История дискуссии о богослужебном языке Русской Церкви в начале XX века - предсоборный период

В. Шайцан
Предсоборный период

Необычайно интенсивное развитие получило обсуждение проблемы богослужебного языка в начале XX века. Важность этой проблемы и необходимость скорейшего ее разрешения стали настолько актуальными, что жалобы на непонятность церковнославянского языка проникали даже в учебники гомилетики, свободно проходя через любую цензуру. Так в «Гомилетике» свящ. А. Юрьевского читаем: «Все почти без исключения сознаются и жалуются, что церковные творения неудобовразумительны, темны, туманны... Ввиду трудности и неясности богослужебного славянского языка, недостаточно - для приведения народа к сознательному и живому участию в богослужении - одних только уроков и бесед священников со своими духовными детьми о православном богослужении. Нужно дать народу возможность слушать и понимать великие творения церковных песнотворцев и молитвенников, без изучения их подлинного текста. ..»(47,с.163,165). «Богослужение должно быть понятно для народа: пусть же оно, прежде всего, совершается на понятном для народа языке...» - призывал тогда же профессор МДА М.М. Тареев (44,с.80).

Тема богослужебного языка продолжала с самого начала века активно дискутироваться и в печати. В петербургской газете «Слово» в 1905 г. было высказано следующее мнение группы московских священников: «Все богослужение должно быть совершаемо на безусловно всем ясном и понятном языке»(4,с.25). О малопонятное™ церковнославянского языка даже для священников писал тогда же в еженедельнике СПбДА «Церковный вестник » священник К. Стефанович (4,с.25). В качестве приложения к популярной среди духовенства газете «Русское дело» осенью 1905г. распространялась брошюра «О церковном соборе», киевского миссионера свящ. С.М. Потехина. Автор ее высказывался за сохранение церковнославянского языка в качестве богослужебного, но предлагал сделать его доступным пониманию, поскольку он «совершенно скрывает, а весьма часто и искажает до ереси смысл и содержание многих богослужебных чтений и песнопений». Для этого о. Савва предлагал пересмотреть и исправить текст богослужебных книг «до возможности понимания его и не учившимися славянской грамоте» (цит. по:4,с.26).

«Отзывы» епархиальных архиереев

В 1905 году Святейший Синод запросил всех епархиальных архиереев ответить на ряд вопросов, касающихся предполагаемых церковных реформ. Эти «отзывы» были опубликованы в 1906 году. Следует заметить, что среди заданных преосвященным вопросов не было отдельного вопроса о богослужебном языке. И тем не менее в 31 отзыве (почти половина всех отзывов) так или иначе был затронут вопрос о богослужебном языке и тексте богослужебных книг (4,с.24). И среди них не нашлось ни одного отзыва, в котором положение с богослужебным языком признавалось бы нормальным. «Единодушие в этом вопросе, - как заметил В. Котт, - оказалось даже большим, чем в вопросах о восстановлении патриаршества, где один архиерей был против, и о созыве собора, где против высказались три архиерея» (17,с.101). Язык наших богослужебных книг признавался всеми, высказавшимися по этому вопросу архиереями, малодоступным для понимания верующих. Приведем некоторые наиболее характерные высказывания русских епископов.

Архиепископ Рижский свт. Агафангел (Преображенский) писал: «Язык наших богослужебных книг требует самого тщательного исправления. Уже со времени перевода Библии на русский язык стал с неотложностью вопрос о переводе богослужебных книг на язык, доступный пониманию... Необходимо немедля приступить к исправлению богослужебных книг. Язык их ... совершенно скрывает, и весьма часто искажает смысл и содержание многих богослужебных чтений и песнопений» (25,1,с.529).

Ярославский архиеп. Иаков (Пятницкий): «Богослужебные книги наши изложены на церковнославянском языке, от которого общеупотребляемый русский язык далеко ушел в своем развитии. В богослужебных книгах много речений устаревших, непонятных не только мирянину, не получившему образования, но и священнику, получившему специальное богословское образование... Немало встречается и целых выражений, где за греческою расстановкою слов или слишком буквальным механическим переводом едва уловляется смысл. Чтение и пение их по этой причине не имеет назидания. И возвышеннейшее богослужение наше из-за пристрастия к умершему языку превращается в непонятное словоизвержение для поющих, читающих и слушающих... Необходимо обсудить вопрос об исправлении существующего церковнославянского перевода богослужебных книг... или же немедленно приступить к новому переводу их на новославянский язык, всем понятный и вразумительный» (25,приб., с.257).

Святитель Тихон, тогда епископ Алеутский и Североамериканский (будущий патриарх), тоже был сторонником нового перевода: «Для Русской Церкви важно иметь новый славянский перевод богослужебных книг (теперешний устарел и во многих местах неправильный), чем можно будет предупредить требование иных служить на русском обиходном языке» (25,1, с.537).

Епископ Минский Михаил (Темнорусов) в своем «отзыве» писал: «Желательно, чтобы богослужения в храме совершались на понятном для богомольцев языке... Многие стихиры и тропари являются непонятными даже для людей, прошедших высшую богословскую школу.. .Наши богослужебные книги и отчасти Библия переведены на такой язык, на каком ни один славянин не говорил и не писал. Это язык книжников, часто малосведущих как в славянском, так и в греческом языке. А между тем православному русскому народу приходится слушать богослужение на этом языке, испытывая крайние трудности в понимании Священного Писания и богослужебных молитв и песнопений... Посему настоит существенная нужда сделать новый перевод священных и богослужебных книг» (25,1, с. 40-41).

Некоторые преосвященные предлагали использовать для совершения богослужения и русский язык. Архиепископ Иркутский Тихон (Троицкий) писал: «Собор прежде всего должен рассмотреть вопрос о переводе всего богослужения с церковнославянского языка на русский, или об изменении в словосложении своем церковнославянский язык в более понятную и близкую к складу русской речи форму. Такой перевод есть настоятельная необходимость. Церковнославянский язык непонятен более, чем для половины русских людей, а это лишает общественное богослужение его прямого значения - религиозно-нравственного просвещения и воспитания членов Церкви» (25,1, с.245).

В «отзыве» Архангельского епископа Иоанникия (Казанского) сказано: «Наше богослужение имеет религиозно-нравственное и воспитательное значение. Оно будет вполне достигать своей цели, когда будет совершаться на языке, понятном для всех, то есть на родном русском языке... У нас в России есть литургия на языке латышском, зырянском, мордовском, но нет богослужения на своем родном наречии. Сектанты некоторых совращают и потому, что их простое, понятное богослужение совершается по-русски... Богослужение совершается на малопонятном, а для многих и совершенно непонятном славянском языке. Будучи великолепным по своему содержанию, оно остается непонятным, а вследствие этого - и без желательного влияния на простой народ. Поэтому полезно было бы славянский язык в церковном богослужении заменить русским. Такая замена даст для очень многих великое счастье участвовать в богослужении... не одним только стоянием в храме, но участвовать разумно» (25,1,с.335-336).

О подобных же предложениях говорится в официальном обзоре «Отзывов»: «Преосвященный Финляндский (архиепископ Сергий (Страгородский)(+1944), будущий Святейший Патриарх. - Ш.В.) в своем мнении указывает на необходимость предоставления права, где это пожелает приход, совершать богослужение на родном языке.. .Точно также допускает возможность совершения богослужения на современном русском языке и преосвященный Кишиневский. Преосвященный Холмский признает возможным чтение псалмов во время богослужения допустить по русскому переводу Свящ. Писания...»(38,с.8). Вносились и предложения о частичном использовании русского языка - при чтении Апостола, Евангелия или Псалтири. (4,с.ЗО).

Из всего сказанного с необходимостью следует вывод: русский епископат, в согласии с духовенством и паствой, осознавал всю актуальность проблемы непонятности церковнославянского языка богослужебных книг и, руководствуясь пастырскими соображениями, признавал необходимым для Церкви ее скорейшего разрешения на предстоящем Соборе.

Общецерковный, поистине соборный, характер стремлений к улучшениям в области богослужения и, в частности, богослужебного языка, представляется нам вполне очевидным и до последнего времени не подвергался сомнениям. Вот что говорил по этому поводу в своем докладе «О богослужебном языке» современник тех событий, член Поместного Собора 1917-1918 гг. А.В. Новосельский: «Мнения смеет («Отзывы епархиальных архиереев».- Ш.В.) тем более важны и интересны, что они иногда являлись не только выражением личного взгляда местного епископа, а были pia doxideria целых учреждений, призывавшихся кое-где епископами к обсуждению церковных дел в указываемое время. В них, таким образом, сказывалось соборное сознание церковных людей» (39,с.257.Курсив автора. Выделено мною.- Ш.В.). А вот что писал в советские годы Б.И. Сове: «Мнение епископата о необходимости исправления богослужебных книг, высказанное в «Отзывах», разделялось большею частью духовенства, как это видно из резолюций епархиальных и других церковных съездов» (41,с. 54). Наконец, современный нам исследователь этого вопроса, о. Николай Балашов, в своей книге пишет: «Содержащиеся здесь (в «Отзывах...» - Ш.В.) документы... составлялись преосвященными при содействии особых епархиальных комиссий. В ряде случаев учитывались предложения, специально подготовленные епархиальными съездами духовенства и мирян... Ясно было, что первый Поместный Собор после двухвекового перерыва сможет обсудить лишь важнейшие вопросы церковной жизни. Тем не менее, почти половина преосвященных сочла необходимым включить в список этих важнейших и вопрос о непонятности церковнославянского богослужебного текста» (4,с.24,31. Выделено Автором. - Ш.В.)

Между тем, в последнее время находятся некоторые полемисты, которые, описывая историю богослужебной справы в России и касаясь в связи с этим оживления дискуссии о языке богослужебных книг в начале XX века, позволяют себе такие высказывания: «Дурман реформ, охвативший Россию с середины XIX века, действовал не только на студенческую молодежь и либеральную интеллигенцию... Идеи модернизма, жажда реформации, перемен, достаточно широко распространялись в церковном обществе - и среди мирян, и среди клира, и даже среди части епископата.... В церковной периодике была развернута довольно бурная полемика по поводу различных "церковных недостатков", и вопрос о языке богослужения, будто бы непонятном верующим, среди прочего занимал одно из главных мест...» (6,с.44-45. Выделено мною.- Ш.В.).

Обратимся снова к труду о. Н. Балашова и систематизируем мнения преосвященных по вопросу богослужебного языка.

•         Большинство архиереев, затронувших эту проблему в своих «Отзывах», склонялись к предложению о создании нового славянского перевода или о капитальной ревизии существующего (границы между этими позициями трудно провести отчетливо).

•         Другие архиереи предлагали сделать перевод богослужебных книг на так называемый «новославянский» язык, который бы имел максимально близкий к русскому синтаксис и, возможно, лексические заимствования из русского. Точное содержание этого выражения, однако, осталось невыясненным. Предполагаемый язык такого перевода называли иногда и славяно-русским (см.39.с.258).

•         Были предложения и постепенного введения в богослужение русского языка. Исходя при этом из пастырских и миссионерских соображений, указывали на распространение сектантства, не сдерживаемого более полицейскими мерами, что наглядно продемонстрировало притягательность для народа доступного богослужения на родном языке.

•         Наконец, некоторые архиереи в своих отзывах ограничились лишь указанием на необходимость сделать язык богослужения общедоступным, понятным для молящихся, не предрешая, будет то обновленный славянский или русский (4,с.31).


Итак, вопрос о богослужебном языке в начале XX века полнотой Русской Церкви был поставлен в ряд насущных вопросов, подлежащих скорейшему соборному разрешению. Но до собора было еще 12 лет. И все это время продолжалось обсуждение проблемы литургического языка в церковных собраниях и в печати. Причем подчеркнем, что с самого начала XX века, в сравнении с XIX веком, гораздо чаще и смелее высказывалась мысль о необходимости воцерковления русского языка и предлагалось введение его в богослужение. И в дальнейшем повествовании мы займемся рассмотрением истории именно этой составляющей дискуссии о богослужебном языке, поскольку неудовлетворительное состояние славянского текста наличных богослужебных книг признавалось таковым всеми, и уже в предсоборный период церковной властью были предприняты конкретные (довольно плодотворные) меры к улучшению славянского текста. Но прежде скажем несколько слов об этих мерах.

Уже в 1907 г. высшей церковной властью было вновь возобновлено заглохшее в конце XIX века дело исправления богослужебных книг, - была образована специальная Комиссия под председательством архиеп. Финляндского Сергия (Страгородского). Эта Комиссия трудилась вплоть до Собора 1917-1918 гг. К весне 1909г. ею был исправлен текст Постной Триоди, к 1911 - Пентикостариона, в 1915 г. завершено исправление Октоиха, в 1916 -Праздничной Минеи. В январе 1917г. Комиссия завершила исправление сентябрьской Минеи и незамедлительно приступила к правке октябрьской (4,с. 194-244). Как видим, возрождение в начале XX века церковной справы обещало дать наконец-то ощутимые плоды.

Скажем заодно еще и о том, что с самого начала XX столетия продолжали в изобилии появляться уже давно ставшие традиционными вспомогательные переводы богослужебных текстов на русский язык. Традиция таких «пояснительных» русских переводов, предназначенных для домашнего, учебного употребления мирянами, существовала и развивалась. Из переводчиков тех лет назовем лишь некоторых: А.Н. Ушаков, В. Успенский, Н. Нахимов, П.П. Мироносицкий, Н.И.Кедров, М. Григоревский, М.И. Скабалланович и многие другие.

Вернемся теперь к основному предмету нашего дальнейшего исследования, - к предложениям использовать русский язык в качестве богослужебного и к описанию дальнейшей судьбы этих предложений. Прежде всего, необходимо сказать, что этот вопрос, предсоборная дискуссия по нему и обсуждение на Поместном Соборе 1917-1918гг. самым тщательным образом был исследован и описан в замечательной работе уже не раз упомянутого нами о. Николая Балашова «На пути к литургическому возрождению»(4). Мы, разумеется, не будем повторять содержащееся в ней детальное описание хода предсоборной дискуссии и обсуждения проблемы литургического языка на Поместном Соборе. Но в общем лишь пунктирно обозначая развитие дискуссии в этот период, мы будем основываться именно на этом исследовании, отсылая желающих более подробного описания к этой книге и рекомендуя ее всем.

В то время, как некоторые из архиереев в своих Отзывах предлагали вводить в богослужение русский язык, такие же предложения были одобрены на епархиальных съездах в Пскове (1905), Оренбурге (1906), Харбине и еще нескольких епархиях (4,с.32).

На Вятском епархиальном собрании (1906) сельский священник Михаил Елабужский говорил: «Не только простые богомольцы, но даже мы, духовные, несмотря на специальную подготовку к славянскому чтению и постоянную практику, многого не понимаем в богослужении... Мы глубоко убеждены, что необходимо перевести богослужение наше на приличный и доступный молящимся русский язык, в соответствие словам ап. Павла: "В церкви хочу лучше пять слов сказать умом своим, нежели тьму слов на незнакомом языке" (IKop. 14,19)» (цит. по: 4,с.ЗЗ). Пятеро священников и восемь мирян (в основном крестьяне) поддержали докладчика. За сохранение церковнославянского в богослужении выступили двое священников и трое мирян. Трое священников предложили компромиссный вариант «новославянского» языка. Сошлись, однако, на формулировке: «Употребление богослужебных книг на русском языке поставить в зависимость от желания прихожан». Этот принцип нашел свое отражение впоследствии в итоговых документах богослужебного отдела Поместного Собора 1917-1918гг. (см. ниже, с.54, пункт 5.).

На епархиальном съезде Костромского духовенства в том же 1906 г. также обсуждался вопрос «о пользе перевода богослужебных книг на русский язык и разрешения совершать богослужение на русском языке в тех церквах, в коих последует согласие и желание прихожан» (4,с.34). Но здесь собрание признало достаточным исправление славянского текста богослужебных книг и издание их перевода на русский язык для домашнего, а не церковного употребления.

Подобное же предложение было принято на епархиальном съезде в Симбирске (1908). Однако местное духовенство еще пожелало «чтобы некоторые части богослужения позволено было совершать на русском языке в тех приходах, в которых от этого не произойдет соблазна» (4,с.34-35).

Звучали предложения о введении русского языка в богослужение на епархиальном съезде Полоцкой епархии в Витебске и на собрании духовенства Гродненской епархии в Красностоке (4,с.32).

Обсуждался вопрос о русском богослужебном языке и в столице. На четырех пастырских собраниях, проходивших в Санкт-Петербурге в 1906 г. по этому вопросу среди прочих высказались такие авторитетные личности как первоприсутствующий член Св. Синода митрополит Санкт-Петербургский Антоний (Вадковский): «Что касается вопроса о переводе богослужения на русский язык, то я ... принципиально не против перевода, и, может быть, это будет сделано, но на это дело потребуется много лет, а применить к практике его возможно будет разве лишь в отдаленном будущем (одновременно с богослужением на славянском языке)» и будущий протопресвитер военного и морского духовенства прот. Георгий Шавельский: «Теперь ощущается необыкновенно сильная потребность в том, чтобы каждое слово богослужения было понятно. Этого желают, этого ждут верующие... Что нужно сделать для этого: ввести ли в богослужение русский язык или ограничиться раздачею молящимся книжечек с переводом и пояснениями богослужений, или сделать еще что-либо, я не берусь указывать» (4,с.36,37).

Созванное в 1906 г. для подготовки к собору Предсоборное Присутствие отклонило от себя обсуждение вопросов богослужения виду их сложности и отложило дело «до завершения переустройства нашего церковного управления» (41,с.53). Однако и здесь интересующая нас тема была затронута. Один из участников заседаний Предсоборного Присутствия заявил: «Если богослужебный, во многом непонятный для народа славянский язык не будет настолько упрощен, чтобы его все понимали...- общее недовольство сектантов Православною Церковью будет всегда существовать, отпадения от нее недовольных будут продолжаться» (4,с.38-39).

«Инициаторами возбуждения на съездах и собраниях вопроса о богослужебном языке чаще всего становились священники и миряне, занятые миссионерским служением - пишет о. Н. Балашов. - Они острее других сознавали, какой урон наносит непонятность богослужения успеху православной миссии. Новые политические условия принесли инославным христианам значительно большую свободу в их проповеднической деятельности. А православные миссионеры лишились возможности опираться на привычную для многих из них поддержку государственной власти в борьбе с сектантством и расколом. Они считали, что Церковь должна в этой новой для нее ситуации "конкурентной борьбы" подумать об эффективности своих усилий и прислушаться к пожеланиям народа» (4,с.37-38).

Так, по вопросу необходимости обновления богослужебного языка высказывались миссионеры на съезде духовенства в местечке Богуславе, Каневского уезда (1905), на миссионерском съезде в Одессе (1905), на епархиальном миссионерском съезде в Тамбове (1906), на пастырском собрании в Самаре (1908) (4,с.38). Даже самый консервативный по своему направлению в предреволюционное время IV Всероссийский миссионерский съезд в Киеве (1908), проходивший под председательством архиеп. Волынского Антония (Храповицкого), предлагал «приблизить к пониманию народа церковно-богослужебный язык, употребляемый в Православной Церкви» (4,с.38).

Московское Общество любителей духовного просвещения, традиционно неравнодушное к проблеме языка богослужения в XIX веке (см.с.28), обратилось к этой теме и в описываемый период. В 1910 г. в собрании Общества обсуждался реферат преподавателя МДС Н.И. Кедрова, предлагавшего совершение богослужения на русском языке (см. 36). Кстати, член того же Общества свящ. Н. Лебедев сообщил, что уже давно пользуется в храме русскими переводами некоторых богослужебных текстов, а также заменяет русскими отдельные непонятные слова в славянском тексте молитв -по примеру известного московского подвижника протоиерея Валентина Амфитеатрова,- и что «фонетическое чувство у народа нисколько не оскорбляется» при этом (36,с.379). Также поступают и еще двое соседей-священников, - сообщил о. Николай Лебедев. Прот. Н.Балашов в связи с этим пишет: «Встречаются и другие сообщения о практических опытах частичного употребления русского языка в церковном богослужении (чаще всего при чтении Св. Писания), предпринимавшихся в предсоборный период и даже еще в XIX веке. Их инициаторы - как правило, сельские священники - сообщали о положительном восприятии таких нововведений со стороны своих прихожан» (4.С.41). Напомним, что примерно в это же время «выдающиеся и праведные пастыри протоиереи Иоанн Кронштадтский (считал необходимым читать псалмы на общей исповеди сначала по-славянски, потом по-русски), Валентин Амфитеатров и Алексей Мечев начали использовать русский язык в богослужении или при чтении Писания» (15,с.49). «По-видимому, - продолжает о. Н. Балашов,- практика частичной русификации богослужебных текстов и литургических возгласов была довольно распространенной в последние годы перед революцией. Нам удалось обнаружить только один пример отрицательной реакции на нее.. .»(4,с.41).

Ярким свидетельством распространенности этой практики является пример сельского священника Самарской епархии Николая Пономарева, описанный им в местных «Епархиальных ведомостях» (31). Отец Николай, «желая достигнуть того, чтобы прихожане "едиными устами и единым сердцем" славили Бога» ввел на своем приходе чтение по-русски 33-го псалма, шестопсалмия, кафизм, канона на всенощном бдении, первого часа и Апостола на литургии. По словам этого священника, русское чтение было горячо одобрено как крестьянами, составляющими его приход, так и «заезжими интеллигентами» и соседними священниками. В 1911 году о. Николай Пономарев доложил об этой новой практике своему епископу и владыка Константин (Булычев), учитывая добрые отклики членов прихода, благословил продолжать употребление русского языка в богослужении (31).

Наконец, можно упомянуть, что уже на поместном Соборе 1917-1918 гг. еще один сельский священник, Александр Секундов (из Черниговской епархии) сообщал о своей практике чтения за богослужением Апостола и Евангелия на русском языке и отмечал: «Это производит сильное впечатление на народ. К нам приходят богомольцы и из других приходов и бывают очень удовлетворены тем, что понимают богослужение»(4,с.43).

В последние предреволюционные годы дискуссия о богослужебном языке в церковных собраниях и на епархиальных съездах оживилась в связи с предстоящим созывом долгожданного Собора.

В 1916 году Елисаветовское пастырское собрание Донской епархии внесло следующее предложение: «Необходимо ввести в употребление в церковном богослужении русский язык, вместо славянского, но предварительно нужно пересмотреть и исправить во всех богослужебных книгах и песнопениях совершенно непонятные славянские выражения и дать такую расстановку слов, чтобы получился надлежащий смысл, и предоставить право пастырям вводить совершение церковных служб на русском языке, где это будет найдено применимым» (цит. по: 4,с.39).

В следующем, 1917 году съезд духовенства и мирян той же Донской епархии принял следующую резолюцию: «Стремясь придать богослужению... целесообразный - учительный характер, Съезд признает неотложным реформирование языка богослужения в том смысле, чтобы он был в возможной степени упрощен, приближен к родному русскому языку» (цит. по:4,.с!20).

Курский епархиальный съезд пожелал: «Упростить церковно-богослужебный славянский язык. Читать паремии, псалмы, Апостол и Евангелие, где пожелают прихожане, на русском языке» (Цит. по: 4,с. 120-121).

Члены Новгородского съезда пришли к следующему выводу: «В целях большего влияния церковного богослужения на душу верующих, в целях противодействия сектантским богослужебным собраниям, необходимо, чтобы в Православной Русской Церкви, согласно указанию ап. Павла (1 Кор. 14, 19), все совершалось на понятном языке. Таким языком, безусловно, должен быть признан не так называемый славянский, вернее древнеболгарский, а наш родной русский язык...» (цит. по: 4,с.121).

«На епархиальном съезде во Владивостоке вопрос о языке богослужения обсуждался целых полдня. После оживленного обмена мнений и целого ряда обстоятельных речей принята резолюция с пожеланием "чтобы богослужебным языком остался по-прежнему церковнославянский, но с необходимыми для понимания изменениями и исправлениями"» (4,с.121).

На Вологодском епархиальном съезде духовенства и мирян было высказано пожелание «чтобы богослужение совершалось на национальном русском языке». Однако съезд проголосовал за реформу богослужебного языка (44 голоса против 10), но против замены славянского языка русским, предпочтя обновление славянского текста (4,с.122).

За сохранение славянского языка в богослужении высказался и Калужский епархиальный съезд (4,с.123).

Оживленно обсуждалась тема использования родного языка в богослужении на Украине, хотя, «конечно, не без влияния общей политической атмосферы, в которой доминировали национальные мотивы» (4,с.123).

В Бесарабии, где уже и раньше совершалось богослужение на молдавском языке, в 1916 г. на епархиальном съезде по делам внутренней миссии было принято предложение еп. Анастасия (Грибановского) совершать богослужение преимущественно на молдавском языке. А в 1917 г. Кишиневский епархиальный съезд, проходивший под председательством того же еп. Анастасия, постановил: «Богослужение, церковное чтение и пение в кафедральном соборе, в церкви архиерейского дома митрополии, во всех церквах главного областного города, во всех приходах со смешанным составом населения, - при наличности молдаван, - совершается обязательно на языках церковнославянском и церковномолдавском. Во всех приходах Бессарабии, населенных исключительно молдавским населением, богослужение, церковное чтение и пение совершается на молдавском языке» (4,с.124).

Наконец, Всероссийский съезд духовенства и мирян (1917) предложил предстоящему Собору включить в свою программу «вопросы богослужебного свойства (о русском языке, о книгах и т. п.)» (4,с.125)

В церковной печати тех лет вопрос о допущении русского языка в богослужение обсуждался отнюдь не меньше, чем в различного рода собраниях и церковных съездах. Многочисленные публикации на эту тему в период с 1905 г. по 1917 г. наглядно показывают, «насколько широк был круг участников этой действительно соборной дискуссии начала XX века, включавшей не только священников и мирян столицы и других крупных городов, но и жителей российской "глубинки", включая окраины империи». А это, в свою очередь, «свидетельствует о том, насколько насущным и важным уже в начале XX века представлялся доселе не разрешенный вопрос литургического языка и понимания литургических текстов» (4,с.49).

Напомним, что подробный анализ аргументов, как сторонников, так и противников введения русского языка в церковную службу не входит в задачи нашей работы. Церковная периодика 1905-1917 годов дает наиболее полное представление об этих аргументах. Отлично описаны и систематизированы они так же в работе о. Николая Балашова. «На страницах предсоборной церковной периодики, просмотренной при подготовке этой книги, - пишет ее автор, - было выявлено около 150 публикаций, так или иначе затрагивающих тему литургического языка. Примерно две трети из них - в пользу русского перевода богослужения» (4,с.46. Выделено мною. - Ш.В.).

Назовем лишь несколько публикаций на эту тему. Интересна и остра развернувшаяся в 1906 году на страницах столичного «Церковного вестника» полемика между священником из Ростова-на-Дону Александром Лиховицким, выступавшим за русский перевод богослужения, и профессором СПбДА по кафедре церковной археологии Н.В. Покровским, отстаивавшим достоинства церковнославянского языка. Отметим и обмен мнений убежденного сторонника богослужения на русском языке священника самарской епархии Сергия Самуилова (37), возражавшего ему со страниц «Церковных ведомостей» заслуженного профессора гомилетики КДА В.Ф. Певницкого (27) и священника Димитрия Силина, поместившего, в свою очередь, критический разбор статьи В.Ф. Певницкого в «Богословском вестнике» (40) и тоже выступавшего за литургическое употребление русского. Можно назвать еще публикации свящ. Д. Ахматова «К вопросу о замене богослужебного церковнославянского языка русским» (3). Г.А. Соколова «В защиту церковнославянского языка» (42) и многие, многие другие.

Из наиболее известных и авторитетных участников этой предсоборной дискуссии в печати, выступавших за русификацию богослужения, назовем будущего московского священномученика протоиерея Александра Хотовицкого (4,с.51), известного столичного публициста из «Нового времени», литературного критика Н.А. Энгельгардта (4,с.54), епископа Уфимского Андрея (Ухтомского) (4,с.56-57),известного киевского священника и духовного писателя о. Стефана Остроумова (4,с.57), опытного петербургского миссионера, а впоследствии профессора и духовника МДА Дмитрия Боголюбова (4,с.58), профессора КДА В.И. Экземплярского (4,с.94), протоиерея Александра Устьинского (4,с.115) - друга и многолетнего корреспондента В.В. Розанова.

Среди же противников богослужебного использования русского языка в печати выступили в предсоборный период «столп церковного и политического консерватизма» К.П. Победоносцев (4,с.68), упомянутые уже профессор КДА В.Ф. Певницкий (4,с.71) и профессор СПбДА Н.В. Покровский (4,с.76), известный духовный писатель архиепископ Никон (Рождественский) (4,с.75), епископ Прилуцкий - впоследствии священномученик - Сильвестр (Ольшевский) (4,с.76), также будущий священномученик, - епископ Пермский Андроник (Никольский) (4,с.78), епископ Оренбургский Мефодий (Герасимов) (4,с.79).

Необходимо признать, что в ходе двенадцатилетнего обсуждения вопроса о богослужебном языке в печати и в церковных собраниях основные доводы, как сторонников, так и противников русского языка были достаточно четко сформулированы и всесторонне осмысленны общецерковным сознанием, благодаря чему почва для обсуждения вопроса на Поместном Соборе была подготовлена основательно. Подведем итоги предсоборной дискуссии о богослужебном использовании русского языка.

•        Чаще всего подобные предложения русификации богослужения исходили от сельских и вообще провинциальных священников и от епархиальных миссионеров. Возможно, причина этого в том, что «приходские священники ближе архиереев стояли к своей пастве, потому еще острее переживали непонятность для народа совершаемого ими богослужения» (4,с.32). Что касается миссионеров, то они, как уже было сказано, в русскоязычном православном богослужении видели очевидное средство противодействия распространению сектантства и усиления эффективности внутренней миссии. На некоторых съездах или собраниях духовенства и мирян такие предложения поддерживались большинством. Более того, некоторые епископы были с этим вполне согласны и сами, исходя из пастырских соображений, предлагали разрешить совершение богослужения на русском языке - полностью или частично.

•         Возражения против литургического употребления русского языка основывались, главным образом, на эстетических соображениях, ибо с этих позиций церковнославянский язык казался его защитникам более достойным богослужебного употребления и способным отвлечь сознание молящихся от повседневной жизни, по сравнению с русским. Кроме этого «консерваторы» указывали на возможные практические трудности создания русского литургического перевода и опасались нового раскола.

•          Сторонники допущения в богослужении русского языка, подходя к

проблеме с пастырских позиций, придавали приоритетное значение дидактическому воздействию богослужения. Учитывая соображения «консерваторов», они предлагали четкие и продуманные программы действий: «Эти программы касались как методики перевода..., так и практического проведения реформы...» (4.,с. 118). Продолжительная предсоборная дискуссия не только еще раз показала очевидную для самых разных слоев церковного общества актуальность проблемы понимания богослужебных текстов, но и имела своими плодами, как видим, конкретные предложения и варианты решения этой проблемы, что впоследствии помогло вынести зрелое соборное суждение по этому вопросу, учитывающее практически все точки зрения. Но не будем забегать вперед и коснемся обсуждения интересующего нас вопроса в Пред соборном совете.

Предсоборный совет

Уже на первом заседании его IV отдела (по делам веры и богослужения, о единоверии и старообрядчестве) к числу важнейших тем предстоящего обсуждения на Соборе был отнесен вопрос о совершении богослужения на малороссийском и русском языках. Подготовить соответствующий доклад было поручено профессору КДА П.П. Кудрявцеву. На заседании указанного Отдела 10 июля 1917 года проф. Кудрявцев прочитал свой доклад о допущении русского и др. народных языков в богослужение (39,с.258). Высказываясь за принципиальную допустимость русского или украинского языков в богослужении, докладчик в то же время не склонен был недооценивать серьезные трудности, с которыми неизбежно столкнется практическое осуществление такой реформы. Но все-таки ключевым мотивом доклада Кудрявцева был призыв к литургическому творчеству, - приумножению, а не только сохранению литургического наследия - и уверенность в том, что обновление литургического языка вполне возможно «без нарушения основного стиля и ... оскорбления самых чутких религиозных душ» (39,с.260).

Председатель VI отдела архиеп. Волынский и Житомирский Евлогий (Георгиевский) отметил всесторонность доклада Кудрявцева, «принципиально оспаривать который нельзя», и предложил обменяться мнениями по предмету доклада.

Первым выступил со своим докладом будущий священномученик Андроник (Никольский), епископ Пермский. Он высказался принципиально против перехода на русский язык в богослужении, но «оказался тому и единственным оппонентом» (17,с.108). Владыка Андроник в обычном для консерваторов духе «указывал в основном на препятствия эстетического характера - однако, в отличие от Кудрявцева, считал эти препятствия непреодолимыми. Кроме того, он полагал, что перевод богослужения на русский язык.. ."может привести даже к новому и сильнейшему старого расколу"» (4,с.129).

Кроме еп. Андроника в прениях по докладу Кудрявцева в Предсоборном Совете высказалось еще 11 ораторов: председатель VI отдела архиеп. Волынский Евлогий, пять членов Св. Синода (из девяти) - председатель Предсоборного Совета архиеп. Сергий (Страгородский), архиеп. Платон (Рождественский), епископ Андрей (Ухтомский), прот. Ф.Д. Филоненко и профессор СПбДА прот. А.П. Рождественский, далее избранный от единоверцев прот. Симон Шлеев (впоследствии епископ Уфимский, священномученик), выдающийся востоковед и литургист проф. Тураев, проф. МДА И.М. Громогласов, миссионер Д.И. Боголюбов, а также делопроизводитель отдела Н.М. Гринякин (см.4,с.130-132;6,с.337-343;17,с.108-109;.39,с.260-262). И «никто из выступавших не разделял мнения преосвященного Андроника, все они более или менее определенно высказались в пользу допущения переводов богослужения на национальные языки» (4,с.130, ср. 39, с. 260). В завершение заседания отделом были «единогласно, за исключением епископа Андроника», который «подал голос за перевод церковных книг лишь для домашнего употребления» (39,с.262) приняты тезисы доклада Кудрявцева о церковно-богослужебном языке, в дальнейшем ставшие основой соборного решения.



© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру