Николай Николаевич Дурново и его филологические искания

Н. Н. Дурново принадлежал к старинному дворянскому роду, ведущему свое начало от «мужа честна рода» Индриса (при крещении Леонтия), который в 1353 г. выехал воеводой в Чернигов «из немец, из Цесарские земли». Фамилия Дурново одного происхождения с родом Толстых. Один из предков Николая Николаевича, Андрей Харитонович Толстой, находился на службе у Великого князя Московского Василия Васильевича. Отец Н. Н. Дурново в начале своей деятельности, продолжая семейную традицию, служил в армии, а затем, выйдя в отставку, занимался публицистикой[i]. Позже свое фамильное имение – деревню Парфёнки Рузского уезда Московской области – Н. Н. Дурново описал в лингвистическом очерке, сделав подробное исследование говора этого района.

Николай Николаевич Дурново родился в Москве 23 октября (4 ноября) 1876 г. В 1895 г. он окончил 6-ю гимназию с серебряной медалью и в том же году поступил на историко-филологический факультет Московского университета. За сочинение «Повесть об Акире Премудром» он был удостоен золотой медали По окончании курса обучения Н. Н. Дурново был оставлен на кафедре русского языка и литературы[ii].

С начала 1900-х гг. выходят многочисленные работы ученого по славяно-русскому языкознанию, диалектологии, литературоведению, истории и палеографии. В 1902 г. его избирают членом-корреспондентом Московского археологического общества. Позже он становится приват-доцентом Московского университета, а в 1910 г. переводится на кафедру русского языка и словесности Харьковского университета.

Хотя не принято считать (может быть, в силу простого незнания) Н. Н. Дурново историком древнерусской литературы и фольклора, но именно эти области составляли основу его научных интересов в первые годы деятельности после окончания университета. Так, его перу принадлежит обширная работа «К истории сказаний о животных в старинной русской литературе» (М., 1901), где он сделал подробный разбор с публикацией памятников письменной культуры. В начале 1900-х гг. он издает также и другие легендарные сочинения древнерусских книжников, из которых необходимо отметить такие работы, как « “Приветство брачное” Сильвестра Медведева» (1904), «Легенда о заключенном бесе в византийской и старинной литературе» (1905), «Повесть о старце, просившем руки старшей дочери» (1905) и др.

Дореволюционный период деятельности был самым плодотворным для Н. Н. Дурново. Он выпускает несколько хрестоматий для практического изучения истории русского и украинского языков, участвует в работе Московской диалектологической комиссии. В 1914 г. вместе с Д. Н. Ушаковым и Н. Н. Соколовым он издает «Диалектологическую карту русского языка в Европе». Особое внимание ученый уделяет проблемам изучения истории русского языка. В его многочисленных курсах, «читанных» в Императорском Московском и Харьковском университетах оттачивались методология и принципы будущих крупных трудов в этой области. Н. Н. Дурново так обозначил задачу истории языка: «…изучение тех последовательных изменений, каким подвергался язык со времен своего возникновения, и притом — изменений, как общих всему языку, т. е. всем говорящим на этом языке, так и касающихся отдельных говоров языка, так как дробление языка на диалекты есть тоже факт истории языка»[iii].

Одним из самых значительных трудов этого периода деятельности ученого был «Очерк истории русского языка» (вып. 2. Историческая морфология. Харьков, 1913), где подробно рассматривалась история форм склонения и спряжения. Автор указал не только изменения, перешедшие в русский язык из общеславянского, но и охарактеризовал общерусские, великорусские, белорусские и малорусские изменения форм склонения. Также подробно строится и вторая часть книги, посвященная разбору форм спряжения.

Как мы уже упомянули, приоритетной отраслью языкознания в дореволюционное время была диалектология, которая после известного курса А. И. Соболевского, работ А. А. Шахматова и других ученых все более приобретала целенаправленный научный характер: от многочисленных разрозненных попыток этнографического характера, целью которых были сбор и фиксация областных «речений» (XIX в.) до фронтального описания и исследования говоров, составления диалектных атласов и карт. Все это находилось в центре внимания Н. Н. Дурново, который никогда не замыкался ученой среде, а, наоборот он являлся страстным путешественником и собрал уникальные материалы прежде всего по великорусской диалектологии, издававшиеся Московской диалектологической комиссией в течение многих лет. Вот как позднее вспоминал Н. Н. Дурново о времени своего ученичества: «Когда основывался Кружок[iv], я лично еще не специализировался по изучению языка, как позднее. Главные мои интересы были направлены на изучение старинной литературы и устной словесности. В изучение языка я только начинал втягиваться, обрабатывая свои записи фольклорного характера, сделанные мною у себя в деревне — в Парфенках б. Рузского, теперь Воскресенского уезда Московской губ., затем в Калужской губ. В нижнем течении р. Угры и от случайно встретившихся крестьян других губерний. Попутно с записями фольклорного материала я делал наблюдения и над разговорным языком. Но лингвистом стать тогда я не собирался; моя лингвистическая подготовка была очень слаба. В программе магистерских экзаменов, к которым я тогда готовился, стоял и русский язык, но профессор Р. Ф. Брандт[v], дававший нам программу по русскому языку, ограничивал свои требования немногими старыми работами. В программе почти не было работ А. А. Шахматова, потому что проф. Брандт находил, что эти работы слишком трудны для усвоения. По общим вопросам языковедения и по сравнительной грамматике индоевропейских языков не требовалось ничего. Знакомство со славянскими языками и то только с двумя, одним западным и одним южным, требовалось лишь практическое; сравнительная грамматика славянских языков не требовалась и не была нам известна даже в объеме университетского курса, так как такого курса в Университете не читалось. Понятно — что, готовясь к магистерскому экзамену, изучая народные говоры, работая над описанием старинных рукописей, я не мог довольствоваться той программой, какая была нам дана проф. Брандтом, и, конечно, читал работы Шахматова, которые боялся нам рекомендовать проф. Брандт, и др. работы по русскому, славянскому и общему языковедению, но все же моя лингвистическая подготовка оставалась очень слабой и несистематичной, а в моих познаниях по сравнительной грамматике славянских и индоевропейских языков оставались большие пробелы, не совсем восполненные даже и до сих пор. Григорьев[vi] и Тарабрин[vii] были от лингвистики еще дальше меня. При таких условиях ясно, какое значение для Кружка с самого его возникновения имело присутствие в нем чистого лингвиста Н. Н. Соколова[viii] и слависта, уже тогда хорошо знакомого с сравнительной грамматикой славянских языков, Р. Р. Нахтигаля»[ix]. Это редкое свидетельство, найденное нами в материалах юбилейного (1929 г.) заседания Московской диалектологической комиссии, посвященное 25-летию со дня ее основания, замечательно еще и тем, что раскрывает атмосферу научных поисков молодого поколения ученых 1900-х гг. Интересен в этом отношении и круг знакомых Н. Н. Дурново, внимание которого многие годы занимала работа в МДК. Приведем еще один любопытный фрагмент из его воспоминаний: «Не помню точно, кому из нас первому, Григорьеву[x] или мне, кажется, что Григорьеву, пришла в голову мысль организовать кружок[xi] для изучения русского языка. Я больше его чувствовал потребность поделиться своими мыслями, касающимися лингвистических вопросов, с другими, чем Григорьев, потому что в это время был занят печатаньем своей первой большой работы по диалектологии — Описания говора д. Парфенок[xii], — которая являлась как бы энциклопедией моих тогдашних знаний по языку. Попутно с этим шла подготовка к магистерским экзаменам, чтение лингвистических работ …Хотелось высказаться, посоветоваться, поучиться, и я естественно искал такую среду, в которой можно было бы высказаться. Правда, Григорьев в этом случае много дать не мог. Его интересы были больше филологические: чисто лингвистической стороной дела он не интересовался. Когда несколько позднее в наш кружок вошел Д. Н. Ушаков и стал развивать мысль, что недурно бы расширить задачи нашего кружка, сделав его лингвистическим вообще, не ограничивая его только русским языком, Григорьев был недоволен; он предпочитал, чтобы кружок остался при чисто филологических заданиях. Зато Григорьева привлекали задачи организаторского типа. Ему хотелось поскорее создать четкую классификацию старинных письменных памятников по языку, добиться экономного разделения труда по приведению в известность диалектологического материала и т. д.»[xiii].

В Архиве РАН удалось обнаружить фрагменты переписки Н. Н. Дурново с членами МДК, из которых видно, насколько увлеченно и плодотворно занимался он любимым делом. В одном из письменных отчетов, отправленных, видимо, на имя Д. Н. Ушакова он сообщал: «Н. Н. Дурново прочел доклад: «Группировка южновеликорусских говоров по характеру [их] аканья»[xiv]. Докладчик нашел возможным установить по различиям в характере аканья следующие группы: а) западную группу, в пределах Калужской и Смоленской губ., с аканьем диссимилятивным (выдá — вадý и пр.), тожественным[xv] с аканьем соседних белорусских говоров; б) группу говоров, занимающих Курскую и Орловскую губ., область Войска Донского и часть Тульской губ.; в этих говорах старым «а» и «о» после твердых (или старых твердых) согласных соответствует в предударном слоге постоянно звук «а»; в положении же после мягкой согласной неударяемый гласный звук подвергся диссимиляции подобно тому, как и в говорах первой группы; в) группу говоров преимущественно помещичьих деревень Тульской губ. С яканьем недиссимилятивным, но стоящим в зависимости от твердости или мягкости соседних с гласною согласных; г) восточную, Рязанскую группу, занимающую[xvi] южновеликор<усские> части Рязанской, Тамбовской и части Воронежской и Тульской губ. С очень сильным (полным) аканьем. Вне этой группировки остаются немногие единичные говоры (в некот<орых> местностях Тульской губ.).

Далее докладчик отметил, что при группировке говоров по характеру аканья приходится иметь в виду: а) факты, указывающие на смешение говора с другим, б) стремление, замечающееся во многих говорах, к переходу в говор с менее сильным аканьем; в силу этого явления предположение о более позднем сравнительно с другими типами происхождении некоторых особенностей тульского аканья (группа в[xvii].

Эти и другие разработки ученого, представленные даже в таких отрывочных записях, очень ценны для нас, так как воссоздают «механизмы» работы ученого, раскрывают мельчайшие детали и подробности, наконец, в них высказываются некоторые предположения, позже выраженные в значительных трудах и проверенные практикой.

Включившись в работу Московской диалектологической комиссии, Н. Н. Дурново многократно совершает экспедиционные поездки, издает программы для собирания сведений о говорах, занимает обработкой и систематизацией материалов, полученных комиссией из разных губерний. Кроме статей и отзывов, в эти же годы выходят в свет два труда ученого, которые в известной мере подвели практический итог его деятельности нга ниве собирательства: совместно с Д. Н. Ушаковым он издает «Хрестоматию по великорусской диалектологии» (М., 1910), которая служила пособием для преподавания русского языка в высших учебных заведениях (к книге приложены также образец лдитературного произношения и карта); в Харькове выходят его литографированные курсы «Краткий очерк русской диалектологии» (1914) и «Записки по истории русского языка. 1. Фонетика и диалектология» (1912). В дореволюционные годы также издаются лекции Н. Н. Дурново по истории русского языка, многочисленные работы, посвященные разбору памятников славянской письменности и публикации самих источников. Необходимо отметить его пунктуальность и большое внимание к тексту, великолепное знание теории и истории русского и славянских языков, серьезную научная и преподавательская практика в сочетании с требовательностью к самому себе.

О личности ученого говорит такой факт: имея значительное количество работ и будучи уже известным языковедом, он продолжал все еще оставаться приват-доцентом. Когда однажды встал вопрос о конкурсе, в котором в качестве «конкурента» должен был выступать Д. Н. Ушаков, Н. Н. Дурново уступил ему свое место, не считая возможным «соревноваться» со своим коллегой. «Дурново не был честолюбив… и, как показали последующие события, отличался непрактичностью и плохой приспособляемостью к обстановке. Когда ситуация резко изменилась к худшему, ему пришлось особенно тяжело»[xviii].

В 1918 г. Н. Н. Дурново был вынужден уехать в Саратовский университет, где ему предложили занять должность профессора. В эти же годы там преподавали видные русские филологи: Г. А. Ильинский, Н. К. Пиксанов и др. Казалось бы, научная среда был вполне подходящей, да и более высокая ставка позволяла хоть как-то прокормить его многочисленную семью (у Н. Н. Дурново было два сына и дочь). Но обстановка все более ухудшалась, с осени 1920 гю в Поволжье начался голод, и он вынужден вновь вернуться в послереволюционную Москву и перебиваться случайными заработками.

Все же в этот период, до его отъезда в 1924 г. за границу, Н. Н. Дурново опубликовал более 20 работ. Несколько изменилась и направленность его деятельности (хотя по-прежнему в центре внимания были история русского языка и диалектология). Как ученик и последователь Ф. Ф. Фортунатова он не мог не откликнуться на полемику по проблемам преподавания русского языка, даже выпускает «Повторительный курс грамматики русского языка» (вып. 1. М., 1924; вып. 2. М.-Л., 1929). В этот период выходят его многочисленные статьи и рецензии: «В защиту логичности формальной грамматики» (1923), «Что такое синтаксис?» (1923), «О формальной грамматике и логике» (1924) и др. Тогда же ученый издает оригинальный «Грамматический словарь», где дает описание морфологической и фонетической терминологии. Как написал автор в «Предисловии» к своему труду, «новые веяния в области изучения языка делают особенно ощутительной потребность в таком справочнике, который давал бы объяснения терминов, касающихся грамматики и других отделов науки о языке, с которыми приходится иметь дело как при обучении языку, так и при самостоятельном изучении языка»[xix]. К этому же периоду деятельности относится оживленная полемика «о логичности формальной грамматики», которую вел Н. Н. Дурново на страницах российских и зарубежных изданий. Он публикует целый ряд работ и рецензий, в том числе и на известные труды С. О. Карцевского и М. Н. Петерсона, в которых обосновывает системный подход к анализу грамматических явлений. В одной из программных статей, посвященных проблемам современного языкознания Н. Н. Дурново пишет: «Противники формальной грамматики любят указывать на противоречия между различными представителями формаль­но-грамматического направления, к ко­торому относят А. А. Потебню, Ф. Ф. Фортунатова и их последователей и продолжа­телей. Но те противоречия, которые при­нято указывать, касаются не основного принципа — изучать формы самого язы­ка, — а объяснения отдельных граммати­ческих фактов или даже целых групп грамматических фактов, что, конечно, неизбежно, так как наука не дает окон­чательного решения стоящих перед ней вопросов, а представляет лишь подход к их решению. Иногда же замечаемые противоречия только кажущиеся, объяс­няемые неверным пониманием сказан­ного тем или другим ученым»[xx].

Показательна в этом смысле точка зрения и другого «формалиста» — Д. Н. Ушакова, уловившего скрытый подтекст этого прогрессивного направления начала XX века, ставшего потом ареной идеологических сплетен и псевдотрактовок: «Надо признать, что громадная масса учителей не отдает себе отчета в том, что название «формальный» — название условное, пожалуй, не совсем удачное, подающее повод несведущим думать, будто так называемые «формалисты» — рекомендуют не обращать внимания на значения слов, вообще на смысл, ограничиваясь в изучении языка одной внешней формой. Вот это ходячее недоразумение, основанное на простодушном понимании термина «формальный» в общежитейском смысле «поверхностный, внешний», надо в интересах методической работы рассеять. Надо рассказать учителям, как «формалисты» впервые указали на пренебрежение языком при обучении русскому языку в школе, в частности, что, впрочем, очень важно, устранили существовавшее смешение языка с письмом и показали возможность давать уже в школе, кроме навыков, научные сведения о языке в доступном для детей виде»[xxi].

В этой связи считаем целесообразным подробнее остановиться на забытых работах Н. Н. Дурново по современному русскому языку и представить обзор их наиболее интересных, на наш взгляд, идей, повлиявших и на развитие лингвистической и дидактической мысли последующего времени.

Эпоха XX века — время переворотов в науке, стремительного роста нового, поиска путей совершенствования лингвистических исследований и выхода за пределы сложившихся стереотипов. При всей трагичности тех перемен, которые происходили в общественной жизни страны, ее богатый классическими традициями русской филологии потенциал еще в 1920-е – начало 1930-х гг. не был разрушен до основания. Ученые, взращенные старой академической школой, активно включились в «языковое строительство», стремясь приобщить к гуманистическим ценностям поколение «новой» России. И деятельность выдающихся русских ученых-просветителей того времени: А. А. Шахматова, В. М. Истрина, Д. Н. Ушакова, Е. Д. Поливанова и многих других — тому яркое подтверждение.

Изменившиеся условия педагогической деятельности вызвали насущную необходимость написания и издания новых работ по русскому языку для средней и высшей школы, которые в какой-то мере смогли бы заменить «устаревшие» пособия дореволюционного времени. Конечно, при таком перекосе остались невостребованными многие ценные практические руководства признанных классиков науки, педагогов, чьими усилиями слагалась концепция национального образования страны. Так, на долгое время были забыты или отброшены «реакционные», «идеалистические» и «ненаучные» труды Ф. И. Буслаева, Я. К. Грота, А. Г. Преображенского… И лишь спустя десятилетия, если не более, мы вновь возвращаемся к безвременно утраченному наследию, значительная часть которого, увы, потеряна навсегда.

Еще до издания «Грамматического словаря» Н. Н. Дурново имел практический опыт подготовки учебных изданий для вузов, главным образом, хрестоматий по истории русского языка, русской и украинской диалектологии. Как истинный знаток родной словесности и тонкий, последовательный педагог он в каждый свой труд вносил что-то новое не только в теоретическом отношении, до даже в подборе текстов для анализа, где широко использовал рукописные источники. Послереволюционное время жестоко изменило стиль и дух научно-педагогической работы. Многим, чтобы выжить, приходилось приспосабливаться к иным условиям, отличным от тех, в которых они работали не один год. Но все же в этой невероятной метаморфозе событий 1920-е гг. стали ареной публичной полемики противоречивых идей, взглядов и направлений, которые потоками хлынули на страницы общественно-политических и учебно-методических изданий: «Печать и революция», «Родной язык в школе» и т. п. В них сотрудничали видные публицисты, литераторы, языковеды, жадно обсуждая современные тому времени призывы строить новую науку на новых условиях.

Одним из центральных направлений деятельности педагогов-лингвистов того времени стало обсуждение «логичности» формальной грамматики, попыток изложения ее основ другими методами. Н. Н. Дурново был вовлечен в эту дискуссию и не раз выступал с яркими, полемическими статьями на страницах периодической печати. Так, в отклике на учебник по русскому языку С. И. Карцевского ученый замечал: «В предисловии (стр. 5) автор говорит, что «не разделяет научных взглядов господствующей в России формально-грамматической школы». Здесь есть противоречие. Между московской и французской школой есть разногласия, но не в понимании грамматики как учения о формах языка, а формы в языке как звукового выражения смысловых отношений. В сущности, — писал далее Н. Н. Дурново, — автор сам стоит на формально-грамматической точке зрения, говоря только о таких смысловых категориях и фактах, которые выражены звуковыми средствами языка и поскольку они ими выражены; поэтому, напр., у нет у него ни конкретных и абстрактных существительных как особых грамматических категорий, ни местоимений и числительных как особых частей речи; косвенные падежи существительных при существительных не относятся к одной синтаксической категории с прилагательными в атрибутивном определении и т. д.»[xxii].

В свою очередь, и С. И. Карцевский, не раз выступавший в печати по проблемам современного языкознания, в программной статье «О формально-грамматическом направлении» четко выразил свою позицию, более близкую идеям А. А. Шахматова, нежели апологетам в известной мере нового течения. Он писал: «… по смерти Ф. Ф. Фортунатова его школа празднует победу на всех фронтах.

Но есть и теневые стороны у этого торжества.

Научное течение стало модным. Более того, — оно взято под высокое покровительство Главного Управления военно-учебных заведений, которое особым циркуляром предложило назначать «главруками» по родному языку исключительно сторонников формально-грамматической точки зрения»[xxiii].

Интересная и во многом поучительная статья С. И. Карцевского обнажила скрытые механизмы зарождения этого течения, не только то, бесспорно, значимое, но и догматическое, что присутствует в «стратегии» формалистов. Н. Н. Дурново же он почти не задевал, отдавая должное его трудам, а полемизировал в основном с А. М. Пешковским.

Отметим, что в дискуссию включились видные языковеды того времени: А. М. Пешковский, Л. В. Щерба, М. Н. Петерсон, С. И. Абакумов и др. Их взгляды не всегда совпадали, а методологические установки порой опирались на различные системы. Но в такой полемике рождались новые, яркие идеи, вырабатывались более совершенные методики обучения родному языку в вузе и школе и основы анализа грамматического строя русского языка, т. е. закладывался фундамент будущей науки.

Статьи этого тематического блока имеют прямое отношение к полемике вокруг формалистов. Так, в работе «О формальной грамматике и логике»[xxiv] Н. Н. Дурново обсуждает вопросы взаимоотношения грамматической формы и значения. Противником этого взгляда был С. И. Абакумов, придерживавшийся позиции антагонизма между формой и значением[xxv].

Нас же, главным образом, интересуют собственно работы Н. Н. Дурново по современному русскому языку, ибо рассказ о полемике занял бы все допустимое пространство.

Итак, самым крупным лингвометодическим трудом Н. Н. Дурново в этой области, реализовавшим его взгляды применительно к слушателям младшего и среднего звена школы, стал учебник «Повторительный курс грамматики русского языка», вышедший в двух выпусках в 1920-е гг. В «Предисловии» к первому выпуску книги он писал: «Грамматика русского языка — предмет, преподавание которого при правильной его постановке способствует развитию мыслительных способностей ученика. Но понятно, что для того, чтобы изучение грамматики родного языка могло дать те результаты, которые мы от него ждём, необходимо, чтобы оно было основано на систематических наблюдениях над языком, из которых сам учащийся делает самостоятельно выводы под руководством учителя. Многочисленные макулатурные учебники русской грамматики для младших классов, подносящие ученику в готовом виде непонятные термины и рутинные определения, не считающиеся с законами языка, должны быть признаны безусловно вредными»[xxvi]. Из книг, которые, по мнению Н. Н. Дурново, следует рекомендовать для самостоятельных наблюдений над русским языком, он назвал только «Наш язык» А. М. Пешковского.

Н. Н. Дурново ставил перед собой такую задачу: он писал, что «главная работа должна состоять в определении грамматических категорий и в систематизации грамматических фактов, извлекаемых из наблюдений над языком» (с. 4).

В учебнике Н. Н. Дурново подробно рассматривал звуки речи и «формы речи», т. е. по нынешней классификации части речи. Изложение второго пункта он начал с предварительных замечаний о том, чтó такое слово, словосочетание и предложение, говорил о частях слова и формах словосочетаний.

Многие параграфы книги начинались с постановки вопроса, т. е. автор от имени читателя спрашивал то, что необходимо уяснить. При этом материал излагал очень четко и доступно. Вот, например, § 133: «Чтó такое сравнительная степень? Прилагательные качественные и образованные от них наречия имеют особую форму, называемую сравнительной степенью, которая указывает на то, что какое-нибудь свойство принадлежит одному предмету больше, чем другому, что один предмет обладает известным качеством в бóльшей степени. Сравнительная степень в словосочетаниях без глагола или с глагольной связкой употребляется в предикативном значении, но не имеет форм согласования в роде и числе; в словосочетаниях с другими глаголами она является наречием, совпадая с наречиями качественными и по форме. Примеры: Мой брат моложе меня на год. Собаки крупнее кошек. Онегин, я тогда моложе, я лучше, кажется, была (Пушк. Евг. Он.)» (с. 101).

Второй выпуск книги представляет собой систематическое изложение курса синтаксиса русского языка. Важно, что автор начинает его с сопутствующих, но отнюдь не лишних вопросов — с интонации. Н. Н. Дурново в этой связи писал так: «Интонация в речи играет роль 1) как средство для обозначения отношения между словами как частями словосочетания и словосочетаниями как частями более сложного сочетания, 2) как средство фразное, т. е. средство для выражения различного отношения говорящего к своему высказыванию и различных типов и степеней фразной законченности. Некоторые синтаксические значения, выражаемые интонацией, могут быть выражены и другими формальными средствами, например, связь между двумя словами как однородными частями фразы может быть выражена или интонацией перечисления, или союзами, вопрос — вопросительной интонацией и частичными местоименными вопросительными словами, условная и причинная связь между предложениями — особой интонацией и союзами, приказание — побудительной интонацией или повелительным наклонением и т. д. В таких случаях одно из подобных формальных средств может отсутствовать: при соединительном союзе отсутствует интонация перечисления, при интонации перечисления может отсутствовать соединительный союз, ср.: встану, оденусь, чаю напьюсь и встану, оденусь и чаю напьюсь; при вопросительной интонации вопросительные частицы не нужны, хотя могут и быть: ты пойдешь на занятия? учитель пришел? Если же вопрос обозначен вопросительной частицей или вопросительным местоименным словом (местоимением кто, что, который и пр. или наречием как, где, куда, когда и пр.), то вопросительная интонация может быть менее выразительна и даже иногда (особенно в так называемом косвенном вопросе) совсем отсутствовать»[xxvii].

Собственно синтаксическая часть второго выпуска дает общие сведения о словосочетании и его связях. Автор выделил «формы подчинительной связи» и «формы обоюдной связи». К первой группе он относил «сочетания только предикативные» вроде «именительный падеж существительных в сочетании с глаголом в форме времени и наклонения», а также сочетания с предикативной формой прилагательных и причастий. К формам подчинительной связи отнесены также «сочетания только полупредикативные», например, такие: «сочетания существительных в именительном падеже с предикативной формой прилагательных и причастий при полнозначном глаголе в форме времени и наклонения». Наконец, в эту же группу включены «сочетания, употребительные в функциях атрибутивной, предикативной и полупредикативной» (там же, с. 40–44).

Ко второй группе, по Н. Н. Дурново, относятся «обоюдные сочетания синтаксические» и «обоюдные сочетания стилистические». В раздел синтаксических сочетаний вошли сочетания существительных в одинаковых падежах, «обоюдные сочетания прилагательных», сочетания существительных с инфинитивом, «обоюдные сочетания глаголов» и «обоюдные сочетания обстоятельственных выражений». Оригинально выглядит классификация видов так называемых стилистических сочетаний». Н. Н. Дурново подразделил их на следующие: «стилистические обоюдные сочетания смыслового типа», «стилистические обоюдные сочетания звукового типа (созвучные)» и «стилистические обоюдные сочетания повторные» (см. с. 118–119).

В «Повторительном курсе…» есть и другие замечательные лингвистические и методические находки автора, которые он старался сделать доступными для учеников, раздвигая тем самым рамки стандартного курса и приобщая новое поколение слушателей к основам подлинной науки о языке.

***

В 1924 г. Н. Н. Дурново избирают членом-корреспондентом АН СССР. Вскоре он уезжает в командировку в Чехословакию, но, не вернувшись в срок, оказывается «невозвращенцем». В университете г. Брно он читает курс истории русского языка, изданный впервые там же в 1927 г., издает в славянских журналах многочисленные заметки и рецензии. В эти годы ученый тесно общается с Р. О. Якобсоном и Н. С. Трубецким, проникается идеей евразийства – оригинального течения русской эмигрантской мысли, развивавшего тезис о самобытности русской (славянской) культуры, ее «особости», по сравнению с западноевропейской. Именно связь с «контревоюционным» заграничным центром позднее была одной из причин ареста Н. Н. Дурново[xxviii].

Финансовое положение Н. Н. Дурново за границей все более усугублялось. А его семья по-прежнему оставалась в Москве. Поэтому, получив приглашение переехать в Минск, он соглашается, и в начале 1928 г. его избирают даже академиком вновь созданной Белорусской академии наук. Но вскоре ему пришлось покинуть Минск из-за развернувшейся борьбы с «нацдемами».

Вернувшись в Москву, ученый некоторое время сотрудничает с Московской диалектологической комиссией. Но сменившаяся конъюнктура времени и переориентация деятельности комиссии в сторону социологизаторства не позволили ему плодотворно трудиться. Он постоянно испытывал материальные затруднения, не имея надежной работы и получая жалованье за редкие публикации и договоры. В начале 1930-х гг. был задуман труд, получивший позже название «История русского литературного языка XVII-XIX вв.», который должны были написать Н. Н. Дурново и В. В. Виноградов. Но арест ученого и последовавшее за ним изъятие его рукописей помешали ему закончить и подготовить к изданию свою часть книги (период до XVII века). Последний значительный труд, который увидел свет еще при жизни ученого, был «чешско-русский словарь» (М., 1933).

В 1933 г. Н. Н. Дурново арестовывают по делу «Российская национальная партия», сфабрикованному НКВД, и осуждают на 10 лет лагерей. Вскоре эта же участь ожидала и двух его сыновей — Евгения и Андрея. Заключение он отбывал в тяжелейших условиях на Соловках, где в 1937 г. был повторно осужден, а в декабре этого же года расстрелян[xxix].

Сейчас едва ли возможно со всей полнотой оценить сделанное ученым в науке, которой он был предан до конца своих дней. Но одно нам кажется несомненным: его теоретические разыскания не являлись отвлеченными схемами. Он всегда старался и проверял на практике гипотезы, обрабатывая огромное количество рукописного материала. Многие идеи этого тонкого исследователя в области истории славянских языков, которые остались за пределами нашего небольшого очерка, звучат и сейчас современно.

После смерти ученого, однако, его труды уже в 1940—1950-е гг. не были окружены завесой запрета, они даже в страшные годы гонений на историков русского языка (немарристов) были в центре внимания научной общественности. Но первое издание работ ученого и библиография его научных сочинений (правда, с некоторыми опечатками и неполная) увидели свет только в 1969 г.[xxx] Через три десятилетия вышел объемный том «Избранных работ по истории русского языка» (М., 2000)[xxxi]. В последние годы вообще наблюдается всплеск републикаций, однако даже в многогранной деятельности Н. Н. Дурново, которая, казалось бы, не раз уже анализировалась, еще немало белых пятен. Так, его труды по современному русскому языку и методике его преподавания почти неизвестны современной аудитории. В них между прочим — не голые теоретические «разработки» и формулы, модные в настоящее время, а глубокий практицизм и, если угодно, прагматизм, идущий из недр Московской лингвистической школы, традиции которой, воспринятые от учителя Н. Н. Дурново — академика Ф. Ф. Фортунатова, всегда отличались здравым подходом к анализу языковых явлений, четкой, продуманной схемой организации исследования и, что главное, направленностью на практические нужды просвещения. В этом есть и немалая заслуга Н. Н. Дурново, чье имя и труды переступили рубеж XXI века и остаются столь же читаемыми и почитаемыми, как и в его время.

Хочется надеяться, что нынешнее поколение студентов и преподавателей будет не только пристально изучать труды Н. Н. Дурново, но и находить все новые и новые свидетельства, дополняющие облик ученого, раскрывающие его талант в иных областях научного творчества.



[i] Подробнее о генеалогии рода Дурново см.: Калиткин Н. Н., Калиткина Е. Н. Предок Толстых и Дурново – чех? // Известия РАН. Серия литературы и языка. 1993. Т. 52. № 4. С. 69—71.

[ii] Из архивной справки, приводимой в статье: Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. Николай Николаевич Дурново // // Известия РАН. Серия литературы и языка. 1993. Т. 52. № 4. С. 55.

[iii] Дурново Н. Н. Лекции по истории русского языка, читанные осенью 1907­—8 академ. г. в И<мператорском> М<осковском > университете. Б. м. и г. Литогр. изд. С. 7.

[iv] Речь идет о Московском лингвистическом кружке (см. далее).

[v] Брандт Роман Федорович (1853—1920) — известный русский филолог-славист и педагог, член-корреспондент Императорской АН.

[vi] Григорьев Александр Дмитриевич — один из основателей Московской диалектологической комиссии

[vii] Тарабрин Иван Мемнонович — один из основателей Московской диалектологической комиссии.

[viii] Соколов Николай Николаевич (1875—1923) — русский диалектолог и педагог, один из основателей Московской диалектологической комиссии.

[ix] Архив РАН. Ф. 502. Оп. 3. Ед. хр. № 71. Лл. 7—8. Полный текст Воспоминаний Н. Н. Дурново будет опубликован в журнале «Русская речь» (№ 5 за 2001 г.).

[x] Григорьев Александр Дмитриевич — один из основателей Московской диалектологической комиссии.

[xi] Первое заседание Московского лингвистического кружка состоялось в сентябре 1901 г. (см.: Архив РАН. Ф.502. Оп. 3. Ед. хр. № 71. Лл. 2—5). Позднее кружок был преобразован в Московскую диалектологическую комиссию Подробнее об этом см. Очерки Д.Н.Ушакова в кн.: Ушаков Д. Н. Русский язык. М., 1995. С. 261—296.

[xii] См.: Дурново Н. Н. Описание говора деревни Парфенок Рузского уезда Московской губернии // Русский филологический вестник. 1900. Т. 44. № 3—4; 1901. Т. 45. №1—2; 1901. Т. 46. № 3—4; 1902. Т. 47. № 1—2; 1903. Т. 49. № 1—2; 1903. Т. 50. № 3—4.

[xiii] Архив РАН. Ф. 502. Оп. 3. Ед. хр. № 71. Л. 6.

[xiv] Имеется в виду выступление Н. Н. Дурново на заседании Московской диалектологической комиссии (см.: Ушаков Д. Н., Соколов Н. Н. Краткий очерк возникновения Московской диалектологической комиссии и ее деятельности за первое десятилетие (1904—1914) // Ушаков Д. Н. Русский язык: Учеб. пособие для студентов пед. ун-тов и ин-тов по спец. «Рус. яз. и лит.». — М., 1995. С. 264.

[xv] Так в рукописи.

[xvi] Далее в строке написано и зачеркнуто: Рязанск.

[xvii] Архив РАН. Ф. 502. Оп. 4. Ед. хр. № 10. Лл. 2 об.—2—1 об.

[xviii] Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. Указ. соч. С. 57.

[xix] Дурново Н. Н. Грамматический словарь (грамматические и лингвистические термины). М.-Пг., 1924. С. 3.

[xx] Дурново Н. Н. В защиту логичности формальной грамматики // Педагогический сборник / Под ред. А. М. Лебедева. Кн. 3. М., 1923. С. 41.

[xxi] Ушаков Д. Н. Архив РАН. Ф. 502. Оп. 1. Ед. хр. № 123. Л. 1.

[xxii] Дурново Н. Н. Новая попытка элементарного изложения русской грамматики на научных основах ( по поводу книги — С. И. Карцевский. Русский язык. Часть первая. Грамматика. Пособие для старших классов средней школы. Прага, 1925 // Родной язык в школе: научно-педагогический сборник / Под ред. А. М. Лебедева и В. Ф. Переверзева. 1926. № 10. С. 46.

[xxiii] Цит. по изд.: Карцевский С. И. Из лингвистического наследия / Сост., вступ. ст. и коммент. И. И. Фужерон. — М., 2000. С. 25.

[xxiv] Впервые опубликована в изд.: Русский язык в школе. 1924. № 6. С. 88–93. Переиздана нами, см.: Русистика сегодня. 2000. №№ 1–4. С. 164–170.

[xxv] См., например, его работу: Абакумов С. И. Ответ Н. Н. Дурново // Родной язык в школе. 1924. № 6. С. 93–97.

[xxvi] Дурново Н. Н. Повторительный курс грамматики русского языка. Вып. I. — М., б. г. [1924]. С. 3.

[xxvii] То же. Вып. II. Синтаксис. — М.-Л., 1929. С. 20.

[xxviii] См. подробнее об этом: Робинсон М. А., Петровский Л. П. Н. Н. Дурново и Н. С. Трубецкой: проблема евразийства в контексте “Дела славистов” (по материалам ОГПУ — НКВД) // Славяноведение. 1992. № 4. С. 68—82.

[xxix] Подробнее о трагических обстоятельствах жизни Н. Н. Дурново в 1930-е гг. см.: Робинсон М. А., Петровский Л. П. Указ. соч. С. 68—82; Ашнин Ф. Д., Алпатов В. М. «Дело славистов»: 30-е годы / Отв. ред. акад. Н. И. Толстой. — М., 1994.

[xxx] См.: Дурново Н. Н. Введение в историю русского языка. М., 1969.

[xxxi] См. нашу рецензию на книгу в журнале «Русский язык в школе» (№ 1 за 2001 г.).


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру