Древнецерковная богословская наука на греческом Востоке в период расцвета (IV–V вв.) — ее главнейшие направления и характерные особенности

Речь на годичном акте С.-Петербургской Духовной Академии 17 февраля 1910 года

II. Влияние новых условий церковной жизни на взаимоотношение богословских направлений. — Ново-александрийская школа: характер богословия св. Александра, св. Афанасия, Дидима, каппадокийских Отцов, Амфилохия, Аполлинария, св. Кирилла Александрийского, Евсевия Кесарийского. — Видоизменения в методе александрийской экзегетики. — Антиохийская школа: периоды в ее истории и характеристика богословской деятельности ее представителей. — Малоазийское богословие в IV в., — св. Кирилл Иерусалимский. — Маркелл Анкирский. — Св. Епифаний Кипрский

В первой четверти IV века мы вступаем в новую область — время расцвета древнецерковного богословия: прочность внешнего положения Церкви дала ему полную возможность свободного и всестороннего развития, а борьба с ересями — обильный материал для его работы. Явились новые поколения церковных учителей, обогащенных опытом научной деятельности предшественников. Отличительной особенностью этого периода следует признать Соборы — Вселенские, по возможности из представителей всех церквей, и Поместные, созываемые очень часто, иногда сразу в нескольких местах; они являются органами не только управления, но и вероучения, с высшим авторитетом. Соборы имеют весьма важное значение и в истории развития церковно-богословской науки. Богословские направления предшествующего времени, вследствие значительной обособленности внутренней жизни Поместных Церквей, несмотря на живой обмен выдающимися произведениями литературы, оставались специальным достоянием определенных местностей и округов, в условиях жизни которых они имели свои корни. Каждая школа была более или менее замкнута, дорожила своими традициями и к ним апеллировала, свое направление и методы считала лучшей гарантией познания православного учения и подозрительно относилась к богословским особенностям других школ. На Соборах Поместных, а в особенности Вселенских разные богословские направления приходили уже в непосредственное соприкосновение, вступали между собой в борьбу, взаимно влияли друг на друга, сглаживали свои резкие особенности; таким образом выяснялась жизненность и соответствие современным церковным нуждам одних направлений или отдельных сторон в них и непригодность других, а все вместе поднимало энергию, содействовало развитию богословской науки. Могучий дух Оригена продолжал иметь сильное влияние на ход богословской мысли: можно сказать, что почти все богословы IV и V вв. работали более или менее с духовным наследием Оригена, частью непосредственно примыкая к нему, частью становясь в оппозицию к его системе и созданному им направлению богословской науки, но в то же время вдохновляясь его научными идеалами. Поэтому и разнообразные богословские направления IV и V вв. обычно определяются по такому или иному отношению их к Оригену. Но если уже в кругу ближайших учеников и последователей Оригена нельзя говорить о цельном влиянии его системы, то тем более это невозможно было теперь, особенно в виду характера наступившей борьбы. В настоящем периоде с изменившимися отношениями между Церковью и государством, значительное влияние на ход событий церковно-исторической жизни оказывали еще политические и церковно-политические факторы; однако существенными двигателями в истории христианского учения остаются религиозные идеи, определенные общие взгляды на христианство и христианское учение о спасении, а потому внешние факторы не могли проникать в глубину церковной жизни и оказывать воздействие на внутренний характер и направление богословской мысли.

Руководящее значение в догматических движениях до половины V века принадлежало александрийскому богословию. Но в этой школе не было строгого единства в направлении, и необходимо отметить в ней несколько течений, или по крайней мере оттенков, наблюдаемых даже в самой Александрии; они обусловливаются индивидуальными особенностями богословских деятелей и характером их жизненных отношений. Здесь, на родине и главном месте развития оригеновского умозрения и экзегетики, уже в конце предшествующего периода, как указано было, наступает поворот в сторону библейского реализма и церковного Предания. "Правомудрствующие" церковные христиане времени Дионисия Великого и епископ Петр показывают следы постепенного укрепления того направления, которое получило название ново-александрийского. Выразителем этого течения в александрийской школе ко времени Никейского Собора является Александрийский епископ Александр, первый энергичный обличитель арианского заблуждения, сразу же верно и ясно определивший его сущность и вытекающие из него следствия. Насколько можно судить на основании сохранившихся памятников литературной деятельности его, он — несомненный оригенист правого крыла, сочетавший лучшие стороны возвышенно-философской системы александрийского богослова с церковно-традиционным учением. Лучшей характеристикой его богословского направления служит замечание историка Сократа, что св. Александр filosofwn etheologei  (Церк. ист. I, 5). Своими вынужденными богословскими разъяснениями, написанными уже в старости, при самом начале арианского движения, он дает свидетельство о той богословской атмосфере, в которой сложились воззрения его преемника — св. Афанасия, выросшего под его влиянием и бывшего при его жизни деятельным помощником. Но окончательный отпечаток на ново-александрийское направление наложил св. Афанасий.

Великий отец Церкви, неустанный защитник православного исповедания веры, св. Афанасий не был оригинальным мыслителем, и чистое умозрение не увлекало его; он не выделяетсясвоеобразными научными концепциями, как Ориген. Тем не менее его неизмеримое церковно-историческое значение основывается не только на великом жизненном подвиге в борьбе с арианством, но и на решительной реформе в направлении и характере научного богословия. Это было достигнуто новым, своеобразным сочетанием богословских идей и научных понятий, которые уже раскрыты были и использованы в богословии предшественников, и согласованием с глубоко постигнутою им сущностью христианской религии и ее значения для человечества. Св. Афанасий является оригенистом того же направления, что и епископ Александр, и в его богословие вошли прежде всего те существенные элементы правого оригенизма и александрийских церковных традиций, которыми характеризуется и богословское учение его предшественника; он усвоил и терминологию оригеновского богословия. Влияние Оригена особенно заметно на раннейших произведениях св. Афанасия ("Против язычников" и "О воплощении Слова"), написанных до борьбы с арианством и отличающихся глубиною умозрения, научностью и систематичностью. Св. Афанасий никогда не обращает к Оригену укорительного слова, даже хвалит его как "многоученого" и "трудолюбивого", Феогноста называет "чудным и достойным уважения", в особом произведении старается оправдать Дионисия от обвинений в субординационизме и во всех названных мужах видит древних свидетелей никейской веры. Вместе с влиянием Оригена на богословие св. Афанасия оказала заметное воздействие и философия Платона. Но с этими элементами, утвердившимися в александрийском богословии, св. Афанасий сочетал сотериологическое учение малоазийского богословия св. Иринея: тесное родство и согласие сотериологических теорий св. Иринея и Афанасия бесспорно. Правда, св. Афанасий дал учению св. Иринея философское обоснование при помощи понятий платоновской философии; однако малоазийское богословие произвело такое сильное влияние на общую систему богословия св. Афанасия, что и самый оригенизм потерпел существенные изменения, в результате чего получилась действительная реформа церковно-научного богословия. Он все христианское мировоззрение сконцентрировал в идее спасения и установил понимание сущности христианства, как религии спасения. Эта идея настойчиво отмечена была св. Иринеем; св. Афанасий развил ее в своем сочинении "О воплощении Слова" и позднее особенно выдвинул и углубил в борьбе с ересью. Все стремления его направляются к познанию Спасителя и спасения и центрального значения Христа в христианстве с точки зрения спасения. В мысли о спасении св. Афанасий с глубоким религиозным чувством познал путь, который один ведет к пониманию и утверждению того положения церковного исповедания, что в лице Иисуса Христа на землю явилось полное и действительное Божество. В великом религиозном принципе — спасении человечества для божественной жизни чрез Богочеловека — христианская вера и мысль должны получать свои нормы, богословие — свое направление. В твердости и последовательности, с какими св. Афанасий все положения веры свел к этой основной и центральной идее, заключается выдающееся величие и значение св. Афанасия для религиозной мысли и жизни христианства. Хотя св. Афанасий во время продолжительной борьбы с арианством, так глубоко захватившей его, не мог писать систематически, с полным раскрытием и обоснованием своих мыслей, тем не менее и в полемических его произведениях в основе лежит подлинно христианское умозрение, так что св. Афанасий во все время своей литературной деятельности не оставлял научной почвы, он только в известной степени ослабил метафизический идеализм оригеновского богословия религиозно-практическими началами и стремлениями со значительным наклоном в сторону последних. В эти рамки поставлено было и богословие Оригена. Св. Афанасий ограничивает стремление Оригена соединить  христианство и естественное познание в универсальную систему религиозной философии и исключает из христианского учения чисто философские проблемы оригенистов, подчиняя умозрительные и космологические интересы религиозно-практическим целям. Таким образом, св. Афанасий ввел в богословскую науку александрийцев новую струю и этим дал церковному богословию новый отпечаток и направление, которыми определен был существенный характер всей последующей церковной богословской науки.

К середине IV века замечается вполне определенный научный подъем в греческом богословии, который связывается, с одной стороны, с более свободным отношением к античному образованию, а с другой стороны, с более полным и непосредственным пользованием плодами учености Оригена. И действительно, наступило время оживления подлинного Оригена. В самой Александрии, рядом со святым Афанасием, развивает научно-богословскую деятельность энциклопедически образованный, знаменитый "зрячий слепец" Дидим, руководитель александрийской катихизической школы и представитель более чистых оригенистических традиций. Дидим находился во всецелой зависимости от Оригена, хотя бесспорны и другие влияния на него. Авторитет Оригена для него был почти равен авторитету Священного Писания. Он не только усвоил отличительные пункты его учения, но даже и защищал их, изъясняя при этом тринитарно-христологические уклонения его в смысле православного учения, для чего составил краткий комментарий на Peri archwn В общем он зависит от Оригена сильнее, чем какой-либо другой богослов его времени. Но, с другой стороны, не без основания указывают, что Дидим, заимствуя у Оригена частности, не обнаруживает проникновения духом его системы, — ему недостает силы его умозрения и даже влечения к нему. Деятельность и влияние Дидима не ограничивались тесным кругом его учеников; об этом свидетельствует известный факт, что его произведения цитировали не только Кирилл Александрийский, но и Амвросий Медиоланский, а также и то, что мало богословов пользовалось таким расположением никейски настроенных христиан IV и V вв., как Дидим. Историк Сократ едва находит достаточно слов, чтобы восхвалить его. Слава об исключительной учености Дидима достигла даже до пустынника Антония Великого, далеко стоявшего от событий и движений времени. Дидим не был систематическим мыслителем. Подчинившись безусловному воздействию Оригена, он в своем догматическом учении стоял в зависимости от воззрений св. Афанасия, которые комбинировал с новейшими элементами богословской мысли; в настоящее время настойчиво выдвигается его значение в развитии догматической терминологии, и если нельзя бесспорно доказать его влияния на таких выдающихся богословов, какими были каппадокийские отцы, то во всяком случае в истории богословской науки он стоит между ними и святым Афанасием.

Новый подъем научного богословского духа, который отмечает Дидим с его преклонением перед Оригеном, нашел блестящее выражение в богословской деятельности великих каппадокийских отцов — Василия Великого, его брата Григория Нисского и его друга Григория Богослова. Богословие каждого из них представляет индивидуальные особенности, как в общем характере, так и в подробностях, но это — собственно только разновидности одного богословского типа. По своим основным началам и существенным элементам оно представляется весьма сложным. Прежде всего на нем сказалось влияние Оригена, который действовал на каппадокийских отцов тем неотразимее, что начала богословия Оригена являлись богословскими традициями их родной страны: живое предание связывало их с признанным авторитетом доникейской эпохи Григорием Чудотворцем, непосредственным учеником Оригена. Воспоминания о нем ко времени каппадокийских отцов, особенно в семье Василия Великого, были еще чрезвычайно живы; богословские воззрения его также еще не были забыты: каппадокийцы сами свидетельствуют, какое влияние на их религиозное образование имел символ апостола их страны. Следы значительной зависимости от него богословской мысли каппадокийцев бесспорны. Но Григорий Чудотворец привел каппадокийцев к самому Оригену. Они тщательно изучали Оригена, и он увлекал их. Василий Великий и Григорий Богослов составили даже выборку лучших мест из произведений Оригена — Филокалию. Изучение экзегетических трудов Оригена для них было подготовительной школой к борьбе с арианами. Пользуясь сочинениями Оригена, они давали сильный ответ на возражения ариан, и когда последние сами ссылались на Оригена, то они доказывали им, что они неправильно понимают его вероучение. Если они не усвоили ошибочных мнений Оригена (кроме св. Григория Нисского), то, несомненно, проникли в дух его богословия. Впрочем, влияние Оригена сказалось на них в разной степени: Василий Великий, муж более практического направления, дух более сильный и положительный, менее подчинился влиянию Оригена; значительно более оно отразилось на Григории Богослове, а Григорий Нисский является настоящим оригенистом: подобно Оригену, он свободно богословствует по тем вопросам, по которым Церковь не высказала определенного суждения; он ставит проблемы о происхождении души, о природе зла, о свободе воли, об отношении духа и материи, о свойствах воскресшего тела, о всеобщем восстановлении, хотя и он не всегда согласен с Оригеном в своих выводах. Во всяком случае бесспорно, что Ориген возбудил в нем стремление к умозрению и определил основное направление его религиозной философии. Таким образом, оригенизм, в истолковании его Григорием Чудотворцем и с теми ограничениями его свободы, какие постепенно сделаны были до этого времени и вытекали сами собой из состояния церковного вероучения, составил одно из существенных предположений богословской деятельности каппадокийских отцов. Но Ориген собственно определял общий характер и дух их богословия, доставивши в то же время целый ряд понятий и необходимых терминов. Содержание же их богословского учения имело в своем основании никейское исповедание; отсюда естественно вытекает их зависимость от богословия св. Афанасия: они были учениками св. Афанасия и этим укрепили свою связь с ново-александрийским богословием, с той существенной особенностью, что у св. Афанасия заметно перевешивают тенденции и круг мыслей малоазийского богословия св. Иринея, а у каппадокийских отцов — оригеновское направление. Этот перевес объясняется не только усиленным влиянием на них Оригена, но и тем подкреплением, какое оригенизм нашел в широком и глубоком классическом образовании их. Благодаря ему они постигли дух эллинской культуры и науки и стояли на уровне современного им научного мировоззрения. Когда каппадокийские отцы обратились в эллинские школы, уже давно прошли времена господства одной философской системы и направления: в IV веке синкретизм вступил в свои права, и всякий избирал свои собственные пути, заимствуя то из одной, то из другой системы необходимые данные для своих собственных построений. Поэтому и у каппадокийских отцов мы видим, с одной стороны, преобладание платоновских и неоплатонических влияний, которые были сродны оригеновскому направлению их богословствования и подкрепляли и проясняли его; но с другой стороны, они оказались не чуждыми и аристотелевских воззрений: борьба с арианством, преимущественно с Евномием, который с помощью аристотелевской философии сообщил арианской догматике диалектическую, научно-философскую форму, заставила каппадокийцев, при всем их нерасположении к Аристотелю, в значительной степени воспользоваться точными понятиями аристотелевской школы, что не могло остаться без влияния на некоторые стороны их богословского учения и его терминологию. Наконец, церковно-исторические обстоятельства и собственные стремления каппадокийских отцов в служении Церкви поставили их, в особенности Василия Великого, в близкие отношения к видным деятелям того консервативного направления в богословии, которое представляло традиции малоазийского богословия; в связи с влиянием св. Афанасия оно несомненно оказало свою долю воздействия на направление и характер их богословия, удерживая от одностороннего увлечения метафизическими проблемами и побуждая проявлять внимание к практически-религиозным интересам. При таком обилии существенных элементов, которые органически сочетались в богословии каппадокийских отцов, они со своей стороны сильно содействовали развитию церковной богословской науки: то, что св. Афанасий выразил, хотя и в глубоко философском духе, но без надлежащей формально-диалектической обработки, больше как библейско-церковную догму, чем строго философскую теорию, они развили научно-диалектическим и философско-критическим методом, перевели на точный язык современных философских понятий. Поэтому богословское учение каппадокийских отцов имеет великое значение в истории церковного богословия. В их богословских трудах тринитарная проблема получила окончательное разрешение, и установленное ими понимание церковного учения о Святой Троице и созданные ими формулы сделались драгоценным достоянием православной богословской догматики; но они только истолковали и раскрыли церковное вероучение, как оно выражено было в никейском исповедании, не изменяя его сущности. Миссия Василия Великого, Григория Богослова и Григория Нисского была иная, чем св. Афанасия: в критический момент церковной жизни они призваны были дать форму и точное выражение учению, которое от начала соблюдалось в кафолической Церкви и защиту которого св. Афанасий поставил целью своей жизни. Св. Григорий Богослов представил это учение с полной ясностью и дал ему совершеннейшее выражение, делающее высокие тайны веры общедоступными. Василий Великий провел его в жизнь, а Григорий Нисский дал ему научно-философское обоснование. Но, имея в своей основе преданное учение веры и покоясь на богословском учении св. Афанасия, богословие каппадокийских отцов, в зависимости от составляющих его элементов и разнообразных влияний, заключает в себе такие особенности в общем духе религиозно-нравственного миросозерцания, что оно представляет собой не только дальнейшую стадию в раскрытии и обосновании церковного учения, но, по сравнению со св. Афанасием, носит своеобразную печать особого течения в александрийской школе — каппадокийского богословия. Существенную сторону его составляет повышенный научный интерес, который обнаруживается и в общем понимании христианства в его отношении к античной культуре, и в широте и глубине постановки богословских проблем. Каппадокийские отцы как бы выравнивают линию научного церковного богословия, обогативши его богословским опытом св. Афанасия, и с научными интересами связывают преданность религиозно-практическим идеалам Церкви.

Особую разновидность в типе каппадокийского богословия представляет богословское учение церковного писателя, стоявшего в тесной дружбе с каппадокийскими отцами, епископа Иконийского Амфилохия, на значение которого в истории богословской науки обращено внимание только в последнее время. Он усиленно защищал богословскую позицию каппадокийцев в учении о Святой Троице и в христологии и не только защищал, но даже содействовал более точному выражению церковного учения введением новых терминов или комбинаций традиционных формул. Однако он представляет значительное уклонение от характера богословия каппадокийских отцов; существенным отличием Амфилохия от друзей было то, что он остался совершенно нетронутым влиянием Оригена и не обнаруживает понимания его; все глубокие вопросы теоретического и умозрительного характера лежат вне горизонта Амфилохия; его богословие покоится на простых религиозных и библейских мотивах и обнаруживает заметное влияние малоазийских традиций св. Иринея в истолковании их святым Афанасием.

Еще более своеобразным богословом рассматриваемой группы является Аполлинарий (младший), который был ученейшим, рассудительным, весьма влиятельным и плодовитым писателем; его уважали и друзья и враги. На первых порах и в жизни и в своих литературных произведениях Аполлинарий был горячим поборником православного учения о Святой Троице, шел в одном направлении с великими отцами и учителями, был другом свв. Афанасия, Василия, Серапиона и других виднейших деятелей того времени. Его ученость и первоначальные отношения давали основания возлагать на него большие надежды и ожидать от него особых заслуг на пользу Церкви. Образовательные влияния, которые воздействовали на Аполлинария, и характер его литературной деятельности и богословских воззрений не позволяют установить с точностью, к какому из господствовавших в IV веке направлений богословской мысли он принадлежал. С одной стороны, его считают приверженным к александрийскому направлению и противником антиохийских богословов, в обоснование чего прежде всего указывают на александрийское происхождение его отца (Аполлинария старшего), который несомненно должен стоять под влиянием св. Афанасия, — имя последнего блистало славой у всех богословствовавших в духе Никейского Собора, а тем более у александрийского семейства, не прерывавшего сношений с родиной и внимательно следившего за ходом дел Александрийской Церкви; сам Аполлинарий был в дружбе со святым Афанасием, всегда говорил о нем с чувством глубокого уважения и в согласии с ним в богословских воззрениях видел верное ручательство их истинности. Далее, принадлежность Аполлинария к александрийскому направлению доказывается и связями со всеми видными деятелями этого направления и основным характером его богословских воззрений. Нельзя оставлять без внимания и того факта, что христологическое учение Аполлинария встретило наиболее решительный протест со стороны представителей антиохийской школы. С другой стороны, находят, что Аполлинарий сохранил самые блестящие традиции антиохийской школы. Он был ревностным и остроумным противником Оригена и, при всей своей мистике, здравым аристотеликом и экзегетом. Его силлогистически-диалектический и экзегетический метод родственен методу позднейших антиохийцев. Действительно, Аполлинарий стоял в близких отношениях к антиохийским церковным деятелям: Лаодикия лежала вблизи Антиохии; Антиохия является местом, где он развивал свою деятельность. Епископом Антиохийским был Евстафий, высоко державший знамя антиохийской школы.

Таким образом, Аполлинарий, по особым условиям своей жизни и деятельности, вошел в более близкое соприкосновение с антиохийской школой, и соответственно с этим ослабилось первоначальное влияние на него александрийской школы. Он был почитатель и несомненный последователь св. Афанасия, но учение последнего он комбинировал с аристотелевской философией и диалектикой; влияние последней вызвало отрицательное отношение его к богословскому методу Оригена и определило характер его экзегетики. Аполлинарий имел многих приверженцев, которых привлекал не только своими многочисленными произведениями, но и непосредственным личным воздействием: вокруг него собирались воодушевленные ученики; его школа отличалась крепкой сплоченностью, благоговейной преданностью учителю, своей жизненностью и энергией, а также настойчивостью в стремлении провести свои взгляды в Церковь. Она была преимущественно эзегетической школой, школой богословско-философской техники в смысле аристотелевской диалектики. Когда решительная попытка Аполлинария разрубить узел христологической проблемы своеобразной теорией соединения в лице Иисуса Христа двух естеств вызвала возражения со всех сторон и церковное осуждение, то последователи Аполлинария всеми мерами стремились сохранить его произведения от истремления, выдавая некоторые из них раннейшего происхождения за творения св. Афанасия, Григория Чудотворца, римских епископов Юлия и Феликса, и тем обеспечили воззрениям и терминологии Аполлинария влияние на церковную богословскую науку последующего времени христологических споров.