Заметки о школьном образовании

Я начну свои заметки о моих школьных годах с небольшой истории, что приключилась со мной спустя много лет после окончании школы. В тот день мне надо было получить визу у некого милицейского начальника, давно и безнадежно уставшего от многочисленных назойливых, слезных, отчаянных, важных и неважных, пустых, бестолковых, непозволительных или наглых просьб ежедневных посетителей его кабинета.  Войдя к нему, уже по его хмурому виду я понял, что ничего хорошего меня не ждет. С нескрываемым раздражением он стал перебирать мои бумаги, что я ему протянул: «Так. Анкета: - родился,… учился,… окончил школу номер…Школу номер…?» Тут он впервые поднял на меня глаза и переспросил: «Так, вы учились в этой школе?» И, услышав мое да, он вдруг прояснел лицом: «И я там учился! Да! А вот вы учительницу литературы, Марию Ивановну, помните?» И когда я сказал, что, конечно, помню, хотя я не учился в ее классе, он, потеряв свой начальнический рык, с какой-то неожиданной теплотой проговорил: «Скажи, друг, мировая была учительница!  Ох, уж мне и доставалось от нее – я был неисправимый троечник! Строгая!» При этом он даже закрыл глаза и покачал головой, чтобы показать, как ему доставалось. Но сейчас это привело его в еще лучшее настроение: «Но она всех нас, сорванцов, любила, да и все мальчишки любили ее, нашу Марьванну!..» Полковнику явно не хотелось меня отпускать: «А директора, как его, – Петра Иваныча, помнишь? Тоже крутой был мужик!» В моей памяти тут же всплыла грузная фигура нашего директора, встречавшего нас каждое утро на площадке второго этажа, кажущаяся еще крупнее из-за света, бившего из окон за его спиной.

«Да-а, отличная у нас была школа, хорошая школа…» Так, благодаря светлой памяти нашей школы и наших славных учителей, я без всяких лишних слов получил от него требуемую подпись вместе с крепким рукопожатием. И мне показалось даже, что это воспоминание, так осветившее его лицо, помогло в эти часы и другим просителям, протискивающимся мимо меня в его кабинет, получить, по крайней мере, доброжелательное обращение к их просьбам.

Да, он был совершенно прав – хорошая у нас была школа. Я могу смело утверждать, что ни один из нас, окончивших в 50-х годах школу, будь он даже неисправимым троечником, как этот мой однокашник , никогда не говорил и не скажет ни одного худого слова про нее.

Нам повезло, что мы учились еще в тех школах, которые сохраняли все качества прекрасного русского образования. Мы учились в военное и послевоенное время, когда в школах остались только старые учители – все молодые ушли на фронт и в ополчение, и многие из них погибли в первые, страшные годы Отечественной войны. А наши пожилые учители были из того времени, когда слова «сеять разумное, доброе, вечное» было их основным жизненным принципом, который они впитали вместе с высоким понятием: Учитель.

Неустанное служение наших учителей этому завету не могло не отзываться в нас, ведь оно проявлялось в каждом нюансе их общения с нами, на каждом уроке, в каждом слове, обращенном к нам. Это выражалось и в той серьезности их отношения к своему предмету, и иногда в некоторой ревности по отношению к другим дисциплинам, и в искреннем желании передать нам знания, научить нас. Большинство из них получили классическое образование еще до революции и, пережив сумятицу «новаторского» образования 20-х годов, они вернулись к тем принципам гуманитарного и нравственного воспитания, которое и было всегда основой русской школы. Тем более, что наша победа в войне привела к необычайно высокому росту патриотизма и любви ко всему русскому. Пожалуй, даже и чересчур.

Этот поворот СССР к России привел, в том числе, к прямому копированию формата старой русской школы, что отразилось и в переходе к раздельным школам, и в школьной форменной одежде дореволюционного образца. Что, на мой взгляд, – раздельные школы и форма – стало существенным, положительным фактором школьного образования.

Особенно это относится, по моему мнению, к раздельному обучению детей . Ведь мало-мальски знающему особенности развития ребенка известно, что девочки в раннем школьном возрасте (приблизительно до 6-7 класса) значительно опережают мальчиков в своем развитии. Это значит, что совместное обучение приводит к явному психологическому дисбалансу в классе, и это вовсе не способствует успешному усвоению предметов. Я уж не говорю о том, что проявляющая себя природа, взаимные увлечения, отвлекают ребят на уроках и, более того, как бы сказать, помягче, – это приводит к определенному сексуальному развращению ребят. Я не школьный учитель, но я услышал от многих из них, да и от родителей множество историй о детских любовных драмах, о ранних сексуальных отношениях, что совсем не способствует не только усвоению уроков, но и приносит огромный вред моральному воспитанию детей. Не знаю как вам, но мне становится очень стыдно, когда я слышу из уст миловидных школьниц, громко сказанные на улице, без всякого смущения, грязные непечатные выражения, уж не говоря о сигаретках в руках этих 12-14-тилетних девчонок. Да вы сами можете видеть и слышать это каждый день.

В наши школьные годы подобного не было и в помине. Это не значит, что мы не встречались с девчонками вне школы. Встречались, конечно, - класса с седьмого нам даже устраивали совместные вечера с танцами – мы к ним готовились задолго, учились танцевать вальсы и полонезы, и репетировать какие-то представления. Вечера эти проходили под строгими взглядами наших и их учителей, очень чинно и даже торжественно. Мы, мальчишки, учились быть галантными кавалерами, а раскрасневшиеся от смущения девочки в их парадных платьицах все казались нам красавицами. Но это было вне уроков, это было за пределами класса, это никак не влияло на наше обучение. При этом равное развитие мальчиков в мужской школе не давало повода чувствам какой-либо ущербности, коварства или зависти. Да, среди нас были отличники, были и двоечники, но это оставалось только в классе и это не мешало общей дружбе ребят. На уроках литературы и истории нам рассказывали о высоких моральных качествах, о чести, об истинной дружбе и чистой любви, о подвигах и самопожертвовании. И для многих из нас школьная дружба осталась самой светлой, и для многих она продолжается до сих пор. То же самое относилось в полной мере и к женским школам, как в отношении успеваемости, так и морального воспитания, и дружеских отношений, продолжающихся со школьных времен.

Какое  счастье, что тогда еще не было развращающего и отупляющего влияния телевидения и, тем более Интернета с его необузданной пропагандой порнографии и насилия, не удерживаемой никакими моральными и этическими рамками, В этом смысле нам, школьникам 50-60-х годов прошлого века, очень повезло – мы не были испачканы этой мерзостью и грязью. Конечно, среди молодежи того времени были воры и хулиганы, были и ущербные люди, были и драки «двор-на-двор», «улица-на-улицу». Мы, мальчишки покуривали. «Беломор». Начиная с 9-10-х классов. Да, у нас не было свободы, да, мы были закрыты железным занавесом от всего мира и не могли общаться с иностранцами. Да, нам запрещали слушать джазовую музыку и танцевать буги-вуги или читать запрещенных сталинской цензурой писателей. Да, нам врали газеты про ужасы мира капитализма и про наше счастливое детство. И все же я хочу сказать, абсолютно не пытаясь рисовать розовыми красками наши школьные годы, что в наше время было намного меньше пошлости и потребительского отношения к жизни. И такого разгула разврата, вседозволенности и морального разложения, что мы видим сегодня, тогда уж точно не было. Как не было и наркомании.

…На уроках русского языка нас учили не просто грамотности и избавлению от ошибок. Наряду с усвоением написания слов «стеклянный, оловянный, деревянный», или «в течение, в заключение»  и правил расстановки знаков препинания, нас учили правильно и грамотно излагать свои мысли, пользоваться всеми возможностями языка, в котором, по известным словам Михайло Ломоносова, «сочетается великолепие испанского, живость французского, крепость немецкого, нежность италианского, сверх того, богатство и сильную в изображениях краткость греческого и латинского языков».  Вдобавок мы знали, что наша учительница русского языка, сама прекрасно владевшая им, могла подтвердить эти слова Ломоносова своими знаниями, по меньшей мере, французского, немецкого языков и, возможно, латыни.

Нас с начальных классов вводили в это богатство и образность русского языка, стыдили, «тыкали носом» за слова - паразиты: вот, значит, ну, ага, это, и т.п. «Ребята, послушайте, как Тургенев великолепно пользуется синонимами слова «сказать», смотрите, он не разу не повторился, попробуйте найти свои эквиваленты для слова «смотреть», кто больше? Прислушайтесь, как верно, точно и кратко Пушкин описал наводнение в «Медном всаднике», или какими красками он описывает красоту ранней осени…» В нас воспитывали гордость быть русским грамотным человеком. Худо ли, бедно ли, но мои сверстники еще могли достаточно образно и правильно выражать свои мысли письменно или устно, независимо от рода их последующей деятельности . Сейчас редко кто говорит по-русски грамотно, потому бывает так приятно услышать красивую русскую речь старых эмигрантов, иногда мелькающих в телевизионных программах 5-го канала «Культура». В отличие от того, как теперь говорят люди, которые, казалось бы, должны быть обучены и обязаны придерживаться правильной речи: наши общественные представители, дикторы телевидения, репортеры и даже писатели. «Шедевры» их речей можно приводить лишь в качестве дурных примеров. И эти бесконечно повторяемые «как бы», «якобы», «короче», «возбУждено»,… У нашей доброй учительницы они не заслужили бы и двойки с минусом.

Уроки русского были неразрывно связаны с уроками литературы, начиная со «Слова о полку Игореве» – «Не лепо ли ны бяшет, братие, начяти старыми словесы  трудных повестий о полку Игореве…» Мы познавали не только старославянский язык (- учили наизусть, соревновались, кто больше сможет заучить и кто лучше перескажет по-русски то, что выучил,), нас воспитывали воспринимать и понимать красоту и силу слов, необычайную образность и, в тоже время, искренность и безыскусность этого безыменного автора. Мы могли сравнивать подлинный текст с переводом на русский язык – мы учились русской литературе . Интересно, а сейчас у нас проходят в школах «Слово о полку Игореве»?  Или «проходят» мимо?

На такой фундаментальной основе шаг за шагом, постепенно строилось изучение наших великих классиков – Жуковского, Грибоедова, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Тургенева, Некрасова, Льва Толстого, Чехова, А.Н.Островского, М. Горького… Конечно не обошлось и без «неистового»  Белинского, Чернышевского и иже с ними. Но, клянусь, я при всем желании не смогу сейчас вспомнить и даже представить о чем были «сны Веры Павловны», а вот персонажи и герои наших классиков приходят ко мне на память как живые, давно знакомые и давно любимые друзья. И, как наяву, я могу представить буран, в который попадает юный Гринев, или то колесо коляски Чичикова, которое «до Казани, кажись, не доедет…», или тот старый могучий дуб, который и мне вместе с Андреем Болконским, говорит, что жизнь продолжается, и даже старый Фирс из «Вишневого сада»…

Правда, в то время мы не могли изучать Достоевского, или проходить на уроках поэтов Серебряного века, но нет худа без добра – я считаю, что по-настоящему произведения Достоевского можно понимать и стоит читать уже в более позднем возрасте, и еще лучше после обретения знания Библии и Нового Завета.  Да и Блока, и Гумилева, Анненского или Ахматову лучше читать в пору «зрелой юности». Уже после приобретения своего личного опыта в жизни.

Заложенные в наши сердца и души произведения наших великих писателей выстроили в нашем сознании прочное представление о России, о русской душе и о русском характере. Все последующие прочитанные мной книги русских и советских писателей лишь дополняли деталями, давали новые знания, осовременивали мои представления, удовлетворяли мое любопытство, но при всем моем уважении и почитании их, они не смогли во мне «поколебать треножник» великих, на творчестве коих и строится вся русская литература. И величайшая благодарность нашим учителям, открывшим нам это богатство. Они нас приучили читать, вчитываться, ценить и любить чтение.

Так получилось, что про другие страны и народы мы могли тогда познавать тоже только из литературы. Англию и англичан мы узнавали из романов Вальтера Скота, по драмам и сонетам Шекспира, Байрона, потом по Диккенсу, затем по Голсуорси, Б.Шоу и т.д. В равной степени Францию нам открывали Стендаль, Флобер, Дюма, Бальзак, Мопассан, и другие. Как ни странно, но современная Испания больше всего была представлена Хемингуеем (я не говорю о «Дон-Кихоте» - это весь мир!), Америка – ну, конечно же, она открывалась сначала Фенимором Купером и Майн Ридом, Джеком Лондоном и О.Генри… Этот перечень можно продолжать до бесконечности. Лучше сказать о том, что нам было менее доступно и известно. Это страны Востока и Африки, что можно было объяснить, скорее всего, малым числом переведенных книг писателей этих стран. В какой-то мере этот дефицит покрывали романы Жюль Верна, по страницам которых мы путешествовали по всему миру, включая экзотические страны Востока, Австралии и Южной Америки. Нам на лето выдавались списки книг, которые, по мнению наших учителей, могли быть интересны  для прочтения во время летних каникул. Так получалось, что в эти списки незаметным образом попадали и те авторы, на которых были наложены официальные табу – например, стихи Есенина или Блока.

Не менее значительными были уроки по истории. Сначала по истории Древнего мира, потом по всемирной истории и по истории России. Возможно, по прошествии стольких лет после окончания школы мне это стало казаться, а, может, так было и на самом деле, но получалось так, что, когда по истории мы проходили Киевскую Русь, то по литературе мы учили Слово о полку Игореве, изучение смутного времени и самозванцев совпадало с чтением «Бориса Годунова», времен Петра Первого – «Полтавы»  и «Медного всадника». Но, скорее всего, искренне уважаемый нами учитель истории просто рекомендовал нам читать или перечитывать произведения, соответствующие изучаемому времени.  На его уроках больше всего мне нравилась эпоха античной Греции и Рима. Из холодных, покрытых сугробами снега улиц Москвы мы попадали в солнечные Афины или Спарту, следили за походами Александра Македонского, смотрели на рисунки и фотографии оставшихся храмов и руин. Наш историк успел до революции побывать в Греции и в Италии, потому по его рассказам у нас возникали некоторые ощущения сопричастности и к историческим персонажам, и к мифическим героям, нам нравилось мужество троянцев и подвиги Геракла, мы, казалось, видели соратников Спартака: Ave, Caesar, morituri te salutant! – Салют, Цезарь, идущие на смерть приветствуют тебя!  Мы вместе с нашим учителем карабкались по стенам Колизея, проходили под триумфальными воротами цезарей и восхищались полотнами Рафаэля и скульптурами Микеланджело. Не менее интересно мы изучали историю России, подвиги Александра Невского, Дмитрия Донского, войны Петра Первого, подвиги Суворова и Румянцева, войну 1812 года. Мы стремились сами больше прочитать, больше узнать, бегали по вечерам в открытый тогда для школьников в левом крыле дома Пашкова на улице Фрунзе (Знаменки) отдел Ленинской библиотеки, и потом делали доклады. Но все равно наш историк превосходил нас по своей эрудиции и знаниям. По любой теме обязательной и необязательной программы. Он читал нам отрывки из «Илиады» на греческом, изречения Цицерона по латыни, и цитат по-немецки из Истории Древнего Рима Т.Моммзена. А как же мы гордились собой, если по сообщению кого-то из нас, наш историк замечал: «Интересно, я этого не знал!» Мне кажется, что он здесь просто лукавил, возбуждая в нас тягу к познаниям.

Но это совсем не значит, что другие предметы, как-то математику, географию, естественные науки и даже рисование, или музыку нам преподавали менее интересно или менее эрудированно. Так до сих пор логическая ясность и красота математических выражений и формул у меня сопряжена в памяти с высокой сухонькой фигурой моей школьной учительницы математики, в ее строгом черном платье с глухим воротом, с неизменно белоснежно чистым кружевным воротничком. Она нас учила не столько тому, что дважды-два = четыре, или логарифмическим таблицам Брадиса, сколько прививала в нас любовь к логике математики и учила получать радость при нахождении правильных решений. Она заставляла нас не бояться исходной сложности формул и уравнений, учила искать нужные пути и получать удовлетворение в победе, главным образом, в победе  над собой, над неверием в свои силы. Это побуждало в нас дух соревнования и здорового соперничества – кто быстрее решит или кто найдет лучший путь решения предложенных ею задач.

А наш замечательный физик, благодаря которому я выбрал свой путь и стал радиоинженером. И еще десяток ребят из моего класса пошли по этой стезе. В те годы радиотехника по существу не преподавалась в школе. Он заразил нас изобретательством. Я вспоминаю, как мы, сгрудившись на кухне его маленькой квартиры, что-то паяли, собирали, свинчивали, а потом ходили в городской радиоклуб, который снабжал нас редкими тогда, дефицитными радиодеталями. И какую же мы испытали гордость и радость, когда заработала единственная во всей стране школьная УКВ радиостанция, официально зарегистрированная в Радиокомитете СССР!

Я мог бы продолжать и далее в том же духе, и рассказать про нашу химичку, открывавшую нам секреты химических превращений и стройность таблицы Менделеева, и даже про нашего учителя физкультуры, но, как говорится: «пора и меру знать». Пожалуй, единственный предмет, который не вызывает у меня ярких воспоминаний – это биология, что я могу объяснить только тем, что засилье лысенковщины в те годы полностью иссушило преподавание биологии. Я не думаю, что наша учительница по биологии была хуже или менее образована в сравнении с другими моими учителями. Но та ярая политическая борьба с «вейсманизмом-морганизмом» связывала ей руки и потому она нам не могла, или боялась излагать реальные знания. Так мы и закончили биологию на Мичурине и «ветвистой пшенице», о которой теперь никто и не вспоминает.

Чтобы не было уж совсем обидно для сегодняшних школьников, могу сказать, что преподавание иностранных языков было тогда поставлено намного хуже, чем сейчас. Во-первых, сама атмосфера «железного занавеса» не поощряла желания к глубокому изучению иностранного языка, во-вторых, переориентировка школьных программ с массового изучения немецкого (что было хорошо поставлено до войны) на английский не было тогда подкреплено достаточным количеством хорошо подготовленных преподавателей. Потому нас учили, в основном, грамматике и навыкам письменного перевода. Вести разговор по-английски мы не умели.

Конечно, школа не могла быть отстранена от жизни страны, особенно в то суровое сталинское время . Конечно, мы учили стихи про великого и любимого товарища Сталина, конечно Маяковский был «величайшим поэтом современности» , на уроках истории мы проходили «славные страницы Великой Октябрьской Революции», историю «борьбы всемирного пролетариата за свои права», «героической борьбы с контрреволюцией и иностранной интервенцией» и изучали отлакированные биографии наших великих вождей (естественно, без упоминания уже расстрелянных из их числа). На пионерских сборах мы клялись верности «делу Ленина-Сталина», отдавая пионерский салют гипсовому бюсту товарища Сталина – «отцу, учителю и лучшему другу всех детей в мире», а в старших классах все ходили на праздничные демонстрации. Но сейчас это все это отлетело как некая грубая шелуха, чужеродная искусственная оболочка истинного смысла школьного образования. Хотя, следует заметить, что это тоже был хороший урок, который стал до конца понятен лишь по прошествии многих лет, после свершения многих событий в нашей стране и в мире.

Вот из нашего поколения и вышли Василий Аксенов, «шестидесятники», Евгений Евтушенко и Белла Ахмадулина, Василий Лановой и Вячеслав Тихонов, театр «Современник», Станислав Говорухин, Эдвард Радзинский, Юлий Ким и первые космонавты. И многие, многие другие, хорошо известные или совсем неизвестные мои сверстники, для которых слова: мой Учитель, моя Школа, имеют истинный, глубокий смысл.

А теперь я расскажу еще одну историю, которая случилась со мной лет пятнадцать тому назад. Тогда я работал в конструкторском бюро, которое занималось разработками и производством разнообразной радиоэлектронной аппаратуры для космических объектов и систем. В начале 90-х годов по предложению академика Е. Велихова мы стали участвовать в Советско-Американской программе обмена старшеклассниками, в соответствии с которой наше ОКБ устраивало летний лагерь для американских и наших ребят, интересующихся космическими технологиями. Вот почему передо мной сидели американские ребята с тремя своими учителями, которые приехали к нам в Москву, чтобы совместно с их русскими сверстниками  познакомиться с Москвой, побывать в Звездном городке, в Центре управления космическими полетами и пообщаться с нашими космонавтами. Этих мальчиков и девочек специально отбирали в их школах по проявленному интересу к космонавтике и астрономии и по уровню знаний (есть у них такой странный термин ‘skills’, которому достаточно трудно подобрать русский эквивалент ).

В тот раз у нас случился сбой по времени в нашем очень загруженном расписании,-  некоторая пауза минут на 20, которую мне потребовалось чем-то заполнить до прихода автобусов на очередную экскурсию. Я повел и посадил ребят в актовый зал. На меня доброжелательно смотрели тридцать пар любопытных глаз этих симпатичных американцев. И я, чтобы отвлечь их оттого, что они уже видели и еще увидят, не помню сейчас по какому уж поводу, решил завести разговор на тему о появлении новых слов в английском языке, усваиваемых по мере развития общения наций, и, вообще, в результате прогресса. (Намереваясь подвести их к русскому слову sputnik, вошедшему тогда во все языки мира). И, для того чтобы потянуть время подольше, я начал издалека, как говорят: “ab ovo” – со времени становления английского языка и, в качестве одного из примеров, попробовал напомнить им, как в англосаксонский язык приходили с материка нормандские слова:

Помните, как это описано в романе «Айвенго»  Вальтера Скота, где обыгрываются слова meat и beef?  Грубо звучащее слово meat и мягкое beef?

 Молчание.

- Вы не читали «Айвенго»? Ну, а Вальтера Скота, этого английского классика вы знаете, конечно?

Молчание.

Решил «бить по всемирным классикам».

- Ну ладно, но вот, читая Шекспира или даже Байрона, там много уже устаревших слов – вы их понимаете?

Молчание.

Я растерялся.

- Ну, скажите, назовите мне знаменитых английских писателей или поэтов, которых вы знаете.

Молчание, шепот. Молчат и их преподаватели.

- Хорошо, тогда скажите, кого из американских писателей вы больше всего читали. Я буду называть их имена, которые я сейчас вспомню, а вы поднимайте руки. ОКей?

Я стал лихорадочно вспоминать наиболее популярных американских классиков, хорошо известных у нас: Хемингуэй – ни одной руки, Джек Лондон – нет, Джон Стейнбек – нет, Сэлинджер, «Над пропастью во ржи» – пусто,  Фенимор Купер, Майн Рид, Драйзер, Апдайк, Тортон Уайлдер, его нашумевшие по всему миру «Мартовские иды» - нет, Ивлин Во, Эдгар По, Мелвил, - хрестоматийный «Моби Дик» - нет! «Аэропорт» Артура Хейли, еще кого-то – Трумена Капоте, О.Генри, Фолкнера, Стивена Кинга, …. – ни одной руки !

Появилось некоторое оживление и немногие руки все же стали подниматься, когда я перешел к детективам Микки Спиллейна, Рекса Стаута, Джона Карра и другим, тогда популярным авторам. Все вспомнили только Марка Твена – недавно у них по ТВ передавали фильм о Томе Сойере...

Я, как сейчас принято говорить, «был в полном шоке» и не знал, как выйти из этого казуса и уже забыл, зачем я поднял эту тему. К моему счастью наконец-то пришли автобусы, и когда мы стали собираться, ко мне подошел их старший преподаватель, кстати, – английской словесности!  И сказал извинительно, заметив мою явную растерянность, я бы сказал: «ошарашенность».

- Евгений, ну что вы так расстроились 
у нас так преподают в школах. Вот смотрите: в ваших школах все предметы выстроены вот так, - и он поднял кисть руки с растопыренными кверху пальцами, - все предметы, каждый год с переходом  из класса в класс. А у нас – так, – и он повернул кисть руки горизонтально: литературу один год изучили и забыли, следующий год - математику, потом физику…

Потом я убедился в том, что они путаются даже в короткой – всего-то 200 лет, истории своей страны,  – и школьники и взрослые, что уж говорить об истории других стран! С географией и того хуже. Но для справедливости надо заметить, что в естественных науках они не уступали нашим ребятам и даже в некоторых случаях превосходили их.

Вот теперь, каждый раз, когда я слышу о нововведениях в наших школах, о перенимании западного опыта, я с тревогой вспоминаю эту руку, поставленную горизонтально: «Прошли годовой курс - и забыли…» По правде сказать, теперь я весьма опасаюсь, что если бы сегодня я попытался повторить подобный опрос среди наших старшеклассников, то, скорее всего, уже немногие из них отзывались бы на фамилии тех американских писателей, что я называл тогда, и в не меньшей степени боюсь, что и многих русских классиков наши дети уже не читают.

Неужели Россия потеряет одно из самых главных, самых высших ее достояний и самых ценных народных ресурсов – русскую школьную систему образования, которая выстраивалась и оттачивалась столетиями и которая играет, пожалуй, самую важную роль в деле развития и сохранения России?

Вот как о роли образования для своей страны заявил в своей программной речи в 2003 году английский премьер-министр Тони Блэр: «Для нас, как для страны, нет ничего более важного, чем  делать вклад в новые и лучшие школы, специализирующиеся  в тех областях /науки и техники/, в которых мы терпели неудачи в прошлом…».

«Нет ничего более важного» - вот так.

А у нас все время пытаются сломать именно то, к чему стремятся, и что пытаются достичь наиболее дальновидные политики Запада. Недаром в свое время для того, чтобы обогнать СССР, вначале вырвавшийся вперед в космической гонке, президент США Джон Кеннеди в первую очередь поставил задачу повышения качества и уровня образования американцев. У нас почему-то молчат, что США на образование выделяет в два раза больше денег, чем на свою оборону, и обращают наше внимание только на то, что их оборонный бюджет в 15 раз больше нашего. Тогда во сколько же раз их расходы на образование превосходят наши? В 20, в 50 раз?

И, даже при этом, несмотря на такое огромное несоответствие государственных расходов на образование у них и у нас , мы до последнего времени могли вполне обоснованно чувствовать свое превосходство в качестве нашего школьного образования. И это превосходство заключалось, главным образом, в сохранении основ гуманитарного образования и нравственного воспитания в наших школах. То, чего не хватает, несмотря на огромные деньги в американских школах и то, что, к моему большому огорчению, мы постепенно и неуклонно начинаем терять. Кстати, у нас в России сейчас активно действует некая американская организация, фондируемая их Госдепом, которая проводит семинары и обучение наших российских учителей. Интересно, чему они могут научить наших преподавателей и чему учат? Или, наоборот, от чего они хотят нас отучить?  И, вообще, почему их Госдеп финансирует эту деятельность?

Вводим ЕГЭ. Вслушайтесь, как безобразно, издевательски звучит эта аббревиатура: Е- Гэ. ЕГЭ уравнивает шансы! Тогда зачем учиться грамоте, литературе, истории – поставил крестик в нужной клетке, угадал – вот и все дела! Да и зачем вообще что-то учить – влез в Интернет – там все и найдешь, он тебе и дважды-два посчитает, и запятую, где надо подскажет, и на английский переведет... Почему-то все внимание теперь концентрируется на компьютерном образовании, на подключении к Интернету. Электронные экзаменаторы. Я с ужасом думаю, что и как придется учить моим внукам – автоматически или наугад нажимать кнопки: «Выберите из 4-х верный ответ: кто автор романа «Евгений Онегин»: Гоголь? Пушкин? Есенин? или Евтушенко?».

А где же то «разумное, доброе, вечное», что должно быть посеяно в их головах живыми учителями, наставниками, которые должны им открывать мир и воспитывать их? Неужели наши власти и министерские чиновники не понимают, что никакая компьютеризация школ никогда не сможет даже отдаленно заменить настоящего живого, настоящего учителя? Или им это неважно - они отправят своих детей в элитные английские школы, а потому их совсем не волнует судьба нашей школы и подготовка учителей?

Учителей не по профессии, а по призванию.  Учителей с большой буквы.


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру