П. П. Свиньин и его Русский музеум, часть III

Мозаичный портрет Петра I работы М. Ломоносова и “Труды Петра Великого”

Корнилова А. В. , Корнилова В. В.

Следом за портретом императора на смертном одре работы А. Матвеева, в рисованном Каталоге шло изображение, выполненное с мозаичного портрета Петра I, сделанного М. В. Ломоносовым (1). Фигура императора четким силуэтом, почти рельефно выделяется на нейтральном фоне. С помощью светотеневой моделировки, достигнутой благодаря мягкой акварельной проработке объема, Н. Чернецову удалось передать и мужественный характер, выраженный в лице Петра I, и тщательно передать детали его одежды: блеск металлических лат, мех горностаевой мантии.

Заслугой Н. Чернецова-рисовальщика было то, что он стремился к точной фиксации техники, в которой выполнено изображение. Прорисовывая пером и тушью каждый кусочек смальты, он создал некую иллюзию мозаики. По-видимому, подобная точность в воспроизведении техники была продиктована интересом к мозаике самого Свиньина, так как он подробно описал ее в комментарии к изображению.

“Ломоносов, … как славный химик, изобрел саму массу, подобную стеклу прозрачностью и глянцем, принимающую самые яркие цвета; удобно мог разделить ее на кубические кусочки и сам же изобрел и нужную для мозаичной работы мастику… Им созданы были три мозаики сего государя, из коих одна подписана императрице Елизавете Петровне, и отправлена Ею в Сенат, другая канцлеру гр. Воронцову и находится теперь в Коллегии иностранных дел, и третья, наконец, тогдашнему фавориту гр. Разумовскому. Графиня Разумовская подарила сию драгоценность гр. М. В. Гудовичу, как любителю художеств, а мною приобретена она на Аукционе, бывшем в 1822 году, на коем продана за долги вся галерея, доставшаяся по духовной гр. Петру Васильевичу Гудовичу.

Я купил сию бесценную редкость за 286 рублей, и это от того, что большая часть из присутствующих не знала имя художника, а другие не торговались, узнав желание мое приобрести…” (2).

Можно себе представить, как озабоченный, суетящийся Павел Петрович, стремясь пополнить свой Музеум столь редким и действительно первоклассным произведением, трепетал, называя приемлемую ему цену. Он явно боялся, что предложи кто-то сумму большую, мозаика “уйдет” в другие руки, след ее затеряется и она станет навсегда потерянной для Музеума и его посетителей. Понятной становится и доброжелательная снисходительность тех покупателей, которые  “не торговались, узнав желание” Свиньина приобрести уникальный экспонат. Эти немногие понимали, что в стенах общедоступного музея его увидит гораздо больше зрителей, чем те, кто бывает в дворцовых залах или гостиных петербургских особняков.

Третий удар молотка и возглас: “286 рублей – три”, сделали Павла Петровича счастливым обладателем раритета. Он бережно поднял тяжелую, укрепленную на медной доске мозаику, перевернул ее обратной стороной, где была выгравирована надпись: “Михаил Ломоносов. 1757 года” и торжественно пошел к выходу из зала.

Позднее, сидя у себя в кабинете, и удобно расположившись в кресле, он долго рассматривал прислоненную к стене и уже вставленную в золоченую рамку мозаику. Только после тщательного ее осмотра и изучения он составил следующее описание: “Наш портрет сделан с известного Дангауерова подлинника. Петр изображен в латах, поверху коих накинута императорская мантия и надета Андреевская лента. Сходство превосходное, да и в подбирании цветов и теней весьма много искусства. Мозаик сей сделан на медной овальной доске, мерою 13 вершков в длину и 11 в ширину. На обороте выгравировано печатными литерами: “Михаил Ломоносов. 1757 года” (3).

Свиньин был одним из первых, кто оценил заслуги Ломоносова в области мозаичного искусства. Этот энциклопедически образованный человек, ученый-естествоиспытатель, основоположник физической химии в России, создатель первой “Российской грамматики” (1755) и “Правил российского стихотворства” (1739), историк и художник, заново воссоздал утраченное со времен Киевской Руси искусство. Совершенно самостоятельно, без готовых рецептов, он разработал новую технологию получения цветного стекла, смальты, которая использовалась при создании картин, предназначавшихся для убранства “огромных публичных строений”.

Чтобы представить себе всю сложность этого вида искусства, достаточно вспомнить, что при украшении алтарной части собора св. Петра в Риме мозаичными картинами, химики папской мозаичной фабрики в Ватикане представляли мастерам смальту в несколько тысяч оттенков. Однако секрет изготовления держали в строжайшей тайне.

Ломоносов получил ее опытным путем в своей лаборатории. Им и его немногочисленными учениками было создано более сорока мозаик, среди которых портрет Петра I, приобретенный Свиньиным (ныне – Гос. Эрмитаж), портрет императрицы Елизаветы Петровны (1760, ныне – Гос. Русский музей) и монументальное мозаичное полотно “Полтавская баталия” (1762–1764, ныне – Санкт-Петербургское отделение Академии наук).

История создания “Полтавской баталии” особенно интересовала Свиньина, который посвятил ей подробное описание. Это грандиозное произведение весом около пятисот пудов, – восемь тонн – было задумано как часть общей композиции из десяти мозаик, изображающих эпизоды жизни Петра I.  Они должны были располагаться по стенам Петропавловского собора и служить фоном для многофигурного надгробного памятника императора. Сооружение подобного масштаба было связано с перестройкой собора и вызвано особыми причинами. Одной из них был сильный пожар, вспыхнувший в ночь на 30 апреля 1756 года, когда молния попала в знаменитый шпиль и его деревянные стропила загорелись. Конструкции не выдержали, шпиль рухнул на кровлю. В результате почти вся крыша собора Петропавловской крепости сгорела.

Полуразрушенный, некогда величественный храм, предстал перед петербуржцами. Многие высказывали мысли о его скорейшем восстановлении, но самый значительный проект, предполагавший перестройку здания, выдвинул Ломоносов. Он предложил воздвигнуть в центре собора, вокруг усыпальницы Петра I, мемориальный комплекс, состоящий из скульптурной многофигурной композиции. Фоном для нее должны были служить десять грандиозных мозаик. Эффект многокрасочной смальты, мерцающей в полутьме храма и переливающейся в свете свечей, обещал быть впечатляющим. “Полтава” и “Азов” – две парные большие мозаики – предполагалось окружить меньшими по размеру.

Для осуществления замысла Ломоносов построил во дворе своего дома на Мойке двухэтажную мастерскую, а рядом соорудил специальное строение, где помещалась медная сковорода колоссальных размеров, в которой по частям из кусочков смальты собиралась “Полтавская баталия”. Мозаика выкладывалась по рисунку, начерченному на картоне пять на шесть с половиной метров. Рисунок выполнялся самим Ломоносовым, работавшим со своими учениками и помогавшим им художником Г. Бухгольцем. Набирали картину около трех лет (1762–1764). Описание произведения составил его создатель.

“Впереди изображен Петр Великий на могучей лошади верхом, – писал Ломоносов, – облик нарисован с гипсовой головы, отлитой с формы, снятой с самого лица Великого Государя, каков есть восковой портрет в кунсткамере, а красками писан с лучших портретов, какие нашлись в Санкт-Петербурге.

За Государем бывшие тогда знатнейшие генералы: Шереметев, Меншиков, Голицын, чьи портреты взяты с имеющихся оригиналов.

Представлен Петр Великий в немалой опасности, когда он в последний раз выехал к сражению, в наклонении в бегство Карла Второгонадесять (Двенадцатого. – А. К.), напереди и назади генералы и солдаты, охраняя Государя, колют и стреляют неприятеля.

Близко впереди гренадер со штыком, направленным в неприятеля, оглянулся на Монарха, негодуя, что так далече отваживается…”(4).

И грянул бой! Полтавский бой!

В огне, под градом раскаленным,

Стеной живою огражденным,

Над павшим строем свежий строй

Штыки смыкает… (5)

Свиньин, с его патриотическими настроениями не мог не ценить уникального произведения отечественного искусства. Кроме того он, как никто другой, понимал значение Ломоносова-мозаичиста. Поэтому его сообщение о судьбе мозаики звучит особенно горько. “Картина сия отправлена была для окончания в Академию художеств, где и доныне находится в особом строении в самом жалком положении, быв долгое время забавою воспитанников, кои выколупывали мозаики и играли ими”, – писал он в предисловии к своему Каталогу (6).

Как всякого коллекционера, Свиньина интересовали не только художественные раритеты, но и все, что было связано с известными историческими лицами, и особенно, с Петром I. Поэтому неудивительно, что почетное место в его собрании занимало “Трюмо или рама для зеркала”, выполненная руками самого императора. “Труды Петра Великого”, – торжественно сообщал Павел Петрович, описывая историю приобретения этого редкого экспоната.

История, действительно, была любопытной. Несколько часов на лошадях ехал Свиньин по ропшинской дороге, чтобы поспеть еще до начала аукциона взглянуть, не осталось ли чего примечательного в старом дворце, содержимое которого готовилось к распродаже после смерти последней владелицы.

“Осматривая Ропшу в 1820-м году, я нашел в одном погребу наваленную кучу разных обломков из орехового дерева и полюбопытствовал спросить у сопровождавшего меня начальника Ропши Г-на Лалаева откуда эти щепы и что составляли? “Это было Трюмо в старом Дворце Петра Великого и говорят собственной его работы: отвечали мне”. Тут равнодушие мое переменилось в необоримое желание приобрести сие сокровище.

Здесь должно заметить, что Петр I имел в Ропше Дворец для частных приездов своих туда, когда проводил он воду из Кипени в Стрельну и Петергоф для фонтанов и каскадов, причем сам распоряжал земляною работою. Тогда вероятно он сделал себе и сию удивительную мебель, занимаясь как известно ежедневно по нескольку часов точением и резною работою. Ропша долго оставалась в забвении, как после известного в ней произшествия с Петром III, подарена была Екатериной II князю Г. Г. Орлову. Князь продал ее, или лучше сказать дал в придачу к славному Алмазу, купленному им от Лазарева. Сей последний при всем тонком уме своем не почувствовал цены сокровища, приобретенного им за скудный Бриллиант… и как истый Армянин сломал Дворец, приходящий в упадок, а вещи в нем бывшие роздал по родным своим и знакомым, в том числе Трюмо сие, как лучшую из них подарил жене своей. Но кажется, и она также не обратила на него внимания своего и Трюмо из Дворца перенесено было в сырую кладовую, где скоро пришло в ветхость и развалилось, ибо полувековая ржавчина покрывала его, когда после смерти Лазаревой, я приобрел его себе. Но сколько в первые минуты обладания я радовался, столько приведен был в отчаяние недоумением, что мне делать с сими священными обломками, состоящими из нескольких тысяч кусков. Я призвал славного столяра Гроссе, у коего находился в то время подобный Барельеф из орехового дерева, за который просил он 15000 руб., но он начисто отказался заняться сим делом, уверяя меня, что нет возможности ничего составить из этой дряни.

Прогнав кичливого француза, к счастию, я вспомнил о земляке своем костромиче Василе Захарове, весьма искусном резчике, живущем в крайнем бедности. Он как истинный Россиянин, не приходящий ни от чего в затруднение, тот час же начал со мною разбирать обломки, откладывая по приличию один к одному. Более недели мы с ним трудились, чтобы отгадать форму, какую имело Трюмо, наконец терпение наше было вознаграждено – мы дошли до первоначального его образования и увидели изящнейшую форму, несмотря на множество недостающих членов, в лавровых деревьях больше половины листьев, бордюрки вокруг зеркала нашли один только вершок. Но мой смышленный предприимчивый Захаров не убоялся сего и взялся все исправить по оставшимся образчикам. Он сдержал свое слово: Трюмо вскорости приведено им было в первобытное совершенное его состояние, и переделки весьма мало видны. При чистке нашли и имя знаменитого художника вырезанными в 2-х листах под титлами на охотничьих сумках: Петр I. 1711 г.

Рассматривая Трюмо сие нельзя не заметить, что каждая вещь сделана с мыслью, что все вместе составляет нечто целое – великолепное, достойное украшать Царские чертоги, несмотря на изменившийся вкус и понятие о красоте убранства сего рода на лавровых деревьях, составляющих боковые рамки зеркала, сидят по Орлу, распустившему крылья, как будто в намерении спорхнуть, между ними Дуб, на сучьях первых повешены по сумке, колчану, луку и охотничьему рогу. Внизу Барельеф, составленный из богатой добычи звериной ловли, прикрытой сетями, как-то: Оленя, зайцы, куликов, тут же и Собака, стерегущая их, ружье и нож. Все отделано с величайшей тщательностью, особенно древесные стволы.

Трюмо сие вышиной 3, шириной 2 аршины, весит около 10 пудов”(7).

Зеркало вмонтировано в деревянное резное панно. Тема охоты, избранная для его украшения, очевидно, не была случайной: Ропшу окружали густые леса, где Петр I часто охотился, а резьба по дереву, как и токарное дело, было любимым его занятием в часы отдохновения от дел государственных. “Петр выписывал ремесленных людей и сам весьма искусен был в резании, точении и других ремеслах”, – писал Свиньин (8).

Воссоздавая “Трюмо”, Свиньин проявил себя сразу в нескольких амплуа. Помимо коллекционного азарта в нем обнаружился дух подлинного музейщика, организатора экспедиций, предпринятых с целью поиска нового материала. Позднее, он исколесил всю Россию, чтобы пополнить свое собрание уникальными экспонатами. Кроме того, восстанавливая “Трюмо”, как сам выражался, “из щеп”, Свиньин проявил себя в качестве реставратора. И если в данном случае ему удалось отыскать подходящего мастера для выполнения столь специфической и сложной работы, то в случае с “Портретом Петра I на смертном одре” А. Матвеева дублирование холста он производил собственноручно. При этом были необходимы знания реставрационного дела и опыт в подобных вещах.

В поисках умельцев Свиньин порой отыскивал исключительно одаренных людей. “У Полицейского моста, в доме Дементьева, во дворе, под лестницею живет гранильщик Федор Михайлович Шубин… Из сего подвала выходят лучшие малахитовые, яшмовые, порфировые, лапис-лазоревые изделия, украшающие великолепные магазины”, – писал он в “Отечественных записках”, тем самым помогая подобным умельцам стать кому-либо известными и по возможности обрести заказчика.

Отмечая заслуги Петра I перед отечественным искусством, П. Свиньин обращал внимание на то, что “он первый начал собирать оригинальные картины и другие произведения художеств, и положил первое основание заведению Академии художеств”(9). Из произведений живописцев академической школы и составил Павел Петрович основу своей коллекции. Все, сколько-нибудь значительные имена старался он представить в экспозиции Музеума. Традиционно, как и в любой профессионально составленной галере, работы располагались по принципу хронологии и жанровой принадлежности.

Ссылки:

1. ГТГ, № 157.II.9080.20996. Л. 8.

2. Там же. Л. 9.

3. Там же. Л. 10.

4. Ломоносов М. В. Описание мозаичной картины “Полтавская баталия” 1764. // Воронихина Л. Н., Михайлова Т. Русская живопись ХVIII в. М., 1989. С. 106.

5. Пушкин А. С. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 414–415.

6. ГТГ. № 157. П. 9080.20996. Л. 7–9.

7.Там же. Л. 79–82.

8. Свиньин П. П. Достопримечательности Санкт-Петербурга. СПб., 1997, С. 90. Отечественные записки. 1820. Ч. 61. № 5.

9. Свиньин П. П. Достопримечательности Санкт-Петербурга. СПб., 1997, С. 90.

 


 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру