизировал и как лучшему ученику и как земляку варшавянину. Их полки всегда соседствовали в Варшаве.

Профессор военного искусства полковник Павел Константинович Гудима-Левкович соперничал с профессором военной статистики полковником Павлом Осиповичем Шербов-Нефедовичем. Оба станут лучшими в своих областях знаний, оба дослужатся до чина генерала от инфантерии и прославятся в армии своими главными трудами. Гудима-Левкович работой «Историческое развитие Вооруженных сил России», а Щербов-Нефедович — «Состояние вооруженных сил стран в годы 1-й мировой войны.

Артиллерию в академии преподавал один из старейших и лучших артиллеристов русской армии тогда генерал-лейтенант Николай Федорович Эгерштром. Он начал преподавать артиллерию еще в 1853 году 22-летним юнцом в Пажеском корпусе, потом в Михайловской артиллерийской академии. Преподавал ее Великим Князьям, в том числе цесаревичу Николаю Александровичу. Потом Академия Генерального штаба. Не менее успешен он был и в практической деятельности, принимая участие в боях и сражениях Венгерской кампании 1849 года. Особенно успешно действовала его артиллерия во время боев под Трапезондом в 1855 году, о чем он постоянно рассказывал на лекциях и практикуме. Думал ли тогда молодой Юденич, слушая о невероятных тогда расчетах для стрельбы артиллерии с закрытых позиций, что через 30 лет, ему самому придется штурмовать Трапезонд, и его артиллерия будет вести такой же огонь дальнобойными орудиями. Эгерштром тоже выделял Юденича и даже советовал ему уйти в артиллерию. Заслуженный профессор с 1877 года, действительный член Русского Технического общества, автор знаменитого труда «Краткая история артиллерийского и ручного оружия» был страстным поклонником пожарного дела, писал о нем статьи, курировал, помогал, как мог, и даже организовал 1-ю Всероссийскую пожарную выставку в Петербурге. Но это будет уже в конце века, а для Юденича с однокурсниками он навсегда останется лучшим артиллеристом русской армии.

Очень тесные отношения сложились у Юденича с профессором геодезии и картографии полковником Константином Васильевичем Шарнгорстом. Сын известного инженер-генерала Василия Львовича Шарнгорста он не без основания считался большим ученым. Не случайно был награжден Большой Константиновской медалью Русского географического общества за труд «Астрономическое определение основных пунктов в Сибири». Такие же наблюдения и работы он проводил по Туркестану, Центральной Азии и Монголии. Слушатели не любили этот предмет, требующий невероятно кропотливой работы по составлению карт, рельефа местности, геодезическим и астрономическим наблюдениям. Юденич же после Межевого института чувствовал себя здесь, как рыба в воде, и Шарнгорст не мог этого не оценить. Помогал наш герой, как мог, и товарищам, которые прекрасно понимали, что офицер Генерального штаба как раз в картах и работах с приборами на местности должен разбираться блестяще. В противном случае ему нечего делать в штабах любого уровня.

Такие же трудности и такую же неприязнь испытывала большая часть слушателей к фортификации и прежде всего из-за связанных с нею чертежных работ, требующих большой точности, усидчивости и времени. И здесь Юденичу сильно помогала школа Межевого института. Да и преподавал фортификацию известнейший в будущем на всю Европу фортификатор инженер-генерал, а во времена Юденича полковник, выдающийся композитор и музыкальный критик Цезарь Антонович Кюи. Выпускник академии русский генерал и красный командир А.А. Самойло в своей книге «Две жизни» писал: «Великолепным лектором был профессор инженерного искусства генерал Цезарь Кюи — этот первый инженер среди композиторов и первый композитор среди инженеров. Особенно хорошо и красиво рисовал он доске сложные фортификационные сооружения». Поистине удивительный человек — автор 10 фундаментальных трудов по фортификации и 150 работ по музыке. Сын пленного французского офицера наполеоновской армии начал играть на фортепьяно в 5 лет, а гимназистом уже сочинил реквием на смерть своего учителя, нас интересует более как лучший после знаменитого Тотлебена фортификатор русской армии. Его очень ценил Скобелев, который добился командирования Цезаря Кюи на театр военных действий для инженерной подготовки атаки Константинополя в 1878 году. Преподаватель фортификации Великим Князьям, в том числе последнему государю императору, он читал лекции во всех без исключения военных академиях империи, а потом и в академиях советской республики. Умрет он 26 марта 1918 года и будет похоронен на Тихвинском кладбище Петрограда в некрополе мастеров искусств. Скрывающийся в то время от чекистов генерал Юденич сумеет-таки проводить в последний путь своего учителя.

Такая плеяда профессоров помогала слушателям осваивать сложнейший курс наук Николаевской Императорской академии Генерального штаба. Усидчивая работа над картами, схемами, таблицами, механическая зубрежка и осмысленное проникновение в суть вопросов буквально изнуряли слушателей, и они ждали переводных экзаменов, как освобождения от добровольной каторги. Экзамены длились почти два месяца. Юденич сдал все экзамены блестяще, а для многих слушателей они стали непреодолимым препятствием, за которым стояло не только разочарование, но, порой, и настоящие трагедии. Об одной мы можем прочитать в мемуарах того же А.А. Игнатьева. «Помнятся мне тихие, белые ночи в доме на набережной Невы, когда мы зажигали свечи всего на два-три часа. Один стоял у дедовского мольберта и читал про Рымник, а другой разбирался в палаточных лагерях, изображенных на схемах. Время от времени, усталые до одурения, бросались мы на громадный турецкий диван. Спать в кровати приходилось в продолжение многих недель не больше, как по три-четыре часа в сутки… Я поспешил на Английскую набережную и застал здесь всех однокурсников пораженных известием о самоубийстве нашего коллеги — скромного поручика туркестанских стрелков. «Сегодня на экзамене, — писал он, — я едва получил удовлетворительный балл; я прочел все курсы уже три раза, тогда как большинство из вас не успело прочитать еще и половины. При таких условиях я решаю, что дальнейшая борьба бесплодна, и прошу товарищей позаботиться о моей семье, возлагавшей все свои надежды на мой успех в академии» [19]. Одна треть сокурсников Юденича, не сдавших экзамена, была безжалостно отчислена и немедленно отправлена в свои полки, не взирая на награды, титулы и «мохнатые лапы».

Сразу после экзаменов тянули жребий на участки для летней топографической инструментальной съемки. Их проводили за время обучения два раза. Первый раз для начинающих на 2 кв. версты карты в масштабе 100 сажень в дюйме. Второй раз через год на 4 кв. версты карты в масштабе 100 сажень в дюйме. Полевые работы радовали простором, относительной вольностью и свободой, хотя не для всех слушателей оканчивались удачей. Все-таки подготовить настоящую в красках полномасштабную карту снимаемой местности было совсем не просто. В этой связи не могу не вспомнить известный рассказ Куприна «Куст сирени», в котором несчастный слушатель случайно поставил на готовую карту кляксу. Выручила находчивость жены. Кляксу превратили в куст сирени, а на местности, которую преподаватель знал, как свои пять пальцев, за ночь посадили разросшийся куст. Анекдот, но дело могло дойти и до трагической развязки. Впрочем, это не касалось нашего героя. После успешного окончания работ и переводе на следующий курс на вакацию (в каникулы. — С.К.) 30 августа 1885 года за отличные успехи в учебе и службе Николай Юденич производится Высочайшим приказом в поручики гвардии со старшинством.

Второй курс отличался от первого все-таки более спокойной работой. Сказывалась привычка. Преподавались стратегия, военная администрация, военная история, статистика, иностранные армии, военная геодезия и астрономия, организация тыла и перевозок всех армий. Впрочем, атмосфера в академии не изменялась, и все с грустью вспоминали свободу летних занятий. По-прежнему царствовала строжайшая дисциплина. Очень хорошо рассказано об этом в книге профессора академии генерала Николая Павловича Глиноецкого: «Из приказов по академии видно, что за опоздание на лекцию на четверть часа объявлялся выговор, за полчаса и невнимание на лекции — суточный арест, за дурное салютование в карауле — выговор, за то, что офицер шел рядом с юнкером — арест [20]. У него же можно прочитать и весьма любопытные строки о жизни слушателей и вообще академической атмосфере: «В большую перемену (получасовую) все офицеры спешили в соседнюю с академией по Галерной улице кондитерскую Калаца, где в маленьких двух комнатах, среди сплошного табачного дыма, уничтожались разного рода пирожки, кофе и чай, преподносимые добродушным хозяином, всегда готовым кредитовать офицеров. Здесь, в табачном дыму шли самые горячие споры, суждения о слышанном на лекциях, об испытанном в жизни. Жизнь офицеров в академии вообще была однообразна, скромна и не представляла ничего особенно выдающегося; жили дружно между собою, с профессорами и с начальством, хотя в академии вообще не завязывались прочные товарищеские узы. В городе, в зимнее время, по преимуществу сходились только на лекциях; большее сближение было на полевых практических занятиях [21].

Из этого совсем не следует, что слушателям не хватало денег на приличное столование и времени для небольшого отдыха. На время учебы они получали денежное содержание «по усиленному окладу» — двойное жалование, столовые, квартирные деньги по должности и чину и добавочные 150 рублей « на книги и учебные припасы». Деньги по тем временам достаточные и их хватало на съем приличного жилья и на знакомство с достопримечательностями Петербурга. Сходились друг с другом действительно трудно из-за недостатка свободного времени. Вообще в то время в офицерской среде панибратство считалось плохим тоном. Обращались друг к другу чаще всего на вы и по фамилии. Юденич, естественно, ближе всего сошелся со своим однокурсником по училищу поручиком Саранчевым, который как петербуржец, гвардеец-павловец и помогал ему освоить красоты столицы. Думаю, и не только красоты. Молодые гвардейские офицеры в городе никогда не скучали, и нашему герою по-всякому просто невозможно было не поддерживать неписаные законы гвардейского братства. Юденич, как мы уже отмечали, не любил «пускаться во все тяжкие», но и никогда не был скучным мизантропом. Товарищи любили его за доброту, корректную открытость, шутки и импровизации. О его любви к истории, словесности и литературных способностях вспоминают практически все его соратники. Некоторые биографы приписывают ему авторство популярного в академии стиха, излагающего принцип неизменности основных законов войны

Сражался голый троглодит,

Как грубым свойственно натурам,

Теперь же просвещенный Бритт

Трепещет в хаки перед Буром.

Но англичанин и дикарь

Хранят все свойства человека:

Как били морду прежде встарь,

Так будут бить ее до века…

С этим никак нельзя согласиться. Ни Юденич, ни его однокурсники просто ничего не могли знать об упоминаемой в стихах англо-бурской войне, которая разразится только через 12 лет после окончания ими академии. Но шуток и в их быту, скорее всего, хватало.

После экзаменов за второй курс недосчитались еще несколько человек, не как после первого курса, но все-таки обидно. Потом летняя полевая практика, в которую помимо инструментальных работ входила кавалерийская выездка, практическая артиллерийская и стрелковая подготовка. Для получения вожделенного серебряного значка (двуглавый орел в венке. — С.К.) и аксельбантов генштабиста предстояло еще разработать и защитить работы по трем темам. Что-то вроде нынешнего дипломного проекта с рецензентами и оппонентами. На каждую тему отводилось по два месяца. Первая тема отражала какую-нибудь историческую стратегическую операцию русской армии, вторая — стратегическую операцию иностранной армии. Третья — стратегическую операцию наших войск в настоящее время на определенном театре военных действий (в Польше, на Севере, в Туркестане, на Кавказе. — С.К.). Третья тема носила прикладной, практический характер. Слушатель получал задание на конкретное действие, к примеру, армейского корпуса, в конкретный момент наступления или обороны, с расчетом всех сил и средств, приказами, распоряжениями и отражением обстановки на карте. Всю осень и зиму выпускники трудились и отчитывались перед компетентными комиссиями. Известно, что третей темой для Юденича стала действие армейского корпуса в наступлении против турецких войск в Алашкертской долине на Кавказе. Кто бы мог в то время подумать насколько это символично. Юденич справился со всеми тремя темами отлично.

1887 год стал для него окончанием первого этапа службы и началом нового. Академию он оканчивает блестяще. Об этом говорит и сухой послужной список: «За отличные успехи в науках в Николаевской Академии Генерального Штаба 7 апреля 1887 года поручик Н.Н. Юденич производится в штабс-капитаны гвардии. По окончании Академии по 1-му разряду 13 апреля 1887г. приказом по Генеральному штабу получает назначение на службу в Варшавский военный округ. При выпуске из Академии ему выдается 300 рублей на первоначальное обзаведение лошади со всей принадлежностью» [22].

Предстоял обратный путь в Варшаву к новым вершинам настоящего военного профессионализма. Надолго пришлось расстаться и с Андреем Саранчевым, убывающим в распоряжение командующего Киевским военным округом.

ПРИМЕЧАНИЯ

[11] Керсновский А.А. История русской армии. М.: Воениздат, 1999. С. 394.

[12] Шапошников Б.М. Воспоминания. М.: Воениздат, 1982. С. 86, 93, 95, 104.

[13] Там же. С. 96.

[14] См. п. 5 настоящего примечания.

[15] Семенов П.П. Живописная Россия. Т.4. СПб.: Издание това-ва Вольфа, 1896. С. 73.

[16] См. п. 5 настоящего примечания

[17] Игнатьев А.А. Пятьдесят лет в строю. М.: Воениздат, 1986. С. 88.

[18] Там же. С. 91.

[19] Там же. С. 100.

[20] Глиноецкий Н.П. Исторический очерк Николаевской Академии Генерального штаба. СПб., 1882. С. 107.

[21] Там же. С. 111.