Cемантическая интерпретация древних изображений. Часть II

Лекция № 2

6.2. "Чудесные" упряжки

Одним из разных животных во всех случаях является бык. Второе животное, парное быку, оказывается своего рода "переменной". На петроглифе из Тянь-Шаня, Ферганский хребет (Саймалы-Таш, у перевала Кугарт) в качестве парного быку животного представлен козел.  Об этом говорит форма шеи, форма рогов, загнутый кверху короткий хвост. Также на другом петроглифе из Тянь-Шаня, Ферганский хребет (Саймалы-Таш, у перевала Кугарт)  в качестве второго животного с разной степенью вероятности можно предположить лошадь или осла (а может быть, онагра или мула). 

Относительно рисунков с парами как будто бы одинаковых животных в одной упряжке тоже возникает ряд сомнений в том, что здесь представлены реальные существа, а не мифологические персонажи. На петроглифах Каратау (Казахстан) в средней упряжке в нижнем ряду  правое животное совмещает в себе черты быка и козерога. В пользу последнего свидетельствуют длина и форма рогов, тонкая шея, "борода" под нижней челюстью. В то же время у козерога не может быть такого длинного, опущенного вниз хвоста. Примерно такими же чертами обладают "быки" из крайних упряжек в нижнем ряду. Особенно показательна правая упряжка. Здесь у животных, несомненно, спиралевидные бараньи рога и столь же несомненно не бараньи хвосты. В связи с этим изображением уместно напомнить, что главный герой индоевропейского мифа о боге грозы (Перкунас в литовской традиции или бог грома Тор в "Эдде") иногда ездит в повозке, запряженной козлами22.

Перечисленные "необычные"  детали дают дополнительные основания к тому, чтобы с большой степенью уверенности исключить образ реального или маскированного пахаря из числа возможных объяснений практически всех рассмотренных рисунков. Речь должна идти о колеснице или повозке, но тоже скорее не реальной, а "чудесной", т.е. сакральной.

В большинстве случаев все эти изображения скопированы с разных камней, и их принадлежность к единому хронологическому пласту может вызвать обоснованные сомнения.  Прежде чем перейти к поискам объясняющих версий, уместно поставить вопрос, насколько обосновано совместное рассмотрение этой группы рисунков. Полевое обследование показало, что во всех представленных случаях плотность пустынного загара очень высокая, а это исключает возможность попадания в данную группу относительно "свежих" рисунков. Кроме того, их объединяет много других общих признаков. Например, почти все антропоморфные существа – погонщики упряжек – имеют длинные "хвосты" с утолщением на кончике. На многих рисунках у погонщиков видны их прически (или головные уборы) как бы развевающиеся от встречного ветра, почти у всех погонщиков в руке стрекало.  

Выше уже отмечалось два устойчивых способа изображения упряжных животных: вид сбоку и вид сверху, причем последний способ имеет два варианта (животные расположены спинами или ногами друг к другу). На всех рассмотренных рисунках животные переданы по одной только первой схеме (вид сбоку), что тоже нельзя не принимать во внимание при перечислении общих для этой группы изображений признаков. Причем данный признак, кроме того, что он служит объединяющим, может также указывать и на более ранний возраст этой группы23. Следующим, общим для всех этих рисунков признаком является то, что человек (или зооантропоморфное существо), погоняющий упряжку, всегда находится сзади, но не на повозке.

Еще один, малозаметный, но значимый для семантической интерпретации признак – орудие, при помощи которого погоняются животные. По крайней мере, в пяти случаях в руке у погонщика не кнут и не бич, а стрекало, и упирается оно именно в то место на животном, которое считается у скотоводов самым подходящим для использования стрекала.

 Чтобы в последующих рассуждениях не придти к ложному результату, в основу интерпретации следует положить некоторый бесспорный факт, относящийся не к какому-либо одному рисунку, а ко всей группе или, по крайней мере, к большинству изображений этой группы. Этому требованию удовлетворяет один факт: разные животные в одной упряжке. В качестве дополнения к нему можно использовать случаи, когда в упряжках представлены пары одинаковых, но несущих отпечаток ирреальности животных.

6.3. Непарные упряжки в текстах 

В некоторых древних эпических, фольклорных и ритуальных текстах встречаются упоминания об упряжках из разных животных. Описание не очень понятного ритуала, скорее всего погребального, зафиксировано в одном из хеттских текстов. Ритуал связан с царем и царицей. Здесь упоминается упряжка, по-видимому, колесничная, в которой справа запряжена лошадь, а слева – мул24. По этому поводу Вяч. Вс. Иванов замечает: "Очевидно, что противопоставление правый – левый, соотнесенное с противопоставлением конь – мул, заставляет интерпретировать это последнее как иерархическое, как в других... рядах зооморфных символов  "правый" в хеттских текстах, начиная с надписи Аниттаса, соответствует почетной стороне, "левый" связан с неудачей"25.

Другое упоминание непарных упряжек встречается в отдельных гимнах Ригведы и связано с Ашвинами, – братьями-близнецами, миф о которых является в данном случае вариантом более широко распространенного близнечного мифа, отразившего дуальную организацию почти всех древних обществ26. Их ближайшие "родственники" – Диоскуры у древних греков, Ромул и Рем древних римлян, Ахсар и Ахсартаг в "Нартах", Сет и Гор в мифах древнего Египта и др. Слово "ашвин" буквально переводится с санскрита как "обладающий конями"27.  Одним из обязательных атрибутов Ашвинов является колесница, которая упоминается в гимнах Ригведы многие десятки раз28. Хотя, так сказать, "по определению" Ашвины связаны с лошадью, их колесницу везут не только кони, которые, правда, упоминаются чаще других упряжных животных. В числе животных, везущих колесницу воинов, фигурируют орлы, горбатые животные, быки, ослы, соколы, лебеди (см., кстати, изображения лебедей на колеснице из пятого пазырыкского кургана). Упоминания непарных животных, а именно: вола и крокодила29 или быка и дельфина30, а также осла (РВ I, 34, 9; I, 116; 2: VIII, 85, 7), хотя и редки, но все же встречаются. Возникает вопрос: не является ли редкость этого сюжетного мотива показателем его большой древности, свидетельством его принадлежности к древнейшим пластам праиндоевропейской мифологии?

Нельзя также пройти мимо того факта, что "из других персонажей ведийского пантеона Ашвины ближе всего связаны с солярными божествами: с их сестрой или матерью Ушас, с Сурьей – дочерью бога солнца (Ашвины одновременно ее мужья и сваты для Сомы – см. свадебный гимн РВ, X, 85; для них вообще характерно участие в свадебных церемониях), с Пушаном (он их сын)"31. В свете сказанного в несколько ином качестве предстают солярные знаки, иногда сопровождающие изображения упряжек и колесниц.

Сома – лунное божество. Не оно ли представлено рядом с запряженной быками повозкой на петроглифах Саймалы-Таш (у перевала Кугарт)?  При рассмотрении выбитых на одной плоскости рисунков из Саймалы-Таша под влиянием ведических сюжетов возникает ассоциация с преданием о браке солнечного и лунного божества – Сурьи и Сомы. Во время свадебной церемонии устраивались бега-состязания на колесницах. "Агни ехал в колеснице, запряженной мулами, заря (Ушас) ехала на багряных (рыжих) быках, Индра на конях, Ашвины – в колеснице, запряженной ослами"32. Письменная традиция Ригведы, безусловно, позже по времени, чем рассматриваемые петроглифы. Но столь же безусловно, что древнейшие пласты устной традиции мифов и ритуалов, отраженные ведами, старше самых ранних из приведенных здесь рисунков.

Мотив "чудесной" упряжки, в которой оказываются в одной паре разные животные, сохранился и в греческой мифологии. К нему в свое время обратилась М. И. Максимова, рассматривая семантические параллели к сюжетам изображений на ритоне из Келермеса, где среди других сцен было изображение пары козлов в упряжке33. По поводу этого изображения М.И. Максимова пишет: "Итак, изучение рисунка приводит нас к следующим результатам. С одной стороны, мы видим пару идущих в упряжке горных козлов, с другой – поза следующего за ними человека заставляет предполагать, что козлы везли повозку или колесницу.34 Ситуация получается явно немыслимая в реальной жизни. Но в области мифа аналогии к ней имеются и даже довольно близкие.

В греческой мифологии существовали сказания о чудесных упряжках, о колесницах, везомых дикими зверями или фантастическими существами. Так, в мифе о сватовстве Адмета к Алкесте, Пелей, отец Алкесты, соглашался отдать свою дочь только тому, кто сумеет запрячь в одну колесницу льва и кабана, что и было выполнено Аполлоном, находившимся в то время в услужении у Адмета. Согласно свидетельству Павсания, на Амиклейском троне представлен был Адмет, впрягающий диких зверей в колесницу Пелея.

К каким-то неизвестным нам, но сходным мифам восходят изображения на трех золотых перстнях, принадлежащих к североионийской группе и датируемых примерно 600 г. до н. э. На одном из них, может быть, изображен тот же миф об Адмете и Алкесте, так как в Колесницу, на которой стоит герой, впряжены лев и кабан. На остальных двух перстнях фигурируют другие звери и фантастические существа: в одном случае конь и сфинкс, в другом – олень и сфинкс. На знаменитой халкидской чернофигурной чаше с изображением мифа о Финее находится еще одна чудесная упряжка. На этот раз колесница принадлежит Дионису, который везет с собой Ариадну, а в колесницу впряжены лев, пантера и два оленя"35.

История сватовства Адмета к Алкесте выступает здесь уже скорее как сказочное, чем мифологическое повествование, а задание Пелея представляет собой хорошо известный для сказочных сюжетов элемент – заведомо невыполнимая или трудная задача, испытание силы, ловкости и мужества героя36. Прекрасной иллюстрацией к этому сюжету является изображение на чернофигурном лекифе из собрания Йелского университета37.

6.4. Стрекало – атрибут божества. Выше уже отмечалось, одним из общих иконографических признаков изображений непарных упряжек   является стрекало в руке у погонщика. Обращение к текстам показывает, что у древних индоиранцев стрекало было наделено определенными сакральными функциями. В Авесте, во втором фрагарде Видевдата излагается один из древнейших арийских мифов – легенда о том, как мифический царь Йима расширял землю для блага людей, после того как она трижды становилась тесной и "не находилось места для мелкого и крупного скота и людей". Для того чтобы раздвинуть землю, Йима рыл ее и стегал. В переводе А. А. Фреймана Йима рыл землю золотой стрелой, а стегал ее золотом украшенной плетью38. Однако Г. Бейли и В. А. Лившиц те слова, которые А. А. Фрейман перевел как "стрела" и "плеть", переводят иначе: "кнут" и "стрекало"39. Стрекало также упоминается в одном из магических заговоров Атхарваведы (АВ, III, 25, 5)40.

Конечно, это совпадение – стрекало в руках погонщиков на петроглифах и стрекало как сакральный, магический атрибут в древнейших пластах индоарийской мифологии – может оказаться случайным, и потому не следует торопиться с выводами. Если бы не было других совпадений, на него, может быть, и не стоило обращать внимание. Более веское суждение по этому вопросу за специалистами по древней индоевропейской мифологии.

6.5. Земные и небесные колесницы

Вопрос о путях проникновения первых колесных повозок в евразийские степи остается пока неясным. Если принять  за  доказанное, что центром изобретения колеса и повозки был Шумер, то намечается три в разной  степени документированных направления, по которым это величайшее достижение первобытной техники  могло  распространиться  в  степи:  Балканы,  Кавказ и Средняя Азия. По каждому из этих направлений есть большее или меньшее количество документальных свидетельств в виде реальных остатков повозок, найденных  при раскопках,  изображений на керамических сосудах, глиняных моделей и изображений на петроглифах. Наибольшее количество таких  свидетельств  относится  к  Кавказу, который представляется кратчайшим путем. В этой связи заслуживает особого внимания вопрос о майкопской культуре и самом майкопском кургане. Ведь балдахин с  фигурками  быков  в  виде наверший на вертикальных стойках? по-видимому, был балдахином погребальной колесницы?

В Среднюю Азию колесная повозка могла попасть через степь Северного  Прикаспия,  и с таким же успехом – через Иранское плато. Одновременно нельзя полностью исключить высказанные в  литературе предположения  о ее независимом, местном происхождении. Между Южным Приуральем и Аньяном пока не найдено остатков повозок или колесниц при раскопках. Есть отдельные глиняные модели в Южной Туркмении, но есть и большое количество изображений  практически  по всем основным горным массивам Тянь-Шаня и Памира.

О культурнохозяйственном значении повозки, колесницы и вообще транспорта  для евразийских племен эпохи бронзы можно узнать из многочисленной специальной литературы. Здесь же речь  идет  о  колеснице  как символе, как метафоре или мифологеме. В древнеиндоевропейской традиции колесо было символом солнца, которому люди поклонялись. Главные мифологические персонажи, верховные божества ездят на колесницах. Повозки играли важную роль в погребальном обряде многих племен Евразии, в чем мы убеждаемся на материалах,  обнаруживаемых при раскопках. В этой связи очень вероятно, что далеко не все, известные нам по изображениям на  скалах и керамических сосудах колесницы являются свидетельствами каких-то исторических переселений или военных походов. Среди изображений колесниц в горах Тянь-Шаня, Памира, Алтая и в Саянах  нередко встречаются колесницы без упряжных животных. Уж не походный ли  бивак  изображается таким образом? Еще нельзя не отметить упряжки из разных животных, которые не могут  вместе  работать  как тягловая сила. Странным с точки зрения передачи в петроглифах реальных изображений повозок и колесниц еще является и то, что многие  наиболее  многочисленные скопления таких изображений сделаны высоко в горах на труднопроходимых горных перевалах,  где  ни  на какой колеснице проехать невозможно.

В  свете этих соображений представляется более правдоподобной интерпретация этих изображений как знаков каких-то ритуальных церемоний, выполненных в связи с определенным  событием.  Например, успешный  переход через труднодоступный перевал отмечался предписанным в таком случае ритуальным жертвоприношением  Богу  Солнца, способствовавшему  людям, и его изображение (на колеснице) выбивалось на скале. При этом становится яснее ситуация, когда  на одних, удобных и чистых плоскостях рисунков нет, а на других – они переполняют плоскость. По-видимому, было важно выбить или процарапать изображение именно на этой плоскости.

6.7.  Скифская генеалогическая легенда

Существует довольно много попыток "прочтения" смысла изображений на предметах скифо-греческой торевтики. Распознаются отдельные персонажи греческой мифологии и связанные с ними события. Греческие мифологические сюжеты, дошедшие до нас в древней и обширной литературной традиции, легче поддаются семантической интерпретации, чем скифские (скифо-греческие). Например, сцены на горите из Мелитопольского кургана трактуются как эпизоды, связанные с участием Ахилла в Троянской войне. Вопросам семантики подобных изображений посвящена весьма многочисленная литература, рассмотрение которой выходит за рамки данной книги. Что же касается объяснения смысла изображений, в составе которых участвуют скифы, намного труднее. Прежде всего, потому, что литературная традиция о скифах отрывочна и фрагментарна. Тем не менее, иногда это удается.

Рассмотрим одну из наиболее удачных попыток объяснения повествовательного  изобразительного "текста", запечатленного на кубке из кургана Куль-Оба. Округлый электровый кубок, украшенный в нижней части типично греческим узором, в верхней половине покрыт расположенными по кругу изображениями, представляющими некое последовательное визуальное повествование. На кубке семь фигур мужчин-скифов, шесть из них расположены тремя парами, а один скиф, натягивающий лук, показан отдельно. Известно бессчетное количество публикаций изображения этого кубка в самой разнообразной литературе: научной, учебной и популярной, включая школьные учебники. Опоясывающие кубок сцены обычно трактуются как картинки бытового жанра. Наиболее распространенная подпись под такими иллюстрациями – "сцены из жизни скифов". О содержании этих сцен речь, как правило, не шла. Некоторое время в литературе существовала весьма экзотическая трактовка одной из "сцен", на которой запечатлено обследование одним скифом полости рта другого. В кургане был похоронен мужчина 35-40 лет. Сохранилась  его нижняя челюсть. На ней отчетливо видны следы воспаления, связанного с повреждением двух зубов и с не до конца прорезавшимся малым коренным зубом. По заключению известного рентгенолога и палеопатолога проф. Д.Г.Рохлина эти зубы должны были сильно болеть. Правда, Д.Г.Рохлин (1965) отметил, что болела правая сторона, а на рисунке "лечат" левую. Но это уже списывалось за счет фантазии художника, и среди историков Скифии, данная история рассматривалась, как вероятная, а во всей сцене пытались усмотреть некие биографические эпизоды из жизни погребенного. Однако три остальные сцены оставались без объяснения. Тем самым был нарушен один из главных принципов семантической дешифровки древних изображений.

По-видимому, первым, кто показал, что так называемые "сцены из жизни скифов" на самом деле являются иллюстрациями к скифским мифам и эпическим сказаниям был Б.Н.Граков (1950). Его ученик, известный московский скифолог Д.С.Раевский, автор ряда книг по скифской мифологии, предложил совершенно новое прочтение сюжета на сосуде из Куль-Обы. Он внимательно исследовал разные варианты скифской генеалогической легенды, фрагментами сохранившейся в  греческих и латинских текстах. Из этих вариантов сложился следующий стержневой сюжет легенды о происхождении скифов. В мифологии каждого народа есть свой первопредок, как правило, царь. У скифов таким первопредком был царь Таргитай (скифский Геракл), рожденный от брака Неба и Земли (обычная для всех индоевропейских народов мифологема). У него было три сына  (тоже весьма популярная ситуация, перешедшая затем в волшебные сказки): Колаксай, Липоксай и Арпоксай. Опуская многие детали и варианты, о которых можно прочесть в книгах и статьях Д.С. Раевского, обратимся к главному. Почувствовав приближение старости и задумавшись о наследнике, Таргитай поставил перед сыновьями условие: на царство взойдет тот, кто сможет натянуть его лук и подпоясаться царским панцирным поясом. Старший сын стал натягивать лук, но лук вырвался из рук и ударил его по челюсти; среднему сыну непокорный лук повредил голень и только младший сын справился с задачей и стал царем. В основу его рассуждений была положена одиночная фигура скифа, натягивающего тетиву на лук и то, что  на поясе у него  висит еще один лук. Поскольку в обычный набор вооружения скифа входил только один лук, сразу возникает вопрос, в чем же состоит функция второго? Тогда появилась догадка о скифской генеалогической легенде. Если двигаться от левой пары, то три оборота вокруг сосуда воспроизводят всю легенду. Затем, сделав два оборота, мы возвращаемся к начальной сцене, которая теперь прочитывается как благословление Арпоксая на царство.

Прежде, чем опубликовать результаты своего исследования, Д.С.Раевский изготовил лук, подобный скифскому, и провел несколько экспериментов по его натяжению, которые подтвердили его версию. Способ натягивания тетивы на лук, зажатый под коленом, широко практиковался в эллино-скифском мире. После того, как данная интерпретация была выстроена в соответствии с содержанием изображений на кубке, стало ясно, что еще, по крайней мере, два предмета из скифских курганов могут быть соотнесены с генеалогической легендой: чаша из Гаймановой могилы и кубок из Частых курганов.  Относительно интерпретации сюжета на чаше из Гаймановой могилы есть другое мнение, а также ряд уточняющих деталей к изобразительному "тексту" генеалогической легенды на кубках из Куль-Обы и из воронежских Частых курганов41.


Страница 2 - 2 из 3
Начало | Пред. | 1 2 3 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру