Иконы и лампады в поэзии Александра Блока

Икона в поэзии ХХ века

В этой мгле, у строгих образов...

У поэта можно встретить стихи, четверостишия и отдельные строки об иконах, звучащие просто, проникновенно и искренне, но только если рассматривать их вне общего контекста стихотворения, цикла или всего творчества. Иконы запомнились поэту с самого раннего возраста. При этом у него в стихах почти не встречаются иконы без лампад. Чаще поэт видит даже не собственно икону, а лампаду перед ней, а за лампадой — таинственный блеск ризы, оклада. Няня рассказывает сказку про спящую царевну и малыш видит как она

Спит в хрустальной, спит в кроватке
Долгих сто ночей,
И зеленый свет лампадки
Светит в очи ей...(1,т.3,с.266)

Сказка продолжается; храбрый витязь освобождает царевну. Та лампадка из сказки и другая, реальная, горящая в красном углу, как бы совмещаются: через лампаду сказка входит в жизнь, в сон:

Сладко дремлется в кроватке.
Дремлешь? — Внемлю... сплю.
Луч зеленый, луч лампадки,
Я тебя люблю! (1,т.3,с.267).

Красный угол — украшение дома и видимое свидетельство всеприсутствия Божия. Не только у Блока, но у многих других поэтов иконы в красном углу не просто присутствуют в доме, но живут жизнью хозяев, входят в их нужды, заботы, беды и радости, отмечают смену времен года.

Распушилась, раскачнулась
Под окном ветла.
Божья Матерь улыбнулась
С красного угла (1,т.3,с.370).

Но не всегда упоминания икон имеют такой лирический оттенок. Повседневная жизнь делает иконы свидетелями и житейской прозы, например, подсчета денежной выручки, как отмечено в знаменитом стихотворении "Грешить бесстыдно, непробудно".

И под лампадой у иконы
Пить чай, отщелкивая счет... (1,т.3,с.274)

Ночь в доме вызывает в памяти прежде всего неяркий свет в красном углу. Поэту хорошо знакомы домашние бдения при свете лампад:

Тихая белая горница,
Тихой лампады лучи!
Ночь приняла, как любовница,
Все излиянья мои (1,т.3,с.366).

Лирический герой находится в присутствии икон с зажженной светлой лампадой, но разговаривает он не с Богом. Он исповедуется ночи, темноте, которая является символом греха и демонизма. В этот символ вплетен и эротический мотив. Две первые и две последние строки четверостишия как бы противостоят одна другой. Иконы с горящей лампадой здесь лишь примета быта, которая не напоминает лирическому герою о Боге и не мешает по-язычески "изливаться" ночи.

Икона у Блока иногда как бы исчезает совсем. Остается только лампада, которая нужна для таинственного освещения, и в мерцающем свете лампады ему чудятся свои, никак не связанные с Богом,  видения, мечты и призраки.

И когда в тишине моей горницы
Под лампадой томлюсь от обид,
Синий призрак умершей любовницы
Над кадилом мечтаний сквозит (1,т.3,с.186).

Отметим здесь только отсутствие иконы за лампадой, томление от обид вместо молитвы и рифмовку "горницы" и "любовницы" (как в предыдущем четверостишии).

В своих стихах поэт отметил участие иконы в похоронных процессиях. В этом стихотворении он, пожалуй, единственный раз упоминает название конкретной иконы Богородицы:1

Божья Матерь Утоли Мои Печали
Перед гробом шла светла, тиха.
А за гробом — в траурной вуали
Шла невеста провожая жениха...(1,т.3,с.123)

Иконы у Блока являются одной из важнейших примет храма. Иконы встречают человека в церкви и соприсутствуют размышлениям или молитве лирического героя.

Кто-то с Богом шепчется
У святой иконы.
Тайна жизни теплится,
Благовестны звоны (1,т.1,с.171).

Иконы являются предметом особого почитания в монастырях, ведь именно монахи отстояли иконопочитание в эпоху иконоборства.

И, подходя ко всем иконам,
Как строгий и смиренный брат,
Творю поклон я за поклоном
И за обрядами обряд (1,т.2,с.283).

Иконе воздается всеобщее почитание. К иконам прикладываются и при входе в храм, и при выходе из него. Для одних это реальное прикосновение к святости, для других же со временем становится просто обыденным, привычным, но усердным исполнением обязательного обряда.

Кладя в тарелку грошик медный,
Три, да еще семь раз подряд
Поцеловать столетний, бедный
И зацелованный оклад... (1,т.3,с.274)

Но у поэта встречается поэтическое видéние и как бы повторение события Покрова Богородицы, которое описано им не без влияния композиции иконы этого праздника:

Священный голос ликовал,
Душа сияла и курилась.
Там купол небо раскрывал,
И Богородица молилась (1,т.1,с.514).

И на поле Куликовом в известном цикле стихов у Блока присутствует икона: "Прямо на меня Ты сошла, в одежде свет струящей, не спугнув коня" (1,т.3,с.250). Как известно, Куликовская битва произошла на праздник Рождества Пресвятой Богородицы, поэтому Ее явление на поле Куликовом описано вполне в духе сказаний о явлении чудотворных икон. И Богородица остается на поле с русским воинством как Покровительница и Заступница в виде иконы.

И когда, наутро, тучей черной
Двинулась орда,
Был в щите Твой Лик Нерукотворный
Светел навсегда (1,т.3,с.251).

Лик Богородицы — нерукотворный; он сам остался на щите, как отпечатлелся Лик Христа на плате, посланном Им царю Авгарю. Образ Спаса Нерукотворного с древних времен украшал русские знамена. Но у Блока запечатлен Лик Пресвятой Девы, и не на знамени, а на щите. Очевидно, поэт имеет в виду не воинский щит, а светлую небесную Защиту, горний свышний Щит.

Храмовые иконы у Блока строгие. Строгость русских икон и фресок обратила на себя внимание еще Теофиля Готье. Вероятно, имеется в виду как строгий рисунок образов, так и строгий вид святых.

Ты здесь пройдешь, холодный камень тронешь,
Одетый страшной святостью веков,
И, может быть, цветок весны уронишь
Здесь, в этой мгле, у строгих образов (1,т.1,с.156).

Часто иконы у Блока просто упоминаются без всяких эпитетов. Как и в комнате, дома поэт видит скорее не иконы, а лампады или свечи, горящие перед ними. Причем, поскольку иконы покрыты золотыми или серебряными окладами, они мерцают; в них интересна или важна не живопись, не лики святых, а опять же таинственные отблески окладов:

Там лестницы взбегали к куполам,
И образа мерцали странным светом (1,т.1,с.505).

Бывает, что лирический герой поэта не ощущает, не чувствует непосредственного общения с иконой, с Богом.

Ты дремлешь, Боже, на иконе,
В дыму кадильниц голубых (1,т.2,с.119).

Событие, описанное в стихотворении, из которого взято двустишие, полно динамики. Но оно мало соотнесено с храмовым Божественным бытием. Бог не спит и не дремлет, и не безразличны иконы, как это видится лирическому герою. Просто они оставляют гордого человека творить то, что ему вздумается, даже богохульствовать. Конечно, до времени.

Церковь у Блока как правило темная или полутемная, а значит лирический герой посещает ее не во время богослужения. Внутренний сумрак храма, слабый свет лампад навевает таинственность. Но это не тайна общения с Богом, а именно душевно-психологическое состояние таинственности, жаркого и напряженного ожидания какой-то близкой встречи с другом, с женщиной, с Прекрасной Дамой или Незнакомкой.

Там в полусумраке собора,
В лампадном свете образа.
Живая ночь заглянет скоро
В твои бессонные глаза...

Глубокий жар случайной встречи
Дохнул с церковной высоты
На эти дремлющие свечи,
На образа и на цветы (1,т.1,с.159).

Храм (в некотором смысле так же, как и ресторан в "Незнакомке") для лирического героя Блока есть место встречи с Прекрасной Дамой. Но если в ресторане в качестве романтического антуража по контрасту выступают вино, пьяные крики, "тлетворный дух" весны, бессмысленный диск луны, шелка, вуаль и шляпа с перьями, то в церкви полусумрак, мягкий свет свечей и лампад перед иконами.

Вхожу я в темные храмы,
Совершаю бедный обряд.
Там жду я Прекрасной Дамы
В мерцаньи красных лампад.

В тени у высокой колонны
Дрожу от скрипа дверей.
А в лицо мне глядит, озаренный,
Только образ, лишь сон о ней.

О, я привык к этим ризам
Величавой Вечной Жены!
Высоко бегут по карнизам
Улыбки, сказки и сны.

О, Святая, как ласковы свечи,
Как отрадны Твои черты!
Мне не слышны ни вздохи, ни речи,
Но я верю: Милая — Ты (1,т.1,с.232).

Лирический герой ждет в храме Прекрасную Даму и стоит, как можно понять, перед иконой Пресвятой Богородицы, освещенной красными лампадами.2 Он любуется "озаренной" иконой, "ласковыми" свечами, "отрадными" чертами Богородицы, называет Ее Святой, но все же иконописное изображение — только образ той (у поэта это местоимение написано с заглавной буквы), которую он с дрожью ждет в храме, о которой ему говорили "улыбки, сказки и сны". Его отношение к иконе Богородицы не молитвенное, а эстетическое, романтическое, психологическое. Он верит, что ожидаемая Дама будет не как Богородица, а самой Богородицей, Ее новым воплощением ("Милая — Ты").

Очень характерно для Блока  стихотворение "Разлетясь по всему небосклону", которое в рукописи называлось "Художник" (см.1,т.3,575). В нем лирический герой изображает "на суровом полотне" Мадонну: я пишу в моей келье Мадонну...

Вот я вычертил лик ее нежный,
Вот под кистью рука расцвела,
Вот сияют красой белоснежной
Два небесных, два легких крыла...

Огнекрасные отсветы ярче
На суровом моем полотне...
Неотступная дума все жарче
Обнимает, прильнула ко мне...(1,т.3,с.222).


Оставим в стороне два крыла, которые лирический герой "пририсовал" своей Мадонне, желая ее возвысить.3 Главное, что не может не броситься в глаза в этом стихотворении — тонкая чувственность. Художник с любовью пишет Мадонну, и наступает момент, когда изображение как бы оживает (феномен Пигмалиона). Весь жар влюбленности, вложенный в произведение, возвращается к художнику. Дума о Мадонне (Прекрасной Даме?), ее образ, созданный фантазией художника, становится реально чувственно ощутим: изображение не сходит, но готово сойти с холста. В другом стихотворении поэт пишет:

Чуждый спорам, верный взорам
Девы алых вечеров,
Я опять иду дозором
В тень узорных теремов:

Не мелькнет ли луч в светлице?
Не зажгутся ль терема?
Не сойдет ли от божницы
Лучезарная Сама? (1,т.2,с.145).

Здесь опять мы видим эту жажду непосредственной встречи с Богородицей, изображенной на иконе. Можно понять лирического героя, для которого Богородица — символ чистоты, света, любви, добра, идеал девства и женственности. Но отношение к Ней у героя не сыновье,4 а мужское. Если он обращается к Ней со своей стихотворной молитвой, то это мольба не сына, а влюбленного. В почитание Пресвятой Девы и Богородицы вплетено пусть легкое, почти незаметное, но очевидное мужское отношение.5

В последних трех стихотворениях (и многих других) заметно влияние сразу нескольких разнородных источников.

В них явно ощутимо влияние живописи итальянского Ренессанса, когда художники при изображении мадонн брали в натурщицы своих возлюбленных и вместо духовного преклонения перед вечным Материнством и Приснодевством у них получалось мужское (иногда эротически тонкое) любование идеальной, но плотской женской красотой.6 Византийская и русская икона своей строгой духовной (а не плотской и душевной) красотой исключала такое отношение.

В них слышны отзвуки учения о Святой Софии. Блок называет Богородицу "Величавой Вечной Женой", что отсылает нас скорее к "вечной женственности" Владимира Соловьева, чем к Богородице и Ее иконе.7

В них звучат и ясные отголоски средневекового католического культа Пресвятой Девы и рыцарского преклонения перед Прекрасной Дамой, которые в поэзии той поры тесно переплетались, и в них также было смешано не смешиваемое: божественные молитвы и стихотворные излияния, поклонение Богоматери и религиозное преклонение перед Дамой сердца, а также сугубо духовные, возвышенные мотивы и утонченная (а иногда и грубоватая) эротика.

Следует также сказать, что, хотел того Блок или нет, но в некоторых его стихах видно влияние хлыстовства и других русских мистических сект.8 Поэт стирает грань между священным и профанным, между Женой и женой, Девой и девой.9 Как известно, у хлыстов во время "радения" каждый мог стать и становился "христом", женщины же — "богородицами". И у поэта не силой сектантского радения, а силой искусства происходит схожая подмена: он ждет женщину, которая не просто похожа, но тождественна Той, которая изображена на иконе. Так Пресвятая Дева вольно или невольно становится у поэта в один ряд с Прекрасной Дамой, Незнакомкой, Кармен, Фаиной и др.

Иногда кажется, что поэт понимал неуместность налета мужской влюбленности в своем отношении к Божией Матери и Ее иконам. В одном стихотворении он называет себя поэтом божественной красы и именует свой восторг перед этой красотой нескромным, стихи — греховными, грехи — страстными. Он готов на коленях замаливать этот грех.

Но есть один вздыхатель тайный
Красы божественной — поэт...
Он видит Твой необычайный,
Немеркнущий, Мария, свет!

Он на коленях в нише темной
Замолит страстные грехи,
Замолит свой  восторг нескромный,
Свои греховные стихи!

И Ты, чье сердце благосклонно,
Не гневайся и не дивись,
Что взглянет он порой влюбленно
В Твою ласкающую высь! (1,т.3,с.116-117)

Конец стихотворения снимает все временное покаяние лирического героя. Он не может не смотреть на Нее влюбленно. Он чувствует себя не сыном, а избранником. Поэтому он с такой легкостью отождествляет свою Прекрасную Даму с Вечной Женой, поэтому он выражает такую уверенность, что Богородица сойдет к нему с иконы, с божницы в награду за его стихи, посвященные ей. Здесь отметим и характерное для Блока чувство автономности и самодостаточности поэзии, искусства: автономности от каких-либо всеобъемлющих мировоззренческих учений, которые включали бы в себя искусство как свою часть и частный случай, а потому имели бы критерии и право судить его; и самодостаточности, основанной на уверенности художника своими силами, с помощью поэтического вдохновения, таланта и версификаторского мастерства во все проникнуть, все постичь и все выразить. Матерь Божия являлась прп. Сергию Радонежскому, прп. Серафиму Саровскому. Они почитали Ее, они ежедневно молились Ей и призывали других возносить молитвы Пресвятой Деве, но они никогда не просили Ее явиться им, считая себя недостойными. И именно они стали действительными избранниками Богородицы. Поэт же с легкостью призывает Пресвятую Деву явиться ему или выражает надежду на Ее явление только потому, что любит Ее как идеал красоты, как идеал для своей земной возлюбленной и посвящает Ей поэтически возвышенные стихи.

Когда Блок говорит "икона", он часто видит перед собой итальянскую картину эпохи Ренессанса, во всяком случае на это указывают некоторые детали.

Как лицо твое похоже
На вечерних Богородиц,
Опускающих ресницы,
Пропадающих во мгле...(1,т.2,с.177).

Здесь такая маленькая деталь, как ресницы явно указывает на какую-нибудь мадонну, но не на Богородицу по той простой причине, что на иконах ресницы не видны, они не изображаются.

Стихи поэта на христианские сюжеты порождены или вдохновлены не иконами, а скорее картинами итальянских мастеров эпохи Ренессанса. Они были Блоку неизмеримо ближе по своим мировоззренческим истокам, по своему внутреннему настрою.10 В 1910 году Блок опубликовал стихотворение "Благовещение", вдохновленное фреской Джанниколы Манни в Перуджии. Блок в дневнике записал, что в этой фреске обычный зритель склонен заподозрить кощунство, поскольку "художник позволяет себе с интимностью (вечной спутницей демонизма) изображать бытовые сцены". Чуть ниже Блок добавляет, что демоны художнику замыслившему Благовещение иногда диктуют "Гаврилиаду" (см.1,т.3,с.538-539; курсив наш — В.Л.). Однако, сознавая это, свое "Благовещение", образ Девы Блок построил также в кощунственных тонах: "она дрожит пред страстной вестью", "она без сил склоняет ниже потемневший, помутневший взор", "рукою закрывает грудь" (1,т.3,с.118), или в черновике говорит: "я пропала, если мать войдет" (1,т.3,с.539). Здесь поэту чуждо высшее целомудрие, почитание духовной красоты Приснодевства, он знает только красоту двусмысленную. Он считает себя рыцарем божественной чистейшей красоты, но эта красота для него идеальна в душевном, телесном, плотском значении. Она интимна, пользуясь его собственным выражением. В описании фрески он приглушает идеальное, близкое к иконе, и подчеркивает психологическое, жанровое, бытовое. На высоты духа, где ни одна самая идеальная или идеально красивая женщина несравнима с Матерью Божией, поэт не поднялся. Поэтому он и не видит духовную красоту иконных ликов (они для него просто иконы).

Нельзя не обратить внимания и на изображение Блоком иконного Христа. Приведем две первые строфы знаменитого стихотворения 1905 года:

Вот Он — Христос — в цепях и розах
За решеткой моей тюрьмы.
Вот Агнец кроткий в белых ризах
Пришел и смотрит в окно тюрьмы.

В простом окладе синего неба
Его икона смотрит в окно.
Убогий художник создал небо.
Но лик и синее небо — одно (1,т.2,с.84).

Позже в 1912 году Блок отметил, что это стихотворение написано под влиянием нестеровских пейзажей (1,т.2,с.402). Действительно, в стихотворении есть такая строфа которая вызывает в памяти пейзаж "Странника" и "Видения отроку Варфоломею" Нестерова.

Единый, светлый, немного грустный —
За ним восходит хлебный злак,
На пригорке лежит огород капустный,
И березки и елки бегут в овраг (1,т.2,с.84)

Здесь пейзаж (капустный огород, сбегающие в овраг березки и елки) как будто списаны с "Видения отроку Варфоломею". Но вернемся к изображению иконы Спасителя. Христос Блока — в цепях и розах. Но такой иконографии Спасителя в русской церковной живописи не существует. И цепи, и розы слишком натуралистичны для иконы. Цепи подчеркнули бы лишь один и второстепенный момент в земной жизни Спасителя (да и были ли они в реальности?), а нарисованные на иконе розы в любом случае смотрелись бы лишними. Но и то, и другое можно увидеть на произведениях католической религиозной живописи.

Спаситель Блока — в белых ризах как Искупитель, как Агнец Божий, закланный за грехи человеческие.11 Но в белых символических одеждах Христос изображается либо на иконе Преображения — явление нетварного Божественного Света, либо на иконе Воскресения (Сошествия во ад) — победа Света над тьмою, вечной жизни над смертью, т.е. в обоих случаях, как победитель, как Богочеловек. У поэта же белый цвет — символ кротости и жертвенности.12

Тюрьмой, под влиянием платоников и неоплатоников, поэт называет, видимо, этот видимый мир. Икона Спасителя смотрит в окно, т.е. из мира горнего, невидимого, Божественного в мир сей. Окладом для нее является синяя высь. Здесь у поэта прекрасный образ, помогающий понять суть иконы. Часто говорят, что икона — это окно в небо, что совершенно верно. Но сказать так мало. В подобной формулировке мы как бы упускаем из виду "обратную связь". Икона есть окно не только туда, но и оттуда — из мира горнего в наш грешный мир. Отец Павел Флоренский называл икону окном (туда) и дверью (оттуда). У Блока икона смотрит сюда. Кроме того у поэта икона делится на лик и оклад. Но лик Христа и небо — одно, поскольку небо реальное есть произведение, икона великого Творца и Художника, как его называет апостол Павел (Евр.11:10), а синее небо, написанное художником, есть символ и образ Неба, т.е. горнего мира.

В этом стихотворении также заметно соединение разнородных влияний: католической религиозной живописи, русской иконописи, живописи Нестерова и, отчасти, Врубеля. И в целом для поэзии Блока характерно не различение иконописи и религиозной живописи, будь то западной или отечественной.

Примечания:

1. Блок, конечно же, знал многие чудотворные иконы Пресвятой Богородицы. Будучи студентом университета, он даже задумал посвятить одно из зачетных сочинений Сказаниям о чудотворных иконах Богородицы и собрал большой текстовый и иллюстративный материал (см.3,с.8). Но в стихах названия икон он почти не упоминает.
2. Если поэт говорит о лампадах, то они обычно красные (редко зеленые).

Царица смотрела заставки —
Буквы из красной позолоты.
Зажигала красные лампадки,
Молилась Богородице кроткой (1,т.1,с.249).

3. Православные песнопения говорят, что Богородица "честнhйша# херuвімъ и славнhйша# безъ сравненї# серафімъ", однако на иконах Она никогда не изображается с крыльями.
4. Церковь учит, что на кресте Господь усыновил Своей Матери не только любимого ученика, но через него все человечество. Матерь Божия вместе с тем и Мать каждого христианина.
5. Этот мотив выступал у Блока в разных формах. Россия, Родина — это мать (может быть и отцом — Отечеством). Блок же набивается к Родине в мужья: "О, Русь моя! Жена моя!" Так же и в отношении к Богоматери он чувствует себя скорее в роли не сына, а влюбленного юноши, средневекового рыцаря, поклонника.
6. Одним из любимых изображений Богоматери у Блока была "Скорбящая Мадонна" Сассоферато, которую он приобрел в 1902 году за большое внешнее сходство с будущей женой. С этой репродукцией Блок не расставался, она висела во всех его квартирах. Посетители Блока запомнили также изображение Непорочной Девы (Immacolata), подаренное Блоку в детстве итальянкой Софией, "Монну Лизу" Леонардо, Богоматерь Нестерова и большую голову Айседоры Дункан (см.3,с.8). Но Клюев, например, запомнил и икону.
7. Хотя русская богослужебная традиция позволяет иногда именовать Богородицу Софией, но при этом вкладывает в это отождествление совсем не тот смысл, который видим у Блока. Богородицу можно назвать Софией лишь условно, как вместилище Сына Божия — Логоса и истинной Премудрости Божией. Так она и изображается на иконе киевской Софии.
8. Увлечение учением различных русских мистических сект пережили многие поэты серебряного века, в том числе и Блок.
9. Это проявляется даже в написании с заглавной буквы таких слов как Дама и т.п.
10. Блок был в Италии и написал немало стихов об итальянской живописи. Его дневники и записные книжки также ярко свидетельствуют о его интересе и любви к творчеству большей части мастеров эпохи Ренессанса.
11. По контексту видно, что Блок называет Спасителя Агнцем в переносном смысле, т.е. поэт видит его не в виде агнца, а в человеческом образе. Существует соборный запрет изображать Спасителя в виде белого агнца, как это было распространено в раннехристианскую эпоху.
12. На иконе Воскресения Спаситель может изображаться и в золотых (например, на знаменитой иконе Дионисия), а изредка — ярко-красных одеяниях (как на псковских иконах).


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру