Комары и верблюды. Окончание

Хочу все знать?.. – но не обо всем

Прот. Павел Солярский в «Записках по Нравственному Православному Богословию» пишет: «Бог для того даровал нам способность слова, чтобы мы взаимно открывали и сообщали друг другу свои мысли; но лжец не сообщает другому своих мыслей, а говорит противное тому, что чувствует, и следовательно, злоупотребляет сим даром Творца в противность святой Его воле. <...> Каждый человек имеет естественное право знать истину, и никто не желает, чтобы другие перед ним лгали и его обманывали. Посему кто позволяет себе лгать перед другим, тот нарушает естественное его право на истину и обнаруживает недостаток любви и уважения к нему»[1].

Обман унижает человека. Чувство стыда и беспомощного унижения при столкновении с обманом и подлостью указывает вовсе не на низость и ничтожество натуры обиженного (существует множество поговорок, из которых «на обиженных воду возят», пожалуй, еще достаточно мягкая) . Как раз наоборот, намного более скверным признаком является отсутствие в человеке негодования при вести о том, что его обманывают. Ложь должна возмущать – это естественная, здоровая реакция, отсутствие которой – тревожный симптом. Клайв С. Льюис так описывает эту нравственную проблему в «Размышлениях о псалмах»: «Неспособность к гневу прекрасна, но она бывает и очень плохим симптомом. Я понял это, когда в начале войны ехал вместе с молодыми солдатами. Судя по их разговору, они абсолютно не верили в газетные сообщения о немецких зверствах. Они и не сомневались, что это выдумки, пропаганда, призванная „расшевелить“ войска. Но они не возмущались. Им казалось совершенно нормальным, что какие-то люди приписывают врагу чудовищные преступления просто для того, чтобы получше натравить своих подчиненных. Их даже не особенно это трогало, они не видели здесь ничего дурного. И я подумал, что самый яростный псалмопевец ближе к спасению, чем они. Если бы они ужаснулись сатанинской подлости, в которой заподозрили наших правителей, а потом бы этих правителей пожалели и простили, они были бы святыми. Но они не ужаснулись, они вообще тут подлости не видели, они считали, что так и следует, – и это знак страшнейшей бесчувственности. Ясно, что у них не было и отдаленного представления о добре и зле»[2].

Негодование должно быть присуще человеку при столкновении с нравственной гнусностью. На то гнев нам и дан, чтобы адекватно реагировать на зло. Беда только в том, что свое негодование мы направляем не столько на само зло и не на его источник – бесов, а на его проводника: нашего ближнего. Однако возможна и другая крайность, когда, опасаясь «искуситься осуждением» (а на самом деле, как правило, банально пытаясь избежать моральной ответственности за свое малодушие), мы предпочитаем не знать ничего такого, что могло бы вызвать в нас справедливое негодование, которое норовит, по нашей же греховности, прорасти неправедным гневом, осуждением, злословием, злопамятством, отчаянием и т.п. Но, не зная правды, причем сознательно избегая этого знания, мы еще больше рискуем впасть в сети «отца лжи», потому что можем в какой-то момент занять ошибочную позицию и сделать ложный моральный выбор, поддержав кривду, за что ответственности перед Богом не избежим. Себя-то мы еще можем обмануть, не знали, мол, ничего, но Бога-то не обманешь: у нас была возможность знать, просто мы ею не воспользовались по каким-то соображениям.

Несомненно, следует беречь немощных от соблазнительных слухов, но не стоит при этом забывать, что все мы – Церковь. Опасно чересчур буквально понимать деление «пастыри – стадо». У нас Един Пастырь, Един Архиерей, Един Отец Небесный и Учитель. Все мы Его стадо. Архи- и просто пастыри, отцы и учителя – «во образ» Единого. И стадо-то не бессловесное. Т.е. не лишенное разума (животное бессловесное не потому, что не разговаривает, а потому что не мыслит, не обладает свободой воли, присущей человеку). Поэтому пастырям, оберегая паству от соблазнов, следует проявлять осторожность, как бы не начать поступать с народом Божиим, как со стадом баранов. И самое плохое, если паства соглашается с таким подходом: происходит какое-то глубинное искажение церковного сознания, когда под предлогом смирения и доверия иерархии, человек отрекается от даров Божиих, от Его черт в себе, определяющих Его неистребимый образ: разума и свободной воли. Намерения благие… что ими вымощено, все знают.

Отказ мирян и даже духовенства от активного, сознательного, ответственного участия в церковной жизни образует почву для злоупотреблений, что неизбежно используется «отцом лжи», который «помогает» формировать внутри церковной системы и в русле усилий по ее укреплению как бы параллельное тоталитарное и коррумпированное сообщество.

Теория…

Свт. Феофан Затворник, описывая трихотомичность[3] человеческого естества, рассматривает дух, как специфически человеческое свойство (это «высшая сторона человеческой жизни <…> характеризующая человека и отличающая его от всех других живых тварей наземных»[4]); свойство, побуждающее тянуться к божественному и вечному, святому и непреходящему, взыскуя Царства Божиего.

Существенной чертой человеческого духа, который есть «сила, от Бога исшедшая, ведает Бога, ищет Бога и в Нем одном находит покой»[5], которую можно «ослаблять в разных степенях, можно криво истолковывать ее требования, но совсем заглушить ее нельзя»[6] является свобода. «Человек всегда свободен, – пишет свт. Феофан. – Свобода дана ему вместе с самосознанием, и вместе с ним составляет существо духа и норму человечности (выделено мною – И.П.). Погасите самосознание и свободу, – вы погасите дух, и человек стал не человек»[7].

Личность – не осколок природного целого, но его уникальное и неповторимое явление. Не частная природа, которую можно включить в нечто общее, как составную часть безликой массы таких же частностей, объединенных общей субстанцией, пребывающих в ней и представляемых ею. Нет, Бог не мыслит нас ни деталями механизма, ни элементарными частицами.

Одно из ключевых понятий экклезиологии: Тело Христово. Это понятие отражает не только истину единства, но и истину личностной нерастворимости в этом единстве. Трудность восприятия и осмысления образа тела в том, что для человека XXI в. с его дезинтегрированным сознанием особой разницы между членом тела и деталью механизма нет (этому способствуют не столько успехи трансплантологии, сколько научно-фантастические литературные, кино- и пр. произведения, порожденные секуляризованным мышлением). Хотя мы знаем, что мечты о пришивании рук-ног-голов – всё еще область мечтаний, но как незаменимые они уже не рассматриваются. Т.е. они не рассматриваются как члены. Более того, термин «член» уже давно профанирован применением к участию в организациях, из-за чего содержание этого понятия в обыденном сознании подменено и тождественно статистической единице. Даже, в медицинском словоупотреблении прежнего органического единства не подразумевается. Однако если мыслить концептуально-адекватно, понятие члена следует рассматривать как составную часть именно живого (!) целого, сочетающую в себе природную неразрывность и генетически заложенную уникальность, неповторимость. Ни член без тела не живет, ни тело без него (а не только без его функции) уже не вполне соответствует своему природному состоянию.

Апостол Павел сравнивает Церковь с телом (1 Кор. 12; 12 – 27), которое не просто набор деталей, но живое единство членов неповторимых, незаменимых и ценных именно в своей роли, в своем индивидуальном пути в русле природного единства, где радость и боль каждого – радость и боль всех, но не в силу солидарности, а в силу реальной живой связи.

Говоря о солидарности, подменяющей истинное единство, так и хочется сказать «о корпоративной солидарности», обратив внимание на подмену аналогичную с понятием члена: слово «корпоративность» происходит от лат. corpus – тело. Но, корпоративная солидарность ничего общего с церковным единством Тела Христова не имеет: это тот же самый эгоизм, но лишь несколько распространенный, расширивший границы до пределов своего стада или стаи. Об этом прекрасно писал В.С. Соловьев[8].

Вавилонскому единству Бог противопоставляет единство церковное; единству солидарной массы – единство личностей и личностное. Это не тавтология: единство личностей может быть на уровне семейственности, корпоративности и т.п., а тут речь о единстве качественно ином, в котором личностное начало каждого человека расцветает в своей неповторимости, благодаря преодолению греховной раздробленности через единение с Личностью (но не поглощение Ею). Личность-Образ, оказавшись в природном единстве с Личностью-Первообразом, преодолевает свою «индивидуумную» дробность, искажающую личностное развитие, актуализируя свою ипостасность.

…и практика

А практика упирается в человеческий фактор. И упирается отнюдь не только на уровне комсомольского призыва в новой упаковке: «православную культуру – в массы». Проблема существует на уровне ментальности[9] церковной среды. Я намеренно не говорю «Церкви», потому что понятие Церкви, как ипостасного единства личностей во Христе, не тождественно понятию церковной среды. Последняя состоит из личностей более или менее активных в церковной жизни (так называемые «практикующие верующие», участники всевозможных православных объединений и учреждений, церковно- и священнослужители, священноначалие). Однако среда эта отнюдь не однородна. В ней есть место и подвижникам благочестия – и прельщенным маньякам, и смиренным труженикам – и сеющим соблазны кликушам, и деятельным личностям – и бездеятельным (причем бездеятельность свою представляющим как норму жизни), и усердным искоренителям своих пороков – и предпочитающим руководствоваться духом и обычаями мира сего. В этой среде есть место всем людям, идентифицирующим себя с Православной Церковью, крещенным в ней, в том числе и демонстрирующим свою религиозную принадлежность порой самым причудливым и несовместимым с ее учением образом… Эта среда – не сама Церковь, ибо с одной стороны она не охватывает сонма святых, отошедших из земной жизни, а с другой – в ней есть место и тем, кто, внешне пребывая в ее ограде, а то даже играя в ней не последнюю роль, своими настроениями и действиями свидетельствуют о чуждости Христову и святоотеческому учению, и сами себя отлучили от Христа.

И вот, мы (и даже не мы, а святые Отцы) говорим о разуме и свободе как важнейших чертах Божиих в человеке, а эта самая «среда» диктует свои условия и свои подходы, и практика оказывается далеко отстоящей от этих прекрасных слов… Причем самое противное, что, когда вскрываются проблемы в нашей среде, мы зачастую, как уже было отмечено выше, все силы бросаем вовсе не на то, чтобы сосредоточиться на трезвом осмыслении и искоренении обнаружившихся постыдных явлений, но на то, чтобы «не вынести сор из избы», наивно полагая, что круговая порука в состоянии опровергнуть слова Спасителя: «Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным; и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу» (Мк.4; 22).

Люди вносят в церковную среду определенную дань времени: культурные достижения и предрассудки, стереотипы социальных отношений и местные народные обычаи, которые в силу природной консервативности этой среды, удерживаются в ней зачастую дольше, чем в миру. Более того, со временем эти, привнесенные из мира идеи, модели отношений и т.п. как бы сливаются с исконно церковными идеями и моделями отношений, порой даже заглушая их. А мы зачастую именно вот эту самую дань времени норовим представить как нормы церковных взаимоотношений и кадровой политики, даже не задумываясь о том, что укрепляем паразиты феодального и советского сознания, привнесенные в определенные исторические периоды бытия Церкви в ее среду.

Как бы разновидностью сорной травы, семена которой «надуло» в Церковь из мира, является неуважение к человеку, к личности. Люди рассматриваются как статистические единицы, микрообъекты, составляющие между собой сообщества: приходы, монастыри, епархии, братства и т.п. – макрообъекты. И отношение к ним соответствующее: объектное, и оперируют ими как объектами, переставляя как фигуры с места на место, а по нужде и жертвуя ими, ради выигрыша партии.

В политике, в том числе и церковной, совсем без объектного мышления никак нельзя. Тут важна стратегия, при которой взвешиваются цели и реальное положение, что и определяет тактические ходы. Вопрос не в применимости в принципе объектного подхода, а в мере его допустимости. Все-таки человек – субъект. И к субъекту, и к совокупности субъектов должен быть субъектный подход, т.е. такое отношение, которое видит в человеке цель (того, ради кого распялся Христос), а не средство достижения великих целей. Соучаствуя в деле Домостроительства необходимо использовать способности каждой личности, но не саму личность. Когда же мы используем человека, пренебрегая его чувствами, скорбями, радостями, привязанностями, любимым делом, надеждами, временем, здоровьем, трудом и т.п., отмахиваясь от всего этого, как от «мелочей», «пустого», «тленного» (или же считаясь со всем этим только из соображений наиболее эффективного использования), тогда-то и происходит «оцеживание комара» и «поглощение верблюда», потому что, устремляясь в небесные выси, призывая к духовным достижениям и радея о процветании Церкви, но пренебрегая при этом основами естественного нравственного закона, мы банально лжем себе и другим. Мы просто не хотим трудиться над фундаментом…

Да, в Новом Завете мы не встретим упоминания о такой добродетели, как порядочность, и не прочтем, что подлость – грех. Там даже понятия такого будто бы нет – подлость. Нет такого слова в Евангелии. А раз нет слова, то и порока такого нет. Значит, подлость – не порок. Ее просто не существует. Нет такой категории нравственного сознания… Ам! – и проглотили очередного «верблюда»…

То же самое касается низости и благородства, чести и достоинства: найдем у святых Отцов изречения, направленные против тщеславного и человекоугодливого раболепства чести как страсти к славе и уважению, и ухватимся за эти слова, ложно интерпретируя их в смысле отрицания чести как нравственной ценности. Нам скажут о совести и справедливости? – а мы ухватимся за высказывания прп. Исаака Сирина, отвергающие жестокую и ограниченную земную справедливость, и найдем в них и оправдание происходящему злу, и своей беспринципности, своему малодушию в противостоянии ему. Кстати, а где в Новом Завете мы встречаем добродетель принципиальности? И слова такого нет, а значит, никакая это не добродетель… Ах, как сразу легче жить стало!

Удобно-то как! Не получилось в совершенстве исполнить высокую добродетель, так оно и понятно: нет предела совершенству, а мы – немощные, так на то у нас и исповедь. Пойдем и покаемся, что нет достаточной любви к ближнему, что «несмиренны», «некротки» (избегая сказать просто, что ненавидим своего ближнего, что горды, тщеславны, раздражительны и т.д.). А «основа» не беспокоит: это ж «кровяное», то самое «добро падшего естества»[10], которого нам следует беречься! Это же языческие добродетели, которые, по выражению блж. Августина, не что иное, как «блестящие пороки».

К глубокому прискорбию, это «зарисовки с натуры». Приходилось сталкиваться и не раз с этой позицией, выражавшейся, например, в следующих умозаключениях:

1) В Писании сказано: «Уклонися от зла и сотвори благо» (Пс. 33; 15, а так же: Пс. 36; 27). А вот весьма симптоматичная интерпретация этого наставления Псалмопевца одним приходским священником: «Куда нам, грешным, делать добрые дела? Нам бы научиться зла не делать. А вот, когда укрепимся в борьбе со злом, когда полностью изживем его из себя, тогда можно будет и добрые дела делать. Сначала, сказано, „отойди от зла“, и только потом „сотвори благо“».

2) Другой пример. Некий преисполненный «ревностью по Бозе» семинарист: «Любить ближнего? Да, но сначала надо Бога полюбить. В заповеди что сказано? – сначала Господа всем существом, потом ближнего. Как Закхей: сначала он увидел Иисуса и полюбил Его, принял Его у себя в доме, а тогда уже и ближних возлюбил так, что готов был пол имения отдать нищим. Поэтому сначала Бога надо научиться любить и только тогда, когда мы в этой любви утвердимся, тогда только в нас откроется любовь к ближнему. А любовь к Богу проявляется в молитве и посте, в ревностном участии в богослужении…»

Печально, что цитируемые лица, говоря это, не сомневались в полном соответствии их мнений святоотеческому учению, истолкованному свт. Игнатием Брянчаниновым.

Оба примера характеризуются тем, что речевая последовательность интерпретируется как предписание временной поэтапности (как если бы Псалмопевец, например, сказал: «Уклонися от зла и только тогда, только после того, как окончательно освободишься от всех порочных страстей, навсегда перестанешь грешить, только тогда сотвори благо»), тем самым, отодвигая деятельную любовь на дальний план: делать добро? – это попозже, не сейчас. Куда нам делать «добро падшего естества»? Сначала очиститься надо, подготовиться, а тогда можно и «благо» творить. А очиститься можно только смиренным исполнением обязанностей православного христианина: вычитывать правило, посещать богослужения, поститься, соблюдать другие требования богослужебного устава и канонов, а когда через это в тебе откроется и утвердится любовь к Богу, тогда и любовью к ближнему можно будет заняться.

Однако, что на эту тему говорят святые Отцы? Для начала откроем толкование Псалтири блж. Феодорита Киррского. У него мы не находим указания на эту временную поэтапность[11]. А вот обратное у Отцов находим. Например, свт. Тихон Задонский пишет: «Иный отзывается: „я, де, сам грешник: как мне других увещевать?“ – Правда, никто без греха; но ты в таком случае подражай доброму лекарю, который иногда сам недомогает, но другого больного лечит»[12]. Или, например, такое опровержение ложного «тезиса о поэтапности» словами прп. Макария Египетского: «Как в воздухе бывает сатана, и, там же соприсутствуя, Бог нимало не стесняется тем: так и в душе есть грех, а равно соприсутствует, нимало не стесняясь, и Божия благодать»[13]. «…Много таких, в которых присутствует действующая благодать, и от которых так же нимало не отступал кроющийся в них порок, напротив же того, два духа – дух света и дух тьмы действуют в одном и том же сердце»[14]. И «по частям, а не вдруг очищается и истончавается зло»[15].

А чтобы добро наше не было «добром падшего естества», прп. Макарий советует, во всем иметь «трезвенность, чтобы и те блага, какие, по-видимому, имеем, не обратились нам во вред. Ибо и добрые по природе люди, если не остерегутся, постепенно завлекаются самою добротою, и имеющие мудрость, окрадываются самою мудростью. Поэтому человеку должно быть умеренным во всех частях: благость срастворять строгостью, мудрость – рассудительностью, слово – делом (курсив мой – И.П.), и все упование возлагать на Господа, а не на себя»[16].

Комментарии, как говорится, излишни. Добродетель формируется в процессе борьбы с грехом, в преодолении порока. Она не насаждается в душе по исторжении порока, но именно добродетелью грех из души выдавливается. Святые Отцы учат нас самопонуждению на добро: душа наша больна, сердце пропитано грехом, и потому многое в нас противится добру, в особенности добродетелям духовным. Но если кто думает, что одной молитвой можно подготовиться к принятию благодати Божией, по дару которой каждое наше дело станет богоугодным, чистым от страстей, освященным, тот заблуждается, ибо, если кто-то, по словам прп. Макария, «принуждает себя к одной только молитве, чтобы иметь ему молитвенную благодать, но не принуждает себя к кротости, к смиренномудрию, к любви, к исполнению прочих заповедей Господних, и не заботится, не прилагает труда и усилия преуспеть в них; то, по мере его произволения и свободной воли, согласно с прошением его, дается ему иногда отчасти благодать молитвенная, в упокоении и веселии духа, но по нравам остается он таким же, каким был и прежде. Не имеет он кротости, потому что не взыскал труда и не приуготовил себя соделаться кротким; не имеет смиренномудрия, потому что не просил и не принуждал себя к тому; не имеет любви ко всем, потому что, прося молитвы, о сем не позаботился и не показал усилия (курсив мой – И.П.[17].

Разумеется, пока человек не освободился от страстей, дело его «еще в опасности и под страхом от лукавых духов»[18], но из этого не следует, что никакого доброго дела не может быть, если к нему примешивается, например, страсть тщеславия, которая норовит осквернить не только любое доброе дело, но даже побуждение. Неужели, из страха, что дадим повод этой страсти нас одолевать, мы будем сторониться добрых дел? Не этого ли хочет добиться от нас враг рода человеческого? Не пытается ли этим путем «человекоубийца от начала» (Ин. 8; 44), шантажируя нас угрозой искушения гордыней и тщеславием, омертвить нашу веру (Иак. 2; 20)?

«…Благодарение устное без сердечного любления не что иное, как лицемерие есть…, – пишет свт. Тихон Задонский. – Сего ради не токмо устами, но и сердцем и делами добрыми, от сердца происходящими, благодарность Богу оказывать должно. <...> Требует того от нас вера, которую имеем в Бога и Сына Его Иисуса Христа, да покажем веру нашу от дел наших». – Сего ради искушай себя, возлюбленный христианине, находишься ли в вере, хотя Бога Христа Сына Божия устами исповедуешь. <...> Знай точно, что веры спасающей в том нет, в ком нет добрых дел, но есть некая устная, лицемерная, или, как апостол учит, мертвая… <...> Должно нам уклонятися от зла и творить благое, да не порочим и бесчестим высокого христианского звания и имени. <...> …Не должно заключать по плотскому мудрованию, что когда туне единою верою, а не добрыми делами, получаются благая от Бога, то непотребны и дела добрые. Мнение такое погрешительно. Кто такое мнение имеет, в том и веры нет, понеже, где добрых дел нет, тамо и веры нет, которая от добрых дел, как древо от плодов, познается»[19].

Пока человек не ради славы человеческой и не из человекоугодия делает добро, его дело, хотя оно и «под страхом», из-за постоянно примешивающихся страстных помыслов и поползновений, все же не может считаться тем порочным «добром падшего естества», беречься которого советует свт. Игнатий, потому что, «если делаешь во имя Божие и из страха Божия, то дар светел и неотъемлем»[20].

Что же касается временной поэтапности в любви, то у свт. Игнатия мы находим прекрасное опровержение этой лукавой попытки увернуться из-под «благого ига» Христовых заповедей. Размышляя в «Аскетических опытах» о любви к Богу, он пишет, что «Господь отметил верными и точными признаками любящего и нелюбящего. Он сказал: „Кто любит Меня, тот соблюдет слово Мое… Нелюбящий Меня не соблюдает слов Моих“ (Ин. 14; 23 – 24). <...> Постоянным уклонением от зла и исполнением евангельских добродетелей – в чем заключается все евангельское нравоучение – достигаем любви Божией»[21]. Как мы видим, свт. Игнатий не рассматривает никакой поэтапности, но уклонение от зла и исполнение заповедей происходит одновременно, не дожидаясь достижения какого-то этапа, гарантирующего устойчивость против греха (что невозможно, не зря же Отцы советуют до конца жизни быть готовым к искушениям и никогда не считать себя неспособным к падению).

«Любовь к Богу, – пишет он далее, – основывается на любви к ближнему»[22]. Т.е. не какое-то искусственное возгревание в себе любви к Богу требуется, оставляя любовь к ближнему на потом, но с точностью до наоборот.

А вот из другой его книги, «Приношение современному монашеству», о том же: «Любовью к ближнему мы входим в любовь к Богу. Любовь к Богу христианина есть любовь ко Христу, а любовь к ближнему есть любовь ко Христу в ближнем… <...> Невозможно возлюбить Бога, по учению Богослова (св. ап. и ев. Иоанна – И.П.), не возлюбив прежде (курсив мой – И.П.) брата. Любовь же к брату заключается в исполнении относительно его заповедей Господа»[23]. В качестве обоснования сказанного, свт. Игнатий далее цитирует авторитетных Отцов: прпп. Антония Великого, Иоанна Колова, Марка Подвижника. И далее пишет: «Любви к ближнему предшествует и сопутствует смирение пред ним»[24].

Выражаясь словами почившего «старца в миру» прот. Владимира Залипского, любовь к Богу познается через любовь к ближнему, а любовь к ближнему – через смирение. Именно так, потому что, как только мы попытаемся возлюбить своего ближнего богоугодной любовью, свободной от пристрастий и корысти, он создаст нам все условия для упражнения в добродетели смирения, которая формируется через преодоление обид.

Этого и боится гордый дух, точнее, гнездящийся в нас дух фарисейства: смирению и основанной на нем любви противится его закваска, норовящая пропитать наши мысли, проникнуть в любое наше чувство и дело.

Миссия выполнима?

Фарисейство новозаветного образца, как уже было отмечено выше, изощренней и гибче ветхозаветного. Оба типа живут в нас и процветают в зависимости от наших индивидуальных особенностей и обстоятельств. Более того, порой первый тип умудряется замаскироваться в нас, борясь против второго, когда мы, как нам представляется, решительно искореняем в себе ростки фарисейства, презрительно отфыркиваясь от обрядоверия и законничества в себе и окружающих, паря в облаках и воображая, что это небесные высоты святоотеческого духа, не будучи, однако, причастны образу жизни Отцов не только в отношении высоты жизни (это вполне извинительно по немощи), но и в плане основы душевного строя и духовных устремлений (а вот это уже – вопрос не достижений, но внутреннего выбора).

«Закваску» фарисейскую необходимо обнаруживать как в себе, так и вокруг. В первую очередь, разумеется, в себе, тщательно оберегая свою душу от нее. Но и в других людях ее хорошо бы замечать. Не для осуждения ближнего, но во избежание обольщения и соскальзывания вслед за ним с узкого пути Христова.

Библиография

1. Библия. Книги Священного Писания Ветхого и Нового Завета. – М.: Изд. Московской Патриархии, 1988.

2. Новый Завет Господа нашего Иисуса Христа на славянском и русском языках. – СПб., 1904.

3. Преподобные Варсануфий Великий и Иоанн. Руководство к духовной жизни, в ответах на вопрошения учеников. – М.: изд. Донского монастыря, 1993.

4. Прп. Авва Дорофей. Душеполезные поучения. – М.: Изд-во Сретенского монастыря, 2010.

5. Св. Ефрем Сирин. Творения. Т.I. – М.: Изд. отдел Московского Патриархата, 1993.

6. Свт. Игнатий Брянчанинов. Аскетические опыты. Т. 1. – М.: Донской монастырь; Правило веры, 1993.

7. Свт. Игнатий Брянчанинов. Приношение современному монашеству. – Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1991.

8. Прп. Иоанн Дамаскин. Точное изложение православной веры. – М. – Ростов-на-Дону: Братство свт. Алексия; Приазовский край, 1992.

9. Свт. Иоанн Златоуст. Беседы на книгу Бытия. Т.I. – М.: Изд. отдел Московского Патриархата, 1993.

10. Cв. Иоанн Кронштадтский. Моя жизнь во Христе или минуты духовного трезвения и созерцания, благоговейного чувства и покоя в Боге. Извлечения из дневника с предметным указателем. – М.: Благо, 1999.

11. Прп. Иоанн Лествичник. Лествица. – Изд. Троице-Сергиевой Лавры, 1991.

12. Иоанн (Маслов), схиархим. Симфония по творениям святителя Тихона Задонского. – М., 2000.

13. Колесов В.В. Язык и ментальность. – СПб.: Петербургское Востоковедение, 2004.

14. Льюис К.С. Размышления о псалмах // Льюис К.С. Собр. соч. в 8 т. – М.: Фонд о. Александра Меня; СПб.: Библия для всех, 2000. Т. 8. С. 267 – 326.

15. Преп. Макарий Египетский. Духовные беседы, послание и слова, с присовокуплением сведений о жизни его и писаниях. – М., 1880.

16. Настольная книга священнослужителя.Т. VI. – М.: Изд. Московской Патриархии, 1988.

17. Настольная книга священнослужителя.Т. VII. – М.: Изд. Московской Патриархии, 1994.

18. Правила Святых Апостол и Святых Отец с толкованиями. – М.: Паломник; Сибирская благозвонница, 2000.

19. Соловьев В. Оправдание добра. Нравственная философия // Соловьев В. Соч. в 2-х тт. Т. 1. – Москва: Мысль, 1988.

20. Солярский П., прот. Записки по Нравственному Православному Богословию. Т. 3. – СПб., 1864.

21. Свт. Тихон Задонский. Творения. Тт. I – III. – М.: Изд. Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря, 1994.

22. Блж. Феодорит Киррский. Псалтирь с объяснением значения каждого стиха. – М., 1997.

23. Свт. Феофан Затворник. Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться? – Л.: Санкт-Петербург, 1991.

24. Блж. Феофилакт Болгарский. Толкование на Евангелие от Матфея // Благовестник или толкование блж. Феофилакта Болгарского на святое Евангелие. Кн. 1. – М.: Лепта-Пресс, 2004.

25. Ратцингер-Информ. «Бенедикт XVI расплачивается за Иоанна Павла II» [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.benediktxvi.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=2753, свободный.

26. Ратцингер-Информ. Джакомо Галеацци «Профилактика педофилии: провал метода Войтылы» [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.benediktxvi.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=2748&Itemid=126, свободный.

27. Ратцингер-Информ. Марк Дауд. «Как я переменил свое мнение о Папе» [Электронный ресурс]. – Режим доступа:
http://www.benediktxvi.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=3059&Itemid=50, свободный.

28. Ратцингер-Информ. «Я был глубоко потрясен.
К жертвам, родителям, детям, священникам, епископам и всей Церкви». Пастырское послание Святейшего Отца Бенедикта XVI католикам Ирландии [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.benediktxvi.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=2913&Itemid=68, свободный.

29. Русская Православная Церковь (Официальный сайт Московского Патриархата). Решения Общецерковного суда Русской Православной Церкви от 17 ноября 2010 года [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.patriarchia.ru/db/text/1331729.html , свободный.

30. RELIGARE. «В Ирландии католические епископы омыли ноги жертвам педофилов» [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.religare.ru/2_83666.html, свободный.

31. La Revista 21. [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.21rs.es/news/view/6953 , свободный.



[1] Солярский П., прот. Записки по Нравственному Православному Богословию. – СПб., 1864. Т. 3, с. 300 – 301.

[2] Льюис К.С. Размышления о псалмах // Льюис К.С. Собр. соч. в 8 т. – М.: Фонд о. Александра Меня; СПб.: Библия для всех, 2000. Т. 8, с. 281 – 282.

[3] В данном случае трехсоставность.

[4] Свт. Феофан Затворник. Что есть духовная жизнь и как на нее настроиться? – Л.: Санкт-Петербург, 1991. С. 36.

[5] Там же, с. 32.

[6] Там же, с. 36.

[7] Там же, с. 43.

[8] «Тот, кто <...> включает в свое Я и семью свою, тем с большею беспощадностью противуполагает это расширенное Я всему чужому; кто распространяет (обыкновенно весьма поверхностно) свое Я на целый народ свой, тот с тем большим ожесточением и за себя, и за этот народ становится на точку зрения эгоизма по отношению к инородцам и чужеземцам и т.д. Расширение круга внутренней солидарности, или перенесение эгоизма с лица на семью, на народ и государство, имеет, бесспорно, большое нравственное значение в жизни человечества, поскольку в пределах данного круга себялюбие ограничивается, перевешивается, даже вовсе вытесняется отношениями человеколюбивого, нравственного характера. Однако всем этим не упраздняется в человечестве самый принцип эгоизма, который состоит в безусловном внутреннем противоположении себя и своего – чужому, в утверждении бездны между ними» (Соловьев В. Оправдание добра. Нравственная философия//Соловьев В. Соч. в 2-х тт. – Москва: «Мысль», 1988. Т. 1. С. 166.)

[9] «Ментальность в точном смысле слова и есть стремление к сущностным тайнам бытия, как их понимает народное (под)сознание. Это процесс развития народного духа от внешней ментальности в глубинную духовность. <...> Двуединство духовной сущности менталитета и разумной сущности духовности собирательно можно назвать ментальностью» (Колесов В.В. Язык и ментальность. – СПб.: Петербургское Востоковедение, 2004. С. 13).

[10] См. выше цитату из свт. Игнатия Брянчанинова.

[11] См.: Псалтирь с объяснением значения каждого стиха блаженного Феодорита, епископа Киррского. – М., 1997. С. 154, 171.

[12] Цит. по: Иоанн (Маслов), схиархим. Симфония по творениям святителя Тихона Задонского. – М., 2000. С. 483.

[13] Прп. Макарий Египетский. Беседа 16 // Прп. Макарий Египетский. Духовные беседы, послание и слова, с присовокуплением сведений о жизни его и писаниях. – М., 1880. С. 184.

[14] Прп. Макарий Египетский. Слово 5. О возвышении ума // Там же, с. 537.

[15] Прп. Макарий Египетский. Беседа 15 // Там же, с. 146.

[16] Прп. Макарий Египетский. Беседа 16 // Там же, с. 187.

[17] Прп. Макарий Египетский. Беседа 16 // Там же, с. 216.

[18] Прп. Макарий Египетский. Слово 2. О совершенстве духовном // Там же, с. 477.

[19] Свт. Тихон Задонский. О конце добрых дел // Свт. Тихон Задонский. Творения. Тт. I – III. – М.: Изд. Свято-Успенского Псково-Печерского монастыря, 1994. Т. 2, с. 346 – 349.

[20] Прп. Макарий Египетский. Послание // Прп. Макарий Египетский. Духовные беседы, послание и слова, с присовокуплением сведений о жизни его и писаниях. – М., 1880. С. 450.

[21] Свт. Игнатий Брянчанинов. Аскетические опыты. – М.: Донской монастырь; Правило веры, 1993. Т. 1. С. 128 – 129.

[22] Там же, с. 129.

[23] Свт. Игнатий Брянчанинов. Приношение современному монашеству. – Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1991. С. 87.

[24] Там же, с. 90.


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру