Диалог Палладия, епископа Еленопольского, с Феодором, Римским диаконом, повествующий о житии блаженного Иоанна, епископа Константинопольского, Златоуста

Епископ еп. Палладий Еленопольский, перевод Балаховской А. С.

I. Епископ. Из даров Божиих, о благороднейший брат Феодор, одни, как кажется, являются общими и неделимыми, другие же — общими, но делимыми. Третьи же из этих даров, являющиеся и не общими, и не делимыми, или неделимыми, но личными, подаются тем, кому они даны по избранию.

Диакон. Ну, хорошо! Поскольку ты начал неубедительно, покажи, как ты рассуждаешь о назначении каждого рода даров.

Епископ. Те дары, которые прекрасны природой и без которых жизнь скверна, являются общими и неделимыми.

Диакон. Какие же, например, отче?

Епископ. Прежде всего, общий и неделимый — Бог всяческих вместе с Единородным Своим Сыном и Святым Духом. Ибо всякому желающему, тому, кого не соблазняют дела мира сего, возможно обрести Его через созерцание . Затем, после Бога — Божественное Писание и надмирные силы. Кроме них, общими и неделимыми являются солнце, луна, весь лик звезд и сам воздух, все — достояние всех. Этим род неделимых даров пусть для нас ограничится. Но некогда земля вместе с потоками вод была общей и неделимой, однако с тех пор, как страсть любостяжания распростерлась над любящими удовольствие душами, более тяжелые стихии земли и воды сделались дарами делимыми.

Диакон. Сказанное в высшей степени ясно, но дополни перечисление делимых даров, относящихся ко второму роду.

Епископ. Да, нужно, чтобы основная мысль не осталась незаконченной. Золото, серебро, все естество металлов, строительная древесина и, если сказать вкратце, все то, что дает среда, — общее, но также и делимое, ибо не всякому желающему все всецело принадлежит с избытком.

Диакон. Ясно и это рассуждение. Но я сомневаюсь, будешь ли ты в силах показать существование третьего рода даров, особых, уверяя, что существует нечто, являющееся и не общим, и не делимым, но личным, по преимуществу принадлежащим тем, кто достоин этих даров. Стало быть, положив конец твоему рассуждению, расскажи нам, откуда ты пришел, а также о том, о чем мы хотим узнать правду.

Епископ. Если это возможно для меня и если я знаю то, о чем вы хотите узнать, я не замедлю и ничего не скрою, но, как я думаю, сверх этого я, по возможности, возвращу тот словесный долг, который за мной остался.

Ты, конечно, не найдешь разделения ни в девстве, ни вообще в безбрачии. Ибо они не принадлежат к роду общих или делимых даров, поскольку не всякий, стремящийся к девству, остается девственником, но лишь тот, кто имеет силу. Ибо многие из уже вступивших в брак стремятся к девству, но не достигают его, так как они уже предпочли жить в супружестве. Как глашатай в олимпийских состязаниях призывает желающего, а венчает победившего, таким же образом обстоит дело и с непорочностью, как говорит и Евангелие, когда Петр сказал Спасителю: Если такова обязанность человека к жене, лучше не жениться (Мф. 19:10). На что Спаситель ответил:Не все вмещают слово сие, но кому дано (Мф. 19:11). Ты видишь, что не всем, но "кому дано".

Диакон. Я думал, ты находишься в безвыходном положении, доказывая существование особых даров, но ты убедил нас силой Священного Писания.

Епископ. Если тебе стало это ясно, я и другими свидетельствами утучню свою речь, чтобы имеющие порочный разум, убедившись ими, перестали похищать то, чего получить они не могут. Ибо в Священном Писании мы найдем и священство, являющееся не общим или делимым даром, но преимуществом достойных, как говорит и великий Павел, увещевая евреев: "И никто сам собою не приемлет этой чести, но призванный Богом. Так и Аарон, — говорит он, — не сам себе присвоил славу быть первосвященником". Ибо, хотя было шестьсот тысяч мужей, среди которых многие имели ревность, один Аарон был провозглашен угодным Богу первосвященником; чудо его жезла, прозябшего миндалем, пристыдило многих. Некоторые, не знающие добродетелей, уязвленные страстью тщеславия, предполагая, что священство принадлежит к числу общих и неделимых даров, глумятся над ним, рукополагая сами себя, найдя достойный конец своего безумия и саму землю поставив свидетельницей своего необдуманного собрания. Дафан и Авирон, нечистым оком устремившись к этой почести, погребенные вместе с поверившими им, погибли, обретя для своего собрания быстро приготовленную могилу. После них и Оза, не вспомнив о произошедшем прежде, влекомый страстью, устремился к тому же. И действительно, когда ковчег везли на колеснице, случилось, что тянувший ее вол, толкнув, поколебал ковчег. Оза же, следуя за ним, придержал его рукой, не позволив, чтобы он опрокинулся. Когда же Бог увидел это, не оказалось Ему это угодно, ибо порождает обычай для дерзких людей, и Он отгоняет Озу, поразив смертью, уча тех, кто будет жить после, удерживаться от такового безумия.

Наконец однажды, спустя долгое время, после пришествия Христова, Симон волхв из деревни Гиттон, изобретатель догматов, противных истине, будучи искусным в творении порока, хитро изобретает страсть, страшась, конечно, наказаний, которым подвергались древние, чтобы, посеяв их семена, не пожать их жатву. Итак, он с лестью, сокрыв в овечьей шкуре волка, приходит к апостолам с золотыми монетами, ибо то, что он не думал похитить, он порочным образом поспешил купить, говоря то, что подобает ему, и тем, которые ему в этом подражают. "Возьмите эти деньги, — говорит он, — и дайте мне власть, принадлежащую вашему достоинству, чтобы тот, на кого я возложу руки, получал Духа Святого". Был же он крещен во имя Иисуса. Ему отвечает лик апостольский: "О человек, отойди, благодать Божия не терпит, чтобы ее продавали". Но поскольку он не отступил, стуча в дверь с помощью слов, они ответили ему во второй раз: "Зачем ты покупаешь то, что обрящешь как дар, живя достойно?" Но, так как он помыслил о тяжелых трудах этой жизни, о боязливости своей души и неопределенности этого дела, он вновь достал золото из мешка, думая прельстить находившихся в бесстрастии учеников Спасителя. Вознегодовав против этих действий, уловляющий мудрых в лукавстве их (1 Кор. 3:19) произнес, говоря через Петра: Серебро твое да будет в погибель с тобою, потому что ты помыслил дар Божий получить за деньги (Деян. 8:20) — и, умащая великодушием, возложил на него врачевство покаяния, говоря: Покайся, может быть, отпустится тебе помысл сердца твоего. Ибо вижу тебя исполненного горькой желчи и в узах неправды (Деян. 8:22–23), ведь, будучи душелюбив, Он не хочет гибели грешников.

Итак, поскольку я, по возможности, разъяснил вышесказанное, великоименитый Феодор, служитель таинств истины, расспроси нас о том, о чем ты предпочитаешь узнать.

Диакон. Откуда ты пришел к нам?

Епископ. Конечно с Востока. Ибо ныне я вижу Рим впервые.

Диакон. Что именно привело тебя?

Епископ. Стремление к вашему миру.

Диакон. Разве наш мир другой по сравнению с вашим?

Епископ. Не другой, но, без сомнения, один, тот, который с небес дал Спаситель, сказав апостолам: Мир Мой даю вам (Ин. 14:27). Но, чтобы окончательно уверить, что Он подал благодать, Спаситель говорит во второй раз: "Мир Мой посылаю вам", относя к Себе слово "даю", слово же "посылаю" — к Духу Святому, чтобы в Духе через Христа открылось народам знание Отца. Но подобное тому, как, когда больны члены, силы души возвращаются в более здоровые части членов, испытала многострадальная Восточная страна. Ибо, когда ее члены оказались расслаблены и не могли совершать свои собственные действия из-за исчезновения единомыслия между ними, мы уподобились многим беглецам из той страны, в которой хорошо жили и укоренились, не имея возможности безопасно и спокойно жить на родине из-за состояния истины, и поскольку мы нашли вас, то проживем оставшиеся дни нашей жизни в согласии с Евангелием.

Диакон. Как кажется, дивный отче, ты послан нам Промыслом, так как я нахожу, что твое страдание созвучно с нашими печалями. Ибо я думаю, что ты из собора Иоанна, епископа Константинопольского.

Епископ. Так дело и обстоит, как ты сказал.

Диакон. Прошу тебя при свидетеле Боге со всякой истиной рассказать нам о тех событиях, о которых мы подробно стремимся узнать. Так что знай, что если ты возвестишь нам что-либо не согласное с истиной, с одной стороны — будешь иметь Бога Судией, а с другой — будешь изобличен нами, ибо мы узнали об этих событиях и другим образом: о произошедшем в Константинополе нам рассказывал не один, и не два или три, и не десять человек, но гораздо больше, и люди не случайные, но среди них епископы и пресвитеры и некоторые из монашеского чина. А если ты хочешь вкратце узнать то, что произошло в Римской Церкви, я тебе предоставлю эти сведения. Прежде всего прибыл к нам чтец из Александрии с посланиями папы Феофила, в которых сообщалось, что Иоанн низложен. Получив эти послания, блаженный папа Иннокентий не много был встревожен, зная запальчивость и самомнение Феофила, ибо он не только написал это один, но не послал никаких ясных сведений о том, по какой причине он его низложил, ни о том, вместе с кем он низложил его. По отношению к этим посланиям он (римский папа, переводч.) оставался в недоумении, не желая отвечать, поскольку это дело показалось ему не основательным.

Тем временем некто Евсевий, диакон Константинопольской Церкви, пребывая в Риме по церковным делам, пришед, передал ему (папе, переводч.) ходатайства, заклиная его подождать малое время, чтобы увидеть раскрытие заговора. Между тем через три дня перед нами предстали еще четыре епископа, сторонники Иоанна: Пансофий Писидийский, Паппий Сирийский, Димитрий, епископ Второй Галатии, и Евгений Фригийский, передав три послания: одно и, кроме него, еще два. Одно — послание епископа Иоанна, другое — остальных сорока епископов, находящихся в общении с Иоанном, и последнее — послание клира Иоанна. Все три были согласны между собой, указывая на смуту, учиненную невежами.

III. После этого блаженный папа Иннокентий в качестве ответа послал обеим сторонам копии общительных грамот, отвергнув приговор, который Феофил считал уже вынесенным, сказав, что следует собрать другой, безукоризненный собор, из западных и восточных епископов, поскольку на заседания приходят сначала друзья, а затем и враги: ибо, как по большей части бывает, ни одни, ни другие по отдельности не могут вынести правильного суждения.

Спустя еще немного дней опять явился некий пресвитер Феофила Петр вместе с диаконом Константинопольской Церкви Мартирием, которые передали его послания и, очевидно, какие-то донесения, где, как кажется, содержались сведения, что Иоанн осужден тридцатью шестью епископами, из которых двадцать девять были египтянами, а остальные из других мест. Папа Иннокентий, получив эти донесения и не найдя ни тяжелых обвинений, ни того, что Иоанн был осужден, лично присутствуя на суде, продолжал публично порицать безумие Феофила, поскольку он столь суровый приговор вынес в отсутствие обвиняемого. Отпустив их с письмами, содержащими обличения, он молился с постом, умоляя Бога, чтобы церковная вражда была прекращена, а братолюбие восстановлено. Содержание же его письма было таковым:

"Брат Феофил, мы считаем, что ты и брат Иоанн находитесь в общении с нами, как и в первых письмах мы явно представили наше мнение. И теперь, не отступив от этого образа мыслей, вновь пишем тебе то же самое, и сколько бы раз ты ни обращался к нам, если не последует необходимого судебного разбирательства твоих легкомысленно принятых решений, невозможно, чтобы мы неразумно отступили от общения с Иоанном. Так что если ты уверен в своем решении, то предстань перед собором, собравшимся в согласии с Христом, изучив тогда обвинения при свидетелях — Никейских канонах, ибо другого канона Римская Церковь не принимает, — и твое положение будет неуязвимым".

По прошествии малого времени появился пресвитер из Константинополя по имени Феотекн, передавший письма собора Иоанна, немногим больше, чем двадцати пяти епископов. В них они сообщали, что Иоанн с помощью военных был изгнан из города, послан в ссылку в Кукуз и церковь сожжена. Дав ему самому общительные грамоты, адресовав их Иоанну и состоящим с ним в общении, папа Иннокентий со слезами умолял быть великодушными, не будучи в состоянии помочь из-за противодействия неких людей, могущественных в совершении злых дел. Спустя немного времени явился человечишко отталкивающего вида и враждебный по своим намерениям именем Патерн, называющий самого себя пресвитером Константинопольской Церкви. Он, ужасно возбужденный, являя вражду даже своим видом и изливая множество ругательств против епископа Иоанна, передал письма небольшого числа епископов: Акакия, Павла, Антиоха, Кирина, Севериана и некоторых других, в которых они доносили на Иоанна, что он поджег церковь. Нам эта речь показалась настолько лживой, что по этому поводу Иоанну даже не следует оправдываться на почтенном соборе, и папа Иннокентий, презрев ее, даже не удостоил ответа.

Епископ. Удостой меня услышать об остальном, чтобы и я рассказал тебе все по порядку, ибо, как говорит Елиуй Иову, теснит меня дух чрева (Иов 32:18), подразумевая под чревом мысль полную слов.

Диакон. Необходимо, чтобы я, добрейший отче, завершил подробное изложение того, что дошло до нас, чтобы таким образом я начал вопрошать тебя.

Итак, вновь, спустя немного дней, явился Кириак, епископ Синнадский, не имеющий писем, но уполномоченный сообщить то, что соответствовало и другим рассказам. Он сказал, что бежал из-за угрозы императорского постановления, в котором говорилось, что "если кто-либо не будет иметь общения с Феофилом, Арсакием и Порфирием, таковой да будет извержен из епископского сана, если же окажется, что он владеет каким-то имуществом, движимым или недвижимым, да будет лишен его". После Кириака прибыл Эвлисий Апамейский, епископ Вифинии, передав письма пятнадцати епископов собора Иоанна и почтенного старца Анисия, епископа Фессалоникийского, в которых одни рассказывали о произошедшем прежде и продолжающемся доныне разбое в Константинополе, а другой объявил, что остается верным суду римлян, а то, что рассказывал сам Эвлисий, согласовывалось с рассказом Кириака.

После того, как прошел месяц, явился, не имея писем, Палладий, епископ Еленопольский, который сказал, что сам также бежал от безумия властей. Он рассказал о более поразительных фактах, показав список постановления, содержащего в себе следующее: "Тот, кто скрывает или вообще принимает в своем доме епископа или клирика, имеющего общение с Иоанном, — дом такового должен быть конфискован". После Палладия прибыл пресвитер Герман вместе с диаконом Кассианом, приверженцы Иоанна, мужи благочестивые, которые передали письма всего клира Иоанна, где они пишут о насилии и тирании, которые выдержала их церковь, когда их епископ с помощью военных был изгнан и отправлен в ссылку из-за заговора Акакия Верийского, Феофила Александрийского, Антиоха Птолемаидского и Севериана Гавальского. В то же время вышеупомянутые, отгоняя от Иоанна клевету, показали и опись, по которой в присутствии свидетелей, высших государственных сановников Студия, префекта города, Евтихиана, префекта претории, Иоанна, комита государственной казны, и Евстафия, квестора и табулария, были переданы золотые, серебряные и другие драгоценности.

После них прибыл во второй раз Димитрий, епископ Писинунтский, который объездил Восток с письмами папы Иннокентия и возвестил, что Римская Церковь находится в общении с епископом Иоанном; он привез также и письма епископов Карии, где они провозглашали, что имеют твердое намерение не отступать от общения с Иоанном, и [письма] пресвитеров Антиохии, в которых они сообщали, что хотят жить в согласии с римским благочинием, и скорбели о хиротонии Порфирия, произошедшей незаконно и нечестиво. После всех них прибыли пресвитер Домициан, эконом Константинопольской Церкви, и некий Валлаг, пресвитер Нисибии, рассказав о сетовании монастырей в Месопотамии и передав донесения некоего префекта Оптатия, согласно которым женщины знатного происхождения, диакониссы Константинопольской Церкви, публично приводятся к нему, принуждаемые или вступить в общение с Арсакием, или заплатить в казну около двухсот литров золота. О монахах же и девах что и говорить? У них на боках были рубцы от дубинок, а уши изуродованы. Поскольку папа Иннокентий не был в состоянии больше этого выдержать, он послал письмо благочестивому императору Гонорию, в котором подробно изложил содержание всех писем.

Взволнованный этим письмом, Его Благочестие приказывает, чтобы был созван собор западных епископов, который, совместно вынеся один приговор, представил бы его перед Его Благочестием. Собравшиеся епископы Италии умоляют императора написать своему брату и соправителю Аркадию, чтобы он приказал провести собор в Фессалониках так, чтобы обе части — Восточную и Западную — возможно было легко соединить в единый собор и вынести приговор не количеством присутствующих, а качеством их рассуждения. Его Благочестие, загоревшись этим предложением, поручает Римскому епископу послать пять епископов, двух римских пресвитеров и одного диакона, чтобы переправить его письмо к брату. Письмо же это имело следующее содержание: "В третий раз пишу к Твоей Кротости, считая справедливым, чтобы дело заговора против епископа Иоанна Константинопольского было пересмотрено, а оно, кажется, не кончено. Поэтому вновь посылаю письмо через епископов и пресвитеров, весьма заботясь о церковном мире, благодаря которому пользуется миром и наше царство, чтобы ты счел справедливым восточным епископам собраться в Фессалониках. Ибо наши западные епископы, мужи избранные, непреклонные ко злу и клевете, посылают пять епископов, двух пресвитеров и одного диакона великой Римской Церкви. Удостой позаботиться о них всяческими почестями, чтобы они, или убедившись, что епископ Иоанн изгнан справедливо, научили бы и меня отступить от общения с ним, или, уличив восточных епископов, как действовавших с дурными намерениями, отвратили бы тебя от общения с ними. Ибо существует нечто, что думают о епископе Иоанне западные епископы, и из всех писем, написанных ко мне, я представляю твоему рассмотрению два, равным образом выделяющиеся среди других: письмо из Рима и письмо из Аквилеи. Но прежде всего я вот о чем умоляю Твою Кротость: потребуй, чтобы епископ Александрийский Феофил, из-за которого, по преимуществу, как говорят, произошло все зло, явился, даже вопреки его воле, чтобы ни в чем не было помехи собравшемуся собору епископов распорядиться подобающим нашим временам миром".

IV. Итак, святые епископы Эмилий Беневентский, Кифигий и Гавденций, пресвитеры Валентиниан и Бонифатий, взяв письма императора Гонория, папы Иннокентия и италийских епископов Хроматия Аквилейского, Венерия Медиоланского и остальных и акты собора всего Запада, получив государственный пропуск, отправились в Константинополь с епископами Кириаком, Димитрием, Палладием и Эвлисием. В актах говорилось о том, что Иоанн не должен являться на суд, прежде чем не будет возвращен на свою кафедру и с ним не будет восстановлено церковное общение, чтобы он, никоим образом не откладывая, добровольно прибыл на собор. Отправившись в Константинополь, они через четыре месяца вернулись, рассказав о вавилонских делах: "Проплывая мимо Эллады в Афины, мы были задержаны неким презренным тысяченачальником, который тотчас приставил к нам одного сотника, не позволяя нам приблизиться к Фессалоникам", — ибо там их целью, прежде всего, было передать письма епископу Анисию. "Итак, посадив нас на два корабля, — как они говорят, — он нас отослал. Когда же начался сильный южный ветер, мы, проплывая через Эгейское море и проливы, находясь без пищи в течение трех дней, на третий день в двенадцатом часу бросили якорь возле города, вблизи предместья Виктора, и, будучи в этом месте задержаны начальником гавани, повернули назад — от кого исходил приказ, мы не знали и оказались запертыми в небольшой крепости фракийского приморья, называемой Атира. Там мы подверглись настоящему испытанию, мы, римляне, в одном домике, а бывшие с Кириаком — в другом, не имея даже слуги. Письма, которые от нас требовали, мы не отдавали, говоря: "Как возможно нам, будучи послами, не самому императору передать письма императора и епископов?" Поскольку мы настаивали на своем отказе, первым к нам пришел нотарий Патрикий, затем еще некоторые другие, и, наконец, некий офицер по имени Валериан Каппадокиец, сломав печать епископа Мариана, взял запечатанное письмо императора вместе с другими письмами.

Когда настал следующий день, к нам были посланы некие люди, либо из императорского двора, либо из числа сторонников Аттика, мы не знали, ибо, как говорят, он захватил церковный престол, передав нам три тысячи монет и требуя от нас, чтобы мы подчинились, вступили в общение с Аттиком и предали молчанию суд над Иоанном. Не подчинившись, мы пребывали в молитве, чтобы, не достигнув мира и видя такую грубость, хотя бы благополучно возвратиться в наши церкви". В этом и Спаситель Бог различными откровениями просветил их, когда диакону церкви святого Эмилия, Павлу, мужу кротчайшему и мудрому, явился на лодке блаженный апостол Павел, сказав: Смотрите, поступайте осторожно, не как неразумные, но как мудрые, видя, что дни лукавы (Еф. 5:15–16), намекая этим сном на их хитрый обман, чтобы через подарки и лесть исказить истину.

"Сам же тысяченачальник Валериан, — продолжают они, — явившись, посадил нас на самый испорченный корабль и, как об этом много рассказывалось, дав капитану корабля честь гибели плывущих на нем епископов, в сопровождении двенадцати солдат из различных гарнизонов, тотчас изгнал из Атиры. Проплыв достаточное количество стадий и ожидая гибели, мы причалили к Лампсаку и там, поменяв судно, на двадцатый день были доставлены в Гидрунт Калабрийский". Больше они ничего не могли сказать, ни о судьбе епископа Иоанна, ни где находятся Димитрий, Кириак, Эвлисий и Палладий, посланные в посольство вместе с нашими епископами.

Епископ. Хорошо, святейший, обрати наконец ко мне твой ум, тщательно внимая сказанным мною словам, и я по порядку тебе расскажу о шуме, публично производимом сатирами в продолжение всей трагедии, о том, в какое время они начали оргию, и когда показалось, что она прекратилась, хотя пока еще она не окончилась. Как можно было бы сказать, источник и причина всех зол — это ненавидящий добро демон, всегда противодействующий, словно лев, Христову словесному стаду, подобно тому как поступал египетский фараон по отношению к еврейским младенцам мужского пола, беспощадно оскверняя многоразличными страстями опытных пастырей и утучняя обольщениями земных наслаждений обманщиков из лжепастырей. Русла же, образованные этим нечистым источником, о чем знает весь окрестный мир, — это Акакий, Антиох, Феофил и Севериан, называемые тем, чем они не являются, и являясь тем, чем они называться не переносят. Из чина же клириков — два пресвитера и пять диаконов, собранные одни — из числа нечистых, а другие — самых худших. Не знаю, можно ли безопасно назвать таковых пресвитерами или диаконами. Из императорского же двора — лишь двое или трое, которые усилили сторонников Феофила, предоставив им военную помощь. Из женщин же, в добавление к тем, о которых всем известно, — три вдовы, на погибель своего спасения владеющие богатством мужей, приобретенным грабежом, смущающие и возмущающие людей: Марса, жена Промотия, Кастрика — Саторнина и некая совершенно безумная Евграфия; об остальном стыжусь даже и говорить. Эти жены и мужи, сердцем ленивые к вере, соединенные, подобно отряду обезумевших от вина, одной, ненавидящей учение мыслью, сделались бурным потоком, несущим гибель церковному миру.

Диакон. Итак, будь готов, отче, при Боге свидетеле сказать нам, какова причина их ненависти к нему и к чему так стремился епископ Иоанн, что даже привел в возмущение лиц, облеченных столь высоким достоинством. Одновременно расскажи нам о начале его жизни, как он был возведен в сан епископа Константинополя, сколько времени он управлял Церковью, каков был его нрав и как окончилась его жизнь, если, как мы слышали, он уже почил. И хотя повсюду весьма быстро распространяется удивительная память о доблестных делах этого мужа, у меня существует обычай не предаваться легковерно слухам, прежде чем я твердо не узнаю о них от познавших, как подобает истинно хвалить или порицать.

Епископ. Я хвалю твою добросовестность, но не принимаю твоего рассуждения, истинолюбивый муж и Божий человек Феодор, ибо нужно, чтобы ты самими нашими сединами (чтобы мне похвалиться) и нашим достоинством довольствовался для доказательства истины. Поскольку же ты этого не сделал, ты осуждаешь меня дважды, но даже после этого ты полностью доверь мне свой слух, чтобы не напрасны были мои пространные речи. Ибо мне известно написанное в Божественном законе, что погубит Господь всех говорящих ложь (Пс. 5:7), и у апостола Иоанна: Говорящий ложь не есть от Бога, и вновь у Давида: ибо заградились уста говорящих неправду (Пс. 62:12), ибо воистину лгущий согрешает против того, кто ему верит, согрешает легковерием и верящий лжецу. В равной мере из двух согрешающих пусть ни один из нас не причинит вреда ближнему. Ибо сама добродетель говорящего заключается в том, чтобы говорить истину, а слушающего — испытывать неправедно сказанное. Ибо, говорит Писание, "будьте опытными менялами", отделяющими фальшивое от подлинного, чтобы одобрить молву не похваляясь, но принять сказанное или написанное, измерив страхом Божиим, с чистой совестью вместе со свидетельством дел. Велика опасность, происходящая от ушей и языка. Поэтому благой Создатель Бог сотворил стражу из двух губ, вонзив внутри ограду зубов, чтобы непоколебимое это укрепление образумливало легкомыслие языка, согласно написанному: Поставь стражу, Господи, к устам моим и дверь ограждающую для губ моих (Пс. 140:3),чтобы не согрешить мне языком моим (Пс. 38:2). Отверстие же ушей он закруглил в виде спирали, намекая этой формой, что не должно слово проникать в него быстро, чтобы, вращаясь в течение долгого времени, оно освобождалось бы от материи лжи вместе с сором порока, тонко очищаясь еще на подступах. И не только об этих органах Он имел попечение, словно лишь они терпят поражение. Он и для очей поставил завесу, подобно тем, которые делаются на окнах, чтобы они не принимали смерть невоздержания, о которой свидетельствует пророк, говоря: Ибо смерть входит в окна  (Иер. 9:21).

Диакон. Если я и испытывал случайно встретившихся людей, святейший отче, то устроение твоего облика достаточно для меня, чтобы поверить твоим словам, и поскольку ныне он служит к немалому порицанию, а впоследствии и к осуждению, когда властители и народы будут собраны на страшном судейском судилище в присутствии истины, которую мы взыскуем, прости меня, превосходнейший отче, не седых волос предоставивший свидетельство. Ибо стареют и порочные люди, имея не душу, убелившуюся добродетелями, а тела, покрытые морщинами от долгой жизни. Таковыми были и лжестарцы из Вавилона, и Ефрем, о котором сказано у пророка Иеремии и о котором вопиет порицающее слово: И стал Ефрем, как глупый голубь без сердца.  Седина покрыла его, а он и  не знает (Ос. 7:9, 11).

Во второй же раз оно говорит более ошеломляюще: Ефрем стал как неперевернутый хлеб. Чужие пожирали силу его (Ос. 7:8, 9). К сказанному я прибавлю еще, хотя и удлиню речь. Кто более убелен сединами или более почтенен видом, чем Акакий Верийский, которого вы ныне порицаете как виновника смуты, ставшего во главе совершающих греховный заговор? У него седые волосы торчали даже из ноздрей, когда он был послан в Рим, привезя указ о хиротонии епископа Иоанна.

Епископ. Теперь и я ясно узнал, что ты опытный меняла, не верящий кожаной скинии, но взыскующий внутри живущего знания. Ибо и египетские храмы, будучи огромными и выделяющимися красотой камней, имели внутри вместо богов обезьян, ибисов и собак. Наш же Господь и Бог, давая ответ Самуилу о назначении вождя Израиля, приказывает не смотреть на состояние и форму глиняного тела, говоря: Я смотрю не так, как смотрит человек; ибо человек смотрит на лицо, а Господь смотрит на сердце (1 Цар. 16:7). Вот почему "подражатели Бога" во всяком деле отыскивают более глубокую сущность. Поэтому я охотно вручаю тебе самого себя, зная, что коромысло твоих весов не уклоняется ни в ту, ни в другую сторону. Ведь вавилоняне, старцы лишь телом, душой же, по бесчувственности, вполне младенцы, если бы и поверили воскресению мертвых то, прежде всего они имели бы непоколебимую мудрость, а не любили бы Сусанну, чужую жену; кроме того, если бы они имели страх Божий, то не соединили бы донос с невоздержанием. Ведь порочное поведение в старости есть доказательство пустой траты времени в юности.


Страница 1 - 1 из 10
Начало | Пред. | 1 2 3 4 5 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру