Теория риторической аргументации. Риторический аргумент

Аргументом (лат. argumentum от глагола arguo – показываю, выясняю, доказываю – довод, доказательство, умозаключение) мы будем называть фрагмент высказывания, содержащий обоснование мысли, приемлемость которой представляется сомнительной. Обосновать значит свести сомнительную или спорную для аудитории мысль к приемлемой. Приемлемой может быть мысль, которую аудитория находит истинной или правдоподобной, правильной с точки зрения той или иной нормы, предпочтительной с точки зрения ценностей, целей или интересов аудитории или общества, совместимой с опытом или принятым ранее решением.

Состав и строение риторического аргумента

Аргумент состоит из: (1) положения и (2) обоснования. Рассмотрим примеры риторических аргументов.

[3.1.] “Но можно ли действительно находить истину? – Должно думать, что можно, если ум без нее не может жить, а он, кажется, живет, и, конечно, не хочет признавать себя лишенным жизни”.[1]

(1) Положение (пропозиция) аргумента – формулировка мысли, которая представляется сомнительной: Но можно ли действительно находить истину? – Должно думать, что можно...

(2) Обоснование – совокупность доводов, формулировок мыслей, посредством которых ритор стремится сделать положение приемлемым для аудитории: ... если ум не может жить без истины, а он, кажется, живет, и, конечно, не хочет признавать себя лишенным жизни (доводы).

С точки зрения строения и содержания риторический аргумент включает три составляющих: схему, топ, редукцию, или словесный ряд. Доводы аргумента связываются с положением и между собой посредством схемы – конструкции умозаключения, в котором вывод (суждение, содержащееся в положении) вытекает из посылок – суждений, лежащих в основании доводов; словесного ряда – лексико-семантических и синтаксических связей, которые задают значения терминов – слов и понятий, входящих в положение и в доводы аргумента; топа, который содержится в основании аргумента.

Отношение положения и обоснования в риторической прозе сложнее, чем, например, в научной литературе: достаточно часто встречается прием, который можно назвать переодеванием посылки – главная информация, которую автор сообщает аудитории, содержится не в положении, которое формально сохраняет форму вывода, а в посылках аргумента.

[3.2.] «По пути искоренения преступных выступлений шло правительства до настоящего времени – этим путем пойдет оно и впредь.

Для этого правительству необходимо иметь в своем распоряжении в качестве орудия власти должностных лиц, связанных чувством долга и государственной ответственности. Поэтому проведение ими личных интересов и впредь будет считаться несовместимым с государственной службой.

Начало порядка законности и внутренней дисциплины должны быть внедрены и в школе, и новый строй ее, конечно, не может препятствовать правительству предъявлять соответствующие требования к педагогическому персоналу»[2].

Большая посылка аргумента – «по пути искоренения преступных выступлений шло правительства до настоящего времени – этим путем пойдет оно и впредь» представляет собой, по существу дела, формулировку тезиса речи, она является тезисом и в композиционном отношении, и по форме сентенции – фигуры соответствия с анафорой ключевого слова. Оставаясь посылкой в строе аргумента, это главное положение речи П.А. Столыпина получает подтверждение в виде вывода аргумента: «поэтому проведение ими личных интересов и впредь будет считаться несовместимым с государственной службой…», который нужен для конкретизации общего положения, еще более усиленной высказыванием о школе. Без двух последних фраз [3.2.] тезис мог быть принят как некая общая декларация, но именно они и вызвали острую реакцию зала.

Тесная связь всех элементов риторического аргумента и его смысловая многоплановость не позволяют ограничиваться его аналитическим рассмотрением – риторический аргумент представляет собой единое смысловое целое, составляющие которого на деле не являются самостоятельными частями и могут быть выделены лишь условно.

Схема представляет собой логическую форму данного аргумента – операцию сведения (редукции) положения к одному или нескольким определенным образом связанным посылкам.

Посылки умозаключения связаны между собой посредством среднего члена и с положением (выводом) – посредством крайних членов; положение среднего и крайних членов умозаключения определяется законами логики. Посылки аргумента могут быть, в свою очередь, выводами умозаключений, и в таком случае весь аргумент становится сложным умозаключением – эпихейремой. Посылки простых или сложных умозаключений часто опускаются как очевидные и подразумеваемые и могут быть восстановлены логико-семантическим анализом аргумента. Аргумент с опущенными посылками называется сокращенным – энтимемой. Связи между посылками – явное или неявное включение предиката или субъекта высказывания-посылки в другую посылку или положение-вывод.

Схему [3.1.] можно записать в виде формулы:

ùА ®ù В; В Þ А

- “(1) если из не-A следует не-B; (2) и имеет место В; (3) то, следовательно, имеет место А”: (1) если истина не существует (ùА), то ум не может жить (ù В); (2) ум живет (В); (3) следовательно, истина существует (А).

Общее место, или топ – положение, которое признается истинным или правильным и на основе которого конкретное обоснование представляется убедительным. Риторический аргумент может быть убедительным в пределах топики, которая принимается аудиторией.

Топ содержится или подразумевается обычно в бóльшей конечной посылке умозаключения, то есть в посылке, которая представляется очевидной и не доказывается. Если мы имеем дело со сложным умозаключением, то топы будут содержаться в посылках, которые обосновывают посылки первого уровня, непосредственно связанные с положением-выводом. Однако топ может содержать любая посылка, а сам по себе риторический аргумент в плане смыслового единства посылок может быть однородным в различной мере и в различном смысле. Первый топ приведенного аргумента [3.1.]: ум живет истиной. Это положение не доказывается и не следует откуда бы то ни было, но представляется аудитории приемлемым.

Топ представляет собой положение, которое рассматривается как правильное или истинное всем обществом, большинством, лицами, компетентными в предмете обсуждения, и является основанием убедительности аргументов при обсуждении проблем и принятии решений.

Топ является ценностным суждением. Понятия, которые его составляют (истина, жизнь, единство) рассматриваются как положительные или отрицательные ценности и принимаются в качестве цели или смысла человеческих помыслов и поступков. Топы рассматриваются как критерии приемлемости умозаключения даже независимо от его логической правильности, согласие принять доводы осно­вано на принятии топов: “Топосы (буквально “места”) – это те или иные факты жизни и мысли, которые способны сделать наш силлогизм вполне убедительным, несмотря на его материальную нелепость или просто непонятность.

Допустим, что кто-нибудь совершил какое-нибудь преступление, за которое по закону полагается определенное наказание. Иван убил Петра, а за убийство требуется наказание смертной казнью. Следовательно, заключает силлогистика, Иван должен подвергнуться смертной казни. Но вот оказывается, что на суде, при разбирательстве дела Ивана, выясняется, что Иван страдает нарушением умственной деятельности. Тогда рушится все рассуждение, и суд вместо казни Ивана отправляет его в больницу или дает такое легкое наказание, которое ничего не имеет общего с тем, что требуется по закону. Топосом в данном случае является факт умалишенного состояния Ивана. И защитнику на суде действительно ничего не стоит убедить суд нарушить тот абсолютный силлогизм, который требуется по закону и фактически часто применяется в жизни. И делает он это только при помощи подробного доказательства сумасшествия Ивана. А ведь если бы наказание механически следовало за законом, то тогда и суда никакого не потребовалось бы, а все было бы ясно и без всякого суда”[3].

Но на самом деле истинность или правильность топа, на основе которого строится аргумент, далеко не всегда представляются очевидными и бесспорными. Поэтому при построении и анализе аргументации важно понимать, какие именно общие места лежат в ее основании. Непосредственные посылки умозаключения, приводящие к выводу, в свою очередь могут требовать обоснования, поэтому топ содержится, как в приведенном примере А.Ф. Лосева, в конечной посылке, к которой сводится умозаключение, – не в посылке об умалишенном состоянии Ивана, но в положении, что умалишенный находится в состоянии невменяемости ему уголовной ответственности.

Положение аргумента можно привести к различным топам и тем самым включить в несколько смысловых рядов, в рамках каждого из которых оно будет осмысливаться по-своему, так как условия его истинности и содержательной оценки будут различными. Искусство аргументации во многом определяется умением приводить положения аргументов к нужным топам.

Топ может быть выражен в различных формах – изречения: «Назвался груздем – полезай в кузов», догматического положения: «Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся», правовой нормы: «Клевета есть распространение заведомо ложных позорящих другое лицо измышлений, – наказывается лишением свободы на срок до одного года...», философской максимы: «Творение указывает на Творца», научного положения: «Мыслимые в понятии существенные признаки предмета составляют содержание понятия» и т. п.

При различных способах выражения топ остается отношением двух значимых категорий, совместно образующих сложное именование, каждый член которого может быть субъектом и предикатом ценностного суждения: «жаждущие правды / блаженство», «творение / творец», «ложь / позор», «признак / сущность».

Словесный ряд (редукция) - лексико-синтаксическое строение аргумента, образующее его смысловое единство.

Доводы аргумента – посылки, взятые в полноте логической формы, языкового и предметного содержания высказываний, в которых они оформлены. Содержание положения («Но можно ли действительно находить истину? – Должно думать, что можно»), выраженное в высказывании с его лексическим составом, синтаксическим и семантическим строем, риторической конструкцией (в примере – фигурой ответствования) сводится (редуцируется) к значению доводов. При этом значения терминов положения включается в значения терминов посылок.

Эти включения выражены словами определенным образом. Это могут быть просто повторы слов, но могут быть и синонимические обороты или перифразы, например:

[3.3.] «Есть злые люди, обладающие огромным состоянием; все злые люди несчастны; следовательно, есть несчастные обладающие огромным состоянием»[4]. (курсивом выделен средний член, повторяющийся в посылках). Здесь термин злые включен в термин несчастные и в термин обладающие огромным состоянием, которые в свою очередь включен в термин несчастные. Получается, что в определенном аспекте все три термина аргумента тождественны в значении: злые = несчастные = обладающие огромным состоянием.

Но что особенно важно, между словами и оборотами устанавливаются не только логические, но и семантические связи, которые сами по себе могут быть убедительными или неубедительными. Так, в античном и дохристианском сознании западноевропейских народов понятие богатства было тесно связано с понятием счастья: еще в старофранцузском языке раннего времени слово германского происхождения riche – “богатый” означало также “доблестный, благородный, счастливый”, а само слово bonheur – “счастье” восходит к народно-латинскому bona aura – “хорошее, благоприятное гадание, шанс, удача”. Во французском языке XVII века слово riche уже означает только “обладающий большим состоянием, богатый”. Слово же «состояние» в смысле богатства, по-французски fortune, – одновременно означает удачу, судьбу. Вместе с тем, в христианском сознании понятие “богатый” имеет скорее отрицательное этическое значение, а понятие «счастливый» все более связывается с духовным благополучием человека: французское слово bienheureux – “блаженный” означает святого человека, а слово malheureux – “несчастного” в любом смысле. Итак, получается цепочка: несчастный (malheureux) – злой (méchant) – обладающий огромным состоянием (удачей, «везением» – fortune) – [богатый (riche)]. Но эта цепочка содержит сложный символический образ, в котором наряду с утверждением усматривается противопоставление случайной материальной удачи духовному благополучию человека[5], – своего рода языковую картину мысли, образующей аргумент.

В примере [3.1.] слова отобраны и соединены между собой так, чтобы создать единый смысловой образ предмета и придать мысли особую убедительность. Во-первых, значения одних слов (жизнь, живет, ум) в контексте фразы включаются в значения других слов (истина). Это семантическая редукция – операция приведения значений слов, содержащихся в положении, к значениям слов, содержащихся в посылках. Во-вторых, в примере [3.1.] само синтаксическое строение и членение фразы образуется соединением нескольких фигур речи. Положение содержит фигуру диалогизма (вопросо-ответа), соединенную с фигурой окружения («можно ... можно»), которая вводит фигуру отличения (плоце) - повтор слова или формы в различных значениях: «можно» в значении «возможно» и «может» в значении «в состоянии» (значит: если познание возможно, то мы в состоянии познавать), а вслед за ней - фигуру градации, то есть нарастания интенсивности значения («живет и не хочет признавать себя лишенным жизни»). В-третьих, все эти фигуры создают образ диалогических отношений: вопрос задается как бы от лица аудитории, а ответ дается в подчеркнуто безличной форме как бы от нормы мышления («должно думать»); далее модальные вводные слова «кажется» и «конечно» явно принадлежат говорящему, который обращается к оценке и согласию слушающего. В таком строении фразы проявляются образы «общества», «аудитории» и «говорящего», которые обнаруживают правильность рассуждения, чем и создается убедительный пафос фразы. В-четвертых, для понимания содержания и значения конкретного аргумента важна семантика ключевых слов лексической цепочки от положения (вывода) обычно к большей посылке.

Действительно, что значит «истина» в контексте данной речи святителя Филарета? «Истина» и «жизнь» здесь адресуют получателя не только к обычному значению этого слова, но и к евангельскому контексту: «И Слово стало плотию, и обитало с нами, полное благодати и истины; и мы видели славу Его, как Единородного от Отца» [Ин 1.14]. Слово «истина» означает не только соответствие высказывания действительности: выражение «находить истину» означает в первую очередь «находить Истину как таковую», то есть Бога, и во вторую очередь – «находить всякую научную, философскую, правовую и т. д. истину, поскольку она является частным выражением истины абсолютной». Эта философско-богословская амбивалентность слова в контексте адресует к некоей инстанции, естественному разуму человека, которая в свою очередь утверждена контекстом Св. Писания (Рим 1. 20-24). Таким образом, обосновывающая посылка в примере [3.1.] обращена к естественному разуму человека и к Св. Писанию как к утверждающей ее приемлемость инстанции, а не только к факту логического парадокса лжеца, вытекающему из суждения «Истину найти нельзя».

Соотношение схемы, топа и словесного ряда аргумента.

В реальной риторической аргументации построение словесного ряда имеет определяющее значение: аудитория ораторской речи, гомилетики, публицистики, массовой информации и даже философской прозы далеко не всегда в состоянии восстановить и тем более проанализировать схему аргумента, выявить источник его посылок – убедительны слова. Далеко не все риторические аргументы соответствуют нормам логики; более того, именно логически неправильные аргументы часто представляются наиболее убедительными.

Однако убедительность неправильных аргументов – иллюзия. Дело в том, что риторический аргумент не существует сам по себе, но включается в систему аргументации конкретного произведения. В этой системе он объединяется в одно смысловое целое с другими аргументами и занимает в последовательной цепи аргументов определенное место. Так, аргумент о «хорошем человеке» завершает ряд аргументов защиты и в качестве завершающего выступает как наиболее убедительный, и на деле оказывается самым сильным для аудитории. Но ему предшествуют доказательные аргументы, логически безупречные или принудительные с точки зрения топики права (подобные примеру с лестницей). Эти доказательные аргументы, может быть, суховаты и педантичны, в отличие от красочного рассказа о хорошем человеке, и сами по себе могли бы оказаться недостаточным основанием для вынесения оправдательного вердикта, потому что присяжные, даже убежденные в невиновности обвиняемого, не могут вынести решение только на том основании, что он хороший человек. Но они-то и составляют ту жесткую основу, на которой становится возможной особая эмоциональная убедительность рассказа о хорошем человеке.

Разумеется, все в конечном счете определяется строением этоса и этической компетенцией аудитории. Если аудитория достаточно компетентна, внимательна и требовательна к ритору, она будет ожидать от него основательных, по крайней мере, правдоподобных доводов, а присоединение к убедительным аргументам будет зависеть от степени согласия с доказательными. Если же аудитория готова согласится с предложениями ритора во имя чего бы то ни было, она удовлетворится любыми софизмами. Плохая риторика развращает, а хорошая – воспитывает аудиторию.

В составе риторического произведения аргументация образует систему, в которой в единое целое связаны топика, обращенная к иерархически организованным инстанциям, логические и квазилогические формы аргументов и охватывающая все произведение словесно-образная картина проблемы, в которую как составные части включаются словесные ряды отдельных аргументов.

Общие и частные топы

Общие топы представляют собой суждения, приемлемые для любой аудитории в пределах данной культурной общности. Очевидно, общие места не могут рассматриваться как универсальные и пределом их общности всегда оказывается ограниченная аудитория. Всеобщая приемлемость таких «универсальных» положений, как «все, что происходит, происходит во времени», «целое больше части», «два взаимно отрицающих суждения не могут быть истинными одновременно и в одном и том же смысле» и т.п., часто мыслится как сама собой разумеющаяся, но на деле оказывается иллюзорной. Примером может служить анекдотическая история, рассказанная мне врачом-кардиологом. Врач назначила некой даме строгую диету: «Никакого мяса и ничего мучного». Дама с самым серьезным видом спросила: «А пельмени можно?»

Особенность общих топов состоит в том, что они сохраняют значимость в пределах определенного общества как культурного целого и человек, публично отри­цающий их значимость, тем самым противопоставляет себя всей культурной традиции. Но и в пределах данной культурной традиции существуют положения, которые значимы и приемлемы лишь для отдельных ее частей, – частные топы. При этом, очевидно, частные топы должны быть совместимы с общими. Система общих мест не только иерархична, но и сложно организована: существуют топы различной степени общности, различного строения и назначения.

Частные топы представляют собой суждения, принимаемые лишь отдельными общественными группами. Так, по­ложение “знание выше успеха” является обязательным в академической среде, а положение “доказательство вины лежит на обвинителе” обязательно в судеб­ной практике, но не в семейных отношениях. Всякий, кто публично обращается к аудитории ученых, юристов или поли­тиков, должен учитывать частные топы и опираться на них – в противном случае его аргументация будет отвергнута.

Различие между общими и частными топами объективно и определяется не чьим-то мнением, пусть это будет даже мнение большинства, но смысловыми отношениями между топами и строением культуры. В основе духовной культуры общества лежит совокупность общих мест, которая, очевидно, организована и в основных своих частях устойчива, но вместе с тем подвижна и исторически изменчива. Хотя в дальнейшем отношения общих и частных топов рассматриваются как иерархическая система, видимо, на деле топика организована по принципу сети, в которую, однако, вписываются иерархические конструкции. Ее изучение и составляет основную задачу теории топики.

Внешние (содержательные) и внутренние (логические) топы

Топ имеет сложное строение: в нем выделяются две смысловые составляющие – содержательная и логико-семантическая, которые обозначаются, со­ответственно, как топ внешний и топ внутренний.

Внешний (содержательный) топ представляет собой сочетание смысловых категорий, которые в совокупности выражают смысловую ценность, свойственную определенному мировоззрению или определенной культурной традиции.

Так, в выражении “рассе­кать значит убивать” можно увидеть сочетание слов “рассекать” и “убивать” – подлежащего и сказуемого ценностного сужде­ния, соединение которых является смысловой основой суждения – содержательным топом. Форма отношения между ними: А Ì В – является выражением логического топа, который называется “вид – род”, поскольку рассечение рассматривается как вид убиения.

Внутренний (логический) топ представляет собой ход мысли посредством которого устанавливается отношение между понятиями или высказываниями.

Отношение вида к роду как внутренний топ, однако, предполагает не просто включение одного понятия в другое. С любой парой понятий, которые соотнесены как род и вид, можно оперировать строго определенным образом. Действительно, всякое рассечение является умерщвлением, следовательно, если некое живое существо рассечено, то оно убито, но не наоборот. Кроме того, сущность рассечения (вида) и умерщвления (рода) состоит в том, что разрушается и прекращает существовать некое целое, поэтому рассечение входит как вид в умерщвление, умерщвление входит как вид в уничтожение, уничтожение входит как вид в смерть или прекращение бытия. Но поскольку, скажем, сожжение также является прекращением бытия, то в определенном выше смысле сожжение подобно рассечению. Поэтому установление отношения между понятиями через внутренний топ открывает определенные возможности построения аргументов.

Разделение логического и содержательного топов полезно. Логический топ подобен ходу фигуры в шахматной игре: ладья, ферзь, конь могут ходить лишь определенным образом, но каждый конкретный ход определяется ситуацией на шахматном поле и замыслом игрока.

Число логических топов ограничено, и в совокупности они образуют своего рода алфавит смысловых отношений. Но этот «алфавит» не следует рассматривать как некий набор «примитивов», к которым могут быть редуцированы другие более сложные отношения. Дело в том, что логический топ многомерен – он входит в различные связи, образуя ячейку в многомерном пространстве семантических возможностей.

Внешние топы

Посылка аргумента представляет собой топ. Строение этой посылки, как и ее отношение к другим посылкам и положению аргумента, требует рассмотрения. Принцип, согласно которому хороший аргумент должен быть убедительным для аудитории, а не для автора высказывания, побуждает выяснить содержание этой убедительности. Убедительность не является психологической категорией, поскольку убеждает не то положение, которое утраивает отдельного получателя высказывания, а то положение, которое получатель находит приемлемым или правильным с определенной позиции. Так, кандидат на выборную должность может быть кому-то симпатичен или не симпатичен: внешний вид и манера выражаться могут быть привлекательными, отдельные высказывания могут вызывать сочувствие, но действительное основание, а не психологический мотив принимаемого решения оказывается иным, например, тем, кто предложил некий выход из создавшейся ситуации, следует дать возможность реализовать свой план. При этом, разумеется, среди избирателей будет много таких, кто принимает решение именно по психологическим мотивам – нравится /не нравится. Но в основном, как показывает опыт, убедительность аргумента зависит от вполне рациональных соображений получателя высказывания, поскольку у каждого свои мнения и свои предпочтения, но общество не сумма индивидуумов, а социальный организм. И члены общества оценивают аргументацию как части этого организма, если общество имеет достаточный исторический опыт государственности и достаточную личную культуру, разумеется, не в смысле умения пользоваться столовым прибором. Эффективность публичной речи зависит главным образом от личностных предпочтений, влиятельность аргументации определяется ее совместимостью с культурой общества.

Содержанием посылок влиятельных аргументов являются общие места культуры общества. Хотя сами по себе общие места являются неисчисляемым открытым классом и их состав частично изменяется в ходе деятельности общества, они группируются по культурному содержанию и по характеру оценки аудиторией. Культурное содержание топа отражает его место в иерархии ценностей, свойственных данному культурному образованию. Характер оценки аудиторией зависит от источника топа и также от картины мира, свойственной данному языку и данной культуре. Топ является предметом реальных верований аудитории, в соответствии с которыми они и оценивает посылку с точки зрения соответствия реальности как истинное, ложное или правдоподобное высказывание, с точки зрения авторитета источника как правильное или неправильное, с точки зрения самосознания собственных целей и интересов как приемлемое или неприемлемое.

Посылки аргумента обращены к определенной инстанции – источнику, который, по представлениям аудитории, их удостоверяет и от которого они исходят. Если инстанции общих мест определяются картиной мира, то и существуют три их разряда: реальность, как бы она ни понималась, авторитет, каким бы он ни был, самосознание аудитории, в чем бы оно ни проявлялось. Если представить последовательности инстанций по картине мира в виде оси абсцисс: реальность, авторитет, аудитория, то окажется, что они организованы различным образом., поскольку для каждого типа инстанций иерархия будет строиться особо. Действительно, по оси ординат, то есть иерархии для позиции реальности место конкретного топа будет зависеть от характера проблемы и окажется переменным. При решении одной проблемы более значимыми окажутся место и время, при решении другой – способ действия, при решении третьей – отношение субъекта к объекту и т.д. Для позиции авторитета место топа будет устойчивым, поскольку культура характеризуется устойчивой иерархией авторитетных инстанций. Авторитет науки, например, выше авторитета частного мнения. Для позиции аудитории так же, как и для позиции реальности иерархия окажется переменой, но она зависит уже от самооценки частной аудитории. Для одних аудиторий польза более значима, чем долг, для других цельность и последовательность мировоззрения менее значима, чем компромисс. Очевидно, можно сказать, что аргументация к реальности отображает пафос, то есть характер замысла автора высказывания, аргументация к аудитории отображает этос, то есть требования к аргументации со стороны аудитории, аргументация к авторитету отображает логос, то есть топику, объединяющую любого автора публичных высказываний с любой аудиторией данной культурной общности.

Общая топика является совокупностью положений, в которых выражаются ценности культуры общества. Систематизация общих мест культуры – главная задача национальной философской школы. В этом смысле понятия «русская философия» или «русское мировоззрение» имеют большое значение, поскольку философия является основной формой эпидейктической риторической прозы Нового времени. В отличие от французской философии, восходящей к Р.Декарту, британской философии, восходящей к Д.Локку, немецкой философии, восходящей к Г.Лейбницу и Х.Вольфу, национальная школа философии в России сложилась лишь в конце XIX – начале XX века, и ее развитие было прервано Октябрьской революцией.

Кроме философии, ни одна область умственной деятельности – ни наука, ни богословие, ни, тем более, художественная литература не может решить задачу иерархической систематизации топики культуры. Топика включает разнородные в мировоззренческом смысле положения, сложившиеся на различных этапах истории национальной культуры.

Богословие всегда конфессионально – не существует богословия вообще, но православное, римо-католическое, евангелическое и т.д. Предмет богословия – Откровение, данное в св. Писании и св. Предании Церкви, поэтому богословие создает догматику – систему общих мест духовно-нравственной, религиозной культуры в различных ее аспектах, и эти общие места в зависимости от содержания вероучения, могут выступать в составе топики, например, науки или искусства. Так в некоторых религиях имеется запрет на изображение человека. Богословская догматика не высказывается о ценностях временных и практических, например, политических или конкретных правовых вроде презумпции невиновности или бремени судебных доказательств – это задача правового нормирования, философии права.

Наука ограничена предметом и методом исследования. В лучшем случае наука в состоянии указать произведения слова, в которых обнаруживается та или иная топика. Однако и здесь существуют проблемы, которые не решаются собственно научным знанием в силу его методических ограничений. Так, художественные произведения Ф.М. Достоевского с точки зрения филологической не могут рассматриваться как философская проза, но историки философии включают творчество Ф.М. Достоевского в историю философии[6].

Философская мысль в России не успела или не сумела выработать последовательное учение о культуре, в частности, о ценностях, лежащих в основе риторической аргументации; марксизм-ленинизм в силу своих идеологических установок вообще отрицает самостоятельное существование и самостоятельную историю культуры, поскольку относит ее к области надстройки, содержание которой обусловлено развитием базиса – производительных сил и производственных отношений. Поэтому для марксистко-ленинского подхода к культуре характерно отрицание имманентной истории и кумуляции как конституирующего свойства культуры: «Культура по своему содержанию меняется с каждым новым периодом развития общества. Буржуазные идеологи, стремясь затемнить классовое содержание буржуазной культуры, в духе идеалистической философии отрывают культуру от ее материальной основы»[7]. Лишь в начале пятидесятых годов XX века язык основа культуры был выведен И.В.Сталиным из системы общественно-исторических категорий марксизма-ленинизма[8] и оказался как бы в пустоте, поскольку не мог рассматриваться ни как базис, ни как надстройка, ни как биологическое явление[9]. Поэтому и вся культура, вырастающая как хранимый опыт общества из строя языка, выпала из области философского умозрения. Эта неопределенность культуры в системе категорий диалектического материализма довлеет и современной философской культурологии[10].

Однако в произведениях русских философов можно найти разработку проблемы иерархии ценностей – топики – в виде более или менее определенных указаний на иерархию проблем, характерных для русской философской мысли. Так, С.Л. Франк в работе «Русское мировоззрение» (1925)[11] характеризует объект своего рассмотрения как «... идеи и философемы, объективно и ощутимо для всех содержащиеся в воззрениях и учениях русских мыслителей…»[12]. Эти идеи и философемы суть следующие.

1. Интуитивизм: «Своеобразие русского типа мышления в том, что оно изначально основывается на интуиции»[13]. Интуиция и интуитивизм русского мировоззрения и русской философии понимаются С.Л. Франком в том смысле, что основные философские идеи высказываются неформально, не в виде профессиональных философских сочинений, но в свободной форме художественной литературы, литературной критики, публицистики и т.д. Русская философия, по мысли С.Л. Франка «является именно мировоззренческой теорией», суть ее «в религиозно-эмоциональном толковании жизни» и «понять ее можно посредством углубления в ее религиозно-мировоззренческие корни»[14].

2. Антирационализм, который С.Л. Франк понимает не как «иррационализм», но в смысле, близком сформулированному Х.Перельманом и Л. Ольбрехтс-Титекой в цитированном выше предисловии к «Неориторике» и в определении риторического аргумента в начале этой главы – как отрицание логического универсализма: «Русский антирационализм как раз и означает, что русский дух сопротивляется способности в одной лишь логической очевидности усматривать выражение окончательной и полной истины»[15].

3. Эмпиризм: «Опыт означает для русского в конечном счете то, что понимается под жизненным опытом. Что-то «узнать» – означает приобщиться к чему-либо посредством внутреннего осознания и переживания, постичь что-то внутренне и обладать этим во всей полноте его жизненных проявлений. В данном случае опыт означает, следуя логике, не внешнее познавание предмета, как это происходит посредством чувственного восприятия, а освоение человеческим духом полной действительности самого предмета в его живой целостности. И по отношению к этому опыту логическая очевидность затрагивает лишь, так сказать, внешнюю сторону истины, не проникая в ее внутреннее ядро, и поэтому она всегда остается неадекватной полной и конкретной истине. Это понятие опыта не только подспудно лежит в основе всего русского мышления и русской философии, но и весьма подробно и ясно было обосновано в самобытной национальной русской теории познания…» – И далее: «Итак, должно наличествовать внутреннее свидетельство бытия, без которого факт познания остается необъяснимым. Это внутреннее свидетельство и есть вера – не в обычном смысле слепого, необоснованного допущения, а в смысле первичной и совершенно непосредственной очевидности, мистического проникновения в самое бытие»[16].

Идея эмпиризма непосредственно относится к системе топов. Опыт понимаемый в данном смысле, становится не только основой научного познания, но приобретает смысл духовной ценности, непосредственно связанной с тем значением интуитивизма, которое отсылает к топике религии связывает ее с топикой научного знания.

Это понимание единства внутреннего опыта как основы познавательной деятельности унаследовано от античной философии и византийского богословия. Св. Иоанн Дамаскин, а вслед за ним все восточное и западное средневековье тесно связывает топику религии непосредственно с топикой науки – человеческая жизнь предстает как школа: «Философия есть познание сущего, то есть познание природы сущего. И снова: философия есть познание божественных и человеческих вещей, то есть видимого и невидимого. Философия, опять-таки, есть помышление о смерти произвольной и естественной. Ибо жизнь двойственна: естественная, которой мы живем, и произвольная, в силу которой мы страстно держимся за настоящую жизнь. <…> Опять-таки, философия есть любовь к мудрости; Бог же есть истинная мудрость. Поэтому истинная философия есть любовь к Богу. Философия разделяется на теоретическую и практическую. Теоретическая – на богословие, физиологию и математику, а практическая – на этику, экономику и политику. Теоретической философии свойственно украшать знание. Посему богословие есть рассмотрение бестелесного и невещественного, а затем ангелов и души. Физиология есть познание материального и непосредственно нам доступного, то есть животных, растений, камней и т.п. Математика есть познание того, что само по себе бестелесно, но усматривается в теле, я имею в виду – чисел и гармонии звуков и, кроме того, фигур и движения светил. При этом рассмотрение чисел составляет арифметику; рассмотрение фигур – геометрию; наконец, рассмотрение светил – астрономию. <…> Практическая философия занимается добродетелями; ибо она упорядочивает нравы и учит, как следует устроять свою жизнь. И если она предлагает законы одному человеку, то называется этикой; если же целому дому – экономикой; если же городам и странам – политикой.

Но некоторые пытались устранить философию, говоря, что ее нет, и никакого знания и постижения, мы скажем: на каком основании вы говорите, что нет философии, нет знания или постижения, познав и постигнув или не познав и не постигнув? Так вот, если постигнув, то познание и постижение существуют; а если не познав, никто вам не поверит, так как вы рассуждаете о предмете, познания которого не достигли (курсив мой – А.В.)»[17]. «Источник знания» св. Иоанна Дамаскина, один из ключевых текстов русской культуры, известный на церковнославянском языке с X века, в традиции, безусловно, восходящей к Аристотелю, дает и понимание опыта (ср. выделенное курсивом), и понимание соотношения богословия и философии в широком смысле, и понимание места научного знания в культуре.

Русский эмпиризм рассматривает научное знание как духовную задачу осмысления тварного мира.

4. Психологический онтологизм: «Непосредственное чувство, что мое бытие есть именно бытие, что оно (мое бытие) принадлежит бытию всеобщему и укореняется в нем и что совершенное жизненное содержание личности, ее мышление как род ее деятельности пресуществует только на этой почве, – это чувство бытия, которое дано нам не внешне, а присутствует внутри нас (не становясь и тем самым субъективным) чувство глубинного нашего бытия, которое одновременно объективно, надындивидуально и самоочевидно, составляет суть типично русского онтологизма»[18]. Это миропонимание проявляется, по мысли С.Л. Франка, в особой форме психологизма, ибо психология в действительном смысле есть «учение о душе как о сфере внутренней реальности», которая определяет антропологическую направленность русской философии и русского мировоззрения: «Человек, каким он предстает во внешнем мире, видится крошечной частью мирового целого, и сущность его исчерпывается, на первый взгляд, этой видимостью; но фактически тот, кого мы называем «человек», есть в себе и для себя неизмеримо большее и качественно иное, чем маленький осколок мира; это таинственный мир колоссальных потенциально бесконечных сил, внешне втиснутый в малый объем, и его потаенные глубины столь же мало напоминают о себе во внешнем проявлении, сколь огромные пучины соответствуют незаметному их выходу наружу, соединяющему их со светлым, желанным миром земной поверхности. Это и является принципиальной позицией русского духа в области душевного. Я позволю себе прояснить этот психологический онтологизм на нескольких примерах из области русской литературы»[19]. Русская культура глубоко персоналистична. Личность человека уникальна и в строгом понимании не может быть предметом научного знания, выразить, изобразить личность можно только средствами искусства. С.Л. Франк рассматривает онтологический психологизм на материале творчества Ф.М. Достоевского и Ф.И. Тютчева, и следует заметить, что он говорит о «литературной форме русского философского творчества»[20].

Психологический онтологизм в изображении С.Л. Франка проявляет себя в художественном творчестве – искусстве и оказывается следствием эмпиризма, как эмпиризм оказывается следствием религиозного сознания.

5. Соборность: «Что же касается истинной, внутренней сути самобытного русского духовного коллективизма, то, во-первых, он не имеет ничего общего с экономическим и социально-политическим коммунизмом, а, во-вторых, несмотря на то что этот коллективизм противостоит индивидуализму, он отнюдь не враждебен понятиям личной свободы и индивидуальности, а, наоборот, мыслится как его крепкая основа»[21]. Соборность, по мысли С.Л. Франка, связана с отношением понятий «я» и «мы», при этом «каждое “я” не только содержится в “мы”, с ним связано и к нему относится, но можно сказать, что и в каждом ”я” внутренне содержится, со своей стороны “мы”, так как оно как раз и является последней опорой, глубочайшим корнем и живым носителем “я”»[22]. И далее: «Эта соборность, «мы-мировоззрение», органическое единство человеческого сообщества образует, повторяю, основу русской церковной мысли, как это блестяще и теоретически глубоко обосновал гениальный русский богослов Хомяков»[23]. Рассмотрев соборность как фундаментальное понятие русской философии, С.Л. Франк формулирует важную для рассмотрения проблемы иерархии топов мысль: «… именно в дни русского краха и политических слабостей нельзя забывать о том, что русский народ некогда основал и в течение столетий укреплял величайшее и мощнейшее государство в Европе и что это государство удерживалось не светско-политической идеей, а монархией в ее национально-русском варианте, то есть внушительной религиозной идеей “царя-батюшки” – царя как носителя религиозного единства и религиозного стремления русского народа к истине»[24].

Соборность как принцип общественной нравственности оказывается основой идеи правды, исторического опыта, государственности.

6. Правда: «Если мы обобщим особенности русского мировоззрения, о которых было сказано выше, в частности принцип жизненного опыта, познание через переживание – онтологизм <…> и, наконец, то, что мы назвали соборностью или принципом общности, принципом единства отдельных существований, их переплетения во всеохватывающей, живой целостности духа <…>, то уже это обобщение позволит нам ощутить, как глубока, конкретна и всеобъемлюща та истина, к которой стремится русский дух. <…> В русском языке существует очень характерное слово, которое играет чрезвычайно большую роль во всем строе русской мысли – от народного мышления до творческого гения. Это непереводимое слово “правда”, которое одновременно означает и истину, и “моральное и естественное право”.<…> Русский дух – в лице религиозного искателя или странника из народа, в лице Достоевского, Толстого или Вл. Соловьева – всегда искал ту истину, которая ему, с одной стороны, объяснит и осветит жизнь, а с другой – станет основой “подлинной”, то есть справедливой жизни, благодаря чему жизнь может быть освящена и спасена. Это, собственно, и есть истина как “свет… который просвещает всякого человека, приходящего в мир” (Иоанн, 1,9), истина как логос, в котором – жизнь, позволяющая преодолевать разрыв между теорией и практикой, между познанием и формой существования»[25]. Понимание правды, сформулированное С.Л. Франком, и является основой русского правосознания: «Закон по существу своему есть 1) вообще правда. Он или выражает ее требования, или устанавливает меры для исполнения этих требований на самом деле. Но 2) определеннейший образ бытия правды в существах, к ней способных, суть обязанности и права; почему обязанности и права составляют определеннейшее содержание закона. Для этого содержания сам закон служит формою Итак, говоря о существе закона, мы должны изложить: 1) существо правды, 2) существо обязанностей и прав, 3) понятие закона»[26]. Далее К.А. Неволин излагает понимание правды в смысле согласном с тем, что содержится в приведенной цитате из С.Л. Франка.

Духовно-нравственная идея правды, в свою очередь вытекающая из принципа соборности, является основой правосознания.

7. Человек: «…человек стоит в центре русского мировоззрения, и сама природа, как таковая, не обожествляется пантеистически, а, напротив, религиозно очеловечивается и втягивается в сферу метафизики человечества. Это человек, который в соответствии с уже охарактеризованной выше особенностью русского мировоззрения всегда воспринимается как представитель человечества, коллективной сущности его. Судьба же человека всегда мыслится некоторым образом как всемирно-историческая судьба человечества. Его благо зависит от спасения всего мира, и подлинная его суть всегда проявляется в его жизни»[27]. Антропология русской философии вытекает из принципа соборности, поскольку «”я” в своем своеобразии и свободе … не отрицается; напротив, есть мнение, что оно только в связи с целым и получает это своеобразие и свободу…»[28].

Понимание человека как духовной сущности в социально-историческом и практическом смысле определяется идеей правды как принципа долженствования в общественной жизни и, в свою очередь, определяет идею истории и исторического опыта.

8. Исторический опыт: «Самое интересное и значительное, что породило русское мышление XIX века – кроме религиозной философии, – принадлежит к области исторической и социальной философии»[29]. Полемика славянофилов с западниками, содержавшая богословские и культурно-исторические аргументы и продолжавшаяся фактически в течение всего XIX столетия, в XX столетии породила евразийство[30]. По словам С.Л. Франка русская историософия как философское осмысление исторического опыта России служит «трамплином, с которого тотчас взмываешь в высоты религиозно-метафизического или общего культурно-философского размышления»[31].

Опыт истории как мировоззренческая проблема вытекает из специфического для русского мышления понимания человека и оказывется подчиненным антропологической идее и определяющим такие политические идеи русской философии, как идея идеократии Н.С. Трубецкого.

«Русское мировоззрение» представляет собой расширенный вариант научного доклада, прочитанного в 1925 году. С.Л. Франк, несомненно, отдавал себе отчет в том, что мировоззрение современной ему России руководствовалось иными категориями и ориентировалось на иные ценности. Но, в отличие от советских критиков реакционной буржуазной философии типа Деборина, С.Л.Франк понимал, что национальная культура выходит за пределы «воли правящего класса» и ее содержание не меняется «с каждым новым этапом развития общества», что национальная философская школа осмысливает содержание культуры и одновременно включена в духовную культуру общества как ее часть. Поэтому ключевые категории русской культуры в их иерархической последовательности и образуют понятийный каркас мировоззрения общества.

Сходное представление о составе и иерархии основных категорий русской культуры дает в работе «Основы христианской культуры» (1937) философ иного направления и иного стиля мышления – И.А. Ильин. Представляется достаточным, не углубляясь в разбор понятийной системы, характерной для этой и других работ И.А. Ильина, посвященных вопросам культуры, привести цитату, в которой представлены в воспроизводящейся последовательности категории русской духовной культуры: «”Современный” человек есть трезвый, плоский и самодовольный утилитарист, служитель пользы, идеолог полезности, лишенный органа для всего высшего и духовного, не постигший никакого “третьего” измерения: он пошл в высшем, религиозном смысле этого слова и нравится себе в таком состоянии. Он пошл без всякого “надрыва” и покаяния и склонен к нападению на все непошлое. И потому его культура пошла и формальна, как он сам. И если к этому присоединяется личная злоба и личная ненависть, мстительность и честолюбие, то облик революционера-большевика начинает вырисовываться в самых зловещих чертах.

Мы не знаем, отвернется ли современное человечество от этих путей вырождения и, если отвернется, то – когда и как… Но когда оно отвернется от них, то увидит перед собой поистине великий и величавый простор, открытый ему для созидания христианской культуры. Перед ним встанет целый ряд великих заданий, о которых я не могу здесь высказаться. Он начнет создавать христианскую науку, христианское искусство, христианское воспитание, христианское правосознание, христианский труд и христианскую частную собственность, – не отвергая доселе созданное, но творчески преображая его из свободной глубины преображенного духа»[32]. За исключением, пожалуй, “революционера-большевика”, мысль выглядит вполне современно, в том числе и данные в авторском курсиве категории культуры, которые предстают в творчестве И.А. Ильина как инстанции, к которым он обращается для обоснования положений своей философии.

Таким образом, иерархическую последовательность категорий общих топов русской культуры можно представить в следующем виде: религия, наука, искусство, нравственность, право, государство, личность, исторический опыт, политическая система, общественное мнение.

Иерархия общих мест в системе аргументации определяется строением духовной культуры общества. Общие места как посылки аргументов не всегда представляются очевидными в условиях дискуссии. Неочевидность общего места, к которому прибегает одна из сторон дискуссии, например, «закон должен быть справедлив», предполагает возможность прибегнуть к топу более высокой категории, например, «право есть наука о справедливом или несправедливом»[33], который как посылка в свою очередь может оказаться достаточным или недостаточным для достижения согласия. Оппонент может выдвинуть для обоснования антитезиса иную посылку, скажем, «закон должен быть реально применим». Чтобы достигнуть согласия, приходится искать топ еще более высокого уровня иерархии. Избежать дурной бесконечности в аргументации можно лишь при условии, что существует и принимается участниками дискуссии некий высший уровень иерархии топов (ценностей). В конечном счете общие места культуры сводятся к нормам и авторитетам: даже при апелляции к научному знанию (например, к выводам юридической науки, истории или социологии), сама наука в рассматривается как одна из авторитетных инстанций. Апелляция к непрагматическим духовно-нравственным ценностям представляется необходимой, потому что единственным инструментом достижения компромисса при столкновения практических интересов является духовная мораль, которая и предполагает использование, например, принципа справедливости.

Иерархия общих мест конвенциональна. Но существуют два рода конвенциональности: несущественно, каково направление уличного движения, правостороннее или левостороннее, – главное, чтобы сохранялся единый принцип движения пешеходов и транспорта; другое дело – логическое правило, в соответствии с которым контрарные суждения не могут быть вместе истинными. И хотя это последнее правило при известных условиях может быть сведено к более сильному (суждение и его отрицание не могут быть оба истинными и не могут быть оба ложными) и заменено им, но оно основано на реальности, потому что невозможно, как говорил Аристотель, чтобы «одно и то же было и триерой, и стеной, и человеком»[34]. Конвенциональность (условность) первого рода мы назовем произвольной, а конвенциональность второго рода – органической.

Высший уровень иерархии общих мест логически должен обладать определенными свойствами. Во-первых, он должен быть непререкаемым. Во-вторых, он должен быть неизменным. Выводы науки таковыми не являются, потому что научная картина мира меняется с изменением теоретической парадигмы научного знания, да и сами по себе предпосылки научного знания, как принципиальная познаваемость мира, не выводимы из науки как таковой и являются предметом веры[35]. В-третьих, этот авторитет должен, по определению, быть высшим мыслимым благом, высшей мыслимой справедливостью и высшим мыслимым добром. В-четвертых, этот высший авторитет должен содержать универсальные нормы и предписания, обращенные к личности каждого человека, лежащие в основании той культурной традиции, которая исторически сформировала фундаментальные аспекты духовной культуры.

Иерархия общих мест никак не определяется так называемым здравым смыслом, который сам по себе явление загадочное и не всегда согласуется с реальностью. Но то обстоятельство, что схема иерархии общих мест в виде классификации знаний и связанной с нею классификации родов и видов словесности сохраняется и воспроизводится на протяжении истории культуры от античности до современных информационно-поисковых систем, свидетельствует о некоем принципе, заложенном в ее основании.

Общее место вводится от авторитетной инстанции, характер которой определяет содержание и место топа в иерархии. Такие инстанции можно разделить на несколько разрядов по их мыслимым признакам: личные и безличные, объективные и субъективные, абсолютные и относительные, постоянные и переменные, однородные и разнородные.

Так, откровение Бога дает личную, абсолютную, объективную, постоянную и однородную инстанцию. Научное знание является безличной, относительной, объективной, переменной и однородной инстанцией. Искусство – личная, относительная, объективная, постоянная и разнородная инстанция. Общественное мнение – безличная, относительная, субъективная, переменная и разнородная инстанция. Характер инстанции задает правила истолкования топа: научный закон, в котором содержится топ, относителен по условиям аргументации, так как рано или поздно будет заменен другим, более общим и совершенным, а сама истинность его должна подвергаться сомнению.

Отсюда вытекает основной принцип риторической правильности аргументации: только если имеется нормативная иерархия общих мест, возможно обсуждение и решение проблем, приводящее к согласию, то есть успешная аргументация, которая обеспечивает управляемость и развитие общества как единого целого.

Нарушение принципа риторической правильности приводит к общественным конфликтам и деформациям а развитии общества. Современная аргументация основана в основном на произвольных иерархиях ценностей, строение которых отражает идеологию отдельных группировок, объединенных политическими, экономическими, этническими, профессиональными интересами. Если такие группировки действуют в составе общества, то неизбежны обособление и противостояние, потому что отсутствуют общие основания соглашения: апелляции к топам более высоких рангов не приводят к согласию.

Иерархия общих и частных топов может быть представлена в следующем виде.

1. Религия

1.1. Св. Писание.

1.2. Св. Предание.

1.3. Богословие: литургика, гомилетика, догматическое богословие, нравственное богословие, церковная история, каноническое право.

Топика религии образует высший уровень иерархии общих мест культуры. Она содержится в Св. Предании Церкви и в Св. Писании: любое изречение может быть истолковано различным образом, поэтому правильное толкование изречения основывается на традиции Св. Предания Церкви, восходящей к первоисточнику. Топика высшего уровня иерархии по своему содержанию охватывает все основные формы духовной культуры: как было показано выше, духовная словесность как целое не только в эпоху своего сложения, но и в последующие исторические периоды истолковала, освоила и включила в свой состав все виды словесности с их специфическим содержанием и литературными формами.

2. Наука.

2.1. Гуманитарная наука: филология, история, география, правоведение, искусствоведение.

2.2. Математика и логика.

2.3. Естественная наука: геология, биология, химия, механика, физика, астрономия.

2.4. Прикладная наука: медицина, технология, военная наука, экология, экономика, педагогика, психология, социология, политология.

Топика науки содержит следующий уровень иерархии общих мест аргументации. Научное познание реальности опирается на принципы познаваемости мира, объективности и всеобщей значимости научного знания, научной критики как верификации и компрометации теорий, высокого духовного достоинства стремления к научной истине, интеллектуальной честности, эрудиции и образования, практического значения науки в жизни общества. Поскольку наука представляет картину объективной реальности, принятие практических решений опирается на выводы науки и риторическая аргументация к реальности содержит одновременно апелляции к выводам науки.

Но строение и состав научной литературы предполагают множественность школ и подходов и всегдашнюю незавершенность научной картины мира. Поэтому при использовании положений и выводов науки в качестве топов обращение к научному преданию имеет большое значение. Это предание содержится главным образом в учебно-научной и словарно-справочной литературе, отражающей в своем содержании наиболее обоснованные и устоявшиеся представления. И тем не менее научная топика остается в смысле общности и надежности не вполне достоверной. В любом случае использование научной топики требует достаточной специальной подготовки.

3. Искусство.

3.1. Практические искусства: зодчество, дизайн, техника, военное дело, домоводство, администрация, политика, маркетинг.

3.2. Мусические искусства: литература, музыка, живопись, ваяние, танец.

3.3. Логические искусства: поэтика, элоквенция, гармония, перспектива.

Топика искусства имеет определяющее значение в общем образовании, поэтому педагогическая риторика, цель которой – воспитание личности, ориентирована на топику искусств. Образование включает два компонента: обучение и воспитание. Эти компоненты образования связаны категориями прекрасного и творчества. Овладение искусствами определяет созидательность личности и общества. Искусства подразделяются на словесные (логические), посредством которых закладывается основа социальности человека и его способности к эстетической оценке (вкус); художественные (мусические), посредством которых осваиваются семиотические ресурсы культуры и развивается способность человека к творчеству; и практические, посредством которых формируется способность человека конструировать материальную среду в ходе профессиональной трудовой деятельности.

4. Нравственность.

4.1. Национальная честь и достоинство.

4.2. Общественное благо.

4.3. Профессиональная этика.

4.4. Семейные установления.

4.5. Обычаи – общепринятые нормы поведения

Топика общественной морали определяет внутренние отношения в обществе, социальную дисциплину и реальную свободу личности. Нормы общественной морали и создают цивилизованное общество. Общественная мораль всегда предполагает идеи доброжелательности, солидарности, сотрудничества, взаимопомощи, социальной ответственности, вежливости, снисходительности, безопасности, помощи слабым и нуждающимся, социальной справедливости, равенства, личного достоинства, почитания старших, уважения к обычаям.

В современном мире модели отношений между людьми и оценки поступков задаются через массовую информацию. Поэтому топика общественной морали и является по сути дела топикой массовой информации. Если топика, реально применяемая массовой информацией, не согласуется с нормами духовной культуры и с топикой права и государственного управления (например, компрометация государственных деятелей и национальной государственности), массовая информация создает революционную ситуацию и журналистский корпус должен нести за это прямую ответственность.

5. Право.

5.1. Принципы права.

5.2. Действующее законодательство.

5.3. Судебная практика.

5.4. Юридический обычай.

Топика права лежит в основании социальной культуры общества. Принципы права представляются универсальными, поскольку они выражают естественное правосознание, в основании которого лежат принципы справедливости и правосудия. Уровень правосознания общества определяет применимость позитивного права, управляемость и способность к самоорганизации общества. Топика права содержится в основных законодательных текстах. Поскольку топика права апеллирует к принципам духовной морали, но также науки, искусства и исторического опыта, а к топике права апеллируют, в свою очередь, оценки личности, государственно-политической организации, топика права оказывается звеном, связывающим высшие уровни общих мест, формирующие эпидейктическую риторику, на основе которой строятся философские системы, с судительной и совещательной риторикой, на основе которой оцениваются прецеденты и принимаются решения, топика права как целое формирует идеологию общества.

Идеология общества есть философия правящего слоя, система идей и категорий которой связывает культуру общества с перспективой его развития и при условии компетентности и авторитета правящего слоя принимается как руководство к деятельности всего общества. Не случайно поэтому, что все крупные философские системы от Платона до Гегеля являются, по существу, концепциями образования. С риторической точки зрения общеобразовательная школа – информационная машина, которая в категориях общенациональной идеологии преобразует культуру общества в текущую деятельность.

6. Государство.

6.1. Персональная суверенная власть.

6.2. Органы судебной власти.

6.3. Органы законодательной власти.

6.4. Органы центральной исполнительной власти.

6.5. Местные органы власти.

Топика государственности и государственных институций определяет устойчивость и всеобщую обязательность форм государственного управления, в рамках этой топики осуществляется административное управление и политическая деятельность в их отношении к историческому опыту, праву и личной деятельности. В принципе эффективность управления является важнейшим критерием личного авторитета власти, поскольку решения всегда принимает определенное лицо.

Так называемое разделение властей обычно связано с позицией недоверия к компетентности и ответственности государственного руководства: решения власти постоянно критикуются с различных позиций и на различном уровне компетентности самой критики, что тормозит развитие общества. Отрицательный эффект такой критики частично снимается топикой, связанной и идеей единства власти и общества как «суверенного народа», делегирующего свои полномочия определенному лицу или лицам, и символикой власти, связанной с общенациональными торжествами и государственным обрядом. В этих условиях особое значение получает риторический образ руководителя государства, который проявляется в эпидейктической речи с ее идеями достоинства, чести, служения, ответственности, единства, доверия, ибо руководитель оценивается в основном по качеству речи.

7. Личность.

7.1. Семейное воспитание.

7.2. Образование.

7.3. Моральный уровень.

7.4. Творческие способности.

7.5. Жизненный опыт.

Топика личности представляет собой систему положений, которые служат посылками для оценки профессиональной и общественной деятельности человека. От того, как оценивается личность, всецело зависит компетентность и производительная активность общества. Но критерии оценки личности определяют состав, возможности и авторитет правящего слоя общества, поскольку современное информационное общество предполагает отбор правящего слоя по идеологическим мотивам и личным способностям и достижениям человека.

Существуют идеологические системы и, соответственно, критерии личной карьеры двух типов: философские и информационные или риторические. Философская идеология содержит картину мировоззрения. Условиями успешной карьеры являются приверженность этой философии и эффективная профессиональная, политическая, общественная деятельность в рамках ее категорий и ценностей. Информационная идеология содержит нормативное учение о правилах речи – этосе, логосе, пафосе – и об эффективном применении этих правил в практической или теоретической деятельности. Поскольку слово опосредует всю деятельность общества, нормы деятельности задаются через нормы понимания и использования слова – коммуникации. Философская идеология как система идей подвержена критике, информационная идеология поддается критике с трудом. Но вместе с тем философская идеология стимулирует культурное творчество и в значительно меньшей степени – индивидуальный стиль и практическое использование культуры. Риторическая идеология, напротив, ограничивает творческий потенциал личности, но направляет деятельность человека на развитие производства и социальных отношений. Поэтому реальные идеологические системы сочетают в различных пропорциях элементы философской и риторической идеологии. Личность оценивается обществом и с точки зрения ее мировоззренческой и речевой компетентности.

8. Исторический опыт.

8.1. Месторазвитие общества: задачи национально-государственного строительства.

8.2. Образование и профессиональная подготовка населения.

8.3. Народное здравие.

8.4. Состояние цивилизации.

8.5. Формы социальной организации общества.

8.6. Природные ресурсы и окружающая среда.

Топика исторического опыта определяет самосознание и самоидентификацию общества. Конкретные решения принимаются в условиях данной географической среды, культурного ареала, конфессионального, этнического, демографического, профессионального состава и административно-территориального членения общества, в своем последовательном развитии эти решения составляют историю общества. Прецеденты решений образуют поэтому основу новых решений в пределах данного общества и создают перспективы его последующего развития. Поэтому исторический опыт как система прецедентов оценивается с точки зрения религии, наук и искусств и служит критерием для оценки идеологии общества.

9. Политическая система.

9.1. Политические принципы.

9.2. Политический опыт.

9.3. Политические партии и программы.

Топика политической системы определяет нормы политических разногласий и состав допустимых в обществе политических позиций и программ. Поскольку политическая свобода – всегда относительна и ее мера определяется ценностями и интересами общества, этот уровень общих мест неизбежно подчинен топике исторического опыта, права, государственности, личности и общественной морали, в жестких рамках которых он и функционирует.

Политическая риторика является совещательной по определению, но совещательная аргументация предполагает принятие решений на основе показательной и судительной аргументации, поэтому основой влиятельной совещательной аргументации является хорошо отработанная и имеющая основательную социальную базу политическая идеология. Многопартийность всегда свидетельствует о разобщенности и упадке гражданского сознания, которые проистекают от плохого управления и, следовательно, от низкого авторитета правящего слоя и органов государственной власти.

10. Общественное мнение.

Наконец, общественное мнение является самым низким уровнем системы общих мест в силу не только своей неопределенности, изменчивости, некомпетентности и подверженности всяческого рода словесным манипуляциям. Общественное мнение характеризует мгновенный срез отношения совокупности лиц, составляющих общество или различные общественные группы, но не общества как целого, к текущим событиям жизни общества. Так называемая динамика общественного мнения, серия таких срезов, не дает реальной диахронии, то есть ряда последующих состояний системы, смена которых определяется закономерными трансформациями ее элементов. Поэтому результаты опроса общественного мнения как посылки аргументов имеют значение в основном в аргументации оценочного характера и в эристической политической полемике.

Представленная выше иерархия является органической, поскольку уровни иерархии соподчинены в ней таким образом, что, во-первых, обеспечивают максимум ситуаций аргументации, при которых высказывания оказываются правильными, во-вторых, общие места, соответствующие наиболее глубоким стратам культуры, занимают в ней подчиненное положение, но, тем не менее, учитываются, в-третьих, она соответствует историческому опыту России, связывая русскую культуру с ее исторической основой – античной и византийской, в-четвертых, органическая иерархия общих мест открывает возможность аргументации, повышающей уровень сознания общества, так как предполагает апелляцию к непрагматическим ценностям.

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru