Политическая культура: смысл и методологическое значение категории

Что же касается различий между революционерами и реформаторами, то утверждения, о том, что основой таких различий являются вопросы тактики (одни придерживаются в борьбе за перемены экстремистской тактики, включающей насилие; другие — стремятся к мирной тактике постепенных изменений, в основном путем убеждения) — несостоятельно. Тактические приемы реформизма, как свидетельствует история и опыт революций, часто берут на вооружение революционеры, реформисты же на практике сталкиваются с необходимостью применять тактику насилия. Поэтому базовые различия лежат в сфере идеальных установок и мотиваций, проявляются в понимании и оценке ситуации, подлежащей изменению. Если реформистский лидер отстаивает базовый миф данного политического общества, идеалы его модели политической культуры и отклонения от этих моделей оценивает как порочную ситуацию, которую можно и нужно исправить, то революционный лидер изначально определяет ситуацию как порочную, как неизбежно подлежащую фундаментальному преобразованию.

Как справедливо отмечает Р. Такер в своей интерпретации сущности революционного сознания, истоки сознания, ориентированного на радикальные перемены, на революцию, чаще лежат в психологических установках индивида, ощущающего свою непричастность к обществу, не разделяющего его "миф"; такой индивид "отвергает как идеальные, так и реальные модели культуры, которые предлагает ему общество, видит в них идеологию, скрывающую реальности кризисной общественной ситуации, сеющую иллюзии о перспективах ее преодоления"(28). В отличие от революционера, реформатор исходит из того, что базовый миф (т. е. идеал) должен стать реальностью данного существующего общества(29). При этом новый миф соединяется с традиционными культурными установками.

Завершить этот сюжет можно утверждением о том, что концептуальные положения о политической культуре как важном элементе общей культуры общества, об "идеальных" и "реальных" моделях культуры, о единстве политико-культурной практики и представлений, о "базовом мифе" общества, о социализации, снимающей противоречия между идеальными представлениями и реальной практикой, о возможности разрыва с культурной традицией, о кризисе, порождающем ориентацию на борьбу как предпосылку становления общественно-политических движений за изменения, а также характеристика Р.С. Такером радикально революционного и реформистского типа социально-политических движений — все это может и должно быть в инструментарии современного исследователя политической культуры.

На этом можно было бы остановиться, но сюжет о понятийном измерении политической культуры будет неполным без упоминания двух проблем, активно обсуждаемых в отечественной и западной литературе. Речь идет о "функциях" и "типах" политической культуры.

Проблема "функций" политической культуры волнует, по преимуществу, отечественных исследователей, традиционно выделяющих (в различных вариантах словосочетаний, от чего, впрочем, суть дела не меняется) функции "коммуникативную", "интеграционную", "нормативно-регулирующую", "трансляционную", "прогностическую", "воспитательную" и др. (перечень можно продолжить еще целым рядом прилагательных, количество которых обычно прямо пропорционально богатству фантазии того или иного автора).

На наш взгляд, наиболее существенными являются, во-первых, функция политической социализации — т. е. интроецирование в сознание субъекта определенных установок, происходящее в рамках той системы социальных отношений и, соответственно, через посредничество той политической культуры (включающей и институциональные и нормативно-ценностные элементы), которая составляет "среду общения".

Во-вторых, интеграционная функция, благодаря которой происходит более или менее устойчивое сплочение социальной общности различных уровней.

В-третьих, трансляционная функция, обусловленная наличием связей, обеспечивающих передачу в общественном сознании определенных политических традиций и опыта от поколения к поколению. Нам представляется, что если рассуждения о функциях не столь существенны(30), то проблематика типологизации и структурирования (внутренней "типологизации") политической культуры — в силу своей сложности и наличия большого количества вариантов аргументации — требует хотя бы схематичного изложения.

На наш взгляд, аксиомой можно считать базовый для анализа любой конкретной политической культуры водораздел между идеальными представлениями о политике, культуре и реальной практикой политико-культурной деятельности. "Слово" и "Дело", "Сознание" и "Бытие", "Идеалы" и "Действительность" и многие другие оппозиции понятий, описывающих реальную жизнь и ее отражение в мышлении человека в их взаимодействии и взаимовлиянии, лежат в основе разделения политической культуры на идеальную и реальную. Существуют идеальные модели политической культуры у разных сообществ, национальных и социальных ассоциаций, включенных в политическую жизнь; они есть и у отдельных индивидов как членов этих ассоциаций; именно из индивидов формулируется культурный авангард и политическая элита, формирующая, в конечном счете, сами реальные модели политической культуры.

Таким образом, можно говорить о наличии нескольких идеальных моделей политической культуры в каждом конкретном обществе. Они различаются по степени популярности, обусловленной широтой представительства и степенью агрессивности (активности) ее элементов в каждом конкретном обществе.

Вторая составляющая политической культуры — это реальная практика политической жизни конкретного общества, во всем многообразии и противоречивости которой всегда можно обнаружить характерные черты, выделяющие именно это общество, государство в ряду других, и позволяющие говорить о специфике, например, российской политической жизни по сравнению с французской (т. е. о национальной специфике), о специфике политической культуры в России во второй половине XIX века и т. д. и т. п.

Коротко говоря, всякое общество обладает политической культурой, виды которой представлены реальной политической культурой и идеальными моделями политической культуры. Их совокупность и составляет тот феномен, который можно обозначить, например, как "политическая культура России".

Это достаточно условное разделение на "идеальное" и "реальное" (условное потому, что в реальной практике огромную роль играют "идеальные модели", в свою очередь базирующиеся на культурных архетипах и новых образах мира, созданных наукой, идеологией) в практическом анализе конкретной политической культуры должно подкрепляться рассмотрением типов политической культуры. Методологическое значение имеют и различия в подходах к классификации политической культуры, рассматриваемой в ее самодостаточности — как самостоятельной сферы политического пространства.

Обычно отечественные исследователи, пишущие о типологии (классификации) политической культуры, идут тремя путями: используют ту или иную конкретную типологию, разработанную западными учеными (здесь вне конкуренции — Алмонд и Верба)(31); традиционным для советского обществознания путем привязки типов культуры к формационному развитию и классовым интересам буржуазии, пролетариата, крестьянства; и, приобретающим все больше приверженцев, путем культурно-цивилизационной типологии(32).

С точки зрения Алмонда и Вербы, в истории человечества различаются три наиболее общих "идеальных" типа ориентаций, моделей отношения больших масс людей к политической системе: "парохиальный", "подданический", "партисипаторный", различные комбинации которых представляют ту или иную конкретную политическую культуру(33). Первый тип характеризуется полным отсутствием у населения знаний о политике и политической системе, полным отрывом от нее. "В таких обществах нет специализированных политических ролей: власть вождей и шаманов представляет собой нерасчлененность политико-экономико-религиозной роли. У членов этих обществ политические ориентации не отделены от иных ориентаций (экономических, религиозных). Парохиальная ориентация есть отсутствие каких-либо ожиданий, связанных с политической системой. Последняя никак не соотносится с жизнью парохиала"(34).

Второй тип — подданнический. Ему свойственно "пассивное политическое поведение", исключительная ориентация на господствующие ценности при очень слабом их осмыслении; высокий уровень ориентаций относительно output-аспектов политической системы при полном отсутствии ориентаций относительно input-аспектов системы и самого себя как активного участника политического процесса. Подданный хорошо понимает государственную власть и умеет эффективно (для системы) подчиняться ей. Во всем остальном он пассивен и систему в целом идентифицирует с ее output-измерением(35).

Третий тип — "партисипаторный", квалифицируемый еще и как "рационально-активистский". "Члены общества ориентируются на систему в целом, как на ее политические, так и административные структуры, и процессы в ней протекающие. Иными словами, это одновременно ориентация на „активистскую роль самого себя"; и это последнее не зависит от позитивного или негативного отношения к системе и ее ролям"(36). Индивиды активно участвуют в политической жизни, пытаются воздействовать на процессы принятия решений, умело артикулируют собственные притязания. При этом выполняют и с уважением относятся к уже принятым решениям.

В данном случае речь идет об умозрительных, абстрактных "идеальных моделях" политической культуры, в чистом виде и в полном объеме не реализованных нигде и никогда. В каждой конкретной стране общая (господствующая) политическая культура складывается из различного сочетания элементов подобных моделей. Более того, политическая культура, — потому что поведение и "парохиала", и "подданного", и "гражданина" подвержено влиянию огромного числа факторов (помимо собственно политического, географического, национального, религиозного, профессионального, например), с одной стороны, с другой, определяется кроме рациональных, иррациональными моментами, свойственными психике человека (предрассудками, предубеждениями, мифами и т. д.), — вряд ли в реальности имеет гомогенный характер. К тому же, как показали Алмонд и Верба, политическое поведение конкретного индивида также нельзя свести к чему-то одному — только к "участию" или только к "подчинению", в зависимости от ситуации он может вести себя различно, в большинстве случаев обнаруживая причудливую смесь ориентаций, характерных для разных моделей. Будучи "генератором" политических идей и решений в одной области, сфере деятельности, в других он прекрасно вживается в роль, например, "парохиала".

По большому счету, иерархичность общества, неординарность политических структур, наконец, национальные особенности системы социализации (семьи, воспитания, образования, и т. д.) предопределяют не только стиль мышления и поведения конкретного человека, но и дробят политическую культуру общества на фрагменты и субкультуры.

В первом случае, фрагментированная политическая культура, или же, по определению В. Розенбаума, — "культура, в рамках которой у населения отсутствует прочное согласие относительно путей развития общества"(37), присуща большинству стран, отягощенных "излишним социальным плюрализмом", т. е. избыточным количеством общественных групп и, соответственно, повышенной конфликтностью; проблемами, связанными с "формированием нации", с достижением стабильного и устойчивого развития. В таких обществах: а) парохиальная политическая лояльность преобладает над национальной; б) легитимные и действенные процедуры по урегулированию конфликтов отсутствуют; в) социальные группы по отношению друг к другу испытывают острое недоверие (в связи с чем, видимо, затруднена национальная идентификация, формирование самосознания "мы", в отличие от "других", живущих за границами страны); г) правительства нестабильны и недолговременны.

Во втором случае, наличие частных культур, или "субкультур", обусловлено практически теми же причинами, что и "фрагментарной политической культуры", однако, будучи связаны между собой и иногда даже совпадая, два этих явления ("фрагменты" и "субкультуры") все же не одно и то же. Различаются они, во-первых, по степени интегрированности в общую политическую культуру (отличия субкультур не носят принципиального характера), во-вторых, по степени общности (субкультура значительно шире по объему и может включать ряд "фрагментов").

Поляризованная политическая культура включает вертикальные и горизонтальные субкультуры. Горизонтальные субкультуры основываются на религиозных, этнических, региональных признаках. По аналогии с культурой общества, политическая культура также имеет основания для вертикального деления на "высокую" и "низкую", т. е. культуру интеллектуалов (элитистскую субкультуру) и культуру народа (массы, толпы)(38).

В свое время Т.С. Элиот заметил, что "многие всегда готовы считать себя людьми культуры на том основании, что они не только не нуждаются в других, но и слепы по отношению к тем, кто нуждается в них"(39). Развивая мысль Элиота, Рассел Кёрк связывал подобный "элитизм" с появлением внутри "культурного класса" (а иногда, как это, например, часто случалось в России, и вне его) индивидов выдающегося культурного масштаба, чьи личные дарования могли внести существенный вклад в совершенствование человеческого разума и духа (включая и политическую сферу). Однако, подчеркивая связь "высокой" и "популярной" культур, американский ученый справедливо заметил, что "такие личности не в состоянии, подобно Атласу держать культуру на своих плечах, если им недостает поддержки класса или группы, или же когда тенденции большой массы людей устремляются в противоположном направлении"(40).

Крайним выражением негативного отношения к политической культуре данного общества является бунт против унаследованной культуры, доминирующих в социуме субкультур и фрагментов; этот бунт ведет к формированию самостоятельных политических "контркультур". Отрицание здесь приобретает самодовлеющее значение, становится образом политической мысли и стилем политического поведения.

Примеров типологизации политической культуры можно привести еще немало. Достаточно сказать, что каждый автор, пишущий о политической культуре, вынужден определяться и с прилагательными, так как без такого уточнения любая политическая культура — лишь абстракция, в силу своей универсальности не имеющая операциональных свойств и приложений. Естественно, набор этих уточняющих прилагательных зависит и от подхода, выбранного данным автором, т. е. методологии анализа, и от целей, конкретных задач исследования, от его идеологических предпочтений и ряда других факторов. Но в целом, все многообразие интерпретаций политической культуры, видимо, не выходит за определенные рамки, поэтому можно попытаться представить некую схему, поясняющую принципы классификации политической культуры. В зависимости от критериев (системных, функциональных, ценностных, цивилизационных), положенных в основу различения, политическая культура обозначается в литературе следующим образом. I. Системные, организационные критерии: 1) по степени интегрированности в политическую систему: а) господствующая; б) субкультура; в) фрагментарная; г) контркультура. 2) По уровню организации(41): а) индивидуальная; б) групповая; в) общая. 3) По статусу субъектов политической культуры в политической системе: а) элитарная (официальная политическая культура властвующего субъекта); б) массовая; в) маргинальная (культуротворчество носителей специализированного сознания). II. Функциональные критерии: 1) по степени гомогенности: а) поляризованная (Discordia), неоднородная; б) консенсуальная (Concordia), однородная. 2) По степени и характеру участия субъектов в политической жизни (преобладающим "ролям"): а) рационально-активистская; б) подданническая; в) иррационально-отчужденная (парохиальная). 3) По способам осуществления социализации(42): а) гражданская; б) авторитарная; в) демократическая. 4) По характеру отношения к правящему режиму и политической системе в целом; а) лояльная; б) апатичная; в) отчужденная, оппозиционная. III. Ценностно-нормативные критерии: 1) по отношению к обществу, свободе: а) индивидуалистские (асоциальные); б) коммунитарные (коллективистские). 2) По отношению к государству и политической власти в целом: а) этатистские; б) антиэтатистские. 3) По целям, идеологической направленности: а) консервативная; б) либеральная; в) радикальная(43). 4) По объему исповедуемых ценностей, ориентированные на: а) общечеловеческие ценности; б) национальные, религиозные, профессиональные и т. п. IV. Цивилизационные (исторические, социокультурные) критерии: 1) по месту в истории человечества: а) архаическая, доиндустриальная (потестарная); б) индустриальная; в) постиндустриальная. 2) По социокультурным основаниям: а) самобытная (ориентирующаяся преимущественно на национальные традиции и собственный уникальный опыт государственности), эндемическая(44); б) космополитическая (заимствующая чужой опыт и образцы).

Как видим, прилагательных, так или иначе характеризующих политическую культуру, можно использовать значительное количество. Однако, выбор, на наш взгляд, должен, прежде всего, определяться жанром и задачами исследования. Вполне естественно поэтому, что в работах "эмпирических", авторы которых основывают свои рассуждения на интерпретации материалов конкретных социологических исследований и статистики, принципы типологизации будут иными, чем в "антропологических", политико-философских исследованиях политической культуры, авторы которых исходят из некоторых общих культурологических, исторических, философских построений. В последнем случае "эмпиризм" и прикладной аспект типологизации менее важен, а "функциональность" классификации политических культур ограничивается рамками и вполне оправдывается задачами каждого конкретного исследования, которое не должно претендовать на универсальность, абсолютную истину и окончательность диагноза.

Исходя из этого, как нам представляется, можно, например, предложить следующую типологизацию неоднородной политической культуры России XIX века как совокупности политических идеалов, ценностных ориентаций, установок и стиля действия различных социальных общностей, позволяющую под определенным углом зрения охарактеризовать социокультурные детерминанты, сущность, особенности и специфику политического сознания и деятельности российской политической элиты (властвующего субъекта), интеллигентской оппозиции и "массы" русского народа.

Следует сразу "развести" официальную политическую культуру, политическую культуру массы, политическую культуру интеллигенции. При этом под "официальной политической культурой" подразумевая культуру властвующей элиты, сочетающую рационально-активистские и подданнические тенденции, лояльную, этатистскую, консервативную по определению, авторитарную, коммунитарную, космополитическую по существу и эндемическую, национально-религиозную по форме; под "массовой политической культурой" — фрагментарную, по сути, культуру, парадоксальным образом сочетавшую лояльность и апатию, подданнические и иррационально-отчужденные, архаические, традиционалистские и эндемические черты, этатизм и ориентацию на национально-религиозные ценности с демократическими, коммунитарными и анархическими тенденциями; под "политической культурой интеллигенции" — политическую субкультуру русской интеллигенции — маргинальной группы носителей специализированного сознания, игравшей рационально-активистскую "роль" в истории России, в массе своей, в большей или меньшей степени, оппозиционной правящему режиму и политической системе в целом, в политическом сознании которой сочетались индивидуалистские и коммунитарные, этатистские и антиэтатистские, либерально-демократические, реформистские и революционаристские, радикально-нигилистические и охранительные стремления и тенденции, космополитизм и самобытность.