Забытый историограф и филолог Михаил Леонтьевич Магницкий и его «Краткое руково-дство к деловой и государственной словесности»

В истории отечественной словесности, основанием которой служили памятники древнерусского языкового «зодчества», особое место принадлежит русской деловой письменности. Она, как и более «культурная» церковно-книжная литературная традиция, охватывает уже более десяти столетий: от первых зафиксированных переводных источников светского и духовного происхождения второй половины X столетия до административно-правовых актов наших дней. Последние, правда, едва ли можно считать памятниками искусного слога и наследниками великих приказных традиций прошлого, которые прервались не в одночасье, а постепенно с развитием общественных отношений и сменой культурно-языковых, политических, даже философских ориентиров. Старая приказная традиция стала приходить в упадок уже в первой половине XVIII столетия. К концу века она приобретала все более «осовремененный» характер и служила иным государственным целям. Лишь местные канцелярии (и то до определенного времени) держали стяг приказного языка, но и он подвергался сильному влиянию цивилизации, а внутри системы — росту демократических изменений в языке, требующих иных способов подачи «делового» материала. Так что к середине XIX в. старая приказная традиция окончательно прекращает свое существование. Тем не менее интерес к ней и ранее, и теперь был довольно большим: одни исследовали историографию вопроса, другие юридическую сторону, третьи стремились проникнуть в языковой строй. Систематическое изучение памятников деловой письменности можно отнести только к концу XIX в., а фронтальные исследования разных «деловых» срезов — ко второй половине XX в. Между тем еще до крупных открытий золотого века русской филологии (трудов Ф. И. Буслаева, И. И. Срезневского, А. А. Шахматова и др.), ученые, как сейчас говорят, разных специализаций пытались подступаться к проблеме утилитарной письменной культуры. Одни использовали ее в качестве фактологических свидетельств в своих трудах по истории (напр., В. Н. Татищев), другие давали весьма ограниченные (по сравнению с нашим временем) характеристики делового слога в философических сочинениях о языке (И. Ф. Тимковский), остальные же и вовсе избегали или же не понимали ценности этой внушительной части письменной культуры наших предков.Но со временем, особенно это ощущалось в период деятельности А. Х. Востокова, изучение памятников письменности все более приобретало ощутимый общественный резонанс и становилось популярным даже в литературно-эстетической среде. Так, есть свидетельство, что известный русский публицист, критик и этнограф Н. И. Надеждин «еще в 1834 [г.] в речи на заседании О<бщества> л<юбителей> р<оссийской> с<ловесности> … наметил программу исследования языка самых разных сфер умственной и духовной деятельности: помимо худож<ественной> словесности и богослов<ской> лит<ерату>ры еще языка юриспруденции (курсив наш. — О. Н.), естественных и матем<атических> наук, техники, воен<ного> дела и т. д.» [1, с. 211].

Первым, кто осмелился заступиться за русскую деловую письменность, да еще и издать объемный по тем временам труд (120 с.), целиком посвященный историко-филологическим аспектам деловой письменности, был известный государственный деятель первой половины XIX в., поэт и публицист Михаил Леонтьевич Магницкий (1778–1844).

Его биография богата взлетами и падениями, но несомненно одно: он являлся одним из образованнейших людей того времени. В 1781 г. М. Л. Магницкий был записан в Преображенский полк, куда поступил на действительную службу в 1795 г. В конце 1790-х гг. обучался в Московском благородном пансионе, где получил блестящее образование и уже тогда занялся стихотворством. В 1798 г. военная служба сменилась работой при посольстве в Вене: он был прикомандирован к А. В. Суворову для ведения его переписки. И далее М. Л. Магницкий находится на государственной службе: в 1804 и 1805 гг. выполняет поручения Александра I в Пскове, Вильне и других местах, с 1810 г. служит статс-секретарем в Государственном совете, работает директором Комиссии составления военных уставов и уложений, он был гражданским губернатором в Пензе, Симбирске и вице-губернатором в Воронеже, занимал другие ответственные посты.

Особо следует сказать о его деятельности на поприще образования. С 1819 г. М. Л. Магницкого назначают членом Главного правления училищ при Министерстве духовных дел и народного просвещения и попечителем Казанского университета и учебного округа, где он проводит ряд шумных реформ с заменой профессоров, введением новых предметов и т. п. В 1826 г. после ревизии Казанского университета и заключения комиссии М. Л. Магницкого отстраняют от должности и высылают в Ревель. Там «неугомонный ревнитель благочестия и гонитель европеизма в гуманитарных и общественных науках» [2, с. 449] занялся публицистикой. Позднее его перевели в Одессу, где он по-прежнему увлекался литературной деятельностью. Наместнику края графу М. С. Воронцову М. Л. Магницкий посвятил свое сочинение «Краткое руководство к деловой и государственной словесности для чиновников, вступающих в службу» (М., 1835). Его перу принадлежат и другие произведения и речи по вопросам просвещения, философии естественного права, космологии и др. (перечень изданий и литературы о М. Л. Магницком см.: [там же]).

Несмотря на свой противоречивый характер и неуживчивость, неудачи на ниве образования, М. Л. Магницкий, несомненно, обладал недюжинным талантом в разных областях гуманитарных знаний (не случайно он был избран почетным членом «Беседы любителей русского слова»). Большая практика государственной службы, общение с яркими фигурами того времени (например, с директором департамента МИДа М. М. Сперанским), частые поездки по России и за рубежом, наконец, тонкий и восприимчивый к знаниям ум и отличное образование позволили ему оставить значительный след в российской истории. Новых крупных исследований о нем, за исключением изданных ранее историографических и литературно-критических трудов В. С. Иконникова [3], Н. П. Загоскина [4], Н. Н. Булича [5; 6], работы Е. М. Феоктистова [7] и отдельных воспоминаний современников — М. А. Корфа [8], И. И. Лажечникова [9], А. С. Стурдзы [10], П. Морозова [11], практически нет. Быть может, в силу недостаточной изученности такой колоритной фигуры и обстоятельств его скитаний, современные исследователи достаточно осторожно (это и понятно) пишут о нем, подводя такой итог: «…подоплека жизненных перипетий Магницкого и суть его позиции как представителя консервативной мысли до конца не прояснены» [2, с. 449].

Для нас, филологов, личность М. Л. Магницкого замечательна уже тем, что он является автором первого (насколько нам известно) труда о русской деловой письменности. Это одновременно и историческое, и философское, и лингвистическое сочинение, своего рода первый культурно-стилистический разбор древней и более всего современной автору традиции делового слога в России, свидетелем которой и непосредственным участником и в какой-то мере создателем был сам М. Л. Магницкий. Ведь он, напомним, составлял военные уставы и уложения и для их подготовки, конечно же, пользовался более старыми сочинениями приказного характера. Не случайно «Краткое руководство к деловой и государственной словесности для чиновников, вступающих в службу» открывается таким предисловием, раскрывающим лабораторию авторского труда: «Найдя приют гостеприимный на счастливых берегах того благословенного края, который цветет и благоденствует под благотворным управлением Вашим (графа М. С. Воронцова. — О. Н.), составил я, из старых служебных воспоминаний (курсив наш. — О. Н.), представляемый у него Опыт. Достоинство его состоит только в том, что никто не вздумал написать подобного Руководства прежде (курсив наш. — О. Н.); но польза, по самому предмету его, кажется несомненною. Вот единственное право на украшение издаваемой мною книги именем славным и в поле ратном, и на страже европейского мира, и в летописях управления государственного» [12, с. 7–8]. Свой труд он предназначает «не для учеников, а для чиновников, свободно уже владеющих языком, в том положении, когда Аристотель желаеть, чтобы они начинали Риторику забывать» [там же, с. 10]. Поводом этому послужили богатый жизненный опыт и многолетние наблюдения, но прежде всего — практическая надобность обучить новое поколение канцеляристов-чиновников такому искусному ремеслу, как работа с деловыми бумагами: «На себе самом и на множестве молодых людей, вступающих в службу, я испытал как трудно, выйдя из Университета, следовать сему правилу Аристотеля, т. е. не риторствовать в деловых бумагах, сгладить педанство школьного слога приличием служебного, войти в простоту и добрый вкус языка делового, имеющего свои особенные правила и красоты. Мне случалось видеть молодых чиновников, с отличнейшими способностями и образованием, остановившимися в некотором роде исступления, на самом пороге департаментской службы, от недоумения: каким образом, после блистательных их успехов в словесности университетской, после наград и ученых степеней, ею приобретенных, может столоначальник, совсем не ученый, не только перемарывать выписку из дела, ими представленную; но и смеяться (весьма справедливо) над неуместными красотами ее слога?» [там же].

Сокрушаясь по поводу политики разделения «деловой» и «учебной» словесности, М. Л. Магницкий вступает в полемику и с филологами того времени, которые, подобно некоторым нынешним, признавали верховенство только одного книжного слога, считая зазорным или же «прикладным» изучение другого. Вот как об этом говорится в книге: «Вместо соединения двух словесностей: учебной и деловой, вместо взаимного их содействия на пользу службы, воздвигнуты между ними преграды; с одной сто­роны от ученых, в том ложном понятии, что деловый слог не есть словесность, а только язык подьяческий, и что ему учиться не нужно после правил об­щей словесности; с другой, от людей деловых, в равно-ложном заключении, что классическая словесность есть одно педанство, ни к чему в службе негодное. Действительно не было бы ничего не уместнее, как самый деловый директор министерского департамента на кафедре профессора словесности; но это было бы еще менее странно и особливо но так вредно, чем профессор словесности директором департамента. — Как же согласить словесность классическую с деловою? Так как математика соглашает­ся с предметами Министерства финансов и Межевыми, химия с управлениями Горным и Медицинским, астрономия с Морским. — Классическая словесность есть приуготовление к деловой, и, по настоящему, сия последняя должна быть и, вероятно, со временем будет введена в первую, которая без того не только не полна, но и главной цели своей не достигает; ибо из пятидесяти студентов, слушающих лекцию словесности, едва десять готовят себя в учители и еще менее в профессоры оной, между тем, как все прочие имеют в ней нужду, как в средстве вспомогательном для других наук, и особливо для службы граж­данской или военной, к которой себя предназначают. Следственно, изучение правил делового слога должно быть необходимым и одним из главных (курсив наш. — О. Н.) предметов классической словесности» [12, с. 13–14].

Автор первый в отечественной науке говорит об истории делового языка и этапах его развития. Он выделяет три периода: древний, средний и новый. Хронологические рамки первого, по его мнению, длятся до времени преобразовательной деятельности Петра Великого [12, с. 15], т. е. до конца XVII – начала XVIII в. Жаль, что М. Л. Магницкий не дает хотя бы кратких характеристик деловой письменности этого периода, который, видимо, более интересен исследователям и не имел в то время практической надобности для чиновников. Но и здесь в нескольких строках он выразил свое отношение к истокам: «… древняя lеловая cловесность наша, от духовной Владимира до правительственных актов Царя Алексея Михайловича и Царевны Софии, составляет предмет тем более достойный любопытства и изучения, что мы находим в истории верный след к его познанию, обширное поле упражнения, и такия образцовые произведения, до коих в новом едва ли мы еще дошли; но здесь коснулся я сего только для связи» [там же].

Второй период отличается от первого не только своими деловыми «обычаями», но и «нравами», причем, по выражению М. Л. Магницкого, «преобразование России со времен Государя Петра Великого … провело ме­жду сими двумя периодами весьма резкую черту, и время, за ней оставшееся, отделено от нас, по крайней мере в сем отношении, как бы многими веками» [там же]. Каковы же основные особенности делового слога в начале XVIII столетия? Вот что об этом говорит М. Л. Магницкий: «При Го­сударе Петре Великом деловой язык наполнен был выражениями и оборотами иностранными; ибо многие установления, от других народов заимствованные, части и даже действия их, не имели русских названий. Писали мало, ибо кpyгoвpaщeниe государственных отношений было медленно и не обширно. Письмо заменялось изустными повелениями, личным присутствием, посылкою чиновников. Не было установлений, определительно разграничивающих власти: законодательную, судную и исполнительную, и постоянного обсуживания (dиscussion) дел, предварительного их объяснения на бумаге и истории хода их, в известной форме. Многие были с отличным дарованием чиновники, но слога делового и государственного не было, и потому примечательных памятников его от сего времени не осталось.

Мне случалось, в 1811 году, иметь в своем расположении бумаги собственной канцелярии Петра Великого. Они состоят по большей части из черновых указов, кои Государь сей писал, по мере надобности, где встретилось между прочим на полковых дворах двух существовавших тогда полков гвардии; прочие же суть докладные записки, переплетенные в книги, неизвестно кем сочиненные, довольно чистым по тогдашнему слогом написанные, в половину ли­ста, с собственноручными его поправ­ками и добавлениями на полях, так связ­ными, что многия и разобрать никак не возможно» [12, с. 15–17].

Итак, из этого следует, что М. Л. Магницкий оценивал только официальную сторону «государственной словесности», т. е. то, что творилось в узком кругу чиновников при Петре I. Но существовала (и теперь это хорошо известно) иная оболочка деловой письменности, она как бы жила автономно от первой, но параллельно с ней. Мы имеем в виду местную деловую письменность, составившую как раз внушительный корпус замечательных актов, достойных и историко-юридического, и лингвистического разбора. Примечательно, что и публицистика того времени, например, газета «Ведомости», основанная Петром I в 1703 г., как раз следовала традициям «делового и государственного слога», со своими, конечно, индивидуальными отличиями и специфическими особенностями, присущими языку того времени. Но все же процитированный фрагмент заслуживает внимания как личное восприятие М. Л. Магницким «деловой словесности» 1700-х гг. и свидетельствует о хорошем знакомстве автора книги с официальной государственной перепиской.

Далее ценным для нас показались его рассуждения о деловом слоге времени Екатерины II и Александра I. Здесь он обнаруживает и весьма примечательные языковые и стилистические особенности, и говорит об общественных отношениях, подготовивших принятие и утверждение новой деловой традиции. Обратимся снова к тексту «Краткого руководства…»: «В ее царствование получил он некоторый определительный (курсив наш. — О. Н.) характер, но все еще отзывался и в лучших произведениях или неупражнением в словесности тех деловых писателей, кои, по недостатку воспитания, принуждены были образоваться самоучкою, или смесью славянского языка с русским, которая, по обучению некоторых из них в духовных училищах, была ими вводима и долго неправильно почиталась высокостию слога. Царствованию Благословенного предоставлена была, со всеми родами славы, и та, которая принадлежит Ему за образование слога Делового и Государственнаго: счастливый выбор и дарование людей, Его окружавших, немедленно дали сим слогам отпечаток Александрова характера личного и Царственного. Все публичные акты его при­няли. На словах и на письме открылось обсуживание дел, столь выгодное для возделания служебной словесности. Некоторые государственные сословия полу­чили такое образование, которое непремен­но требовало разсуждений о делах при свидетелях. Учредились министерства, кои обсуживание дел и пояснительные о них разсуждения перенесли из кабинета государева в кабинеты министров. Деловый и Государственный язык чис­тый, сильный и приятный сделался необходимым (выделено нами. — О. Н.). Отличным дарованиям открылось обширное поле и верный путь к возвышению. Все на него устремилось и умы классические вступили» [12, с. 17–19]. С каким волнением, пафосом и любовью к предмету своего изучения написаны эти строки. Автор словно дышит атмосферой делового слога, ощущает основательность и значимость преобразований в стране. Здесь он особо подчеркивает роль графа М. М. Сперанского, с которым находился в дружеских отношениях, в формировании государственной политики в области «деловых» трансформаций. М. Л. Магницкий считает, что тот «составил эпоху в нашей деловой и государственной словесности» [там же, с. 19].

Существенным для нас является и его тезис о переходе официального делопроизводства со старого приказного слога на новый «классический деловой». Таким образом, он признает фактический уход с историко-культурной и языковой арены многовековой приказной традиции, отчасти ее слияние с иной ветвью деловой письменности, которая стала официальным языком государственного канцелярита. Эти изменения он также связывает с внутрироссийскими преобразованиями, особенно с системой госаппарата: «При образовании Министерства внутренних дел, вместе с изменением коллегиальной формы разных управлений, на место приказного слога, почитавшегося дотоле деловым, явился во всех его актах классический деловой и государственный слог. Журнал того времени, при сем Министерстве издававшиеся под именем С.-Петербургского, заключает, в хронологическом порядке, все образцовые произведения сего периода и может служить училищем для чиновников, в гражданскую службу вступающих» [там же].

Каковы же свойства этого нового делового языка? М. Л. Магницкий четко определяет их отличительные особенности: это «правильность языка, точность, краткость, благородная простота, и нужная в разных случаях сила; обогащение его смелым и счастливым переводом многих слов, кои по­читались дотоле техническими, или чуж­дыми слогу деловому; порядок систематически в изложении предметов сложных, и согласный с правилами общей словесности в самых кратких бумагах; приличный каждому акту тон» [12, с. 19–20]. Здесь указаны по сути все главные черты этого слога, причем, стоит отдать должное филологическому чутью М. Л. Магницкого, прочуствовавшего данный предмет досконально, со всех сторон, отметившего и детали, чье главенствующее положение позднее подтвердится ходом исторического развития «государственного слога». Конечно, как человек, в некоторой мере причастный к его созданию, он идеализирует новую традицию, считает ее более совершенной. И во многом он прав: «Cиe облагорожение канцелярского языка заста­вило неучившихся дотоле деловых людей учиться, а тех, кои получили нуж­ное образование, привлекло в гражданскую и особенно в департаментскую службу. От сего произошло то, что когда отличные дарования преобразователя делового нашего слога возвели его на высшую степень, слог, им введенный, остался в образцах и людях, им образованных в Министерстве внутренних дел, и вошел в другие, особенно-же в Министер­ство финансов, которое вступило на сей путь непосредственно за первым. Два тогдашние министра внутренних дел и финансов, (*) по доброму их вкусу и собственной образованности, при­вязали имена свои к чести сего преобразования, умея выбирать людей, ценить и ободрять отличные их дарования. И так собственно с сего только времени нача­лась у нас настоящая деловая и госу­дарственная проза (выделено нами. — О. Н.)» [12, с. 20–21].

Следует коснуться еще одного вопроса, обсуждаемого на страницах «Краткого руководства…». В первой главе М. Л. Магницкий говорит «о предмете деловой словесности вообще и различии ее от слога приказнаго» (заглавие автора). Примечательно, что к «деловой словесности» он относит не только письменные памятники, но и «изустные сношения». По мнению ученого, государственный деловой слог должен исключать использование приказной словесности трех «родов»: «1-е) канцелярской присутственных мест; 2-е) актовой или той, которая имеет форму, определенную законом, например: закладная, верующее письмо и проч., и наконец 3-е), обрядовой, которая установилась каким-то приказным преданием, вошла в обычай и составила особенный язык, не только совершенно варварский, но и вредный по обоюдности его выражений и удобству разных на нем уверток» [12, с. 22]. Интересно, как он объясняет возникновение и характеризует социальный статус приказной словесности: «Сей язык ввелся у нас необходимостию употреблять людей почти безграмотных, известных под названием подьячих, кои составили целую свою словесность, для ябеды и разных их пронырств удобную и которую передают они, упражнением, от отца к сыну, поколениями. Сим доказывается только то, что язык особого рода для сих отношений существовать должен, что его у нас еще нет, и что по сему недостатку, класс совершенно безграмотный и часто ненравственный, ввел на место его какое-то свое наречие, темное и запутанное, и имен­но по сему, для него, во всех смыслах выгодное» [12. с. 23]. М. Л. Магницкий понимает всю неоднозначность языковой ситуации в системе деловой письменности (в широком смысле), когда местные традиции обслуживают свой приказной слог, «сочиненный» необразованным населением или же употребляющийся из века в век без явных изменений. Судя по наблюдениям автора «Краткого руководства…», старый дореформенный приказной язык еще существовал в начале XIX столетия, точнее до 1810-х гг. Его суждения на этот счет открывают для современных исследователей иную перспективу изучения деловой письменности, другой, отличный от сложившихся взглядов на хронологические рамки литературного языка угол зрения. Он вполне обоснованно пишет: «Бесчисленное множество дел и особен­но продолжение их в нижних инстанциях, происходят без сомнения от сего искажения приказного языка, но его поправить искусственным образом невозможно. — Воспитание детей приказнослужительских и облагорожение сего несча­стного доселе класса порядочным содержанием, равно как и распространение возделанности служебного языка из мест высшего правительства на низшие, введется нечувствительно привычкою и некоторым родом обычая, но не иначе как постепенно и медленно.

Мы важный уже шаг сделали в том, что так можем ныне говорить о сем языке, который не более двадцати двух или трех лет назад почитался деловым и был уважаем даже людьми госу­дарственными» [12, с. 23–24].

В дальнейшем М. Л. Магницкий говорит о «родах» государственной (правильной) деловой письменности. И здесь он может считаться в какой-то мере первооткрывателем, сделавшим четкую классификацию видов «служебного языка», которая, по его мнению, должна опираться на состав и форму самих актов трех «родов»: законодательные, судные и распорядительные. Исходя из этого, он предлагает подробную градацию «деловой словесности»: 1) слог законодательный, 2) слог судный и 3) слог распорядительный («т. е. исполнительный, полицейский» [12, с. 25], — поясняет ученый). Последний, в свою очередь, также подразделяется им на части: 1) военную, 2) дипломатическую и 3) гражданскую, которая имеет такое деление: а) собственно полицейская, б) финансовая и в) ученая [там же, с. 26].

В следующих главах труда подробно разбираются особенности указанных родов «деловой словесности». Он описывает все столь последовательно и четко, словно искусный архивист, погруженный в мир рукописей и актов. Здесь нет возможности также подробно, как и автор, говорить о свойствах письменных памятниках эпохи Александра I. Обратимся лишь к отдельным тезисам и фрагментам этой части.

Когда М. Л. Магницкий касается проблемы «законодательного слога», то разделяет «словесность деловую» и «словесность государственную», полагая, что у каждой из них разный социальный статус. Он пишет в этой связи: «Как речь о деловом слоге ограничивается тою чертою , где дела доходят до высших государственных сословий и Лица Державного, то издание актов Державной власти в разных их видах отнесено к высшему роду деловой словесности, т. е. к государственной, составляющей предмет второй главы сего Опы­та. Следовательно, к деловой словесности принадлежат собственно только те бу­маги, кои восходят на утверждение Лица Державнаго; а исходящие от Него составляют предмет словесности государ­ственной» [12, с. 27–28]. Он говорит и о правилах этого слога, в числе которых называет простоту и точность. Не менее важным качеством называет необходимость передавать тексты прежних документов «слово в слово». «А те из них, — продолжает далее ученый, — кои по обширности, будучи в подлиннике представлены, для облегчения читателей извлечены, должны сохранить, при существенном их смысле, самый слог своего времени; ибо нередко неосмотрительный замен одного слова другим несвойственным, переменяет разум закона и искажает мысль законодателя» [12, с. 30].

Весьма познавательными выглядят не только историко-филологические рассуждения М. Л. Магницкого, но и его мастерство донести до читателя практическую сторону вопроса, как то: методика сбора сведений и создания записки, что необходимо указывать в содержательной части закона, обсуждение дела и искусство спора и т. п. Так, например, говоря об «историческом изложении обстоятельств», представленных в записке, он рекомеднует применить такой стиль: «…слог должен быть исторический, простой и ясный, без всякого украшения; ибо достоин­ство его состоит единственно в быстром и потому кратком представлении происшествий, по большей части слушателям известных, и только для связи и будущего соображения припоминаемых. Чем кратче всё существо начала дела представлено, тем вступление лучше» [там же, с. 33]. Он касается и таких риторических фигур как искусство чтения доклада, как бы проникая психолингвистическое состояние чиновника, и делает ряд тонких замечаний. Ввиду их оригинальности и ценности, процитируем эти фрагменты без сокращений:

«Все думают, что читать умеют, и между тем дарование хорошо читать деловую бумагу пред каким-либо сословием весьма редко. Читатель, не изучивший внимательно сего искусства, обыкновенно впадает в одну из двух главнейших погрешностей: или, выучась деловому чтению самоучкою, он представляет себе, что оно есть нечто иное, как чтение обыкновенное, которое нуж­но только оподьячить, старается читать громко и по приказному выражению бойко; предается своему голосу, не зная им управить, забывает общие правила чтения, и наилучше написанную бумагу до того изказит, что достоинство ее делается для слушателя неприметным; или декламирует, как на университетской кафедре. То и другое, каждое в своем роде, равно несносно и утомительно для слушателей, а для дела вредно <…>.

Докладчик есть деловой оратор, которого главный предмет состоит в том, чтобы с успехом провести поручен­ное ему дело, каким-либо сословием или лицом правительственным. Наружность его и приступ к чтению должны быть цели сей сообразны: скромны, тихи и, во всем смысле слова, приличны; ибо с первого на него взгляда слушатель к нему или против него уже предубеждается.

Он должен знать всю важность и силу делового чтения. Оно требует, чтобы приготовляемые к докладу бумаги были четко и исправно переписаны, дабы ни связность почерка, ни недостаток, либо неисправность знаков препинания его не затрудняли. Оно должно начинаться до­вольно тихо, с постепенным возвышением голоса, и продолжаться плавно, дабы каждое слово имело время дойти до самого отдаленного из слушателей. Голос читателя должен неприметно возбуждать особенное внимание на местах важных, указывать переходы от одного предмета к другому, быть ускоряем на материях, уже читанных и только для связи либо порядка вводимых, и приостанавливаться на главных разделениях, для отдыха как читателя, так и слушателей. Но при сем опять должно избегать двух крайностей: декламации, которая в деловом чтении всегда неуместна и странна, и протяжности, часто несправедливо принимаемой неопытными читателями за ясность и плавность, которая томит и усыпляет внимание, равно как и нестерпимая однообразность чтения» [12, с. 39–42].

Говоря о «судебном слоге», М. Л. Магницкий разбирает отдельные нюансы тяжб и следствий и специфику их оформления, размышляет о том, как следует в письменной форме защищать права человека. Не обходится и нравственная сторона вопроса. Здесь он показал себя человеком правильного ума и доброго сердца: «В рассуждении слога мнений лиц судящих, не надобно забывать, что хотя круг сего красноречия не столько у нас обширен, как в тех государствах, где предметы суда гражданского и уго­ловного предоставлены сведению публики, но он имеет свою великость и цель равно благородную. Защита прав, чести и личной безопасности гражданина; ограда утесненной вдовы и сирот беззащитных, без похвал многочисленных слушателей, без обнародывания в повременных изданиях, тем благороднее, чем более бескорыстны» [12, с. 54–55].

Наконец, заслуживают внимания мысли М. Л. Магницкого и о «слоге управлений распорядительных». В начале этой части книги он делает такую оговорку, выпуская из своего рассказа один важный пункт особого свойства: он не говорит о деловом языке Церкви, или, как называет его автор, о «деловом слоге духовнаго управления», приводя обоснованный довод: «…ибо сохранен будучи постоянным преданием во всей чистоте и достоинстве своего особенного харак­тера, он не имеет нужды в указании, ни недостатка в примерах к подражанию» [там же, с. 56]. «Распорядительный слог» в градации М. Л. Магницкого — наиболее распространенный: и военный (в том числе полицейский), и финансовый, и ученый, и дипломатический. Каждый из них имеет свои письменные источники, к характеристике которых обращается М. Л. Магницкий. Так, например, в воззваниях к войскам, по его мнению, следует применять слог, который «состоит в простоте, благородстве и краткости. Военачальник, торжественно говорящий к войску, должен употреблять язык солдатский, но не низкий» [там же, с. 58]. И далее: «Слог надутый и даже расцвеченный здесь был бы неуместен; ибо предмет воззвания так высок и торжествен сам собою, что набор слов не только не придал бы ему силы и красоты, но ослабил и охладил бы его» [с. 61]. Упоминается и Суворов как один из наиболее ярких представителей русской военной истории (напомним, его лично знал М. Л. Магницкий) и, кроме того, самобытный «словесник» того времени. И хотя, по-видимому, язык Суворова и тогда ставился «в пример», но, как считает автор «Краткого руководства…», «принадлежит ему одному и, выходя из всех обыкновенных правил, не может быть предметом подражания, и во всех к тому попытках выходил странным и неуместным. Суворов принадлежит к лицам неповторяемым» [с. 58–59]. Ученый как истинный ценитель слова и глубокий знаток его «деловых» качеств», хорошо понимает и различает индивидуальное и общее, в «государственном слоге», свойственное всей системе. Поэтому, признавая лучшим «характером военного слога» благородную простоту и краткость и считая, что «выделанные и длинные периоды, слова языка высокого в нем неуместны» [с. 61–62], он в то же время он замечает: «Хотя примеры сего рода красноречия весьма часто встречаются в нашей военной истюрии, но подражать им нужно с величайшею разборчивостью, равно как и вообще языку славных полководцев новейшего времени; ибо часто те же самые слова, которыя они говорили в тех же самых положениях, в устах полководца не исторического производят совсем про­тивное действие» [с. 62–63].

Коснемся в заключение характеристик слога полицейского, финансового, ученого и дипломатического, как их описывает М. Л. Магницкий. Так, называя один из документов административного (по терминологии ученого «гражданского») слога, Мнение Департамента Министерства внутренних дел, он указал следующие его стилистические особенности: отсутствие «притязания на литературность», «чистый» язык, выражающий «с точностью и должною определительностью свой предмет», невозможность использования метафор, образных приемов речи («не терпит ни малейшей затеи и прикрас») [там же, с. 75].

Исследуя «финансовый слог», автор обнаруживает у него исторические корни и преемственность традиций и в то же время показывает неоднородность языкового слоя: «Слог ceгo Управления в исполнительной его части подходит под правила гражданского слога вообще. По части Счетной имеет свои особенные (курсив наш. — О. Н.) формы; по части Ученой, как то Горной и Монетной, остается в положении иностранной примеси языка технического (курсив наш. – О. Н.), которую наследовали мы от употребления при учреждении сего управления, еще в царствование царя Алексея Михайловича, от немецких мастеров и производителей рудокопного и монетного дела» [с. 79–80]. Здесь особого внимания для нынешних исследователей заслуживает тезис о возникновении собственно русского финансового языка (ученый называет и конкретный срок), т. е. такого, который создавался на почве родного, без иностранных «примесей» прежних времен, не переводного. Вот как об этом излагается в книге: «Не прежде как в 1810-м году, вместе с системою кредитных установлений, со введением смет и отчетов министра финансов, с гласностию движения некоторых частей его управления, возникла необходимость составить русский язык финансовый» [12, с. 80].

«Ученый слог» представляется М. Л. Магницкому наименее стройным и последовательным в системе служебных языков. Он не имеет четких законов, а те, что есть, часто сильно разнятся друг от друга. Нет четкости и в составе самих актов и в правилах из языкового и стилистического оформления. Специфика данного слога очень непроста: «Нигде так не чувствительна недозрелость делового слога, как в ведомстве Ученом, где сливаются, так сказать, два языка: гражданский и ученый, не соединяясь между собою и даже часто друг друга портя. Kpoме тех бумаг, кои, относясь прямо к гражданскому порядку, по предмету исполнительной и хозяйственной Ученого ведомства, подчинены общим правилам гражданской словесности, есть в сем Управлении дела смешанные,и именно те, в коих лицо гражданское должно говорить о предмете ученом» [там же, с. 82–83]. В наставлениях и руководствах М. Л. Магницкий рекомендует «избегать тех новизн слога, которые повременная литература вводит по затейливости и духу ее периода. Сии блудящие огни, являясь и исчезая, не оставляют по себе следа в языке и не должны портить достоинства деловой словесности подвижностью скоропреходящей моды. Нововводимые слова и обороты имеют свой порядок узаконения и не могут быть упрочены ни произволом современных писателей, ни усердием подражания» [с. 84]. Он советует также «в тех делах, где представление учебного начальства должно быть основано на точном мнении лица или сословия ученого (как, напр., мнение о каком-либо ученом творении, разбор, опровержение или одобрение его), редактору предлежит (так у автора. — О. Н.) стараться перевести точный смысл бумаги схоластической на слог чисто деловый, не ослабив достоинства и красоты ученого рассуждения» [с. 85]. И еще одно замечание М. Л. Магницкого представляется существенным: «В бумагах Ученаго ведомства величайшее неудобство состоит в неловком смешении ученого риторства с некоторым родом ученого подьячества (курсив наш. — О. Н.), которым иногда стараются придать себе вид деловых людей те, кои из ученого звания поступают в секретари университетских советов или безменные заседатели их правлений. Сей двуличный слогь есть верх безвкусия» [с. 85–86].

«Дипломатический слог» ученый образно характеризует как «разговорный язык государств» [с. 86], а его признаками считает ясность, точность, достоинство и утонченность [с. 87]. М. Л. Магницкий подразделяет «дипломатический слог» на три разряда, соответственно жанру и назначению деловых актов. В первый вошли трактаты, сделки и договоры; второй включил официальные ноты, ноты словесные, декларации, манифесты, кабинетные письма, официальные и доверенные записки; третий составили «домашние сношения дипломации»: инструкции, депеши, донесения, извлечения, выписки и обзоры, т. е. «тайные бумаги» [с. 87]. На страницах своего труда М. Л. Магницкий выступает как проникновенный судия и, отходя о предмета обсуждения, допускает лирические отступления, свидетельствующие о его высоких душевных качествах. Он заявляет: «Государственный человек обязан соединять с познаниями великую мудрость. Одна опытность и ум ему недостаточны. В наше время должен он иметь и сердце» [с. 89]. Далее даются отличительные особенности дипломатических актов. Их изображение сопровождает удивительно образный и в то же время лаконичный язык автора. Так, например, он полагает, что в нотах и записках «тонкость оборотов должна соединяться с ясностью, с достоинством всегда присущим, хотя и не так чувствительным; с важностью, хотя менее строгою, нежели в трактатах, декларациях и манифестах. Все яркие цветы должны быть смягчены счастливым выбором оборотов, тонких и убедительных, кои бы соглашали все уважения, даже и в то время, как невозможно уже победить разномыслия» [с. 90]. Рассуждая о свойствах кабинетных писем, М. Л. Магницкий считает, что «в прежнее время были только поздравительные, или утешающие грамоты, так же сухие и однообразные, как те архивные подлинники, с коих списывались. Это было не что иное, как некоторый род словесной геральдики» [с. 91]. В современное автору время изменились их стиль и тональность, но они по-прежнему не вышли из числа дипломатических актов; их составление — большое искусство: «Надобно, чтоб в кабинетном письме было сказано что-нибудь о содержащемся в нем деле; ибо без того нарушилось бы приличное ему достоинство; но в то же время надобно, чтоб ничего не было сказано лишнего, дабы не связать себя обязательством» [с. 92]. И снова М. Л. Магницкий обращается к «государственному человеку» с личным призывом: «Государственный человек должен пи­сать так, как он говорит; ибо предполагается, что он говорит в поряд­ке и известной мере с благородною красивостию и счастливым выбором выражений. Он должен быть бережлив на приводы, враг хвастливой затейливости, внимателен к последствию идей и осторожен в представлении резких истин с нужным смягчением, чужд уновлений (néologisme) и всех подобных притязаний самолюбия; он обязан избегать периодов запутанных и слов, введенных в употребление недостатком вкуса и благоразумия» [с. 94]. Какой порыв филологической страсти, сколько истинного пафоса в этих словах! А далее он заключает: «Для избежания всех сих погрешностей слога, читатель должен припоминать себе то, что мы определили выше: дипломатический слог есть разговорный язык государства. Об нем можно сказать то же, что и о прочих. Кто хочет уверить, убедить, тот должен говорить к сердцу и воображению» [с. 94–95].

Последняя глава книги рассказывает о «словесности государственной», т. е. такой, которая исходит от «лица державного», в отличие от «словесности деловой», источником которой являются правительственные узаконения (см. об этом ранее). Соответственно стилистике державных документов, и автор пишет о них в превосходно-славянском духе: «Слог сих первостепенных актов (манифестов. — О. Н.) Дер­жавной власти, глаголющей о каком-либо непременно великом предмете во услышание обширнейшей Империи, должен быть сообразен с сею важностию лиц, положения и предмета. Язык без напыщения и принужденного набора слов, без изысканности, разборчиво красивый, сильный и краткий, один приличен актам сего рода» [12, с. 101]. Представляя «державную» картину милостивых манифестов (т. е. актов о помиловании), М. Л. Магницкий пишет: «Достоинство их состоит в приятном открытии. Власть Державная никог­да не являет характера, так очевидно священного, как употребляя свое божественное право помилования возвращением отнятой чести, воскрешением потерянных прав. Язык, возвещающий cиe самое величественное на земли (старославянская форма местн. пад. ед. ч. — О. Н.) действие, должен быть ему сообразен» [с. 104]. К «государственной словесности» он относит также царские именные высочайшие указы, рескрипты и грамоты. Последними ученый называет такие акты, «кои жалуются разным сословиям и заключают дарование либо подтверждение дарованных прав» [с. 116], и делит их на два разряда: «грамоты, жалуемые за воинские подвиги казацким войскам», и «грамоты, подтверждающие преимущества разных областей, на особенных правах состоящих». Кроме того, он отмечает и «грамоты на графские и княжеские достоинства» [с. 117].

Конечно, книгу М. Л. Магницкого нельзя назвать в полной мере сугубо лингвистическим трудом: автор преследовал иные цели и задачи, исходившие из практических нужд государственного чиновника его времени. Но мы не вправе оценивать эту во многих отношениях весьма оригинальную и новую работу с позиции сегодняшнего дня. Труд М. Л. Магницкого — это своебразный гимн деловой письменности, историко-культурный памятник и, если угодно, пособие для начинающих изучение этого интереснейшего предмета. Книгу М. Л. Магницкого мы бы назвали еще и «деловой риторикой» — столь ясен ее слог, выгравирован и лаконичен язык, богат и основателен исторический фон риторского мастерства. Один из современных исследователей очень точно подметил качества Магницкого-ученого — автора первого «Руководства к деловой и государственной словесности для чиновников, вступающих в службу»: «…работа показывает М<агницкого> как талантливого стилиста, отличается строгостью, возвышенной поэтизацией “служебного слога”» [2, с. 449]. Книга М. Л. Магницкого — это и «деловая» энциклопедия научных и прикладных знаний о той ветви отечественной словесности, которая имеет уникальную традицию в России по своему влиянию на литературный язык и историческому значению в XVIII–XIX в. и стараниями Михаила Леонтьевича была поднята на один уровень с книжной культурой.

Как читатель, не могу не сказать о собственном ощущении от прочитанной работы. Порой кажется, что перед тобой не ученый труд «канцелярского» свойства, а песнь или ода о «деловой словесности», какие, кстати говоря, правда по другому случаю, сочинял М. Л. Магницкий в молодости. Он отнюдь не формально и не казенным языком рассказывает о столь непростом предмете, как будто желая и читателя погрузить в мир подлинной словесности. В конце книги он сочувственно (и нашему времени) пишет: «В других Государствах весьма большую важность приписывают архивным занятиям. В Пру[c]сии славный Министр Гарденберг, во Франции Кальяр, занимались аналитическим разбором государственных архивов; но там, где дело cиe почитается неважным, архивы оста­ются неразобранными, деловая история со всеми сокровищами ее преданий в пренебрежении, а чиновники, желающие научиться делу из опытности их предместников, от небрежения архивов, в величайшем затруднении сыскать нить, которая могла бы провести их в сем лабиринте. По сему чиновник, который, в какой бы части Управления то ни было, начнет у нас службу свою с изучения архива той части, бросив всякую обыкновенную торопливость к исполнению дел текущих, на верное (так у автора. — О. Н.) опередит всех своих сверстников, приобретя редкую опытность и такое коренное знание в делах, которого другие не имеют» [12, с. 118–119].

Заключая сочинение «некоторыми особыми примечаниями», М. Л. Магницкий намеревался продолжить свой опыт и издать практическую часть: «Ежели настоящий Опыт о деловой и государственной словесности будет иметь успех, то вслед за сим выйдет практическая часть его; в которой, по порядку расположения разных статей, прибраны будут те акты, кои могут служить образцовыми, дабы читатель, изучая правило, мог видеть и лучший пример его исполнения» [12, с. 120]. Принимая во внимание пунктуальность ученого и ясность выстроенной им схемы делового слога, думаем, что она могла бы быть исключительно интересной, разнообразной, богатой с содержательной и формальной сторон. К сожалению, в печати продолжения книги так и не появилось.

В заголовок нашей статьи мы вынесли слова «историограф» и «филолог», хотя в обществе он известен более как самобытный поэт, публицист и деятель народного просвещения. Обсуждаемый труд показал М. Л. Магницкого с другой стороны — как талантливого ученого, верного историческим традициям своей Родины и стремившегося охранить и умножить ее письменные богатства. Здесь он выделился и оригинальными, весьма критическими и отличными в ряде позиций от мнений его современников лингвистическими познаниями, и глубоким историческим видением «деловых» сюжетов. Примечателен и такой факт: «Краткое руководство…» было издано в Москве в типографии «Лазаревых Института Восточных Языков», значит, имело к тому же и признанную научную ценность. Для нас было важным в целом рассказать о нем, показав наиболее актуальные концептуальные идеи ученого, развитые позднее более маститыми языковедами. Но и сейчас, возвращаясь к затронутым им проблемам и намеченным ориентирам, едва ли можно сказать, что половина из того, о чем говорил тогда М. Л. Магницкий, сделана и изучена. Многое и теперь ждет своего исторического момента.

М. Л. Магницкий

Краткое руководство к деловой и государственной словесности для чиновников, вступающих в службу*

его сiятельству

милостивому государю

графу

михаилу семеновичу

воронцову

и пр. и пр.

москва,

Iюня 20-го

1835.

(с. 7) || Найдя прiютъ гостепрiимный на счастливыхъ берегахъ того благословеннаго края, который цвЪтетъ и благоденствуетъ подъ благотворнымъ управленiемъ Вашимъ, составилъ я, изъ старыхъ служебныхъ воспоминанiй, представляемый у него Опытъ. Достоинство его состоитъ только въ томъ, что никто не вздумалъ написать подобнаго Руководства прежде; но польза, по самому предмету его, || (c. 8) кажется несомнЪнною. Вотъ единственное право на украшенiе издаваемой мною книги именемъ славнымъ и въ полЪ ратномъ, и на стражЪ Европейскаго мира, и въ лЪтописяхъ Управленiя Государственнаго.

м. магницкiй

(с. 9)

ВВЕДЕНIЕ

При чтенiи, лучшихъ въ своемъ родЪ, книгъ о Русской Словесности, статья о дЪловомъ слогЪ всегда казалась мнЪ недо­вольно въ нихъ раскрытою, и cie подало случай обдумать вообще машерiю о дЪловомъ и государственномъ слогЪ пристальнЪе. ДолголЪтняя опытность въ службЪ представила множество мыслей и воспоминанiй, которыя приведены будучи въ нЪкоторую связь, составили предлагаемый опытъ.

Онъ не можетъ почесться сочиненiемъ учебнымъ, ибо издается не для учениковъ, а для чиновниковъ, свободно уже владЪющихъ языкомъ, въ томъ положенiи, когда Аристотель желаеть, чтобы они начинали Риторику забывать. || (с. 10)

На себЪ самомъ и на множествЪ молодыхъ людей, вступающихъ въ службу, я испыталъ какъ трудно, выйдя изъ Университета, слЪдовать сему правилу Аристотеля, т. е. не риторствовать въ дЪловыхъ бумагахъ, сгладить педанство школьнаго слога приличiемъ служебнаго, войти въ простоту и добрый вкусъ языка дЪловаго, имЪющаго свои особенныя правила и красоты. МнЪ случалось видЪть молодыхъ чиновниковъ, съ отличнЪйшими способностями и образованiемъ, остановившимися въ нЪкоторомъ родЪ изступленiя, на самомъ порогЪ Департаментской службы, отъ недоумЪнiя: какимъ образомъ, послЪ блистательныхъ ихъ успЪховъ въ Словесности Университетской, послЪ наградъ и ученыхъ степеней, ею прiобрЪтенныхъ, можетъ Столоначальникъ, совсЪмъ не ученый, не только перемарывать выписку изъ дЪла, ими представленную; но и смЪяться (весьма справедливо) надъ неумЪстными красотами ея слога? — Я зналъ одного иъ нихъ, который въ семъ отчаянiи навсегда оставилъ службу. Я видЪлъ Докто || (с. 11) ровъ Философiи, кои, не умЪя сдЪлать порядочной выписки изъ дЪла, не могли отправлять должности Столоначальника въ МинистерствЪ. И все сiе отъ того только, 1-е. что нЪтъ руководства, которое указало-бы студенту, готовящемуся къ службЪ, разницумежду классическою Словесностiю и дЪловою, переходъ отъ одной къ другой, связь ихъ, свойства и правила послЪдней. 2-е. Что люди дЪловые, къ коимъ вступаютъ въ подчиненiе сiи школьные литтераторы[i], или сами ничего не знаютъ, кромЪ слога дЪловаго, которому выучились только опытомъ, или такъ заняты текущимъ дЪломъ, что не имЪютъ досуга, образовать неопытнаго чиновника нужными указанiями, и насмЪшками своими такъ отчаяваютъ щекотливую его гордость, что онъ, для избежанiя непрестанныхъ униженiй, принужденъ бываетъ оставить службу.

ТЪ изъ нихъ, которые, по необходимости, или благоразумiю, рЪшаются перейти сей терновый путь, столько встрЪча || (с. 12) ютъ трудностей къ дЪловому самообразованiю, что очень медленно дЪлаются извЪстными, и не часто доходятъ до высшихъ степеней. Ибо ciи рЪдкiе изъ молодыхъ чиновниковъ, съ наилучшими способ­ностями и неутомимымъ прилежанiемъ, должны идти ощупью и до всего дохо­дить самоучкою. Отъ нихъ тотчасъ требуютъ по службЪ дЪла; а кто укажетъ способъ научиться ему? Скажутъ: читай, по какъ и что читать? Роясь въ АрхивЪ Департамента, какимъ образомъ, по описямъ, обыкновенно довольно сбивчивымъ, человЪку новому выбрать изъ нихъ имен­но тЪ дЪла, которыхъ производство есть самое правильное? Какъ прочесть скоро огромное дЪло? Какъ найти въ немъ бумаги образцовыя? какъ наконецъ составить об­щее понятiе о разныхъ родахъ дЪловыхъ бумагъ, о разныхъ правилахъ сихъ родовъ, и свести всЪ понятiя сiи въ нЪкоторый порядокъ?

Вотъ отъ чего, по моему мнЪнiю, такъ рЪдки у насъ люди въ дЪловомъ и, особли || (с. 13) во, въ государственномъ слогЪ искусные. ВмЪсто соединенiя двухъ Словесностей: учебной и дЪловой, вмЪсто взаимнаго ихъ содЪйствiя на пользу службы, воздвигнуты между ними преграды; съ одной сто­роны отъ ученыхъ, въ томъ ложномъ понятiи, что дЪловый слогъ не есть Словесность, а только языкъ подъяческiй, и что ему учиться не нужно послЪ правилъ об­щей Словесности; съ другой, отъ людей дЪловыхъ, въ равно-ложномъ заключенiи, что классическая Словесность есть одно педанство, ни къ чему въ службЪ негодное. ДЪйствительно не было-бы ничего не умЪстнЪе, какъ самый дЪловый Директоръ Министерскаго Департамента на каθедрЪ Профессора Словесности; но это было-бы еще менЪе странно и особливо но такъ вредно, чЪмъ Профессоръ Словесности Директоромъ Департамента. — Какъ-же согласить Словесность классическую съ дЪловою? Такъ какъ Математика соглашает­ся съ предметами Министерства Финансовъ и Межевыми, Химiя съ управленiями Горнымъ и Медицинскимъ, Астрономiя ст || (с.14) Морскимъ. — Классическая словесность есть приуготовленiе къ дЪловой, и, по настоящему, сiя послЪдняя должна быть, и вЪроятно со временемъ будетъ, введена въ первую, которая безъ того не только не полна, но и главной цЪли своей не достигаетъ; ибо изъ пятидесяти студентовъ, слушающихъ лекцiю Словесности, едва десять готовятъ себя въ Учители и еще менЪе въ Профессоры оной, между тЪмъ, какъ всЪ прочiе имЪютъ въ ней нужду, какъ въ средствЪ вспомогательномъ для другихъ наукъ, и особливо для службы граж­данской или военной, къ которой себя предназначаютъ. СлЪдственно изученiе правилъ дЪловаго слога должно быть необходимымъ и однимъ изъ главныхъ предметовъ классической Словесности.

По сему взглянемъ, хотя поверхностно, на исторiю нашего дЪловаго языка; ибо и для сего предмета историческихъ памятниковъ въ расположенiи приватнаго писателя нЪтъ, и долженъ онъ руководиться однимъ преданiемъ и собственными наблюденiями. || (с. 15)

Нашъ дЪловой слогъ можно разделить, по времени и вкусу его, на три перiода: древнiй, среднiй и новый. Въ мой предметь не входитъ первый; ибо преобразованiе Россiи со временъ Государя Петра Великаго, отъ коихъ начинается среднiй, какъ въ обычаяхъ, такъ и въ нравахъ, провело ме­жду сими двумя перiодами весьма рЪзкую черту, и время, за ней оставшееся, отде­лено отъ насъ, по крайней мЪрЪ въ семъ отношенiи, какъ бы многими вЪками. Я долженъ сказать однакоже, что древняя ДЪловая Словесность наша, отъ духовной Владимiра до правительственныхъ актовъ Царя Алексея Михайловича и Царевны Софiи, составляетъ предметъ тЪмъ болЪе достойный любопытства и изученiя, что мы находимъ въ Исторiи вЪрный слЪдъ къ его познанiю, обширное поле упражненiя, и такiя образцовыя произведенiя, до коихъ въ новомъ едва-ли мы еще дошли; но здЪсь коснулся я сего только для связи.

Слогь всегда несетъ на себЪ общую печать своего времени и частныя тЪхъ от || (с. 16) личныхъ умовъ, кои имъ владЪли. При Го­сударе ПетрЪ Великомъ, дЪловой языкъ наполненъ былъ выраженiями и оборотами иностранными; ибо многiя установленiя, отъ другихъ народовъ заимствованныя, части и даже дЪйствiя ихъ, не имЪли Русскихъ названiй. Писали мало, ибо кpyгoвpaщeнie Государственныхъ отношенiй было медленно и не обширно. Письмо замЪнялось изустными повелЪнiями, личнымъ присутствiемъ, посылкою чиновниковъ. Не было установленiй, опредЪлительно разграничивающихъ власти: законодательную, судную и исполнительную, и постояннаго обсуживанiя (discussion) дЪлъ, предварительнаго ихъ объясненiя на бумагЪ и исторiи хода ихъ, въ извЪстной формЪ. Многiе были съ отличнымъ дарованiемъ чиновники, но слога дЪловаго и государственнаго не было, и потому примЪчательныхъ памятниковъ его отъ сего времени не осталось.

МнЪ случалось, въ 1811 году, имЪть въ своемъ расположенiи бумаги собственной || (с. 17) канцелярии Петра Великаго. ОнЪ состоятъ по большей части изъ черновыхъ Указовъ, кои Государь сей писалъ, по мЪрЪ надобности, гдЪ встрЪтилось между прочимъ на полковыхъ дворахъ двухъ существовавшихъ тогда полковъ Гвардiи; прочiя же суть докладныя записки, переплетенныя въ книги, неизвЪстно кЪмъ сочиненныя, довольно чистымъ по тогдашнему слогомъ написанныя, въ половину ли­ста, съ собственноручными его поправ­ками и добавленiями на поляхъ, такъ связ­ными, что многiя и разобрать никакъ не возможно.

Слогь сей воздЪлывался медленно до временъ Екатерины Второй. Въ Ея царствованiе получилъ онъ нЪкоторый опредЪли­тельный характеръ, но все еще отзывался и въ лучшихъ произведенiяхъ или неупражненiемъ въ Словесности тЪхъ дЪловыхъ писателей, кои, по недостатку воспитанiя, принуждены были образоваться самоучкою, или смЪсью Славянскаго языка съ Русскимъ, которая, по обученiю нЪкото || (с. 18) рыхъ изъ нихъ въ духовныхъ училищахъ, была ими вводима, и долго неправильно почиталась высокостiю слога. Царствованiю Благословеннаго предоставлена была, со всЪми родами славы, и та, которая принадлежитъ Ему за образованiе слога ДЪловаго и Государственнаго: счастливый выборъ и дарованiе людей, Его окружавшихъ, немедленно дали симъ слогамъ отпечатокъ Александрова характера личнаго и Царственнаго. ВсЪ публичные акты его при­няли. На словахъ и на письмЪ открылось обсуживанiе дЪлъ, столь выгодное для воздЪланiя Служебной Словесности. НЪкоторыя Государственныя сословiя полу­чили такое образованiе, которое непремен­но требовало разсужденiй о дЪлахъ при свидЪтеляхъ. Учредились Министерства, кои обсуживанiе дЪлъ и пояснительныя о нихъ разсужденiя перенесли изъ кабинета Государева въ кабинеты Министровъ. ДЪловый и Государственный языкъ чис­тый, сильный и прiятный сдЪлался необходимымъ. Отличнымъ дарованiямъ открылось обширное поле и вЪрный путь къ || (с. 19) возвышенiю. Все на него устремилось и умы классическiе вступили. Одинъ изъ нихъ (*) составилъ эпоху въ нашей ДЪловой и Государственной Словесности. При образованiи Министерства внутреннихъ дЪлъ, вмЪстЪ съ измЪненiемъ коллегiальной формы разныхъ управленiй, на мЪсто приказнаго слога , почитавшагося дотолЪ дЪловымъ, явился во всехъ его актахъ классическiй дЪловой и государственный слогъ. Журналъ того времени, при семъ МинистерствЪ издававшиеся подъ именемъ С. Петербургского, заключаетъ, въ хронологическомъ порядкЪ, всЪ образцовыя произведенiя сего перiода и можетъ служить училищемъ для чиновниковъ, въ гражданскую службу вступающихъ.

Главныя свойства сего преобразованнаго служебнаго слога суть: правильность языка, точность, краткость, благородная простота, и нужная въ разныхъ случаяхъ сила; обогащенiе его смЪлымъ и счастли || (с. 20) вымъ переводомъ многихъ словъ, кои по­читались дотолЪ техническими, или чуж­дыми слогу дЪловому; порядокъ систематически въ изложенiи предметовъ сложныхъ, и согласный съ правилами общей Словесности въ самыхъ краткихъ бумагахъ; приличный каждому акту тонъ. Cie облагороженiе канцелярскаго языка заста­вило неучившихся дотолЪ дЪловыхъ лю­дей учиться, а тЪхъ, кои получили нуж­ное образованiе, привлекло въ Гражданскую и особенно въ Департаментскую службу. Отъ сего произошло то, что когда отличныя дарованiя преобразователя дЪловаго нашего слога возвели его на высшую степень, слогъ, имъ введенный, остался въ образцахъ и людяхъ, имъ образованныхъ въ МинистерствЪ внутреннихъ дЪлъ, и вошелъ въ другiе, особенно-же въ Министер­ство Финансовъ, которое вступило на сей путь непосредственно за первымъ, Два тогдашнiе Министра внутреннихъ дЪлъ и Финансовъ, (*) по доброму ихъ || (с. 21) вкусу и собственной образованности, при­вязали имена свои къ чести сего преобразованiя, умЪя выбирать людей, цЪнить и ободрять отличныя ихъ дарованiя. И такъ собственно съ сего только времени нача­лась у насъ настоящая ДЪловая и Госу­дарственная проза. || (с. 22)

ГЛАВА I

О предметЪ ДЪловой Словесности вообще и различiи ея отъ слога приказнаго

Предметъ ДЪловой Словесности объемлетъ всЪ роды письменныхъ и многихъ изустныхъ сношенiй по всЪмъ частямъ Государственнаго управленiя.

Изъ сего изключить должно предметы Словесности приказной трехъ родовъ:

1-е) Канцелярской Присутственныхъ мЪстъ; 2-е) актовой или той, которая имЪетъ форму, опредЪленную закономъ, на примЪръ: закладная, верующее письмо и проч., и наконецъ 3-е), обрядовой, которая установилась какимъ-то приказнымъ преданiемъ, вошла въ обычай и составила осо­бенный языкъ, не только совершенно варварскiй, но и вредный по обоюдности его выраженiй и удобству разныхъ на немъ увертокъ. || (с. 23)

Сей языкъ ввелся у насъ необходимостiю употреблять людей почти безграмотныхъ, извЪстныхъ подъ названiемъ подъячихъ, кои составили цЪлую свою словесность, для ябеды и разныхъ ихъ пронырствъ удоб­ную и которую передаютъ они, упражненiемъ, отъ отца къ сыну, поколенiями. Симъ доказывается только то, что языкъ особаго рода для сихъ отношенiй существовать долженъ, что его у насъ еще нЪтъ, и что по сему недостатку, классъ совершенно безграмотный и часто ненравственный, ввелъ на мЪсто его какое-то свое нарЪчiе, темное и запутанное, и имен­но по сему, для него, во всЪхъ смыслахъ выгодное.

Безчисленное множество дЪлъ и особен­но продолженiе ихъ въ нижнихъ инстан-цiяхъ, происходятъ безъ сомнЪнiя отъ сего искаженiя приказнаго языка, но его поправить искуственнымъ образомъ невоз­можно. — Воспитанiе дЪтей приказнослужительскихъ и облагороженiе сего несча­стного доселЪ класса порядочнымъ со || (с.24) держанiемъ, равно какъ и распространенiе воздЪланности служебнаго языка изъ мЪстъ высшаго Правительства на низшiя, введется нечувствительно привычкою и нЪкоторымъ родомъ обычая, но не иначе какъ постепенно и медленно.

Мы важный уже шагъ сдЪлали въ томъ, что такъ можемъ нынЪ говорить о семъ языкЪ, который не болЪе двадцати двухъ или трехъ лЪтъ назадъ почитался дЪловымъ и былъ уважаемъ даже людьми Госу­дарственными.

И такъ предметъ сего Опыта есть только дЪловый языкъ, употребляемый высшими Государственными сословiями и ли­цами, и главнЪйшими, подъ ними, мЪстными Начальниками.

Словесность Государственная, т. е. языкъ актовъ, отъ лица Державной вла­сти непосредственно исходящихъ, состав­ляеть особый предметъ 11-й главы сего Опыта. || (с. 25)

Общiя свойства языка дЪловаго суть: правильность, чистота, краткость, благородная простота, точность и приличiе. Для избЪжанiя повторенiй все cie будетъ по­дробно раскрываемо въ особенномъ изъясненiи каждаго рода ДЪловой Словесности.

ОТДЪЛЕНIЕ I

О раздЪленiи ДЪловой Словесности на разные роды

Власть Державная, въ какихъ бы формахъ и видахъ на охраненiе общественнаго порядка она ни дЪйствовала, издаеть акты трехъ родовъ: законодательные, судные и распорядительные.

По сему и слогь ДЪловый, въ общемъ его раздЪленiи, не можеть быть иной какъ:

I. Законодательный.

II. Судный и

III. Распорядительный (т. е. исполни­тельный, Полицейскiй). Сей послЪднiй имЪетъ разныя части: || (с. 26)

1. Военную.

2. Дипломатическую.

3. Гражданскую, которая еще подраздЪляется,

на

а. Собственно

Полицейскую.

б. Финансовую.

с. Ученую.

ОТДЪЛЕНIЕ II

О СлогЪ законодательномъ

Законы наши суть велЪнiя Державной власти, въ разныхъ видахъ издаваемыя.

Они имЪютъ свои особенные роды и свой порядокъ утвержденiя въ силу зако­на и обнародованiя.

По особеннымъ родамъ своимъ, законы наши раздЪляются на общiе или мЪстные, либо частные или временные. Первые могутъ быть коренные, a тЪ и другiе дополнительные, истолковательные, новые, или въ отмЪну дотолЪ существовавшихъ издаваемые. || (с. 27)

Порядокъ утвержденiя какого-либо опредЪленiя Державной власти, въ силу закона бываеть различенъ, и именно:

1. Онъ непосредственно выражаеть Ея волю.

2. Онъ выражаеть волю Ея на непосред­ственный докладъ какого-либо Государственнаго сословiя, либо лица.

3. Онъ выражаеть волю Ея на мнЪнiе Государственнаго сословiя или лица, высшимъ Государственнымъ сословiемъ, по Ея велЪнiю, обсужденное.

BсЪ сiи роды опредЪленiй Державной власти облекаются въ силу закона двумя способами: подписомъ Лица Державнаго, или письменнымъ объявленiемъ Его воли, чрезъ такого Государственнаго чиновни­ка, коему право cie предоставлено.

Какъ рЪчь о ДЪловомъ слогЪ ограничивается тою чертою , гдЪ дЪла доходятъ || (с. 28) до высшихъ Государственныхъ сословiй и Лица Державнаго, то изданiе актовъ Державной власти въ разныхъ ихъ видахъ, отнесено къ высшему роду ДЪловой Словесности, т. е. къ Государственной, состав­ляющей предметъ второй главы сего Опы­та. СлЪдовательно къ ДЪловой Словесности принадлежатъ собственно только тЪ бу­маги, кои восходятъ на утвержденiе Лица Державнаго; а исходящiя отъ Него составляютъ предметъ Словесности Государ­ственной.

Проэкть закона, при восхожденiи его отъ какого-либо лица или сословiя на утвержденiе Державной власти, долженъ пройти разныя степени его составленiя, кои суть :

1.Собранiе встЪхъ свЪдЪнiй, къ обсужденiю предмета необходимыхъ.

2.Представленiе ихъ въ связи и соображенiе сь проэктмъ закона. || (с. 29)

3.Обсужденiе всЪхъ сихь отношенiй дЪла въ совокупности, окончательное объ ономъ заключенiе, и наконецъ

4. Представленiе сего заключенiя на уваженiе Державнаго Лица вмЪстЪ съ проэктомъ закона, къ утвержденiю Его подносимаго.

СТАТЬЯ I

О правилахъ законодательнаго слога при собранiи первыхъ свЪдЪнiй

При собранiи первоначальныхъ свЪдЪнiй, къ обсужденiю проэкта закона нужныхъ, особенно наблюдать должно точность и простоту; ибо всякое опереживанiе мнЪнiй, и сужденiе, столь свойственное неопыт­ности чиновника, желающаго упражнять свое кpaснорЪчiе и выказать свои способ­ности, весьма вредно на сей первой степе­ни дЪловаго исполненiя. ЗдЪсь должны быть только, такъ сказать, механически собираемы всЪ первоначальные матерiалы къ дЪлу, въ хронологическомъ порядкЪ и собственномъ ихъ видЪ, съ величайшею || (с. 30) точностiю. Выводимые въ сей родъ справки законы должны быть выписаны, сколь можно, слово въ слово. А тЪ изъ нихъ, кои по обширности, будучи въ подлинникЪ представлены, для облегченiя читателей извлечены, должны сохранить, при существенномъ ихъ смыслЪ, самый слогъ своего времени; ибо нерЪдко неосмотрительный замЪнъ одного слова другимъ несвойственнымъ, перемЪняетъ разумъ закона и искажаеть мысль законодателя.

Достоинство собирателя первоначальныхъ свЪдЪнiй, къ проэкту закона нужныхъ, состоитъ единственно въ выразумЪнiи смысла, въ обширнЪйшемъ, сколь мож­но, объемЪ предЪловъ дЪла, которымъ онъ заняться долженъ, и въ точномъ исполненiи даннаго ему порученiя. ВсЪ свои спо­собности и вниманiе долженъ онъ порабо­тить на то время сему терпЪливому розысканiю, понимая всю важность своею труда для занятiй послЪдующихъ.

Въ дЪлЪ служебномъ нЪтъ работы низ || (с. 31) кой и отвязанной отъ важныхъ соображенiй ума обширнаго.

СТАТЬЯ II

О представленiи первоначальныхъ свЪдЪнiй и соображенiи ихъ съ проэктомъ закона

Когда первоначальныя свЪдЪнiя о какомъ-либо перемЪняемомъ или вновь предложенномь законЪ собраны, тогда дЪло о семъ предметЪ вступаеть во вторую его степень.

ЗдЪсь отбрасывается все лишнее, оста­вляется только то, что необходимо, и начинается соображенiе съ проэктомъ за­кона, которое состоитъ въ предварительномъ изъясненiи: 1) необходимости пополненiя, объясненiя, перемЪны или отмЪны прежняго закона; 2) истолкованiе или служебно-ученое раскрытiе разума предлагаемаго проэкта, и наконецъ 3) самый текстъ его. || (с. 32)

Въ запискЪ о необходимости перемены закона должно быть:

а.) Историческое изложенiе обстоятель­ства, служившаго къ тому поводомъ.

b.) Изъясненiе причинъ, непремЪнно требующихъ сего дЪйствiя законодательной власти, и опредЪленiе степени, до которой существующiй законъ измЪняется, то есть объясненiе, дополненiе, отмЪна или перемЪна его предполагаются.

с.) Доказательство, что представляемый законъ основанъ на общемъ правЪ и приспособленъ къ разуму нашего Государственнаго и Гражданскаго права.

d.) Истолкованiе нЪкоторыхъ статей проэкта, кои, по сжатости законодательнаго слога, могутъ требовать объясненiя не въ смыслЪ, который, какъ увидимъ ни­же , для всякаго долженъ быть легко понятенъ, но въ побудительной къ нимъ причинЪ. || (с. 33)

Въ первой части сей записки (а) слогъ долженъ быть историческiй, простой и ясный, безъ всякаго украшенiя; ибо достоин­ство его состоитъ единственно въ быстромъ и потому краткомъ представленiи произшествiй, по большей части слушателямъ извЪстныхъ, и только для свя­зи и будущаго соображенiя припоминаемыхъ. ЧЪмъ кратче всё существо начала дЪла представлено, тЪмъ вступленiе лучше.

Вторая часть (b) можетъ, ежели нуж­но, вмЪщашь разсужденiе и раздробленiе (analyse), коихъ предметы могутъ быть напримЪръ: 1. перемена положенiя Имперiи въ географическомъ, статическомъ, политическомъ или торговомъ ея отношенiи; 2. время, измЪненie обычаевъ или нравовъ; 3. небывалый случай, котораго прежнее законодательство не предвидЪло; 4. злоупотребленiе, подъ бывшiй законъ подкравшееся, и проч.

Сiя часть записки требуетъ слога ме || (с. 34) нЪе cyxaro, чЪмъ историческiй, и допуска­еть уже нЪкоторыя красоты изложенiя прiятнаго и, въ извЪстной мЪрЪ, ученаго. Но ни красота сiя, ни ученость не должны отзываться школою. Достоинство дЪловаго слога и добрый вкусъ его допускаютъ ихъ въ той только мЪрЪ, какъ могутъ онЪ быть терпимы въ отношенiяхъ Государственныхъ, или въ общемъ разговорЪ просвЪщенныхъ дЪловыхъ людей, но не болЪе; ибо нЪтъ приличiя лицу подчи­ненному читать предъ сословiемъ, составленнымъ изъ особъ гораздо его высшихъ и опытнЪйшшхъ, ученый трактатъ въ видЪ наставника.

Въ третей части (с) излагается дЪло юридически и сколько можно простЪе, дабы ученая затЪйливость не дала ему вида диссертацiи и не остановила, сею вспомога­тельною только къ нему статьею, хода главныхъ обстоятельствъ. Всякiй чиновникъ, докладывающiй по какому-либо предмету, долженъ прежде всего понять свою обязанность: онъ не учитель, но исполни || (с. 35) тель подчиненный, котораго долгъ есть только облегчить трудъ судящихъ приготовительнымъ обработанiемъ дЪла , извЪстнаго имъ лучше докладчика, по ихъ долговременной опытности и обширнЪйшему кругу гражданскаго дЪйствiя.

Истолкованiе статей проэкта представляемаго закона (d) есть только нЪкоторый родъ объяснительнаго примЪчанiя о побудительной ихъ причинЪ, которая изъ самаго дЪла не очевидна и къ ясности полнаго о немъ понятiя нужна. ПримЪчанiя ciи должны быть только по необходимо­сти допущены и сколь можно кратки. Ибо онЪ часто, въ рукахъ неопытныхъ чиновниковъ, вмЪсто объясненiя дЪла, затемняютъ его, отводя вниманiе на предметъ постороннiй, или сами требуя особыхъ поясненiй, или загромождая дЪло безполезными ссылками, либо напрасно объясняя то, что никакого объясненiя не требуетъ. || (с. 36)

СТАТЬЯ III

Обсужденiе всЪхъ отношенiй представляемаго дЪла въ совокупности и окончательное по оному заключенiе

Когда всЪ принадлежавщiя кь дЪлу свЪдЪнiя и самый текстъ предлагаемаго закона, судящимъ его сословiямъ, выслушаны, тогда открывается разсужденiе. ЗдЪсь по всякому вЪроятiю можеть и должно имЪть мЪсто законодательное прЪнiе. Частный образъ мыслей, познанiя болЪе или менЪе обширныя, страсти, виды лич­ные, превосходство дарованiй, однихъ предъ другими, даръ слова, болЪе или менЪе сильный, даютъ обыкновенно, при первомъ докладЪ, особливо въ многочисленномъ сословiи, такой видъ дЪлу, что не легко за­ключить: въ чемъ состоитъ мнЪнiе большинства членовъ? — Установленiе разрЪшать сie обстоятельство собиранiемъ голосовъ, не всегда къ тому достаточно; ибо часто, вмЪсто двухъ различныхъ мнЪнiй, пред­ставляется ихъ пять или шесть. Какъ || (с. 37) тутъ поступить докладчику, который долженъ составить рЪшительный протоколъ или докладъ, при поднесенiи проэкта закона на окончательное утвержденiе Дер­жавной власти, съ краткимъ и яснымъ изложенiемъ всего дЪла?

ЗдЪсь раскрывается искуство и опыт­ность докладчика. Онъ быстро замЪчаетъ существо различiя мнЪнiй и словесно пред­ставляя самое краткое и осторожное изъ нихъ извлеченiе, даетъ средство ПредсЪдателю собранiя положить решительный вопросъ, отъ котораго все постороннее и побочное само собою отпадаетъ. Люди, кои спорили о несущественномъ, или говорили разными словами одно и тоже, пристаютъ къ мнЪнiю которой либо изъ двухъ сторонъ, и дЪло входитъ въ законный свой порядокъ.

Но искуство cie докладчика не легко прiобрЪтается; онъ долженъ дойти до него, при нужномъ дарованiи, при ловкомъ дарЪ слова, долговременнымъ упражненiемъ, и употреблять его, не увлекаясь никакимъ || (с. 38) пристрастiемъ; но съ однимъ чистымъ побужденiемъ блага общаго. Иначе страстное его выраженiе не только не успокоитъ страстныхъ пренiй, но возбудитъ и ожесточитъ ихъ; ибо люди рЪдко публично изъясняютъ свой образъ мыслей съ совершеннымъ безстрастiемъ и отчужденiемъ личныхъ видовъ тщеславiя, своекорыстiя или самолюбiя, и потому докладчикъ долженъ употребить въ семъ случаЪ всю ловкость оратора, не имЪя его оружiй; ибо не имЪетъ права на убЪжденiе, а долженъ только, по долгу секретаря, представить разно-мыслящимъ[ii] какъ бы собственное ихъ мнЪнiе въ согласительмомь извлеченiи, и тЪмъ уронить, мимоходомъ и непримЪтно, все посторонЪнее и свести сущность многихъ мнЪнiй въ одинъ положительный вопрос.

Искуство cie тЪмъ труднЪе, что письменнаго слЪда къ нему въ дЪлахъ найти не можно. Молодому чиновнику должно руко­водиться наблюденiемъ за отличнЪйшими иэъ тЪхъ людей, коихъ мЪсто онъ нЪкогда занять можетъ, и ихъ наставленiями. Они || (с. 39) ему откроютъ, что сей родъ докладнаго такъ сказать ораторства, предъ какимъ ли­бо законодательнымъ сословiемъ, представ­ляеть великiя трудности, требуетъ наблюденiя систематическаго и тЪмъ болЪе внимательнаго и тонкаго, что сверхъ общаго понятiя о страстяхъ, во всЪхъ людяхъ дЪйствующихъ, въ каждомъ дЪлЪ встречается множество видовъ, соображенiй и пристрастiй мЪстныхъ.

ЗдЪсь должно сказать нЪсколько словъ о такомъ предметЪ, который, почитаясь отъ многихъ совершенно ничтожнымъ, имЪетъ всегда большое влiянiе на прiятность до­клада, а весьма часто и на успЪхъ самаго дЪла: о чтенiи. ВсЪ думаютъ, что читать умЪютъ, и между тЪмъ дарованiе хорошо читать дЪловую бумагу, предъ какимъ либо сословiемъ, весьма рЪдко. Читатель, не изучившiй внимательно сего искуства, обыкновенно впадаетъ въ одну изъ двухъ главнЪйшихъ погрЪшностей: или, выучась дЪловому чтенiю самоучкою, онъ представляеть себЪ, что оно есть нечто иное, || (с.40) какъ чтенiе обыкновенное, которое нуж­но только оподъячитъ, старается читать громко и по приказному выраженiю бойко; предается своему голосу, не зная имъ управить, забываетъ общiя правила чтенiя, и наилучше написанную бумагу до того изказитъ, что достоинство ея делается для слушателя непримЪтнымъ; или декламируетъ, какъ на университетской каθедрЪ. То и другое, каждое въ своемъ родЪ, равно несносно и утомительно для слушателей, а для дЪла вредно. Между сими двумя край­ностями есть средина, которую каждому находить для себя довольно трудно; ибо долго учиться надобно опытомъ и на счетъ такихъ людей, коихъ первое понятiе о докладчикЪ не рЪдко рЪшаетъ служебную судьбу его на будущее время.

Докладчикъ есть дЪловой ораторъ, котораго главный предметъ состоить въ томъ, чтобы съ успЪхомъ провести поручен­ное ему дЪло, какимъ либо сословiемъ или лицемъ правительственнымъ. Наружность его и приступъ къ чтенiю должны быть || (с. 41) цЪли сей сообразны: скромны, тихи и, во всемъ смыслЪ слова, приличны; ибо съ перваго на него взгляда слушатель къ нему, или противъ него уже предубЪждается.

Онъ долженъ знать всю важность и силу дЪловаго чтенiя. Оно требуеть, чтобы приготовляемыя къ докладу бумаги были четко и исправно переписаны, дабы ни связность почерка, ни недостатокъ, либо неисправность знаковъ препинанiя его не затрудняли. Оно должно начинаться до­вольно тихо, съ постепеннымъ возвышенiемъ голоса, и продолжаться плавно, дабы каждое слово имЪло время дойти до самаго отдаленнаго изъ слушателей. Голосъ читателя долженъ непримЪтно возбуждать особенное вниманiе на мЪстахъ важныхъ, указывать переходы отъ одного предмета къ другому, быть ускоряемъ на матерiяхъ, уже читанныхъ и только для связи либо порядка вводимыхъ, и прiостанавливаться на главныхъ раздЪленiяхъ, для отдыха какъ читателя, такъ и слушателей. Но при семъ опять должно избЪгать двухъ || (с. 42) крайностей: декламацiи, которая въ дЪловомъ чтенiи всегда неумЪстна и странна, и протяжности, часто несправедливо при­нимаемой неопытными читателями за ясность и плавность, которая томитъ и усыпляеть вниманiе, равно какъ и нестер­пимая однообразность чтенiя.

СТАТЬЯ IV

О представленiи закона на утвержденiе Державной власти и слогЪ его текста

Когда сословiе, обсуждавшее проэкть за­кона, положило свое окончательное на него мнЪнiе, одобривъ его совершенно, или съ некоторыми условiями, какъ то: поправками, либо переменами; тогда поступаетъ дЪло на разсмотрЪнiе, а законъ на утвержденiе Лица Державнаго.

Бумага, которою cie дЪйствiе испол­няется, именуется докладомъ.

Докладъ долженъ представлять кратко всю исторiю подносимаго въ проэктЪ за || (с. 43) кона, т. е. а) причину, побудившую къ его составленiю; b) мнЪнiе о немъ законодательнаго сословiя; с) перемены, въ ономъ сдЪланныя. Причина, всегда уже извЪстная Лицу Державному, ибо по Его повелЪнiю дЪло начато, должна быть изъяснена кратко, для припомятованiя. Изъ мнЪнiй должно быть взято одно существенное, и только къ важнымъ перемЪнамъ въ проэктЪ относящееся; ибо подробность докладу не прилична и безполезна, потому что, на случай надобности, можеть быть всегда усмотрена изъ заключающагося въ дЪлЪ протокола, который для сего обык­новенно къ докладу приносится. О перемЪнахъ текста несущественныхъ и маловажныхъ, также, по сей причинЪ, упоми­нать нЪтъ надобности.

Слогъ доклада долженъ быть повЪствовательный, безъ особой сжатости краткiй и отличающiйся благородною простотой. Подобающее Верховной власти высокопочтенiе, должно въ немъ повсюду само собою выражаться, но къ стати, безъ уси || (с. 44) лiя и неумЪстныхъ похвалъ, всегда противныхъ высокому чувству и благородной скромности Лица Державнаго.

Тексть закона, какого-бы рода онъ ни былъ, (ибо о каждомъ родЪ въ особенности сказано будеть въ послЪдствiи) долженъ быть написанъ, смотря по большей или меньшей его сложности, съ нужнымъ раздЪленiемъ на Главы, ОтдЪленiя и Параграфы. РаздЪленiе cie должно быть не произ­вольное, но естественное, постепенному раскрытiю матерiи и воли Законодателя. Какъ оно дЪлается только для порядка изложенiя и ясности его, то и не должно затемнять дЪла собственною сложностью и введенiемъ излишнихъ подраздЪленiй и, а ограничиваться необходимЪйшими. Въ матерiи несложной нЪтъ нужды въ принужденномъ ея раздЪленiи.

Законъ есть выраженiе Державной воли на охраненiе общественнаго порядка, къ общему свЪдЪнiю и исполненiю издаваемое. По сему естественно, что воля сiя долж || (с.45) на быть изъяснена: а) съ достоинствомъ; b) съ ясностiю, дабы каждый могь понять законь; с) кратко, дабы легко было его упомнить; d) опредЪлительно, дабы не могла она подвергаться кривому толку недоразумЪнiя или злонамЪренности.

И такъ общiя свойства законодательнаго слога суть: опредЪлительность, краткость, леность и благородная простота; ему равно не приличны и многословныя изъясненiя, и неудобопонятная сжатость, и высокопарность. Какъ скоро точная опредЪлительность законодательнаго слога строго соблюдена, то всЪ прочiя его свойства какъ-бы истекаютъ изъ нея; ибо вЪрное извлеченiе неразрывной цЪпи предложенiй, одно цЪлое составляющихъ, само собою не потерпитъ не только ни одного лишняго слова, ниже произвольной перестановки словъ, и симъ по необходимости образуется слогъ краткiй, ясный и простой.

Законъ, по разнообразно формъ его, мо­жеть быть: || (с. 46)

I. Уложенiе или Учрежденiе.

II. Уставь или Положенiе.

III. Инструкцiя или Наставленiе.

IV. Указъ.

V. Манифестъ.

1. Уложенiе или Учрежденiе, Уставъ или Положенiе, имЪютъ свойства общiя, съ некоторыми только по предмету ихъ оттЪнками.

Смотря по обширности своей, они раздЪляются на Части, Главы, ОтдЪленiя, Статьи и Параграфы.

РаздЪленiе cie необходимо, какъ для естественнаго порядка изложенiя, такъ для легчайшаго припамятованiя и скораго, въ нужномъ случаЪ, прiисканiя каждой статьи.

Въ раздЪленiи семъ должна быть соблюдена самая строгая правильность, съ избЪжанiемъ схоластическихъ раздробленiй и тонкостей. || (с. 47)

Общее раздЪленiе матерiи должно состав­лять Главы; подраздЪленiя ея, ОтдЪленiя, кои по самой только необходимости могутъ быть еще дЪлимы на Статьи; ибо большая раздробительность, вмЪсто по­рядка и ясности, произвела-бы, напротивъ, смЪшенiе и темноту.

Слогь сего рода законовъ долженъ быть повсюду равенъ, т. е. единообразенъ во всЪхъ частяхъ Уложенiя, Устава или Положенiя, дабы малЪйшая смЪсь высокаго съ низкимъ, или перемЪна тона повелительнаго на истолковательный, либо убЪждающiй, не нарушили достоинства, закону свойственнаго.

Cie искуство, ненарушимо выдержать приличный тонъ, въ большомъ и сложномъ законоположенiи весьма трудно; ибо редакторъ говоритъ не за себя, языкомъ для него необыкновеннымъ, и въ сочиненiи не разомъ пишущемся, непрестанно cie положенiе свое припоминать, себЪ долженъ. || (с. 48)

ПримЪръ и чтенiе лучшихъ въ семь родЪ произведенiй въ то самое время, какъ писать надобно, всего удобнЪе настроиваютъ слогъ редакцiи на приличный ей тонъ.

Такъ образуются отличные Деловые и Государственные писатели; и тотъ кто, ослЪпясь высокимъ мнЪнiемъ о собственномъ дарованiи, по самонадЪянiю прене­брежеть cie средство, никогда таковымъ не будеть.

2. Инструкцiя или Наставленiе какому ли­бо сословiю и лицу, могутъ быть временныя или постоянныя. (ЗдЪсь не говорится объ Инструкцiяхъ дипломатическихъ, которыя отнесены къ особому отдЪленiю.)

ОнЪ суть: или пояснительное дополненiе къ закону, или законъ временный, въ ожиданiи постояннаго, или руководство въ такомъ чрезвычайномъ обстоятельствЪ, къ которому общiе законы приложены быть не могутъ. || (с. 49)

Слогъ Инструкцiи долженъ быть сообразенъ: во первыхъ съ важностiю сословiя или лица, коему она дается; во вторыхъ съ ея предметомъ или обстоятельствомъ.

Смотря по симъ условiямъ, тонъ наставительный, изъясненiя подробныя, положительность повелЪнiя, соразмЪряются.

Каждая Инструкцiя должна имЪть свое, болЪe или менЪе, краткое вступленiе, и по изложенiи положительныхъ предписанiй, приличное заключенiе, въ которомъ въ разнообразныхъ выраженiяхъ обыкновенно изъявляется довЪрiе ПовелЪвающаго къ точному исполненiю изъясненной Имъ во­ли, и уверенность, что для успЪха въ ономъ, опытность, усердiе и дЪятель­ность сами дополнять все то, что въ наставленiи не могло вмЪститься.

ОттЪнки уваженiя къ сословiе или довЪренности и благоволЪнiя къ лицу, Инструкцiю получающему , изъявляются, кромЪ положительнаго ихъ изъясненiя, то || (с. 50) номъ ея. Слова: предписываю, приказываю, замЪняются выраженiями поручаю, ожидаю отъ васъ, вы не оставите, мнЪ прiятно будетъ, и прочее.

Выраженiя: вы имЪете, cie имЪетъ быть и прочее, въ Инструкцiяхъ сословiямъ избЪгаются, какъ слЪды языка приказнаго, а къ лицамъ замЪнены могуть быть по­велительными: объявите, наблюдите, вы не оставите, cie должно быть, и прочее.

3. Указы Именные, какъ акты, оть Дер­жавной власти непосредственно исходящiе, принадлежать къ статьЪ о Государ­ственной Словесности, почему здЪсь надлежало-бы говорить только объ Указахъ Правительствующаго Сената и MЪстъ Присутственныхъ; но какъ первые имЪютъ свою извЪстную форму, а Указы разныхъ Присутственныхъ МЪстъ потому только такъ именуются, что MЪста сiи не могутъ издавать иначе присвоенныхъ имъ распоряженiй, какъ именемъ Императорскаго Величества: то родъ сихъ бумагъ и || (с. 51) относится къ Обрядовой Словесности, о коей говорено уже въ особой статьЪ.

Сюда бы принадлежали Именные Ука­зы и Манифесты, при коихъ издаются какiе-либо особенные Уставы или Положенiя; но какъ и сiи акты проходять въ составЪ самихъ узаконенiй всЪ степени разбора и обсужденiя, то о слогЪ ихъ, послЪ статей предшествовавшихъ, остается сказать только: 1-е, что они не входя ни въ какiя подробности истолкованiй или объясненiй, должны единственно излагать главныя черты, духъ дЪла, то есть при­чину новаго законоположенiя; существо его; отмЪны въ законодательномъ, либо распорядительномъ порядкЪ, имъ производимыя; указанiе отношенiя его къ су­ществующему порядку, и 2-е, что слогъ ихъ, при краткости и простотЪ законодательнаго, долженъ отличаться отъ него нЪкоторою степенью важности, свойственной такому акту, который какъ-бы освЪщаетъ самый законъ въ его достоинство и силу. || (с. 52)

ОТДЪЛЕНIЕ III

СТАТЬЯ II

О СлогЪ Судномъ

Именные Указы по дЪламъ Суднаго по­рядка принадлежать къ статьЪ о Государственномъ СлогЪ. Указы Правительствующаго Сената и разныхъ Присутственныхъ MЪстъ, равно какъ доклады, опредЪленiя, журналы и протоколы, просьбы, жалобы, аппеляцiи и проч., имЪютъ свою особенную форму.

СлЪдовательно, здЪсь должно обратить вниманiе на тЪ только необрядовыя бумаги порядка Суднаго, кои за сими исключенiями остаются.

ОнЪ суть: 1-е. ОтвЪты и Объясненiя судящихся или судимыхъ, и 2-е, МнЪнiе судящихъ.

Въ бумагахъ перваго рода искуство ре­дактора, доказывающаго чьи либо право || (с. 53) или невинность, состоитъ: а) въ пораженiи противника своего его собственнымъ оружiемъ, указанiемъ на его противорЪчiя, на его нарушенiе закона, формъ и прили­чiй; ибо cie есть лучшiй приступъ къ защитЪ своихъ правъ или лица, потому что послЪ сего, ежели онъ хорошо и справед­ливо сдЪланъ, облегчается недостатокъ доказательствъ положительныхъ, сокра­щается трудъ дЪлать ихъ на притязанiя или обвиненiя, опровергнутыя; доказательства или оправданiя, въ послЪдствiи приводимыя, получаютъ вспомогательную силу, которая предварительно располагаеть судящихъ въ ихъ пользу. b) Въ простомъ порядочномъ и удобномъ къ упамятованiю изложенiи, которое для сего, сверхъ правильнаго расположенiя и связи, должно быть облегчено естественными раздЪленiями, для соблюденiя коихъ, ежели бумага противника расположена, какъ то часто бываеть , съ намЪренiемъ, неправильно и темно, должно составить изъ нея для отвЪта извлеченiе точное, но правильное и ясное, указавъ гдЪ нужно, какъ-бы мимо || (с. 54) ходомъ: повторенiя, запутанность, темноту и проч. с) Въ приводЪ сверхъ доказательствъ юридическихъ, подкрЪпленiй и доводовъ нравственныхъ. ЗдЪсь однакоже нужна тонкая разборчивость и строгое соображенiе сего способа съ законнымъ порядкомъ и приличiями. d) Въ возбужденiи въ пользу свою всЪхъ благородныхъ чувствъ судящаго Сословiя. е) Въ приличномъ выборЪ для каждой статьи защиты или оправданiя того тона, который ей свойственъ: скромнаго и безпристрастнаго, при указанiи на злонамеренность и ошибки противника; холоднаго при отстраненiи его запутанностей и темноты, безъ малЪйшаго изъявленiя подозрЪнiй въ какомъ ли­бо дурномь, съ его стороны, намЪренiи: сильнаго и разительнаго, по ясности доводовъ, при доказательствахъ нравственныхъ; пылкаго и благороднаго, при возбужденiи въ судящихъ чувства, къ успеху дЪла нужнаго.

Въ разсужденiи слога мнЪнiй лицъ судящихъ, не надобно забывать, что хотя || (с. 55) кругъ сего краснорЪчiя не столько у насъ обширенъ, какъ въ тЪхъ Государствахъ, гдЪ предметы Суда гражданскаго и уго­ловного предоставлены свЪдЪнiю публики, но онъ имЪетъ свою великость и цЪль равно благородную. Защита правъ, чести и личной безопасности гражданина; огра­да утЪсненной вдовы и сиротъ беззащитныхъ, безъ похвалъ многочисленныхъ слу­шателей, безъ обнародыванiя въ повременныхъ изданiяхъ, тЪмъ благороднЪе , чЪмъ болЪе безкорыстны.

Расположенiе мнЪнiя должно быть со­образно роду его предмета, лицу его изъявляющему, мЪсту, предъ коимъ оно изъясняется, и потому оно можеть быть весьма разнообразно; но общiя правила отвЪтовъ и объясненiй, предъ симъ изложенныя, въ нЪкоторой мЪрЪ и къ нему при­ложены быть могуть. || (с. 56)

ОТДЪЛЕНIЕ IV

III. О СлогЪ Управленiй распорядительныхъ

ЗдЪсь не будеть говорено, какъ-бы слЪдовало по порядку, о ДЪловомъ СлогЪ Духовнаго Управленiя; ибо сохраненъ будучи постояннымъ преданiемъ во всей чистотЪ и достоинствЪ своего особеннаго харак­тера, онъ не имЪеть нужды въ указанiи, ни недостатка въ примЪрахъ къ подражанiю.

Слогъ Управленiй распорядительныхъ есть:

1. Военный

а) Полицейскiй

2. Гражданскiй b) Финансовый

c) Ученый

d) Дипломатическiй

О слогЪ Военномъ

Акты Военнаго Управленiя имЪютъ многie виды и именно: || (с.57)

1. Приказы

Приказы Высочайшiе или военные Манифесты принадлежатъ къ слогу Государственному.

Приказы текущiе имЪютъ свою форму.

СлЪдовательно здЪсь идеть рЪчь о тЪхъ только приказахъ, кои составляютъ особенный родъ воззванiй, въ разныхъ случаяхъ, къ войскамъ, отъ высшихъ лицъ Воинскаго ВЪдомства.

2. Воинскiя воззванiя къ жителямъ заграничныхъ мЪстъ, дЪйствующими армiями занятыхъ.

3. Реляцiи о сраженiяхъ.

4. Донесенiя о дЪйствiяхъ армiи.

5. Военныя Записки и Журналы.

О Воззванiяхъ къ Войскамъ

Возванiя къ войскамъ могуть быть: || (с. 58)

1. Прiуготовительныя, предъ выступленiемъ въ походъ, или предъ вступленiемъ вь непрiятельскую, неутральную, ли­бо союзную землю.

2. Предъ сраженiемъ, или приступомъ.

3. Благодарныя, послЪ приступа, сраженiя, или войны.

Общiй характеръ сихъ воззванiй состоитъ въ простотЪ, благородствЪ и краткости. Военачальникъ, торжественно говорящiй къ войску, долженъ употреблять языкъ солдатскiй, но не низкiй.

Надобно учиться сему языку изъ Исторiи нашихъ современныхъ войнъ, отъ на­чала отечественной, съ нужною разборчивостью.

Мы не упоминаемъ здЪсь о языкЪ Суворова, хотя весьма часто въ примЪръ ставимомъ; ибо онъ принадлежить ему одному и, выходя изъ всЪхъ обыкновенныхъ пра || (с. 59) вилъ, не можеть быть предметомъ подражанiя, и во всЪхъ къ тому попыткахъ выходилъ страннымъ и неумЪстнымъ. Суворовъ принадлежить кь лицамъ неповторяемымъ.

Прiуготовительныя воззванiя къ войскамъ заключаются обыкновенно: а) въ краткомъ и сколь можно простомъ изложенiи ихъ предмета; b) въ возбужденiи къ охраненiю строгаго воинскаго порядка, должнымъ уваженiемъ къ вЪроисповЪданiю того края, въ который армiя вступаетъ; избЪанiемъ всякаго рода насилiй; сохраненiемъ жизненныхъ потребностей для армiи и жителей; пощадою спокойныхъ гражданъ, ихъ имущества и правъ личныхъ и проч; с.) въ изъявленiи благородной наде­жды въ томъ на войско, къ которому говорится; d.) въ воспоминанiи собственныхъ его доблестей въ подобныхъ положенiяхъ.

Воззванiя къ войскамъ предъ сраженiемъ, или приступомъ, должны заключать въ || (с. 60) себЪ краткое, но простое и сильное возбужденiе всЪхъ благороднЪйшихъ чувствъ вЪры, вЪрноподданства и любви къ Отечеству. Въ сiи рЪшительныя минуты великодушнЪйшато самопреданiя войновъ[iii] за BЪpy, за Царя, за Отечество, слабы и холодны рЪчи, напыщеенныя воспоминанiемъ прежнихъ блистательныхъ подвиговъ, или будущей славы въ потомствЪ. Изъ легiоновъ Римскихъ одинъ Хрисппанскiй назывался Громоноснымъ. BЪpa, присяга и любовь къ Царю и Отечеству суть тЪ святыя чувства, которыя одни просла­вили воинство наше отъ поля Куликовскаго до приступа къ ВаршавЪ, и сими только высокими побужденiями долженъ дЪйствовать редакторъ, но благородно, сильно и кратко.

Слогь надутый и даже разцвЪченный здЪсь былъ-бы неумЪстенъ; ибо предметъ воззванiя такъ высокъ и торжественъ самъ собою, что наборъ словъ не только не придалъ-бы ему силы и красоты, но ослабилъ и охладилъ-бы его. Въ воззванi || (с. 62) яхъ сего рода не должно также скрывать опасностей предпрiятiя, ниже выставлять слабости непрiятеля и своего надъ нимъ превосходства; ибо cie унижаеть славу ycпЪxa, обманываеть не надолго , дЪлаетъ внезапную опасность ужаснЪе, и нарушаеть довЪрiе на будущее время. Слав­ный Римскiй Полководецъ, ступивъ на берегъ Африки, предупреждаетъ Легiоны свои, что они должны пройти степи песчанныя, не встречая воды и подвергаясь зною; но прибавляеть въ тоже время: Ни­кто не увидитъ меня первымъ ни у ucmoчника, ни въ тЪни! Вандейскiй Генералъ Ларошь Жакеленъ говоритъ солдатамъ предъ началомъ сраженiя: Если я пойду впередъ — ступайте за мною; ежели побЪгу — убЪйте меня; ежели умру — отмстите! Воть истинно воинское краснорЪчiе: прав­дивость, презрЪнiе къ неизбЪжнымъ опасностямъ, решимость раздЪлять ихъ, и примЪръ, убЪдительнЪйшiй всякаго краснорЪчiя.

Характеръ военного слога есть благо || (с. 62) родная простота и краткость. ВыдЪлан­ные и длинные перiоды, слова языка высокаго въ немъ неумЪстны. Положенiе Военачальника, говорящаго къ воинамъ большой армiи, или жителямъ обширнаго края, въ такую минуту, когда должна рЪшиться участь цЪлаго народа, или славы его, такъ само по себЪ важно, что невоз­можно придать ему высокости искуственной. Всякая риторская затЪйливость толь­ко ослабила-бы великость положенiя и обстоятельствъ.

СамонадЪянность и тщеславныя угрозы равно унижаютъ важность сего рода воззванiй; ибо лице, себя выставляющее, мало въ сихъ случаяхъ и ничтожно предъ Богомъ браней, столь присущими мысли и совЪсти каждаго въ решительную минуту сраженiй. Ничто не представляетъ зрЪлища болЪе благороднаго и умилительнаго, какъ сила и слава, скромностiю украшенныя, и Военачальникъ, въ семь духЪ говорящiй, непремЪнно возбудитъ чувства самыя благородныя. || (с. 63)

Хотя примЪры сего рода краснорЪчiя весьма часто встрЪчаются въ нашей Воен­ной Истюрiи, но подражать имъ нужно съ величайшею разборчивостью, равно какъ и вообще языку славныхъ Полководцевъ новейшаго времени; ибо часто тЪже самыя слова, которыя они говорили въ тЪхъ-же самыхъ положенiяхъ, въ устахъ Полководца не историческаго, производятъ совсЪмъ про­тивное дЪйствiе.

Благодарныя воззванiя къ войскамъ послЪ победы, овладЪнiя крЪпостью, или по окончанiи похода, должны представлять крат­кое воспоминанiе славныхъ дЪянiй и ихъ послЪдствiя, но безъ преувеличенiя и хвастовства; ибо Военачальникъ не долженъ забывать, что благодаря и выхваляя воинство, имъ предводимое, онъ въ тоже время себя самого хвалитъ, и потому обязанъ дЪлашь cie съ величайшею осмотрительностью, какъ принужденную жертву собственной скромности, по одной необходимой благодарно­сти къ своимъ сослуживцамъ и неизбеж­ной справедливости приносимую. || (с. 64)

Таковъ былъ всегда языкъ славныхъ витязей. Война Революцiонная ввела тоть испорченный тонъ самохвальства, обидныхъ выраженiй, угрозъ и прорицанiй, который казался блистательнымъ при неимовЪрныхъ ycпЪxaxъ Наполеона; но и въ устахъ его вышелъ смЪшнымъ, по собственному его признанiю, послЪ первой неудачи.

5. Реляцiи о сраженiяхъ

Искуство писать Реляцiи, независимо оть слога , совершенно повЪствовательнаго, состоить главнЪйше въ порядкЪ расположенiя и непрерывной связи слЪдующихъ одна за другою реляцiй; онЪ суть сокра­щенный журналъ войны, и потому 1-е, тЪ, для кого онЪ пишутся, начальство или публика, должны прежде всего быть пре­дувЪдомлены, кратко и съ избЪжанiемъ, сколько можно, техническихъ выраженiй Стратегiи, о мЪстномъ положенiи военнаго зрелища и главной цЪли предпрiятiя. 2-е, О приблизительной силЪ обоюдныхъ войскъ. 3-е. О движенiяхъ, кои связываютъ частныя сраженiя съ общими бытвами[iv], и 4-e, О ихъ || (с. 65) послЪдствiи. Посему слогъ Реляцiй столько-же разнообразенъ, какъ и предметы ихъ. Онъ нЪкоторымъ образомъ ученый или дидактическiй и во всемъ, что относится къ Военной Топографiи, Стратегiи и ТактикЪ; историческiй при повЪствованiи движенiй и дЪйствiй; сильный и красивый при описанiи сраженiй, битвъ, отличныхъ дЪянiй; но красоты его должны употребляться безъ расточительности, и быть просты и сильны не риторствомъ, но самымъ существомъ искусно разсказываемаго произшествiя и дЪянiй.

Несообразность въ нарушенiи сего пра­вила нигдЪ такъ не чувствительна, какъ въ Исторiи Италiйскаго похода нашего безсмертнаго Суворова. Все, что онъ писалъ и диктовалъ самъ, несеть на ceбЪ печать простоты и величiя славныхъ витязей Древности; все, что писано редакторомъ, тогда при немъ бывшимъ, и именно Реляцiя о чудесномъ переходЪ чрезъ Альпы, есть самое надутое риторство, тЪмъ болЪе не умЪстное; что напыщен || (с. 66) ность слога не могла возвеличить самаго дЪйствiя: Суворовъ съ горстью храбрыхъ, связывающихъ бревна своими шарфами, для перехода чрезъ пропасти, подъ смертоноснымъ огнемъ занятыхъ непрiятелемъ высотъ и ущелiй; Суворовъ, прошедшiй съ ними чрезъ льды и снЪга С-тъ Готарда! на что тутъ краснорЪчiе? — Разсказъ, какъ можно болЪе простой и точный, довольно краснорЪчивъ однимъ его предметомъ.

РЪчь о семъ припоминаеть мнЪ великолЪпнЪйшее надгробное слово, которое было невзначай произнесено самому Суворову, при погребенiи тЪла его. Гренадеры несли гробъ Героя въ ту теплую церковь Александро-Невской лавры, гдЪ оно положено. Одному изъ ихъ начальниковъ, который самъ мнЪ cie разсказывалъ (Флигель-Адъютантъ Маринъ,) показалось, что дверь въ Церковь узка; онъ закричалъ Гренадерамъ: Постойте, ребята, не пройдетъ! — Пройдеть! отвЪчалъ одинъ изъ нихъ; тутъ-ли прохаживалъ! — Вотъ истинно военное краснорЪ || (с. 67) чiе. — Приличный памятникъ Суворову, — но другому не годится.

4[v]. Донесенiя о дЪйствiяхъ Армiи

Превосходство сего рода Донесенiй состоятъ въ такомъ порядкЪ, въ такой ясности изложенiя, помощiю коихъ читающiй могъ-бы, такъ сказать, не толь­ко видЪть, какъ-бы однимъ взглядомъ, расположенiе Армiй: своей и непрiятельской; но по обоюдному ихъ положенiю, по опорамъ и чертамъ ихъ военнаго дЪйствiя, по сосредоточенiю въ томъ или другомъ мЪстЪ дЪйствующихъ силъ, могъ-бы предвидЪть будущiя сраженiя, и, по человЪческимъ вЪроятiямъ, предугадывать ихъ послЪдствiе. ЗдЪсь требуется языкъ холодный, описательный, безъ малЪйшей прикрасы; совершенство сего стратегическаго разсказа состоитъ единственно въ такомъ представленiи, ясномъ, порядочномъ и простомъ, расположенiи военныхъ силъ, которое-бы въ послЪдствiи только постепен­но раскрывалось, какъ развертываемая картина. — Посему необходимо въ началЪ || (с. 68) каждаго изъ послЪдующихъ донесенiй, кратко и ловко связывать повествуемое, безъ повторенiя, съ тЪмъ, на чемъ послЪднее донесенiе остановилось. Лучшiе при­меры сего рода бумагъ можно видЪть въ книгахъ о войнахъ Наполеона, гдЪ разныя подчиненныя лица главныхъ Штабовъ отдаютъ сего рода отчеты начальнику его Штаба; но не въ тЪхъ военно-политическихъ актахъ, кои называлъ онъ Бюльтенями и въ которыхъ до того все иска­жено и лживо, что въ самой Францiи произошла оть нихъ пословица: онъ лжетъ, какъ бюльтень.

5. О Военныхъ Запискахъ и Журналахъ

ЗдЪсь рЪчь идетъ единственно о бумагахъ служебныхъ, слЪдователыю записки и журналы, служа, временно, подробнымъ донесенiемъ о военныхъ событiяхъ армiи или корпуса, должны въ послЪдствiи со­ставить офицiальный матерiялъ для Воен­ной Исторiи Государства. ОнЪ суть военно-ученыя лЪтописи. Различiе ихъ состоитъ только въ томъ, что Журналъ заклю || (с. 69) чаеть въ себЪ одни произшествiя тактическiя, наружныя явленiя Стратегiи; а Записка, можеть, давая отчетъ о какомъ бы-то ни было военномъ произшествiи, раскрывать политическiя обстоятельства, или послЪдствiя, показывать стратегическiй очеркъ всего плана кампанiи, или бытвы. По сему и слогъ сихъ сочиненiй долженъ быть различенъ: Журналъ требуетъ одного порядка и точности изложенiя, краткости чуждой всЪхъ мЪлочныхъ подробностей и избЪжанiя малЪйшихъ у-крашенiй[vi]. — Записка, напротивъ, вмЪщая разсужденiя политическiя, виды высшей Стратегiи, и не связываемая технически­ми выраженiями Тактики, кромЪ общихъ, допускаеть не только всЪ красоты благороднЪйшаго слога, но разнообразiемъ своихъ предметовъ представляеть всЪ къ нему средства. Сухость Журнала была-бы ей порокомъ.

Само собою разумеется, что того рода военныя записки, кои представляются разнымъ воинскимъ Начальствамъ въ видЪ || (с. 70) довЪренныхъ донесенiй о какихъ-либо обзорахъ (поля предполагаемой битвы, расположенiя непрiятельскаго стана и пр.) составляютъ особенный разрядъ, въ которомъ нужно одно опредЪлительное и точное донесенiе о данномъ порученiи.

Вообще въ семъ родЪ сочиненiй избЪгать неумЪстныхъ (хотя впрочемъ и хорошихъ) украшенiй слога, гораздо труднЪе , чЪмъ расточать ихъ. И cie должно памятовать особенно Военнымъ Редакторамъ; ибо они будучи, по большей части, и дЪйствующими лицами и историками, непримЪтно увлекаются чувствомъ самаго ремесла своего, въ какой-то особенный родъ восторга, котораго человЪкъ постороннiй, холодный читатель, ни мало не раздЪляетъ.

ОТДЪЛЕНIЕ V

О СлогЪ Гражданскомъ

Гражданскiй слогъ, Управительный (administratif) разделяется на собственно По || (с. 71) лицейскiй, Финансовый, Ученый и Дипломатическiй.

1.О слогЪ Полицейскомъ

Слогъ Полицейскiй собственно принадлежитъ къ одному Министерству Внутреннихъ дЪлъ и высшимъ подъ нимъ Губернскимъ Начальствамъ.

Ходъ сихъ вЪдомствъ, имЪя единообразное основанiе (учрежденiе Министерства Внутреннихъ ДЪлъ) и предметъ одинъ (Полицiю), отличается отъ прочихъ Министерствъ Гражданскихъ быстротою и краткостiю обряда, по свойству части исполнительной. BсЪ входящiя бумаги, къ Министру, Директорамъ Департамента или высшимъ Губернскимъ Начальникамъ вступающiя, при первомъ ихъ обозрЪнiи получаютъ обрядовое свое движенiе слЪдующимъ ихъ раздЪленiемъ: онЪ суть или особенно важныя или текущiя, или служащiя продолженiемъ, либо окончанiемъ какого[-]либо производящагося уже дЪла, или слЪ || (с. 72) дующiя къ свЪдЪнiю. По симъ родамъ своимъ получаютъ онЪ при докладЪ ихъ пер­воначальную надпись: первыя, доложить особенно, немедленно: вторыя, къ соображенiю, т. е. внести въ вЪдомость, въ ста­тистическую табель и пр.; третьи, съ дЪломъ доложить; четвертыя, къ свЪдЪнiю.

ТЪ дЪла изъ бумагь сихъ, которыя слЪдують къ разрЪшенiю Министра, представляются въ видЪ Докладныхъ Записокъ. Докладная Записка сего рода составляется сколь можно кратко, представляя одно существо дЪла, въ порядкЪ изложенное. За симъ изложенiемъ слЪдуетъ Справка, т. е. или историческое представленiе того, что по сему дЪлу въ производствЪ его уже было, или указанiе подобнаго дЪла, котораго рЪшенiе можетъ служить правиломъ и въ дЪлЪ производимомъ, либо законы и постановленiя, предметъ дЪла разрЪшающiя. За Справкою слЪдуетъ МнЪнiе Департамента. Ciе MнЪнiе, будучи одо­брено Министромъ вполнЪ, или съ нЪкоторыми ограниченiями и перемЪнами, со || (с. 73) ставляетъ въ дальнЪйшемъ производствЪ МнЪнie Министра.

Сiи Докладныя 3aписки, смотря по важности ихъ предмета, образуютъ основное производство дЪлъ Полицейскаго разряда; ибо на нихъ собственно весь дальнЪйшiй ходъ его бываетъ основанъ. Изъ нихъ составляются Доклады и Докладныя Записки Государю, въ Комитетъ Гг. Министровъ, Донесенiя Правительствующему Сенату, Сообщенiя Министрамъ, Предписанiя высшимъ подчиненнымъ Министер­ству лицамъ.

Порядочное, ясное и прiятное изложенiе Докладной Записки изъ донесенiя, иногда запутаннаго и сбивчиваго, а часто и темнымъ слогомъ, съ безполезнымъ многорЪчiемъ составленнаго, весьма трудно, осо­бливо при поспЪшности къ назначенному сроку и множествЪ дЪлъ. Такого рода бумаги надобно внимательно прочитать, схватить, такъ сказать, изъ нихъ разумъ дЪла забывъ образъ его изложенiя, напи || (с. 74) сать снова. Справка, составляемая обыкновенно тЪмъ, кто держить дЪла отдЪленiя, или выбираеть ее въ АрхивЪ, представляется тоже въ сыромъ видЪ, т. е. въ дурной выпискЪ предшествовавшихъ произшествiй и обстоятельствъ дЪла, съ избыткомъ законоположенiй, прииадлежащихъ и не принадлежащихъ къ нему, и все cie часто набрано бываеть безъ долж­ной связи и нескладнымъ языкомъ; ибо сего рода черная работа, скучная и не­благодарная, оставляется обыкновенно людямъ, къ Редакцiи другаго рода не употребляемымъ. ЗдЪсь мастерство состоитъ въ соглашенiи слога сего, по большей части, уродственнаго, съ слогомъ самой Записки, и въ краткомъ только указанiи тЪхъ законовъ и положенiй, кои къ дЪлу прямо относятся.

МнЪнiе Департамента выходитъ само собою изъ соображенiя послЪдней бумаги съ предшествовавшими обстоятельствами и законами, положенiями или бывшими примЪрами. || (с. 75)

Въ слогЪ сего рода бумагъ должно старательно избегать всякаго притязанiя на Литераторство. Важность дЪловаго изложенiя требуетъ языка чистаго, выражающаго съ точностью и должною опредЪлительностью свой предметъ, и не терпитъ ни малЪйшей затЪи и прикрасъ.

Есть бумаги, по части Управительной, менЪе стЪсненныя въ ихъ слогЪ. Таковы суть мнЪнiя о различныхъ Государственныхъ предметахъ, вразсужденiи[vii] общихъ предохранительныхъ мЪръ: обезпеченiя, продовольствiя, здравiя или безопасности общественной. ЗдЪсь общiя начала сей части управленiя, касаясь различныхъ ча­стей Государственной науки, не только въ Гражданскомъ, но и въ Политическомъ ея отношенiи, открываютъ обширное поле свЪдЪнiямъ и дарованiю Редактора, и даютъ полную свободу перу его. СвЪдЪнiя Историческiя, начала Экономiи Политической, наукъ Естественныхъ, соображенiя Политическiя, Торговыя и Воинскiя, со всЪмъ разнообразiемъ слога, имъ свойствен || (с. 76) наго, всЪ права и выгоды разсужденiя ученаго и часто приличныя движенiя КраснорЪчiя, въ его расположенiи.

Отчеты Министерства Внутреннихъ ДЪлъ требуютъ благородной красоты въ изложенiи съ просшошою и скромностью разсказа. Высокiй предметъ внутреннаго благоустройства великой Имперiи, посте­пенное раскрытiе обще принятыхъ мЪръ къ охраненiю здравiя, безопасности и нравовъ ея; разнообразiе произшествiй въ странахъ и климатахъ противуположныхъ, пятидесятью народами обитаемыхъ; движенiе населенiя, переселенiй, хлебопашества, скотоводства, винодЪлiя, внут­ренней торговли и промышленности, суть тЪ богатые предметы, кои призываютъ Редактора, отличными дарованiями одаренного, составить изъ сухихъ и часто справочныхъ только отчетовъ, подчиненныхъ Министерству Начальствъ, работу трудную, но богатую разнообразiемъ и красотою.

Ему предлежитъ тЪмъ обширнЪйшее || (с. 77) поле ДЪловаго КраснорЪчiя, что на нашемъ языкЪ весьма мало писано о предметахъ Государственнаго Управленiя, и все, что произведетъ онъ изящнаго, будетъ въ семъ родЪ образцовымъ.

Исполнительная часть Гражданскаго Управленiя подвержена иногда особеннаго рода отъ всЪхъ прочихъ, дЪловой поспЪшности такого свойства, что множество разнообразныхъ дЪлъ должны быть доло­жены въ одно время и почти, такъ ска­зать, въ одной и той же бумагЪ, безъ нарушенiя ихъ порядка и особенно нужной правильности въ ихъ производствЪ. МнЪ случилось видЪть весьма примечательный примерь сего. — Въ цвЪтущiй перiодъ Министерства Внутреннихъ ДЪлъ, нужныхъ къ докладу Государя дЪлъ скопилось необыкновенно много, по стеченiю разныхъ чрезвычайныхъ обстоятельствъ; между тЪмъ Государь отъЪзжалъ внезап­но, на довольно долгое время. Около четырехъ сотъ Записокъ надлежало изготовить и представить въ докладъ не болЪе || (с. 78) одного или двухъ часовъ. Въ одинъ день, изъ сего множества разнородныхъ и нъкоторыхъ довольно обширныхъ бумагъ, сдЪлана одна раздЪленная на статьи. Каж­дая статья заключала кратко полное содержанiе одной изъ большихъ Записокъ въ свЪдующемъ видЪ.

Такое-то Начальственное лице доноситъ, представляетъ то и то, или и спрашиваетъ разрЪшенiя на такой-то предметъ.

Справка. Законы постановляютъ то и то, или недавно было подобное дЪло и разрешено такъ.

Заключенiе. Полагается утвердить распоряженiе, или предоставить на уваженiе такого-то мЪста, или лица и проч.

Статьи о дЪлахъ текущихъ подобраны были вмЪстЪ; о важнЪйшихъ-же читаны существеннЪйшiя мЪста изъ подробныхъ Записокъ. || (с. 79)

И такимъ образомъ одной сей методой доклада въ одинъ или два часа разрЪшено такое множество дЪлъ, не терпевшихъ отлагательства, что одно исполненiе повелЪнiй заняло на нЪсколько недЪль всЪ Департаменты Министерства.

ПримЪръ сей приведенъ здЪсь для того только, чтобъ показать, какъ необходимо для ycпЪха дЪлъ въ части Исполнительной, знать самый прiемъ, отъ котораго онъ зависитъ.

ОТДЪЛЕНIЕ VI

О слогЪ финансовомъ

Слогъ ceгo Управленiя, въ исполнитель­ной его части, подходитъ подъ правила Гражданскаго слога вообще. По части Счетной имЪетъ свои особенныя формы; по части Ученой, какъ-то Горной и Монетной, остается въ положенiи иностранной примЪси языка техническаго, которую наслЪдовали мы отъ употребленiя при || (с. 80) учрежденiи сего управленiя, еще въ царствованiе Царя АлексЪя Михайловича, отъ НЪмецкихъ мастеровъ и производителей Рудокопнаго и Монетнаго дЪла.

Не прежде какъ въ 1810-мъ году, вмЪстЪ съ системою Кредитныхъ Установленiй, со введенiемъ смЪтъ и отчетовъ Министра Финансовъ, съ гласностiю движенiя нЪкоторыхъ частей его управленiя, возникла необходимость составить Русскiй языкъ Финансовый. Тогдашнему Министру, Гра­фу Гурьеву, принадлежитъ честь начальнаго его введенiя. Не взирая на то, что на нашемъ языкЪ нЪтъ еще не только сочиненiй, ниже переводовъ такихъ книгъ о Финансахъ, изъ коихъ можно-бы было заимствовать нужныя выраженiя, необхо­димость говорить о Финансовыхъ предметахъ, публичному разсужденiю дотолЪ не подлежавшихъ; счастливый выборъ лю­дей, по сей части употребленныхъ мало по малу составили нашъ ДЪловый Финан­совый языкъ, объемлющiй всЪ предметы, Государственнаго кредита, чуждый словъ || (с. 81) чужеземныхъ и до превосходной ловкости достигшiй во всЪхъ самыхъ тонкихъ оттЪнкахъ Финансовыхъ предметовъ. Но и тутъ должно по справедливости припомнить, что бумаги, предшествовавшiя учрежденiю Министерства Финансовъ и въ коихъ въ первый разъ изложились (въ 1810 году) начала съ того времени введенныхъ у насъ Кредитной и Монетной системъ, служили и въ семъ родЪ образами и принадлежатъ тому-же дарованiю, которое способствовало общему преобразованiю нашей ДЪловой и Государственной Словесности, какъ выше показано.

Справедливо предполагая, что чиновникъ, по сей части образовать себя желающiй, прежде всего изучилъ виимательно Науки Финансовыя и Государственнаго Хозяйства въ лучшихъ и наименЪе мечтательныхъ авторахъ, и совершенно понялъ то, что, называясь вообще кредитомъ, составляетъ искуство умножать богатство дЪйствительное вообразимою его представительностью, такъ сказать цЪнностiю || (с. 82) въ общемъ довЪрiи; остается ему читать образцовыя сочиненiя Высшаго Кредитнаго Управленiя на отечественномъ языкЪ, начиная съ 1810 года; ибо тамъ увидитъ онъ, какъ сей языкъ у насъ возникалъ, и во всей силЪ и красотЪ его разкрывался. Отличное дарованiе, о коемъ мы говорили, сняло слЪпокъ его съ лучшихъ Французскихъ авторовъ, и потому языкъ сей части, чуждый отвлеченности и тяжелаго многословiя писателей НЪмецкихъ, у насъ положителенъ, ловокъ и прiятенъ, даже въ предметахъ, наименЪе по видимому занимательныхъ.

ОТДЪЛЕНIЕ VI[viii]

О СлогЪ Ученаго ВЪдомства

НигдЪ такъ не чувствительна недозрЪлость ДЪловаго слога, какъ въ вЪдомствЪ Ученомъ, гдЪ сливаются, такъ сказать, два языка: Гражданскiй и Ученый, не соединяясь между собою и даже часто другъ друга портя. KpoмЪ тЪхъ бумагъ, кои, || (с. 83) относясь прямо къ Гражданскому порядку, по предмету исполнительной и хозяйственной Ученаго вЪдомства, подчинены общимъ правиламъ Гражданской Словесности, есть въ семъ Управленiи дЪла смЪшанныя,и именно тЪ, въ коихъ лице гражданское должно говорить о предметЪ ученомъ. Таковы Уставы и Учрежденiя разныхъ учебныхъ мЪстъ, правила и наставленiя имъ, отчеты Министерства въ общемъ ходЪ просвЪщенiя, направленiи и успЪхахъ народнаго воспитанiя и пр. ЗдЪсь, судя по лицамъ, къ коимъ относится рЪчь, долженъ быть выбираемъ и слогъ. Уставы и Учрежденiя должны согласоваться съ общими правилами о редакцiи Законовъ и Положенiй, выше изъясненными; ибо Законъ относится къ исполненiю не однихъ ученыхъ, и всЪми равно долженъ быть понимаемъ. Наставленiя и руководства, собственно ученыя, на пр. о порядкЪ экзаменовъ, направленiи и духЪ преподаванiя нЪкоторыхъ наукъ и пр., должны быть писаны слогомъ, свойственнымъ учености; но и тутъ избегать надлежитъ тона схо || (с. 84) ластическаго, одной Профессорской каθедрЪ приличнаго и всегда отъ лица Гражданскаго Начальства страннаго и неумЪстнаго; ибо предполагаеть нЪкоторое желанie выказать ученость, несовместное съ достоинствомъ особы начальственной. Въ бумагахъ сего рода нужно также избЪгать тЪхъ новизнъ слога, которыя повре­менная Литература вводитъ по затЪйливости и духу ея перiода. Сiи блудящiе огни, являясь и исчезая, не оставляютъ по себЪ слЪда въ языкЪ и не должны портить достоинства ДЪловой Словесности, по­движностью скоропреходящей моды. Нововводимыя слова и обороты имЪютъ свой порядокъ узаконенiя и не могутъ быть упрочены ни произволомъ современныхъ писателей, ни усердiемъ подражанiя.

Въ отчетахъ Министерства, въ перiодическихъ изданiяхъ отъ него исходящихъ, и въ прочихъ сего рода сочиненiяхъ, нужно, чтобы предметы, касающiеся самыхъ высокихъ частей учености, и даже отвлеченные были излагаемы не только слогомъ со || (с. 85) вершенно понятнымъ для каждаго, но npiятнымъ и заманчивымъ; ибо пишутся не для ученыхъ, кои въ пресыщенiи схоластизма мало симъ родомъ чтенiя занимаются.

Въ тЪхъ дЪлахъ, гдЪ представленiе Учебнаго Начальства должно быть основано на точномъ мнЪнiи лица или сословiя ученаго (какъ на пр. мнЪнiе о какомъ-либо ученомъ творенiи, разборъ, опроверженiе или одобренiе его), Редактору предлежитъ стараться перевести точный смыслъ бумаги схоластической на слогъ чисто дЪловый, не ослабивъ достоинства и красоты ученаго разсужденiя.

Въ бумагахъ Ученаго вЪдомства величайшее неудобство состоитъ въ неловкомъ смЪшенiи ученаго риторства съ нЪкоторымъ родомъ ученаго подъячества, которымъ иногда стараются придать себЪ видъ дЪловыхъ людей тЪ, кои изъ ученаго званiя поступаютъ въ Секретари Университетскихъ СовЪтовъ, или въ || (с. 86) БезмЪнные ЗасЪдатели ихъ Правленiй. Сей двуличный слогь есть верхъ безвкусiя.

ОТДЪЛЕНIЕ VII

О СлогЪ Дипломатическомъ (*)

Слогь Дипломатическiй есть, такъ ска­зать, Разговорный языкъ Государствъ, принимаемыхъ за лица нравственныя. Cie опредЪленiе достаточно показываетъ, что || (с. 87) принадлежности его должны быть: ясность, точность, достоинство и утонченность оборотовъ. Независимо отъ сихъ отличительныхъ его свойствъ, разнообразятъ оный и тЪ предметы, о коихъ Дипломатъ говорить долженъ.

Трактаты, СдЪлки и Договоры составляютъ первый его разряд.

Во вторый входятъ Офицiальныя Ноты, Ноты словесныя, Декларацiи, Манифесты, Кабинетныя письма и, наконецъ, офицiальныя и довЪренныя Записки. ВсЪ сiи бумаги, на равнЪ съ Трактатами, подлежать большей или меньшей гласности.

Третiй и послЪднiй разрядъ составляютъ такъ сказать домашнiя сношенiя Дипломацiи: Инструкцiи, Депеши, Донесенiя, Извлеченiя, Выписки, Обзоры, словомъ всЪ тЪ бумаги, кои остаются тайными.

Бумаги, входящiя въ два первые разряда, непрепремЪнно и главнЪйше требуютъ яснос || (с. 88) ти и достоинства, соразмЪрнаго говорящему лицу (собирательному и нравственному.)

Весь мiръ внемлеть, Державство, Богомъ установленное, освящаетъ сiи неизгладимые глаголы, ВЪчная Истина разсматривать ихъ будеть, добросовестность за нихъ ручается, потомство станетъ судить ихъ, или страдая за нихъ, или поль­зуясь ихъ плодомъ; наконецъ злонамЪренность подстерегаеть, дабы истолковать превратно то, что перо Дипломата завЪщало рЪзцу Исторiи и отважило на сомни­тельную удачу будущности. Неясность и неопредЪлительность сдЪлокъ Дипломатическихъ давали нерЪдко честолюбiю достаточные предлоги къ пролитiю цЪлыхъ рЪкъ крови. Наконецъ недостатокъ въ Декларацiяхъ и Манифестахъ не разъ доставлялъ выгоды злоумышленности и ослаблялъ самыя твердыя намЪренiя. Особ­ливо въ наше время, когда все извЪстно, все разсказываютъ, все судятъ, на все дЪлаютъ примЪчанiя, трудность ciя увеличилась, а отвЪтственность сдЪлалась тя || (с. 89) гостнЪе. Государственный человЪкъ обязанъ соединять съ познанiями великую мудрость. Одна опытность и умъ ему недостаточны. Въ наше время долженъ онъ имЪть и сердце.

Независимо отъ тЪхъ свойствъ слога Дипломатическаго, кои мы наименовали, есть еще между показанными разрядами разница, которую обязаны мы читателямъ нашимъ приметить: Трактаты, Конвенцiи и прочiе акты сего рода напол­няются выраженiями, такъ сказать, техническими, коихъ употребленiе какъ-бы освящено Дипломатическимъ преданiемъ. Сiи выраженiя въ бумагахъ втораго раз­ряда должны быть употребляемы съ боль­шою разборчивостью. Въ нихъ должна по­стоянно господствовать совершенная про­стота, тЪсно соединенная съ тономъ достоинства и нЪкоторою спокойною и важною силой, которая не преувеличиваеть своихъ выраженiй. Гипербола не прилична Могуществу, коего каждое слово имЪеть свой положительный вЪсъ, гораздо превос || (с. 90) ходнЪйшiй силы оборотовъ и выраженiй. Что касается до бумагъ менЪе гласныхъ, какъ Homъ, Записокъ и проч.; то въ нихъ тонкость оборотовъ должна соединяться съ ясностью, съ достоинствомъ всегда присущимъ, хотя и не такъ чувствительнымъ; съ важностью, хотя менЪе строгою, нежели въ Трактатахъ, Декларацiяхъ и Манифестахъ. ВсЪ яркiе цвЪты должны быть смягчены счастливымъ выборомъ оборотовъ, тонкихъ и убЪдительныхъ, кои бы соглашали всЪ уваженiя, даже и въ то время, какъ невозможно уже побЪдить разномыслiя. Словомъ: Нота, Записка долж­на убЪждать въ какомъ-либо правЪ, не разбережая выгодъ, прямымъ къ нимъ прикосновенiемъ. Она должна, съ искусною бережливостью, выставлять самыя безопасныя стороны сомнительнаго дЪла; жаловаться съ кротостiю; указывать ошибки, или ви­новность безъ презрительства. Она на­брасываеть на сановитое изваянiе истины такой полупрозрачный покровъ, который бы, смягчая всЪ черты ея, не сокрывалъ ни одной. || (с.91)

Записки даютъ дарованiю болЪе про­стора. Но офицiальныя Ноты, будучи заключены въ тЪснЪйшей рамЪ, часто представляютъ трудности, приводящiя редактора въ отчаянiе. Онъ долженъ избЪгать въ бумагахъ сего рода запутанности и растяженiя. Сжатый обрядностью самой стЪснительной, обязанъ онъ казаться свободнымъ. Металлъ долженъ наполнить сосудъ не черезъ край и не застыть при наливанiи.

Скажемъ нЪсколько словъ о Кабинетныхъ Письмахъ. Они въ прежнее время были только поздравительныя, или утЪшающiя грамоты, такъ-же сухiя и однообразныя, какъ тЪ архивные подлинники, съ коихъ списывались. Это было не что иное, какъ нЪкоторый родъ Словесной геральдики.

НынЪ, когда Державныя Лица дЪйствуютъ и изъясняются непосредственно, Кабинетныя письма сдЪлались весьма важ­ными, и трудность писать ихъ тЪмъ ста || (с. 92) ла заботнЪе, чЪмъ рана, въ которую они заключены, болЪе стЪснена, а выраженiе вышло опредЪлительнЪе. Надобно, чтобъ въ Кабинетномъ письмЪ было сказано что нибудь о содержащемся въ немъ дЪлЪ; ибо безъ того нарушилось-бы приличное ему достоинство; но въ тоже время надобно, чтобъ ничего не было сказано лишняго, дабы не связать себя обязательствомъ. — Таковъ опасный выборъ, среди котораго долженъ держаться Редакторъ сихъ писемъ.

Перейдемъ къ четвертому разряду. ЗдЪсь гораздо менЪе принужденности, но неопредЪлительность равно вредна. Бывали Ми­нистры, коихъ Депешей не можно было читать иначе, какъ въ выпискахъ, и Ми­нистерства, которыхъ Инструкцiи могли быть понимаемы только въ отрывкахъ. Самые важные переговоры нередко разстроивались отъ несообразiя Инструкцiй и Донесенiй. ВмЪсто того, чтобы поставить себя въ положенiе того, къ кому пишется, часто забывали лица, время и разстоянiе до такой степени, что идеи || (с. 93) приходили въ совершенный хаосъ, а выгоды терялись въ своей сложности.

Инструкцiи требуютъ большой ясности, достоинства и совершенной определитель­ности въ смыслЪ и выраженiяхъ, указанiя вЪроятностей какого-либо переговора, безъ излишняго ограниченiя, дабы вмЪсто вразумленiя уполномоченнаго, не связать его. Инструкцiи пишутся двоякимъ образомъ: или въ видЪ подробной Депеши, или подъ формою Записки отъ третьяго лица. Но бумага сего рода, въ томъ или другомъ видЪ, содержить въ ceбЪ непременно три отдЪльныя части: изложенiе даемаго порученiя; опредЪленiе полномочiя, договариваю­щемуся присвоеннаго, по усмотрЪнiю вЪроятiй переговора, и наконецъ указанiе доказательствъ его подтверждающихъ, и главныхъ пружинъ для самаго дЪйствiя. Все дЪло, симъ актомъ поручаемое, выражается сими тремя словами: Quid, quomodo, quatenus (чmo? как? и до какой степени?)

Что касается до редакцiи Депешей, то || (с. 94) мы почитаемъ ее менЪе подчиненною порядку систематическому. ЗдЪсь дозво­ляются нЪкоторыя отступленiя, но подъ условiемъ, чтобъ то не были ни затЪи самолюбiя, ни хитрости, подобные тЪмъ, кои употреблялись нЪкоторыми Воена­чальниками, когда, будучи разбиты, возвЪщали они въ донесенiяхъ своихъ побЪду.

Государственный человЪкъ долженъ пи­сать такъ, какъ онъ говорить; ибо предполагается, что онъ говоритъ, въ поряд­кЪ и извЪстной мЪрЪ, съ благородною красивостiю и счастливымъ выборомъ выраженiй. Онъ долженъ быть бережливъ на приводы, врагъ хвастливой затЪйливости, внимателенъ къ послЪдствiю идей, и остороженъ въ представленiи рЪзкихъ истинъ съ нужнымъ смягченiемъ, чуждъ уновленiй (néologisme) и всЪхъ подобныхъ притязанiй самолюбiя; онъ обязанъ избЪгать перiодовъ запутанныхъ и словъ, введенныхъ въ употребленiе недостаткомъ вкуса и благоразумiя.

Для избЪжанiя всЪхъ сихъ погрЪшностей || (с. 95) слога, читатель долженъ припоминать себЪ то, что мы определили выше: дипломатическiй слогъ есть разговорный языкъ Государства. Обь немъ можно сказать то-же, что и о прочихъ. Кто хочетъ увЪрить, убЪдить, тотъ долженъ говорить къ сердцу и воображенiю. Но обращаясь къ симъ двумъ способностямъ, не надобно давать предпочтенiя ни одной изъ нихъ, постоян­но сохраняя совершенное между ими соглаcie, помня, что человЪкъ весь дЪйствуеть на другаго, и что тогда краснорЪчiе его подобно лучу солнечному, который, отражаясь въ собственномъ видЪ нашимъ глазомъ, производитъ разнообразные цвЪты въ призмЪ, и воспаляеть предметъ сквозь зажигательное стекло. Вотъ образъ ума, воображенiя и сердца.

То, что оставалось намъ сказать о третьемъ разрядЪ Дипломатическихъ бумагъ, почти уже истощено тЪмъ, что сказано о двухъ первыхъ, и безполезно было-бы еще распространяться о Запискахъ, Выпискахъ и прочихъ сего рода сочине || (с. 96) нiяхъ, кои только требуютъ добраго смысла и нЪкоторой опытности, лЪгко прiобрЪтаемой. Гораздо полезнЪе представить читателямъ нашимъ, на окончательное уваженiе, нЪчто о языкЪ, сдЪлавшемся всемiрнымъ въ Дипломацiи. Отъ времени Утрехтскаго мipa водворилъ языкъ Французскiй свое господство въ сферЪ политическихъ сношенiй. Cie преимущество всемiрности, которое, подобно коронЪ избирательной, переходить отъ одного народа къ другому, есть первая потребность литературнаго мipa народовъ Хритiанскихъ. Тщетно было-бы противиться сему закону природы и общества. Онъ самъ выполняется въ извЪстное время, вопреки всякому противодЪйствiю. Греческiй, Латинскiй, Италiанскiй, Гишпанскiй и нынЪ французскiй языки царствовали, каждый въ свою очередь, на древнемъ материкЪ мipa. Наконецъ Португальскiй и, въ наше время, Англiйскiй гос­подствовали и еще господствуютъ на обширныхъ пространствахъ Земли. Ничто однакоже не препятствуеть каждому народу воздЪлывать преимущественно свой || (с. 97) собственный языкъ для прiобрЪтенiя ему сколько можно обширнЪйшей употреби­тельности. Что можеть быть въ семъ смыслЪ похвальнЪе Англiи и Гишпанiи, удержавшихъ свой языкъ во владЪнiи Дипломатическою перепиской съ ихъ Посольствами въ иноземныхъ Государствахъ? Сей благородный примЪръ нашелъ последователей въ Германiи. Сверхъ того на ВЪнскомъ КонгресЪ постановлено, что тогдашнее употребленiе Французскаго языка, для состава главнЪйшихъ актовъ и трактатовъ Конгреса, ни мало не лишаеть договаривающiся Державы того права, которое каждая изъ нихъ ceбЪ предоставляетъ: употреб­лять на будущее время свой собственный языкъ въ сношенiяхъ и постановленiяхъ политическихъ. Что-же изъ сего слЪдуеть относительно къ всемiрному употребленiю въ Дипломацiи языка Французскаго, и къ ограниченiю, которое положить ему хотЪли? ОтвЪтъ на cie намъ кажется весь­ма простъ: Предполагалось употреблять языкъ Французскiй, или другой, въ тЪхъ Дипломатическихъ и публичныхъ актахъ, || (с. 98) кои отнесли мы къ двумъ первымъ ихъ разрядамъ. Что-же касается до тЪхъ внутреннихъ спошенiй, кои причислены нами къ третьему разряду, то достоинство каждаго Правительства требуеть, чтобы оно вводило въ употребленiе, мало по малу, свой природный языкъ, въ такую область, которая, по всей справедливости, принадлежитъ ему, и въ коей можетъ онъ господствовать безъ малЪйшаго вреда общей выгодЪ; но не въ томъ только дЪло, чтобъ предоставить себЪ право, ибо оно теряется отъ неупотребленiя его. Русскiй языкъ осо­бенно быстро уже достигаеть той сте­пени созрЪнiя, которая нужна ему была для дЪлъ политическихъ. МенЪе воздЪланный, нежели НЪмецкiй, онъ кажется намь болЪе способнымъ къ слогу Дипломати­ческому, по чрезмЪрной его гибкости и по тому разнообразiю формъ, къ которому сложенiе его способно. Многiя части нашихъ переписокъ доказали уже на опытЪ истину сего заключенiя. Не далеко можетъ быть время, когда отечественный языкь нашъ потребуетъ своего преиму || (с. 99) щества, и тогда не нужно уже будетъ употреблять нарЪчiя иноземнаго въ перепискЪ сь представителями Царя Русскаго при разныхъ дворахъ Европы. Ежели мы не лжепророки, то да позволять намъ молодые сослуживцы наши сдЪлать имъ cie предсказанiе, въ видЪ предувЪдомленiя къ читателю. || (с. 100)

ГЛАВА II

О Словесности Государственной

Отнеся всЪ правительственныя бумаги, возходящiя къ Державной власти оть разныхъ вЪдомствъ, къ Словесности дЪловой, обозначали мы точный предЪлъ предметамъ Словесности Государственной; ибо за нимь остаются единственно акты, непосредственно отъ Лица Державнаго изходящiе.

Они суть:

1. Манифесты.

2. Указы, подписные, объявляемые.

3. Рескрипты.

4. Грамоты.

ОТДЪЛЕНIЕ I

О Манифестахъ вообще

Манифесты (всенародныя объявленiя) по предмету ихъ бываютъ многихъ родовъ, || (с. 101) и именно: Торжественные, Милостивые, Воен­ные, Печальные или Умилительные, Узаконительные.

Слогъ сихъ первостепенныхъ актовъ Дер­жавной власти, глаголющей о какомъ-либо непремЪнно великомъ предметЪ во услышанiе обширнЪйшей Имперiи, долженъ быть сообразенъ съ сею важностiю Лицъ, положенiя и предмета. Языкъ, безъ напыщенiя и принужденнаго набора словъ, безъ изысканности, разборчиво красивый, сильный и краткiй, одинъ приличенъ актамъ сего рода.

ОТДЪЛЕНIЕ II

О Манифестахъ торжественныхъ

Торжественные Манифесты бываютъ слЪдующихъ родовъ: 1-е, о воцаренiи Лица Державнаго; 2-е, о Коронованiи и Миропомазанiи; 3-е, о приумноженiи Царствующаго дома новорожденными; 4-е, о крещенiи, совершеннолЪтiи, бракосочетанiи Членовъ Императорскаго дома. || (с. 102)

Господствующiй характеръ сихъ актовъ, по роду Правительства нашего и родственнымъ, такъ сказать, отношенiямъ Народа Русскаго къ Царю своему, состоитъ въ томъ чувствЪ отеческаго общенiя, по ко­торому желаетъ Государь всякою своею радостью поделиться съ народомъ своимъ, сыновнею любовыо къ Нему привязаннымъ. Симъ духомъ проникнутый Манифестъ состоитъ изъ краткаго изложенiя предмета въ видЪ небольшаго вступленiя, изъ довЪреннаго сообщенiя тЪхъ чувствъ и мыслей, кои спЪшитъ Государь раздЪлить съ своимъ народомъ, и изъ заключенiя, которое содержитъ обыкновенно приглашенiе къ соединенiю молитвъ народныхъ съ молитвами Царя ко Всевышнему о продолженiи Его милостей, о ниспосланiи новыхъ благословенiй, о принятiи благодаренiя за щедроты его и пр. || (с. 103)

ОТДЪЛЕНIЕ III

О Милостивыхь Манифестахъ

Сiи акты, кромЪ вступленiя, излагающаго причину, по которой власть Державная, какъ-бы выступая за предЪлъ закона, облаготворяетъ всЪ состоянiя Государства и даже, удерживая руку правосудiя, милуетъ погрЪшности, покрываеть вины, щадитъ преступленiя, имЪютъ нЪкоторый родъ формы, съ давнихъ временъ принятой.

Достоинство ихъ состоитъ въ приятномъ открытiи. Власть Державная никог­да не являетъ характера, такъ очевидно священнаго, какъ употребляя свое божественное право помилованiя возвращенiемъ отнятой чести, воскрешенiемъ потерянныхъ правъ. Языкъ, возвЪщающiй cie самое величественное на земли[ix] дЪйствiе, долженъ быть ему сообразенъ.

Статьи, опредЪляющiя мЪру льготъ, пощадъ и помилованiй, должны быть ясно || (с. 104) выражены, дабы не могли подвергаться никакому ложному или превратному изъясненiю.

Ciи Манифесты заключаются обыкно­венно надеждою на то чувство возврат­ной любви, котораго столь естественно и справедливо ожидать Державному Отцу и общему БлагодЪтелю.

ОТДЪЛЕНIЕ IV

О Военныхъ Mанифестахъ

Манифесты о пополненiи и наборЪ армiй къ сей статьЪ не относятся; ибо имЪя свою обрядовую форму, они суть не что иное, какъ акты, сопровождающiе Указъ Правительствующему Сенату о семъ предметЪ.

Подъ названiемъ Манифеста Военнаго разумЪются здЪсь только тЪ, кои предшествуютъ объявленiю войны, или заключаютъ въ ceбЪ оное. || (с. 105)

Война есть то право личной защиты, къ которому прибЪгаютъ Государства, истощивъ всЪ прочiя средства переговоровъ, убЪжденiй, соглашенiй и иногда посредничества, или по случаю внезапнаго нападенiя на ихъ предЪлы. Посему война всегда предшествуется многими важными обстоятельствами и произшествiями, которыя въ полной связи ихъ извЪстны однимъ Дипломатическимъ вЪдомствамъ. Разрывъ Государствъ расторгаеть сiю завЪсу, непроницаемой дотолЪ тайны, до нЪкоторой степени. Въ МанифестЪ Военномъ излагаются, въ Историческомъ порядкЪ и со всею строгостью дЪловой до­стоверности, всЪ произшествiя, сперва нарушившiя доброе согласiе ополчающихся Государствъ, а потомъ вызвавшiя ихъ на брань. ЗдЪсь надобно избЪгать всякаго страстнаго тона, упрековъ неумЪстныхъ по ихъ оскорбительности, хотя-бы впро­чемъ и справедливыхъ; говорить должны однЪ дЪла; положительныя событiя должны всенародно доказать неизбЪжность ополченiя. За симъ слЪдуетъ объявленiе || (с. 106) войны, всегда несчастной, по требуемымъ ею жертвамъ, и потому съ прискорбiемъ возвЪщаемой. БлагороднЪйшiя чувства добродЪтелей нравственныхъ и гражданскихъ, BЪpa, долгъ вЪрноподданства, любовь къ отечеству, обязанности народной чести и независимости, должны быть сильно возбуждены, дабы жертвы, отъ нихъ требуемыя, были менЪе тягостны. Примеры изъ богатыхъ летописей народной славы нашей должны быть пристойно припамятованы и заключаться твердою надеждою на силу духа народнаго, на правость предпринимаемой войны и особенно на помощь и благословенiе Бога браней, всегда Россiи въ правомъ дЪлЪ поборовшаго.

ОТДЪЛЕНIЕ V

О Манифестахъ Мирныхъ

ВожделЪнный для народовъ и всегда же­лаемый ими мiръ, болЪе или менЪе жесто­кою и продолжительною войною, безчисленныии пожертвованiями и потерями || (с. 107) покупаемый, есть такое благословенное событiе, что никакого рода обнародованiе не можеть быть радостнЪе и торжественнЪе, какъ Манифестъ о мирЪ. Воспоминанiе опасностей и побЪдъ, потерей и торжествъ, тягостей и трофеевъ, раззоренiе странъ и прiобрЪтенiе новыхъ, временное стЪсненiе промышленности и торговли, и новые для нихъ пути и исходы на буду­щее время, представляютъ богатЪйшiе источники Государственному краснорЪчiю во всей его торжественности. Благодар­ность Подателю побЪдъ, признательность войскамъ и всЪмъ классамъ народа, успЪхамъ войны содЪйствовавшаго, растворяютъ слогъ сего рода актовъ чувствами любви и довЪренности, столь выгодными для пера искуснаго.

Манифесты, возвЪщающiе окончанiе мятежей, междоусобiй и всепрощенiя, принад­лежать къ обнародыванiямъ сего же рода. || (с. 108)

ОТДЪЛЕНIЕ VI

О Манифестахъ печальныхъ

То-же Отеческое чувство, которое по­буждаеть Лице Державное раздЪлять съ любезнымъ ему и любящимъ Его народомъ радости и торжества свои, сугубо требуеть утЪшенiя въ печаляхъ участiемъ въ нихъ всЪхъ вЪрноподданныхъ. Манифесты печальные имЪютъ два предмета: посЪщенiе скорбями Дома Царскаго, посЪщенiе народа казнями. Въ томъ и другомъ случаЪ, въ неропотномъ духЪ кротости и смиренiя предъ промысломъ Божiимъ, возвЪщается печальное событiе, дабы всЪ вЪрноподданные, принявъ въ немъ сер­дечное участiе, возсылали теплыя молитвы о подкрЪпленiи, утЪшенiи, помилованiи. Державство земное преклоняеть главу и благоговЪетъ предъ судьбами Вышняго. Cie величественное явленiе, происходящее на высшей ступени Гражданскаго порядка, гдЪ слiянiе его съ порядкомъ верховнымъ закрыто таинственнымъ облакомъ, требуеть приличнаго языка для его выраже || (с. 109) нiя, мыслей и чувствъ его достойныхъ. BнЪ искренняго убЪжденiя въ истинЪ влiянiй небеснаго мipa на земной, внЪ ясныхъ по вЪрЪ понятiй о высшемъ вожденiи судь­бами Царей и народовъ, всякое земное несчастiе есть какой-то случайный безпорядокъ, недомыслимое неустройство, о которомъ и сказать, кромЪ самыхъ пошлыхъ восклицанiй о земной суетности, нечего. И потому писатель, не проникну­тый необходимостью видЪть событiя мiра не снизу, а сверху, ничего, кромЪ тертваго набора словъ, холоднаго списка, съ актовъ предшествовавшихъ, не произ­ведеть въ семъ родЪ сочиненiй. Въ преданномъ Православiю и Престолу сердцЪ долженъ онъ омокать перо свое, дабы языкъ его согласенъ былъ съ положенiемъ Лица, отъ имени коего онъ говорить обязанъ.

ОТДЪЛЕНIЕ VII

О Манифестахъ Узаконительныхъ

Узаконительный Манифестъ есть такой актъ, при коемъ Державное Лице издаеть || (с. 110) во всенародное извЪстiе какой-либо коренный или основный Законъ, Уставъ, Уложенiе и проч.

Слогъ сего акта, освящающаго волю Законодателя въ достоинство и силу кореннаго закона, долженъ быть повелитленъ, кратокъ и безъ всякихъ украшенiй; ибо самое дЪйствiе такъ важно, что не имЪетъ нужды въ искуственномъ возвеличенiи; а безстрастiе, закону свойственное, требуеть простоты и равнодушiя. Всякое страстное движенiе слога нарушило-бы его достоинство, всякое стремленiе къ убЪжденiю, всякое истолкованiе и по­дробность унизили-бы языкъ верховнаго Законодательства, сего прорицалища втораго Величества. (Тертульянъ называетъ отношенiя Христiанскаго народа къ Государю Религiею втораго Величества.)

ОТДЪЛЕНIЕ VIII

Объ Именныхъ Высочайшихъ Указахъ

Именные Высочайшiе Указы бываютъ подписные и объявляемые.

Подписные даются:

СвятЪйшему Синоду.

Правительствующему Сенату.

Государственному СовЪту.

Комитету Гг. Министровъ.

Разнымъ Высшимъ Должностнымъ Лицамъ.

Сверхъ того силу Подписнаго или Именнаго Высочайшаго Указа имЪютъ и тЪ собственноручныя надписанiя на всеподданнЪйшихъ Докладахъ, Рапортахъ и Запискахъ, въ коихъ Государь, кромЪ обыкновеннаго согласiя; или несоизволенiя на какое-либо представленiе, изъясняеть особенную волю Свою.

Общая форма Высочайшихъ Именныхъ || (с. 112) Указовъ состоитъ въ надписанiи: такому-то мЪсту или лицу, и въ окончанiи подписомъ числа и года.

По большей части къ важнЪйшимъ Государственнымъ мЪстамъ и лицамъ пишется личное мЪстоименiе Я, во множественномъ: Мы, Нашему и проч.

Впрочемъ слогъ сего рода актовъ, съ весьма малыми исключенiями (на прим. Указъ Императора Александра I-го о непринятiи нарЪченiя Благословеннаго, и подобныхъ, есть совершенно дЪловый и подлежитъ всЪмъ правиламъ ДЪловой Словесности, въ 1-й части сего Руководства по разнымъ частямъ Управленiя изъясненнымъ.

Общее расположенiе Высочайшихъ Именныхъ Указовъ бываеть по большей части слЪдующее: замЪтивъ, усмотрЪвъ, уваживъ, внявъ такому-то представленiю и пр., повелЪваемъ то и то. Такое-то мЪсто не ocmaвитъ, или: вы не оставите привести сего въ || (с. 113) должное или надлежащее исполненiе. Иногда Указъ начинается симъ вступленiемъ: Такимъ-то указомъ повелЪли Мы, въ такомъ-то законЪ постановлено, нынЪ въ слЪдствiе сего или по такому-то обстоятельству, либо: новому произшествiю, запросу, встрЪтившемуся затрудненiю и тому подобному, повелЪваемъ, подтверждаемъ, разрЪшаемъ или: на будущее время установляемъ и проч.

Во всЪхъ тЪхъ случаяхъ, гдЪ содержанiе Именнаго Указа относится къ дарованiю какихъ-либо льготъ, правъ или выгодъ, къ пощадЪ, помилованiю, прощенiю лицъ или сословiй, прибавляется: ВсемилостивЪйше повелЪваемъ; иногда: признали Мы за благо или нужнымъ, либо полезнымъ повелЪть.

При заготовленiи многихъ Указовъ о наградахъ и изъявленiяхъ Монаршаго благоволЪнiя разнымъ лицамъ, по тому уваженiю, что Указы сiи, издаваясь въ одно время и часто въ одной газетЪ, представляютъ, ежели они единообразны, какъ-бы собранiе обрядовыхъ актовъ, по одной || (с. 114) формЪ составленныхъ, стараться должно разнообразить расположенiе сихъ односмысленныхъ актовъ такимъ образомъ: то начиная ихъ сими словами: желая наградить, то: въ справедливомъ вниманiи къ заслугамъ или засвидЪтелъствованiю и пр., то: по засвидЪтельствованiю такого-то Лица или Начальства и пр., то: обращая вниманiе и пр., и пр.

Рескриптъ есть Указъ Императора, обращенный къ какому-либо лицу, въ видЪ письма.

Форма, отличающая сей родъ Указовъ отъ прочихъ, состоитъ въ томъ, что они пишутся на обыкновенной, для писемъ употребляемой, бумагЪ, начинаются въ одну строку съ письмомъ, именованiемъ того, къ кому обращены, по имени и отчеству, и оканчиваются сими словами: Пребываю къ вамъ доброжелательный, благосклонный и проч.

Предметы сего рода Императорскихъ пи­семъ весьма разнообразны. Они бываютъ: благодарныя, благоволительныя, утЪши || (с. 115) тельныя (въ случаЪ скорбей важныхъ Государственныхъ особъ, въ коихъ изъявляетъ Императоръ свое участiе), отвЪтныя на обычныя поздравленiя, сопровождающiя подарки и пр.

Соединенiе приличнаго достоинства, соразмЪрнаго съ значенiемъ или поломъ лица, къ которому Рескриптъ пишется, съ простотою письменнаго слога, дЪлаетъ редакцiю сихъ актовъ весьма трудною. Самому искусному дЪловому писателю много нуж­но навыка для ловкаго ихъ оборота.

Особенно затруднительны бываютъ Рескрипты отвЪтные на поздравленiя, на пр. съ восшествiемъ на престолъ, съ побЪдами, съ новымъ годомъ, когда должно писать ихъ къ разнымъ значительнымъ лицамъ, почти въ одномъ смыслЪ, но такимъ образомъ, чтобы они не казались спискомъ одной и той-же бумаги; ибо неприлично было-бы благодарить разныя особы за поздравленiя какъ-бы циркулярнымъ Рескриптомъ. ЗдЪсь редакторъ, истощивъ всЪ уловки въ разноображенiи самой матерiи, часто принужденъ бываеть для оттЪнки различiй, пользоваться даже самыми мЪлки­ми обстоятельствами: а) Разностепенностью лиц; b) Разнообразiемъ окончанiй.

Рескрипты съ замЪчанiями, выговорами и изъявленiемъ разной степени неудовольствiя, кромЪ содержанiя своего, отличаются отъ прочихъ и самою формою во вступленiи, тонЪ ихъ, и особенно въ окончанiи, гдЪ, смотря по строгости содержанiя, важности обстоятельства и значительности лица, болЪе или менЪе охлаждается выраженiе благосклонности, при окончанiи бумагъ сего рода обыкновенно употребляемое.

ОТДЪЛЕНIЕ IX

О Грамотахъ

Сверхъ тЪхъ Высочайшихъ Указовъ, кои сопровождаютъ орденскiе знаки и имЪютъ опредЪленную форму, Грамотами называются и тЪ, кои жалуются разнымъ сословiямъ и заключаютъ дарованiе, либо подтвержденiе дарованныхъ правъ, Первыя даются || (с. 117) за особенныя заслуги, а вторыя возобновляются при воцаренiи Императоровъ.

Kъ 1-му разряду принадлежатъ: 1-е, Грамоты, жалуемыя за воинскiе подвиги Козацкимъ Войскамъ. Сего рода Грамоты, сопровождая иногда почетное знамя, Войску жалуемое, и заключаясь въ особенной формЪ вступленiя, сь давнихъ временъ принятой, содержать обыкновенно описанiе славныхъ подвиговъ того Воинства, коему даются, желанiе вознаградить его сею Императорскою милостiю, надежду дать примЪръ дЪлъ славныхъ въ позднЪйшемъ потомствЪ сею памятью предковъ, и наконецъ подтвержденiе всЪхъ правъ и льготъ, прежними Императорскими Грамотами дарованныхъ, или распространенiе ихъ. 2-е, Грамоты, подтверждающiя преимущества разныхъ областей, на особенныхъ правахъ состоящихъ. Сiи послЪднiя имЪютъ форму Манифестовъ или Указовъ Правительствующему Сенату.

Грамоты на Графскiя и Княжескiя достоинства имЪютъ обще принятую для || (с. 118) нихъ форму и суть не что иное, какъ Высочайшiе Именные Указы.

НЪкоторыя особыя примЪчанiя

Вь другихъ Государствахъ весьма большую важность приписываютъ Архивнымъ занятiямъ. Въ Прусiи славный Министръ Гарденбергъ, во Францiи Кальяръ, занимались аналитическимъ разборомъ Государственныхъ Архивовъ; но тамъ, гдЪ дЪло cie почитается неважнымъ, Архивы оста­ются неразобранными, дЪловая Исторiя со всЪми сокровищами ея преданiй въ пренебреженiи, а чиновники, желающiе научить­ся дЪлу изъ опытности ихъ предмЪстниковъ, отъ небреженiя Архивовъ, въ величайшемъ затрудненiи сыскать нить, которая могла-бы провести ихъ въ семъ лабиринтЪ. По сему чиновникъ, который, въ какой-бы части Управления то ни было, начнеть у насъ службу свою съ изученiя Архива той части, бросивъ всякую обыкновенную торопливость къ исполненiю дЪлъ текущихъ, на вЪрное[x] опередитъ всЪхъ || (с. 119) своихъ сверстниковъ, прiобретя рЪдкую опытность и такое коренное знанiе въ дЪлахъ, котораго другiе не имЪютъ.

Къ рЪчи о сей матерiи прилично сказать, что, предположивъ Архивъ какой-либо части Управленiя въ совершенномъ порядкЪ, такъ что въ аналитической его описи, по времени и оглавленiямъ обозначаются всЪ органическiя и важнЪйшiя дЪла, и по сему каждое изъ нихъ легко отыскать можно, нужно указать еще: какъ читать огромное дЪло? Безполезно потерялось-бы много вре­мени и труда, ежели-бы читать его сподвалъ; ибо въ каждомъ дЪлЪ есть только нЪсколько бумагъ, къ прочтенiю нужныхъ. Это суть опредЪленiя, выписки, записки, доклады, указы и предписанiя высшихъ лицъ и мЪстъ. — Въ сихъ актахъ находится обык­новенно существо всЪхъ предшествовавшихъ Главныхъ бумагъ и обстоятельствъ, достовЪрно изложенное, и всЪ степени утвержденiя прошедшее. — На что же чи­тать тЪ бумаги, изъ коихъ ciи акты со­ставлены? Это-бы значило обременять себя || (с. 120) двойною, безполезною и скучною работой. Потому и надобно, при первомъ раскрытiи дЪла, найти, по его описи, главные пункты его обозрЪнiя и, отмЪтивъ каж­дый такъ, чтобъ при чтенiи легко отыскивать его было, читать и дЪлать Выписку только изъ нихъ; подлинныя-же бума­ги должно читать иногда для лучшаго только вразумленiя въ подробность дЪла. Симъ способомъ огромное дЪло, часто на 5 и 7-стахъ листахъ написанное, можетъ быть прочтено, совершенно узнано и даже выписано въ нЪсколько часовъ.

Ежели настоящiй Опытъ о ДЪловой и Государственной Словесности будетъ имЪть успЪхъ, то вслЪдъ за симъ выйдетъ практическая часть его; въ которой, по порядку расположенiя разныхъ статей, прибраны будутъ тЪ акты, кои могутъ служить образцовыми, дабы читатель изъучая[xi] правило, могъ видеть и лучшiй примЪръ его исполненiя.

Печатается по изданию: Краткое руководство къ дЪловой и государственной словесности для чиновниковъ, вступающихъ въ службу. М. Магницкаго. М.,1835. С. 5–120.

Литература

1. Манн Ю. В. [Надеждин Николай Иванович] // Русские писатели 1800–1917: Биограф. словарь. Т. 4 / Гл. ред. П. А. Николаев. — М., 1999. С. 206–213.

2. Чернов А. В. [Магницкий Михаил Леонтьевич] // Русские писатели 1800—1917: Биограф. словарь. Т. 3 / Гл. ред. П. А. Николаев. — М., 1994. С. 448–449.

3. Иконников В. С. Опыт русской историографии. Т. 1. Кн. 1–2. К., 1891–1892.

4. Загоскин Н. П. История императорского Казанского университета... 1804–1904. Т. 1–4. Казань, 1902–1904.

5. Булич Н. Н. Университетский суд ... во время попечительства Магницкого // Ученые записки Казанского университета, вып. 1, 1864.

6. Булич Н. Н. Очерки по истории русской литературы и просвещения с начала XИX в. СПб., 1912.

7. Феоктистов Е. М. Магницкий. СПб., 1865.

8. Корф М. А. Жизнь графа Сперанского. Т. 1–2. СПб., 1861.

9. Лажечников И. И. Как я знал Магницкого // Русский вестник, № 1, 1866.

10. Стурдза А. С. Воспоминания о Магницком // Русский архив, кн. 2, 1868.

11. Морозов П. Мое знакомство с Магницким. М., 1877.

12. Магницкий М. Краткое руководство к деловой и государственной словесности для чиновников, вступающих в службу. М., 1835. (При цитировании книги мы привели орфографию и пунктуацию в соответствие с современными нормами, оставив, где это возможно, авторские знаки).


(*) Граф, что ныне Кн. Кочубей, и Гр. Гурьев. (Сноска в тексте книги. — О. Н.).

* По техническим причинам при воспроизведении текста книги литера «ять» заменена символом «Ъ». Страницы, указанные нами в круглых скобках, соотвествуют нумерации подлинного издания. — О. Н.

[i] Такое написание в книге.

(*) М. М. Сперанскiй. (Сноска в тексте книги. — О. Н.).

(*) Графъ, что нынЪ Кн. Кочубей, и Гр. Гурьевъ. (Сноска в тексте книги. — О. Н.).

[ii] Такой перенос слова после второго слога в книге.

[iii] Такое написание в книге.

[iv] Здесь и далее такое написание в книге.

[v] Такая непоследовательная нумерация пунктов в книге.

[vi] Такой перенос слова в конце строки.

[vii] Слитное написание в книге

[viii] Такая нумерация в книге.

(*) Я обязанъ сею прекрасною статьею Писателю, весьма извЪстному по отличнымъ его дарованiямъ и роду ихъ употребленiя, Алекс. Скарлат. СтурдзЪ. Читавъ въ рукописи единственное по глубокомыслiю, краткости, вмЪщающей множество разнородныхъ познанiй, и по разнообразiю красотъ слога, сочиненiе его, подъ названiемъ: Avis aux jeunes diplomates etc., я просилъ его украсить книжку, мною издаваемую, выпискою статьи сей о слогЪ Дипломатическомъ, и нынЪ пользуюсь согласiемъ его на то съ благодарностью самою искреннею; ибо сравненiе сего отдЪленiя съ всЪми прочими не можетъ быть для изданiя моего выгоднымъ; но я жертвую съ удовольствiемъ самъ мЪлочнымъ расчетомъ честолюбiя почтенiю моему къ сему отличному Писателю, прiятности и пользЪ общей.

[ix] Такая старославянская форма слова в книге.

[x] Раздельное написание в книге.

[xi] Такое написание в книге.


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру