Раннее детство Императоров. Николай Первый

В 1796 году умирает Императрица Екатерина Вторая. Умирает, так и не успев осуществить свое страстное желание – передать престол любимому внуку Александру в обход сыну – законному Наследнику Павлу Петровичу.

Павел становится Государем. Теперь ему принадлежит вся России – и ему принадлежат, наконец, его сыновья.

"Детей воспитай в страхе Божии. Старайся о учении их науках, потребных к их званию", - писал он в обращенном к жене завещании. И все в его отношение к сыновьям говорило о том, что Павел с радостью и усердием готов принять на себя наконец роль заботливого отца.

Его третий сын Николай родился 6 июля 1796 года. "Говорят, мое рождение доставило большое удовольствие, так как оно явилось после рождения шести сестер подряд", - писал впоследствии сам Николай Павлович в воспоминаниях о младенческих годах. Императрица Екатерина Алексеевна в то время была еще жива и успела от сердца порадоваться новорожденному. Она вынесла его на балкон и сама показывала народу. "Я родился и думаю, что рождение мое было последним счастливым событием ею испытанным; она желала иметь внука, - я был, говорят, большой и здоровый ребенок, она меня благословила, сказав при этом: "Экий богатырь". Слабое состояние ее здоровья не позволяло ей лично участвовать в обряде крещения; она присутствовала при крестинах, помещаясь на хорах Придворной церкви Царского Села".

Новорожденный Николай и впрямь выглядел этаким маленьким богатырем – он приводил впечатлительную Государыню в восторг. "Голос у него бас, и кричит удивительно; длиною - аршин без двух вершков, а руки немного поменьше моих. В жизнь мою - в первый раз вижу такого рыцаря. Если он будет продолжать, как начал, то братья окажутся карликами перед этим колоссом". Екатерина восхищенно сообщает другу Гримму: "Рыцарь Николай уже три дня кушает кашку, потому что беспрестанно просит есть. Я полагаю, что никогда осьмидневный ребенок не пользовался таким угощением, это неслыханное дело. У нянек просто руки опускаются от удивления: если так будет продолжаться, то я полагаю, что придется, по прошествии шести недель, отнять его от груди. Он смотрит на всех во все глаза, голову держит прямо и поворачивает не хуже моего".

И наконец – Императрица отмечает в разговоре с Салтыковым: "Я стала бабушкой третьего внука, который по обыкновенной силе своей предназначен, кажется мне, также царствовать, хотя у него и есть два старших брата".

Великих князей Александра и Константина Екатерина Алексеевна растила и воспитывала сама. Николаю же успела лишь подивиться, предсказав его будущее царствование, о котором тогда странно было и помыслить – по закону не только Александр и Константин, но и их сыновья, если бы они родились, могли бы навсегда отдалить Николая от Престола. Так что Наследника в третьем сыне Государя Павла Петровича изначально не видел никто.

Умерла Императрица Екатерина в ноябре 1796 года. Павел Петрович мог теперь нестесненно заботиться о своем младшем сыне. Он сам с ним гулял и играл, проявляя в общении с ребенком присущую ему от природу простоту и ласковость нрава, которые не могли быть вконец уничтожены его вспыльчивостью и неровностью характера. Так же обращался Павел и со своим четвертым сыном, Царевичем Михаилом, который родился через полтора года после Николая. Он звал малышей "мои барашки", "мои овечки", любил гладить по голове.

"Отец мой нас нежно любил; - вспоминал сам Николай Первый, - однажды, когда мы приехали к нему в Павловск, к малому саду, я увидел его, идущего ко мне на встречу со знаменем у пояса, как тогда его носили, он мне его подарил; другой раз Обер-Шталмейстер граф Ростопчин, от имени отца, подарил мне маленькую золоченую коляску с парою шотландских вороных лошадок и жокеем".

"Надо думать, что чувство страха или схожее с ним чувство почитания, внушаемое моим отцом женщинам, нас окружавшим, было очень сильно, если память об этом сохранилась во мне до настоящего времени; хотя, как я уже говорил, мы очень любили отца и обращение его с нами было крайне доброе и ласковое, так что впечатление об этом могло быть мне внушено только тем, что я слышал и видел от нас окружавших".

"Я не помню времени переезда моего отца в Михайловский дворец, отъезд же нас, детей, последовал несколькими неделями позже… Отец часто приходил нас проведывать, и я очень хорошо помню, что он был чрезвычайно весел. Сестры мои жили рядом с нами, и мы то и дело играли и катались по всем комнатам и лестницам в санях, т. е. на опрокинутых креслах; даже моя матушка принимала участие в этих играх".

"Мы спускались регулярно к отцу в то время, когда он причесывался; это происходило в собственной его опочивальне; он тогда бывал в белом шлафроке и сидел в простенке между окнами. Мой старый Китаев, в форме камер-гусара, был его парикмахером, - он ему завивал букли. Нас, т. е. меня, Михаила и Анну впускали в комнату с нашими англичанками, и отец с удовольствием нами любовался, когда мы играли на ковре, покрывавшем пол этой комнаты".

Читая эти строки, явно написанные человеком, с большим удовольствием вспоминавшим свое раннее детство, начинаешь невольно жалеть его старших братьев – Александра и Константина Павловичей, лишенных возможности любить своего отца, проявлять какие-либо чувства по отношению к нему. Может быть, сознавая это, Николай Первый в коротких своих записках отца упоминает часто, мать же – очень редко, и дело, видимо, не только в том, что Императрица Мария Федоровна была сдержаннее супруга в проявлении родительских чувств.

Сам Николай вряд ли одобрял решение Екатерины Второй самой заниматься внуками – в ущерб их родителям.

Переходя от истории к нашим дням, хочется сказать, что неплохо было бы и некоторым современным бабушкам, слишком активно встревающих между детьми и внуками, либо вообще забирающих в свои руки младенцев, чтобы самим заниматься их воспитанием – под предлогом того, что родители слишком молоды или слишком заняты, повнимательней познакомиться с приводимым историческим примером. Как и тем родителям, которые мечтают сбросить детей на руки бабушкам и дедушкам. А ведь Екатерина Вторая остальным бабушкам была явно не чета! И все-таки, если мы рассмотрим характер, душевные стремления, даже события жизни ее любимого внука и воспитанника Александра Первого и его брата Николая, на которого большое впечатление еще в самых ранних годах произвело счастливое общение с отцом – то сразу станет ясно, что Николай Павлович вырос личностью более цельной, нравственно здоровой и сильной. Наконец, он был в жизни, в том числе и в семейной, намного более счастливым человеком, чем Александр Первый.

Конечно, Царя Николая тяготили воспоминания окружающих о противостоянии его отца и бабки. Он писал:

"Императрица Екатерина скончалась 6-го Ноября того же года; при ее жизни все мои братья и сестры всюду неотлучно за нею следовали; таким образом мы, разлученные с отцом и матерью, мои сестры и я, оставались на попечении графини Ливен, уважаемой и прекрасной женщины, которая была всегда образцом неподкупной правдивости, справедливости и привязанности к своим обязанностям и которую мы страшно любили. Мой отец по вступлении на престол утвердил ее в этой должности, которую она и исполняла с примерным усердием. Обязанности ее, при жизни Императрицы, были тем более тяжелыми, что отношения между сыном и матерью были часто натянутыми и она, постоянно находясь между обеими сторонами, только благодаря своей незыблемой прямоте и доверию, которое она этим внушала, умела всегда выходить с честью из этого трудного положения".

Графиня Ливен, о которой вспоминает Николай Первый, явно оказала на него славное влияние. Не меньшее место в его жизни занимала и Евгения Васильевна Лайон, шотландка по национальности, как звал ее воспитанник – "няня-львица". "Женщина с сильным характером, очень привязанная к своему воспитаннику, она смогла внушить ему в первые же годы жизни понятия о долге, чести, о рыцарских добродетелях" (С. В. Мироненко, "Николай I"). "Няня-львица" была первой, кто научил Николая главным молитвам – "Отче наш" и "Богородице Дево, радуйся", она же учила ребенка складывать пальцы при крестном знамении. "Энергичная, добрая, нежная, уверенная в своей правоте, Евгения Васильевна была единственным человеком, кто мог возразить Императрице или пойти наперекор Павлу Петровичу" (Олег Игнатьев, "Детство Императоров").

Детские впечатление от общения с людьми, кажется, вообще были весьма важны для Николая Павловича, всегда чуткого и доброжелательного по отношению к окружающим. Он с удовольствием вспоминает о знакомстве со своим другом – в то время пятилетним сыном госпожи Адлерберг. "Я шел по Зимнему Дворцу к моей матушке и там увидел маленького мальчика, поднимавшегося по лестнице на антресоли, которые вели из библиотеки. Мне хотелось с ним поиграть, но меня заставили продолжать путь; в слезах пришел я к матушке, которая пожелала узнать причину моего плача; - приводят маленького Эдуарда и наша 25-ти летняя дружба зародилась в это время".

Еще одно, по словам самого Императора, "драгоценное" его воспоминание - это встреча с Суворовым, произведшая огромное впечатление на маленького мальчика. "Я находился в Зимнем дворце, в библиотеке моей матери, где увидел оригинальную фигуру, покрытую орденами, которых я не знал; эта личность меня поразила. Я его осыпал множеством вопросов по этому поводу; он стал передо мной на колени и имел терпение мне все показать и объяснить. Я видел его потом несколько раз во дворе дворца на парадах, следующим за моим отцом, который шел во главе Конной гвардии".

Конечно, Николай рано начал понимать, что он – сын Императора. Уже на втором году жизни он стал познавать, что такое придворный этикет. "Согласно придворному этикету, обязанности представительства начались для Николая на втором году жизни. Уже тогда он участвовал с сестрой Анной в польском танце и присутствовал при поздравлениях родителей по случаю рождения их сына Михаила" (Олег Игнатьев, "Детство Императоров").

Но при этом детям Павла Первого никто не мешал быть детьми. Маленькие – Николай, Михаил, Анна – были очень дружны между собой, они постоянно играли вместе. И конечно их любопытство и воображение, как и у большинства детей, находило пищу во всем ярком, пышном, необычным. Например после коронационных торжеств в Москве, когда на Престол взошел Александр Первый, его братики и сестричка принялись играть в Коронацию. Для Анны, "Императрицы", сооружали "карету" из стульев и кресел, дети выряжались в "бриллианты" - подвески с люстр, облачались в "царские мантии" из лоскутов материи.

Вообще детство Николая Первого – детство обычного мальчишки, что и сам он преминул отметить в записках: "Образ нашей детской жизни был довольно схож с жизнью прочих детей, за исключением этикета, которому тогда придавали необычайную важность".

Обучение Николая, как уже было принято у Романовых, началось в том возрасте, который мы называем дошкольным. К восьми годам он читал и писал под диктовку по-французски, читал по-русски Псалтырь, знал четыре правила арифметики.

Это был спокойный, усердный, усидчивый ребенок, хотя изредка он поддавался порывам вспыльчивости и гнева. Ему нравились занятия, требующие сосредоточенности, терпения. Даже в играх Николая очень привлекало изображать часового, терпеливо стоять в карауле, охраняя сон брата и сестры.

Маленький Николай очень любил рисовать. Он подписывал свои рисунки инициалами РН с римской цифрой III, которая означала – он третий из братьев Романовых. Особенно любил рисовать мальчик крепости и батальные сцены. Он вообще рано пристрастился к любым играм и занятиям, связанным с военной тематикой. На это его биографы склонны смотреть осуждающе, видеть в этом "дурное влияние" отца. Интересно, почему? Впрочем, в России воинский идеал никогда не стоял во главе угла, в отличие стран, которым был присущ культ рыцарства. Может быть поэтому русскими людьми не был понят ни Павел Первый, ни его сын Николай. Но недаром кроме Павла Петровича, рыцарем, хотя и не так часто, называли и Николая Первого.

Маленького Николая никто и никогда не муштровал, он и его брат Михаил страстно привязались к играм в войну в силу своих наклонностей. Конечно, можно сказать, что игрушки подбирались специально – например первой игрушкой будущего Императора Николая, которую он запомнил, было деревянное ружье. А потом пошли без счету алебарды, карабины, солдатики, пушечки, барабаны, гренадерские шапки... И множество деревянных мечей. Со всем этим мальчик не расставался, других игрушек не хотел. Солдатики были вообще замечательными – в их фигурках в точности копировались форма и вооружение русских полков. Были и заграничные игрушки. А впоследствии Николай Первый коллекционировал оловянных солдатиков, и специалисты утверждают, что по этой обширной коллекции вполне можно изучать историю военного костюма.

С детства Николай проявлял жгучий интерес к крепостям, он рисовал их, возводил из земли укрепления – впоследствии уже ни у кого не оставалось сомнений, что будь Николай обычный юношей – наверняка стал бы талантливым инженером-строителем.

Даже строгая дисциплина, введенная наставником Ламздорфом, который позволял себе сечь Царских детей, воспринималась Николаем на манер военной – как должное. Но он был мальчиком волевым и упрямым, никогда не менял своего мнения под давлением, и его чуткая натура страдала от грубости воспитателя-солдафона, тем более, что развитый ум ребенка требовал пищи – и не получал ее. Обида на Ламздорфа сохранилась у Николая Павловича на всю жизнь, и он говорил про наставника: "Бог ему судья". В воспоминаниях взрослого человека проскальзывает горечь: "Лишившись отца, остался я невступно пяти лет; покойная моя родительница, как нежнейшая мать, пеклась об нас двух с братом Михаилом Павловичем, не щадя ничего, дабы дать нам воспитание, по ее убеждению, совершенное. Мы поручены были как главному нашему наставнику генералу графу Ламздорфу, человеку, пользовавшемуся всем доверием матушки; но кроме его находились при нас 6 других наставников, кои, дежуря посуточно при нас и сменяясь попеременно у нас обоих, носили звание кавалеров. Сей порядок имел последствием, что из них иного мы любили, другого нет, но ни который без исключения не пользовался нашей доверенностью, и наши отношения к ним были более основаны на страхе или большей или меньшей смелости. Граф Ламздорф умел вселить в нас одно чувство - страх, и такой страх и уверение в его всемогуществе, что лицо матушки было для нас второе в степени важности понятий. Сей порядок лишил нас совершенно счастья сыновнего доверия к родительнице, к которой допущаемы мы были редко одни, и то никогда иначе, как будто на приговор. Беспрестанная перемена окружающих лиц вселила в нас с младенчества привычку искать в них слабые стороны, дабы воспользоваться ими в смысле того, что по нашим желаниям нам нужно было, и должно признаться, что не без успеха".

Такая откровенность в записках Императора не случайна – он вспоминал свое детство, анализировал методы воспитания, которые были применяемы к нему, выявлял ошибки, делал выводы. Один из них прямо совпадает с тем, что писала когда-то Екатерина Вторая: "Страхом воспитать нельзя".

"Генерал-адъютант Ушаков был тот, которого мы более всех любили, ибо он с нами никогда сурово не обходился, тогда как гр. Ламздорф и другие, ему подражая, употребляли строгость с запальчивостью, которая отнимала у нас и чувство вины своей, оставляя одну досаду за грубое обращение, а часто и незаслуженное. Одним словом - страх и искание, как избегнуть от наказания, более всего занимали мой ум".

Конечно, что хорошего может быть в таком наставничестве? Не удивительно ли, что последствия оказались довольно грустными? - "В учении видел я одно принуждение и учился без охоты. Меня часто, и я думаю не без причины, обвиняли в лености и рассеянности, и нередко гр. Ламздорф меня наказывал тростником весьма больно среди самых уроков".

Но "рассеянность и лень" будущего Николая Первого, человека исключительно ответственного и работоспособного, не были качествами, присущими ему изначально – просто учиться очень уж было скучно. А какой ребенок станет проявлять усидчивость, когда ему скучно?

Все это Николай Павлович запомнил – и будущий Александр Второй воспитывался уже совсем иначе.


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру