Хранительство как основание консервативной политической культуры интеллигенции. Статья первая

Подчеркивая историческую неоспоримость факта монархической власти, Тихомиров доказывает и неоспоримость другого явления, рождаемого вместе с подчинением, свободы. В основу юридических отношений Тихомиров закладывает принципы иерархизма, столь естественные для консервативного мировоззрения. Суть единства власти и свободы заключается в самостоятельности человека, а мнимая противоположность — в разных способах ее реализации. Если свобода предполагает напряжение внутренних сил, равных по значению силе влияния внешних условий на человека, и, соответственно, независимость от этих внешних условий, то власть характеризуется стремлением внутренних сил подчинить себе силы внешние: "способность свободы и власти прежде всего и чаще всего проявляется в отношении других личностей"(44). По словам Тихомирова, вся история "есть история различных приспособлений власти и принуждения, точно так же, как, с другой стороны это есть история человеческой свободы"(45). Иначе говоря, люди постоянно подчиняясь своей природе, направляют до известной степени явления свободы и подчинения, комбинируя их наиболее приемлемым для себя в то или иное время способом. Более того, состояние общества, в котором человек то подчиняется, то подчиняет, нельзя назвать тиранией. По замечанию Тихомирова, "границы, отделяющие благотворное воздействие от зловредного насилия, определяются вовсе не присутствием принуждения"(46). Ссылаясь на К.П. Победоносцева, он утверждает, что в сложной. натуре человека присутствует "несомненное искание над собой власти"(47), которое не есть "выражение слабости", но, наоборот, предстает, — здесь Тихомиров цитирует Победоносцева, — как "сила нравственного тяготения, привлекающая одну душу к другой;.. глубокая потребность воздействия одной души на другую"(48). Подобно тому, как стремление к свободе может вызываться не только могучей силой, но и "грубой необузданностью натуры", так и искание над собой власти не всегда является результатом слабости и может быть следствием "лучших, тончайших свойств природы нашей"(49).

Резюмируя свои размышления о проблеме соотношения власти и свободы, Тихомиров приходит к выводам о том, что свобода играет преимущественную роль в жизни личной, а власть и подчинение — в общественной. С последним тихомировским утверждением тесно связан и вопрос о характере власти, точнее говоря, характере осуществления власти. По его мнению, главной целью власти, проявленной в обществе, было и будет создание и поддержание порядка, в рамках которого формируются определенные представления о необходимом и должном. При этом идея того, что "должно быть", есть врожденная, она вытекает из самой глубины человеческого духа и предполагает наличие единого для всех идеала. Со стороны вопроса о характере власти, это означает, что власть имеет своей целью придать порядку нравственное содержание, делая его орудием осуществления "правды". Именно в поиске этих "более широких, более всеобнимающих" норм порядка и видит Тихомиров "момент зарождения государственной идеи"(50).

Если в сфере общественных отношений порядок вытекает из приспособления к многочисленным частным интересам, то государственная идея ищет порядка, "приспособленного ко всем отношениям, вместе взятым". В силу этого искомый прядок сопровождается и поиском соответствующей власти, т. е. "власти верховной, способной быть выше всех специальных интересов"(51).

Обращает на себя внимание то, что решение проблемы "свобода — власть" является для Тихомирова главной в его философской концепции государственности. Для "реакционного" мыслителя — это нетипичный случай. Консерваторам обычно свойственно отвечать на данный вопрос в контексте критики либеральной по своему происхождению идеи свободы. Попытка же Тихомирова, обосновывающего позитивную роль свободы, включить ее как конструктивный элемент в основы "общественности" и государственности объясняется, на наш взгляд, во многом своеобразным решением и выработкой оригинального варианта взаимоотношений общества и государства.

Так, фиксируя факт противопоставления в политических теориях государства как сферы принуждения и общества как области свободы, Тихомиров постулирует парадоксальный еще со времен Карамзина тезис о совмещении и совпадении интересов свободы и власти в единой точке — государстве: "государство есть в известных отношениях высшее торжество человеческой свободы и главное средство обеспечения для личности ее свободы в обществе"(52). Реализация данного принципа видится Тихомирову в осуществлении людьми "разумной, обдуманной власти над собой". Механизм ее функционирования предстает в виде государственного союза, в котором "народ объединяет свои силы, дисциплинирует их и направляет их для достижения своих целей" со всем могуществом, на которое способна только разумно организованная власть(53). Последняя, конечно, предполагает подчинение, соглашается Тихомиров. "Но, создавая власть, которой должны подчиняться, мы не жертвуем своей свободой. Подчинение условиям природным составляет неизбежный удел существ, не одаренных безграничными силами. Создавая государство, мы, вместо подчинения стихийным силам, подчиняемся самим себе, подчиняемся тому, что сами сознаем необходимым, то есть выходим из слепого подчинения обстоятельствам и приобретаем независимость, первое условие действительной свободы"(54). Как видим, в основу данного вопроса Тихомиров кладет не столько начала власти и свободы как таковых, но выделяет, в первую очередь, такие черты государственности как разумность и сознательность, позволяющие людям и обществу определяться в выборе необходимого подчинения или допустимого властвования.

В этом контексте рассматривает Тихомиров и потребность в правильном понимании границ власти вообще и, главным образом, государственной власти. Именно разумность лежит в основе сознательного ограничения и нахождения пределов приложения государственного принципа. Речь идет о содержании государственности как высшем союзе, построенном на общем интересе нации(55).

Поскольку идея государства и верховной власти имеет своим источником общечеловеческую потребность в объединяющей идее, то, по мысли Тихомирова, идея государственного союза содержит требование мирного существования в "качественном смысле". Исходя из такого понимания, он и предлагает свое определение государства как "союз членов социальных групп, основанный на общечеловеческом принципе справедливости, под соответствующей ему верховной властью"(56). И таким образом, анализ государственности есть, по сути дела, анализ отношений как раз этих двух элементов государства — союза людей, расслоенных по социальным группам, и верховной власти. Тихомиров рассматривает в единстве нацию и государство, он говорит о "национально-государственном теле", которое состоит из: 1) нации, которая в совокупности отдельных лиц и групп, объединенных общей жизнью, порождает идею верховной власти, "надо всеми одинаково владычествующей"; 2) верховной власти, которая есть конкретное выражение принципа, принимаемого нацией в качестве объединительного начала; 3) государства, как совокупности верховной власти и подчинившихся ей членов нации (т. е. государство — это нация, объединенная верховной властью в одну организацию); 4) правительства, которое представляет собой систему управления, орудие верховной власти для осуществления целей государства, и которое ни в коем случае не должно смешиваться как с государством, так и с верховной властью(57).

Существо дела заключается, по Тихомирову, в строгом различении единой верховной власти и сложного, совмещающего различные принципы управления, правительственного механизма; или, по-другому, верховной власти и создаваемого ею правительства, суверена (Souverain) и правителя (Gouvernement), о чем так убедительно, в понимании Тихомирова, писал в свое время Ж.Ж. Руссо(58). Речь, по сути, идет о единстве верховной власти, неразделимой в своих проявлениях (исполнительной, законодательной и судебной), и "передаточной" власти, органах управления, среди которых разделение компетенции необходимо. Иными словами, разделение властей имеет место только в структуре управления, которая направляется, контролируется и организуется верховной властью. Разделение властей в традиционном, идущем, от Локка и Монтескье понимании, является результатом конфликта между управительными властями и властью верховной, желанием разделенных по функциям органов управления (законодательного, исполнительного и судебного) заместить собою суверена, но в итоге вступающих в противоборство не только с верховной властью, но и между собой(59). Итак, заключает Тихомиров, верховная власть, основанная на одном из трех принципов (монархии, аристократии, демократии)(60), — едина и нераздельна; власть управительная, создаваемая верховной, — в своих сочетаниях и комбинациях этих принципов разнообразна.

Тихомиров считает основные типы правления самостоятельными, имеющими различный смысл и содержание. Иными словами, основные формы власти являются именно типами, но не фазами развития власти; и смену этих форм "можно рассматривать как результат эволюции национальной жизни, но не как эволюцию власти самой по себе", тем более, что "будучи низвергнут в качестве власти верховной, данный принцип власти все таки нимало не уничтожается, а только получает подчиненные функции"(61).

Формы верховной власти обуславливаются нравственно-психологическим состоянием нации — "в той или иной форме верховной власти выражается дух народа, его верования, и идеалы, то что он внутренне сознает, как высший принцип, достойный подчинения ему всей национальной жизни". Как наивысший, этот принцип становится неограниченным, и верховная власть, им создаваемая, ограничивается лишь содержанием своего собственного идеала. Таким образом, Тихомиров здесь выдвигает на первый план тезис об идеократичности власти — "всякая верховная власть идеократична, т. е. находится единственно под властью своего идеала"(62). Отсюда следует, что власть неоспорима, пока совпадает со своим идеалом, и становится узурпацией, когда сама выходит из подчинения ему. От степени ясности осознания всеобщего идеала и зависит, между прочим, выбор той или иной формы власти.

Интересы и нужды личности придают смысл существованию общества и деятельности государства. Возвращаясь к вопросу о соотношении в жизни человека свободы и принуждения, отметим, что он решается именно с этой позиции, предусматривающей факт разделения общественного и государственного существования. "Условие жизни общества, — писал Тихомиров, — есть по преимуществу свободная деятельность личности, свобода ее творчества; условие жизни государства — есть обязательность; ценность общественной работы заключается в богатстве разнообразия творчества; ценность государственной деятельности — в поддержании обязательной однородности рамок (признанных необходимыми)"(63).

Заметим, что с точки зрения концепции гражданского общества, представленные выше рассуждения Тихомирова не совсем оригинальны и, на первый взгляд, вызывают интерес лишь своей консервативной трактовкой теории, разрабатываемой по преимуществу либералами. Однако, в общем русле тихомировской концепции государственности разрешение данной проблемы приобретают совершенно иное звучание, так как именно здесь мыслитель находит основания и аргументы своей критики немонархических видов верховной власти.

Тихомиров включает в нарисованную им схему взаимоотношений общества и государства дополнительный и важнейший в его концепции элемент — верховную власть. Низвергая государство и пытаясь собой его заменить, общество приходит к анархии; когда государство пытается заменить собою общество, оно приходит к деспотизму, уничтожая как свой источник — общество, так и самое себя. Свое единство, по Тихомирову, общество и государство находят в национальной жизни и верховной власти, ею вызванной. Верховная власть, объединяющая элементы "свободного почина", которым развивается общество, и "обязательного единообразия", которым строится государство, является одновременно и представительницей, и охранительницей этого единства. С точки зрения завершенности и полноты, оно единственно возможно лишь при монархии, представляющей верховную власть нравственного идеала, который в сфере обязанностей государства наиболее совершенно и справедливо определяет пределы действия государственной власти.

В силу того, что аристократия(64) как идея верховной власти представлена в прошлом и настоящем человечества весьма незначительно, весь свой скепсис Тихомиров обращает на демократию.

Демократия с его точки зрения пригодна к действию лишь в "некоторых отраслях управительной области", например, области контроля и "всенародного наблюдения" за деятельностью "чиновников или вообще всяких агентов власти", а в качестве же верховной власти — только "в самых малых республиках", в которых "способна действовать непосредственно и прямо". В большинстве же случаев демократия совершенно неспособна к прямому действию и вынуждена прибегать к представительству, "которое создает политиканов, концентрирующих в себе все развратное"(65). В конечном счете, любой демократический строй превращается на практике в "противоположность полнейшую" тому, что предписывают ему теории(66).

Заметим, что критика демократии по линии невозможности прямого и непосредственного волеизъявления, в общем-то, не нова в русской консервативной традиции. Достаточно вспомнить рассуждения по этому поводу, к примеру, Каткова или Леонтьева. Наиболее же близок в данном плане к Тихомирову оказывается К.П. Победоносцев, по существу своей критической логики следовавший в русле тихомировского понимания "великой лжи нашего времени".

С точки зрения Тихомирова любая попытка демократии объединить страну в парламентах оборачивается перенесением в центр, "в сосредоточие власти" всей вражды, всей борьбы, "какая только есть в нации"(67). Следовательно, заключает Тихомиров, демократические учреждения необходимы "вовсе не для проявления народной воли, а как средство внушения народу некоторого подобия воли"(68). Подчеркнем, что критика Тихомировым немонархических видов власти и управления носит строго консервативный характер и исходит, в первую очередь, из неприятия идейно-духовных основ либеральной и радикальной идеологий, главная социально-практическая ущербность которых заключается, по его мысли, в "отпадении" от нравственного источника добра и справедливости в обществе — религиозного начала.

Тихомиров отвергает демократию, демократические устремления революционной интеллигенции, саму революцию. Но он далек от отрицания прогресса. Хотя, по его собственному признанию, в идее прогресса много неясного, вся она сплетена из неточностей, произвольных преданий, часто противоположных и несовместимых, человечество не выйдет из "хаоса мысли" до тех пор, пока не разберется в этом понятии и не выработает правильного его понимания. Существенным недостатком понятия прогресса является то, что под ним часто понимается революционное движение через разрушение. В строгом же научном смысле оно обозначает не что-то отрицательное, а, наоборот, позитивное — дифференциацию, усложнение и расслоение основ общества, происходящее в процессе поступательной эволюции. Отсюда Тихомиров выводит главную установку истинного консерватизма, в отличие от консерватизма ложного, стремящегося к абсолютному сохранению существующего, не принимающего никакого движения и инновации: "Но и консерватизм, который был бы прав как отрицание этого бесплодного революционного прогресса, — заслуживает не меньших упреков, когда ограничивается одним этим отрицанием и не видит перед обществом положительной работы, движения вперед, то есть тоже прогресса, но только в эволюционном смысле"(69). Истинный консерватизм совпадает с истинным прогрессом в том, что оба они поддерживают сохранение общественных основ, обеспечивая их свободное развитие: "Между прогрессом, насколько он существует действительности, и консерватизмом, поскольку он необходим и возможен, с точки зрения жизнедеятельности человека или общества, нет решительно никакой противоположности. Прогресс, насколько он существует в мире, есть только развитие. Но консерватизм, поскольку он есть явление жизненное, есть лишь другое название того же факта"(70). "Общество тем выше, — не устает повторять Тихомиров, — чем самостоятельнее создающая его личность"(71). Поэтому задача общества и государства состоит в уничтожении ничего не имеющего пролетария и превращении рабочего в гражданина, заинтересованного в общественном благополучии. Роль интеллигенции в этом процессе должна быть только вспомогательной. По его мнению, человечество должно избавиться от "тумана химер", "полупьяного существования", в которое оно погружено благодаря иллюзиям народного правления и демократии. И здесь для интеллигенции, "руководящих умов общества" является возможность по-настоящему оправдать свое существование, возвратившись к религиозному пониманию целей жизни и направляя на этот путь все общество. "С умиротворения души начнется оздоровление социального мира"(72).