Начало объединения русских земель вокруг Москвы

ПРОБЛЕМА ОБРАЗОВАНИЯ ЕДИНОГО ЦЕНТРАЛИЗОВАННОГО ГОСУДАРСТВА И ВОЗВЫШЕНИЯ МОСКВЫ В ИСТОРИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ

Проблема образования единого централизованного Русского государства напрямую связана с теоретическим и историческим пониманием сущности монархической власти. В XIX веке критика самодержавия и монархической системы, как таковой, шла почти исключительно на публицистическом уровне, без сколько-нибудь глубоких экскурсов в историю. Более того, на монархических позициях стояла и вся мощная, преобладавшая с XVIII века в академической науке, немецкая историография, в силу своего положения оторванная не только от исторических, но и от современных ей основ российского общества. При этом у историков представления о необходимости в России монархической системы управления государством чаще всего были связаны с осмыслением последствий татаро-монгольского нашествия и ордынского ига, сбросить которое можно было только собрав волю и силу в кулак. Но при этом редко ставился вопрос о пределах власти монарха и об обязанностях его перед народом. Между тем, еще в XVIII веке В.Н. Татищев сформулировал три задачи, обязательные для правителя: 1. умножение народа; 2. благосостояние подданных; 3. справедливое правосудие. Следовательно, вопрос о сущности монархии непосредственно связан и с осмыслением сущности власти как таковой.

В XIX веке спор западников и славянофилов в значительной мере концентрировался вокруг оценки личности Петра I и его преобразований. Первые, в числе которых был крупный историк С.М. Соловьев, идеализировали борьбу царя с разными уходящими в глубокое прошлое традициями. Вторые, напротив, видели в деяниях Петра нарушение естественного, и целесообразного для России пути, обозначенного в процессах XIV — XVII веков. Современная вариация этих представлений наиболее полно выражена в книге И. Солоневича "Народная монархия" (М. 1991). Сущность спора славянофилов и западников заключалась в разном понимании кардинальной проблемы: как должна выстраиваться общественно-политическая структура, в том числе и государство — снизу вверх, или сверху вниз. Славянофилы и их последователи настаивали на первом, западники, во многом следуя Гегелю, видели само государство в роли демиурга, якобы способного и даже обязанного найти каждой социальной прослойке место в единой государственной системе. Но если социальные структуры, привлекавшие внимание славянофилов (сельские общины, посадские сотни, в известной мере и религиозные общины) были достаточно прозрачны и доступны анализу и оценке, то властные структуры всегда оказывались "за семью печатями", а потому западнический идеал зависал в воздухе. И, естественно, что "западническая" модель больше импонировала власти (причем, всякой власти!), нежели "славянофильская". Именно поэтому в России славянофилы всегда были гонимы властью.

С рабовладельческих времен власть, как определенная надстройка над обществом, выстраивалась замкнутыми иерархическими лестницами, куда непосвященным доступа не было. Эти структуры проходят и через средневековье, и через новое время, вплоть до наших дней. И чем более они закрыты и отгорожены от социальных "низов", тем менее полезны для общества в целом. Естественно, что отгороженная от общества власть рано или поздно входит с ним в конфликт и для удержания сложившегося положения прибегает, наряду с пропагандистскими, и к прямым силовым акциям. От такой власти трудно ждать осуществления потребностей "реального государства". Но общественные жертвы в трудных для народа и страны ситуациях, — примером чего является и задача освобождения от ордынского ига, и последующая борьба с ее остатками у границ Руси-России, — неизбежны, и в той или иной мере оправданы. Правда, в какой именно мере — необходимо выявлять в каждом конкретном случае.

Проблема объединения русских земель вокруг Москвы и централизации Русского государства в XIV — XVI вв. является одной из ведущих в исторической литературе XIX — XX веков, далеко оттеснившая другую вечную проблему — взаимоотношения "Земли" и "Власти". В середине XIX столетия к проблеме "Земли", главным образом через сельскую общину, привлекали внимание славянофилы, а позднее также пропагандисты "русского социализма" — А. Герцен, Н. Огарев, Н. Чернышевский, анархисты М. Бакунин и П. Кропоткин, народовольцы. Им противостояли "западники", среди которых выделялся Б. Чичерин, правовед и последователь Гегеля в философских вопросах. Главным недостатком "западников" А. Герцен, отошедший от них позднее, считал слабое знание истории славян и Руси, да и Западной Европы тоже.

В XX веке, в советское время предпринимались попытки поставить историческую науку на прочные методологические рельсы. И надо отметить, что постановка такой задачи заслуживает признания, а некоторые аспекты ее решения в принципе приемлемы. Так, зависимость общественного сознания от общественного бытия неизбежна, но само общественное бытие тоже зависит от общественного сознания и в еще большей степени от политики властных структур. Продуктивен и формационный подход, который сейчас некоторые авторы стараются без раздумий отбросить ("системный", "структурный", "цивилизационный", "культурологический" подходы — это обычно лишь отдельные части общего формационного подхода). Другое дело, что понятие "формация" нельзя догматизировать, иначе в итоге пропадает специфика того или иного конкретного общества. Для нашей науки ХХ столетия, бравшей за основу представления о "базисе" (социально-экономическом состоянии общества) и "надстройке" (политической системе и идеологии), как раз характерна недооценка активной роли "надстройки".

На выбор тематики и заранее привнесенные оценки всегда влияют те или иные привходящие обстоятельства современности. Так, в 30-е годы XX века, когда мир жил в ожидании войны и возникла реальная необходимость собирания всех сил "в кулак", на исполнение этих задач была призвана и историческая наука. Поэтому в исторических исследованиях сложился своеобразный культ "централизации", а понятия "централизация" и "самодержавие" как-то незаметно слились. В итоге, достоинства централизации переходили на самодержцев, а поскольку централизация рассматривалась как однозначно прогрессивное явление, то и самодержавие однозначно оправдывалось.

Культ централизации породил и другое явление в историографии: постоянно выясняли, где быстрее шли процессы централизации — в России или в Европе? В конечном счете, сошлись на том, что развитие шло одновременно: и Англия, и Франция, и Россия "централизовались" в конце XV века (при этом считалось, что Германия и другие европейские страны безнадежно отстали). В этом плане примечательна обстоятельная книга Л.В. Черепнина "Образование Русского централизованного государства в XIV — XV веках" (М., 1960). Иначе говоря, централизованное Русское государство искалось уже в XIV столетии, а завершение централизации относилось к 80-м годам XV века, точно координируясь с завершением войны "Алой и Белой розы" в Англии в 1485 году. Книга Л. Черепнина в полной мере отражает принятые в то время подходы и концепции в исторической науке, когда большинство историков трудилось в сфере "базиса": занимались основательным анализом положения крестьян, форм их зависимости, процессов развития феодальной вотчины и монастырей, как крупных землевладельцев. Поэтому в книге Л. Черепнина дается обстоятельный очерк об аграрных отношениях и развитии городов, товарного производства и обращения. Все это рассматривается в качестве экономических "предпосылок образования Русского централизованного государства", а сама централизация становится следствием экономических процессов и как бы вытекает из потребностей экономики.

Этот подход не без оснований оспорил А.М. Сахаров, предложивший вернуться к точке зрения ученых середины прошлого столетия, которые связывали объединение русских земель с потребностями освобождения от ига Орды и притязаниями других соседей. От экономики в такой ситуации требовалась лишь одно — возможность обеспечения сравнительно еще немногочисленной великокняжеской администрации.

М.Н. Тихомиров в книге "Россия в XVI столетии" (М., 1962) специально остановился на другом вопросе — соотношении понятий "централизация" и "самодержавие". Впервые в нашей историографии М.Н. Тихомиров на ряде примеров показал несоединимость этих понятий. Самодержавие — это вовсе не неотъемлемая часть "централизации", но в значительной мере ее антипод. Не следует забывать, что проявлением "самодержавия" были и монголо-татарские "Орды", паразитировавшие на завоеванных народах и истреблявшие друг друга в борьбе за ханский стол. А установление самодержавия Ивана Грозного и вовсе будет сопровождаться разгромом институтов реальной централизации. Поэтому, опять же, необходимо изучать сущность самой "централизации". Суть в том, строится ли управление снизу вверх, от "Земли", или же сверху вниз от независимой от общества "Власти". Идеально централизованными являются вообще не монархии, а республики. Что же касается самодержавных монархов, то всякий раз необходимо выяснять, чем монарх руководствовался в своей деятельности: государственным интересом или укреплением собственной власти.

Впрочем, не только самодержавие, но и централизацию нельзя воспринимать как абсолютно непорочное и исключительно "прогрессивное" явление. Здесь многое зависит от характера взаимосвязей "Земли" и "Власти". У земель всегда было желание поживиться за счет центра, но сам центр обычно имел больше возможностей поживиться за счет земель. Баланс их отношений, в конечном счете, и определял степень прогрессивности централизации. Конкретный материал источников за XIV — XVI веков дает возможность провести в ряде случаев такую калькуляцию.

В проблеме создания единого Русского централизованного государства есть и еще один аспект — почему центром образования Русского государства стала именно Москва? Вслед за В.О. Ключевским, в литературе часто указывали на удобное географическое положение Московского княжества, защиту от набегов "вольницы" из Орды землями Рязанского княжества, связь по Москва-реке с главными торговыми путями. Но всеми этим преимуществами в еще большей степени обладала и поднимавшаяся на рубеже XIII — XIV Тверское княжество. И надо согласиться с Л.Н. Гумилевым, когда он указывал на недостаточность подобных аргументов: "Москва занимала географическое положение куда менее выгодное, чем Тверь, Углич или Нижний Новгород, мимо которых шел самый легкий и безопасный торговый путь по Волге. И не накопила Москва таких боевых навыков, как Смоленск или Рязань. И не было в ней столько богатства, как в Новгороде, и таких традиций культуры, как в Ростове и Суздале". Другой вопрос, что у самого Л.Н. Гумилева объяснение поставленной проблемы не просто "недостаточное", а совершенно фантастическое: "Москва перехватила инициативу объединения Русской земли, потому что именно там скопились страстные, энергичные, неукротимые люди... И они стремились не к защите своих прав, которых у них не было, а к получению обязанностей. Эта оригинальная (более, чем оригинальная! — А.К.), непривычная для Запада система была столь привлекательна, что на Русь стекались и татары, не желавшие принимать ислам под угрозой казни, и литовцы, не симпатизировавшие католицизму, и крещеные половцы, и меряне, и мурома, и мордва. Девиц на Москве было много, службу получить было легко, пища стоила дешево". И оставалось только зарядить "это скопище людей" пассионарностью, чтобы оно стало этносом. Возглавил (!) "новую вспышку этногенеза" пассионарий Сергей Радонежский (кстати, сама "пассионарность" передается, согласно Л. Гумилеву, половым путем).

В последние годы вопросом о причинах возвышения Москвы подробно занимался Н.С. Борисов, автор специального исследования политики московских князей конца XIII — первой половины XIV века. Его оценка близка к традиционным представлениям, потому что решающее значение он придает именно искусности политической деятельности московских князей.

В осмыслении причин возвышения Москвы имеется и еще одна тенденция — придать Москве почти что мистические функции и весь процесс централизации увязать только с судьбой Московского княжества. Между тем, еще А.Е. Пресняков (1870-1929) обратил внимание на то, что движение к консолидации проходило во всех княжествах, особенно в получивших в XIV веке право на титулование "великими" (Тверское, Московское, Рязанское, Смоленское, Нижегородское) и право сбора дани для Орды, делавшее ненужным институт "баскаков". И это явление тоже необходимо учитывать при изучении вопроса.

При изучении проблемы образования единого централизованного Русского государства необходимо также учитывать позицию и роль русской православной церкви. Церковь, освобожденная от даней, тем не менее, осталась, может быть, наиболее важным фактором подъема этнического самосознания. В проповедях митрополита Кирилла, епископов Кирилла и Серапиона Владимирского постоянно напоминается о прежнем величии Руси, ее героях, таких как Мстислав Удалой, Александр Невский, Даниил Галицкий, умевших побеждать с меньшими силами, или о тех, кто сохранил верность вере и традициям Руси при самых изощренных пытках в Орде, как Михаил Черниговский и Роман Олегович Рязанский. Жития мучеников и героев должны были воздействовать и реально воздействовали на новое поколение тех, кого называют "народными массами".

Стоит более подробно заниматься и вопросами общественной психологии. Ведь в начале XIV столетия на Руси жило, так сказать, было переходное поколение: оно осознавало необходимость выплачивать дань Орде, терпимо относилось к покорности своих князей сарайским ханам, но осуждало тех князей, которые слишком усердствовали в служении иноверным поработителям.