По следам русских путешественников

По маршруту экспедиций Владимира Арсеньева

Владимир Клавдиевич Арсеньев (1872 - 1930) попал на Дальний Восток в 1900 г. и навсегда полюбил этот край. Он исследовал Южное приморье и горы Сихотэ-Алиня, составил первые научные описания региона. Сухие отчеты не вмещали впечатлений ученого - так появились краеведческие повести "Дерсу Узала", "В горах Сихотхэ-Алиня" и другие.


Кому не знаком по книгам и кинофильмам образ уссурийского охотника Дерсу Узала? Маленький, с семенящей походкой, смешно говорящий по-русски – и при этом ладный, ловкий, знающий тайгу как свои пять пальцев, бьющий белку в глаз, умеющий читать звериные следы и разговаривать с лесными духами, но главное – великодушный и самоотверженный друг. Этот трогательный образ создал русский офицер, ученый и писатель Владимир Клавдиевич Арсеньев.

Скорее всего образ этот собирательный. Дело в том, что в повестях «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала» Арсеньев «передернул карту» – отнес свою встречу с Дерсу к 1902 году. Тогда как экспедиционные дневники не оставляют сомнений: их знакомство состоялось 3 августа 1906 года и продолжалось около полутора лет. Видимо, некоторые поступки других своих проводников из числа местных охотников Арсеньев приписал Дерсу – например, чудесное спасение от пурги на озере Ханка.

Есть два Арсеньева: Арсеньев-ученый, скрупулезный в своих дореволюционных полевых дневниках, исследованиях и отчетах. И Арсеньев-писатель. Случилось так, что именно Дерсу перевернул жизнь ученого и изменил его мироощущение. Петербуржец Арсеньев полюбил тайгу больше, чем город, Уссурийский край – больше, чем европейскую Россию, а Дерсу – не меньше, во всяком случае, чем своих жен и детей. И похоронить себя завещал в тайге, что, правда, не было исполнено – прах Владимира Клавдиевича покоится на Морском кладбище во Владивостоке.

Арсеньев и писателем-то стал, чтобы поделиться с читателями тем, что не умещалось в сухие отчеты для географических обществ. И быть бы ему полузабытым ученым и первопроходцем, которых вспоминают только по юбилеям, если бы не найденный им образ Дерсу. В итоге классическое «краеведение» обернулось сагой о дружбе очень непохожих людей.

Выбор маршрута

Пересекая Уссурийский заповедник весной 2006 года, участники экспедиции на себе испытали тяготы похода по тайге, описанные Арсеньевым сто лет назад. Особенно людям и коням досталось от мошки.


«Кроме стрелков в экспедицию всегда просится много посторонних лиц. Все эти «господа» представляют себе путешествие как легкую и веселую прогулку. Они никак не могут понять, что это тяжелый труд, забывают про дожди, гнус, голодовки и множество других лишений. Собираются ехать всегда многие, а выезжают на сборный пункт два или три человека. Так было и в данном случае». (Из дневника Арсеньева)

Понятно, что повторить в точности маршрут двух экспедиций Арсеньева мы не могли – это заняло бы целый год. Да и местность изменилась неузнаваемо. Там, где проходили конные и пешие тропы, давно пролегли асфальтовые дороги и выросли крупные поселения, а около них – залежи бытового мусора. По глухим таежным трассам громыхают огромные грузовики, везущие лес в Китай... Поэтому маршрут нашей экспедиции прошел по территории природных заповедников и еще нетронутой тайге. Я разбил его на три этапа таким образом, чтобы оказаться в пройденных и описанных Владимиром Арсеньевым местах примерно в то же время года, что и он.

Весна: Владивосток – Шкотовское плато и Уссурийский заповедник – верховья реки Уссури – залив Ольги.

Лето и осень: залив Ольги – район бухты Терней Сихотэ-Алиньский заповедник.

Зима: поселок Амгу на побережье – Сихотэ-Алинь – русло реки Бикин.

Весна

Стартовав на Шкотовском плато, пересекли леса Уссурийского заповедника и вышли к Японскому морю. Здесь на продуваемых ветром берегах путешественники вздохнули с облегчением - наконец-то можно отдохнуть от мошки! До залива Ольги, конечного пункта арсеньевской экспедиции 1906 года, добирались по побережью.

«Всякий раз, когда вступаешь в лес, который тянется на несколько сот километров, невольно испытываешь чувство, похожее на робость. Такой первобытный лес – своего рода стихия, и немудрено, что даже туземцы, эти привычные лесные бродяги, прежде чем переступить границу, отделяющую их от людей и света, молятся богу и просят у него защиты от злых духов, населяющих лесные пустыни». (Арсеньев. «По Уссурийскому краю»)

На первом этапе в группу вошли: ваш покорный слуга и организатор экспедиции Леонид Круглов, два читателя GEO, отобранных по заявкам, присланным на проект «Семеро смелых», – владивостокский журналист и заядлый охотник Андрей Кузнецов и питерский скульп-тор и альпинист Андрей Макеев. А также Дмитрий Прокопьев и Владимир Удовенко из дальневосточного конного клуба «Русская тройка», снабдившего нашу экспедицию шестеркой коней – ухоженных, но не нюхавших тайги. Кстати, важный момент: в группе должны быть либо только жеребцы, либо только кобылы – во избежание ненужных осложнений. В пути к нам присоединился Сергей – егерь Уссурийского заповедника, оказавшийся знатоком арсеньевского маршрута.

«Володя рассказывал. Он как-то вечером сидел в лесу у костра с Дерсу Узала. Собака заскулила. Вдруг какой-то зверь – тигр – выскочил из темноты, схватил собаку в зубы и прыжками ушел. Все растерялись. Дерсу сказал: «Ходи за тигра не могу. Взял собака – так надо». Дерсу считал тигра божеством. Володя был правдив. Он говорил: «Не верь охотникам, что они в лесу не боятся зверей. Я боюсь и тигра, и медведя». (Из воспоминаний Анны Константиновны, первой жены Арсеньева)

Самое сложное – войти в особый таежный ритм. Сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас, не думать ни о чем постороннем, иначе возникнут проблемы. А таежный ритм – это жизнь по солнцу: подьемы ни свет ни заря и отход ко сну, как только стемнеет. День подчинен неуклонному распорядку – завтракаем, навьючиваем коней и пытаемся пройти как можно больше до полуденной жары, когда мошка сатанеет. На привале разводим сразу несколько кост-ров, обкладываем огонь зелеными листьями – чтобы повалил густой дым. Кони охотно прячут головы в дымовую завесу и усиленно обмахиваются хвостами.

После обеда еще один бросок – насколько хватит сил… С каждым днем наши переходы становятся длиннее, а отдых короче. Быстро навьючиваем лошадей – и снова мерное движение сквозь сумрак леса, первобытные заросли папоротников, сухой прошлогодний тростник, смыкающийся над головой. Мы поднимаемся на вершины круглых сопок, спускаемся по осклизлым камням вдоль ручьев, обходим заросшие болотца с утками-мандаринками, которых так любили изображать китайские живописцы.

Чтобы пофотографировать животных приходится вставать еще затемно, натягивать на себя всю имеющуюся одежду и устраивать засаду – вблизи звериных троп, которые я научился понемногу различать, или в зарослях на топком берегу глухого таежного озера.

На месте первой встречи Арсеньева и Дерсу, насопке Увальной в городе Арсеньеве поставили памятник: фигура русского путешественника и выглядывающий из каменной глыбы его проводник – не столько человек, сколько олицетворение природы Уссурий-ского края. В 1902 году со Шкотовского плато на территории нынешнего Уссурийского заповедника Арсеньев начинал свою экспедицию на озеро Ханка и якобы тогда познакомился с Дерсу.

«Я записывал в дневник пройденный маршрут. Вдруг лошади подняли головы и насторожили уши… Сверху посыпались мелкие камни.

– Это, вероятно, медведь, – сказал Олентьев и стал заряжать винтовку.

– Стреляй не надо! Моя люди! – послышался из темноты голос и через несколько минут к нашему огню подошел человек. Одет он был в куртку из выделанной оленьей кожи и такие же штаны. На голове у него была какая-то повязка, на ногах унты, за спиной большая котомка, а в руках сошки и старая длинная берданка. На вид ему было лет сорок пять. Всего замечательнее были его глаза. Темно-серые, а не карие, они смотрели спокойно и немного наивно. В них сквозили решительность, прямота характера и добродушие. Не расспрашивая его, кто он и откуда, я предложил ему поесть. Так принято делать в тайге». (Арсеньев. «По Уссурийскому краю»)


На самом деле Арсеньев и Дерсу встретились четыре года спустя на восточном склоне Сихотэ-Алиня севернее залива Ольги. Этот залив мы назначили конечным пунктом первого этапа своего путешествия. Так что наш путь прошел еще и по следам первой серьезной научной экспедиции Арсеньева 1902 года.

Лето и осень в тайге

На привале участники экспедиции разводили сразу несколько костров и обкладывали огонь зеленью, чтобы повалил густой дым - единственное спасение от мошки. Даже кони охотно прячут голову в дымовой завесе.




«Когда Арсеньев поехал в Петербург, он специально для этого сделал большую карту Дальнего Востока. Там все его путешествия до 1910 года и все редкости, которые он нашел, были показаны. Карта была рельефной. Это было художественное произведение. Была в цвете: горы выпуклые, реки, лес, поселенья, города. Карта была большая – 4 метра в ширину и 3 метра в высоту. Он вез ее кусками. Она должна быть в Ленинграде ныне. Карту помощники Володи в Питере помогали ему вешать на стену. Затем навешивали на нее диковины Дальнего Востока. Карту видел царь Николай Второй, восхитился: «Вон какие земли у нас на востоке!..» Начал делать эту карту Володя после русско-японской войны, скорее всего в 1906 году». (Из воспоминаний Анны Константиновны)

В середине августа мы вернулись к заливу Ольги и встретились с проводниками – нанайскими охотниками Василием и Михаилом Дункай. На джипе Андрея мы доехали до бухты Терней, поднялись на перевал и пешком стали спускаться по пологому западному склону Сихотэ-Алиня. Здесь к нам присоединился Павел Фоменко из Дальневосточного филиала Всемирного фонда дикой природы (WWF).

Так началась самая красочная и приятная часть нашей экспедиции. Осень в горах и лесу изумительно красива: начинают золотиться и зажигаться всеми оттенками красного и коричневого склоны сопок – похоже на драгоценный рельефный ковер. Но главное – здесь, к северу от Сихотэ-Алиньского природного заповедника можно увидеть тайгу такой, какой она была во времена экспедиций Арсеньева.

«Это в полном смысле слова тайга: дикая, пустынная и неприветливая. Все живое ее избегает, нигде не видно звериных следов, и за двое суток мы не встретили ни одной птицы. Такая тайга влияет на психику людей, что заметно было и по моим спутникам. Они шли молча и почти не разговаривали». (Арсеньев. «Дерсу Узала»)

Передвигаемся по густому мху – он глушит шаги – как в вакууме. Лес сгущается, смыкается над головами, солнце уже не пробивает толщу листвы. Временами начинает казаться, что, если отстанешь от своих, то можешь из тайги уже и не выбраться.

А мы хотим выйти в верховья речки Арму, где отряд Арсеньева наткнулся на скелеты шести корейцев-золотоискателей, навсегда оставшихся в тайге. В экспедиции 1907 года Арсеньев отказался от лошадей – заменил их более выносливыми и неприхотливыми мулами. Мы же передвигались на своих двоих, иногда пересаживаясь на лодки. Сначала на плоскодонку с мотором, арендованную у здешних егерей, потом – на нанайскую оморочку, выдолбленную из ствола дерева. В ней легко умещалась вся экспедиция. На этом нанайском каноэ наши проводники неслышно подплывали к изюбрям, подгребая веслом или отталкиваясь от речного дна двумя короткими сошками.

Сошка для охотника – это и посох, и шест с крючком для котелка или чайника, и перекладина для сушки белья, и упор для ружья. Вырезают ее, как правило, из каменной березы – местного эндемика. Уссурийский край славится растениями, которые больше не встретишь нигде в мире.

Осенью в тайге начинается гон изюбрей. Самцы ревут так, что мне по неопытности казалось – это рычат тигры. Чтобы подманить благородного оленя, уссурийские охотники пускаются на хитрость – «вызывают его на поединок», трубя в берестяной рог. Разъяренный самец в поисках соперника продирается сквозь чащу – и выходит под пули охотников. Приманивают и ночью – крепя на ствол ружья фонарик, ослепляющий оленя… Мы не занимались браконьерством и только имитировали охоту для съемок документального фильма о проекте «Семеро смелых». Питались рыбой, испеченной на углях, или сырой – разделанной на весле и слегка подсоленной. Речной рыбы здесь изобилие. Красной нет, в лучшем случае это родственники форели и ленок.

В тайге невольно начинаешь чувствовать себя первобытным охотником, замечать то, чего раньше не видел, понимать логику поведения зверей и ощущать лес как живое существо... Вот и городской житель Арсеньев из своих походов вернулся другим человеком благодаря, как он говорил, «моему Дерсуку». Без экспедиций он томился. По свидетельству первой жены Арсеньева, лес даже вылечил его от начинавшегося туберкулеза.

«Ты мой учитель, мой утешитель и друг,
Ты мой храм и моя родина –
Шумящий, шелестящий тихий лес». (Эпитафия, которую Арсеньев завещал выбить на своей могиле)

Часть 2

Следуя по маршруту экспедиции Арсеньева 1906 - 1907 годов, участники проекта "Семеро смелых" встретили осень в тайге. Впереди их ждала зима и самый трудный этап путешествия по Усурийскому краю - переход по льду замерзшего Бикина

В Сихотэ-Алиньском заповеднике еще можно повстречать тигров - зверей, которых Дерсу Узала считал живыми божествами тайги. Дерсу благоговел перед "амбой" и возмущался тем, что белые люди вешают на стену шкуру бога. Арсеньев говорил: "Не верь охотникам, что они в лесу не боятся зверей. Я боюсь и тигра, и медведя".


В Сихотэ-Алиньском заповеднике наконец повстречались с тиграми. Мы очень этого хотели, хотя Дерсу Узала, не понаслышке знакомый с когтями «амбы», учил Арсеньева: «Такой люди, который никогда амба посмотри нету – счастливый...» В рамках российско-американского проекта «Амурский тигр» егеря отлавливают и метят тигров – надевают на них радиоошейники, чтобы экологи могли следить за их перемещениями. В заповеднике на тот момент находилось несколько меченых тигров, и очень скоро нам удалось выйти на след тигрицы.



Тигроловы сказали, что неподалеку у нее логово с тигрятами. Пока тигрята маленькие, на них легко надеть радиоошейники – если, конечно, мать отойдет от логова на несколько часов. Следующие два дня мы терпеливо караулили возле сопки, на вершине которой в скалах находилось логово. И вот на закате радиосигнал сообщил о том, что тигрица вышла на охоту.

Но что это? Судя по показаниям приемника, тигрица направляется в нашу сторону. Она уже совсем близко – в 50 метрах, в 30-ти… Вдруг сигнал исчез – тигрица замерла на месте. Несколько томительных минут – и она продолжила свой путь уже по другой стороне сопки. Видимо, почуяв людей, тигрица проползла среди камней так близко от нас, что на какое-то время сигнал был потерян. Мы проходим вперед и видим на тропе свежий тигриный помет. Это знак, оставленный специально для нас: «Здесь моя территория!»

Уже темнеет, идти к логову опасно. Да и пропавший радиосигнал вовсе не означает, что тигрица ушла – скорее всего, затаилась где-то в камнях. Идти метить тигрят мы в тот раз не решились – адреналина в крови оказалось более, чем достаточно…

Мы расстались с тигроловами, но через какое-то время они вызвали нас по рации. Возле озера Голубичное, где Арсеньев потерял часть мулов, тигры охотятся на стадо маралов! Поспешили туда, и на этот раз удача улыбнулась нам – в петли тигроловов попались сразу трое полуторагодовалых тигрят.

Хотя «тигрята» – это только по сравнению со взрослыми особями. Уссурийский тигр гораздо крупнее индийского – в длину он достигает 3 м и весит под 300 кг. Тигрята оказались вдвое меньше. Тигроловы усыпили их, обмерили, взвесили, надели радиоошейники и освободили из петель. Работали быстро – снотворное действует всего 20 минут.

Конечно, я радовался, что удалось встретить и поснимать тигров в естественной среде обитания. Но теперь меня все же гложут сомнения. Ведь метод радиослежения – палка о двух концах. Говорят, меченых тигров легко находят не только ученые, но и браконьеры. На их жаргоне убитый тигр – «матрац в сборе». За такие «матрацы» дают очень хорошие деньги в Китае – не только за шкуру, но и за когти, клыки, внутренние органы, мясо, кости… Отходов не бывает.

А былых хозяев тайги всего-то осталось несколько сотен на белом свете. И все они здесь – в Уссурийском крае. Как бы не настала «амбе» и впрямь амба…

Зима

Широкие нанайские лыжи подбиты жестким оленьим мехом - на них легко скользишь вперед и не скатываешься вниз на подъемах. Как и Арсеньеву сто лет назад, трудно обойтись без изобретений нанайцев, облегчающих жизнь в тайге.


«На другой день мы принялись за устройство шести нарт. Три мы достали у удэгейцев, а три приходилось сделать самим. На Дерсу было возложено общее руководство работами. Всякие замечания его всегда были кстати, стрелки привыкли, не спорили с ним и не приступали к работе, пока не получали его одобрения». (Арсеньев. «Дерсу Узала»)

Самый суровый этап экспедиции пришелся на февраль. В Амгу к нам присоединился телеоператор из Владивостока Гена Шаликов. Братья Дукай разделились: нас повел Василий, старший, а Михаил еще с двумя охотниками выехал на снегоходах с санями навстречу из поселка Красный Яр в низовьях речки Бикин.

Мы шли на широких лыжах, подбитых жестким оленьим мехом. Направление ворса позволяет им легко скользить вперед и мешает скатываться на подъемах. Василий шел первым – бил лыжню. В глубоком снегу лыжи проваливаются сантиметров на двадцать, без лыж – провалишься по пояс. Какой это тяжкий труд – идти первым, я испытал на себе через несколько дней, когда вызвался подменить Василия.

Кстати, нам пришлось отказаться от своей амуниции и переодеться в нанайские суконные куртки с кушаками, доставленные Василием. Оставили мы в Амгу и палатки из синтетической ткани. Слово Арсеньеву:

«Для горожанина покажется странным, как можно идти по лесу и не найти дров. А между тем это так. Ель, пихта и лиственница бросают искры; от них горят палатки, одежда и одеяла. Ольха – дерево мозглое, содержит много воды и дает больше дыма, чем огня. Остается каменная береза. Но среди хвойного леса на Сихотэ-Алине она попадается одиночными экземплярами». (Арсеньев. «Дерсу Узала»)

На ночевку в зимней тайге устраиваются так: натягивают под наклоном тент-отбойник, у входа кладут два срубленных бревна и разводят между ними костер. Бревна будут тлеть до утра, на них и готовят, и сушат. Одежду и обувь всегда берут с запасом – промокшие от пота рубашки-майки необходимо высушить, прежде чем продолжать путь. Нанайцы учат: на привале не стой ни секунды, занимайся чем-то – пили-руби дрова, таскай вещи… Только когда бивак разбит и разведен огонь, можно переодеться в сухую одежду и расслабиться.

Тайга под полутораметровым слоем снега безжизненна. Она не интересна ни зверям, ни птицам. Живность устремляется к руслам замерзших рек. Вдоль них охотники и располагают свои зимовьяґ – строения, похожие на баньку с верандой. В сарайчике на высоких сваях – припасы, НЗ.

Арсеньева поразило когда-то, что «дикарь» Дерсу оставлял в тайге провизию, спички и сухие дрова для совершенно незнакомых людей, которых он, может, никогда и не встретит, а встретит, так не узнает – ни он их, ни они его. При том что в тайге того времени царил «закон-тайга». Лишь его признавали китайские разбойники-хунхузы, грабившие Дерсу, и российские каторжники, убившие его впоследствии. Даже раскольники-староверы обкладывали данью «инородцев».

Из-за оттепели на льду появились промоины. Снегоходы глохли в рыхлом снегу, и в довершение всего кончился бензин. Оставался один выход - бросить машины и идти до ближайшего поселка на лыжах.


«От Сигоу вниз по реке Бикину часто встречались зимовья, построенные русскими лесопромышленниками. Зимовье от зимовья находились на расстоянии двадцати пяти километров». (Арсеньев. «Дерсу Узала»)

Зимовья и сегодня есть на Бикине благодаря нанайцам, уходящим ставить капканы и охотиться в верховья реки. Разминуться с Михаилом, двигаясь от зимовья к зимовью, мы не могли. Но беда подстерегла с другой стороны. Началась оттепель с затяжным снегопадом. На реке тут же образовались промоины и полыньи, гибельные для трех «Буранов». Путь, который мы преодолели бы на них за пять дней, занял у нас две недели и отнял все силы. Уйти от реки мы не могли, кругом – сплошная стена тайги, завалы. Снегоходы глохли в рыхлом снегу, приходилось торить перед ними путь, сошками пробуя лед, перепрыгивать промоины, вытаскивать провалившиеся машины. Все, кроме привычных ко всему нанайцев и меня (какие кадры!), в сердцах проклинали все на свете. А надо было внимательнее читать Арсеньева:

«Лед, прикрытый снегом, уже не утолщался более. Наоборот, там, где снег сдуло ветром, река промерзла глубоко. Вот почему замерзание местных рек отличается такой неравномерностью. Толщина льда часто колеблется от 1 до 70 сантиметров. Если снег выпал рано, то по реке надо ходить осторожно, все время пробуя лед толстой палкой. Стрелки с недоверием отнеслись к словам туземцев и шли не разбирая, но после одного-двух купаний убедились, что такими советами пренебрегать нельзя». (Арсеньев. «Дерсу Узала»)

Продукты подходили к концу, но нанайские охотники добыли оленя, и этот вопрос был решен. Дней через десять у «Буранов» стал заканчиваться бензин… Сначала мы бросили сани, затем – сами снегоходы. Ночью температура опускалась до –20°С, а до ближайшего нанайского селения Красный Яр оставался еще день ходу на лыжах. И мы пошли. Ничего – дошли, отогрелись… Нанайцы с подмогой и запасом топлива отправились за брошенными машинами, а мы пожили пару дней нанайской жизнью.

Застолье, сдвигаем в круг стаканы, фотографируемся. Василий бьет в бубен и что-то напевает. Оказалось, он еще и шаман в своем поселке в несколько сот дворов. Среди русских изб виднеются и традиционные сарайчики из корья. (Если стволы ободраны от коры, значит, жилье близко, – вычисленная Арсеньевым примета.)

Поселок, в принципе, депрессивный – дети умирают, бабы в огороде копаются, кто-то спивается, кто-то сбегает от всего этого в тайгу и кормит семью, продавая скупщикам добытую пушнину.

Вспомнилось, как Арсеньев описывал котомку Дерсу. Самым ценным предметом в ней была пустая бутылка от рома. Арсеньев выбросил ее – Дерсу немедленно подобрал.

Надо сказать, за сто лет мало что изменилось. Я не поленился сфотографировать содержимое вещмешка одного из наших проводников: чайник, чай обычный и травяной, спички, просмоленные береста и шнур для разведения костра, спирт в бутылке, самая малость провизии, патроны. Остальное все на себе.

Не изменились и привычки обитателей тайги: если тебе что-то дарят (зубы медведя, например, или корень жень-шеня), ты обязан отблагодарить чем-то равноценным – те же патроны, ножи, фонари. Царский подарок – бензопила, лодочный мотор или «Буран»…

«После долгого питья из кружки дешевого кирпичного чая с привкусом дыма с каким удовольствием я пил хороший чай из стакана! С каким удовольствием я сходил в парикмахерскую, вымылся в бане и затем лег на чистую кровать с мягкой подушкой!» (Арсеньев. «Дерсу Узала»)

Так заканчивается повесть Арсеньева. Исследователь вернулся домой, в привичную жизнь. Теперь – обрабатывать материалы, писать отчеты, читать доклады, затевать следующую экспедицию, мечтать… А вот Дерсу в городе ждало «лобовое столкновение» с цивилизацией. И он его не пережил. Лесного жителя возмущало, что в городе нельзя стрелять, что здесь надо платить за дрова и даже за воду. Он стал проситься в тайгу, ушел и больше не вернулся.


Но так не хочется расставаться с ними обоими…

Эту автоэпитафию сочинил Владимир Клавдиевич Арсеньев (1872-1930). Страстный исследователь Уссурийского края завещал похоронить себя в тайге, но последняя воля Арсеньева не была выполнена. Он покоится на Морском кладбище Владивостока.


«В 1906 году ранней зимой Арсеньев привез к нам в Хабаровск Дерсу Узала, правильнее Дэрчу Оджал. Это был сильный, очень грязный гольд (гольдами называли нанайцев – прим. ред.) с трубкой. Курил что-то свое, страшный дух. Трубку он никогда не выпускал изо рта. Помню Дерсу купил красной и синей глянцевой бумаги для цветов. Он клеил из них лодочки и сажал туда бумажных человечков, потом сжигал их, это была жертва родственникам. Подарки на тот свет родным. Так он думал. С Дерсу была его старая винтовка и сумка-котомка. Я и гольд говорили друг другу «ты». Гольд не хотел сидеть на стуле, только на полу. Жил у нас на кухне, не хотел идти в баню, забыл, что это такое. Точнее, при кухне была комната для прислуги, в ней Дерсу и жил. Володя записал Дерсу на фонограф, а потом дал послушать. Дерсу испугался.

Дерсу жил у нас всю зиму. Любил водку. Володя уговаривал Дерсу, которого он звал «мой Дерсук», не пить. За работу проводником Дерсу должен был получить от Володи большие деньги, но он взял только 45 рублей. Остальные не тронул. «Зачем моя тайга деньга». Если Дерсу выпивал водки, то начинал петь. На своем языке, во весь голос.

Дерсу ушел от нас, когда Володя был в лесу. Потом мы узнали, что 13 марта 1908 года каторжники, добывающие гранит на Хехцире, убили Дерсу из-за его винтовки. Арсеньев не нашел могилу Дерсу». (Из воспоминаний Анны Константиновны, первой жены Арсеньева)





© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру