Полководцы и витязи Московской Руси. Статья первая

Московская Русь

Полководцы и витязи Московской Руси. Статья первая

ПОБЕДИТЕЛЬ МАМАЯ

(ВЕЛИКИЙ КНЯЗЬ МОСКОВСКИЙ ДМИТРИЙ ДОНСКОЙ)

Князь московский и великий князь владимирский Дмитрий Иванович (1350-1389) — был сыном московского князя Ивана Ивановича Красного и его второй жены Александры, внуком Ивана Даниловича Калиты. Родился он 12 октября 1350 году и рано осиротел. Отец его скончался в 1359 году от морового поветрия, но оставил сыну мудрого наставника митрополита Алексия. Именно этот пастырь воспитал юного князя и вложил ему в сердце великую мечту и стремление освободить родную землю от татарского владычества. Руководствуясь советами Алексия, московский князь еще в отроческом возрасте смог отстоять свои права на Владимирское княжение в борьбе с суздальским князем Дмитрием Константиновичем. Замирившись с ним, Дмитрий Иванович, женился на его дочери суздальской княжне Евдокии Дмитриевне. Свадьбу молодые сыграли в Коломне.

Готовясь к решительной борьбе с Ордой, Дмитрий Иванович укреплял не только свое государство, но и его столицу — град Москву. Именно в его княжение в 1367-1368 годах был построен первый каменный Кремль, что позволило ему вступить в борьбу с великим князем литовским Ольгердом, вовсе не желавшим усиления Москвы. Породнившись с тверским князем Михаилом Александровичем, он дважды в 1368 и 1370 годах осаждал Москву. Эти нашествия получили в народе название "Литовщин". В первую "Литовщину" полчища старого Ольгерда и его зятя-союзника Михаила Александровича Тверского три дня стояли под стенами белокаменного Кремля, а затем отступили на свою территорию. Второй раз литовцы осаждали Москву восемь дней и снова, не менее бесславно бежали от ее прочных стен. Неудачи грозного литовского воителя стали сигналом для всех русских князей, почувствовавших силу Дмитрия Московского и решивших встать на его сторону в предстоящей борьбе с татарами. Вынужден был смириться и признать себя младшим братом московского князя даже его старый недруг Михаил Тверской. Особое внимание князь уделял южным границам своего государства. В 1373 году он организовал охрану "берега" — реки Оки, поставив на речных "перелазах" (бродах) крепкую стражу. Самые опасные места были "засечены". Передовые русские дозоры высылались и в степь на реки Дон и Хопер.

Вскоре растущей силы московского князя испугался правивший Ордой эмир Мамай. Особенно после того, как в 1378 года ратью Дмитрия Ивановича было наголову разгромлено посланное им на Русь 50-тысячное войско мурзы Бегича. Москвичи встретили врага еще в Рязанской земле, на небольшой на реке Воже, правом притоке Оки. Несколько дней татары не решались переправляться на северный берег Вожи, где стояли русские полки. Но 11 августа 1378 года Дмитрий Иванович отвел свои рати на версту от берега. Бегич решил, что москвичи отступают и, начав переправу, атаковал русское войско. Однако стремительный удар полков Левой и Правой руки смял ордынцев. Они "на копьях" были сброшены в реку. В этой битве пал не только Бегич, но и все татарские темники. В сражении на Воже московский князь Дмитрий был в гуще боя — рубился с татарами в первых рядах Большого полка.

Встревоженный этим поражением Мамай начал готовить новый большой поход на Русь, мечтая вернуть нашу Родину к страшным временам Батыя. Он собрал все свои войска ("девять орд и семьдесят князей"), усилив их отрядами кабардинцев, осетин, крымских армян и наемной генуэзской пехотой. Летом 1380 года 100-тысячная армия Мамая двинулась в поход. Чтобы не дать татарами соединиться с их союзниками — рязанским князем Олегом Ивановичем и литовским князем Ягайло московский князь со всеми союзными ему князьями вышел навстречу наступающей Орде. На бой с врагом Дмитрия Ивановича благословил великий подвижник Сергий Радонежский, отправивший с ним двух монахов-богатырей Александра Пересвета и Родиона Ослябю.

Местом сбора русских ратей стал город Коломна. Великокняжское войско пришло туда 15 августа 1380 года в день Успения Пресвятой Богородицы. После смотра собравшихся полков на Девичьем поле, 20 августа русская армия двинулась вверх по течению Оки, отрезая дорогу шедшему к границе литовскому войску. У города Лопасни московский князь получил сообщение, что орда Мамая стоит на реке Красивая Меча. Тогда русские князья решили выступить к Дону и на этой реке дать сражение врагу. Переправившись у села Прилуки через Оку полки Дмитрия Ивановича двинулись на юг. 5 сентября они подошли к Дону. Московский князь вновь собрал своих воевод, чтобы решить, где встретить татар. Мнение советников разделились. Некоторые считали, что с татарами надо биться на северном берегу реки, другие предлагали идти за Дон. Их мнение поддержал и Дмитрий Иванович, сказавший: "Братья! Лучше честная смерть, чем злая жизнь. Лучше было не выходить против врага, чем, прийдя и ничего не сделав, возвратиться обратно. Перейдем сегодня все за Дон и там положим головы за православную веру и братью нашу".

В ночь с 7 на 8 сентября 1380 года русское войско переправилось через Дон и начало занимать позиции на Куликовом поле. На следующий день здесь грянула одна из самых знаменитых в русской истории битв. Перед битвой Дмитрий Иванович поменялся доспехами с боярином Михаилом Андреевичем Бренком и выехал в Сторожевой полк, задачей которого было принять первый удар врага. При этом князь сказал пытавшимся его удержать воеводам, что должен "как словом, так и делом прежде всех начать и прежде всех голову положить, чтобы прочие, видя мое дерзновение, так же сотворили с многим усердием!"

Сигналом к началу сражения послужил поединок русского воина-инока Александра Пересвета и татарского богатыря Челубея, прозванного "Темир-мурзой". Оба поединщика погибли, но сначала рухнул на землю Челубей, а затем уже Пересвет; пали они головами к татарским полкам, что воспринято было как предзнаменование русской победы. Удар неприятельской конницы был страшен и врагу удалось смять Сторожевой и Передовой русские полки, а затем прорвать левый фланг русского войска, но контратака Засадного полка опрокинула войско Мамая. Немногие уцелевшие татары бежали, но и русские потери были велики. Только князей было убито 24 из 44 участвовавших в битве. После долгих поисков среди павших воинов Сторожевого полка был найден бесчувственный, но живой князь Дмитрий. Доспех на нем был весь "избит" неприятельскими ударами, но пробить его враги так и не смогли. Шесть дней победители провели на месте боя, "на костях", как тогда говорили, собирая и предавая земле тела павших воинов. Отдав этот скорбный долг героям поредевшее войско двинулись в обратный путь. Отныне и навсегда Дмитрий Иванович Московский заслужил в народе уважительное прозвище "Донской".

Несмотря на грядущие несчастья — вероломный и жестокий набег нового ордынского хана Тохтамыша, в 1382 году сумевшего захватить и разграбить Москву, связанная с этой военной катастрофой необходимость снова просить у хана ярлык и платить ему дань, — все же память о Куликовской битве сохранилась как первый большой шаг к грядущей победе над Ордой. Не случайно она была воспета в замечательных литературных памятниках "Задонщине" и "Сказании о Мамаевом побоище".

Знаменательный факт — умирая, Дмитрий Иванович благословил своего сына Василия Дмитриевича на великое княжение Владимирское, не спрашивая на то ханского позволения. Скончался великий герой Куликова поля 19 мая 1389 года и был погребен в Архангельском соборе Кремля. Шесть веков спустя, в 1988 году московский князь Дмитрий Донской был причислен к лику святых.

ПОД ВЕЛИКОКНЯЖЕСКИМ СТЯГОМ

(ВОЕВОДА БРЕНК)

Михаил Андреевич Бренко (Бренк) (?-1380) — московский боярин, ближайший сподвижник и друг князя Дмитрия Донского, погиб на Куликовом поле во время сражения с полчищами Мамая 8 сентября 1380 года.

По историческому преданию перед началом битвы Бренко обменялся с Дмитрием Ивановичем доспехами и занял место великого князя под его чермным стягом. Это обстоятельство и вынуждает автора предположить, что именно он — боярин и воевода Михаил Андреевич Бренко и командовал всем русским войском (за исключением Засадного полка) в начале великой битвы с татарами за рекой Доном.

Потомком Михаила Андреевича Бренка был знаменитый русский духовный писатель Игнатий Брянчанинов.

ВЛАДИМИР АНДРЕЕВИЧ ХРАБРЫЙ

Один из ближайших сподвижников и родственник (двоюродный брат) Дмитрия Ивановича Донского, удельный князь Серпуховской и Боровский Владимир Андреевич (1353-1410) родился 15 июля 1353 года, в семье умершего от чумы князя Андрея Ивановича, младшего сына Ивана Даниловича Калиты.

С ранней юности князь Владимир на стороне Москвы участвовал в войнах с Литвой и Тверью. В 1368 году во время нашествия литовских войск (первой "Литовщины") вместе с Дмитрием Московским он оборонял Кремль от войск великого князя литовского Ольгерда. В 1369 году Владимир по слову брата пришел на помощь новгородцам и псковичам, сражавшимся с рыцарями Тевтонского ордена. Вторая и третья "Литовщины" так же не обошлись без участия серпуховского князя. В боях с воинством старого опытного полководца Ольгерда крепло ратное искусство Владимира Андреевича. Постепенно он выдвигается в число лучших русских воевод. Когда пришло время сводить счеты с Тверью, именно он повел московскую армию к этому городу. Дмитрий Иванович прибыл к своим полкам уже после начала осады Твери. Владимир стал его деятельным помощником. Через 3 недели тверичи запросили мира. Эта победа стала важной вехой в деле мобилизации русских сил для решающего сражения с Ордой. Еще один успех обозначился в 1379 году на литовском направлении. Казалось еще недавно воины Ольгерда проникали в самую глубь московских владений, теперь же полки Владимира сами двинулись за литовский рубеж. Ольгерд к тому времени уже умер, среди его сыновей кипели распри. Московские власти решили воспользоваться этим и нанести удар по старому врагу. Поход закончился удачно. Русскому войску удалось овладеть городами Трубчевск и Стародуб. Это зримое проявление возросшей силы Москвы привлекло на ее сторону Дмитрия и Андрея Ольгердовичей, враждовавших со сводным братом Ягайло, ставшим великим князем литовским. Позднее Андрей Ольгердович Полоцкий и Дмитрий Ольгердович брянский плечом к плечу с русскими войсками стали против татар в страшной битве на Куликовом поле. Прозвище Храбрый серпуховской князь получил за победу в Куликовской битве, в которой он вместе с князем Дмитрием Боброком командовал Засадным полком, нанесшим решающий удар по правому крылу татарского войска. Во главе своих воинов Владимир Андреевич гнал и бил бегущих татар на протяжении 40 верст до реки Красивая Меча.

Радость по случаю одержанной победы была недолгой. В 1382 году на Русь обрушилось нашествие нового ордынского хана Тохтамыша. Большинство князей поспешило оставить Дмитрия Донского. Ему пришлось оставить Москву и уйти в Кострому. С собой великий князь увел лишь 2 тысячи воинов. 8 тысяч он оставил Владимиру Андреевичу, прикрывавшему дорогу на север. Больше всего Дмитрий Иванович рассчитывал на крепость стен московского Кремля. Однако татары перехитрили москвичей и во время переговоров ворвались в город и перебили его защитников. Худшей беды удалось избежать благодаря отважному серпуховскому князю. Во главе собранных им полков в сражении у Волока он разбил большой татарский отряд, тем самым вынудив хана начать отступление из русских пределов.

Единственное поражение Владимир Андреевич потерпел в 1385 году в войне с рязанским князем Олегом Ивановичем, захватившим Коломну. Все попытки отбить город, предпринятые серпуховским князем провалились. Коломну вернул Москве не меч, но слово. Сергий Радонежский сумел уговорить Олега Рязанского отдать город миром. По-видимому неудача Владимира с Коломной разгневала Дмитрия Донского. Он рассорился со своим двоюродным братом, повелел схватить и сослать его старших бояр. Тогда же у Владимира Андреевича Храброго были отобраны из удела два города — Галич и Дмитров. Лишь после смерти московского князя с Владимира Андреевича и его ближних бояр была снята опала и он вновь смог занять подобающее ему в великокняжеском окружении место.

В 1408 году, когда на Русь обрушились полчища эмира Эдигея, московский князь Василий Дмитриевич по примеру отца ушел в Кострому, оставив столицу на опытного в военном деле дядю. Владимир Андреевич сумел организовать надежную оборону и отстоять Москву во время трехнедельной осады города татарами.

Известен был этот князь и своими богоугодными делами. Так, когда в 1374 году на месте одноименного села он построил город Серпухов, то тогда же основал в нем Высоцкий монастырь.

Супругой прославленного русского воителя была дочь великого князя литовского Елена Ольгердовна.

В боях, походах, в других славных делах прошла жизнь Владимира Андреевича. Скончался он в мае 1410 года и был похоронен в родовой усыпальнице московских Рюриковичей — кремлевском Архангельском соборе

"НАРОЧИТЫЙ ВОЕВОДА И ПОЛКОВОДЕЦ" МОСКОВСКИЙ

(ДМИТРИЙ МИХАЙЛОВИЧ БОБРОК-ВОЛЫНСКИЙ)

Один из главных героев Куликовской битвы Дмитрий Михайлович Боброк-Волынский (? — ок. 1389) был служилый московский князь и боярин, знаменитый русский военачальник. Автор "Сказания о Мамаевом побоище" назвал его "нарочитым воеводой и полководцем и изрядным во всем". Дата рождения его неизвестна. Он был сыном принявшего православие литовского князя Кориата (Михаила) Гедеминовича. По-видимому между 1366 и 1368 годами Дмитрий Михайлович выехал из Волыни (отсюда прозвание "Волынский") в Москву. Однако с правителями быстро крепнувшего Московского княжества Боброк был связан задолго до этого. В 1356 году Дмитрий Михайлович женился на сестре великого князя Дмитрия Ивановича Анне и как ближайший родственник занял одно из первых мест в окружении московского государя, стал его ближним боярином.

Боброк-Волынский участвовал во многих походах и сражениях московского войска, предводительствовал и всем войском, и отдельными его полками. В 1371 году Дмитрий Михайлович воевал с Рязанским княжеством, в 1376 году вместе с ходил в поход против Волжской Булгарии, при осаде города Булгара захватил появившиеся у татар первые пушки и доставил их в Москву. В 1379 году московское войско под стягом Дмитрия Боброка совершило поход на Великое княжество Литовское.

Наиболее значительным эпизодом в жизни этого "нарочитого" полководца стало участие в битве на Куликовом поле. Накануне сражения он, вместе с великим князем Дмитрием Ивановичем ездил "слушать землю" — эпизод этот был многократно описан в нашей исторической литературе, но наиболее полно изобразил его Юрий Лощиц:

"…к шатру великого князя тихо подъехал верхом Дмитрий Михайлович Боброк. Накануне они уговорились, что с наступлением ночи отправятся вдвоем, никого не предупреждая, на поле и Волынец ему "некие приметы". Зная, что о Боброке поговаривают как о ведуне, который-де не только разбирает голос птиц и зверей, но и саму землю умеет слушать и понимать, он поневоле дивился этому таинственному языческому дарованию волынского князя и без особых колебаний согласился с ним ехать. Душа его жаждала сейчас всякого добра, пусть косвенного, пусть языческого, но хоть чуть-чуть приоткрывающего завесу над тем, что теперь уже не могло не произойти.

Они ехали медленно, почти на ощупь, и, как казалось, довольно долго. Земля под копытами звучала глухо и выдыхала остатки накопленного за день тепла. Потом заметно посвежело. По этому, а также по наклону лошадиных спин седоки догадывались, что спускаются в низину. Они пересекли неглубокий ручей и стали взбираться наверх, и опять лица их обвеяло едва уловимым дуновением теплоты.

Тут они придержали коней и прислушались. Дмитрий Иванович знал уже, что пока его полки переправлялись через Дон, ордынцы тоже не стояли на месте. До их ночного становища было сейчас, судя по всему, не более восьми — десяти верст. Он затаил дыхание и напряг слух до предела.

Да, то, что он услышал, не вызывало никакого сомнения: перед ними посреди ночи безмерно простиралось скопище живых существ, невнятный гул которых прорезывался скрипом, вскриками, стуком, повизгиванием зурны. Но еще иные звуки добавлялись к этому беспрерывному гомону: слышалось, как волки подвывают в дубравах; справа же, где должна была протекать Непрядва, из сырых оврагов и низин вырывались грай, верещание, клекот и треск птичьих крыл, будто полчища пернатых бились между собой, не поделив кровавой пищи.

Глуховатый голос Боброка вывел Дмитрия Ивановича из оцепенения:

- Княже, обратись на русскую сторону.

То ли они слишком далеко отъехали, то ли угомонились уже на ночь в русском стане, но тихо было на той стороне, лишь в небе вздрагивали раз от разу слабые отблески, словно занималась новая заря, хотя и слишком рано было бы ей заниматься.

- Доброе знамение — эти огни, — уверенно произнес Волынец. — Но есть еще у меня и другая примета.

Он спешился и припал всем телом к земле, приложив к ней правое ухо. Долго пролежал так князь, но Дмитрий Иванович не окликал его и не спрашивал.

Наконец Боброк зашевелился.

- Ну что, брате, скажешь? — не утерпел великий князь.

Тот молча сел на коня и тронул повод. Так они проехали несколько шагов, держа путь к своему стану, и Дмитрий Иванович, обеспокоенный упорным молчанием воеводы, спросил опять:

- Что же ты ничего не скажешь мне?

- Скажу, — придержал коня Боброк. Только прошу тебя, княже, сам ты никому этого не передавай. Я перед множеством битв испытывал приметы и не обманывался ни разу. И теперь, когда приложился ухом к земле, слышал два плача, от нее исходящих: с одной стороны будто бы плачет в великой скорби некая жена, но причитает по-басурмански; и бьется об землю, и стонет, и вопит жалостливо о чадах своих; с другой стороны словно дева некая рыдает свирельным плачевым гласом, в скорби и печали великой; и сам я от того гласа поневоле заплакал было… Так знай же, господине, одолеем ныне ворога, но и воинства твоего христианского великое падет множество" (Лощиц Ю.М. Дмитрий Донской. М., 1989. С. 280-282.).

Перед битвой именно Дмитрию Михайловичу Боброку было доверено расставлять русские полки на Куликовом поле. В этой связи вполне допустимо предположение, что именно этот воевода был инициатором формирования Засадного полка, который он и возглавил вместе с князем Владимиром Андреевичем Серпуховским. Полк был спрятан в Зеленой дубраве на левом краю Куликова поля и в сражении поначалу участия не принимал. Однако впоследствии, в критическую минуту столкновения двух армий, князь Боброк повел своих воинов в битву. Чутко внимающий малейшим изменениям в сопутствующих схватке обстоятельствах, воевода уловил нужный ему момент — изменение направления ветра на поле боя. Всю первую половину битвы он дул со стороны татар, но внезапно ударил им в лицо, в тоже мгновение витязи Боброка с громким кликом пошли вперед. И ветер многократно усилили этот победный клик, разнеся его по всему полю брани. Ошеломленные враги были опрокинуты и бежали, все попытки Мамая остановить бегство оказались безуспешными. Уходить от русской погони пришлось и ему. Именно удар Засадного полка во фланг атакующей русские войска татарской коннице и решил исход великой битвы за Доном на реке Непрядве.

Заслуги Дмитрия Волынца признал и великий князь, после сечи сказавший, что ему "подобает всегда воеводствовати".

Точная дата смерти Дмитрия Михайловича не установлена, хотя некоторые историки полагают, что он погиб во время неудачной битвы с татарами на реке Ворскле 12 августа 1399 года, когда ордынским ханом Темир-Кутлуем было разбито войско литовского властителя Витовта, собравшего под свое начало немало русских князей. Последнее упоминание его в московских источниках относится к 1389 году.

"ПЕРВОНАЧАЛЬНИК" КУЛИКОВСКОЙ ПОБЕДЫ

(ИНОК АЛЕКСАНДР ПЕРЕСВЕТ)

Самым знаменитым героем Куликовской битвы стал без сомнения инок Троице-Сергиевой обители Александр Пересвет, который, как и его собрат Родион (в синодиках Андрей) Ослябя ("во иноцех схимон Адриан"), участвовал в этом знаменитом сражении с благословения своего игумена — Сергия Радонежского. Неизвестно, какие причины привели Александра к отречению от мира и принятию пострига. До поступления в Троице-Сергиев монастырь Пересвет, по происхождению любутский (брянский) боярин (Любутск в XIV веке был брянским пригородом. — В.В.), отличался храбростью и воинским искусством. "Сей Пересвет, когда в миру был, славный богатырь был, великую силу и крепость имел", — отмечали летописцы. Андрей Ослябя также до пострижения был боярином и опытным воином. Монашеский обет, как предполагают историки, Пересвет и Ослябя приняли во второй половине 70-х годов XIV века (Егоров В.Л. Пересвет и Ослябя // Вопросы истории. 1985. № 9. С. 178.). Видимо московский князь Дмитрий Иванович знал их до пострижения, поэтому просил игумена Сергия отпустить с ним в поход этих двух иноков, так как оба они "полки умеюща рядити" ( Сказания и повести о Куликовской битве. Л., 1982. С. 56.). После долгого раздумья, старец дал согласие и благословил Пересвета и Ослябю на ратный подвиг.

8 сентября 1380 года на Куликовом поле столкновению основных сил предшествовал поединок Александра Пересвета с татарским богатырем Челибеем (Темир-мурзой). Согласно известиям "Сказания о Мамаевом побоище", произошло это следующим образом. Когда два войска начали сходиться на битву, "выеде же печенег ис полку татарского пред всеми, мужеством являяся и хоробруя". Уверенный в своей силе и ловкости, Темир-мурза вызывал на единоборство кого-либо из русских витязей. Но "никто не смел против него выйти, и каждый говорил соседу, чтобы тот вышел, и никто не шел". Пересвет и Ослябя находились в это время в Передовом полку, у князя Владимира Всеволожского. Заметив, что даже самые храбрые из русских воинов не решаются противостоять грозному татарскому поединщику, Александр Пересвет выступил вперед. "Этот человек ищет равного себе, я же хочу с ним встретиться", — произнес он. Русский витязь не был облечен в боевые доспехи — вместо шлема и брони на нем была лишь схима с изображением креста. Но, вступая в бой с сильным врагом, он имел над ним неоспоримое преимущество в решающем отношении, так как биться собирался за правое дело, а не самонадеянной похвальбы и тщеславия ради. По христианскому обычаю инок Пересвет простился с однополчанами своими и просил Андрея Осляблю и других воинов молиться за него.

Пересвет сел на своего коня и, вооружившись копьем, устремился на татарина. Богатыри сшиблись с такой страшной силой, что копья переломились, а оба могучих воина упали со своих коней на землю мертвыми. Александр Пересвет погиб, но многие русские воины избежали смерти от руки Темир-мурзы, убитого в поединке. Как свидетельствует "Сказание о Мамаевом побоище", после окончания битвы великий князь Дмитрий, нашедши на поле погибшего Пересвета, обратился к своим спутникам со словами: "Братия, видите ли сего чиноначалника? Тои бо победи подобна себе, от него же было пити многим людем горкую чашу".

Похоронили Пересвета в московском Симоновом монастыре близ церкви Рождества Богородицы в "каменной палатке под колокольней".

ЗАДОНЩИНА

СЛОВО СОФОНИЯ РЯЗАНЦА

О ВЕЛИЛКОМ КНЯЗЕ ДМИТРИИ ИВАНОВИЧЕ

И О БРАТЕ ЕГО КНЯЗЕ ВЛАДИМИРЕ АНДРЕЕВИЧЕ

ЯКО ПОБЕДИЛИ СУПОСТАТА СВОЕГО

ЦАРЯ МАМАЯ

(Текст реконструирован В.П. Адриановой-Перетц)

Снидемся братия и друзи и сынове рускии, составим слово к слову, возвеселим Рускую землю и возверзем печаль на восточную страну в Симов жребий (По Библии одному из сыновей Ноя Симу были назначены в удел восточные страны, тогда как его братьям Афету — северные и западные, а Хаму — южные. — В.В.) и воздадим поганому Мамаю победу, а великому князю Дмитрию Ивановичю похвалу и брату его князю Владимеру Андреевичу и рцем таково слово. Лутче бо нам есть, братие, начати поведати инеми словесы с похвалных о нынешних повестех о полку великого князя Дмитрея Ивановича и брата его князя Владимира Ондреевича, правнука святого великого князя Владимера киевского. Начати поведати по делом и по былинам. Но проразимся мыслию по землям и помянем первых лет времена и похвалим вещаго Бояна гораздого гудца в Киеве. Тот бо вещии Боянъ воскладая гораздыя свои персты на живыа струны и пояше князем руским славы: первому великому князю киевскому Игорю Рюриковичу, великому князю Владимиру Святославичу, великому князю Ярославу Володимеровичю.

Похвалим песньми и гуслеными буйными словесы и сего великого князя Дмитреа Ивановича и брата его князя Власдимера Ондреевича, правнука тех князей, занеже было мужество их и желание за землю Рускую и за веру крестьянскую. Сий бо князь великый Дмитрей Ивановичь и брат его князь Владимер Ондреевич, истезавше ум свой крепостию и поостриша сердца своя мужеством и наполниаяся ратнаго духа и уставиша сее храрыа полъки в Руськой земли и помянуша прадеда своего князя Владимера киеъвского.

О жаворонок птица, красных дней утеха, возлети под синии небеса, посмотри к силному граду Москве, воспой славу великому князюДмитрею Ивановичу и брату его князю Владимеру Ондреевичю. Ци буря соколи зонесет из земли Залеския в поле Половецкое.

Кони ръжут на Москве, звенит слава по всей земли Руской. Трубы трубят на Коломне, в бубны бьют в Серпохове, стоят стязи у Дону у Великого на брези. Звонят колоколы вечныа великом Новегороде, стоят мужи новгородцы у святой Софеи арькучи (говоря. — В.В.): "Уже нам, братие, на пособь великому князю Дмитрию Ивановичу не поспеть".

Уже бо яко орлы слетешася со всея полунощныя страны. То ти не орли слетошася, съехалися вси князи руския к великому князю Дмитрею Ивановичу и брату его князю Владимиру Ондреевичю аркучи им таково слово: "Господине князь великый, уже погании татарове на поля на наши наступают, а вотчину нашю у нас отнимают, стоять межю Доном и Днепром на реце на Мече. И мы, господине, пойдем за быструю реку Дон, укупим землям диво, старым повесть, а младым память, а храбрых своих испытаем за земълю Рускую и за веру крестьяньскую".

И рече им князь великый Дмитрей Иванович: "Братья и князи руския, гнездо есмя великого князя Владимера киевъскаго. Ни в обиди есмя были по рожению ни соколу, ни кречету, ни черному ворону, ни поганому Мамаю".

О соловей, летняя птица, что бы ты, соловей, выщекотал славу великому князю Дмитрею Ивановичю и брату его князю Влодимеру Андреевичю и земли Литовской дву братом Олгирдовичем, Ондрью и брату его Дмитрею да Дмитрею Волынскому. Те бо суть сынове храбрии, кречети в ратном времени, ведоми полководцы, под трубами повити и под шеломы возлелияни, конец копия вскормлены в Литовской земли.

И молвяще Андрей Олгердович брату своему Дмитрию: "Сам есма себе два брата сынове Олгордовы, а внуки есмя Едимантовы, а правнуки есми Сколдимеровы. Изберем, братие милые, пановя удалыи Литвы, храбрых удальцев, и сами сядем на борзыя своя комони, посмотрим быстрого Дону, испием, брате, шеломом своим воды быстрого Дону, испытаем мечев своих литовъскых о шеломы татарскыя, сулицъ немецкых о байданы бесерменскыя".

И рече ему Дмитрей: "Брате Андрей, не пощадим живота своего за землю за Рускую и за веру крестьнскую и за обиду великого князя Дмитриа Ивановича. Уже бо, брате, стук стучить, гром гремит в камене граде Москве. То ти брате, не стук стучить, ни гром гремит, стучит силная рать великого князя Дмитрия Ивановича, гремят удальцы рускыя золочеными доспехы, черлеными щиты. Седлай, брате Ондрей, свои борзыи комони, а мои готовы, напреди твоих оседланы. Выедем, брате, на чистое поле, посмотрим своих полъков". А храбрые литвы с нами 7000 окованые рати.

Ужо бо возвеяша силнии ветры с моря на усть Дону и Непра, прилелеяша великиа тучи на Рускую землю, из них выступают кровавыя зори, и в них трепещут синие молнии. Быти стуку и грому велику на речьки Непрядве меж Доном и Непром, пасти трупу человечью на поле Куликове, пролитися крове на речькы Непрядве.

Уже бо въскрипели телегы меж Доном и Непром, идут хинове в Руськую землю. И притекоша серые волцы от усть Дону и Непра, ставъши воют на рецы на Мечи, хотят наступати на Рускую землю. То ти было не серые волцы, но приидоша погании татарове, проити хотят воюючи всю Рускую землю.

Тогда гуси возгоготаша на речкы на Мечи, лебеди крилы въсплескаша. То ти ни гуси возглоготаша, ни лебеди крилы въсплескаша, но поганый Мамай на Рускую землю пришел, а вои своя привел. А уже беды их пасоша птицы крилати, под облакы летают, ворони часто грают, а галицы своею речью говорят, орлы восклегчають, а волци грозно воють, а лисицы на кости брещут. Руская земля, то ти есть как за Соломоном царем побывала.

А уже соколы и кречати, белозерския ястребы рвахуся от златых колодец ис каменнаго града Москвы, возлетеша под синии небеса, возгремеша золочеными колоколы на быстром Дону, хотят ударити на многие стады гусиныя и на лебединыя, а богатыри руския удалцы хотят ударити на великия силы поганого царя Мамая. Тогда князь великый въступи въ златое стремя, взем свой меч в правую руку свою. Солнце ему ясно на вестоцы сияет, путь поведает.

Что ми шумит, что гримит рано пред зарями? Князь Владимеръ Ондреевич полки устанавливаетъ и пребирает и ведет к Дону великому. И молвяще брату своему: "Князь Дмитрей, не ослабляй, князь великый, татаром. Уже бо поганыи на поля на наши наступают, отнимают отчину нашу".

Рече ему князь великий Дмитрей Иванович: "Брате князь Владимире Рндреевич, сами себе есмя два брата, воеводы у нас уставлены, дружина нам сведом, имеем под собою боръзыя комони, а на себе злоченыя доспехы, а шеломы черкасьские, а щиты московъскые, а сулицы немецкие,, а копии фрязския, мечи булатныя, а дороги нам сведомо, а перевозы им изготовлены, ноеще хотят силно главы своя положити за веру крестьянскую. Пашут бо ся харюгове, ищут себе чести и славнаго имени".

Уже бо те соколе и кречеты, белозерскыя ястреби борзо за Дон перелетели и ударилися о многие стада гусиные и лебединые. То ти наехали рустии сынове на силную рать татарьскую, ударишася копи харалужными о доспехы татарскыа, возгремели мечи булатныя о шеломы хиновския на поле Куликове на речки Непрядве.

Черна земля под копыты, костьми татарскими поля насеяны, а кровью полиано. Силнии полкы съступалися вместо, протопташа холми и лугы, возмутишася реки и езера, кликнуло Диво в Руской земли, велити послушати рожным землям, шибла слава к Железным вратом, к Риму и к Кафы по морю и к Торнаву, и оттоле к Царюграду на похвалу русским князем. Русь великая одолеша Мамая на поле Куликове.

Тогда бо силнии тучи съступалися въместо, а из них часто сияли молнии, громи гремели велице. То ти съступалися руские сынове с погаными татары за свою обиду. А в них сияют доспехи злоченые, гремели князи рускиа мечи булатными о шеломы хыновскыа.

Не тури возрыкають на поле Куликове, побежени у Дону великого, взопаша посечены князя и бояры и воеводы великого князя и князя белозерстии, посечени от поганых татар: Федор Семенович, Тимофей Волуевич, Семен Михайлович, Микула васильевич, Ондрей Серкизович, Михайло Иванович и иная многая дружина, а иные лежат посечены у Дону на брези.

Черньца Пересвета, брянского боярина, привели на судное место. Говорит Пересвет Чернец великому князю Дмитрию Ивановичу: "Лучше бы нам потятым быть, нежели полоняным быть от поганых". Тако бо Пересвет поскакивеат на борзе кони, систом поля перегороди, а злаченым доспехом посвечивает. И рече: "Добро бы, брате, в то время стару помолодится, а молодому чести добыти, удалым плечь попытати". И молвяще брат его Ослябя чернецъ: "Брате Пересвет, уже вижу на тели твоем раны тяжкие, уже голове твоей летети на траву ковыл, а чаду моему Якову на ковыли зелене лежати на поли Куликове за веру христьянскую и за обиду великого князя Дмитрия Ивановича".

В то время по Резанской земли около Дону ни ратаи, ни пастуси не кличут, но часто вороне грают, зогзици кокуют трупу ради человечьскаго. Грозно бо бяше и жалостьно тогда видети, зане трава кровью пролита, а древеса тугою к земли преклонишася.

Въспели бяше птицы жалостные песни, вси въсплакались кнегини и болярыни и воеводины жены избьенныхъ. Микулина жена Васильевича Марья Дмитроиевна рано плакашася у Москвы брега на забралах аркучи: "Доне, Доне, быстрая река, ты пробил еси горы каменныя, течеши в землю Половецкую, прилилей моего государя къ мне Микулу Васильевича".

Тимофеева жена Волуевича Федосья так поакася аркучи: "Уже веселие мое пониче въ славне гради Москве, уже не вижу своего государя Тимофея Волуевича в животе".

Да Ондреева жена Марья да Михайлова жена Оксенья рано плакашася: "Се уже нам обема солнце померкло въ славне гради Москве. Припахнули к нам от быстрого Дону поломяныа вести, носяше великую беду. Выседоша руские удалцы з борзых коней на судное место на поле Куликове".

А уже Диво кличет под саблями татарскыми, а тем рускым богатырем под ранами.

Туто щурове рано въспели жалостные песни у Коломны города на забралах. То ти было не щурове рано въспеша жалостныя песни, все всплакалися жены коломенскыя, аркучи таково слово: "Москва, Москва, быстрая река, чему еси у нас мужи наши залелеяла в землю половецкую?" Арькучи: "Можеши ли, господине князьвеликый, веслы Непра зоградити, а Дон шеломы вычерпати, а Мечю трупы татарскыми запрудити? Замъкни, князь великый, Оке реке ворота, чтобы потом поганые к нам не ездили, уже бо мужи наши рати трудили".

И нукнув князь Владимеръ Андреевич с правыя рукы на поганого Мамая с своим княземъ Волынскымъ 70-ю тысящами, гораздо скакаше по рати поганым, златым шеломом посвечиваше. Гремят мечи булатныа о шеломы хыновскые. И въсхвалит брата своего: "Брате князь Дмитрей, то ты еси у зла тошна времени железная забрала. Не уставай, князь, с своими великими полкы, не потакай лихим крамолником, поганыя бо поля наша наступают, а храбрую дружину у нас стреляли. Уже бо, брате, жалостно видети крови крестьянской".

Рече князь Дмитрий своим бояром: "Братья бояре и воеводы, дети боярскые! То ти, братие, не ваши московскыя сластныя меды и великия места. Туто добудете себе места и своим женам. Туто стару помолодится, а молоду чти добыти".

И тогда яко соколи отлетеша на быстрый Дон. То те не соколи полетеша за быстрый Дон, поскакивает князь Дмитрий с своими полкы за Дон съ всею силою. И рече: "Брате князе Владимере, туто испити медвеная чаша поведеные. Наступаем, брате, с своими сильными полкы на рать поганых".

Тогда князь поля наступает. Гремят мечи булатные о шеломы хиновъския, поганыи покрыша руками главы своа. Тогда погании боръзо вспять отступиша от князя. Стязи ревут, а погании бежат. Рускии сынове поля широкыи кликом огородиша, золочеными доспехи осветиша. Уже бо встал тур на боронь.

Тогда князь полки поганых вспять поворотил и нача их бити гораздо, тоску им подаваше. Князи их падоше с коней. Трупы татарскими поля насеяша, а кровию протекли рекы. Туто ся погании разлучишася боръзо, розно побегши неуготованными дорогами в лукоморье, а скрегчюще зубы своими и дерущи лица своа, аркучи: "Уже нам, братие, в земле своей не бывати, а детей своих не видати, а катунь своих не трепати, а целовати нам зелена мурава, а в Русь ратью не ходити, а выхода ("выход" — дань, выплачиваемая Русью Орде. — В.В.) нам у руских князей не прашивати".

А уже бо въстонала земля татарская, бедами и тугою покрышася. Уныша бо царем их хотение и похвала на Рускую землю ходити, веселие их пониче. Уже рускиа сынове разграбиша татарская узорочья, доспехи и кони, волы и велблуды, вино, сахарь, дорогое узорочье, камкы, насычеве везут женам своим. Уже жены рускыа въсплескаша татарьским златом. Уже бо по Руской земли простреся веселье и буйство и възнесеся слава руская на поганых хулу. Уже веръжено Диво на землю. Уже грозы великого князя по всей земле текут. Стреляй, князь великый, по всем землям. Стреляй, князь великый, с своею храброю дружиною поганого Мамая хиновина на землю Рускую, за веру христьянскую. Уже поганые оружие свое поверъгоша, а главы своя подклониша подъ мечи рускиа. Трубы их не трубят, уныша гласи их.

И отскочи поганый Мамай серым волком от своея дружины и притече к Кафы граду. И молвяще ему фрязове: "Чему ты, поганый Мамай, посягаешь на Рускую землю? То тя била орда Залеская, времена первыи. А не быти тебе в Батыя царя. У Батыя царя было 400 000 вою, воевал всю Рускую землю и пленил от востока до запада. А казнил Бог Рускую землю за съгешение. И ты пришелъ, царь Мамай, на Рускую землю съ многими силами, с девят/ь/ю ордами, съ 70 князьми. А ныне бежищь самъ девятъ в лукоморье, не с кем тебе зимы зимовати в поле. Нешто тобя князи руские гораздо подчивали, ни князей с тобою нетъ, ни воеводъ? Нечто гораздо упилися на поле Куликове, на траве ковыле. Побежи, поганый Мамай, и от нас по Залесью".

Нам земля подобна Руская милому младенцу у матери своей, его же мати тешить, а рать лозою казнит, а добрая дела милуют его. Тако господь Бог помиловал князей руских,великаго князя Дмитрея Ивановича и брата его князя Владимера Андреевича, меж Дона и Непра.

И стал великий князь Дмитрей Иванович с своим братом с князем Владимером Андреевичем и со остальными своими воеводами на костех на поле куликове на речьке Непрядве: "Грозно бо и жалосно, брате, в то время посмотрети, иже лежат трупи крестьянские аки сенныи стоги, а Дон река три дни кровию текла".

И рече князь великий Дмитрей Ивановичь: "Считайтеся, братия, колько у нас воевод нет, и колько молодых людей нет". Тогда говорит Михайло Александрович, московский боярин, князю Дмитрею Ивановичю: "Государь князь великий Дмитрей Ивановичь, нету, государь у нас 40 бояринов болших московских, 12 князей белозерских, 30 новгородских посадников, 20 бояринов коломенских, 40 бояр серпуховских, 30 панов литовских, 20 бояр переяславских, 25 бояр костромских, 35 бояр володимерских, 8 бояр суздалских, 40 бояр муромских, 70 бояр резаньских, 34 бояринов ростовских, 23 бояр дмитровских, 60 бояр можайских, 30 бояр звенигородских, 15 бояр углецких. А посечено от безбожного Мамая полтретья ста тысещь и три тысячи ("Полтретья ста тысещь и три тысячи" — 253 000. — В.В.). И помиловал Бог Рускую землю, а татар пало безчислено многое множество".

И рече князь великий Дмитрей Иванович: "Братия бояра и князи и дети юоярские! То вам сужено место меж Доном и Непром на поле Куликове, на речке Непрядве. И положили есте головы своя за святыя церькви, за землю за Рускую и за веру крестьянскую. Простите мя, братия, и благословите в сем веце и в будущем.

И пойдем, брате князь Владимер Андреевич, во свою Залескую землю к славному граду Москве и сядем, брате, на своем княжение, а чести есми, брате, добыли и славного имени". Богу нашему слава.

СКАЗАНИЕ О МАМАЕВОМ ПОБОИЩЕ

Повесть полезна от древнего списаниа сложена являюши сия победы, како случися брань на Дону православным христьяном з безбожным царем Момаем, како возвыси господь род христьянский, а поганых уничижи и посрами их суровство, яко же иногда Гедеоном на Мадиамы и православным Моисеем на Фараона. Подобает нам ведати величия Божия, како сотвори господь волю боящихся его и како способствова господь Бог православному государю нашему князю Дмитрею Ивановичю и брату его князю Володимеру Ондреевичю над безбожными татары…

Князь же великий Дмитрей Иванович з братом своим со князем Володимером Ондреевичем и со всеми русскими князи и воеводы начаша стражи готовити тверды. И посла на сторожу крепкого стража Родивона Ржевского, да Якова Ондреева сына Волосатого, да Василья Тупика, и повеле им ехати близ Орды и языки добыти, дабы истинну слышати царева хотениа. Князь же великий грамоты розосла по всей своей области: "Да будите готови на брань з безбожными Агаряны, а снимайтеся на Коломне, на мясопуст святыя Богородици". Сторожи же в поле замедлевше, князь же великий посла другую сторожу, Климента Полянина, да Ивана Всеслава, да Григорья Судока и иных многих с ними, и повеле им вскоре возвратитися. Они же стретоша Василья Тупика близ еще Оки реки ведуще язык нарочит царева двора: "Да яко неложно идет царь на Русь со многими ордами и совокупилися с ним многие орды и Ягайло литовски и Олег рязански, но не спешит царь, того ради: осени ждет, хощет бо на осень быти на русския хлебы". Князь же великий, слышев неложное востание безбожнаго, нача радоватися и утешатися о Бозе, укрепляя брата своего князя Володимера Ондреевича и вси князи и воеводы. И рече им: "Братия моя, вси князи русстии и воеводы, гнездо есмя князя Володимера киевского, ему господь откры православную веру, яко же оному стратилату. И паки он же повеле крепце держати веру и побарати по ней, да еще, кто ея ради умрет, то во оном веце почиет. Но аз, братия, готов умрети, и пострадати за веру христьянскую". И рече ему князь Володимер Ондреевич и вси князи руссти: "Воистинну, господине, заповедь законную сохрани еси и святому Еуангелию последуеши, иже рече: "Кто постражет за имя мое и умрет мене ради, то и аз покою его". Но мы, господине, все готовы есмя умрете с тобою и головы своя положити за святыя церкви и за православную веру и за твою обиду".

Князь же великий Дмитроей Иванович слышев то от брата своего князя Володимера Ондреевича и от всех князей русских, яко дерзают и побарают по христьянской вере, князь же великий Дмитрей Иванович рече ко всем князем русским и воеводам, и всему войску повеле писати: "Да будете готови вси на Успение святыя Богородицы на Коломне и переберем полки и дам коемуждо полку воеводу". К великому же князю на Москву мнози люди приспеша и вси единеми усты глаголаху: "Дай же нам, господи, единеми усты и единем сердцем умрети и святое писание совершити, имени его ради и веры ради христьянские". Приидоша же князи белозерския, подобни суть воином быти, велми бо доспешно и конно войско их. И прииде князь Федор Семенович белозерский, князь Семен Михайлович, князь Ондрей кемски и андомский, князь Глеб карголомский и ярославской. И приидоша князи со всеми силами: князь Ондрей ярославской, князь Лев серпьской, князь Дмитрей ростовской и иныя многия князи. И выехали посадники из Великого Новагорода, а с ними 7000 к великому князю на помочь. Убо, братия, стук стучит, а гром гремит, в славном граде Москве. Стук стучит великая рать великого князя Дмитрея Ивановича, а гремят русския удалцы злачеными шеломы и доспехи.

Князь же великий Дмитрей Иванович, поим брата своего князя Володимера Ондреевича и все православныя князи и воеводы ехаша к живоначальной Троице к преподобному игумену Сергею. И тамо шед благословение получи от всея обители святыя. И мои его преподобный Сергей, дабы слушал у, приспе него святыя службы, приспе бо день воскресения на память святых мученик Флора и Лавра. По отпущении же святыя службы моли его преподобный со всею братьею, дабы у них вкусил от хлеба обителска. Великому же князю нужно есть: прииде весть ис поля, яко ближают погании. Моли же князь великий преподобнаго, дабы его отпусти без замедления. И гагола ему преподобный: "Не уже бо постиже венец победе носити, но по минувших летех, ныне же мнози венцы плетутся". Князь же великий скоро востав от трапезы. Преподобный же старец окропи его водою и все любимое войско и дасть великому князю христово знамение, крест на челе, и рече: "Поиде господине, нарек господь Бога, господь Бог да будет ти помощник и заступник, имаеши победити супостата своего". Князь же великий прослезився проси от него дару. Он же рече: "Елико довеет твоему государьству, проси от мене, еже хощеши". И рече ему князь великий Дмитрей Иванович: "Дай ми два воина от полку своего, то и ты пособствуеши с нами". Он же рече: "Коих, господине?" Княз же великий рече о двою братех о Пересвете и Ослебяти. Преподобный же скоро повеле им готовым быти своим ратником. Они же скоро сотвориша послушание преподобнаго. Он же скоро дасть им в тленных место, нетленное оружие, крест христов на скимах, и повеле им вместо шеломов воздевати на себя, и дасть их в руце великому князю ркуще: "Се тебе мои оруженосцы, а твои изволницы". И рече им: "Мир вам, братия моя, постражите яко добрии страдалцы христовы". И дасть им христово знамение мир и благословение…

Князь же великий въступив в златое свое стремя и седе на люезный свой конь, и вси князи и бояре вседоша на свои кони и воеводы поехаша. А солнце им со востока сияет, а по их кроткий ветрец веет. Уже бо тогда, аки соколи, рвахуся от златых колодиц, а то рвахуся князи белозерския ис камена града Москвы, выехаи своим полком. Урядно бо бяще полцы их видети, яко достоит им избивати полки татарския, бе бо храбро их видети войско. Князь же великий отпусти брата своего Брашевскою дорогою, а белозерския князи отпукстил Болвановскою дорогою, а сам князь великий поиде на Котел дорогою. А спереди ему солнце сияет и добре греет, а по нем кроткий ветрец веет. Но того ради не пошли одною дорогою, яко не мощно им вместитися.

…Тогда же возвеяша силнии ветри по Березовице широце. Тогда воздвигошася великиа князи руския, а по них дети боярские, успешно грядут, аки чаши медвяныя пити и стеблия виннаго ясти. Но не медвяныя чаши пити, ни стеблия винного ясти, но хотят чти добыти и славного имени в веки. Возвеявшу со востока ветру, а по нем гром и молния. Но ни гром, ни ветр, но стук стучит и гром гремит по зоре по ранней: возится князь Володимер Ондреевич реку Москву на Красном перевозе Брашевском.

… Князю же великому бывше на месте Березуи, приспе же день сентября 5, на память святаго пророка Захарии, и еще приспе память сродника его святаго князя Глеба Владимеровича. И приехаша два от страж его, Петр Горьский да Карп Олексин, и приведоша язык нарочит, яже от велмож царевых. Той же язык поведает великому князю, яко царь уже на Кузмине гати, но не спешит того ради: ожидает Ягайла литовского и Олга рязанского, твоего же, царь, собрания не ведает. По прежне писанному Ягайлову совету, на третий день имать быть на Дону. Князь же великий спролси его о силе его, он же рече: "Неисчетное множество исчести некому". Князь же великий нача думати з братом своим со князем Володимером Ондреевичем и с новореченною братьею, со князи литовскими: "Зде ли нам ждати Мамая или идти за Дон". И рекоша ему Олгердовичи: "Аще ли, господине, хощеши крепкого войска, то сего дни повели возитися за Дон, да не будет ни единаго мыслящего назад, да всяк бьется без лести. А велицей силе его не веруй, яко же не в силе Бог, но в правде". Ярослав бо перевезеся реку Святополка победи, Александр реку перешед короля Свейского победи. И ты, Бога нарек, тако же сотвори. Аще побьем поганых, то вси живи будем, аще ли нас побьют, то вси живи будем, аще ли нас побьют, то вси общею смертью умрем ото князя и до простых людей. Тем бо словесем крепится великое войско твоих витязей.

Князь же великий Дмитрей Иванович повеле успешно всему войску возхитися за Дон, стражее же ускоряют, яко татарове ближают ужасно во ярости, возрадовашася радостию великою, зря своего желаннаго подвига, его же на Руси вожделеша за многи дни. Приидоша же на место то волци, по вся дни воюще непрестанно, гроза велика. Полком же храбрым сердце утверждается, уже вранове необычно слетошася, не умолкают, галицы своею речью говорят. Орли же мнози усть Дону налетеша, и ту клегчающе, ждуще дни грознаго и Богом изволеннаго, в онь же день имут стертися множеству труру человечьчю и крови их пролитися. От таковыя страсти, аки морским водам, от великия грозы древа преклоняются, трава постилается. Мнози бо наполнишася духа храбра, уже земнаго не помышляюще ничто же, но видяще кождо пред очима. Уже бо погании студом помрачаются, видяще погибель живота своего, поне же погибе память их с шюмом. Правовернии же человеци прсвящаются, радующеся, чаще оного обетованиа и прекрасных венец от руки вседержителя, о них же поведа преподобный Сергей старец.

Вестницы же ускоряют яко царь ближает. Прибегоша же 7 стражей в 6 час дни, Семен Мелик со дружиною своею, а за ним гонишася много татар, мало его не угониша, уже бо узреша полки русския, и возвратишася ко царю, и поведаша ему, яко князи русския ополчишася при Дону, божиим промыслом, многое множество людей, но царю вчетверо того сказаша. Нечестивый же царь разумев и разжен диаволом на свою пагубу, крикнув и напрасно испусти глас свой и рече: "Се ли велика сила моя, аще сего не одолею, како возвращуся восвояси". И повеле царь своим вооружатися. Семен же Мелик поведает великому князю, яко царь на Гусине броду, едина нощь промежи нами их, утре будут на Непрядву реку: "Тебе же подобает, великому князю, сего дни исполчитися, утре бо на нас ускорят татарове". Нача же князь великий з братом своим и с литовскими князи до 6-го часа полки уряжати. Некто же воевода приеде с литовскими князи, имянем Дмитрей Боброк, родом земли Волынския, нарочит бе воевода и полководец, и изряден во всем по ряду, сих велми по достоянию уставил полки, елико комуждо подобает, где стояти.

Князь же великий поим брата своего князя Володимера и литовские князи и воеводы и выехаша на место высоко и видев образ Спасов воображен во христьянских знамениих, аки некия святилницы солнечныя, луча испущающе и всду светящеся, озаряюще все христолюбивое воинство. И стязи ревут наволоченыя, простирающееся аки облаци, тихо трепещуще, хотят промолвити.. А у богатырей горугови аки живи пашутся. Доспехи же русския, аки вода силная, во все ветры колебашеся, и шеломы на главах их, аки утренняя заря во время солнца ведреного светящеся, еловци же шеломов их, аки поломя огняное пашетца. Мысленно бо видети и жалостно слышати таковое русских князеи собрание и удалых витязей учреждение. И тако в себе равно единодушно друг за друга хотяще умрети.

И вси единогласно вопияху: "Боже святый, призре на ны, даруй нашему православному великому князю победу на поганых, яко и Константину, покори врази под нозе его, якоже Моисею на Амалика и кроткому Давыду на Голияда (Голиафа. — В.В.)". И увидевши князи литовския и ркуще: "Ни есть достоинство при нас и преже нас таковму востанию быти. Подобно суть македонскому войску, мужеством же подобии гедеоновым снузницы, господь Бог своею силою вооружил их".

Князь же великий видев полци свои вельми учреждены достоино и сшед с коня доловь и пад на колену прямо великому полку, черному знамени, на нем же бе образ вадыки господа нашего Исус Христа, из глубины сердца нача призывати велегасно: "О, вадыко весдержителю, виждь смотреливым си оком на люди своя, иже твоею рукою сотворени суть и твоею кровию искуплени из работы вражия. Внуши, господи, глас молитвы их и отоврати лице свое от нечестивых, иже творят зло раом твоим. Молю бо ся образу твоему святому и пречистой твоей матери и твердому и необоримому молитвеннику о нас, тебе русскому святителю, на его молитву надеюся, смею призываати имя твое святое". Князь же великий всед на конь свой и нача по полком ездити со князи и с воеводами и коемуждо полку рече своими усты: "Братиа моя милая, сынове русския, моодыя и великия, уже нощь приспе, а день прилижися грозный. Бдите и молитися и крепитеся, господь силен во бранех, и зде пребудем каждо на месте своем. Во утрии же день поспешите, братия, надобет урядитися, уже бо гости наши ближают, на реце на Непрядве. Во утрии же день имамы вси пити общюю чашу смертную, поведеную. Тое бо есмя чаши еще на Руси жадали за многа дни. Но уповайте на Бога жива, мир вам, братия". Отпусти же брата своего князя Володимера Ондреевича вверх по Дону в дуброву, яко утаитися полку его. И дав ему своего двора избранных витязей, и еще отпусти с ним известнаго воеводу Дмитрея Волынца.

Уже нощь приспе светносного праздника Рождества святыя Богородица, дни же одолжившуся и сияющу, бысть же тогда теплота и тихость в нощи той, и мрачныя росы явишася. Поистинне, нощь не светла неверным, а верным прсвещена есть. И рече Дмитрей Врлынец великому князю: "Повем тебе, княже, примету свою искусную, уже о долго нощи вечерняя заря потуха". Князь же великии Дмитрей Иванович, поим с собою брата своего князя Володимера и литовские князи едины, и выехаша на поле Куликово, и став посреди обоих полков, и обратися на полк татарской, и слыша стук велик и клич, аки торги снимаются, аки гради зижуще, аки труы гласяще. И бысть назади их грозно волци воюще велми, по десной же стране ворони кличют. И бысть глас велик птичь: вранове же играют по реце той, аки горы колыбашеся, по реце той по Непрядве гуси и лебеди непрестанно крылы плещуще, необычную грозу подают. И рече Волынец великому князю: "Слыасте ли сиа?" И ркуще ему князь великий: "Слышим, брате, гроза велика". И рече Волынец: "Призываю, княже, обратитеся на полк русский". И бысть тихость велика. И рече великому князю: "Что слышасте, господине?" Он же рече: "Ничто же, токмо видехом огневи многи, и зари мнози снимахуся". Рече же Волынец: "Оставите, княже господине, добра знамениа, призывайте Бога, не оскудей верою". И паки рече: "Аще ми вера есть". И снииде с коня и пад на десное ухо и приниче на землю и предлежа на долг час и воста и абие пониче. И рече ему князь великий Дмитрей Иванович: "Что есть, брате?" Он же не хоте сказати. Князь же великий много нудив его, он же рече: "Едино ти есть на пользу, а другая не на пользу. Слышах землю плачущуся на двое: едино страна аки жена некая вдовица, а другая стана, аки некая девица, аки свирель просопе плачевным гласом. Аз же много тех примет пытах, и сего ради надеюся о Бозе святем и святых мученик Бориса и Глеба, сродники вашими, аз чаю победы на поганых, а наших много падет"…

Приспе же праздник сентября 8, начало спасениа нашего, Рожеству святей Богородици, свитающу пятку, восходящю солнцу, и бысть утра мгла. И начаша стязи христьянстии простиратися и трубы мнози трубити. Уже бо русских князей и воевод и всех удалых людей кони укротеша, глас же трубный кождо под своим знаменем, полци же идоша, елико как кому повелеша по поучению. Часу же второму наставшу, начаша трубити ото обоих стран. Татарския же трубы яко онемеша, а русския полки утвердишася. Еще полк с полком не видитца, поне же бо утро велми мгляно. И земля под ними стонет, грозу подает на восток до моря, а на запад до Дуная, поле прегибающеся, кровавыя реки выступающе из мест тех. Великому же князю преседающе на борзый конь и ездящю по полком гагоюшу: "Отци и братия мои, Господа ради подвизаитеся, святых ради церквей и веры ради христьянсмкия. Сия бо смерть не смерть есть, но живот вечный. Ничто же убо земнаго не помышляйте и не желайте брате земнаго живота, но да венцы увяземся от Христа Бога душам нашим".

Утвердив же полки русския, и сниде с того коня на иной конь и совлече с себя приволоку царьскую и в ыную облечеся, той же конь даст под Михаила под Ондреевича под Бренка и ту приволоку на него положи, иже бе любим паче меры, и то знамение повеле под ним возити. И под тем знаменем убиен бысть за великого князя. Князь же великий став и воздев руце свои на небо и вложи в недра своя, выим крест живоносный, на нем же бе воображение страсти Господни, в не же бе древо животное, восплакася горко и рече: "На тебе же надеюся, конечное живоносное древо, крест Господень, иже сим образом явися царю Констянтину греческому, и дал еси ему браь сущу на нечестивых и не оскудным образом победи их. И не могуть обрезаннии человеци противу образа твоего стояти. И тако удиви, Господи, миость свою на рае своем". Се же ему глаголющу, в то же время привезоша ему книги от преподобнаго игумена Сергея, в них же бе написано великому князю и всем русским князем мир и благословение и всему православному войску. Князь же великий от преподобнаго пиим писание и прочет и целова посолника его любезна. Тем же писанием, аки бронеми некими вооружився твердо…

Полци же начаша сступатися. А передовой полк ведет Дмитрей Всеволожь, да Володимер брат его. А с правую руку идет Микула Васильевич с Коломенцы и с ыными со многими. Погании же идут обапол, негде бо им разступитися. Поганых много, а места с них нет. Безбожный же царь выехав с трема с темными князи на место высоко зря человеческаго кровопролития. Уже бо близ себя сходятся. Выеде же печенег ис полку татарского пред всеми, мужеством являяся и хоробруя, подобен есть древнему Голияду. Видев же его Пересвет чернец, любчанин родом, иже бе в полку у Владимера у Всеволожа, и двигся ис полку вон и рече: "Сий человек ищет себе подобна, аз же хощу с ним видитися". И бе на нем шелом архаггелского образа, вооружен бе скимою по повелению игумена Сергея. И рече: "Отци и братия моя, простите мя грешнаго, и брат мои Ослебя моли Бога за мя". И напусти на Печенега того и рече: "Игумен Сергей, помози молитвою своею". Он же паки устремися противу ему. Крестьяне же вси воскликнуша: "Господи, помози рабу своему". И ударишася крепко, мало что земля под ними не проторжеся. И спадоша с коней оба на землю и умроша, ни един ни от единаго не отъиде.

И наставшу третьему часу дни. Видев же се князь великий и рече: "Видите, братия, гости наши ближают нас. Водят промежи собою поведеную, весели уже быша, и рече: "Братия, руския удалцы, время приближися, а час прииде". Удариша же кождо по коню своему и кликнув: "Боже христьянски, помози нам". И ступишася обои вои и крепко бьющеся, не токмо оружием, но и сами о собя избивахуся друг о друга, под конскими ногами умираху, от великие тесноты задыхахуся, яко не мощно бе им вместитися на поле Куликове. Еще бо место тесно межи Доном и Непрядвою. На том бо поле сступишася силнии полци вместо, из них же выступаша кровавы зари: от мечнаго сияния яко молниа блистают. И бысть трескот от копейнаго ломлениа и от мечнаго сечениа, не мочно бе зрети грознаго часа смертнаго, во един в мегновении ока от колка тысяч погибает созданиа божия. Воля божиа свершается. Час же 4 и 5 бьются, не ослабевают христьяне. Уже бо 6-му часу наставшу, божиим попущением и грех ради наших, начаша погании одолевати. Мнози же велможи избиени бысть от поганых, удалыя же витязи яко древо дубравное скланяхуся на землю. Под конские копыта мнози сынове русския сотрошася. Самого же великого князя уязвиша, он же уклонився от войска и сниде с коня и с побоища, яко не мощно ему битися. Мнози об стязи великого князя подсекоша татарове, но божьею силою не требишася, но паче укрепишася. Се же слыахом от вернаго самовидца глагоюща. Сей же е от полку князя Володимера Ондреевича, поведа великому князю видение: "В 6 годину дни над вами небо отверсто, из него же изыде багряна заря и над вами ниско дръжашеся, той же облак исполнен рук человеческых. Кояждо рука держаше венцы, ова потыри, ова проповеди пророческиы, а из иныя же, аки некия иныя дарове разичныя. Внегда же наставшу 6-му часу, мнози венци испустишася на руския полки". А погании же от всюду заидоша, отступиша около христьян, зане же оскудеша христьяне, но все поганыя полки.

Князь же Володимер Ондреевич не моги победы терпети и рече Дмитрею Волынцю: "Беда, брате велика, что убо ползует наше стояние, то же на смех будет нам, до кому будет нам помощи". И рече ему Дмитрей: "Беда, княже, велика, но уже година наша пришла, всяк бо начиная без времени беду себе наносит. Мало еще потерпим до времени подобнаго и умолчим, в он же и мам дати воздарие врагом нашим. В сии час бога призывайте, осмаго часа ждите, в он же имать быти благодать божия". Воздвиг руце свои на небо и рече: "Господи Боже отец наших, сотворивый небо и землю, не дай же нас поработити врагом нашим, ни порадоватися врагу диаволу, но мало показни, а много помилуй". Бедно зрети детем боярским своего полку убиваема, плачющуся и непрестанно рвущеся, аки соколи аки звании на брак сладкаго вина пити. Волынец же возбраняще им глаголя: "Пождите мало еще, есть бо вам с кем утешитися". И приспе же час осмый, абие дух южны потягну ззади их. Возопи Волынець гласом великим князю Володимеру: "Час прииде, а время приближеся". И паки рече: "Братиа моя и друзи, дерзайте, сила бо Святаго Духа помогает нам". И единогласно из дубравы выехаша, яко уноенныя соколы, и ударишася на многи стада гусиныя. И стязи крепко направлены грозным воеводою, яще же отроци, аки лвом, и ударишася на овчия стада. Погании же видевше и крикнувше глаголюще: "Увы нам, паки Русь умудриша, унши люди с нами брашася, а доблии все собюдошася".

И оратишася погании и даша плеща и побегоша. Сынове же русскиа силою святаго духа бьяхуть их, помощию святых мученик Бориса и Глеба. Бежаша же татарове и глаголюще ельлинскии: "Увы, тобе честный Момаю, высоко вознесеся до неес и до ада сшел еси". Мнози же мертвыя помагаху нам и секуще без миости, ни единому от них не изежати, но уже кони их утомилися. Мамай же видев победу свою и нача призывати боги своя: Перуна, и Соловата, и Мокоша, и Раклея, и Гурса, и великаго пособника Бахметя. И не бысть ему помощи от них ничто же, сила бо Святаго Духа, аки огнем, пожигаеть их, татарьския полки русскими мечи секут. Момай же видев победу свою и рече своим уусом: "Побегнем, брате, и ничто же добра не имам, но токмо гоовы унесем свои". И абие побеже с четырма мужи. Мнози же христьяне за ним гоняшася, но не одолеша, кони бо их потомишася, и гонивше возвратишася. И обретоша трупия мертвых об он по реки Непрядвы, иде же бе непроходно полком русским.

Сия убо победа есть от святых мученик Бориса и Глеба…

Князь же Володимер Ондреевич ста на костех татарских под черным знамянем и не обрете брата своего великого князя Дмитрея Ивановича в полку, токмо едины князи литовския. И повеле трубити собранною трубою, и пождп час, не обрете брата своего великого князя, нача плакатися и кричати, и по полком ездити, и не обрете брата своего. И глагола: "Братия моя, кто виде ии кто слыша своего пастыря? То перво поражен пастырь, и овцы разыдутся". И рекоша князи литовския: "Мы мним, яко жив есть но уязвен велми, егда в трупе мертвых будет". А иной рече: "Аз пятого часа видех его крепко бьющеся с четырма татарины, но нужно бе ему велми". Юрьевской же уноа, некто Степан Новосилской: "Аз видех его пред самым твоим приходом, пеша идуща с побоища, но уязвленна велми, того бо деля не дах ему коня, гоним есмя тремя татарины, по милости Божии,едва от них спасаохся, а его есми соблюл". И рече князь Володимер Ондреевич: "Да извекстно ли еси видел его. Имите ми, брате, веру; аще кто обрящет брата моего, то поистинне боле у нас будет". Рачителнии же отроцы разсунушуся по побоищу по великому. Овии же наехаша Михаила Александровича Бренка и чаяша его великим князем, инии же наехаша князя Федора Семеновича Белозерского, и чаяше его великим князем, зане же приличен бяше. Некии же воини, великии витязи, уклонишася на десную сторону в дураву, единому имя Сабур, а другому Григорей Холопищев, родом же оба костромичи. И мало выехаша с побоища, наехаша великого князя битва веми и отдыхающа под древом березою. И видевше его скочиша с коней и поклонишася ему. Сабур же скоро возвратися ко князю Володимеру Ондреевичю и поведа ему яко великий князь добр, здоров и царствует в веке. Вс же князи и воеводы наехаве скоро снидоша с коней и поконишася ему, глаголюще: "Радуйся, о вседрагий наш княже, вторый Александр и Ярослав новый, победитель врагом нашим. Сия победа честь тебе, нашему государю, подобает". Князь же великий едва с нужею прглагола: "Поведайте ми победу сию". Рече же ему князь Володимер Ондреевич: "По милости Божии и пречистой его матери и молитвами сродник наших Бориса и Глеба и Петра московского святителя и игумена Сергея и всех святых молитвами, врази наши побеждени суть, а мы спасохомся". Князь же великий, то слыав, воста и рече: "Сий день, иже сотвори господь, возрадуемся и возвеселимся в онь, сей день веселитеся людие"…

И приведоша ему конь кроток и всед на него, выеха на побоище и виде многое количество битых, войско свое, а поганых вчетверо того избито. И обратися к Дмитрею Волынцу и рече: "Воистинну многоразумен еси человек и неложна примета твоя, подобает ти всегда воеводствовати". И нача з братом своим и со оставшими князи ездити по побоищу, радостныя сезы испущающе, и наехаша на место, на нем же лежит 15 князей беозерских, убитых вкупе, толми напрасно бьющеся, един единаго ради умре. И близ ту лежит убит Микула Васильевич, над ними же став государь над любезными рабы своими, нача плакатися и рече: "Братия моя милая, князи русския, аще есте дерзновение получии от Бога и молитися о нас, вем бо яко слушает вас Бог". И паки на иное место приехал и наехал любовника своего Михаила Ондреевича Бренка и близ его лежит Семен Мелик, твердый страж, и близ его лежит Тимофей Волуевич. Над ними же став князь великий плакася и рече: "Братиа моя милая, моего деля образа Михайло убиен еси, кто бо таков раб моги государю служити, яко мене ради на смерть сам поехал, воистинну древнему подобился еси Авису, иже ис полку Дарьева выехал". И паки рече Мелику: "Крепкий мои стражу, твоею стражею крепко пасомы есмя". Прииде же на иное место, обретоша Пересвета чернца и близ его лежаща нарочитого богатыря Григория Капустина. И рече князь великий: "Братия, видите ли своего чиноначалника? Тои бо победи подобна себе, от него же было пити многим людем горкую чашу". И став на месте своем и повеле собранною трубою трубите. Храбрыя же доволно испыта оружия своя, о сыны измаилтиеския, со всех стран грядуще, аки соколи слетаются под трубный глас, весели ликующе, ови богородичныя стихи поюще и мученичны подобныя, ови крестныя.

Собранным же всем людем, князь же великий ста на костех татрских и рече: "Считайтеся, братия, колких у нас воевод нет и колких молодых людей". Говорит Михайло Александрович московский боярин: "Нет, государь, у нас 40 бояринов московских, да 30 бояринов серпоховских, да 30 панов литовских, да 22 бояринов переяславских, да 20 бояринов костромских, да 30 бояринов володимерских, да 50 бояринов суздалских, да 40 бояринов муромских, да 34 бояринов ростовских, да 23 бояринов дмитровских, да 60 бояринов можайских, да 30 бояринов звенигородских, да 15 бояринов углецких. А изгибло у нас, государь, дружины, посечено от безбожного царя Мамая — полтретья ста тысещь, а осталося у нас толко пятьдесят тысяч. Князь же великий Дмитрей Иванович ста посреди их плакася и радуяся, глаголаше: "Братиа моя милая, князи русския и бояре местные, сынове христьянстии. Подобает вам тако служити, а мне вас по достоянию хвалити. Внегда упасет мя господь, буду на своем столе на великом княжении, и то по достоянию учну вас жаловати, ныне же кождо своя управите до похороним кождо ближнего своего, да не будет во снедь зверем христьянская телеса". Князь же великий стоя за Доном, донде же разобраша христьянская телеса с нечестивыми, да не истребятся праведныя с нечестивыми. Христьян похорониша, сколько успеша, а несечтивыя повержени быша зверем на снедение…

Древняя русская литература. М., 1980. С. 139-148.

О проекте Авторы Карта портала Ссылки Контакты

Веб-студия Православные.Ру