Песенно-поэтическое творчество иеромонаха Романа (Матюшина): духовное содержание и образный строй

Стержнем Пути в песенной поэзии о.Романа оказывается его устремленность от земного к горнему, сквозь тернистый путь скорбей, падений и "спотыков" к чувствованию чуда Божьего мира, прозрению тайны райского блаженства, "небесного молчания вершин" – в стихотворениях "Жизнь прожить – не поле перейти…" (1996), "А я уже стою над перевалом…" (2000). Примечательна перекличка мотивов первого из них ("Жизнь моя! Как будто и не жил! // Что-то я сегодня загрустил, // Стоя одиноко у межи…") с философской элегией Есенина "Не жалею, не зову, не плачу…" (1922). Однако там, где у Есенина происходит драматичная борьба унылой Богооставленности оттого, что "все пройдет, как с белых яблонь дым", и благодарения судьбе за то, "что пришло процвесть и умереть", – у о.Романа  слышится уверенность в христианском осмыслении земного пути как приближения к Вечности: "А лазурь такая впереди, // Что не жаль прошедшего пути" (1,151).

В стихотворении же "Надмирный Путь лампадно просветлен…" (2001) рисуется таинственный вселенский пейзаж, образ "небесного пути", обращающего "Благую Весть" о Творце на "грешный дол" и человеческую душу. Духовный восторг, рождающийся в соприкосновении пути личности с небесной "Премудростью", в благодатном "обожении" души, на словесном  уровне выражен здесь в повышенной экспрессии сравнений ("Надмирный Путь… струится, как молитва боголюбца"), поэтике неординарного словообразования ("лампадно просветлен", "творение апостольствует нам", "не сиротите, обожите души"), а также в особой функции написания многих слов с заглавной буквы, в целом характерного для поэзии о.Романа и придающего соответствующим образам священный смысл ("Небеса", "Таинство великой Тишины", "Красота, не взысканная нами" и др.). Признаки лирической медитации органично соединены в стихотворении с жанровыми элементами проповеди, непринужденного назидания:

                                  Надмирный Путь лампадно просветлен.
                                         Струится, как молитва боголюбца.
                                         И звездам тесен чистый небосклон, –
                                         На грешный дол Благою Вестью льются.
                                                              <…>
                                         Оставь земное. Выйди к Небесам.
                                         Расстанься на немного с суетою.
                                         Творение апостольствует нам,
                                         А мы закрыли души на святое…      (2,39).

Онтология Пути сопряжена в поэзии о.Романа и с прозрением судеб России в истории и современности, глубин и кризисных явлений русского духа. Песни о.Романа о России характеризуются модальностью прямого пастырского обращения к соотечественникам, соединением художественного и публицистического начал.

Странствия по России, пронизанные молением за родные края, становятся для лирического героя и путем покаянного самоуглубления: "За все свое, несытая душа, // Я обречен, как Вечный Жид, скитаться…" (1, 52). Символика же пространственных образов сводит воедино тоскующие без покаяния "неуютные края" Отечества и жаждущую исцеления человеческую душу: "Земля моя, ты, как душа моя, // Таишь и благодать, и безысходность…". В стихотворении "Я к вам приду от северных земель…" (1992) герой –  "запыленный, неузнанный скиталец" по Руси, ощущает свою причастность ее крайним, северным пределам, "метущей российской пурге", напоминающим о суровых потрясениях на историческом пути.

Живо ощущая прославленную предшественниками "всечеловечность" русской души ("Моя душа вмещает все народы: // На то она и русская душа"), поэт-певец обращен и к постижению ее проявившихся в современности болезненных сторон – как, например, в лирической сюжетной зарисовке "Я проплывал на старой барже…" (1994). В центре здесь  – нарисованный со скорбным чувством и насыщенный красноречивыми бытовыми деталями психологический портрет "рыбака пропитого":

                                         Кричал на ухо одесную,
                                                 Мол, окрещен, хоть нет Креста,
                                                 Рукой, что помнит мать родную,
                                                 Иконку стертую достал.
                                                 И, показав, вложил обратно,
                                                 И замолчал, и закурил…             (1,125).

В символически звучащем вопросе к "перевозчику случайному" ("Туда ли правишь, дорогой?") слышится не высокомерное обличение, а пастырское искреннее участие к судьбе, утратившей непосредственное знание о Боге, бесхитростной русской душе. Сквозь суетливую речь рыбака ("о том, о сем – похоже, врал…") молитвенное чувство лирического "я" - странника и вдумчивого созерцателя парадоксов национального бытия - различает забытые, но не утраченные вовсе духовные потенции русского характера. А потому образный ряд стихотворения ("иконка стертая", "старая баржа", плывущая "под колокольный перезвон" на фоне "чистого небосклона") обретает и обобщенно-символическую перспективу.

Радостное видение неуничтожимой причастности отчего края Божьей благодати ("О, когда бы все Творца познали! // Был бы Рай на Родине моей") сплавлено в стихах о.Романа с голгофскими ассоциациями, все отчетливее проступающими в "горькородной воде бытия" страны: "Я назвал бы Россию Голгофой, // Но Голгофа одна на земле…" (1,41). Более того, отзвуки голгофской драмы герой различает и в природном бытии малой Родины. Так в стихотворении "Мой старый вяз, тебя уж нет…" (1994) гибель старого дерева становится для лирического "я" символическим духовным уроком:

                                   Пример особый навсегда
                                          Своею смертью преподал:

                                          Тем, кто тебя четвертовал,
                                          Тепло души своей отдал…    (1,98).

Многие лирические монологи о.Романа о малой Родине, родной брянской земле, "половодье матушки Десны" ("Я пока не позабыл былого…", "Прости, Господь, быть может, искушенье…", 2001 и др.) перерастают в горестное моление о заблудшей нации, грустно-снисходительное обращение к которой усиливает ощущение живой причастности поэта к народному горю, забвению Божьего Храма:

                                       И Он стоял, запушен и обобран,
                                               Пока кому-то не вселилась блажь.
                                               И мой народ, озлобленный и добрый
                                               Его переустроил под гараж…          (2,40).

В стихах о.Романа о России пронзительный лиризм активно впитывает в себя и публицистическое начало, привносящее в разговор о дне сегодняшнем остроту и нелицеприятность, и элементы духовного поучения, которое обращено к мыслящим соотечественникам, уставшим от "бездорожья" в национальном бытии ("Великоросс! Какая высота…", "Как мы жили? Себя похабили…", "Дорогие мои, это все…", "Триединая Русь" и др.).

В песне "Как мы жили? Себя похабили…" (1994) размеренный ритм строк с протяжными дактилическими окончаниями создает атмосферу беседы о тягостных последствиях исторического опыта ХХ столетия. Повествовательная форма "мы" подчеркивает принципиальную недистанцированность пастыря-певца от боли современников и позволяет воспринять произведение как акт напряженного национального самоосмысления. В стилевом плане важны здесь элементы фольклорной образности (образы Кривды, "воли вольной"), характерные в целом для языка поэзии о.Романа и особенно заметные в специфических словесных повторах ("путь-дорога", "метель-пурга", "тоска-печаль"); а также обороты разговорной речи ("э, да что теперь…" и др.). Это создает двойной художественный эффект и вразумляющего обращения поэта к согражданам, и одновременно звучания горестного голоса самого народа, приносящего исповедь Творцу, "Веру в Высшую правду выстрадав":

                                       Волю вольную спьяну отдали,
                                               Измеряли в карцерах метрами.
                                               Согласились и стали уродами,
                                               Несогласные стали жертвами…      (1,114).

В интонационном рисунке стихотворения "Дорогие мои, это все!.." (1997), наполненного эмоциональными обращениями к Родине, прослушивается созвучие со стихами о России Блока ("Русь моя! Боль моя! Что с тобой!"). Общим с блоковским циклом "На поле Куликовом" становится в стихотворении о.Романа онтологический угол зрения на истоки российской смуты ("разгулялись в открытую бесы") и, что особенно примечательно, духовный  императив очищающего Подвига – ради преодоления греховного состояния и исцеления "больной родины":

                                      О, народ мой! Довольно дремать
                                             Помолись перед Подвигом Богу.
                                             Православная Родина-мать!
                                             Двери ада тебя не возмогут!..        (1,179).

Россия раскрывается в произведениях о.Романа и в неповторимой ауре ее природного Космоса. Более того, самые разнообразные лирические пейзажи можно рассматривать как особое жанровое образование в его поэзии.

Одним из ключевых свойств пейзажной образности о.Романа является органичное сопряжение земного и Вселенского, космически-бесконечного. В таких стихотворениях, как "Блажен, кто, наполняясь тишиной…", "Село Рябчевск!.." (1994), в "обыденных" проявлениях природной жизни ("в любой букашке и любом листе, в мерцанье звезд") угадывается "Дыханье созидающего Духа", пути к Богопознанию. Внутреннему зрению сосредоточенной на Божественном Творении души открывается образ Вечности: "Я усмотрел отверженную Вечность, // В заветной выси – Высшее постиг…" (1,134). В образе души, родственной космической беспредельности, поэтике возвышенно-архаического слова ("О небеса! Отверстые, без края"), тенденции к "овеществлению" отвлеченных образов ("Из этих мест до Вечности – рукой. // Ее дыханье за ближайшим стогом…"), в значимом употреблении сложных лексических форм ("жизнеликующая зелень и духоносная лазурь", "мир светоликует", "чудопревращенье", "отрешенно-чутки дерева")  сказывается типологическая причастность не только лирике Ломоносова, Тютчева, но и процессам обновления образного языка, активизировавшимся в поэтической культуре Серебряного века. В самом сотворении природного и человеческого бытия "Первым Поэтом" герой поэзии о.Романа с благоговением отмечает непостижимую загадку мироздания, с чем связаны актуализация сказочных мотивов, рождающихся в тайных "соответствиях" между явлениями "подлунного мира" ("Окошки от мороза поросли // Невиданною, сказочной ковылью"); отмеченная выше значимость заглавных букв ("Свечение Немеркнущего Света"); частое преобладание коротких, назывных синтаксических конструкций, которые штрихами очерчивают приметы таинственного Божьего мира, не нарушая земным суесловием его безмолвия: "Луна и снег. И шорохи вдали… // Обилие и полногласность звезд. // Мерцание, созвучное хваленью…" (1,103).

Смыслообразующими в пейзажной лирике о.Романа оказываются ассоциации при-родного бытия с жизнью Божьего храма, богослужебным действом. Подобные ассо-циации  встречались в предшествующей поэтической традиции – к примеру, в лирике Есенина ("Запели тесаные дроги…", "Я последний поэт деревни…" и др.), Пастернака ("Август", "Когда разгуляется"), однако в поэзии о.Романа они разработаны более де-тально, с учетом тонкого видения изнутри таинства церковной службы. Присутствие же этих образов в песнях, ориентированных на самую широкую слушательскую аудиторию, выполняет важную проповедническую задачу: через эстетическое впечатление приводит к пониманию духовной красоты и внутренней соразмерности богослужения, его необходи-мости для человеческой души.

Церковная символика может проявляться здесь как в отдельных сравнениях ("лам-пады звезд", "Рождественская фата дерев", "птицы-богомолки" и др.), так и в разверну-тых образах различных типов служб. В стихотворении "Я сегодня уже не усну…" (1993) это образ совершаемого во Вселенной и в обратившейся к Богу душе всенощного бденья, который детализирован  упоминанием о "стихирах созвездий": "Мокрый ясень глядит на луну, // Правит Богу всенощное бденье…" (1,60). В "Сиреневом рассвете" (1996) радость предрассветной службы, которой с готовностью делится лирический герой, переносится и на образ мира, где "кадит рассвет премудрости Твоей": "И птахи славословят антифонно // По знаку канонарха соловья" (1,161). Образ земного и небесного мира увиден в стихо-творении "Уже заря. Хотя еще не лето…" (2001) в виде модели храмового пространства – как с основными частями его внутреннего ансамбля ("И облака расходятся Вратами…"), так и в неотъемлемых деталях церковной жизни:

                                     Так чудно, так похоже на Служенье,
                                             И здесь поют хоры, и здесь кадят,
                                             И птицы-богомолки без движенья
                                             На ветках, как на лавочках сидят…    (2,111).
В стихотворении же "Ах, как птицы поют! Как в неволе не спеть!.." (1996) мерный "Акафист" птичьего пения призван напомнить в эпоху смуты и нестроений о неуничто-жимом ядре духовности на русской земле:
                                  Где ж вы, судьи мои? Я пред вами стою
                                         И готов головой заручиться,
                                         Что, покуда у нас так пред Богом поют,
                                         Ничего на Руси не случится!                      (1,165).

Образы природы в стихах о.Романа порой таят в себе притчевое иносказание. Например, в стихотворении "Я сегодня уже не усну…" образ ясеня, стремящегося отойти от земного ради сокровенного знания о "письменах Небосвода", воплощает жаждущую общения с Творцом душу, которой "нелегко на миру, отрешаясь, в молитве забыться" (1,59). А в стихотворении "Величье рек – в покое вод…" (1993) в параллелизме "мелководных речушек" с людской поверхностной суетливостью раскрывается мудро-снисходительное священническое знание автором человеческих недугов и страстей:

                                            И люди гонят тишину
                                                     И призывают беспогодье,
                                                     Боясь узреть не глубину, –
                                                     А собственное мелководье.        (1,72).

Притчевость оказывается одним из ключевых свойств художественного мышления о.Романа. Обращение поэта-певца к данному жанру обусловлено как внутренними особенностями его творческой индивидуальности, так и стремлением посредством простых притчевых образов привести слушателя к знанию о Христе, найти отклик в значительном числе душ, каждая из которых на ей доступном уровне проникнет в существо поэтической притчи. При этом источники притч в поэзии о.Романа весьма разноплановы – от осмысления евангельских притчевых образов и сюжетов до обобщающе-символических прочтений преданий прошлого, а также собственных наблюдений над миром, человеческой душой и даже потаенными, "сновидческими" недрами своей личности ("Гильотина", "И вижу сон…", 2001).

В основе стихотворения "А жатвы много. Делателей мало…" (1993) евангельское притчевое иносказание, возникающее в напутственном обращении Христа к ученикам-апостолам. У о.Романа образ невозделанной жатвы ассоциируется с родной землей и отчуждением от нее русского человека, к которому поэт обращается с дружеским увещеванием, где образы "жатвы" и "делателя" с "нравом неверного раба" получают художественное развитие:

                                А жатвы много. Делателей мало.
                                      Но кто же ты, стоящий у межи?
                                      Иль своего душа не принимала,
                                      Что ищешь зерна в терниях чужих?

                                      Тебе свое давно уже не мило,
                                      Забыл о том, что все на нас войной,
                                      И к той земле, которая вскормила,
                                      Оборотился гордою спиной…          (1,75).

                        


Страница 2 - 2 из 3
Начало | Пред. | 1 2 3 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру