Лингвистическое наследие проф. МГУ Павла Яковлевича Черных (1896-1970)

Среди историков языка и лексикографов Павел Яковлевич Черных стоит несколько особняком. Он не относился к числу выдающихся теоретиков отечественного языкознания, не принадлежал к модным направлениям, не искал признания путем разоблачений и ведения бессодержательной научной полемики. Глубокий историзм и языковое чутье, присущие П.Я.Черных, унаследованы им от его учителей – Е.Ф.Будде, В.А.Богородицкого, А.М.Селищева. Тем не менее его фигура была менее заметна, оставаясь как бы на вторых позициях после В.В.Виноградова, Б.А.Серебренникова, И.И.Мещанинова, Ф.П.Филина. Однако следует сказать, что научная позиция и труды ученого достойны обсуждения и пристального внимания более, чем это делалось ранее.

Многое из того, что делал П.Я.Черных, сейчас, к сожалению, забыто. Его работы историко-диалектологического характера (особенно в сибирский период жизни), напротив, известны, но нуждаются в переосмыслении и переоценке с позиции современной науки. Серьезная, кропотливая работа над русским словом и сердечные человеческие качества удивительно сочетались в нем, воплощаясь в яркие, содержательные, иногда даже захватывающие исследования. Одно из них – «Историко-этимологический словарь современного русского языка», вышедший через 23 года после кончины Павла Яковлевича, - образец лингвистической пунктуальности и живости ума, огромного уважения к родному языку и его истории. В сборнике трудов, посвященных 80-летию со дня рождения ученого, его коллеги и ученики писали о своем учителе: «В нем привлекала огромная эрудиция, страстная научная увлеченность, высокая требовательность в сочетании с доброжелательностью, большая человеческая теплота» [22, с. 14].

Уже в одной из ранних работ ученый определяет основное направление дальнейшей деятельности – историческую лексикологию и лексикографию, тщательный анализ рукописных текстов и живого речевого обихода. П.Я.Черных исследует палеографические и фонетические особенности языка рукописного сборника XVI-XVII вв. из собрания Иркутской духовной семинарии. Любопытна одна деталь: П.Я.Черных единственный из участников – преподавателей Иркутского университета – удостоился «в виде исключения» представить свою работу в дореформенной орфографии, что само по себе редкий факт в то противоречивое время. Статья заслуживает внимания в ее палеографической части, интересны комментарии автора об акцентуации и ударении и их роли в тексте. Здесь видны те принципы научной организации исследования, которые позже будут применены ученым в более значительных трудах: скрупулезный анализ текста на одном из уровней, соотнесение графических элементов с внутренней структурой рукописи.

В исследовании о «Житии протопопа Аввакума…» содержатся примечательные высказывания о формах бытования делового языка, стоящие обсуждения. Автор пишет: « Деловой язык, развивающийся на почве русской народной речи, быстро русеет. К XVII-му столетию в разных частях России имеется уже несколько д и а л е к т о в делового языка…» [6, с. 4]. Вероятно, монографическое изучение говоров Сибири, где долгое время жил и преподавал П.Я.Черных, а также письменных источников прошлого, позволили ему выдвинуть экспериментальную гипотезу. Во многих трудах по истории русского языка его времени говорилось лишь о жанрово-стилистической неоднородности языка памятников, о проникновении официально-деловых элементов в книжные, и наоборот. Эта гипотеза, кажется, впервые обозначенная в связи с изучением письменной культуры, была, однако, забыта и потом без упоминания имени ученого не раз возникала в том или ином освещении. Добавим, что П.Я.Черных не отвергает и принятую точку зрения о том, что «в XVII-м столетии… этот язык имеет уже характер общевеликорусского государственного языка, так как употреблялся в качестве такового на севере и юге Московского царства» [6, с. 4-5]. Позже свои соображения на данную проблему автор выскажет в «Исторической грамматике русского языка», где укажет на недостаточность формального подхода к анализу и роли деловой разновидности языка. Он обоснованно писал: «Говоря о литературном языке, иногда недоучитывают одного важного обстоятельства…Будучи общерусским,… литературный язык в то же время заметно д и ф ф е р е н ц и р о в а н в ж а н р о в о м о т н о ш е н и и» [15, с. 52]. Анализируя архаичные говоры, П.Я.Черных сопоставляет их с особенностями развития языковых процессов в XVII веке. Он выдвигает тезис о языке так называемых «бывалых людей». Основываясь на фонетико-морфологических характеристиках его «Жития», ученый доказал, что язык сочинения Аввакума принадлежит не владимирско-поволжскому диалекту, а особому этносоциальному сообществу (ср. в этом отношении гипотезу Б.А.Ларина о посадской письменности).

Сходные мотивы звучат у ученого и при описании говоров деревни. Этот взгляд представляется нам ценным и актуальным, ведь синкретизм и разделение языковых систем – две стороны специфически русского глоттогенеза XVII-XVIII вв. Отмеченные признаки следует в известной мере отнести и к языку деловых памятников. В этой сфере они проявляются довольно широко и ярко, образуя не только противопоставления, но и двигаясь иногда независимо от общерусского языкового процесса, что, в частности, можно наблюдать на примере фиксации жанрового и этноязыкового компонентов в деловой письменности северных монастырей.

В 1920-е годы, когда многие идеи младограмматиков назывались «буржуазными течениями» и отвергались, П.Я.Черных выступал в защиту одного из ярких тезисов этой школы и удачно применил его в своих лингвистических исследованиях. Он, в частности, показал неправомерность однобокого осмысления достижений мировой научной мысли. И это происходило в трагический период истории отечественного языкознания, когда сама постановка проблемы объективного анализа современных течений в лингвистике (именно так называлась работа П.Я.Черных) могла быть истолкована как антисоветская пропаганда. Иными словами, нужно иметь немалое мужество (в том числе и научное), чтобы взяться за обсуждение этого вопроса. Итак, ученый, излагая свой взгляд на младограмматиков, утверждает: «…постоянное преобладание исторической точки зрения над статической, диахронической перспективы над синхронической привело, между прочим, к тому, что даже некоторые абсолютно правильные лозунги и требования, выдвинутые младограмма- тической школой, получили неправильное истолкование. Так именно слу- чилось с младограмматическим лозунгом о необходимости и з у ч е н и я ж и в о й р а з г о в о р н о й р е ч и, мало помалу принявшего характер скрупулезного кропания над архаическими особенностями народного языка» [7, с. 9].

С удовлетворением отмечаем, что даже при критическом анализе трудов ученого мы не находим примеров «кропания», выуживания, примитивного социологизаторства, модных в те годы. Напротив, для П.Я.Черных письменные источники и современные говоры выступали как составляющие пласт языковой культуры России, изучение которого не имело ничего общего с многочисленными «шатаниями» из стороны в сторону, наблюдаемыми у многих ученых его поколения.

В известной мере подобные тенденции коснулись и представителей дореволюционной русской школы академической науки. Так, например, Н.М.Каринский (более 60 единиц хранения из его личного фонда нами обследованы) в 1920-1930-е годы заметно изменяет направленность своих занятий, подвергая идеологической обработке историко-лингвистические курсы. Так, в одной из его программ о деловом языке написано следующее: «Бюрократический язык государственного аппарата XVIII в. и его значение в истории литературного языка» [19].

В этом отношении П.Я.Черных, видимо, полагался на остроумное высказывание почтенного Карла Фосслера в знаменитой «Sprachphilosophie». Трогательная мысль последнего не могла обойти стороной историка языка. Вот как пересказывает его П.Я.Черных: «Подобно тому, как благовоспитанный кавалер, из вежливости, оставляет свою даму у дверей ее туалетной комнаты, исследователь языка принужден умерить свое социологическое любопытство и свои социологические интересы всякий раз, как только он приближается к этим заповедным пределам» [7, с. 26]. Как бы уловив «трения» в науке 1920-х годов, К.Фосслер попал в точку: в России его мысль была бы кстати.

В статье «К вопросу о задачах истории литературного языка ученый вновь возвращается к проблеме роли делового языка в Московском государстве. Полагая, что язык приказов в XVI-XVII вв. стал ведущим литературным жанром, П.Я.Черных считает, что такое положение сохранялось и в Петровскую эпоху. Причем, не с узкоканцелярской или «бюрократической» функцией. Ученый не ощущает резкого скачка, который часто объяснялся последствиями реформаторской деятельности Петра. Напротив, автор говорит, что «только постепенно, главным образом к концу XVIII в., (он) уступил свое место другим литературным жанрам, и в первую очередь беллетристике». Таким образом, признается главенство этой сферы в системе языковых отношений XVIII в. Важно отметить здесь еще и то, что основой делового языка П.Я.Черных считает народный (разговорный) язык. Произведения актовой письменности Древней Руси также, по его мнению, «п о ч т и всегда писались н а я з ы- к е, очень б л и з к о м к н а р о д н о й р е ч и…» [15, с. 26].

Полемизируя с представителями, разделяющими позицию курско-орловского происхождения национального языка, а, значит, и общерусского делового, ученый высказывает предположение, что «…только московское акающее койне является исторической основой … национального русского языка» [17, с. 142]. Каков же генезис говоров Москвы? П.Я.Черных признает, что московский диалект ощущал на себе южновеликорусское влияние, «пропитывался южновеликорусскими элементами». Но по своему происхождению они были южноподмосковные [17, с. 133]. Конечно же, не стоит буквально воспринимать высказывание автора: под говорами Москвы в диалектно-географическом отношении понимается территория сопредельных губерний. Уже к XVII столетию степень южнорусского влияния (если принять идею С.И.Коткова) ослабевает, собственно южнорусские элементы нивелируются, уже заметно не выделяясь из языкового организма. В XVIII в., вне сомнения, южнорусское воздействие практически не оказывает существенного влияния на московскую территорию. Динамика языкового развития прогнозируется с иных позиций. К тому же, перенесение столицы из Москвы в Петербург выдвигает на первый план северные территории, контакт с которыми, в том числе и языковой, усиливается, оказывая влияние и на речь Москвы.

Одним из самых значительных трудов П.Я.Черных стала его монография о языке Уложения царя Алексея Михайловича 1649 года, явившаяся итогом многолетних наблюдений ученого над процессами развития письменного языка эпохи формирования русской нации. Павел Яковлевич никогда не подходил формально к разработке той или иной темы и всегда старался проверить, насколько это было возможно, письменные источники, закрепить их сведения путем непосредственных разысканий «на месте». Так случилось и с этим его трудом: для того чтобы выяснить, на каком языке говорили крестьяне вотчины боярина Н.И.Одоевского, бывшего председателем комиссии по составлению Соборного Уложения, П.Я.Черных организует экспедицию на реку Нею в Ивановской области для изучения говора той местности. Книга вышла через 10 лет после защиты (1943) докторской диссертации. Поясняя задачи такого исследования, автор пишет, что в книге предполагается «дать общую характеристику особенностей письма и грамматического строя языка Уложенной книги сравнительно, с одной стороны, со старомосковским просторечием того времени, а с другой – с нормами русского литературного языка…» [14, с. 3]. Указанные задачи представля- ются непростыми еще и потому, что о языке Уложения не было ни одного крупного лингвистического исследования. В большинстве своем этот памятник привлекал внимание историков права и русского законодательства. Справедливо признавая огромное влияние первого общерусского Свода законов на внутригосударственные отношения и социальную политику, было бы странно полагать, что языковые нормы, закрепленные в тексте Уложения, остались не задействованными носителями языка. Заметим, что оно разошлось более, чем в 2000 экземплярах по всей Руси. Таким образом, П.Я.Черных взял на себя разрешение экспериментальной лингвистической проблемы не обособленно, а «в связи с историей книги». Исследовательский метод ученого соединяет глубокие языковедческие и исторические познания автора. Естественно, что труд был воспринят неоднозначно. Из многочисленных рецензий и отзывов на него отметим критический анализ книги, предпринятый Б.Унбегауном.

В 1954 г. в OxfordSlavonicPapers он опубликовал заметки по поводу некоторых трудов по истории русского языка, вышедших в послевоенное время. Б.Унбегаун подчеркивает, что недостатком многих историко-лингвистических исследований является тот факт, что рассматриваемые примеры взяты учеными из опубликованных источников, и, как следствие этого, такие работы “не основаны на личных разысканиях”[i] [20, с. 121]. По мнению автора рецензии, исключение составляет монография П.Я.Черных: “Черных предпринял основательное исследование Уложения 1649 года, и частое цитирование фрагментов текста показывает, насколько выиграшно выглядела бы такая книга, если бы автор полагался более на собственные исследования [20]. Далее Б.Унбегаун комментирует достоинства работы. Его рассуждения нам кажутся вполне логичными: многое из того, что говорится, показывает продуманность построения и строгость концепции П.Я.Черных. Приведем некоторые из высказываний Б.Унбегауна: “Кроме того, Черных дает описание обиходного языка Москвы (просторечия) середины семнадцатого столетия. Эта разговорная речь очень удачно представлена перепиской главного редактора Уложения князя Н.И.Одоевского… Это дает возможность Черных показать, что в семнадцатом веке уже были ощутимые различия между деловым языком и просторечием” [20, с. 129]. Б.Унбегаун выделил один из основных постулатов концепции своего коллеги – определение различий между административным языком и просторечием, что отчасти привело к обособлению делового языка и появлению в его структуре диалектных прослоек. Подводя итог исследованию П.Я.Черных, его коллега заключает рецензию следующей фразой: “Он сравнивает язык Уложения не только с рукописными источниками и народным языком Москвы, но и также с разнообразными деловыми текстами, написанными в Москве в 40-е и 50-е гг. семнадцатого века” [20, с. 129].

Мы, в свою очередь, выскажем некоторые соображения, почвой для которых стал нестандартный подход П.Я.Черных к изучению актовой письменности. Он имеет непосредственное отношение к проблеме этнокультурного осмысления языковых процессов прошлого. Описывая исторические события 1648 года, предшествовавшие и в какой-то мере подготовившие появление Уложения, П.Я.Черных обращает внимание на то, что главную роль в охватившем столицу восстании играли посадские «низы». Это подтверждает предположение Б.А.Ларина о значительном влиянии данной социальной прослойки и ее оформленности, возможно, и языковой, к середине XVII столетия.

Соборное Уложение – памятник оригинального русского законодательства. Однако наряду с отечественными правовыми актами и грамотами П.Я.Черных называет светское византийское право – «градские законы греческих церквей». По его мнению, они могли служить одним из официальных источников этого сочинения [14, с. 24]. Высказанное ученым предположение, на наш взгляд, замечательно тем, что не упускает из виду комплексный, неоднородный состав памятников русского законодательства XVII в. Поэтому можно рассуждать о возможных идиолектах и подстилях; их некоторые черты, возможно, имеют древневизантийское и греческое происхождение. Вместе с тем ученый отмечает, что жанрово-стилевая организация текста Уложения довольно однородна: «…”высокие” места почти не нарушают общего впечатления однотипности языка» [14, с. 136].

Книга имеет еще одну особенность: соединение научной пунктуальности историко-лингвистических разысканий с познавательностью, живой литературностью. Авторское изложение порой контрастно. Но мы не находим в этом недостатка. Привлекаемые им свидетельства И.С.Аксакова из его «Биографии Тютчева» (М., 1866) о том, что «в конце XVIII в. и начале XIX … русский литературный язык был еще делом довольно новым, только достоянием любителей словесности…» [Цит.: 14, с. 81; см.: 21, с. 550]– об особенностях мышления людей того времени, - создают панораму жизни русского человека и выводят автора в пограничные сферы: психолингвистику, этнологию, историю, хотя, заметим, П.Я.Черных в своей монографии пристально изучает лишь фонетику и морфологию одного законодательного акта.

Следует сказать и о тщательности разработки сравнительно-палеографического анализа текста Соборного Уложения. В частности, автором высказывается мысль, нашедшая подтверждение и в монастырских рукописях, о том, что «…титлование со словотитлом … не имеет под собою «идеологических» основ, на которые опирается простое титлование» [14, с. 172].

В заключение подчеркнем, что научные достоинства исследования были признаны исторической школой. Так, во вводных статьях к наиболее полному тексту Соборного Уложения, изданному Ленинградским отделением Института истории АН СССР, фигура П.Я.Черных – одна из ключевых, а факты, представленные им в исторической части, одни из самых достоверных и точных.

Некоторые положения монографии, развитые ученым в «Очерке русской исторической лексикологии» (М., 1956), получили дальнейшее обоснование в статьях «О начале и характере формирования русского национального языка» (1958), «История языка, грамматика и филология» (1959) и других печатных трудах. В последней работе автор, между прочим, высказывает ряд интересных наблюдений над синтаксисом делового письма XVIII века. По его признанию, к началу столетия в приказном языке, как и в общерусском, произошли существенные изменения: «…вышли из употребления многие особенности, характерные для русского языка… эпохи, предшествующей образованию нации: повторение сочинительных союзов (а, и, да)…, явление параллельных дополнений…, повторение предлогов…, явление присоединительного счета (на тысячу, на триста…)» [18, с. 74-75]. Здесь же ученый говорит о необходимости учета «реальной исторической обстановки развития данного языка…» [18, с. 74]. Представленные высказывания П.Я.Черных о частных проблемах исторического синтаксиса весьма интересны, но требуют практической разработки и конкретизации.

Наконец, сама история русского литературного языка для П.Я.Черных не сводится к утилитарным целям: «…с у ж е н и е задач исторического изучения русского литературного языка, о г р а н и ч е н и е их пределами изучения «индивидуального стиля» писателя-беллетриста и «стиля отдельного литературного произведения» не может принести существенной пользы в нашем продвижении к основной цели этого изучения – к познанию процесса развития русского литературного языка в связи с экономическим и общественным развитием России» [11, с. 14]. Мы не вправе вмешиваться в давнюю дискуссию, получившую новый импульс после книги В.В.Виноградова «Очерки по истории русского литературного языка XVII-XIX вв.» (М., 1938), но заметим, что П.Я.Черных считает целесообразным раздвинуть рамки истории русского литературного языка в поисках новых путей анализа языковых явлений и охвата различных сфер культурной жизни России. К сожалению, в этой связи его идея о том, что «в будущем полном курсе истории русского литературного языка не будет обойдена молчанием и роль театра…», осталась неразработанной.

Во время дискуссии о языке, развернувшейся после выхода работы И.Сталина «Марксизм и вопросы языкознания», П.Я.Черных являлся активным сторонником исторического подхода к описанию и анализу изменений в языке. В одной из статей того времени он писал: «Следует полагать, ч т о в н у т р е н н я я и с т о р и я т о г о и л и и н о г о я з ы к а, не зависимая от смены базисов, и есть то, что определяется действием «внутренних законов развития языка». В эти же годы он активно выступал в печати по проблемам дискуссионного характера: «К критике некоторых положений «нового учения о языке» (Правда. 20 июня 1950), «Об основном словарном фонде и словарном составе языка» (Учительская газета. 15 ноября1950) и др.

В 1950-е годы ученый публикует ряд интересных статей, где рассматривает происхождение слов «варяг», «шаромыга», «шинель», топонима «Москва», названий рек и др. Автора этимологических заметок отличают широкая эрудиция в этой области, оригинальный подход и живой интерес к редким словам, их бытованию и использованию в разные эпохи.

С 1955 г. П.Я.Черных непосредственно приступает к сбору материалов для будущего капитального лексикографического труда. Задуманный им историко-этимологический словарь должен был включить в свой состав слова основного общеславянского фонда, «с давнего времени засвидетельствованные в памятниках письменности … и являющиеся постоянной базой производства новых, вновь возникающих слов» [1, с. 12]. При решении этой задачи ученый руководствовался прежде всего принципами исторической лексикологии, этимологии, сравнительно-исторического изучения языков, а собственный богатый опыт по сбору и комментированию слов и выражений в немалой мере помогли ему. П.Я.Черных считал необходимым отразить в словаре также старославянизмы, закрепившиеся в древнерусском языке. При этом ученого интересовала не только книжная стихия, но также и разговорный, народный язык. Автор поместил и незаимствованные слова, возникшие в среднерусскую эпоху, на начальной стадии формирования национального русского языка, отличающие русский (великорусский) язык от украинского и белорусского. Из заимствованной лексики П.Я.Черных включил слова и более позднего периода – XVII-XIX вв., получившие широкое распространение в общерусском языке. В итоге многолетних исследований в словник вошли 13560 лексических единиц. Автор представил рукопись в издательство в конце 1960-х годов и подготовил ряд дополнений и исправлений в текст словаря, однако не успел завершить их. И работа уже после смерти ученого продолжалась: были проверены индоевропейские и праславянские реконструкции, уточнены ссылки на источники и др.

Одно из показательных отличий «Историко-этимологического словаря современного русского языка» от других подобных лексиконов состоит в том, что в него впервые были включены слова, не вошедшие ранее в словари или же раскрытые автором по-своему. Среди них отметим следующие: лавсан, стиляга, хаки, ерунда, фуфайка, шинель и др. Другим существенным достоинством Словаря является, на наш взгляд, его практическая направленность, простота и доступность изложения материала при строгом научном анализе и использовании известных ученому источников. П.Я.Черных исследует генеалогию слова не отвлеченно, а в связи с развитием общества, показывает, так сказать, путь слова, его историю. Этим достигается известная занимательность, которая была отмечена первыми читателями Словаря, и у него сразу же появился «устойчивый» читатель, причем неодинаково владеющий сложными теоретическими познаниями в лингвистике и порой вообще не имеющий филологического образования. П.Я.Черных обильно цитирует фрагменты художественной литературы, исторические словари, как бы соотнося облик слова с эпохой его бытования, рассказывая о нем не просто как о лексической единице, а видя за ним нечто большее. Слово для ученого не научная догма, а художественный образ, закрепленный в сознании многими поколениями людей и прошедший в своем развитии не один уровень.

Грамотное соединение этимологических приемов, глубокое знание и понимание ценностей русской классической литературы, памятников древней письменности – все это в значительной мере было объединено в краткие, живые и порой дискуссионные словарные статьи. Некоторые из них имеют весьма оригинальное авторское исполнение. Так, слово ерунда, по мнению П.Я.Черных, появилось в 40-х годах XIX в. и встречается в произведениях Некрасова, Белинского, позже – у Лескова и Чехова с иными «добавками», как, например: съерундят, ерундистика. Из приве- денных примеров ученый делает любопытный вывод о том, что в XIX в. «слово ерунда воспринималоськакнеологизми н т е л л и г е н т с к о й, «литераторской» среды, не имеющей никакого отношения к жизни и быту духовенства, которые так хорошо были знакомы Лескову» [1, с. 286]. Далее П.Я.Черных пишет: «Между тем в этимологической литературе упорно держится мнение, будто слово ерунда попало в общерусский язык из семинарского арго, где оно якобы - из герундá и восходит к латинскому грамматическому термину gerundium…». Такая точка зрения не устраивает ученого: «…это предположение … почти санкционировано в научной литературе, хотя никто никогда не пытался серьезно его обосновать или доказать». По мнению П.Я.Черных, это слово областного происхождения, имеющее значение в говорах «хмельные напитки» или «жидкий, безвкусный напиток». Это слово, считает ученый, могло проникнуть в городской язык «через лакеев, через прислугу» [1, с. 287]. Интересно здесь приведенное автором словарной статьи замечание Лескова, с которым, впрочем, П.Я.Черных не согласен. В статье знаменитого писателя и знатока народного быта «Откуда пошла глаголемая “ерунда”» дается иное разъяснение этому «темному» слову. Лесков считает, что оно возникло из немецкого hier und da (туда и сюда) «в языке питерских немцев-колбасников, когда они говорили о колбасе низшего сорта, на изготовление которой шли отходы, остатки». Так или иначе наблюдения ученого замечательны как исторический факт, позволяющий трактовать историю отдельного слова с разных позиций. И таких примеров в Словаре немало.

В настоящее время выпущено уже 3-е издание «Историко-этимологического словаря современного русского языка». Этот факт весьма показателен: значит, заслуги ученого признаны современной наукой. Важно и то, что Словарь П.Я.Черных явился едва ли не единственным лексикографическим источником, предназначенным для массового читателя и потому, наверное, имеющим не только строгих критиков, но прежде всего – благодарных читателей, любящих родной язык. И в этом просветительстве немалая заслуга П.Я.Черных.

Из архива семьи П.Я.Черных

Мы публикуем ставшую библиографической редкостью заметку П.Я.Черных о «Толковом словаре русского языка» под редакцией Д.Н.Ушакова. Подлинник рецензии ученого хранится в архиве семьи П.Я.Черных и предоставлен для публикации П.П.Стефановским. Данная работа вместе с другими трудами 1930-1950-х гг. переплетена автором в единый сборник и не имеет выходных данных. Место и дата издания рецензии – Иркутск, 1935 г., – устанавливаются нами по обложке сборника.

П.Я.Черных (рец.) Толковый словарь русского языка / Под общей редакцкией проф. Д.Н.Ушакова. Том. 1. М., 1934. Издательство «Советская энциклопедия».

Первый том долгожданного «Толкового словаря» наконец вышел из печати. Он заключает в себе около 26000 слов от А до К (включительно). Все издание рассчитано на четыре тома и таким образом словарь в целом должен будет охватить больше 100000, может быть, около 150000 слов современного литературного русского языка. Это меньше, чем в знаменитом словаре Даля, вмещающем более 200000 слов, но в общем не мало. Над словарем работает группа московских и ленинградских языковедов под руководством одного из старейших московских лингвистов Д.Н.Ушакова.

Новый «Толковый словарь» имеет свою историю. Идея этого издания принадлежит В.И.Ленину и возникла вскоре после октябрьского переворота. Сохранилось несколько писем Ленина, написанных в 1921 году, к т. Литкенсу (тогдашнему управляющему Наркоматом просвещения). Эти письма напечатаны в 20-м Ленинском сборнике (М., 1932, сс. 325-316). Они свидетельствуют о том, какое значение Владимир Ильич придавал этому делу, с каким беспокойным вниманием и исключительной заботой он следил за судьбой этого предприятия, сразу попавшего в трясину бюрократического равнодушия и канцелярской волокиты. Действительно, издание словаря в свое время не было доведено до конца. Авторская комиссия (в состав которой, кроме Ушакова, первоначально входило еще несколько виднейших московских филологов: Дурново, Сакулин и др.) формально была «упразднена», хотя некоторые члены ее продолжали начатую работу. В новую фазу эта работа над словарем вступила с 1932 г., после опубликования упомянутых писем В.И.Ленина. Была организована авторская комиссия, которой удалось сравнительно в короткий срок заметно продвинуть большое и важное дело издания нового «Толкового словаря».

По мнению Ленина, новый словарь должен быть составлен по образцу «малого Лярусса», следовательно, без каких-либо претензий на полноту; должен охватить слова л и т е р а т у р н о г о русского языка «от Пушкина до Горького», до наших дней; в то же время он должен носить нормативный характер, быть «образцовым» (см. Ленинский сборник, т. 20, с. 316). Таковы были основные задачи, стоявшие перед авторами и редакцией «Толкового словаря». Судя по первому тому, возможности для осуществления этих задач, несомненно, имеются.

Прежде всего следует отметить некоторые особенности в расположении словарного материала. Конечно, составители «Толкового словаря» придерживаются общепринятого теперь способа расположения лексического материала по алфавиту слов, а не по корневым гнездам, не по алфавиту корней, как это наблюдается, например, у Даля в первых двух изданиях его «Толкового словаря живого великорусского языка» (в третьем издании, начала девятисотых годов, под ред. проф. Бодуэна де Куртенэ, эта манера расположения лексического материала уже оставлена). Даль, по-видимому, следовал традиции первого издания «Словаря Академии Российской», нашего первого толкового словаря , напечатанного еще в конце XVIII века (1789-1794), того самого, о котором упоминается в первой главе «Евгения Онегина».

Но особенно обращают на себя внимание приемы определения основных значений и вообще жизненности, продуктивности того или другого слова. Именно в этом и заключается главная и самая трудная часть работы лексикографа – составителя словаря. В новом «Толковом словаре» прежде всего последовательно учитывается такой бесспорный и важный факт, как жанровая дифференциация литературной речи. Ведь то или иное слово может быть принадлежностью или книжного, или разговорного, или научного, или канцелярского и т.д. языка, может быть или общелитературным, или только профессиональным. Кроме того, в литературном употреблении часто находятся областные слова. Наконец, то или другое слово (если речь идет о русском языке) может или оказаться старым, существующим с давнего времени, или устаревшим еще задолго до революции, или вышедшим из употребления после революции, или, напротив, явиться новообразованием послереволюционной эпохи. Со всеми этими моментами необходимо считаться при пользовании «Толковым словарем».

Вот, например, каким образом определяются здесь основные значения слова «господин»: 1) а. Формула вежливого упоминания или обращения (к лицу из господствующих классов) (до рев.) б. Такая же формула по отношению к гражданам буржуазных государств (официально). в. Формула иронического упоминания своего противника или лица, не заслуживающего уважения. 2) Человек, по внешнему виду принадлежащий к привилегированному сословию (до рев.). 3) Владыка, повелитель, властелин (книжн., устар.). – Дальше следуют разнообразные оттенки значения этого слова в определенных словосочетаниях: Господин положения. Господин своего слова (книжн.). Сам себе господин (разгов.). – Еще один пример: слово «гражданин»: 1) Подданный какого-либо государства. 2) Сознательный член общества, подчиняющий свои интересы общественным («Поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан»). 3) Взрослый человек, мужчина (новое). Формула обращения к мужчине (новое). Потомственный почетный гражданин (до рев.) и т.д.

Вероятно, при более внимательном и детальном рассмотрении «Толкового словаря» можно было бы указать немало шероховатостей, допущенных его составителями при определении значений слова и неизбежных в таком большом труде. Мне, например, кажется, что при определении значений слова «женщина» (с. 858) следовало бы упомянуть, между прочим, и о том значении этого слова, с которым оно употребляется у Толстого в «Войне и мире» (т. 3, ч. 8): «Он говорит – женщина, а Мария Николаевна – барыня» (т.е. «женщина» противопоставляется «барыне»). Значение «женская прислуга», указанное в «Толковом словаре», сюда не подходит. Точно также следовало бы упомянуть и о новом значении, которое это слово получило в послеоктябрьские годы. У Неверова в одном из рассказов о героине–крестьянке говорится: «Тридцать лет была она бабой и вдруг стала женщиной». В «Толковом словаре» эти значения (или даже, пускай, оттенки значения) не зарегистрированы. Указываются четыре другие значения, причем первое сформулировано как-то уж очень неловко: «лицо, противоположное мужчине по полу» (почему бы не сказать просто: «лицо женского пола», как в словаре Академии Наук?).

Кроме того, хотелось бы отметить относительно выражения «просторечие», что в «Толковом словаре» оно употребляется с каким-то неясным содержанием. Напр., «документ» (в просторечии: «документ») и т.п. Что значит «в просторечии»? В речи «простого народа»? Не лучше ли было бы в этом и подобных случаях ограничиться только указанием на неправильность ударения («иногда с неправильным ударением: документ»)?

Главным недостатком «Толкового словаря», пожалуй, является некоторая если не беспринципность, то неопределенность и неустойчивость, допущенная составителями при отборе слов. Как уже было отмечено выше, новый словарь русского языка не претендует на полноту. Напротив, он мог бы быть назван «кратким», во всяком случае «сокращенным». Его составителям пришлось заниматься отбором слов, подлежащих включению в «Толковый словарь». К сожалению, о принципах отбора редактор не высказывается ни в предисловии, ни в вводной статье. Вероятно, составители старались придерживаться признака наибольшей употребительности того или другого слова в речевом обиходе образованных людей или наибольшей важности его как средства выражения.

Но некоторые факты противоречат этому естественному предположению. Так, например, в «Толковый словарь» включено большое количество разного рода специальных, профессиональных слов вроде какого-нибудь «баббит» (специальный сплав, употребляемый для заливки подшипников) или «бифуракция» (медицинский термин) и т.п., причем составители отнюдь не стремятся к сколько-нибудь полному использованию слов той или иной специальной группы. Спрашивается: по каким же соображениям одни слова оказываются использованными в «Толковом словаре», а другие нет? Возьмите, например, область навигационных и военно-морских терминов. Попробуйте проследить, хотя бы по «Цусиме» Новикова-Прибоя, какие из специальных слов, встречающихся в этом произведении, имеются в словаре. Вы не найдете здесь целого ряда слов: баталер, бить склянки, чак (в смысле железный или стальной крюк), гафель, задраить, камбуз, кромбол, коминге и др. Почему слово «комендор» включено в «Толковый словарь», а «баталер» нет? Почему слово «кнехт» удостоилось включения, а «гафель» или «задраить» нет?

Таким образом, в отношении принципов отбора слов в новом словаре дело обстоит не совсем благополучно. Предположим, вы читаете «Горе от ума» Грибоедова. Вы напрасно будете искать в «Толковом словаре», например, таких слов, как «вдругоряд» («упал вдругоряд, уж нарочно»), ирритация (Раздражение: «вам ирритация»), клоб (клуб: «как, к фармазонам в клоб») и нек. друг. Хотя в словаре встречается немало всякого рода местных слов, вы не найдете здесь какого-нибудь «баской» (красивый, из стихотворений Прокофьева). Хотя в словаре в широкой мере использован лексический материал западноевропейского происхождения, вы не отыщете здесь такого пушкинского слова, как «боливар» («надев широкий боливар, Онегин едет на бульвар»), не говоря уже о мифологическом «автомедон» («в смысле «кучер»), также встречающемся у Пушкина («автомедоны наши бойки» и т.д.). Из слов новейшего происхождения почему-то пропущено сокращенное «варнитсо» и др. (хотя сокращенных слов вообще встречается много). Не отмечено такое распространенное слово, как «виктрола». Мы перечислили только некоторые пропуски, обнаруживаемые при самом беглом просмотре «Толкового словаря».

Еще одно замечание по поводу исключения из словаря так называемых «нецензурных», вульгарных и ругательных слов. Составители и редактор «Толкового словаря» проявили исключительную брезгливость по отношению к этим словам, хотя все-таки по каким-то соображениям сделали исключение для «клозета» и некоторых других «неприличных» терминов. Мне кажется, в научном издании, каким по существу можно считать «Толковый словарь», такая щепетильность является излишней. Некоторым из этих слов, несомненно, следовало бы отвести место в словаре, конечно, с отметкой «нецензурное», «неприличное» и т.п. Как известно, Маяковский нередко пользовался такими словами, как: блядь, говно, пузо, сволочь и пр., совершенно сознательно вводя их в язык своих произведений, начиная от «Облака в штанах» и кончая «Во весь голос».

Возможно, что составителям «Толкового словаря» казалось, что включение «неприличных» слов противоречит нормативному характеру словаря, его претензии на «образцовость». Это верно, но в таком случае остается непонятным включение в словарь (с соответствующими оговорками) многих других слов (вчерась, на рапа, буза, жид и т.д. и т.п.). Проблема нормативности, образцовости, правильности в языке является одной из самых сложных и запутанных проблем языкознания. Не осторожнее ли было бы по части нормативности ограничиться пока только указаниями, касающимися правописания, произношения и ударения слова и его грамматических особенностей. Указания такого рода в словаре имеются. «Толковый словарь» одновременно является также справочником по орфографии и ударению, но за недостатком места я не буду останавливаться на этой стороне издания. Замечу только, что и в области ударения составители иногда отступают от требований нормативности в пользу позитивной или объективной точки зрения на язык в тех случаях, когда они, например, указывают на возможность двоякого ударения в слове «библиотека» ( на о и на е) или когда отмечают, что слово «буржуазия» (с ударением на и) является книжным, а буржуазия ( с ударением на а) – разговорным, или когда при ударении «документ», «инструмент» (на е) зачем-то вспоминают об ударении: «документ», «инструмент» (на у), с оговоркой, что это относится к «просторечию».

Можно также пожелать, чтобы в дальнейшем составители делали больше указаний относительно произношения того или другого отдельного слова. Правда, во вводной статье «Как пользоваться словарем» заключаются все главнейшие указания по орфоэпии, но этого недостаточно. Кроме того, сами по себе эти орфографические указания иногда вызывают недоумение. Очевидно, составители словаря и редактор стоят на той традиционной точке зрения, что образцовым русским произношением необходимо считать московское произношение со всеми его специфическими особенностями. Поэтому они рекомендуют, например, слово «садовод» произносить «съдавот» («с неясным звуком, похожим на ы» после с, а слово «щука» – в виде «шшюка» с «долгим мягким ш»). Но кто же теперь так произносит, кроме природных москвичей и уроженцев среднерусской полосы, да и то далеко не повсеместно? Литературное произношение новейшего времени, особенно послереволюционной эпохи, заметно отступило от своей московской (исторической) основы.

Напротив, в «Толковом словаре», мне кажется, незаслуженно много места отводится этимологическим и вообще историческим указаниям, касающимся происхождения того или другого слова. Без них во многих случаях можно было бы прекрасно обойтись, тем более, что некоторые из таких указаний просто неуместны, как, например: «болван (из перс. Пехлаван – герой»)…

Несмотря на некоторые недостатки, появление первого тома «толкового словаря» следует приветствовать как крупное литературное событие. Трудов по русской лексикографии у нас до самого последнего времени было катастрофически мало. В сущности единственным пособием в этом роде можно было считать знаменитый «Толковый словарь» Даля, составленный в общем три четверти века тому назад, в настоящее время заметно устарелый. Правда, у нас имеется еще «Словарь» Академии Наук, грандиозный по замыслу, начатый еще в девяностых годах прошлого столетия, в настоящее время доведенный приблизительно до половины алфавита. Уже в силу только этого обстоятельства он не может иметь особенного практического значения. Нам нужен законченный (хотя, может быть, и не исчерпывающий) словарь современного литературного русского языка, ориентированный на массового читателя, стоящий вполне на уровне современных научных требований. И у нас теперь есть надежда, наконец, получить такой словарь. Первый том нового «Толкового словаря» можно рассматривать как весьма солидный аванс в этом отношении. Пожелаем его составителям и маститому редактору дальнейших успехов и удачи в их трудной, но такой благодарной по своему общественному значению работе.

Павел Яковлевич Черных о русском языке

Главная задача русской исторической лексикологии заключается в том, чтобы выяснить, как происходило развитие лексических средств русского языка в целом, во всех его разновидностях – литературного языка и говоров, включая и профессиональную терминологию; в том, чтобы установить, с чего это развитие началось, как протекало, какие этапы прошло, установить хронологические рамки появления отдельных слов или целых групп и категорий слов; в том, чтобы объяснить, почему некоторые слова вовсе исчезли из живого языка, некоторые лишь выпали из ныне действующего словаря, почему одни слова сохранились без каких-либо заметных изменений их внешней формы или их обычного значения, другие изменились и в том и в другом отношении; в том, чтобы выяснить общие линии и тенденции, направления в движении словарного состава русского языка, т. е., другими словами, изучить внутренние законы развития этого словарного состава в с в я з и с и с т о р и е й н а р о д а [16, с. 3].

Развитие нашей этимологии начинается с XVIII века. Но до утверждения в России сравнительно-исторического направления в науке о языке этимологические разыскания (дань которым, кстати сказать, отдавали главным образом историки) не могли иметь научного значения. Только с первыми успехами сравнительно-исторического изучения славянских и индоевропейских языков возникает идея этимологического словаря русского языка. Любопытно, что эта мысль сильно занимала А.Х.Востокова, который начал собирать материалы для «Славяно-русского этимологического словаря», однако не закончил своего труда [16, с. 5].

Если на первых порах (например, в начале XIX в.) лексикологические штудии ограничиваются главным образом толкованием древнерусских слов, особенно топонимических, этнонимических и прочих терминов, иногда в связи с историей самих реалий, то уже к пятидесятым годам круг основных лексикологических проблем начинает расширяться. Все больше выдвигаются на первый план общетеоретические вопросы, например, о закономерностях семасиологических изменений, об обстоятельствах и источниках заимствования слов, о пережиточных явлениях в лексике и др. [16, 7].

Медленное развитие нашей дисциплины [исторической лексикологии и лексикографии. – О.Н.] в значительной мере зависело также от путаницы в понимании ее задач и содержания с чисто языковедческой точки зрения. Нужно было внести ясность в отношения между лексикологией и лексикографией, между учением о словах и семантикой, в отношения между обычным значением слова и употреблением слова в контексте, между словом и термином, словом и фразеологической единицей, уточнить, насколько это возможно, ряд других понятий <…> Между тем, кроме известных трудов М.М.Покровского, Л.В.Щербы, В.В.Виноградова и некоторых других, у нас почти не существовало работ в области общей теории лексикологии и лексикографии [16, с. 12].

… Развитие словаря начинается со словарного фонда.

С течением времени по мере обогащения словаря новыми словами в связи с развитием общественной жизни, мышления, художественного вкуса людей, - словом, по мере формирования словарного состава языка первоначальный “словарный фонд” превращается в “основной словарный фонд”.

Словарный состав развивается главным образом за счет слов, остающихся за пределами основного фонда. Но и основной словарный фонд не остается в неизменном состоянии. С течением времени он изменяется, но очень медленно и мало заметно, сохраняясь во всем основном. Слова “во всем основном” означают здесь лишь то, что базой, фундаментальной частью, главным источником основного словарного фонда все время продолжает оставаться “словарный фонд” доисторической, доклассовой эпохи [16, с. 21-22].

Объяснить происхождение каждого отдельно существующего слова, установить его первоначальную морфологическую членимость, выделить его исторический корень, определить исходное значение корневой части и пути развития первоначального значения – вот главная цель этимологических изучений и, следовательно, всякого этимологического словаря [1, с. 8].

… д о с т о в е р н о с т ь любой э т и м о л о г и и, удовлетворяющей даже самым строгим научным требованиям, поскольку она имеет отношение к д о и с т о р и ч е с к о м у периоду развития того или иного языка, н е м о ж е т б ы т ь б о л ь ш е д о с т о в е р н о с т и а р х е о л о-

г и ч е с к о г о объяснения, когда оно опирается на показания памятников материальной культуры, или объяснения п а л е о н т о л о г и ч е с к о г о. Как говорит Г.Шухардт, «ни в области фонетики, ни в области семантики мы не можем рассчитывать на м а т е м а т и ч е с к и т о ч н ы е результаты; на всех наших этимологических операциях лежит п е ч а т ь в е р о я т н о с т и [1, с. 18].

Современники о П.Я.Черных

П.Я.Черных <…> ученый почтенный, нужный <…>

Из письма В.В.Виноградова В.И.Борковскому от 1 сентября 1952 г.

Архив РАН. Ф. 1781. Оп. 1. Ед. хр. № 152. Л. 1.

Из русистов Вы первый. Очень меня интересует этимологический словарь. Это дело большое.

Из письма С.П.Обнорского П.Я.Черных от 27 июня 1958 г.

Архив семьи П.Я.Черных

«Историко-этимологический словарь современного русского языка» П.Я.Черных – фундаментальный труд, который стоит в одном ряду с этимологическим словарями, созданными выдающимися русскими и зарубежными учеными. Без обращения к этому словарю <…> невозможно будет продолжать дальнейшие плодотворные изыскания в области лексикологии и лексикографии [25, с. 20].

Составление этимологического словаря русского языка на современном уровне науки является очень масштабным предприятием, предъявляющим к автору самые высокие научные требования. Составление словаря, предназначенного для широкого читателя, осложняется тем, что в сущности еще не выработаны рациональные характеристики этого типа словаря. Поэтому создание «Историко-этимологического словаря современного русского языка» – большая заслуга П.Я.Черных перед отечественной наукой [23, с. 7].

Нить жизни П.Я.Черных

П.Я.Черных родился в Иркутске 26 июня (9 июля) 1896 года

1914 Окончил Иркутскую гимназию

1918 Окончил славяно-русское отделение историко-филологического факультета Казанского университета.

1918-1935 Преподаватель Иркутского учительского института, затем Иркутского университета

1919-1920-е Совершал неоднократные диалектологические экспедиции в приангарские поселения Восточной Сибири

1926 Утвержден в звании доцента кафедры русского языка Иркутского университета

1929 Утвержден в звании и.о. профессора и заведующего кафедрой русского языка Иркутского университета

1935-1946 Профессор, заведующий кафедрой русского языка Ярославского педагогического института

1943 Защита в МГУ имени М.В.Ломоносова докторской диссертации «Язык Уложения 1649 года»

1944 Экспедиция в Макарьевский район Ивановский области

1946 Профессор кафедры русского языка МГПИ имени В.П.Потемкина

1950 Присуждена премия Президиума АН СССР за большую научную работу по русскому языку

1951 Награжден орденом Ленина

1950-1952 Старший научный сотрудник Института языкознания АН СССР

1950-1953 Главный редактор «Известий Отделения литературы и языка АН СССР»

1952-1954 Профессор, заведующий кафедрой русского языка МОПИ имени Н.К.Крупской

1950-е Член редколлегии журнала «Вестник МГУ. Историко-филологическая серия»

1950-е Председатель Экспертной комиссии по языкознанию при ВАКе

1954-1961 Профессор кафедры русского языка МГУ

С 1961 на пенсии

10 августа 1970 Скончался в Москве, похоронен на Востряковском кладбище

Литература

Основные труды П.Я.Черных:

1. Историко-этимологический словарь современного русского языка. М., 1993. Т. 1-2; 2-е изд. М., 1994; 3-е изд. М., 1999.

2. Рукописный сборник XVI-XVII столетий (Из собрания духовной семинарии) // Сб. трудов профессоров и преподавателей Государственного Иркутского университета. Отд. 1. Вып. 1. Иркутск, 1921.

3. Русские говоры Мамырской волости Тулунского уезда Иркутской губернии. (Диалектологические заметки) // Труды Иркутского гос. ун-та. Иркутск, 1923. Вып. 5.

4. [В соавторстве с Г.С.Виноградовым]. О собирании материала для словаря русского старожилого населения Сибири. Иркутск, 1924.

5. Итоги и задачи диалектологического изучения Сибири // Малаховский Вс. Об изучении русских говоров Сибири. Иркутск, 1925.

6. Очерки по истории и диалектологии северновеликорусского наречия. I. «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное» как памятник северновеликорусской речи XVII столетия. Иркутск, 1927.

7. Современные течения в лингвистике. II. Русский язык и революция. Иркутск, 1929.

8. Русский язык в Сибири: научно-популярный очерк. М.;Иркутск, 1934.

9. Очерки по географии русского языка // Известия Иркутского педагогического института. Иркутск, 1935. Вып. II.

10. Русский язык в Сибири. История вопроса. Особенности русско-сибирской речи. Хрестоматия. Язык сибирской беллетристики. Иркутск, 1936.

11. К вопросу о задачах и содержании диалектологических изучений // Бюллетень диалектологического сектора Института русского языка АН СССР. М., 1947. Вып. 1.

12. Происхождение русского литературного языка. М., 1950.

13. Русская диалектология. М., 1952.

14. Язык Уложения 1649 года: вопросы орфографии, фонетики и морфологии в связи с историей Уложенной книги. М., 1953.

15. Историческая грамматика русского языка. М., 1952; 2-е изд. М., 1954; 3-е изд. М., 1962. Пер. на немецкий яз.: Tschernych P.J. Historische Grammatik der Russischen Sprache. Halle (Saale), 1957 (Slawistische Bibliothek, Nr. 6).

16. Очерк русской исторической лексикологии. Древнерусский период. М., 1956.

17. О начале и характере формирования русского национального языка // НДВШ. Филол. науки. 1958. № 3.

18. История, языка, грамматика, филология // Вестник Московского университета Историко-филологическая серия. 1959. № 3.

19. Архив РАН. Ф. 465. Оп. 1. Ед. хр. № 262.

20. Unbegaun B.O. Some Recent Studies on the History of the Russian Language // OxfordSlavonicPapers. 1954. Vol. V.

21. Яковлев А.И. Приказ сбора ратных людей. М., 1916.

Литература о П.Я.Черных:

22. Браславец К.М., Качалкин А.Н., Ледяева С.Д. Павел Яковлевич Черных // Этимологические исследования по русскому языку. М., 1976. Вып. VIII.

23. Варбот Ж.Ж. Предисловие // Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2-х т. Т. 1. М., 1993. С. 4-7.

24. Василевская Е.А. Павел Яковлевич Черных (1896-1970): К 85-летию со дня рождения // Русская речь. 1981. № 3.

25. Василевская Е.А. Уникальный словарь // Книжное обозрение. 3 февраля 1994 г.

26. Василевская Е.А. Историко-этимологический словарь современного русского языка проф. П.Я.Черных //Вопросы истории русского языка и сибирских говоров: Межвузовский сб. научных трудов (К 100-летию со дня рождения профессора П.Я.Черных). Иркутск, 1993.

27. Добродомов И.Г. Новый историко-этимологический словарь // Историко-культурный аспект лексикографического описания русского языка. М., 1995. С. 230-241.

28. Наш славный земляк (К 50-летию педагогической деятельности П.Я.Черных) // Вопросы грамматики и стилистики русского языка. Учен. зап. Иркутского гос. пед. ин-та. Вып. XXXIX. Серия филологическая. Иркутск, 1969.

29. Никитин О.В. Экспериментальные исследования памятников деловой письменности проф. П.Я.Черных (К 100-летию со дня рождения) // Проблемы региональной лингвистики: Межвузовский тематич. сб. научных трудов. Красноярск, 1998.

30. Павел Яковлевич Черных // Русский язык в школе. 1967. № 2.

31. Тропин Г.В. Павел Яковлевич Черных как исследователь Сибири // Тр. Иркутского гос. ун-та (1970). Серия языкознания. Вып. 5. Иркутск, 1973.



[i] Здесь и далее перевод с английского наш. – О.Н.


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру