Канон празднику или святому как их словесные иконы

Канон, сложившийся в Византии к VII в., представляет собой одну из важнейших и наиболее употребительных форм православной молитвы. Существуют каноны Христу, Богородице, праздникам и святым. Они читаются как в храме, будучи частью богослужения утрени, повечерия, полунощницы, так и дома при подготовке ко Святому Причащению, например; они включаются также в келейное правило монахов и духовно опытных мирян. В храмовой службе канон по форме своего исполнения приближается к диалогу между хором и чтецом или между двумя хорами. Полный канон состоит из девяти песней, однако в обычном богослужении читается лишь восемь, поскольку вторая песнь, отличающаяся чувством особого покаяния и сердечного сокрушения, читается только в период Великого Поста. Песнь состоит из ирмоса и нескольких тропарей. Каждый ирмос имеет свою тему и восходит к песнопениям, имеющимся в Священном Писании. Первый ирмос соотнесен с песнью пророка Моисея после перехода израильского народа через Красное Море  (Исх.15:1-18); третий — с благодарением Анны, матери пророка Самуила  (1Цар.2:1-2), четвертый — с молитвой пророка Аввакума  (Авв.3:1-19), пятый — с молитвой пророка Исайи и т.д. Девятый ирмос всегда величает Богородицу, свою тему этот ирмос берет в Новом Завете: прославление Богородицы Елизаветой и молитва Захарии  (Лк.1:46-55, 68-80).

Сравним ирмосы одной и той же песни разных канонов, выбрав для этой цели ирмосы шестой песни. Образцом для нее послужила молитва Ионы пророка, воспетая им Богу в опасности, — во чреве морского чудовища. Приведем несколько ирмосов (Ион.,2:3-10).

Житейское море, воздвизаемое зря напастей бурею, к тихому пристанищу Твоему притек, вопию Ти: возведи от тли живот мой, Многомилостиве (Канон покаянный ко Господу нашему Иисусу Христу).

Молитву пролию ко Господу, и Тому возвещу печали моя, яко зол  душа моя  исполнися, и живот мой аду приближися, и молюся яко Иона: от тли, Боже, возведи мя (Канон молебный ко Пресвятой Богородице).

Из оутробы Иону младенца изблева морский зверь, якова приять: в Деву же всельшееся Слово и плоть приемшее пройде сохраншее нетленну, Егоже бо не пострада истления, рождшую сохрани неврежденну (Канон Рождеству Христову).

Ять бысть, но не оудержан в перстех китовых Иона: Твой бо образ нося, страдавшаго и погребению давшагося, яко от чертога, от зверя изыде, приглашаше же кустодии: хранящии суетная и ложная, милость сию оставили есте (Канон утрени Великой Субботы).

Снизшель еси в преисподняя земли и сокрушил еси вереи вечныя, содержащыя связанныя, Христе, и тридневен яко от кита Иона, воскресл еси от гроба (Пасхальный канон, творение прп. Иоанна Дамаскина).

Один и тот же эпизод Священного Писания выступает в этих ирмосах как тема и как прообраз, но по приведенным ирмосам ясно прослеживается, как, в зависимости от темы канона, ветхозаветное событие по-разному связывается с новозаветным. Тем самым увеличивается глубина и расширяется объем ветхозаветного события как иконообраза события новозаветного.

В покаянном каноне состояние и положение кающегося человека ситуативно уподобляется положению Ионы, но если пророку угрожали природная стихия — море и буря, перед лицом которых он чувствовал свое бессилие, то кающийся человек, ставящий себя в положение Ионы, реально и синергийно переживая свое положение, как имеющее быть в данный момент, ощущает то же море и ту же бурю, но уже в новозаветном смысле: это море житейской суеты, это буря напастей, страстей, грехов. В этом ирмосе имя Ионы даже не упоминается, настолько очевидно, что источник его — молитва пророка.

В ирмосе богородичного канона имя Ионы названо. Здесь повторяется тема покаяния: читающий канон призывается пережить свое рабство греху, как пребывание Ионы во чреве морского зверя, символизирующего ад.

В ирмосе рождественского канона эпизод с Ионой выступает иконообразом Рождества Христова. Как Иона, побывав во чреве китовом, был извержен невредимым, так и Христос (Слово) принял плоть — символ тленности и смерти, но остался нетленным и неподвластным аду и смерти.

По своей теме и внутреннему строю совпадают ирмосы канонов Великой Субботы и Пасхи. В ирмосе первого канона прямо утверждается, что морской зверь не смог и не мог бы удержать в своем чреве Иону, поскольку пророк являлся иконообразом Христа — "Твой бо образ нося". В ирмосе же прп. Иоанна Дамаскина пребывание Ионы во чреве прообразует сошествие Христа во ад, разрушение врат ада и освобождение грешников (связанныя). В этой своей части ирмос находится в легко просматривающейся связи с иконой "Сошествие во ад", которая служит в Православии праздничной иконой Пасхи — Воскресения Христова. На иконе изображается Господь Иисус Христос, стоящий на сломанных и сложенных крестом вратах ада; Он выводит из преисподней Адама и Еву с их потомками, внизу же изображается зверь, чудовище (символ ада и смерти); на одних иконах ангелы связывают его (победа Христа над смертью), на других Спаситель выводит праведников из открытой пасти зверя. Так пребывание Ионы во чреве китовом становится иконообразом важнейших новозаветных событий, и если не обуславливает, то в главных чертах заметно влияет на иконографию "Сошествия во ад". Во второй части ирмоса прп. Иоанн Дамаскин говорит о взаимосвязи двух событий: как Иона был во чреве "три дня и три ночи", так и Христос перед Воскресением пробыл "в сердце земли" три дня. На это указывает в Евангелии сам Христос: "Род лукав и прелюбодей знамения ищет, и знамение не дается ему, токмо знамение Ионы пророка: якоже бо бе  Иона во чреве китове три дни и три нощы, тако будет и Сын Человеческий в сердцы земли три дни и три нощы"  (Мф.12:39-40).

Ирмосы шестой песни соотносимы с молитвой Ионы и по языку; переводчики канонов с греческого безусловно имели перед глазами церковнославянский текст Библии: "возведи от тли живот мой" (ирмос) — "да взыдет из истления живот мой" (Иона 2:7); "сокрушил еси вереи вечныя" (ирмос) — "еяже вереи ея заклепи вечнии" (Иона 2:7) и др. В отдельных ирмосах встречаются даже цитаты: "хранящии суетная и ложная, милость сию оставили есте" (ирмос) — "хранящии суетная и ложная, милость свою оставиша" (Иона 2:9).

Все сказанное об ирмосах шестой песни разных канонов можно безусловно распространить на ирмос любой песни. Главная функция ирмоса — иконизировать, воиконовить изображаемое и воспеваемое ветхозаветное событие и увязать его с новозаветным. При этом можно наблюдать четыре типа иконичной связи.

1. Ветхозаветное событие изображается как прообраз новозаветного: На кресте Твое Божественное истощание провидя Аввакум оужасся вопияше: Ты сильных пресекл еси державу, Блаже, приобщаяся сущым во аде, яко всесилен (Ирмос 4-й песни канона Великой Субботы).

2. Ветхозаветное событие выступает как иконообраз настоящего состояния человека: Волною морскою скрывшаго древле гонителя мучителя, под землею скрыша спасенных отроцы, но мы яко отроковицы Господеви поим, славно бо прославися (Ирмос 1-й песни того же канона).

3. Иконообразом настоящего состояния человека выступает новозаветное событие: Не рыдай Мене, Мати, зрящи во гробе, Егоже во чреве без семене зачала еси Сына: восстану бо и прославлюся и вознесу со славою непрестанно, яко Бог, верою и любовию Тя величающыя (Ирмос 9-й песни того же канона).

4. Ветхозаветное событие служит иконообразом новозаветного, а то в свою очередь иконообразом настоящего состояния человека: Неизреченное чудо, в пещи избавивый преподобныя отроки из пламене, во гробе мертв, бездыханен полагается, во спасение нас, поющих: Избавителю Боже, благословен еси  (Ирмос 7-й песни того же канона).

Соотнесение в ирмосах событий двух Заветов, двух частей Священного Писания имеет для Церкви глубокий иконичный смысл. Событие, изображенное в Ветхом Завете, до явления Христа могло иметь либо буквальное, либо историческое, либо аллегорическое значение (пятый род образов, по прп. Иоанну Дамаскину) и истолкование. В свете Нового Завета ветхозаветные события приобретают важнейшее про-образ-овательное значение: они не описания и аллегории, но иконы того, что свершилось теперь, с пришествием Христовым. Ветхозаветное событие есть иконообраз новозаветного. Ирмос стремится выразить суть данного ветхозаветного события и его внутреннее сбывшееся иконичное значение в его отношении к новозаветному. Само слово "ирмос", означающее "сплетение", "сцепление", указывает на его главную иконичную функцию — соединить ветхозаветное и новозаветное откровение и сделать это не только в событийном ракурсе, но в плане реального богочеловеческого двуединства, чтобы вывести оба события в эонотопос.

Совокупность ирмосов по отношению к тропарям канона представляет собой относительно автономную систему. Об этом свидетельствует то, что с одной и той же системой ирмосов — от первого до девятого — могут исполняться разные каноны. Сочетание девяти ирмосов в событийном плане представляет собой иконообраз духовной истории человечества, в содержательном же плане — иконичное изложение христианского вероучения. Как отмечается в "Настольной книге священнослужителя", ирмосы канона "обнимают всю систему христианского вероучения", они говорят о сотворении мира, Боговоплощении, о Церкви, о стремлении души к свету Христову, об избавлении от греха.

Тропари, следующие за ирмосами, выполняют или должны выполнять в идеале двойную функцию: с одной стороны, они развивают (не указывая на него прямо) ветхозаветный аспект события, с другой — восхваляют и прославляют свершившееся новозаветное событие. Иконичность песни задана ирмосом, в тропарях же она лишь варьируется, развивается, утверждается. Приведем в подтверждение целиком шестую песнь канона Пресвятой Богородице четвертого гласа, читающегося в воскресение на повечерии.

Ирмос: Возопи, прообразуя погребение тридневное, пророк Иона, в ките моляся: от тли избави мя, Иисусе Царю сил.

Припев: Пресвятая Богородице, спаси нас.

Очисти наша грехи человеколюбче, молимся, молитвами без семени рождишия Тя: нас бо ради Слова, твою честную кровь пролиял еси.

Припев: Пресвятая Богородице, спаси нас.

Соборище на ны лукавное собрася неправедно  борющих нас, Богоневесто: но сих низложи, яко Симона волхва древле.

Слава Отцу и Сыну и Святому Духу: О Услыши нашу мольбу Владычице, молимся, и бури волны оутиши различных болезней, ими же врази на ны собрашася.

И ныне, и присно, и во веки веков, аминь: Печаль мою на радость преложи, яко щедр, и плачь в веселие премени, и оумилосердися Богородицы ради, иже воду в вино в Кане Галилейстей претворивый Христе.

Как видно из этой песни, четыре тропаря, следующие за ирмосом, не просто развивают тему покаяния Ионы, но актуализируют ее, переводят в новозаветный план, а через него в план настоящего времени — в эонотопос богослужебного исполнения канона.

В первом тропаре находим упоминание о непорочном зачатии (без семени рождшия), о приношении Христа себя в жертву за человеческие грехи (честную кровь пролиял еси). В этом же торпаре имеется скрытая антиномия: кровь ради нас пролило Слово. Во втором тропаре напоминается эпизод из жития апостола Петра: его духовная победа в Риме над волхвом Симоном. В четвертом — просимое и чаемое превращение печали в радость сравнивается с претворением Господом Христом воды в вино на браке в Кане Галилейской. Во всех этих случаях акцент падает не собственно на события, не сами эти события воспеваются или восхваляются, они — лишь иконообразы настоящего. Не о чуде в Кане идет речь (оно выше разумения), но о том, что Христу так же легко "пременить" печаль на радость, как некогда было просто превратить воду в вино.

Поскольку это канон богородичный, припев в нем обращен к Богоматери, но легко заметить, что Богородица упоминается во всех четырех тропарях: она предстательница, заступница и просительница за человека перед Сыном. Молящийся взывает о помиловании "Богородицы ради". Припев играет важнейшую роль при исполнении канона. Он переводит чтение канона из плана иконично-созерцательного (отчасти даже описательного) в план молитвенный. При чтении канона как молитвы максимально возрастает его синергийность, реальное богочеловеческое двуединство его содержания. На первое место вы-двигается "я": это я, читающий канон, поглощен грехами, как Иоана чревом китовым; это меня Господь, как некогда Иону из чрева чудовища, освобождает Своим Воскресением от тления и смерти. Богочеловеческий реализм канона как моления, как прошения, подчеркивается после каждого тропаря припевом-обращением к Господу, Богоматери или святому.

К канону легко применимы все характеристики иконообраза. Он онтологичен и антиномичен, как мы показали выше. Канон литургичен и в нем ярко проявляется синергийность, поскольку он является частью богослужения. Важным моментом, вводящим канон в богослужение, являются малые ектении, возглашаемые после третьей, шестой песен и по окончании канона. Включенность канона в богослужение максимально иконизирует и содержание канона, и само чтение-моление. Он соборен, являя собой единение, с одной стороны ветхозаветного и новозаветного событий, с другой, — единство разных видов молений. Канон символичен в плане иконичного символизма, что особенно наглядно проступает в ирмосах (кстати, и значение слова "ирмос" сходно со значением слова "символ"). Канон каноничен и по своей форме, и по композиции, и по содержанию.

Анализируя процесс смены кондака 1 каноном, С. Аверинцев справедливо отмечает, что в VIII веке для византийского богослужебного обихода стало ясно, что "время для картинных повествований и драматических сценок прошло; наступило время для размышлений и славословий". Но вслед за тем делает вывод о лапидарной схематичности канона по сравнению с кондаком, переходе от символического изображения события (кондак-поэма) к иносказательному (канон) и победе "рацио-аллегоризирующей тенденции над поветствовательно-драматической", с чем трудно согласиться. Как мы пытались показать, канон — это предельное воиконовление (а не схематизация, иносказательность) события. В каноне оно интересно не своей повествовательно-драматической стороной, а тем глубинным смыслом, который вложен был в него Богом и содержался в нем предвечно и тайно. В свете Нового Завета, становится явным сокрытый доселе про-образ-овательный смысл этого события, его иконичность. Предполагается, что читающие, поющие и слушающие знают ветхозаветное событие в его повествовательном аспекте, и это действительно было так, поскольку, как упоминалось выше, в ирмосах использовалось всего 9 тем (по числу ирмосов), а фактически же 6, т.к. вторая песнь опускалась, ирмосы седьмой и восьмой песен посвящены одной теме — трем отрокам в пещи огненной, а девятый ирмос всегда посвящен Богородице. Развивать же в ирмосе повествовательные элементы события означало бы загромождать его общеизвестными деталями. Поэтому мы сказали бы, что победа канона над кондаком — эта победа живого иконичного восприятия догматической стороны события (в его ветхозаветном, новозаветном и актуальном явлениях-модусах) над историко-драматическим и психологическим, как это было в кондаках времен св. Романа Сладкопевца.

В заключение отметим, что если канон посвящен святому, то после 6-й песни читается краткое, по Прологу, житие святого, специально написанное для его богослужебного использования. Так в канон, а через него и в богослужение включается такой казалось бы далекий от него, но такой же иконичный жанр, как житие.

Сноска:

1.  В отличие от того кондака, о котором говорилось в предыдущей главе, в данном случае речь идет о церковной поэме, по содержанию близкой к проповеди повествовательно-драматического типа.


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру