Пасха Красная

Конечно, предвзятость их спецслужб по отношению к таким, как мы, пассажирам можно понять. Приятно ли им, что в их страну всё едут и едут люди, открыто исповедующие Бога, распятого когда-то в столице Иудеи как преступника? Разве они, в подавляющем большинстве своем, переменили с тех пор резко отрицательное отношение к Христу и христианству? Разве их религиозные вожди от имени израильского народа покаялись перед всем миром за совершенное некогда злодейство? Нет, наоборот, они всеми средствами внушают "мировой общественности", в том числе, христианам, что выкрикнутое когда-то их предками "Кровь его на нас и на детях наших" нужно забыть раз и навсегда. Забыть как недоразумение и навет на богоизбранный народ. А кто не наделен забывчивостью, тот может автоматически попасть в разряд антисемитов, экстремистов и возбудителей религиозной ненависти.

 

Недели за две до путешествия на Святую Землю мне дали почитать сборник статей архиепископа Иоанна Сан-Францисского (Шаховского). В "Письме к христианам и евреям" покойный владыка высказывается по поводу известного постановления II Ватиканского Собора "о невиновности еврейского народа в распятии Христа". Признаться, я не большой поклонник богословской публицистики архиепископа Иоанна. Ей, на мой взгляд, не хватает достаточной строгости и последовательности, и часто свои выводы автор оснащает, совсем как на аптекарских весах, какими-то либеральными оговорками и довесками, и они вдруг сильно меняют смысл целого.

 

Но все же по поводу "невиновности" он высказывается в этой статье вроде бы твердо: "...еврейство не может быть, конечно, освобождено от вины перед Богом. Некуда спрятаться от этой реальности. Мир виновен в отвержении Христа. Виновно и еврейство, избирающее до сих пор "кесаря", свой племенной еврейский национализм, а не Христа". Правда, почти тут же следует и довесок: "А еще более виновны христиане, ушедшие от своей первой любви или еще не пришедшие к ней". Но, спрашивается, если люди отошли от любви ко Христу или не пришли к ней, то какие же они христиане? И потом, почему эти люди виновны больше тех, кто в разные века и по сей день всячески претил и претит им обрести подлинную веру? Похоже, архиепископ Иоанн из своего калифорнийского удела не вполне представлял себе национальный состав атеистического ордена, хозяйничавшего в СССР.

 

О статье сан-францисского владыки вспомнил я тут потому, что, конечно, каждому, кто в наши дни предпринимает паломничество в Палестину, так многое нужно для себя выяснить и осмыслить - самому или с помощью чьего-то мудрого наставления. Что же это за земля такая - злополучная, горькая, исхлестанная нашествиями, в несмываемых пятнах святотатств, но при том столь притягательная, властно зовущая к себе народы разных вер обещанием последних откровений?

 

Готов ли я ступить на эту землю, увидеть ее всемирно известные святыни, встретиться лицом к лицу с ее теперешней бедой? Или вовсе не готов, и лучше было бы никуда не высовываться, а сидеть себе тихонько дома - "без Рима, без Ерусалима", по совету старчика нашего Григория Сковороды.

 

ГОРНЯЯ

Первые же попытки вести хоть какой-то дорожный дневничок, как вижу теперь, перелистывая записную книжку, не удались. Слишком много мы ездим, ходим. На бумаге остаются лишь какие-то малоразборчивые каракули. Числа... имена... названия святынь...Умней меня Саша Сегень поступил: у него в руке диктофон. Ни автобусная качка, ни пробежки с места на место ему не мешают, знай себе, наговаривает или записывает голос сестры Спиридонии. У меня же три дня из десяти вообще остались без записей, только числа проставлены. Ничего не успеваю, голова идет кругом, а дни, между тем, переполнены событиями, и кажется, что каждый из них разрастается до размеров целой недели.

 

Нашу группу сопровождает молодая послушница из Горненского монастыря Спиридония. Ее все ласково зовут "матушкой", хотя это, конечно, не почину и не по возрасту. При знакомстве я узнал, что ее родина - Закарпатье, Мукачев. И сразу поинтересовался, бывала ли в монастырьке Уголька, где трудился знаменитый старец Иов, теперь уже покойный. Старца она, конечно, уже не застала, но много слышала о нем. Говорит с чисто русской интонацией, без характерных словечек, по которым легко отличить русина или русинку. Утром 1-го мая, когда нас пятерых присоединяют к украинской группе, она везет всех в гости к своим сестрам - как раз в Горнюю.

 

Но это же замечательно - начать знакомство с Иерусалимом именно с Горней, с места, где родился Иоанн Предтеча и где за несколько месяцев до его рождения встретились две великие жены - Мария и Елисавета! Во всем Евангелии не найти, пожалуй, другого рассказа, проникнутого таким светлым и радостным лирическим чувством, как этот, сообщаемый Лукой. Недаром этот отрывок так часто звучит в годовом кругу церковных евангельских чтений. И всегда, замечаешь, народ слушает его с каким-то особым сердечным восторгом, и волна умиления еле слышным вздохом пробегает по храму.

 

В тот самый миг, как юная гостья, пришедшая из Назарета навестить свою пожилую родственницу, поздоровалась с Елисаветой, "взыграся младенец во чреве ея, и исполнилась Духа Свята Елисавет и возопи гласом велиим, и рече: Благословена ты в женах и благословен плод чрева твоего! И откуду мне сие, да приидет Мати Господа моего ко мне? Се бо, яко бысть глас целования твоего во ушию моею, взыграся младенец радощами во чреве моем". (Лк., 1, 41-44). Удивительно, что Елисавет, уже не чаявшая родить, именно в миг Марииного приветствия впервые слышит внутри себя радостный всплеск новой человеческой жизни!

 

И мы, кажется, в такое же солнечное весеннее утро едем в Горнюю! Запыленные городские кварталы исчезают за спиной, а впереди - совсем новая и неожиданная панорама: пустынные каменистые склоны, поросшие пусть не густым, но все же леском. Узкое шоссе спускается в лощину. Автобус тормозит у стоянки в центре палестинского поселка Айн-Карим. Теперь уже пешком идем к древнему источнику, из которого, по преданию брала воду Мария, когда гостила у Захарии и Елисаветы.

 

Тут и воздух совсем другой, чем в Иерусалиме: чистый, влажный, в густых струях лиственных и травных ароматов. И старые деревья своими кронами прикрывают от солнца, стоящего почти в зените.

 

Родник тоже в укрытии, напоминающем каменную часовню. Здешний прохладный полумрак и флейтовые всплески источника располагают к тишине, к созерцанию, но нас так много, все спешат попробовать воду, ополоснуть разгоряченные лица, и уже надо подниматься вверх - к монастырским воротам.

 

За ними почти тут же попадаем на маленькую солнечную полянку, тесно уставленную крестами без оградок. Любовно ухоженное обительное кладбище пестреет цветами. А вокруг - и выше, и ниже полянки, и на противоположном склоне ущелья столько зелени, свежей и сочной, такой радостный птичий гомон, что никак со всем этим не вяжется страшная правда о двух убиенных девять лет назад горненских монахинях - Варваре и ее дочери Веронике. На них поднял руку какой-то изувер, объясняет Спиридония, почти тут же пойманный, но на суде признанный невменяемым. Мы все поем, как умеем, "Вечную память", подходим с поклоном к металлическим крестам, еще не догадываясь, что это лишь первая история из нескольких подобных, которые услышим сегодня, завтра.

 

В небольшом, вытянутом в длину храме иконы Казанской Божьей Матери, кстати, как всегда у женщин, очень уютном, заканчивается обедня. А вскоре настоятельница обители мать Георгия приглашает всех в свои скромные затененные покои. Здесь и слушаем ее рассказ о том, что благодатную землю под будущий монастырь купил в 1871 году нчальник Русской православной миссии в Иерусалиме архимандрит Антонин Капустин и что сегодня в Горней, вместе с послушницами и трудницами, подвизается семьдесят насельниц.

 

- Матушка Георгия, сколько же у вас тут цветов, деревьев, как все ухожено! - восхищается кто-то. - Где же вы столько воды берете?

 

- С водой очень тут тяжело. Большую часть года совсем не бывает дождей. только зимой выпадут. Вот тогда и набираем водичку на весь год в цистерны. Почти под каждым жильем в скальном грунте вырублены цистерны, и по водостокам поступает в них вода. Иначе в Палестине не выжить... Но вам еще повезло с зеленью. Летом все сильно пожухнет. Ну, а мы, как можем, отхаживаем цветочки свои. У нас даже неопалимая купина выросла. Хотя мне говорили: на новом месте ни за что она от саженца не приживется.

 

- Где?.. Где? - и наши женщины первыми устремляются в настоятельский палисадник - поглядеть на легендарный библейский кусточек.

 

 Замечаю, что паломницы здесь вообще очень быстро начинают разбираться в местной флоре. Одна из них уже показала мне сверточек с рожцами. "Это те самые, - сказала она негромко, будто слегка стесняясь, - их блудный сын... вместе со свиньями ел". Я-то и не знал, что рожцы выглядят наподобие стручков фасоли, хотя и падают с деревьев. Мне даже захотелось у нее выклянчить пару стручков - показать своим студентам, которые у меня на семинарских занятиях читают евангельские отрывки по-церковнославянски, в том числе и притчу о блудном сыне.

 

А теперь выясняется, что у нее уже и веточка неопалимой купины есть. И мне отщипывает листик. Он похож на наш вязовый, но колко шершав наощупь. Быстро, пока не передумала, закладываю его между страниц записной книжки. Занятие это, что и говорить, заразительное. Многие, вижу, им увлеклись: что-то по краям тропинок отщипывают и припрятывают для паломнических гербариев. Если ничего не успеваешь записывать, то и какой-нибудь "цветок засохший, безуханный" потом, глядишь, вдруг воскресит в памяти этот полдень. И опять представится тебе: по верхней дороге быстро уходим из Горней - вдоль какой-то старой стены, и в ее расщелинах алеют дикие маки, а стебли овса у ног светятся почти уже спелыми зернами. И на соседней страничке найдешь забытый начаточек:

 

Как много кровавых цветов

у стен твоих, город, на Пасху.

 

МАСЛИЧНАЯ ГОРА

Сегодня Великая Среда, а окажись мы здесь тремя днями раньше, могли бы участвовать в многолюдном шествии, которое всегда бывает на Вербное воскресенье - в память Входа Господня в Иерусалим. По древнему обычаю молящийся народ, во главе с Иерусалимским патриархом, спускается тогда с Масличной горы (она же Елеонская) вниз, идут мимо Гефсимании, через сухое русло Кедрона, чтобы подняться к стенам Старого Города и ступить под своды храма Воскресения Господня. Идут монахи, монахини, христиане разных конфессий, пилигримы. С непременными финиковыми ветвями в руках, с пением праздничным "...благословен Грядый во имя Господне".

 

Но ко всему не успеешь. Зато сегодня на Масличной сравнительно малолюдно, и легче представить себе времена двухтысячелетней давности, когда она вообще была за чертой города, и здесь обитали ремесленники, снабжавшие город оливковым маслом - елеем. Здесь же, как объясняет нам сестра Спиридония, останавливались богомольцы, приходящие в Иерусалим с севера - из Галилеи, почему пригород и звался Малой Галилеей.

 

Судя по частому упоминанию Елеонской горы у евангелистов, Иисус Христос, навещая Иерусалим, предпочитал останавливаться как раз тут. Или еще в одном подгородном селении - Вифании, у друга своего Лазаря и его сестер Марфы и Марии. Евангелист Лука сообщает, что и после тайной вечери Христос "иде по обычаю в гору Елеонскую" (Лк. 22, 39). До чего красноречиво у него это вроде бы мимоходное по обычаю!

 

Гора Вознесения - одна из трех вершин Елеона. Место в священной географии Палестины из самых сокровенных. Каменная пядь земли, от которой небо забрало воскресшего Господа в свою область. Если в вифлеемской пещере земля приняла, приютила младенца Христа, то здесь однажды она вернула Спасителя Царствию Небесному. На Елеоне истекли сроки пребывания Слова в человечьей плоти. Тот мир, который так и не принял и не познал Его, не принимает до сих пор и тайны Вознесения - возвращения Сына к небесному Родителю.

 

Но что я говорю о других, о мире? Сам-то я, стоя на этой каменной пяди, в шаге от углубления, ласково именуемого "стопочкой", приблизился ли к тайне? Готовясь, как и все, стать на колени, не делаю ли это чисто механически, именно как все? Да, я верую в Тебя, Господи, в то, что Ты был, есть и пребудешь. И каждое из чудес Твоего земного назидания безо всякого лукавства принимаю. Но тайны Твоего расставания с землей, прости, я не могу пока прочувствовать и понять. Может, когда-нибудь Ты дашь мне ее пережить, но уже не здесь, а совсем в другом краю - при виде белого облака над шелестящим возле малой речки ольховником? Теперь же, прости еще раз, различаю я нечетко, как бы сквозь тусклое стекло.

 

Именно так: гляжу отсюда, с горы на каменный кряж Иерусалима, и он видится будто через какие-то чуть подтемненные очки. Или это воздух, отяжелевший от дневной жары, настолько сгустился, что скрадывает очертания домов и куполов?

 

Но как бы и теперь хотелось тут еще и еще стоять! И неотрывно смотреть на город - час, другой, целый вечер. И в этом созерцании мысленно отрешаться от его нынешней жестоковыйной сути. Благо и сам воздух мягко обволакивает его контуры, так что реет перед тобой какое-то древнее, почти парящее видение, будто расшитое тусклой византийской парчой.

 

Ведь стоял же где-то здесь и Он, а этот град Он любил, несмотря ни на что, и жалел его, и тосковал о его страшной участи. Даже до слез тосковал, хотя слезлив Он вовсе не был. Лишь дважды ученики видели Его в слезах: когда узнал о смерти друга своего Лазаря и когда последний раз входил в Иерусалим. Потому что вдруг открылось Ему, входящему: "И яко приближися, видев град, плакася о нем, глаголя:...приидут дние на тя, и обложат врази твои острог о тебе, и обыдут тя, и обимут тя отвсюду, и разбиют тя и чада твоя в тебе, и не оставят камень на камени в тебе: понеже не разумел еси времени посещения твоего". (Лк. 19, 41-44).

 

И кто возьмется сказать с определенностью: только ли о прошлом, о давно и уже многократно сбывшемся это сказано?

 

ЕЩЕ ПРЕСТУПЛЕНИЕ

Предупреждают: нужно поторапливаться на автобус, и мы, несколько человек, к монастырским вратам пришли первыми. И - не могли не залюбоваться двумя густо-пышными кустами роз, цветущими в кадках у глухой стены.

 

- Ну, розы лишь вот эти - красные, пунцовые, - уточнила моя знакомая по имени Татьяна, та самая, что подарила с утра листик неопалимой купины, - а в другой кадке - бело-розовый шиповник. Он, правда, тоже очень красив, но понюхайте, этот французский шиповник почти не пахнет, а розы? Какое от них идет благоухание. Прелесть!

 

Мы следуем ее совету, Но что такое! Густой благородный аромат бутонов вдруг сменяется какой-то едкой, щиплющей глаза, непонятно откуда наползающей вонью.

 

По дорожке от церкви к нам бегут со смятением на лицах все наши, а первой почти летит, навзрыд плача, прикрыв рот и нос рукавом рясы, пожилая здешняя монахиня. Она машет нам рукой, показывая на дверь в стене. Из своей каморки выскочил пожилой араб-привратник. Лицо побагровело, что-то кричит, будто ругаясь. Несколько секунд, и мы забиваемся в тесную комнатку. Захлопывается дверь. Стоим в полутьме, прижавшись друг к другу.

 

- Вы что, не поняли? Газовая атака!.

 

- С улицы кто-то подбросил шашку!

 

- Ничего страшного, - успокаивает дрожащих женщин Сергей Куличкин. - Слезоточивый газ. Сейчас его ветерком разнесет... Это же хлорпикрин. Нам его на учениях в палатки забрасывали - проверяли, у кого противогаз неисправный.

 

Кто-то из паломниц робким голоском запевает "Не имамы иныя помощи...", и вот уже все подтягивают - с каким-то радостным влажным блеском в глазах. Ехали ведь сюда многократно предупрежденные, что всего можно ожидать, и теперь сразу вспомнили про свое единственное оружие - молитву.

 

Но даже такое чрезвычайное происшествие не обескураживает нашу сестрицу Спиридонию. Своим негромким, но властным голоском она уже призывает выходить на улицу - к автобусу.

 

Проезжаем совсем немного и останавливаемся у какого-то неказистого пустыря. Но тут, за металлическими воротцами, оказывается, еще один монастырь - греческий, недостроенный. Озираемся, пытаясь разглядеть за безобразными завалами бетонных обломков собор и келейные корпуса. Но вместо них - лишь две-три лачужки, притулившиеся к скальным выступам. Откуда-то, будто из-под земли объявляется по-крестьянски коренастая фигура пожилого настоятеля-грека... Он растроган приходом русских, указывает путь по ступеням вниз - к крошечной церковке с самым нищенским убранством. Мы и входим-то в нее по очереди, всем вместе тут явно тесновато.

 

Судьба монастыря, как выясняется из рассказа отца-настоятеля, самая плачевная во всем Иерусалиме. На его земли позарилась какая-то израильская управа. Начали было возводить собор - на строительную площадку вломились бульдозеристы. Не боясь международной огласки, искромсали уже отстроенную часть здания. Вот тебе и лояльность, и хваленая религиозная толерантность. Оказывается, западная демократия сквозь пальцы смотрит не только на вытеснение с этих земель палестинцев, но и на акции, враждебные Иерусалимской патриархии, старейшей и авторитетнейшей на всем православном Востоке.

 

От монастыря, с его грудой обломков и хибарообразной церковкой веет оцепенением. Как и от страшного рассказа о новомученице монахине Анастасии, мощи которой нам показывают здесь же, в тесном притворе. Десять с лишним лет назад она была заживо изрезана на части ворвавшимися в обитель убийцами в масках. И опять, как в нашем Горненском монастыре, до суда не дошло. Но кто из нас, живущих в России или на Украине, до сего дня хоть что-нибудь читал или слышал об этих преступлениях из новейшей истории христианства, совершенных в самом Иерусалиме и его окрестностях? Никто! Но зато изо дня в день всемирное телевидение пичкает нас вымышленными байками про маньяков, изуверов, садистов. И зато прекраснодушные богословы разных конфессий упоенно рассуждают о том, какой все же из христианских народов более виновен перед Христом.

 

 

Страница 2 - 2 из 8
Начало | Пред. | 1 2 3 4 5 | След. | Конец | Все
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru