Рубен Иванович Аванесов: портрет лингвиста

(по архивным материалам)

Труды и деятельность Р. И. Аванесова, видного отечественного диалектолога, историка русского языка, организатора многих полезных начинаний в науке, учителя не одного поколения российских ученых, на протяжении XX века не раз уже оценивались современниками. Да и сам ученый, обладая к тому же весьма изысканным стилем письма, многое о себе рассказал в отрывках из воспоминаний о своих наставниках. «Мой интерес к истории русского языка, — писал он в 1970-е гг., — ­к русской диалектологии, к описательной и исторический фонетике русского языка, к орфоэпии, фонологии и теории орфографии был развит моими замечательными учителями. И если в этих областях науки о русском языке мне удалось что-то создать и подготовить своих собственных учеников, работающих на том же поприще, то этим я обязан, главным образом, двум замечательным русским людям и крупнейшим русским ученым — Дмитрию Николаевичу Ушакову и Афанасию Матвеевичу Селищеву»[i].

Р. И. Аванесов прожил долгую и непростую жизнь, пройдя через многие катаклизмы истории Отечества, но оставался верным своему призванию. Предстоит еще нашим современникам, а может быть, и потомкам собрать воедино наследие ученого, сделать достойным его трудов комментарий, разыскать архивы и те крупицы его лингвистического таланта, которые разбросаны в многочисленных государственных и частных собраниях. Как раз именно с этой точки зрения, т. е. с использованием новых данных, личность Р. И. Аванесова может быть раскрыта и понята глубже. Об этом и пойдет речь в нашем небольшом биографическом очерке.

Рубен Иванович Аванесов родился в г. Шуша (Нагорный Карабах) в Азербайджане 1 (14) февраля 1902 г. Некоторое время он учится в знаменитом Лазаревском институте иностранных языков, а после его закрытия оканчивает в 1919 г. Советскую трудовую школу. Дальнейшее образование он получает на историко-филологическом факультете Московского университета, откуда вначале он вынужден уйти, не имея возможности совмещать учебу с работой. Вторично он поступает в 1922 г. снова на отделение литературы и языка факультета общественных наук (ФОН) и оканчивает его в 1925 г., получив специальность «славяно-русское языкознание». К этому же времени относятся первые самостоятельные научные опыты Р. И. Аванесова и экспедиционные поездки с целью сбора диалектологических данных. Об одном таком «приключении» он рассказал в письме к близкой знакомой Е. Е. Тагер, впоследствии известному литературоведу, автору статей и монографий о художниках и скульпторах. «Я пришел в Переславль вчера вечером. Дней на пять я уходил путешествовать с М. И-чем (указанные инициалы расшифровать не удалось) по уезду. Мы с ним исходили пешком около 100 верст. Я занимался диалектологией, он археологией — раскопки делал и по церквам ходил — старых икон искали — сделали интересные приобретения для музея. Путешествие наше пешее не обошлось без приключений; ходили по лесам — в одном месте заблудились, чуть в лесу не пришлось ночевать — а там волки и змей много. Не обошлось дело и без выпивки — в одном селе мы с М. И-чем вместе с местным священником пили самогон. М. И. пил мало, я же соперничал с попом, благочинным, о. Василием (а он знаменитейший в уезде пьяница). Я конкурировал было очень удачно и думал, что побеждаю. Но затем внезапно (я уж ничего не помнил и узнал только наутро) дело кончилось позорнейшим поражением. <…> были и другие приключения» (РГАЛИ. Ф. 2887. Оп. 1. Ед. хр. № 317. Лл. 1—1 об.). Научная сторона поездки была описана им в одной из первых статей «О говоре Переславль-Залесского уезда Владимирской губернии» (1927).

Основные интересы молодого ученого лежали в плоскости исторического и прикладного языкознания, тем любопытнее кажется поворот к другой стихии — исследованиям по русской литературе. В 1927 г. он публикует большую статью «Достоевский в работе над «Двойником», раскрывающую многогранный талант Р. И. Аванесова в иной плоскости — как тонкого стилиста и знатока русской классики. Теперь об этом едва ли кто вспомнит, но в юности его связывало знакомство с таким корифеем литературоведения, как проф. П. Н. Сакулиным. Сохранился интересный документ тех лет, дающий, кроме того, и личные свидетельства ученого о судьбе его семьи. В письме к П. Н. Сакулину 1924 г. он пишет: «Дорогой Павел Никитич, очень прошу Вас извинить меня в том, что я сегодня не могу быть на заседании: уезжают мои брат и сестра за границу, далеко (в Париж) и надолго, и я, на котором лежит вся организационная тяжесть их переезда, не могу не проводить их» (РГАЛИ. Ф. 444. Оп. 1. Ед. хр. № 60. Л. 1). Много позднее мы нашли и еще один факт, говорящий о давних исследовательских и человеческих интересах Р. И. Аванесова к изящной словесности. В письме к известному советскому писателю Л. П. Гроссману 1958 г. он обронил: «Я Вас знаю и люблю с первых дней своих студенческих лет, когда стал под руководством покойного Николая Леонтьевича (по-видимому, Бродского. — О. Н.) заниматься Достоевским. Я и мои товарищи бывали на всех Ваших докладах и выступлениях и считали Вас одним из самых блестящих и талантливых литературоведов. Однако познакомиться с Вами лично довелось много позже» (РГАЛИ. Ф. 1386. Оп. 2. Ед. хр. № 163. Л. 1). Наконец, приведем еще один документ. В письме 1923 г. к другу студенческих лет Е. Б. Тагеру, впоследствии известному литературоведу, он сообщает: «Я не делаю ровно ничего. Впрочем, каждый день ходил в исторический, но, по правде сказать, ходил не для того, чтоб заниматься, а совсем по другим целям: ходил просто посидеть и побеседовать с одной очень симпатичной библиотекаршей (студенткой архео<логического> отд<еления>). Теперь (с 1го) она не работает уже [в] библиотеке (а в другом отделе), и потому я, кажется, приношу свои «ученые занятия».

Только что прочел «Хождение по мукам» Ал. Толстого. Читал ли ты? Очень мне понравилось. Мне лень об этом романе писать, потому что только вчера я об этом подробно писал Лиле (Лидия Моисеевна Полак — жена Р. И. Аванесова. — О. Н.). Если ты не читал, очень советую прочесть» (РГАЛИ. Ф. 2887. Оп. 1. Ед. хр. № 45. Лл. 1 об.—2).

Многие годы Р. И. Аванесов работает в средней школе, на рабфаках и в рабочем университете, создавая учебники для школ малограмотных: «Рабочая книга по русскому языку (совместно с П. Криворотенковым и Л. Б. Перльмуттером, 1928), «Сборник орфографических упражнений для начальных образовательных школ взрослых (1929), «Синтаксис, пунктуация, стилистика. Учебная книга по русскому языку» (совместно с Л. Б. Перльмуттером и В. Н. Сидоровым, 1930), «Грамматика русского языка для 6 класса средней школы» (совместно с Л. Б. Перльмуттером и В. Н. Сидоровым, 1932), «Русский язык. Грамматика и правописание. Учебник для школ малограмотных (1933) и др.

В 1931—1933 гг. гг. Р. И. Аванесов — сотрудник Научно-исследовательского института языкознания при Наркомпросе РСФСР, а с 1932 по 1947 гг. он был заведующим кафедрой русского языка Московского городского педагогического института им. В. П. Потемкина. Именно в те годы вместе с ним работали В. Н. Сидоров, П. С. Кузнецов, А. А. Реформатский — ядро будущей Московской фонологической школы. В 1935 г. Р. И. Аванесов был утвержден в ученом звании профессора и в ученой степени кандидата филологических наук без защиты диссертации. К тому времени у него был уже немалый опыт исследовательской и экспедиционной работы в области истории русского языка и диалектологии: вышли его труды: «Реформа орфографии в связи с проблемой письменного языка» (в соавторстве с В. Н. Сидоровым, 1930), «Говоры Верхнего Поветлужья. Фонетика и диалектологические группы» (в соавторстве с В. Н. Сидоровым, 1931), многочисленные учебники, методические разработки.

Особая страница в жизни и деятельности Р. И. Аванесова — сотрудничество с Д. Н. Ушаковым. Начало этому было положено еще со времени обучения в МГУ. Дмитрий Николаевич привлек молодого выпускника к работе в Московской диалектологической комиссии, членом которой он являлся с 1925 г. Затем совместная работа в системе Академии Наук СССР: Д. Н. Ушаков пригласил Р. И. Аванесова в организованный в 1939 г. Сектор славянских языков Института языка и письменности, где тот был одним из самых деятельных участников, организатором многих поездок для сбора диалектных данных и т. д. Надо сказать, что и сама атмосфера, и коллектив, сплотившийся вокруг Д. Н. Ушакова, содействовали развитию творческой интуиции и совершенствованию научной метóды Р. И. Аванесова. Нам удалось ознакомиться с протоколами заседаний Сектора довоенных лет. Вот некоторые наши наблюдения. На первом же собрании 3 сентября 1939 г. Р. И. Аванесов предложил «наметить следующие работы по диалектологии: 1) организация экспедиций, 2) составление карт и монографий, 3) составление библиографии» (Архив РАН. Ф. 502. Оп. 3. Ед. хр. № 150. Л. 2). Он активно работал вместе с другими членами Сектора над составлением диалектологической карты Рязанской области и описанием отдельных говоров, по составлению «Областного словаря русского языка». К сожалению, преждевременная болезнь (почти полная потеря слуха) и война приостановили кипучую деятельность Р. И. Аванесова. Но сохранившиеся планы «ушаковских мальчиков» по изучению истории русского языка до сих пор впечатляют своей новизной, широтой и глубиной охвата данных, экспериментальностью подходов. Так, в плане Сектора славянских языков на 1940 г. значились следующие темы: выборка материалов (50000 карточек), составление предварительного плана и инструкции для «Областного словаря русского языка (руководители — Р. И. Аванесов и С. И. Ожегов), монографическое описание отдельных русских говоров — изучение диалектов по р. Пре Спасского района Рязанской области (Р. И. Аванесов), говоров Мелеховского (В. Н. Сидоров) и Можарского (П. С. Кузнецов) районов Рязанской области, проблема классификации южновеликорусских говоров в связи с изучением говоров Болховского района Орловской области (А. М. Сухотин) и др. В выступлении 10 января 1940 г. на заседании Сектора, руководимого Д. Н. Ушаковым, Р. И. Аванесов выделил важность изучения говоров Рязанской области: «Еще <…> Будде в свое время говорил о том, что Рязанская область очень интересна. Институт думает организовать разведывательные поездки. Исследование начать предполагается с лета этого года и в течение нескольких лет охватить территорию не в пределах современной Рязанской области, а в пределах Рязанского княжества. Материал даст возможность пересмотреть точку зрения на образование переходных говоров. Карта будет дополнением» (Архив РАН. Ф. 502. Оп. 3. Ед. хр. № 150. Л. 15). В плане Сектора на 1941 г. в области работ по диалектологии за Р. И. Аванесовым значится «Проблема генезиса среднерусских говоров (6 авт<орских> лист<ов> к 1 декабря 1941 г.) (там же, л 70). А последнее заседание состоялось накануне войны — 21 июня 1941 г.

Довоенный период был очень плодотворным для Р. И. Аванесова. Кроме известных данных, в РГАЛИ и Архиве РАН сохранились и другие материалы, относящиеся к деятельности ученого в настоящий период. Это «Отзыв на Правила употребления знаков препинания» А. М. Сухотина (1935 г.), присланные Д. Н. Ушакову «Вопросы русского литературного произношения» (статья 1937 г.), письма Р. И. Аванесова Д. Н. Ушакову и черновые заметки курсов, темы для спецвопросов по истории русского языка у аспиратнтов II курса и многое др., что, как мы полагаем, может быть интересно для написания полной биографии ученого и характеристики его как личности. Так, в черновых записях ученого 1939 г. сохранились следующие задания:

«1. Танская — древний псковский говор.

2. Высотский — звук [ять] в моск<овском> говоре.

3.Лещинская — язык древнерусских северных грамот (новг<ородские> и двинск<ие>).

4. Оссовецкий — свидетельства иностранцев о русском языке XVI—XVII в.». (Архив РАН. Ф. 502. Оп. 4. Ед. хр. № 1. Л. 3).

Даже из такой небольшой подборки спецвопросов видно, насколько неформально, творчески, по-новаторски Р. И. Аванесов подходил к предмету истории русского языка. При работе над темами он рекомендовал своим подопечным прежде всего труды классиков дореволюционной России, к которым тогда относились с известной долей подозрительности и недоверия. Для него же имена Ф. И. Буслаева, А. А. Потебни, Е. Ф. Карского, А. А. Шахматова, О. Брока, Б. М. Ляпунова, даже опального Н. Н. Дурново не были запретными. Напротив, он писал: «Работы Шахматова, Дурново, Брока и др. я не выделяю в особые темы, т. к. изучение их входит в обязательную (курсив наш. — О. Н.) литературу по соответствующим вопросам» (Там же. Л. 6 об.). Большое значение в обучении он придавал работе с источниками, прежде всего с оригинальными текстами, с рукописями. Так, своим аспирантам он рекомендовал в качестве своеобразных пособий «Сказание о Борисе и Глебе XII в.», минеи XI в., исследования И. В. Ягича, Ф. Ф. Фортунатова, Л. Л. Васильева. Он говорил: «При изучении каждого вопроса (в данном случае имеется в виду диалектология. — О. Н.) по возможности должны быть объединены факты современных русских говоров с данными, извлеченными из памятников письменности» (Там же. Л. 6 об.). В будущем многие его аспиранты стали известными учеными.

Показателен один из первых опытов в области орфоэпии, развившийся позже в ставшую классической книгу «Русское литературное произношение», выдержавшую до середины 1980-х гг. 6 изданий. Мысли, высказанные Р. И. Аванесовым в далеком 1937 г., до сих звучат с неослабевающей новизной и актуальностью: «Исключительное внимание нашей школы к орфографии понятно: малограмотность д<олжна> быть ликвидирована в кратчайший срок. Но давно уже пришло время поднимать также культуру устной речи (выделено нами.—О. Н.) и, в частности, развивать правильное произношение.

Правильное произношение, как и правильное письмо, являются неотъемлемыми сторонами литературного языка. Их задачи заключаются в том, чтобы минуя все индивидуальные особенности речи, а также особенности местных говоров, быть средством наиболее широкого общения. Поэтому обучение правильному произношению также необходимо, как и обучение правописанию. Сознательное культивирование правильного произношения (в школе, на радио, на сцене, в кино) имеет огромное практическое значение в деле приобщения малограмотных масс трудящихся к литературному языку <…>» (Архив РАН. Ф. 502. Оп. 5. Ед. хр. № 1. Лл. 3—4).

Тяжелые годы войны разбросали «ушаковских мальчиков» по городам и весям России. Д. Н. Ушаков вместе с Институтом языка и письменности оказался в Ташкенте, А. М. Сухотин — в Ульяновске, а Р. И. Аванесов — в Козьмодемьянске (на Волге), где он провел год. Об этом периоде ярко свидетельствует рассказ самого ученого в его письме к В. В. Виноградову от 18 февраля 1943 г.: «<…> я работал в Марийском пед<агогическом> ин<ститу>те. Работы было много, и неинтересной. Условия жизни там неровные, но в общем, привлекательного было мало. Самое тяжелое — было малокультурное окружение, склочный коллектив (правда, институтские склоки нас не касались, но это малоприятно). Поэтому когда Университет переехал в Свердловск и оказалась возможность вернуться в него (т. е. в бывшее ИФЛИ) — я охотно это сделал. Здесь нам в бытовом отношении тоже нелегко. Тут свои своеобразные трудности, о которых долго, да и неинтересно для Вас писать. Но в остальном я доволен: работа интересная, свой коллектив, свой факультет, где я много лет проработал, культурное наше московское окружение, много знакомых.

За это время я сколько мог и работал (правда, почти без книг, больше по своим материалам) — занимался несколькими вопросами слав<янской> фонетики доисторич<еской> эпохи, несколькими вопросами историч<еской> фонетики р<усского> языка (отчасти в связи с своими диалектологическими наблюдениями), вопросом о происхождении и составе средневеликорусских говоров, о классификации р<усских> говоров в связи с более общим вопросом о классификации диалектов вообще. Сейчас занят (в свободные часы — а их мало, т<ак> к<ак> очень много времени уходит на всякого рода хозяйств<енные> заботы) этим последним вопросом. Если бы Вы знали, как шатка классификация р<усских> говоров и как нелогично их выделение! По какому, напр<имер>, принципу выделяются ср<едне>в<елико>р<усские> говоры? Или — ю<жно>в<елико>р<усские> говоры? Четких принципов нет. Если установить также признаки, наличие кот<оры>х позволяет отнести данный говор к той или иной р<усской> группе, то кое-что «сдвиндел» с своего места — изменится объем понятий «ср<едне>в<елико>р<усские> говоры» и «ю<жно>в<елико>р<усские> говоры».

Из вопросов фонетики р<усского> языка отмечу вопрос о «переходе» е в о, которым я занимался в прошл<ом> году. Исходя из своих некоторых наблюдений над совр<еменными> говорами, а также из других материалов, я пытаюсь дать новое объяснение эт<ом>у явлению. Шахматовское объяснение (которое в основном восходит к Фортунатову) мне не кажется удовлетворительным сейчас. С каким бы удовольствием я рассказал Вам свои мысли и предположения и посоветовался бы. К сожалению, в письме это невозможно. Занимался также историей и и ы (историей их функционального сближения), заударным вокализмом р<усского> языка, отметил кое-какие детали в типах ю<жно>в<елико>р<усского> яканья, а также приводил в порядок и обрабатывал свои диалектологические материалы двух предвоенных лет» (Архив РАН. Ф. 1602. Оп. 1. Ед. хр. № 128. Лл. 1—1 об. и далее).

В пучине нечеловеческих испытаний и страданий были забыты прошлые обиды и разногласия. Каждый, кто имел возможность помочь коллеге по «филологическому цеху» и испытывал такое чувство, откликался на весточки других. Так и Р. И. Аванесов в письмах к Н. М. Малышевой (жене В. В. Виноградова) справляется о судьбе Виктора Владимировича, с которым, заметим, до конца жизни были очень непростые отношения. Но здесь, в этих его словах — сколько искренности, понимания человеческих проблем. Приведем строки из письма от 13 мая 1943 г.: «Очень хочется знать о Ваших перспективах. Я просил Викт<ора> Вл<адимирови>ча и Вас прошу написать мне в Москву. Может быть, я чем-нибудь мог бы помочь в Ваших делах московских? Вы знаете, Надежда Матвеевна, что это не пустые слова. Я прямо был бы счастлив, если бы мне удалось приблизить хоть немного Ваше возвращение в Москву или улучшить Вашу жизнь вне Москвы пока. Напишите мне, не стесняясь обо всем. Я боюсь, что Викт<ор> Вл<адимирови>ч, исходя из наших принципиальных несогласий кое в чем, может не захотеть обращаться ко мне. А по-моему, принципы принципами, а личные отношения личными отношениями. И никакие принципиальные разногласия, мне кажется, не могут мешать хорошим, дружеским отношениям. А с Вами-то у меня никаких и разногласий-то нет. Кроме огромной симпатии, большого тяготения к Вам (как мы ни различны внешне по характеру — но Ваша эксцентрика и изломы души мне очень близки), любви, уважения и даже почти преклонения — нет у меня других чувств к Вам» (Архив РАН. Ф. 1602. Оп. 1. Ед. хр. № 528. Л. 1).

После войны Р. И. Аванесов активно включился в разработку фонологической теории. В 1948 г. он успешно защитил докторскую диссертацию на тему «Исследования в области русской диалектологии». Известный ученый проф. М. Н. Петерсон в своем отзыве на этот труд писал: «Диссертация грандиозна по объему и по содержанию. Она отвечает насущным потребностям: давно надо было подвести итоги многолетним трудам русских диалектологов, чтобы улучшить методы диалектологического исследования перед исполнением гигантской задачи — составления диалектологического атласа русского языка. Этот атлас не может составляться по западным образцам, которые не выдерживают ни методологической, ни чисто методической критики. Задача диссертации — ответить на многочисленные вопросы теории и практики диалектологического исследования». (Архив РАН. Ф. 696. Оп. 1. Ед. хр. № 136. Лл. 1 и далее цитируется по рукописному отзыву). Р. И. Аванесов одним из первых поставил на научную основу саму методологию изучения диалектов, которая не была тогда хорошо разработана, сделал жанрово-стилистическую классификацию говоров. «Очень важным, — пишет далее М. Н. Петерсон, — надо признать включение в диссертацию лексики. Небольшой объем этого отдела (387—406) показывает, как мало диалектологи им занимались. Здесь еще все в будущем» (Там же).

В это же время выходят программные статьи ученого: «Вопросы образования языка в его говорах» (1947), «О системе фонетической транскрипции при собирании материалов для диалектологического атласа русского языка» (1947), «Очерки диалектологии рязанской Мещеры. 1. Описание одного говора по течению р. Пры» и др., а также «Программы собирания сведений для составления диалектологического атласа русского языка». В работах Р. И. Аванесова 1940-х гг. были выдвинута и обоснована концепция лингвистической географии как науки, было дано теоретическое обоснование ряду спорных вопросов в области исторической лингвистики. Он «впервые в нашем языкознании систематизировал и опубликовал фонологическое описание диалектного языка и опубликовал его в виде книги «Очерки русской диалектологии» (ч. 1, м., 1949). Р. И. Аванесов стал, таким образом, одним из основателей Московской фонологической школы»[ii]. В этой книге он выступает не только как инициатор нового метода описательной диалектологии, но и последовательный сторонник системного подхода к анализу языковых явлений. В Предисловии к своему труду он пишет: «В зарубежной лингвистической науке довольно распространено мнение о несовместимости изучения языка как системы, с одной стороны, и как объекта диалектологии, в частности лингвистической географии, — с другой. Подобное мнение неправильно. Современный русский язык в его общенациональной, литературной форме и местных наречиях и говорах образует сложную систему, включающую в себе черты общие и частные, черты единства и различий разных степеней диалектного членения»[iii].

В 1958 г. Р. И. Аванесов был избран членом-корреспондентом АН СССР. На его плечах лежала поистине титаническая работа по созданию диалектологического атласа славянских языков. Эта идея была выдвинута ученым на IV Международном съезде славистов в Москве. «В докладе на съезде, — пишет В. В. Иванов, — им были сформулированы теоретические основы и принципы атласа и очерчены его границы. Рубен Иванович возглавил работу Комиссии Общеславянского атласа <…>»[iv]. Вместе с этим продолжается разработка теоретических проблем диалектологии и истории русского и славянских языков на широком географическом и хронологическом пространстве (см., например, его работы: «Сравнительно-исторический метод как система исследовательских приемов изучения родственных языков» (1956), «Лингвистическая география и структура языка. О принципах общеславянского лингвистического атласа» (1958), «Описательная диалектология и история языка» (1963), «О двух аспектах предмета диалектологии» (1965) и др.

Р. И. Аванесов явился инициатором издания «Словаря древнерусского языка XI—XIV вв.». Им в 1960-е гг. были подготовлены введение, инструкция, список источников и опубликованы пробные статьи. Он возглавил коллектив по составлению и изданию этого Словаря.

В 1968 г. Р. И. Аванесов был награжден президиумом Чехословацкой Академии наук серебряной медалью им. Й. Добровского «За заслуги в развитии общественных наук». В течение долгих лет он являлся членом бюро ОЛЯ АН СССР, выполняя большую координационную работу в комиссии по диалектологии. Р. И. Аванесов, начиная с IV съезда славистов, был постоянным участником международных форумов, председателем Комиссии Общеславянского лингвистического атласа, председателем Научного совета по диалектологии и истории русского языка, а также Комиссии по фонетике и фонологии ОЛЯ АН СССР. С 1967 г. он исполняет обязанности вице-президента Международного общества фонетических наук. А в 1976 г. его избирают вице-президентом Международной организации «Лингвистический атлас Европы».

Ученики Р. И. Аванесова С. В. Бромлей и Л. Н. Булатова вспоминают: «Немного можно найти ученых, которые сделали бы столько для подготовки научных кадров, сколько сделал Р. И. Аванесов. Он принимал участие в этой работе и как лектор, и как автор учебников для средней и высшей школы, и как составитель вузовских программ по ряду лингвистических дисциплин. <…> Более 120 лингвистов, работающих в научных и высших учебных учреждениях нашей страны и за рубежом, прошли школу Р. И. Аванесова; 20 из них уже доктора наук»[v].

100-летие со дня рождения Р. И. Аванесова отмечено подготовкой «Аванесовского сборника» и продолжением знаменитой серии «Материалы и исследования по русской диалектологии в Институте русского языка им. В. В. Виноградова РАН, где будут представлены работы соратников и учеников Р. И. Аванесова и редкие архивные материалы.

Хочется надеяться, что и многогранная деятельность Рубена Ивановича Аванесова по просвещению в области истории русского языка, его произносительных норм и культуре устной речи не забудется и педагогами-практиками и, по возможности, будет шире вводится в учебную практику, нуждающуюся (особенно сейчас) в грамотном осмыслении современных процессов и их корректной оценке.

***

В нашем небольшом очерке мы постарались осветить некоторые неизвестные факты из биографии Р. И. Аванесова, основанные преимущественно на архивных источниках довоенных лет. Именно этот период в деятельности Р. И. Аванесова и вообще отечественной науки менее всего известен и нуждается в тщательном изучении, поиске новых данных. Отчасти, хочется надеяться, это восполнят приводимые ниже материалы.

ПРИЛОЖЕНИЕ

АРХИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ

I. ПИСЬМО Р.И. АВАНЕСОВА Е. Б.ТАГЕРУ 1923 Г.

Публикуется впервые по автографу Р. И. Аванесова фиолетовыми чернилами на двойной листе небольшого формата (РГАЛИ. Ф. 2887. Оп. 1. Ед. хр. № 45. Лл. 1—1об.—2—2об.). При воспроизведении текста авторские сокращения раскрываются в угловых скобках, незначительные вставки и пропуски в письме даются в квадратных скобках. Пунктуация и орфография подлинника приведены в соответствие с современными нормами.

***

Р. И. Аванесов — Е. Б. Тагеру

[Москва]

Женя, вчера получил твое письмо (от 25 авг<уста>). Долго соображал, отвечать или нет? Наконец, решил отвечать, хотя и почти уверен, что письмо мое почти, наверное, до тебя не дойдет.

Но ввиду того, что письму своему я не придаю особого значения и не думаю, что ты[vi] после моей смерти издашь его, я и решаюсь писать.

Впрочем, я уверен, что не сегодня, так завтра или послезавтра я тебя увижу здесь в Москве.

Жду очень тебя и твоей бамбуковой палочки, крепость и гибкость которой я с удовольствием испытаю на себе. Действительно, стóю я этого. Так глупо было все с моей стороны. Если б я еще что сделал в Москве, а то ничего ровно!

1ого сент<ября> у нас началась сессия. Я хочу чего-нибудь сдать, да все не соберусь. Как ты думаешь быть с минимумом и т. п.? Ведь теперь на этот счет гораздо строже.

Тебе, кажется, не останется ничего другого, как «работать» и подать соответствующее заявление?

Впрочем, это не суть важно.

У нас в Москве все лето были дожди, и только в последнюю неделю настала хорошая погода.

Я не делаю ровно ничего. Впрочем, каждый день ходил в исторический, но, по правде сказать, ходил не для того, чтоб заниматься, а совсем по другим целям: ходил просто посидеть и побеседовать с одной очень симпатичной библиотекаршей (студенткой архео<логического> отд<еления>). Теперь (с 1го)[vii] она не работает уже [в] библиотеке (а в другом отделе), и потому я, кажется, приношу свои «ученые занятия».

Только что прочел “Хождение по мукам” Ал. Толстого. Читал ли ты? Очень мне понравилось. Мне лень об этом романе[viii] писать, потому что только вчера я об этом подробно писал Лиле[ix]. Если ты не читал, очень советую прочесть.

От Лили я изредка получаю письма. Последнее получил позавчера. Вчера я ей отвечал. Она пишет, что получила только что от тебя письмо. Из наших никого почти не вижу,[x], кроме разве Кобса и то очень изредка.

На днях приехал Городский[xi].

Занятия у нас начнутся еще не скоро.

Все, что ты пишешь о своих путешествиях,[xii] всякого рода своих приключениях, о море, о горах и т. д., все это вызывает во мне чувство бесконечного сожаления, что я, в сущности, по глупости своей не поехал никуда. Действительно стоит меня как следует твоей бамбуковой тростью[xiii].

Женя, уверен, что это письмо не дойдет, хотя и пишу.

Прости, что пишу так кратко. Это потому, что вчера я написал довольно большое письмо Лиле и писать сегодня опять лень.

Ну пока; на днях, наверное, увидимся.

Рубэн

P. S. Тепло Х. Я давно очень не видел. Не знаю, приезжала ли она в Москву — ко мне не заходила.

Р.

3/IX, 23 г.

Предисловие, подготовка текста, публикация и примечания

О. В. Никитина

II. ИЗ ИСТОРИИ ИНСТИТУТА ЯЗЫКА И ПИСЬМЕННОСТИ АН СССР

Мы посчитали целесобразным в качестве приложения полностью опубликовать один из документов того времени, рассказывающий о насыщенной, разносторонней работе Института языка и письменности АН СССР, в котором, как уже было сказано, работал Р. И. Аванесов. Думаем, что не будет большим преувеличением сказать, что одним из ключевых направлений в деятельности Сектора славянских языков были исследования по русской диалектологии.

Публикуется впервые по машинописной копии без подписи (Архив РАН. Ф. 502. Оп. 3. Ед. хр. № 150. Лл. 15—16 об.). Некоторые исправления и вставки, присутствующие во второй копии Протокола (там же, лл. 18—21) внесены нами при подготовке текста без особых оговорок.

ПРОТОКОЛ № 5

Заседания Сектора славянских языков Института языка и письменности народов СССР АН

10 января 1940 г.

Присутствовали: т. т. Д. Н. Ушаков, С. И. Ожегов, Р. И. Аванесов, А. Б. Шапиро, Р. Р. Гельгардт, Г. О. Винокур, М. Н. Петерсон, Б. М. Гранде, Л. И. Базилевич, А. А. Реформатский, В. А. Петросян, Б. С. Брук, Е. Е. Репина, Н. О. Суржко, М. П. Якубович, т. Шульман, Е. Е. Комшилова, И. Г. Голанов, Е. М. Федорук, т. Байбакова, И. А. Василенко, П. С. Кузнецов, т. Руднев, Т. Васильев, Б. В. Горнунг.

Повестка дня

1. Д. Н. Ушаков — вступительное слово.

2. Р. И. Аванесов — О работе по русской диалектологии Сектора славянских языков.

3. Е. Е. Комшилова — О диалектологической экспедиции Моск<овского> госуд<арственного> пед<агогического> института.

4. Г. О. Винокур — О диалектологической экспедиции ИФЛИ.

5. Р. И. Аванесов — О диалектологической экспедиции Моск<овского> гор<одского> пед<агогического> института.

6. П. С. Кузнецов — О диалектологической экспедиции Моск<овского> гор<одского> пед<агогического> института.

7. А. М. Сухотин — О диалектологической экспедиции Моск<овского> гор<одского> пед<агогического> ин<ститу>та.

8. И. А. Василенко — О диалектологической экспедиции Моск<овского> обл<астного> пед<агогического> института.

СЛУШАЛИ:

I. Д. Н. Ушакова — Сектор славянских языков Ин<ститу>та языка и письменности поставил одной из своих тем изучение русских говоров, устройство экспедиций, издание монографических описаний и проч. Сектор пригласил московских лингвистов на освещение, чтобы можно было обменяться опытом тех экспедиций, которые были проведены ин<ститу>тами, и установить контакт для дальнейшей общей работы в области русской диалектологии.

II. Р. И. Аванесов. Институт языка и письменности наметил следующий план работы по русской диалектологии:

1) Изучение говоров Рязанской области. Еще ак<адемик?>[xiv] Будде в свое время говорил о том, что Рязанская область очень интересна. Институт думает организовать разведывательные поездки. Исследование начать предполагается с лета этого года и в течение нескольких лет охватить территорию не в пределах современной Рязанской области, а в пределах Рязанского княжества. Материал даст возможность пересмотреть точку зрения на образование переходных говоров. Карта будет дополнением.

2) Второй темой Ин<ститу>та является составление монографий отдельных авторов. Над вопросами синтаксиса русских говоров работает сейчас А. Б. Шапиро.

3) Третьей темой является составление областного словаря русского языка.

III. Е. М. Комшилова. Диалектологическая экспедиция была включена в план работы кафедры русского языка. Цель экспедиции — собирание материала для атласа.

Для экспедиции были выбраны следующие районы Московской области: Ухтомский, Ленинский, Бронницкий. Раменский, Виноградовский, Воскресенский, Коломенский, Озерский. Обследовано 28 пунктов (в Ухтомском — 2 пункта, Ленинском — 3 п<ункта>, Бронницком — 4 п<ункта>, Раменском — 5 п<унктов>, Виноградовском — 3 п<ункта>, Воскресенском — 3 п<ункта>, Коломенском — 7 п<унктов>, Озерском [—] 1 п<ункта>). Экспедиция была проведена в июле 1939 г.. Участвовало в ней 7 человек. Был установлен контакт с Райисполкомом и обл<астным> пед<агогическоим> ин<ститу>том. На пунктах была установлена связь с советами и школами. Ин<ститу>т информировал общественность о задачах обследования, и все общественные организации очень помогали экспедиции. Записи производились в колхозах и школах. Вопросник состоял из фраз, а не из отдельных слов. Район обследования интересен тем, что там встречаются говоры и окающие, и екающие, и икающие. Ближе к северу наблюдается произношение «и» на месте « »[xv] под ударением. Яканье умеренного типа. Взрывной «г» наблюдается всюду до Коломенского р<айо>на. В Коломенском р<айо>не есть факты смягчения заднеязычных. В Виноградовском р<айо>не в Левычине отмечено цоканье. Что касается морфологических черт, то всюду наблюдается род. падеж на е (снохе); множ. число ж. р. на ялошадя. Глагол имеет «т» твердое вплоть до Раменского р<айо>на; уть, ють — в Коломенском районе. В Озерском р<айо>не говорят: корова «брюхается» вместо бодается. В Коломенском и Озерском р<айо>нах говорят «свякры», «вышня» вместо вишня. В Раменском р<айо>не постройку для скота называют «клеть», «подклеть». В других районах говорят хлев. Уголок в избе, где держат теленка, называется «загадкой». В Коломенском р<айо>не вместо у меня говорят у «мене».

Были ошибки в работе. Не всегда записывалась связная речь. Не четок дележ на «е», «я», «и».

Результаты обследования всех 28 пунктов будут занесены на карточки. Материал будет разбит на разделы: «Язык молодежи» и т. д. Институт уже наметил вопросник для экспедиции этого года. Смета утверждена.

Просьба к Сектору славянских языков уточнить вопросник.

IV. Г. О. Винокур. Поездка была в Котельнический район Кировской обл<асти>. Экспедиция ставила исключительно педагогические цели. Участвовало 8 чел<овек> (из них — 2 аспиранта и 6 студентов). Продолжалась экспедиция 11 дней. Решено было изучить говор одного пункта. Выбор пункта был вызван тем, что северные говоры меньше представлены в литературе, чем другие.

Говор в Котельническом р<айо>не однообразен. Зеленецкий говорил, что в Котельническом р<айо>не мужчины чокают, а женщины цокают. Этого различия не наблюдалось. Деревня, в которой жили, очень глухая, маленькая. Наблюдалось о закрытое, наличие мягких шипящих перед э и и, а также в середине слов перед согласными и рельефные рефлексы «[ять».

Прислушивались больше всего к говору женщин и детей. В течение февраля и марта материал будет обработан.

V. Р. И. Аванесов. Количество участниковэкспедиции было разделено на три группы. Всего участвовало 20 человек.

Одна группа во главе с проф. Сухотиным изучала говор Орловской губернии. Вторая гр<уппа> с Кузнецовым П. С. — Можарский район Рязанской обл<асти>. Третья группа во главе с Р. И. Аванесовым изучала говор Спасского р<айо>на Рязанской обл<асти>, дер. Кидусово. Район этот расположен далеко от железной дороги.

Характерные особенности говора:

1) Сохранение старого е (береза, а не берёза). Явление это наблюдается и после шипящих (шел, а не шёл). По Пензенской губ<ернии> отмечена эта черта в мещерких говорах. Наблюдается это явление главным образом в корнях.

2) Аканье ассимилятивно-диссимилятивное.

3) Сильная редукция предударного слога (пароход и проход звучит одинаково, голова и глава).

4) Наблюдается почти полная утрата гласного (пасынок звучит, как паснок).

5) Начальное о произносится, как и.

6) Цоканье.

7) в фрикативное.

8) Нет фонемы « ».[xvi]

9) неслоговое у в конце слова вместо в (гороу).

Ассимилятивно-диссимилятивное аканье говорит о южной основе этих говоров. Отсюда вывод: нужно пересмотреть наш принцип определения переходных говоров.

VI. Кузнецов П. С. Экспедиция была направлена в Можарский р<айо>н Рязанской обл<асти>. Участвовало в экспедиции 5 чел<овек>. Время пребывания — 10 дней. Экспедиция имела педагогический характер. Обследован был один пункт.

Наблюдены явления:

1) Ассимилятивно-диссимилятивное аканье.

2) После мягкого согласного вместо е пишется о или а («ряветь» вместо «реветь).

3) Наблюдалась редукция, идущая до нуля («клявать» вместо околевать, «сажок» вместо сапожок).

Цоканье не наблюдалось. Встретилось только «четыре», но случай этот объясняется палатализацией. Что касается морфологической системы, то о ней речь будет позже.

VII. ПОСТАНОВИЛИ:

Вследствие отсутствия проф. Сухотина, доклад о диалектологической экспедиции Моск<овского> гор<одского> пед<агогического> ин<ститу>та, возглавлявшейся им, с повестки снять.

VIII. СЛУШАЛИ:

Сообщение о диалектологической экспедиции Моск<овского> обл<астного> пед<агогического> ин<ститу>та.

Василенко И. А. Экспедиция была направлена в Клинский район. Теперь р<айо>н этот разделен на два: Клинский и Высокинский. Участвовало в экспедиции 8 чел<овек>. Длилась экспедиция 20 дней. В Клинском р<айо>не различные говоры. Задачей экспедиции было проследить современную границу оканья и аканья и охарактеризовать говоры Клинского р<айо>на в целом. Территория Клинского р<айо>на относилась к говорам окающим. Граница говора зап<адной> части Клинского р<айо>на теперь представляет территорию акающего говора. В северной части теперь Высокинского р<айо>на сохранилось оканье (в деревнях Валувниково, Галакузово, Чернятино). На юго-востоке оканье не слышится. Характер аканья московский. В Клинском р<айо>не наблюдается мягкое ш и ж. В некоторых местах сохранилось цоканье. Ближе к Клину нет цоканья и нет резкого аканья. Объясняется это тем, что в селе Воздвиженке, например, была больница, были торговцы. В деревнях Дятлово и Алферово наблюдалось ассимилятивное аканье. В зап<адной> части Клинского р<айо>на, т. е. в Высокинском р<айо>не оканья почти нет, но многие черты севернорусских говоров сохранились. В некоторых же деревнях этого р<айо>на (Колосово, Горки, Тимошино) оканье сохранилось. В деревне Горки (в 3-х клм. От Высокинской мануфактуры) мужчины окают, а женщины и дети акают. Объясняется это тем, что принято было невест брать не из своей деревни, а из соседней. Восточная часть Клинского р<айо>на относится к «окающим» говорам, но в некоторых местах, например, в деревнях Андрияновке и Автеевке, наблюдалось сплошное аканье. Вблизи станции Решетниково некоторые деревни сохранили рефлексы « »[xvii].

Что касается морфологических явлений, то наблюдается окончание род. падежа мн. числа всех родов ох (волкох, дворох, с курсох сына ждем). Для дальнейших экспедиций надо было бы составить вопросник так, чтобы на нужные слова давались сразу же ответы. Нужно было бы подумать о том, как называть районы, т<ак> к<ак> названия их меняются. Сектор должен помочь в этом.

Обсуждение

Д. Н. Ушаков. Независимо друг от друга институты «самостийно», не имея единого центра, проделали большую работу. Работа эта имеет колоссальное педагогическое значение, кроме того собран и большой материал для атласа.

Ближайшей задачей является изучение Московской области.

Тов. Руднев. Жаль, что докладчики не говорили о наблюдениях по синтаксису.

Д. Н. Ушаков. Одобряют ли гости организацию в Ин<ститу>те диалектологического центра?

Согласятся ли московские диалектологи с тем, чтобы Институт приглашал их на заседания Сектора, посвященные диалектологическим вопросам? Очень желательно было бы заслушивать доклады членов кафедр московских вузов. Может быть, полезно было бы учредить комиссию для методического объединения и организационных вопросов? Можно было бы пригласить следующие институты: ИФЛИ, Моск<овский> гор<одской> пед<агогический> ин<ститу>т, Моск<овский> обл<астной> пед<агогический> ин<ститу>т, Ин<ститу>т им<ени> Либкнехта и Ин<ститу>т усовершенствования учителей.

ПОСТАНОВИЛИ:

Принять предложения Д. Н. Ушакова и создать комиссию, которая займется вопросом программы и вопросом выработки транскрипции. Состав коллегии: Д. Н. Ушаков (председатель), Р. И. Аванесов (зам. председателя), С. И. Ожегов, М. Н. Петерсон, Е. Е. Комшилова, И. Г. Голанов, Е. М. Федорук, И. А. Василенко. Желательно, чтобы члены комиссии сейчас возбуждали вопросы об экспедиции в своих институтах, а к I-му марта сообщили эти сведения Институту языка и письменности.

Председатель (Д. Н. Ушаков)

Секретарь (Н. Суржко)

III. «ДАВАЙТЕ БУДЕМ ДРУЗЬЯМИ, КАК КОГДА-ТО…»

(из переписки Р. И. Аванесова с Н. М. Малышевой и В. В. Виноградовым военных лет)

При воспроизведении текста мы сохранили авторский стиль и по возможности пунктуацию, а также всю орнаментику писем. Подчеркивания литер в примерах заменены нами курсивом. Сокращения раскрываются в угловых скобках, незначительные вставки публикатора даются в квадратных скобках.

1. Р. И. Аванесов — Н. М. Малышевой

13. V. [19]43

Милая и дорогая Надежда Матвеевна!

Я был очень-очень рад Вашему хорошему письму, всем подробностям Вашей жизни и быта (вплоть до формы посудины, в которой носите суп). Многое нам очень знакомо по жизни в Козьмодемьянске, а кое о чем мы только мечтали (о такой посудине[xviii], т<ак> к<ак> нам приходилось таскать в обыкновенной кастрюльке).

Извините меня, пожалуйста, за мою неаккуратность в ответе на Ваше письмо. Я уже объяснил причины этого в письме к Викт<ору> Вл<адимирови>чу. Сейчас мы в состоянии предотъездной лихорадки. Впрочем, она началась уже довольно давно, т<ак> к<ак> срок нашего выезда несколько раз оттягивался. Теперь фиксировано уже число — 26е мая; так что я надеюсь быть около 1/VI в Москве. Очень хочется знать о Ваших перспективах. Я просил Викт<ора> Вл<адимирови>ча и Вас прошу написать мне в Москву. Может быть, я чем-нибудь мог бы помочь в Ваших делах московских? Вы знаете, Надежда Матвеевна, что это не пустые слова. Я прямо был бы счастлив, если бы мне удалось приблизить хоть немного Ваше возвращение в Москву или улучшить Вашу жизнь вне Москвы пока. Напишите мне, не стесняясь обо всем. Я боюсь, что Викт<ор> Вл<адимирови>ч, исходя из наших принципиальных несогласий кое в чем, может не захотеть обращаться ко мне. А по-моему, принципы принципами, а личные отношения личными отношениями. И никакие принципиальные разногласия, мне кажется, не могут мешать хорошим, дружеским отношениям. А с Вами-то у меня никаких и разногласий-то нет. Кроме огромной симпатии, большого тяготения к Вам (как мы ни различны внешне по характеру — но Ваша эксцентрика и изломы души мне очень близки), любви, уважения и даже почти преклонения — нет у меня других чувств к Вам.

Простите, что пишу наскоро, кратко: сейчас не пишется. Напишите в Москву мне о том, где и как Вы будете дальше, а также обо всем, что следовало бы делать для Вашего возвращения.

Ваш Р. Ав<анесов>

Лидия Моисеевна[xix] шлет Вам и В<иктору> В<ладимирови>чу привет.[xx]

Архив РАН. Ф. 1602. Оп. 1. Ед. хр. № 528. Л. 1. Автограф голубыми чернилами на тетрадном листе в клетку.

2. Р. И. Аванесов — В. В. Виноградову

18. II. [19]43

Дорогой Виктор Владимирович!

Уже очень давно собираюсь Вам написать. Долгое время я не знал Вашего адреса. Потом — когда узнал от Гудзия — настало время моего отъезда из Козьмодемьянска, где я провел год, затем трудности устройства здесь — всё это отвлекало, да и трудно было как-то собраться, не зная, с чего начать — так много[xxi] пережито за последнее время и в общем плане (война) и в личном (болезнь моя и ее последствия). Мешала и неровность в наших отношениях в последние годы и ощущение — простите за откровенность — полного безразличия Вашего к моей особе. Но вот я всё же собрался (а Вы-то, наверное, так бы никогда и не собрались?).

Кратко сообщу о себе. Прошлый год провели мы в Козьмодемьянске (на Волге). Там я работал в Марийском пед<агогическом> ин<ститу>те. Работы было много, и неинтересной. Условия[xxii] жизни там[xxiii] неровные, но в общем, привлекательного было мало. Самое тяжелое — было малокультурное окружение, склочный коллектив (правда, институтские склоки нас не касались, но это малоприятно). Поэтому когда Университет переехал в Свердловск и оказалась возможность вернуться в него (т. е. в бывшее ИФЛИ[xxiv]) — я охотно это сделал. Здесь нам в бытовом отношении тоже нелегко. Тут свои своеобразные трудности, о которых долго, да и неинтересно для Вас писать. Но в остальном я доволен: работа интересная, свой коллектив, свой факультет, где я много лет проработал, культурное наше московское окружение, много знакомых.

За это время я сколько мог и работал (правда, почти без книг, больше по своим материалам) — занимался несколькими вопросами слав<янской> фонетики доисторич<еской> эпохи, несколькими вопросами историч<еской> фонетики р<усского> языка ([xxv]отчасти в связи с своими диалектологическими наблюдениями), вопросом о происхождении и составе средневеликорусских говоров, о классификации р<усских> говоров в связи с более общим вопросом о классификации диалектов вообще. Сейчас занят (в свободные часы — а их мало, т<ак> к<ак> очень много времени уходит на всякого рода хозяйств<енные> заботы) этим последним вопросом. Если бы Вы знали, как шатка классификация р<усских> говоров и как нелогично их выделение! По какому, напр<имер>, принципу выделяются ср<едне>в<елико>р<усские> говоры? Или — ю<жно>в<елико>р<усские> говоры? Четких принципов нет. Если установить также признаки, наличие кот<оры>х позволяет отнести данный говор к той или иной р<усской> группе, то кое-что «сдвиндел» с своего места — изменится объем понятий «ср<едне>в<елико>р<усские> говоры» и «ю<жно>в<елико>р<усские> говоры».

Из вопросов фонетики р<усского> языка отмечу вопрос о «переходе» е в о, которым я занимался в[xxvi] прошл<ом> году. Исходя из своих некоторых наблюдений над совр<еменными> говорами, а также из[xxvii] других материалов, я пытаюсь дать новое объяснение эт<ом>у явлению. Шахматовское объяснение (которое в основном восходит к Фортунатову)[xxviii] мне не кажется удовлетворительным сейчас. С каким бы удовольствием я рассказал[xxix] Вам свои мысли и предположения и посоветовался бы. К сожалению, в письме это невозможно. Занимался также историей и и ы (историей их функционального сближения), заударным вокализмом р<усского> языка, отметил кое-какие детали в типах ю<жно>в<елико>р<усского> яканья, а также приводил в порядок и обрабатывал свои диалектологические материалы двух предвоенных лет.

Вот Вам краткий отчет. Очень хотел бы знать о Ваших работах этого времени. Со слов Гудзия и Федорца знаю, что Вы не потеряли это[xxx] время и написали большую книгу, кажется, о р<усском> языке др<евнего> периода. Что это? Курс ист<ории> р<усского> литературного языка др<евнего> периода или монография? Как Вы писали без книг?

Со слов тех же Гудзия и Федорца знаю, что Вам нелегко приходится. Мне кажется, надо утешаться тем, что бóльшая часть трудностей позади, да и по времени тоже. Дела на фронте сейчас очень хороши, и — думаю — скоро мы вернемся все. Гудзий говорил, что Вы мечтаете вырваться из Тобольска. Я Вас очень понимаю, но <…>[xxxi] наш Козьм<одемьянск> хоть и на Волге, но для нас был чем-то вроде сибирской ссылки. Но тобольские условия жизни и работы надо переменить на лучшие, а не лишь бы уехать. Надо возвращаться в Москву на свою[xxxii] работу, а не ехать лишь бы куда. Если сегодня нет возможности ехать в Москву, то лучше подождать немного, а не ехать в какое-то новое место и оттуда уже начать думать опять о возвращении домой (переезды, а главное устройство на новом месте отнимает массу сил)[xxxiii]. Мне Гудзий говорил, что Вы хотели бы хотя бы в Казань перебраться. Я Вам очень бы не советовал. Поверьте, что там во многих отношениях труднее будет Вам жить, чем в Тобольске (я там недавно проездом)[xxxiv]. Туда стоило бы ехать только в том случае, если бы Вы решили бы вообще там остаться (чего — думаю — Вы не сделаете). В Моск<овском> госуд<арственном> пед<агогическом> ин<ститу>те нужен заведующий кафедрой, и я думаю — рано или поздно Вас они вызовут. Они уже, кажется, понимают, что Устинов, Никифоров и даже «доктор» Абакумов не годятся. Гудзий, кот<орый> сейчас уехал в командировку в Москву, собирался там о Вас говорить с Клабуновским (в НКП[xxxv]). Возможно, в конце марта или в нач<але> апреля я поеду в Москву и тогда я поговорю, если удастся, с Котляровым о том же.

С кем Вы переписываетесь? Мне пишут много из Москвы, из не-москвичей получаю иногда письма от Обнорского, Щербы, Бархударова (последний очень редко). Получил одно письмо от Ларина (которое шло несколько месяцев) и недавно ответил. Раза два писал мне короткие открытки Лоя из Горького — я ему отвечал. Где Серг<ей> Игн<атьевич> Бернштейн? Что Вы о нем знаете? С Булах<овским> однажды Лидия Моисеевна обменялась письмом. Я ему давно собираюсь написать.

Давайте будем друзьями, как когда-то. Я не вижу ничего такого (не только сейчас, но и во все годы нашего знакомства), что бы мешало этому. Были разного рода привходящие обстоятельства, никогда не касавшиеся существа наших отношений (по крайне мере, моего отношения к Вам). Я всегда Вас оценивал и оцениваю одинаково, считая Вас едва ли не наиболее крупным специалистом по русскому языку (хотя и не все Ваши труды мне одинаково по вкусу). Но я был бы неискренен, если бы я сказал, что в чертах Вашего характера я не вижу недостатков. Они у Вас[xxxvi] есть (как и у всех)[xxxvii] и, поверьте, они Вам очень мешают: если бы не они, то Вы должны бы быть деятелем, вокруг которого группировались бы работники нашей науки, который мог бы организовать работу большого коллектива… Хорошо было бы, чтобы в будущем в Москве не было так, как было: «мы», «Вы» и т. д., а было бы одно большое «мы»: ведь сколько работы во всех областях, для всех её хватит, нужно её ввести только в известное русло. И Вы один из тех немногих людей, которые это могли бы сделать.

А людей у нас становится все меньше и меньше: умер Сухотин, умер Ушаков, умер, наконец, Селищев. Потерю каждого я по-особенному ощущал. Но самая свежая потеря всегда кажется самой тяжелой: какая несправедливость смерть Селищева (ведь ему всего 56 лет!), буквально «на ходу» — он очень много еще мог дать; сколько осталось незавершенного у него! Хотелось бы, чтобы его архив остался цел — там есть готовые труды, напр<имер>, курс старослав<янского> языка, кот<орый> обязательно надо будет издать, когда придет время. Мы с ним были большие друзья, он мне очень много писал после моего отъезда, и Москва для меня без него опустела: долго еще мне не будет хватать его…

Ну,[xxxviii] написал достаточно для первого раза. Пора бы и кончать. Буду очень рад, если и Вы мне напишите.

Ваш Р. Аванесов

Лидия Моисеевна шлет Вам привет.

Архив РАН. Ф. 1602. Оп. 1. Ед. хр. № 128. Лл. 1—1 об. — 2—2 об. — 3. Автограф голубыми чернилами на небольших листах в клетку.

3. Р. И. Аванесов — В. В. Виноградову

Дорогой Виктор Владимирович!

Простите, что так долго не отвечал на Ваше письмо: это было вызвано совершенно случайными обстоятельствами — Ваше письмо заставило мне многое передумать, на многое дать ответ, проверить еще раз себя, своих друзей и окружающих лиц. Не скрою от Вас, что на многое и многих я смотрю иначе, чем Вы. Но считаю, что это не может мешать нашим с Вами отношениям. Так как[xxxix] со многими положениями Вашего письма я не согласен, то хотел Вам написать обстоятельный ответ. Однако письмо Ваше получалось в дни, когда у нас гостил один знакомый из Казани, приехавший в командировку в Свердловск. Он прожил у нас больше 3х недель — и совершенно выбил из коллеи[xl] нас — ничего при нем делать нельзя было, т<ак> к<ак>[xli] живем в одной маленькой комнате, он был все время дома. Когда он уехал (около 20 апр<еля>), у меня уже пыл остыл к подробному ответу, да тут еще пошло предотъездное беспокойство — мы всё в Москву собирались со дня на день (об этом ниже) и всё откладывалось. Наконец, я взялся за перо… чтобы объяснить всё это, т<ак< к<ак> обсуждать по существу то, что было в наших предыдущих письмах, трудно, долго (много надо писать), и лучше обо всём хорошенько поговорить, когда встретимся в Москве. Когда это может быть?

О нас могу сообщить следующее: я собирался в нач<але> мая в Москву в командировку, но около 1/V пришло распоряжение о немедленной реэвакуации Моск<овского> ун<иверсите>та. Уже несколько раз отодвигался срок отъезда. Но теперь назначено на 26/V, кажется, окончательно (есть наряд от упр<авления> жел<езной> дороги); так что я надеюсь около 1/VI быть в Москве.

Очень хотелось бы знать, как Ваши дела? Двинулись ли дела с возможностью вернуться в Москву? Или Вы решились на переезд в другой город, ближе к ИЯМу[xlii] — в Казань или Алма-Ату? Я очень хотел бы знать о Ваших планах. М<ожет> б<ыть>, я чем-нибудь мог бы быть Вам полезен в Москве? Я ведь ничего не стесняюсь, когда нужно[xliii] чего-то добиться — я могу и в Наркомпрос и в комитет ходить, просить, требовать и пр. — могу туда и к высокому начальству. Но надо[xliv] знать от Вас — чего добиваться, напишите мне, пожалуйста, в Москву (М<осква> — центр, Чистые пруды, д. 9, кв. 51). А я обещаю делать Вам всё, что окажется в моих силах (увы! теперь я не тот, правда[xlv], что был раньше).

Очень хотелось бы о многом поговорить с Вами специально и рассказать о своих думах, послушать Вас, познакомиться с Вашими последними работами. Верю, что скоро это окажется возможным.

Как Ваше здоровье? Переехал ли пед<агогический> ин<ститу>т в Омск? Каковы Ваши предположения на ближ<айшие> месяцы? Буду ждать известий от Вас в Москве.

Трудности Вашей жизни нам хорошо известны по собственному опыту. Здесь (в Свердл<овске>) в одних отношениях стало лучше (работа, среда и пр.), в других — труднее (бытовые условия), чем в Козьмодемьянске. Что нас ожидает в Москве — трудно сказать. Чувствую я себя тоже плохо.

Пишет мне время от времени Лоя. Он как-то мне посоветовал написать Вам, а я ему ответил, что не только уже написал Вам, но даже получил от Вас ответ. Пишет ли Вам Сергей Игнатьевич[xlvi]?

Льва Владимировича[xlvii] Моск<овский> ун<иверсите>т (свердл<овская> часть) выдвинул в действ<ительные> члены Акад<емии> Наук. Я предложил на собрании профессоров и преподавателей, затем провели через ученые советы — факультетский и общеуниверситетский. Думаю, что он уже выехал в Москву (во втор<ой> половине мая[xlviii] он писал, что в нач<але> мая[xlix] переедет).

Простите, что пишу кратко. Ко всему еще ударила жара, и я плохо себя чувствую.

Итак, давайте считать наши отношения возобновленными — выльется ли это просто в деловой контакт, или корректные товарищеские отношения, или в настоящую дружбу — покажет будущее. На многое мы смотрим по-разному, но, на мой взгляд, это не может мешать нашим хорошим личным отношениям.

Так напишите же мне в Москву. Я был бы рад, если бы мог быть чем-нибудь Вам полезным.

Ваш Р. Аванесов

13. V. [19]43

Там же. Лл. 4—4 об. Автограф голубыми чернилами на тетрадном листе в клетку.

Предисловие, подготовка текста, публикация и примечания

О. В. Никитина

IV. ПИСЬМО Р. И. АВАНЕСОВА Л. П. ГРОССМАНУ 1958 г.

Публикуется впервые по автографу Р. И. Аванесова голубыми чернилами на двойном листе небольшого формата (РГАЛИ. Ф. 1386. Оп. 2. Ед. хр. № 163. Лл. 1—2). При воспроизведении текста авторские сокращения раскрываются в угловых скобках.

***

Р. И. Аванесов — Л. П. Гроссману

Глубокоуважаемый Леонид Петрович!

Благодарю Вас за Ваше поздравление по случаю моего избрания в члены-корреспонденты Акад<емии> Наук СССР. Я очень тронут Вашим вниманием.

Позвольте мне, с своей стороны, пожелать Вам всего самого хорошего и больше всего — здоровья.

Я Вас знаю и люблю с первых дней своих студенческих лет, когда стал под руководством покойного Николай Леонтьевича заниматься Достоевским. Я и мои товарищи бывали на всех Ваших докладах и выступлениях и считали Вас одним из самых блестящих и талантливых литературоведов. Однако познакомиться с Вами лично довелось много позже.

Я и Лид<ия> Моисеевна[l] кланяемся Вам и Вашей супруге.

Искренне Ваш

Р. Аванесов

30 VI 58

Предисловие, подготовка текста, публикация и примечания

О. В. Никитина

V

Р. И. АВАНЕСОВ

ОРФОЭПИЯ И ЕЕ ПРАКТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ

Публикуется впервые по машинописной копии на стандартных листах бумаги с незначительными исправлениями от руки, которые нами специально не оговариваются (Архив РАН. Ф. 502. Оп. 5. Ед. хр. № 2. Лл. 1—5). Датировка отсутствует, предположительно — конец 1930-х гг. Орфография и пунктуация приведены в соответствие с современными нормами. При передаче текста подлинника нами сохраняется подчеркивание фрагментов, а примеры для удобства передаются курсивом.

***

<…> орфографическая грамотность — это лишь часть (правда, наиболее важная на сегодняшний день) более общего вопроса о грамотности речи вообще — о правильном ее построении, правильном словоупотреблении, правильном произношении. Надо сказать, что вопросу о правильном произношении у нас не уделяется почти никакого внимания. Это относится, в первую очередь, к школе, которая должна культивировать правильное произношение у учащихся, но совершенно этим не занимается. Правильно писал проф. Д. Н. Ушаков еще в 1928 г.: «Нашей школе совершенно чужда идея орфоэпии. В то время, как в Западной Европе, например, во Франции, высоко ценят правильное произношение, доходя до культа слова, у нас редкий учитель слышал слово «орфоэпия»[li]. Наш учитель в массе еще и сам не владеет правильным произношением, а если и владеет, то не учит ему своих учеников. Между тем, правильное произношение — это не роскошь, не прихотливое излишество, надуманное специалистами, а такая же практическая необходимость, такой же важный социальный институт, как и орфография.

В самом деле, наша речь реализуется либо в звучаниях (устный язык) или в графических образах (письменный язык). В первом случае язык воспринимается через звуки, во втором — через буквы или вообще графические знаки. Анархия в произношении или на письме недопустима: ведь язык является средством общения, и все его элементы должны содействовать правильному, быстрому, легкому общению между людьми. Правильное произношение, как и правильное письмо, содействует такому общению, напротив того, неправильное произношение и письмо затрудняет.

Исключительное внимание нашей общественности к орфографии понятно: малограмотность должна быть ликвидирована в кратчайший срок. Но оно не должно идти в ущерб культуре устной речи и, в частности, орфоэпии. Устная речь в наши дни имеет широкое применение как в области радио, телефона, звукового кино, театра, так и вообще во всей нашей общественной жизни. Отсюда — огромное практическое значение орфоэпии.

Правильное произношение (как и правильное письмо) является неотъемлемой стороной литературного языка, а потому оно универсально по самой своей природе: его задачи заключаются в том, чтобы, минуя все индивидуальные особенности речи и черты местных говоров, быть средством наиболее широкого общения. Поэтому сознательное культивирование правильного произношения (в школе, на радио, на сцене, в кино) имеет большое практическое значение и в деле приобщения многомиллионных масс трудящихся к литературному языку, в деле постепенного уничтожения противоположности между языком города и деревни.

Из всего сказанного вытекает, что не надо противопоставлять орфографию орфоэпии, считать первое важнейшим делом, а последнее никчемной затеей. Орфография и орфоэпия — это разные стороны одного и того же актуального вопроса сегодняшнего дня — культуры языка.

Нельзя отрывать орфоэпию от орфографии еще потому, что они теснейшим образом связаны друг с другом. В ряде случаев, как правильно отмечает проф. Л. В. Щерба, «чтобы решать орфографический вопрос, надо сперва решить вопрос орфоэпический»[lii]. Каждый корректор и педагог знает, какие затруднения представляет разнобой, существующий в нашей орфографии. А между тем выходит, что нередко решить вопрос о том, как нужно писать, можно только после решения вопроса о том, как следует произносить. С другой стороны, и ряд орфоэпических вопросов может базироваться на орфографии. Это совершенно правильно подчеркивают проф. Л. В. Щерба и проф. С. И. Бернштейн, говоря о сближении произношения с письмом как о прогрессивной тенденции (см. «Говорит СССР», № 1 и 3).

Итак, не может быть сомнений в практической важности орфоэпии. Однако современное состояние русской орфоэпии таково, что в ряде случаев мы лишены твердых указаний на произношение. О том, что дореволюционное, так называемое «московское произношение», устарело и не может безоговорочно служить образцом — об этом с полным основанием уже писали в журнале «Говорит СССР» проф. С. И. Бернштейн и проф. Л. В. Щерба.

В самом деле, «московскому произношению» были свойственны дефьки, трафьки, юпьки, немьки, которые нельзя считать нормой современного образцового произношения. Старое московское цалуй, поцалуй воспринимается сейчас как диалектизм.

Требует своего разрешения вопрос о том, следует ли считать орфоэпическими старые московские любют, кормют, гонют, смотрют или любят, кормят, гонят, смотрят[liii], которые поддерживаются не только письмом, но и значительной частью севернорусских говоров.

Сам проф. Д. Н. Ушаков, лучший знаток московского произношения, в 1928 г. писал, что «окончание глаголов на –сь и –ся произносится с твердым с[liv], а в 1935 г. под давлением непосредственной современной языковой практики, он уже пишет, что «наряду с … мягким произношением глагольных окончаний –сь, -ся вполне допустимо, а в московском произношении предпочтительно, старое твердое произношение»[lv]. Мягкое произношение –сь, -ся в глаголах также поддерживается не только письмом, но и многими русскими говорами.

Едва ли можно считать орфоэпическими отьезд, подьезд (с мягкими т, д), которые имели место в старом московском произношении.

Наряду со старыми русскый, тихый, крепкый, упругый под влиянием письма сейчас широко развито произношение русский, тихий, крепкий, упругий.

Однако не надо думать, что московское произношение полностью утратило свое ведущее значение. Напротив того, в самых основных своих, существенных чертах оно сохраняет свой образцовый характер до сих пор. Нужно только урегулировать разнобой в ряде отдельных явлений, окончательно нормировав наше произношение.

Практические предложения проф. С. И. Бернштейна («Говорит СССР», № 1) нужно всемерно приветствовать. Советская общественность кровно заинтересована в окончательной нормализации русского литературного произношения.

Наркомпрос, Комитет по делам искусств, Всесоюзный радиокомитет должны , наконец, заинтересоваться этим вопросом — организовать изучение русского произношения, составление орфоэпического свода, с последующим его широким обсуждением и утверждением соответствующими организациями.

Наркомпрос должен указать школам, что они не вправе игнорировать орфоэпию; школа должна учить правильному произношению. Нужно издать пособия по русскому произношению.

Работники театра, радио, кино, учителя, пропагандисты и вообще самые широкие круги советской общественности ждут авторитетного руководства по вопросам произношения.

Вступление, публикация и примечания О. В. Никитина

VI

Р. И. АВАНЕСОВ

ВОПРОСЫ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ПРОИЗНОШЕНИЯ

Публикуется впервые по авторизованной машинописи (Архив РАН. Ф. 502. Оп. 5. Ед. хр. № 1. Лл. 1—3) с многочисленными вставками и приписками автора, которые вносятся нами в текст без комментариев. Настоящий фрагмент представляет собой извлечение из большой статьи Р. И. Аванесова, первоначально озаглавленной автором «Вопросы русской орфоэпии». Как следует из документа, работа была прислана Д. Н. Ушакову, по-видимому, для оценки. В левом верхнем углу л. 1 приписано: «Печатать» (далее следует подпись Р. И. Аванесова). Данная статья — один из наиболее ранних из известных нам опытов ученого по исследованию системы произношения русского литературного языка (датируется 1937 г.). При воспроизведении текста нами сохраняются следующие особенности: примеры, подчеркнутые в машинописи, даются курсивом, незначительные сокращения раскрываются в угловых скобках, наши вставки даются в квадратных скобках.

***

Вопросу о правильном произношении (орфоэпии) у нас не уделяется почти никакого внимания.

Между тем, правильное произношение — не роскошь, не излишество, выдуманное специалистами, а такая же практическая необходимость, такое же важное дело, как и орфография.

В самом деле: наша речь реализуется либо в звучаниях (устная речь), либо в зрительных образах (письменная речь). В первом случае она воспринимается через звуки, во втором — через буквы или вообще графические знаки. Анархия в произношении так же недопустима, как и в письме: язык как средство общения будет полностью удовлетворять своему назначению только в том случае, если все элементы его будут содействовать правильному, быстрому, мягкому общению между людьми.

Всем известно, что неграмотные написания мешают чтению, тормозят понимание написанного. Неграмотное письмо может даже привести к неправильному пониманию (см. написание в лесу­ — в лису, волы — валы, разрядил — разредил, компания — кампания и др.). Точно также и неправильное произношение мешает языковому общению. При восприятии устной речи обычно мы не фиксируем внимание на ее звуковой стороне, непосредственно воспринимая смысл. Неправильное же произношение отвлекает слушателя от смысла, заставляет его обращать внимание на звуковую сторону, а иногда даже может повести к неправильному пониманию. Например, есть говоры, где предлог у произносится как в, и, таким образом, сочетание в местности приобретает два значения: «у местности» и «в местности». Другой пример: в ряде говоров, а также в индивидуальном произношении лиц, владеющих литературным языком, вместо мягких губных произносится твердый губной: крóф, л’юбоф вместо кроф’, л’юбоф’[lvi]. В устах таких лиц фраза готоф с’ич’áс также двусмысленна: она может обозначать «готов сейчас» и «готовь сейчас»[lvii].

Правильное произношение, как и правильное письмо, содействует наиболее быстрому и легкому языковому общению: напротив того, неправильное произношение и письмо затрудняют его.

Исключительное внимание нашей школы к орфографии понятно: малограмотность д<олжна> быть ликвидирована в кратчайший срок. Но давно уже пришло время поднимать также культуру устной речи и, в частности, развивать правильное произношение.

Правильное произношение, как и правильное письмо, являются неотъемлемыми сторонами литературного языка. Их задачи заключаются в том, чтобы минуя все индивидуальные особенности речи, а также особенности местных говоров, быть средством наиболее широкого общения. Поэтому обучение правильному произношению также необходимо, как и обучение правописанию. Сознательное культивирование правильного произношения (в школе, на радио, на сцене, в кино) имеет огромное практическое значение в деле приобщения малограмотных масс трудящихся к литературному языку, в деле постепенного уничтожения противоположности между языком города и деревни. <…>.

Предисловие, подготовка текста, публикация и примечания

О. В. Никитина

VII

Р. И. АВАНЕСОВ

ОТЗЫВ НА «ПРАВИЛА УПОТРЕБЛЕНИЯ ЗНАКОВ ПРЕПИНАНИЯ»

А. М. СУХОТИНА

Публикуется впервые по машинописной копии без подписи (РГАЛИ. Ф. 454. Оп. 1. Ед. хр. № 77. Лл. 1—1 об., 4). При воспроизведении текста нами сохраняются следующие особенности: примеры, подчеркнутые в машинописи, даются курсивом, незначительные сокращения раскрываются в угловых скобках, орфография документа остается без изменений.

***

«Правила употребления знаков препинания» А. М. Сухотина составлены с большим знанием дела и научной добросовестностью. Они насыщены большим количеством предложений, всегда интересных и в значительной мере целесообразных. Однако задача, которую взял на себя автор, очень сложна и совершенно не разработана в науке. Поэтому многое в русской пунктуации остается спорным и после работы т. Сухотина.

Прежде всего принципиальный вопрос о том, из чего следует исходить при формулировке правил. Здесь возможно несколько путей: 10 соотносить знаки препинания с тем, что они обозначают (т. е. обращаться к смыслу); 2) соотносить знаки препинания с тем, что им обычно соответствует в устной речи, т. е. с интонацией, и лишь через интонацию обращаться к смыслу); 3) не соотносить знаки препинания со смыслом ни прямо, ни через фонетическую сторону устной речи, а лишь указывать на формальные грамматические приметы их употребления. Авторы «Проекта реформы правописания» Главнауки (1930) идут в основном по первому пути (поэтому они говорят, напр., что точка обозначает то-то. Пешковский в известный период своей деятельности придавал наибольшее значение интонации. Автор рецензируемых «Правил» идет по третьему пути. Отсюда — для него обычны такие формулировки, как «точка употребляется на конце законченного предложения» и т. д. Однако сделать это последовательно он не может: в ряде случаев он обращается то к интонации, то к различным смысловым моментам.

Напр., в § 1 сказано, что точка ставится на конце законченного предложения, кроме тех случаев, где надо ставить вопросительный или восклицательный знаки.

В § 6 говорится, что вопросительный знак ставится «после прямого вопроса, в том числе и реторического[lviii]». В § 7 — что восклицательный знак ставится в конце предложения с восклицательной интонацией». Почему интонация в одном из приведенных случаев служит исходным моментом, а в других игнорируется? Ведь она одинаково существенна для всех этих случаев: в устной речи она может служить единственным средством, определяющим характер фразы, таким же, каким на письме может быть точка, вопросительный и восклицательный знаки.

Далее: что такое прямой вопрос. Чем он отличается от косвенного. Сравни примеры автора: «Всю ночь я думал: кто бы это был». Всю ночь я думал, кто бы это был». Эти фразы глубоко различны грамматически: первая из них двупланна: она состоит из двух частей, из которых 1-я заключает в себе слова автора, вторая — подлинную «фразу» говорящего (они реально совпадают, но грамматически различаются); во второй фразе такой двупланности нет; она целиком представляет собой роль автора. Это различие в устной речи выражено особыми интонациями, а в письменном языке — различными знаками препинания. Поэтому никак нельзя согласиться с автором, что в этих примерах «различие между вопросом косвенным и прямым чисто пунктуационное» (см. § 6, п. 1, примечание 1; § 4, п. 3).

Интонация прорывается и в некоторых других местах. Например, § 2, п. 16, § 4, п. 1, примеч<ание> 1, § 7, п. 1.

С другой стороны, автор не может не обращаться нередко к смысловой стороне, формулируя некоторые свои правила вроде следующего: «Многоточие употребляется для обозначения незаконченности высказывания» (см. также многочисленное «Для» в заголовках).

Система употребления знаков препинания, как она исторически сложилась в русском языке, опирается в одних случаях на интонацию, в других на структуру предложения, в третьих, непосредственно на смысл (причем в последнем случае знаки препинания обозначают то, что в устной речи остается невыраженным). В соответствии с этим и правила нужно формулировать то исходя из интонации (если она является выразителем данного грамматического значения), то из синтаксической структуры, то обращаясь непосредственно к смыслу. Нельзя все строить на интонации, но игнорировать ее в ряде случаев мне представляется неправильным. Сюда относятся случаи, указанные выше и некоторые другие: напр., § 2, п. 7, примеч<ание> 1 — при формулировке правила с запятой при сложных союзах потому что и др. нельзя обойтись без интонации, т<ак> к<ак> именно ею определяется место постановки запятой. Сказать, что запятая ставится в середине союза, «Когда требуется нарочито подчеркнуть причину, срок, условия и т. д.», по меньшей мере не точно, если не неправильно: здесь нет грамматического подхода, «подчеркнуть причину» и пр. можно разными способами. <…>.

Общий вывод

Работа т. Сухотина безусловно представляет большой интерес. Целый ряд его практических предложений вполне целесообразен. Однако имеются и спорные положения, которые необходимо пересмотреть, а также отдельные неточности, неудачные формулировки, нуждающиеся в исправлении. Настоящие «Правила» нужно доработать и в отношении насыщения их достаточным количеством примеров, улучшения (облегчения) их языка.

Что же касается до вопроса о напечатании «Правил», то он не может быть разрешен без согласования с Наркомпросом, который ведет сейчас большую работу по унификации нашего правописания.

Проф. Аванесов

8/XII — 35 г.

Предисловие, подготовка текста, публикация и примечания

О. В. Никитина



[i] Цит. по изд.: Степанов Ю. С. К 75-летию со дня рождения члена-корреспондента АН СССР Рубена Ивановича Аванесова // Известия АН СССР. Серия литературы и языка. Т. 36. № 1. 1977. С. 91.

[ii] Степанов Ю. С. Указ. соч. С. 92.

[iii] Аванесов Р. И. Очерки русской диалектологии. Ч. 1. М., 1949. С. 3.

[iv] Иванов В. В. Рубен Иванович Аванесов (К 75-летию со дня рождения) // Русский язык в школе. № 1. 1977. С. 115.

[v] Бромлей С. В., Булатова Л. Н. 70-летие Рубена Ивановича Аванесова // Известия Академии наук СССР. Серия литературы и языка. Т. 31. Вып. 3. 1972. С. 288.

[vi] Далее в строке написано и зачеркнуто: его.

[vii] Дата, заключенная автором в скобки, приписана над строкой.

[viii] Далее в строке написано и зачеркнуто: подробно.

[ix] Лидия Моисеевна Полак (жена Р. И. Аванесова).

[x] Далее в строке написано и зачеркнуто: изредк[а].

[xi] Запись фамилии неразборчива, прочтение предположительное.

[xii] Далее в строке написано и зачеркнуто: при.

[xiii] Так в тексте письма.

[xiv] Имеется в виду Евгений Федорович Будде (1859—1929) — известный ученый-русист и диалектолог, один из видных представителей Казанской лингвистической школы; с 1916 г. член-корреспондент АН. В Протоколе его ошибочно именуют «академиком».

[xv] Так в тексте Протокола.

[xvi] Так в тексте Протокола.

[xvii] Так в тексте Протокола.

[xviii]Далее идет зарисовка «посудины»: цилиндрической формы небольшой сосуд, несколько удлиненный.

[xix] Жена Р. И. Аванесова.

[xx] Строка приписана вдоль левых полей поперек листа.

[xxi] Далее в строке начало недописанного слова зачеркнуто.

[xxii] Далее в строке написано и зачеркнуто: там.

[xxiii] Написано над зачеркнутым в строке словом были.

[xxiv] Институт философии, литературы и искусства.

[xxv] Впереди начало недописанного слова (в свя[зи]) зачеркнуто.

[xxvi] Буква приписана над строкой.

[xxvii] Слово приписано над строкой.

[xxviii] Фрагмент, заключенный автором в скобки, приписан над строкой.

[xxix] Далее в строке написано и зачеркнуто: бы.

[xxx] Слово приписано над строкой.

[xxxi] Далее одно слово написано неразборчиво.

[xxxii] Далее начало недописанного слова (серь[езную]) зачеркнуто.

[xxxiii] Фрагмент, заключенный автором в скобки, приписан над строкой.

[xxxiv] Фрагмент, заключенный автором в скобки, кроме первого слова, приписан над строкой.

[xxxv] Народный комиссариат просвещения.

[xxxvi] Слово «у Вас» приписано над строкой.

[xxxvii] Фрагмент, заключенный автором в скобки, приписан над строкой.

[xxxviii] Далее одно слово в строке написано и жирно зачеркнуто. Запись неразборчива.

[xxxix] Далее в строке написано и зачеркнуто: и.

[xl] Так у Р. И. Аванесова.

[xli] Далее в строке написано и зачеркнуто: все.

[xlii] Институт языка и мышления АН СССР.

[xliii] Далее в строке написано и зачеркнуто: что.

[xliv] Слово приписано над строкой.

[xlv] Слово приписано над строкой.

[xlvi] Имеется в виду С. И. Бернштейн.

[xlvii] Имеется в виду Л. В. Щерба.

[xlviii] Так в тексте письма — очевидно, описка; следует иметь в виду: апреля.

[xlix] Далее в строке написано и зачеркнуто: он.

[l] Жена Р. И. Аванесова.

[li] Статья «Русская орфоэпия и ее задачи», сб<орни>к «Русская речь» под ред. проф. Л. В. Щербы, новая серия III, Л., 1928, стр. 10 (здесь и далее примечания Р. И. Аванесова. — О. Н.).

[lii] Л. В. Щерба. «Транскрипция иностранных слов и собственных имен и фамилий», Труды Комиссии по русскому языку, т. I, Ак<адемия> Наук СССР, 1931 г., стр. 189.

[liii] Со звуком более или менее близким к а.

[liv] «Русская орфоэпия и ее задачи».

[lv] «Толковый словарь русского языка» под ред. проф. Д. Н. Ушакова, 1935 г., т. 1, стр. XXXIV.

[lvi] См. у Шахматова, «Очерк современного русского литературного языка», 3-е изд. [М.], Учпедгиз, 1936, стр. 67 (здесь и далее примечания автора. — О. Н.).

[lvii] Практически неправильности в произношении, как и орфографические ошибки, очень редко могут повести к неправильному пониманию, так как значение слова определяется не только самим данным словом, но и строением предложения, значением всех его слов и, наконец, всем речевым контекстом.

[lviii] Такое правописание в тексте. — О. Н.


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру