Как разрешать конфликты в школе?

Министерство образования регулярно предлагает школам новые учебные курсы и программы. Эти предложения носят рекомендательный характер, то есть директора школ теоретически сами могут решать, какие программы принимать в работу, а от каких отказываться. Для того чтобы принять такое решение, бывает достаточно компетентного анализа. Идею создания служб школьной медиации порталу «Слово» прокомментировал Андрей Владимирович Лукутин, руководитель лаборатории предметов гуманитарного цикла МЦ Южного округа, президент общественной организации «Столичный учитель», победитель конкурса «Учитель года-2004».

- На ваш взгляд учителя, нужна ли школе служба школьной медиации?

- Когда я вижу название некого института, о котором раньше ничего не слышал – например, Федеральный институт медиации – в моем воспаленном педагогическом мозгу возникает «МММ». Я понимаю, что человек, который давал интервью – руководитель этого учреждения, и, конечно, «кулик свое болото хвалит». Но из текста я так и не узнал, какова главная функция введения в школу медиаторов. Как я понял, школьная медиация – разрешение конфликтов не путем споров, а путем прихода к одному решению. Я считаю, что это прецедент, это лишняя структура в школе, которая в основном должна заниматься обучением и воспитанием детей. Это главная обязанность школы – во-первых.

Во-вторых, для того чтобы медиаторы появились, некие люди должны обучать медиаторов за какие-то деньги – за государственные, что очень жалко, или за частные. Мне кажется, вопрос даже не в обучении этих людей – вопрос в деньгах. Мне кажется, что государство должно тратить деньги на такие вещи как учебники, программы, оборудование и прочее.

В-третьих. У нас в Южном округе была система так называемых омбудсменов (от древнескандинавского umboð «полномочие», «поручение» - ред.). Это защитники прав обучающихся. У нас в гимназии №1552 во главе с Оксаной Григорьевной Авиловой обучали омбудсменов, проводили посвящения – они были в каждой школе. Это человек и его команда, которые на общих основаниях разрешали всевозможные споры: ученик-учитель, учитель-родитель, ученики между собой. И эта система довольно хорошо работала. Потом началась перестройка и вся эта система канула в Лету, что довольно-таки обидно. Многие из омбудсменов были хорошо обученными людьми, умеющие разговаривать с подростками, с родителями. И количество жалоб, которые выходили из стен школ Департаменту образования, Министерству, Президенту было намного меньше. Поэтому Министерство образования должно сейчас озаботиться не придумыванием каких-то медиаторов, а заработной платой учителей, выстраиванием учебного процесса – появлением хороших программ, хороших учебников. Позаботиться о том, чтобы студентам выплачивали стипендию, чтобы появились хорошие психологические службы, которые помогают учителям в работе, и т.д. Внутри коллектива под руководством хорошего директора – с одной стороны менеджера, с другой стороны педагога педагогов – разберутся, каким образом они будут решать конфликты, которые возникают в любом обществе, в том числе и таком маленьком обществе как школа или любая образовательная организация.

- Как обычно разрешаются конфликтные ситуации в школе?

- По-разному, в зависимости от ситуации. В моей практике бывали конфликты. В основном это конфликты не ученик-учитель, потому что хороший авторитетный педагог редко допускает конфликт. Я не говорю о каких-то дискуссионных моментах, когда ученик с тобой не соглашается – я поощряю, когда дети отстаивают свою точку зрения. А вот именно конфликт – взаимные оскорбления и тому подобное. Это в основном происходит с родителями. На моем педагогическом веку было два-три раза, когда ко мне приходили разъяренные родители. Я поступал по-разному.

В одном случае достаточно было выслушать родителей и объяснить, рассказать, что на самом деле произошло. Вы же понимаете, приходит ребенок домой и начинает рассказывать. Я знал, что это может произойти, и даже специально «нарывался» на этот конфликт, чтобы мама раз в девять лет пришла ко мне. Ученица получала в году «тройку», хотя считала, что может претендовать на «четверку». И впервые за девять мама пришла ко мне, чтобы выяснить, в чем дело. Она в течение десяти минут произносила монолог на повышенных тонах: как, что такое, травма ребенку. Я ее выслушал и после этого документально доказал ей, что оценка ее ребенка – «тройка». Я показал, какое количество уроков она посетила, на какие оценки она написала контрольные работы, как она отвечала на уроках и какие-то дополнительные факторы. Мама была очень удивлена, потому что часть из того, что я ей показывал, ребенок ей просто не сообщал. Мы разошлись не просто миром, а это был еще и очень хороший урок для ребенка и для мамы.

Иногда бывало, родители приходили с претензией, что ребенок из моего класса толкнул его ребенка. Это были двенадцатилетние мальчики, мы их вызвали, разговаривали с ними. Папа пришел разъяренный, но получил полное удовлетворение от ответа «я больше не буду», «вот так получилось» и все остальное, и ушел совершенно спокойный. Это произошло на перемене – мальчишки прыгают, бегают, но это все отрабатывается многими учителями, чтобы такого не повторялось.

Больше конфликтов в моей практике просто-напросто не было, потому что я стараюсь сделать так, чтобы им некогда было заниматься этими конфликтами, потому что они учатся. И чем больше ребенок загружен в этом отношении, тем меньше у него желания покачать права. Я все-таки историк, я и этому учу в том числе: конфликты будут настигать детей везде и всюду, и научить выходить из этих конфликтов – это тоже работа учителя.

Поэтому мне, например, непонятно, зачем нужны люди, которые будут учить решать конфликты. Зачем нужны уроки медиации, когда у нас на математику и русский язык не хватает времени. Вполне достаточно средств, методов, форм, чтобы разрешить эти вопросы в современной школе без этого новомодного и очень дорогого в финансовом отношении нововведения.

Беседовала Анна Корзинкина


 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру