Типологическая классификация языков мира

Классификация языков с точки зрения строения слова

Эпоха великих географических открытий дала возможность европейским лингвистам расширить круг исследуемых языков за счет неизвестных до этого науке языков: азиатских, африканских, американских, а затем австралийских и полинезийских. Европейские лингвисты, работы которых сводились к описанию классических языков (древнегреческого и латыни), стали впервые сравнивать различные языки между собой. В конце XIX – в начале XX века стали создаваться сводные словари всех известных науке того времени языков мира.

Так, в конце XVIII в. в России при содействии Екатерины II академиком П.С.Палласом был подготовлен и издан «Каталог языков»  Европы и Азии, содержавший материал чуть более 272 языков, под названием «Сравнительные словари всех языков и наречий, собранные десницею всевысочайшей особы».  Второй аналогичный словарь «Каталог языков известных народов…» был составлен испанским монахом по имени Лоренсо Эрвас-и-Пандуро и содержал характеристику 300 языков, включая языки американских индейцев (автор был миссионером в Америке и описал грамматики около 40 индейских языков). Однако самым известным словарем подобного типа является «Митридат, или Общее языкознание» И. Х. Аделунга и И. С. Фатера (1806-1817 гг.), в словаре приводится молитва «Отче наш» на 500 языках мира, причем для большинства языков – это фантастический искусственный перевод. Все эти попытки «каталогизации языков мира» были наивны и содержали немало ошибок, однако они познакомили ученых с реальными фактами многообразия языков что содействовало интересу к сравнительному сопоставлению языков.

В результате сравнения различных языков, ученые обнаружили поразительные сходства и различия, позволяющие классифицировать разнообразный языковой материал. Лексические соответствия признавались ненадежными, так как могли возникнуть в результате заимствования. Типологические классификации (деление языков на классы) с самого начала учитывали устройство грамматического строя языков, особенно   словоформы (поэтому первые типологические классификации назывались «морфологическими»).

Первый опыт типологической классификации языков связан с именем вождя немецких романтиков Фридриха Шлегеля (1772-1829). Стоит заметить, что мощным стимулом развития типологических классификаций языков явилось знакомство европейцев с древнеиндийским языком.  В знаменитой книге «О языке и мудрости индийцев» [Über die Sprache und Weisheit der Indier. 1809] Шлегель  сравнивает санскрит, греческий и латинский с неиндоевропейскими языками, пытаясь выявить основные различия в строе языков мира  (именно Шлегель впервые применил в своей работе термин «сравнительная грамматика»). Исследуемые языки Шлегель разделил на два класса: флективные и аффиксирующие. Во флексивных (флективных) языках (от лат. flexio «сгибание, изгиб, поворот, переход») грамматическое значение выражается при помощи изменения корня в результате чередования гласных или согласных, а в аффиксирующих языках  (от лат. affīxus - «прикрепленный, фиксированный») - при помощи присоединения к корню многочисленных и разнообразных суффиксов.

Флективные языки, к которым относится санскрит, греческий и латинский, широко использовали чередование гласных в корне слова для выражения грамматического значения (так называемая внутренняя флексия).  Эта особенность европейских языков наиболее ярко была представлена в санскрите: при словоизменении и словообразовании санскрита большую роль играло чередование гласных в корне слова. Традиционно в санскрите различали три ступени чередования гласных: нулевая ступень, ступень guna и ступень vrddhi.

Например,                слабая ступень            ступень guna                        ступень  vrddhi

                                          Нуль                         а                                        ā

                                             i                             e                                        ai

                                            u                             o                                       au   и т.д.

Так корень as «быть» образует формы с разными ступенями чередования гласных: s-\\  as\\ ās-; корень  nī- «нести»: nī- \\ ne- \\ nai-, а корень cru «слушать»: cru- \\ cro- \\ crau- и т.п. При образовании различных грамматических форм огласовка корня может быть разная: vidya (знание) -  vēda (знаю) -  vaidyas (ученый). Или bodh (будить – ср. рус. бодрствовать, бдеть) – Buddha (Будда – букв. «пробужденный») и т.п.

Таким образом, в санскрите чередование гласных в корне является средством выражения грамматического значения. Эта яркая особенность древнеиндийского языка поразила европейских лингвистов, тем более что это явление немецкие языковеды могли наблюдать и в хорошо знакомых им языках (например, в древнегреческом и в германских языках):  греч. λεγω  - λόγος, лат. tegotoga, англ. to singsangsungsong и т.п.

Шлегель не был бесстрастным наблюдателем  устройства языков мира, он оценивал языки, восторгаясь или критикуя: флективные языки были объявлены эстетически совершенными и органичными. Санскрит благодаря гибкости и изменчивости огласовки корня оказывался способным выражать самые сложные и вместе с тем необычайно ясные понятия и мысли. «В индийском или греческом языках каждый корень является тем, что говорит его название, и подобен живому ростку; благодаря тому, что понятия отношений выражаются при помощи внутреннего изменения, дается свободное поприще для развития… Все же, что получилось таким образом от простого корня, сохраняет отпечаток родства, взаимно связано и поэтому сохраняется.  Отсюда, с одной стороны, богатство, а с другой  - прочность и долговечность этих языков» [Schlegel, 1808: 50-51]. По мнению Шлегеля такие языки имели изначально божественное происхождение. Наблюдения над фактами латинского языка и восходящих к нему романских языков позволяли констатировать "стачивание" форм в результате потери этими языками своей изначальной чистоты и смешения языков.

Аффиксирующим языкам, к которым относятся тюркские, напротив, «с самого возникновения недостает живого развития», их отличительные черты – «бедность, скудность и искусственность» [Schlegel, 1808: 51-52. Слово в тюркских языках состоит из неизменяемого корня и последовательности таких же неизменяемых, стандартных и однозначных суффиксов. В этих языках корни «можно сравнить не с плодородным семенем, а лишь с грудой атомов… связь их часто механическая – путем внешнего присоединения. С самого их возникновения этим языкам недостает зародыша живого развития… и эти языки, безразлично – дикие или культурные, всегда тяжелы, спутываемы и часто особенно выделяются своим своенравно-произвольным, субъективно-странным и порочным характером»  [Schlegel, 1808: 51-52]. Такие языки, по мнению Фридриха Шлегеля, занимали низшую ступень в иерархии языков мира: аффиксирующие языки возникли из эмоциональных и звукоподражательных выкриков, а народы, говорящие на них, развились из животного состояния. Такие «подлые» языки не могли стать «божественными», т.е. флективными, поэтому, по мнению Шлегеля, тип языка остается неизменным на протяжении всего времени существования языка.

Другое мнение относительно типологической характеристики языков мира высказал великий немецкий философ и ученый Вильгельм фон Гумбольдт (1767-1835). Морфологическая классификация, систематизирующая многообразие языковых форм, рассматривалась Гумбольдтом как поэтапное отражение процесса развития общечеловеческого языка, как последовательность ступеней в создании «орудия образования мысли». Стоит заметить, что Гумбольдт также считал невозможным переход языка из одного класса в другой, однако каждый язык представлял, по его мнению, своеобразный этап в формировании механизма выражения духа народа. Таким образом, типологическое разнообразие языков осмыслялось как история последовательного развития общечеловеческого языка.

Наиболее известная и самая объемная работа Гумбольдта по языкознанию называется «О различии строения человеческих языков и его влияние на духовное развитие человечества» и является введением к описанию языка кави на острове Ява. Выбор языка не был случайным: Гумбольдт хотел показать взаимную зависимость различных форм культуры (народного мировоззрения) от особенностей того языка, которым пользуется нация: «Язык есть как бы внешнее проявление духа народов: язык народа есть его дух, и дух народа есть его язык, и трудно представить себе что-либо более тождественное» [Гумбольдт, 2001: 68]. Для доказательства этой идеи автор хотел сравнить европейские языки и европейскую культуру с языком и культурой населения филиппинских островов. Любой язык, по Гумбольдту, представляет собой своеобразную форму для воплощения человеческого духа, мировоззрение воплощается в языке, принимает эту форму и зависит от нее: «в каждом языке заложено самобытное мировоззрение» [Гумбольдт, 2001: 80]. Таким образом, язык есть не просто средство материализации мышления, язык – орудие мышления: «Язык есть орган, образующий мысль» [Гумбольдт, 2001: 75]. 

Классификация Гумбольдта не является оценочной: он выражает глубокое уважение каждому языку как проявлению человеческой культуры. Каждый язык в пределах своего типа может достичь совершенства: и  древнекитайский язык, и арабский и баскский представляются Гумбольдту одинаково приближенными к идеалу, только в этих языках «действуют разные творческие начала». Гумбольдт восхищается красотой и совершенным устройством самых разных языков: «Китайский язык древнего стиля за счет того, что в нем непосредственно следуют друг за другом важные и весомые понятия, звучит с покоряющим достоинством и, как бы отбрасывая все побочные мелочи и порываясь к чистому полету мысли, достигает благородного величия…Семитские языки обладают поразительным искусством в тонком различении смысла посредством многообразных чередований гласных. Баскскому языку в структуре слова и в словосочетании присуща замечательная сила, проистекающая от краткости и смелости выражения. Язык делаварских индейцев, а также некоторые американские языки с одним-единственным словом связывают такое число понятий, что для выражения их нам понадобилось бы несколько слов. Но все эти примеры показывают только, что, по какому бы одностороннему пути ни направился человеческий дух, он всегда может произвести нечто великое и способное в свою очередь оказывать на него самое плодотворное и вдохновляющее воздействие [Гумбольдт, 2001: 161].   Каждый язык, оставаясь в рамках своего класса, стремится к некой идеальной форме, которая наилучшим образом соответствует духу данного языка. Идеал недостижим, язык лишь стремится к нему: «в языке, как в непрестанном горении человеческой мысли, не может быть ни минуты покоя, ни мгновения полной остановки. По своей природе он представляет собой устремленное вперед развитие, движимое духовной силой каждого говорящего». Однако, как и Шлегель, Гумбольдт признает флективный тип языков наиболее совершенным: «флективный метод предстает гениальным началом порождения верной языковой интуиции» [Гумбольдт, 2001: 160]. 

Впервые попытку объединить типологическую классификацию языков мира с идеей развития языкового типа предпринял знаменитый немецкий языковед Август Шлейхер. Он пытался соотнести три типа языков мира (аморфные, агглютинирующие и фузийные) с тремя последовательными этапами развития общечеловеческого языка, предложив современникам и последователям одну из самых дискуссионных тем в языкознании – гипотезу о стадиальном развитии языков мира.

Кумиром и идейным вдохновителем Шлейхера был Чарльз Дарвин. Будучи восторженным поклонником теории эволюции живых организмов, Шлейхер перенес идеи натурализма в языкознание: «Жизнь языка не отличается существенно от жизни всех других живых организмов – растений и животных. Как и эти последние, он имеет период роста от простейших структур к более сложным формам и период старения, в который языки все более и более отдаляются от достигнутой наивысшей степени развития и их формы терпят ущерб». И далее: «Жизнь языковых организмов вообще совершается по известным законам с правильными и постепенными изменениями» [Шлейхер: 1864, 14].  

Язык в своем развитии (становлении) проходит три стадии, за которыми неизбежно следует деградация языка, старость и смерть [Шлейхер: 1865, 27].

1.  Начальной, исходной стадией развития языков Шлейхер считает первобытный тип языка, в котором еще не развились грамматические формы, а имеются лишь нерасчлененные неизменяемые значимые звуки. Такая структура изолирующего языка (сохраняемая в китайском языке) соответствует в эволюционном естествознании типу одноклеточных живых организмов.

2.  На второй стадии к неизменяемым значимым звукам начали присоединяться звуки, выражающие отношения. Этому агглютинирующему «присоединяющему» типу языков в биологии соответствуют растения, грибы и простейшие многоклеточные животные.

3.  На третьей, высшей, стадии развития языков произошел диалектический синтез: грамматические показатели слились с корнем; этот флективный синтетический тип, лучше всего представленный в санскрите, соответствует в биологии высшим многоклеточным организмам.

Изолирующие или аморфные языки Шлейхер считал архаическими (древнейшая форма), из них возникли агглютинирующие — переходная форма развития языков, а флективные древние языки, по мнению Шлейхера представляют собой вершину языкового развития - эпоху расцвета языка.

Наблюдаемый в современных европейских (романских и германских) языках распад флективного типа и появление аналитических черт грамматического строя (процесс упрощения морфологии современных европейских языков), Шлейхер объясняет старением некогда совершенных языков. Современный английский язык, по мнению Шлейхера, относится к эпохе упадка и деградации языка, он наиболее близок к смерти.

Несмотря на то, что стадиальные идеи Шлейхера были отвергнуты последующим развитием науки, именно они позволили заложить основу для разработки теории стадиальных трансформаций морфологических типов языков.

Следующий этап развития и уточнения типологической (морфологической) классификации языков мира связан с деятельностью Казанской лингвистической школы под руководством И.А. Бодуэна де Куртенэ (1945-1929). К многочисленным плодотворным научным идеям Бодуэна и его казанских учеников, относится, в частности, попытка описания строения тюркских языков и основательного сравнения их с языками индоевропейскими. Именно в период своей казанской деятельности Бодуэн де Куртенэ заложил основы русской тюркологии, воспитав выдающихся ученых-тюркологов.

Сравнивая тюркские языки с европейскими, Бодуэн де Куртенэ говорил о форме (особенностях формальных элементов) языка как об основе и генеалогических и типологических классификаций: «для разбора строя и состава известного языка, с одной стороны, очень полезно, даже необходимо знать, к какой категории в формальном отношении принадлежит этот язык; с другой стороны, для объяснения его явлений соответственными явлениями языков родственных нужно определить, часть которой семьи и отрасли составляет этот данный язык. Подобным образом, только рассмотрение строя и состава языков дает прочное основание для их классификации» [Бодуэн де Куртенэ, 1963: 65]. В результате сравнения тюркских и индоевропейских языков были уточнены структурные особенности этих языков, на основании которых проводилось деление на агглютинативные и фузийные языковые типы.

Языки сравниваются по нескольким признакам:

 

Агглютинативные языки

Фузийные языки

Корень слова

Корень слова редко меняет свой фонемный состав, другими словами – он никогда не изменяется. При этом в агглютинативных языках нет приставок, слово всегда начинается с корня:

күн – день, солнце,               дәрі - лекарство

күнбағар – подсолнух,         дәрігер - врач

күнде – весь день,                дәріхана – аптека и др.

күнделік – дневник,

күндіз – днем,                   дәм - вкус

күніге – каждый день,    дәмді - вкусно

күнтізбе – календарь     дәмхана – закусочная и др.

Корень слова

В корне слова часто наблюдаются чередования согласных или гласных звуков:

книг – книж,

рук – руч,

мороз – морож, мёрзнуть, замерзать и т.п.;

сон – сна,  

ток – затекать,

брать – собирать, собор

мёртвый – умирать – умрёшь - смерть - мор и т.п.

Слово не всегда начинается с корня, часто употребляются приставки.

 

Аффиксальная морфема

Суффиксы следуют за корнем в определенной последовательности, при этом каждый суффикса однозначен (имеет только одно значение) и стандартен (определенное грамматическое значение выражается стандартно, т.е. только этим суффиксом:

жазу – письмо

жазу-шы – писатель (суффикс деятеля)

жазу-шы-лар -писатели (суффикс множественного числа)

жазу-шы-лар-ымыз наши писатели(притяжательный суффикс)

жазу-шы-лар-ымыз-да у наших писателей (суффикс падежа)

Также регулярно образуются формы от слова

сату – продавать

сату-шы – продавец

сату-шы-лар – продавцы

сату-шы-лар-ымыз – наши продавцы

сату-шы-лар-ымыз-да – у наших продавцов и т.п.

 

 Аффиксальная морфема

Аффиксальные морфемы, как правило, многозначны.

Например, в именной словоформе стена флексия   имеет несколько значений: именительный падеж, женский род и единственное число.

Глагольная словоформа также образуется при помощи многозначного аффикса: флексия  -у в словоформе иду выражает значение настоящего времени, единственного числа и первого лица.

Кроме того, грамматическое значение в фузийных языках выражается нестандартно, т.е. разнообразными формальными способами, например, разными аффиксами.

Например, родительный падеж единственного числа существительного может выражаться при помощи флексии

ы (воды),

-а (слона),

-и (пути), в зависимости от типа склонения существительных.

Морфемный шов

Граница морфем всегда четно видна, на стыке морфем не происходит слияния. Суффиксы следуют друг за другом, как вагончики за паровозом. Именно эта особенность строения слова в агглютинативных языках послужила названию языкового типа: агглютинативный (от лат. agglūtinātio – «приклеивание»).  Причем последовательность аффиксов в слове четко фиксирована: корень, аффикс деятеля, числа, притяжательности, падежное (или личное) окончание.

Морфемный шов

Граница морфем видна не четко, на стыке морфем часто происходит слияние (фузийные от лат. fūsio – «сплав») морфем, которое меняет облик слова и делает весьма затруднительным разбор слова по составу (определение морфем, входящих в состав словоформы).

Например, детский [д´ецк´ий] – на стыке корня дет- и суффикса -ск- наблюдается фузия - сплав т и с в аффрикату  ц.

 

 

Два типа языков отличались особенностью корней и аффиксов, а также характером морфемного шва. Отчетливо видный морфемный шов в одних языках или слияние морфем на стыке в других языках был признан важным отличительным признаком в строении слова, поэтому именно это отличие было положено в основу лингвистической терминологии, противопоставляющей агглютинативный и фузийный тип языков. Об этих особенностях в строении слова разных языков образно пишет последователь А. Шлейхера Макс Мюллер: «Различие между арийским и туранским языками иногда такое же, какое мы находим между хорошею и худою мозаикой. Арийские слова кажутся изготовленными из одного куска, туранские слова ясно показывают расщепы и щели, где склеены между собой мелкие камни» [Мюллер, 2009: 222].

Бодуэн де Куртенэ обратил внимание на морфологические процессы, которые происходят в фузийных языках с течением времени. Ввиду того, что на стыке морфем происходит их слияние, в фузийных языках две морфемы могут осознаваться как одна (так называемое опрóщение): об-ман (от «манить»),  корица (от «кора») и т.п. То есть носители языка уже не осознают, что данное слово (или аффикс) когда-то имело сложное строение и может быть разложено на составные элементы. Другой процесс был назван Бодуэглм де Куртенэ «переразложением основ»: носитель языка понимает, что слово имеет сложный состав, т.е. состоит из нескольких морфем, но не уверен в том, где именно следует провести границу между морфемами: охот-н-ик (тот, кто охот-нделает что-то «Я не охотник до танцев»). Однако с течением времени произошло опрóщение и переразложение: в слове «охотник» стали выделять продуктивный суффикс ник. Бодуэн де Куртенэ пишет: «Может также случиться, что прежнее окончание темы (основы) в языковом ощущении начинает играть роль окончания, - всего окончания или только его части. Подобный процесс передвижения границ между окончанием и темой мы также должны принять во многих случаях польского склонения» [Бодуэн де Куртенэ, 1963: 33].

Кроме того, Бодуэн де Куртенэ обращает внимание еще на одну отличительную черту изучаемых языков – это организация морфонологической системы. В составе слова индоевропейских языков (санскрита, греческого, латинского, современных германских, романских и славянских языков (в том числе русского языка) могут встречаться гласные разной фонетической характеристики:

·         гласные верхнего и нижнего подъема (тина, ракушки и др.),

·         переднего и непереднего ряда (корабли и др.),

·         лабиализованные и нелабиализованные (труба, ледокол и т.п.). 

Основным просодическим средством, которое объединяет, «цементирует» (по выражению И.А. Бодуэна де Куртенэ) индоевропейское слово, является ударение.

В агглютинативных языках (тюркские, финно-угорские и др.) слово устроено совсем по-другому. Основным средством, цементирующим слово (то есть оформляющим слово, отделяющим одно слово от другого о потоке речи) является гармония гласных (сингармонизм) в слове. Сингармонизм – (от греч. syn«вместе» и harmonia«созвучие») – это принцип единообразного вокалического оформления слова, суть которого заключается в том, что в слове употребляются только гласные звуки сходной артикуляционно-акустической характеристики. Например,

·         только гласные переднего ряда или только гласные непереднего ряда (сингармонизм по ряду),

·         гласные только верхнего подъема или нижнего подъема (сингармонизм по подъему)

·         и менее распространенный сингармонизм по лабиализации (только лабиализованные или нелабиализованные гласные).

Выбор гласных звуков в слове определяется, как правило, по первому гласному корня. Например, если в венгерском языке в корне – гласный переднего ряда, то и все последующие аффиксы также будут содержать гласный переднего ряда. И наоборот, если в корне гласный непереднего ряда, аффиксы, соответственно, также будут содержать гласный непереднего ряда. Такая морфемная структура слова предполагает наличие аффиксов-дублетов (с передним и непередним гласным).

Например, в венгерском языке суффикс множественного числа представлен следующими вариантами: -ek / -ok. В зависимости от гласного корня, мы выбираем необходимую огласовку аффикса:

Az  város (тот город)    azok városok (те города), но  ezek városok (эти города);

Ez térkép (эта карта) – ezek térképek (эти карты), но  azok térképek (те карты).

Или в казахском языке жазу-шы-лар-ымыз-да (у наших писателей) – в слове только гласные непереднего ряда, а в словоформе тiл-шi-лер-iмiз-ден (от наших корреспондентов) – только гласные переднего ряда и т.п.

Интересно, что этот принцип строения слова используется и при создании художественных произведений. Например, в четверостишии известного казахского поэта Жамбыла (памятник которому можно увидеть в Астане) Рис. 1. сингармонизм используется как поэтический прием: первая и вторая строчки состоят из слов с гласными переднего ряда, вторая и четвертая – из гласных непереднего ряда (только в конце последней строчки опять появляются гласные переднего ряда, как будто замыкая четверостишие). Рис. 2.

Бодуэн де Куртенэ считал сингармонизм своеобразным морфонологическим средством, которое объединяет слово в агглютинативных языках.  

По мнению Бодуэна де Куртенэ соседние языки могут активно влиять друг на друга вплоть до смены морфологического типа. Диссертация Бодуэна де Куртенэ была посвящена описанию такого «смешанного» языка – резьянского говора (“Опыт фонетики резьянских говоров»  1875)). Исследуя диалекты северной Италии, Бодуэн де Куртенэ обнаружил говор славянского племени, который подвергся сильному влиянию венгерского (мадьярского) языка и в результате этого влияния приобрел ранее несвойственный этому говору сингармонизм. Бодуэн де Куртенэ пишет: «в резьянских говорах скрещиваются оба способа образования цельных слов из простых слогов: ариоевропейское ударение и туранская гармония гласных. Другими словами, в резьянских говорах слоги, как части слов, склеены двойным цементом, состоящим из сочетания ариоевропейского цемента – ударения, с туранским цементом – гармонией гласных» [Бодуэн де Куртенэ, 1875]. С тех пор идея взаимного влияния языков – «языкового смешения» становится важным пунктом в теории Бодуэна де Куртенэ о природе языковых изменений.

Если ученые XIX века считали флективные языки наиболее совершенными, а агглютинативные – примитивными, то это, скорее всего, объяснялось эгоцентрическими предрассудками, поскольку индоевропейские (флективные) языки были родными и привычными для лингвистов. Однако сопоставительная характеристика этих типов языков свидетельствует о большей строгости и прозрачности строения именно агглютинативных языков. Вот что пишет по этому поводу известный типолог Н.С.Трубецкой: «чисто агглютинирующие языки с небольшим инвентарем экономно использованных фонем, с неизменяемыми корнями, отчетливо выделяющимися, благодаря своему обязательному положению в начале слова, и с отчетливо присоединяемыми друг к другу всегда вполне однозначными суффиксами и окончаниями, представляют из себя технически гораздо более совершенное орудие, чем флектирующие языки… с неуловимыми корнями, постоянно меняющими свою огласовку и теряющимися среди префиксов и суффиксов…» [Трубецкой, 2007: 676-677].

Удобство агглютинативного устройства словоформы подтверждается тем, что при создании искусственных языков лингвисты опираются именно на агглютинативный языковой тип. Например, эсперанто – искусственный язык, созданный врачом-окулистом Людвигом Заменгофом (1859-1917). Чтобы преодолеть языковой барьер при общении с пациентами разных национальностей, Заменгоф решил создать совершенное орудие общения – интернациональный язык.  Известно, язык эсперанто состоит почти целиком из слов романских языков (в основном, латинского), но по грамматическому строю он является чисто агглютинативным.

Итак, лексика эсперанто заимствована из латинского «как языка полуинтернационального». Людвиг Заменгоф первоначально предложил около 900 наиболее употребительный корней, из которых по четким правилам можно было образовывать множество новых слов. Эсперантское словообразование не знает исключений и производится с математической четкостью. Образование новых слов возможно от любого корня, что делает словообразовательный механизм чрезвычайно гибким и позволяет обходиться в несколько раз меньшим количеством корней, чем в любом естественном языке.

Некоторые словообразовательные и грамматические элементы эсперанто:

·        имя существительное в эсперанто образуется при помощи грамматического элемента – о: teatro – «театр»,  domo – «дом»,  tero – «земля»;

·        имя прилагательное образуется при помощи элемента –а: nova – «новый»,  teatra – «театральный», bona - «хороший»;

·        множественное число образуется при помощи элемента j: bonaj teatroj – «хорошие театры»,  miaj libroj – «мои книги»;

·        форма винительного падежа образуется при помощи элемента – n: novan libron «новую книгу»;

·        форма настоящего времени глагола образуется при помощи элемента – as: mi sidas «я сижу», li laboras «он сидит»;

·        форма прошедшего времени глагола образуется при помощи элемента – is: mi sides «я сидел», li laboris «он сидел»;

·        форма будущего времени глагола образуется при помощи элемента – os: mi sidos «я буду сидеть», li laboros «он будет сидеть» и т.п.

При помощи грамматических элементов от корней образуются словоформы, которые входят в состав предложений:

Mia libro estas nova - моя книга новая;

Miaj libroj estas novaj - мои книги новые; 

Mi havas librojn - у меня есть книги;

Li legas miajn librojn - он читает мои книги.

В эсперанто суффиксы характеризуются однозначностью и регулярностью. Например,

et  - уменьшительный суффикс

eg - суффикс увеличения или интенсивности

in - суффикс женского пола

urbourbeto  (город – городок)

forkoforkego (вилка – вилы)

patropatrino (отец - мать)

belabeleta   (красивый – хорошенький)   

pluvopluvego (дождь – ливень)

kokokokino (петух - курица)

Интересно заметить, что споры о том, какой тип языка является более совершенным продолжаются до сих пор. Лингвисты высказывают по этому вопросу разные, часто противоположные, мнения.

Н.С.Трубецкой считал агглютинативное строение наиболее удобным и выразительным, а американский типолог Эдвард Сепир писал о пренебрежительном отношении некоторых европейских к агглютинативным языкам: «Во всеуслышание высказывалось мнение о том, что «для флективной» женщины преступно выйти замуж за «агглютинативного» мужчину. Как будто ставились на карту колоссальные духовные ценности! Поборники «флективных языков» привыкли гордиться даже иррациональностями латинского и греческого языков… Между тем трезвая логика турецкого или китайского языков оставляет их равнодушными. К великолепным иррациональностям и формальным сложностям многих «диких» языков у них сердце не лежит. Сентименталисты – народ трудный!» [Сепир, 1993: 119].

Интересны наблюдения Сепира над стремлением языков использовать в составе словоформ разные типы аффиксальных морфем: префиксы или постфиксы. Сепир стремится увидеть в принципе строения слова отражение своеобразного мировоззрения народа. Он пишет: «Мне представляется, что есть психологически довольно существенное отличие между языком, наперед устанавливающим формальный статус корневого элемента, еще до того, как он назван (а это и есть то, что свойственно языкам тлингит, чинук и банту), и таким языком, который начинает с конкретного ядра, а статус этого ядра определяет рядом последующих ограничений, каждое из коих урезывает в некоторой степени то общее, что предшествует. Сущность первого метода таит в себе нечто как бы диаграммное или архитектурное, второй же есть метод доказывания задним числом. В наиболее разработанных префиксальных языках слово производит на нас впечатление как бы кристаллизации неустойчивых элементов, слова же типичных суффигирующих языков (турецкого, эскимосского, нутка) суть «определяющие» образования, в которых каждый прибавляемый элемент по-своему определяет форму каждого нового целого» [Сепир, 1993: 122].

Итак, спор лингвистов о том, какой же язык самый лучший, продолжается. Если Август Шлейхер считал санскрит и древнегреческий  - вершиной языкового развития, а английский язык – результатом языковой деградации и разрушения, то Отто Есперсен, наоборот, полагал, что английский язык с его упрощенной морфологией (отсутствием категории рода и падежа) наиболее удобен для выполнения коммуникативной функции.

 

Литература

1.      Schlegel Fr. Über die Sprache und Weisheit der Indier. Heidelberg, 1808.

2.      Бодуэн де Куртенэ И.А.  Некоторые случаи действия аналогии в польском склонении // Избранные труды по общему языкознанию. Т. 1. М. 1963.

3.      Бодуэн де Куртенэ И.А. Опыт фонетики резьянских говоров. Варшава. СПб. 1875.

4.      Гумбольдт В. О различии строения человеческих языков и его влияние на духовное развитие человечества // Избранные труды по языкознанию. М.: «Прогресс». 2001.

5.      Мюллер М. Лекции по науке о языке. М.: УРСС. 2009.

6.      Сепир Э. Язык. Введение в изучение речи // Избранные труды по языкознанию и культрологии. М. Прогресс. 1993.

7.      Трубецкой Н.С. Мысли об индоевропейской проблеме  // Трубецкой Н. С. Наследие Чингисхана, М., 2007.

8.       Шлейхер А. Краткий очерк  доисторической жизни северо-восточного отдела индо-германских языков //Записки императорской Академии наук. Т.8. кн. 1. Спб. 1865.

9.       Шлейхер А. Теория Дарвина в применении к науке о языке. Публичное послание доктору Эрнсту Генкелю, э.о. профессору зоологии и директору зоологического музея при Йенском университете. Спб. 1864.

 


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру