Объединение княжеств Северо-Восточной Руси вокруг Москвы (2-пол. XV - нач. XVI вв.)

ОБЪЕДИНЕНИЕ ЗЕМЕЛЬ ВОКРУГ МОСКВЫ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XV ВЕКА

"Феодальная война" второй четверти XV века существенно опустошила Русь. Победители в тех или иных сражениях угоняли массы людей из вотчин соперников в полон, грабили, продавали. Естественно, особенно отличались в этом "союзники" Василия Темного — татары Улуг-Мухаммед и его сын Махмутек. Но и великий князь своими расправами, в том числе с недавними союзниками, приводил в ужас свидетелей-москвичей: "Множество же народа видяще сиа, от боляр и от купець великих, и от священников, и от простых людей, во мнозе быша ужасе и удивлении", — пишет московский летописец. "Яко николи же таковая ни слышаша, ниже видеша в русских князех бываемо... Недостойно быше православному великому госпадарю, по всей подсолнечной сущю, и такими казньми казнити и кровь проливати во святый Великий пост".

 

Гражданские войны всюду отличались особой жестокостью, а борьба за власть и собственность вносила в них еще и крайнюю беспринципность. Борис Александрович Тверской, участвовавший в осуждении и наказании Василия Васильевича в 1446 году, предал Дмитрия Шемяку, но и со сватом — московским князем — дружба не слишком ладилась. А удивившие летописцев и простых москвичей казни в 1462 году (незадолго до кончины князя) были обрушены на сторонников брата жены — Василия Ярославича, последовательно выступавшего ранее против Шемяки, и в 1456 году заточенного Василием Темным в Угличе.

 

Оба Василия проводили политику противоположную той, которой следовали митрополит Алексий и Дмитрий Донской, в то время как сторонники Юрия Галицкого и его не слишком серьезных сыновей, следовали все-таки завещанию Дмитрия Донского, ясно обозначавшего стратегических врагов Руси: Орду и Литву, а подспудно и Константинополь. Правда, и в Литве после Витовта, и в Орде продолжались глубокие распри, что облегчало положение Руси.

 

Напомним, что Большая Орда (Волжская Орда, Улуг Улус) — ханство, возникшее в начале 30-х гг. XV в., в результате распада Золотой Орды. Большая Орда контролировала степи Северного Причерноморья и Нижнего Поволжья. Столица — Новый Сарай (располагался между современными Астраханью и Волгоградом). Ханы Большой Орды считали себя преемниками золотоордынских ханов, поэтому требовали от Руси уплаты дани и признания своей верховной власти. В Большой Орде Улуг-Мухаммеду противостоял один из сыновей Тохтамыша Саид Ахмед, впрочем, совершивший в 40-50-е годы несколько набегов на литовские и русские земли.

 

Еще одно татарское ханство, которое возникло в результате распада Золотой Орды — Крымское, образовавшееся в Крыму и Северном Причерноморье образовалось в 1443 г. при хане Девлет-Хаджи-Гирее, ставшего родоначальником династии Гиреев. Центром Крымского ханства стал г. Солхат (Старый Крым). Новое государство находилось на пересечении важнейших торговых путей, ему принадлежали порты Черного и Азовского морей. Важной статьей экспорта Крымского ханства были невольники, в большом числе приводившиеся татарами из набегов на русские, украинские и польские земли.

 

В условиях распада Орды и противоборства многочисленных конкурентов, естественно, некоторые искали помощи и на Руси. Улуг-Мухаммед был убит собственными сыновьями, и власть в улусе захватил Махмутек. Преследуемые Махмутеком его братья — тоже сыновья Улуг-Мухаммеда — Касим (старший) и Якуб — пришли на Русь, на службу к Василию Темному. С именем Касима связано начало "Касимовского царства", просуществовавшего до времени Петра I в качестве вассала московских князей и царей. Городец Мещерский, переданный Василием Темным Касиму в конце 40-х или начале 50-х годов, будет позднее назван "Касимовым".

 

В Среднем Поволжье в 1445 года также возникло новое татарское государство — Казанское ханство. Первым казанским ханом стал Махмутек, сын Улу-Мухаммеда. Столицей ханства был город Казань. Населяли его казанские татары, которые в большинстве своем являлись потомками волжских болгар. Под властью казанских ханов находились многие народы Поволжья: чуваши, удмурты, марийцы, часть мордвы и башкир. С момента образования Казанского ханства оно находилось в состоянии конфронтации с Московским государством.

 

События 1453 года повели на практике к определенной реабилитации основных стратегических установок Алексия и Дмитрия. При этом важнейшее для всего христианского мира событие — падение Константинополя — последнего бастиона некогда могучей Византийской империи — московские летописцы отметили одной строкой. Для них явно важней было полученное из Новгорода уведомление о внезапной кончине Дмитрия Шемяки ("даша ему лютаго зелия и испусти нужно душу", — сообщает Устюжский летописный свод; Ермолинская летопись называет и участников отравления — великокняжеского дьяка Степана Бородатого и повара Шемяки Поганку). Разные летописи отмечают, указывая точную дату, кончину Софьи Витовтовны, игравшей первостепенную роль во внешнеполитической ориентации и супруга, и сына.

 

Эти три события повлияли на изменение настроений в окружении Василия Темного. Падение Константинополя оправдывало утверждение митрополита соборным решением. Устранение главного соперника открывало возможности привлечения почитателей выдающихся московских патриотов Алексия и Дмитрия. Кончина Софьи облегчала переход к более взвешенным отношениям и с литовскими князьями, и ориентированным на Литву Казанским ханством. В рамках этой коррекции можно рассматривать и акции против Ивана Андреевича Можайского в 1454-м и против брата собственной супруги Василия Ярославича, всегда настроенного пролитовски, в 1454-56 годах.

 

Наследник, Иван Васильевич, воспитывался в обычном духе, но в необычной атмосфере кровавых распрей в кругу ближайших родственников. С двенадцати лет он начал участвовать в политической и военной деятельности своего отца. И в походе на Новгород в 1456 году княжич уже был не простым наблюдателем.

 

Новгородцы, согласно рассказу московского летописца, сражались неумело, и имея значительное численное превосходство над одним московским отрядом, потерпели поражение. В итоге, на вече было решено просить мира и направить с этим архиепископа. Василий Темный взял с новгородцев "за свою истому" десять тысяч рублей, обязал "им быти у него в послушании, а его лиходеев изменников у себе не держати". В докончальной грамоте о Яжелбицком мире Иван Васильевич титулован "великим князем всея Руси", то есть признавался соправителем отца. Рождение в 1458 году у молодого соправителя сына Ивана как бы завершало превращение отрока в полноценного мужа.

 

Таким образом, хотя победа над Дмитрием Шемякой была одержана в значительной мере благодаря поддержке Орды и Литвы, объективные интересы княжества требовали изменения политики в отношении своекорыстных союзников. Не исключено, что на осознание московским князем необходимости такого поворота повлияла и позиция наследника. Борьба с Ордой и Литвой станут основным содержанием внешней политики Ивана Васильевича, и женитьба на дочери тверского князя не повлияет на отношение к самой Твери как форпосту литовского влияния на подступах к Москве. Рязанский князь Иван Федорович, в 1430 году присягавший Витовту, в 1456 году, перед кончиной, передавал восьмилетнего сына Василия вместе с княжеством под покровительство Василия Темного. Видимо, такое решение рязанского князя не вызывало восторга у рязанских бояр. В 1464 году молодой Иван Третий возвратит юного Василия Ивановича на Рязань, поженив его со своей сестрой Анной. Но Рязань, открытая для татарских набегов и с юга, и с востока никуда уйти по существу не могла.

 

Гораздо сложнее обстояло дело с Новгородом. Яжелбицкое докончание существенно ограничивало права вече и выборных должностных лиц Новгорода, а ссылки на "старину" уже не действовали. В той или иной мере страдали интересы самых разных социальных слоев новгородцев, и неудивительно, что вскоре после заключения соглашения новгородцы устанавливают контакты с Казимиром IV и на какое-то время был принят на новгородские "пригороды" ставленник "польского короля и великого князя Литовского" Юрий Семенович. Правда, пробыл он здесь недолго и отъехал назад, не дожидаясь прямой конфронтации с Москвой.

 

В 1460 году, когда Василий Темный с детьми Юрием и Андреем навестил Новгород, собравшиеся у Софийского собора "вечники" даже намеревались "великого князя убити и сь его детьми". Кровавую развязку предотвратил новгородский архиепископ Иона. И князю удалось в 1461 году собрать с новгородцев "черный бор", угроза которого и толкала новгородцев на крайние меры.

 

Кончина Василия Темного в марте 1462 года на какое-то время оттянула прямое военное столкновение сторон. Но и после вокняжения Ивана III (1440 — 1505) и та, и другая сознавали его неотвратимость и готовились к нему: Новгород искал помощи на Западе, а Москва укрепляла позиции на Верхней Волге — по основным путям новгородских торговых караванов. И здесь узловым центром являлся город Ярославль, центр Ярославского княжества. Вокняжение наследников на княжеских столах обычно сопровождалось подтверждением или какими-то изменениями в прежних договорных грамотах. Очевидно, какие-то изменения вносились и в недошедшие до нас грамоты, определявшие взаимоотношения Москвы и Ярославля. Развернувшиеся в Ярославле события датированы 1463 годом и потому этим годом обычно датировали и сам факт присоединения Ярославского княжества к Москве. Но, как показали Л.В. Черепнин и Ю.Г. Алексеев, этим годом обозначалось лишь начало сложного противостояния, затянувшегося на несколько лет. Противостояние это характерно для всего средневековья, поскольку связано с канонизацией новых местных святых, обычно предполагающей укрепление сепаратистского настроя той или иной земли.

 

Москве, естественно, приходилось считаться с подобными местническими настроениями. Так, в 1456 году от епископа Мисаила, находившегося под литовской властью Смоленска последовала просьба вернуть икону Пресвятой Богородицы. По совету митрополита Ионы икона была возвращена после торжественной литургии в присутствии смоленской делегации во главе с епископом Мисаилом. Посланцам Смоленска вручили также ряд икон с богатыми окладами. Так митрополия укрепляла связи с православным населением русского города.

 

Еще один пример — признание Москвой культа новгородского святого Варлаама Хутынского. После трудных переговоров Василия Темного в Новгороде, в 1461 году в Московском Кремле была заложена церковь в честь Варлаама Хутынского, в связи с чем появилось и литературное произведение "Сказание об умершем отроке", в котором проводилась идея идеологического единства Руси. Как отметил Ю.Г. Алексеев, "выходец из Рязани (речь идет о постельничем Василия Темного рязанце Григории. — А.К.) служит великому князю Московскому, почитает новгородского святого и сам великий князь способствует установлению культа этого святого в Москве".

 

Та же проблема встала и во взаимоотношениях с Ярославлем. Но здесь признание претендентов на канонизацию затянулось на несколько лет (1463 — 1471 гг.), встречая противодействие и со стороны высшего духовенства. Канонизация предусматривала причисление к лику святых Федора Ростиславича Черного, князя Ярославского и Смоленского, и его сыновей Давыда и Константина. По справедливому замечанию Ю.Г. Алексеева, эти князья "ничем не были примечательны и не дали ни малейшего повода для своей канонизации". Но канонизируемые князья были предками ярославского князя Александра Федоровича, поэтому для Ярославля факт святости предков князя был очень важен. Большинство летописей кратко отмечают лишь самый факт подготовки канонизации в явно позднейшем изложении. Рассказ же о самом ходе сомнительной акции приведен в Софийской Второй и некоторых других немосковских летописях. Между тем, был достигнут какой-то компромисс между Ярославлем и Москвой: Москва признает или не возражает против канонизации новых "чудотворцев", оставляет в Ярославле и князя Александра Федоровича, но, видимо, с ограниченными правами, а после его кончины в 1471 году Ярославль входит в состав единого государства как владение великого князя Московского.

 

В середине 60-х гг. от митрополичьей кафедры отказался преемник Ионы митрополит Феодосий. В московских летописях не объясняется причина его ухода от дел. Но в Софийской Второй летописи представлена развернутая характеристика ушедшему митрополиту, которая подается именно как объяснение. Эта характеристика примечательна сама по себе как отражение положения в это время в структурах церкви в целом, а потому она заслуживает особого внимания. "А Феодосий того ради оставил, — поясняет летопись, — занеже восхоте попов и дьяконов нужею навести на Божий путь: нача их на всяку неделю взывати и учити по святых правилом, и вдовцом и диаконом и попом повеле стричися, а иже у кого наложницы будут, тех мучити без милости, и свяшеньство съимая с них и продаваше (то есть штрафуя. — А.К.) их; а церквей много наставлено, а попы не хотяше делати рукоделия (имеется в виду обязательный труд в общежитийных монастырях. — А.К.), но всякой в попы, тем ся и кормяху и последоваху плотьскым похотем, зане бо не Богу служити изволиша, но лготу телу своему. И востужиша людие, многы бо церкви без попов, и начаша его проклинати; он же слышав се разболеся того ради, и здрав бысть и сниде в келию к Михаилову Чюду в манастырь, и прия разслабленного старца в келию, и нача служити ему и омывати струпы его". Новым митрополитом совет епископов избрал Филиппа.

 

В 1467 году внезапно скончалась молодая супруга Ивана Васильевича. Московские летописи сообщают об этом крайне лаконично: скончалась и была погребена в церкви Вознесения. Более обстоятельна запись в проростовской Типографской летописи, а Софийская Вторая летопись прямо указывает, что княгиня была отравлена. Видимо, так же считал и находившийся в Коломне князь. Он "восполеся... на Олексееву жену Полуектова Наталью", а также на самого весьма чтимого дьяка, и тот "шесть лет не был у него на очех, едва пожалова его".

 

В 1469 году начинаются переговоры о женитьбе овдовевшего князя на проживавшей в Риме племяннице последнего византийского императора Константина IX, дочери деспота Морейского — Зои Палеолог. (Морейский деспотат — это Пелопонес, отвоеванная Византией в XIII — XIV веках у латинян часть Греции, и завоеванный в 1460 году турками). В Риме реальная турецкая угроза побуждала искать союзников на Востоке. Согласно Московскому летописному своду, именно Рим был инициатором переговоров о браке: "Февраля 11 прииде из Рима от гардинала Висариона грек Юрьи с листом". В листе сообщалось о наличии в Риме подходящей невесты "именем Софья, православная христианка". На самом деле Зоя демонстрировала в Риме верность если и не ортодоксальному католичеству, то принятой Константинополем унии. Во всяком случае, никому из женихов Зоя не отказывала из-за их "латинства".

 

В "листе", под пером позднейшего летописца, называвшего ее Софьей, каковой она в Риме не была (в Софийской Второй летописи она названа Зинаидой), значение невесты поднималось тем, что "присылалися к ней король Франчюжскы и князь великы Меделяньскы (то есть Миланский. — А.К.), но она не хочет в Латынство". В действительности ни тот, ни другой к знатной, но бедной сироте никогда ни сватались. И три реальных сватовства оказались безрезультатными не по вине невесты. Далее летопись сообщает, что "тогда приидоша и фрязи, Карло именем, Ивану Фрязину московскому денежнику брат болшей, да братанич, старейшего их брата сын Антон". Прибывший в Москву ранее в качества мастера "денежного" дела Иван (Джьян Баттиста делла Вольпе), видимо, принимал активное участие в этой деликатной дипломатической сделке. Князь посоветовался с митрополитом Филиппом, матерью и боярами и уже 20 марта направил Ивана Фрязина "к папе Павлу и к тому гардиналу Висариону и царевну видети". Папа Павел II и сменивший его Сикст IV проявили большую заинтересованность в намечавшемся браке, рассчитывая на Зою и преданное ей латинское окружение как на опору распространения католического влияния на Руси. Вольпе (Иван Фрязин) был принят папой и, по возвращению в Москву, согласно Софийской Второй летописи, "царевну на иконе написану принесе". В январе 1472 года Вольпе был отправлен за невестой в Рим. Папа Сикст IV торжественно встретил русских послов и 1 июля была произведена помолвка Зои с московским женихом, от имени которого выступали послы. 24 июля Зоя покинула Рим. Кортеж невесты состоял, помимо русского посольства, из греков и итальянцев. С ней ехали ее брат Дмитрий Ралев Палеолог, Юрий Траханиот и искатели счастья и удачи, греки и итальянцы. Интересы Рима представлял папский легат Бонумбре — перед ним ставилась задача всемерно содействовать объединению церквей.

 

Путь занимал несколько месяцев. После 11 дней морского пути, караван прибыл из Любека в Колывань (Ревель). Путь на Москву предполагался не через Новгород, а через Псков. Псков был предупрежден о прибытии царевны, и описание первых шагов по Русской земле заморской царевны наиболее обстоятельно дано в Псковских летописях. Царевну торжественно встретили у Узменья, где в свое время произошло Ледовое побоище. Псковичи на шести насадах "великих" и множестве ладей пересекли озеро (Узменье — узкая его горловина) и "вышедше из насад, изналивавши кубци и роги злащеныя с медом и с вином, и пришедше к ней челом удариша. И она же приемши от них в честь и в любовь велику".

 

Царевна сразу пожелала ехать далее к Пскову, "дабы от Немець отъехати". После двух дней дороги царевна "порты царскыя надевши, и поеха ко Пскову". Уже на пути в церкви Богородицы царевна участвовала в молебне как истинно православная. Псковичей обеспокоило то, что бывший с ней "владыка... не по чину нашему облочен бе всь черьвленым платьем, имея на собе куколь червлен же, на главе обвит глухо, яко же каптур (теплый головной убор. — А.К.) литовской". "Рук его никому же видети, и в той благословляет, да тако же и крест пред ним и распятье осязаему, яко же всем человеком видети вылитое носять пред ним, на высокое древо восткнуто горе; не имея же поклонениа к святым иконам, и креста на собе рукою не перекрестяся, и в дому святей Троици толко знаменася к пречистей, и то повелению царевне".

 

Для Бонумбре, очевидно, было неожиданным столь резкое изменение в поведении Зои, ставшей, после венчания в Москве 12 ноября, Софьей. Ему пришлось отказаться от демонстрации католических обрядов, и он уклонился от диспута, который готовили митрополит Филипп и "книжник" Никита Попович. Проведя 11 недель в Москве, он зондировал почву для создания если и не религиозного, то политического союза. Но у Москвы были в это время более актуальные задачи, и дело ограничилось ни к чему не обязывающими общими декларациями.

 

 

Связи с Римом продолжались и после отъезда Бонумбре. Источники зафиксировали пять посольств из Москвы в Италию (в основном в Милан и Венецию), целью которых был сбор информации и найм разного рода специалистов — градостроителей, оружейников, мастеров-серебряников. Видимо, под влиянием интереса к Риму, пробудившемуся в связи с полемикой вокруг Флорентийского собора, в Никоновской летописи появятся сведения о давних римских посольствах, заимствованные, возможно, из какой-то папской буллы.

 

Софья впоследствии примет участие в общественно-политической борьбе на Руси и будет оценена весьма неоднозначно. Но пока ей надо было входить в придворный круг, а у князя оставалось еще много нерешенных или не до конца решенных дел. Здесь по-прежнему важное место занимала татарская проблема, прежде всего отношения с Большой Ордой, где воцарился весьма энергичный хан Ахмед. В этих отношениях Москва стремилась использовать противоречия между Большой Ордой, Казанью и Крымом. А в самой Руси надо было завершить включение в состав единого государства княжений Верхнего Поволжья и Новгородской земли.

 

В 1468 году состоялся большой поход на Казань хана Касима с русскими воеводами. Но он закончился неудачей: войско не сумело переправиться через Волгу. В 1469 году был более удачный поход, возглавляемый уже собственно русскими воеводами, причем новостью явилась "судовая рать", которая и обеспечила относительно легкую переправу через Волгу. В походе участвовали устюжане, за что получили "по денге золотом", а также "700 четвертей муки, да 300 пудов масла, да 300 луков, да 6000 стрел, да 300 шуб бараньих,... да 300 сермяг". Перечень любопытен сам по себе, в качестве некой "нормы" оплаты союзников и наемников.

 

Крупнейшим событием на пути объединения земель Северо-Восточной Руси был поход Московского войска на Новгород в 1471 году. В борьбе против Москвы Новгород всегда стремился опереться на помощь литовских князей. Сын Ягайло, король польский и великий князь литовский Казимир, после Торуньского мирного договора 1466 года с Тевтонским Орденом, по которому Польша получала выход к морю, а Орден признавал себя польским вассалом, заметно активизировал политику в отношении Северо-Запада Руси и прежде всего Новгорода.

 

В 1470 году скончался новгородский архиепископ Иона, который удерживал новгородцев от опрометчивых выступлений против Москвы. На вече, по обычаю выбиравшего архиепископа, произошел — тоже по обычаю — раскол, и часть бояр во главе с Дмитрием Исааковичем и его матерью Марфой Борецкой обратились за помощью к Казимиру. Казимир направил в Новгород князя киевского Михаила Олельковича (Александровича). В Софийской Первой летописи воспроизводится повесть "Словеса избранны" о событиях 1470-71 гг. По "Повести", далеко не молодая Марфа Борецкая "по слову" Михаила Олельковича согласилась выйти замуж за "королевского литовского пана", "а мыслячи привести его к собе в Великий Новъград да с ним хотячи владети от короля всею Новогородскою землею". Приписывается ей и намерение поставить новгородскую церковь под юрисдикцию литовского митрополита, последователя Исидора, Григория. В Новгороде сторонников такой ориентации, возглавил "лукавый чернец Пимин".

 

Поход на Новгород теперь был неотвратим. В Новгород были посланы "грамоты розметные за их неисправление", а в Тверь и Псков направлены уведомления, с предложением присоединиться к походу. Не оправдались ожидания части новгородских бояр на помощь со стороны Казимира, у которого назревали проблемы в отношениях с Венгрией. В конце мая Иван III отправил рать на Двинскую землю, 6 июня московские воеводы Данила Дмитриевич Холмский и Федор Давыдович Стародубский, а с ними братья князя Юрий и Борис были с большим войском отправлены к Русе (обычно князья присоединялись к походам из своих вотчин), 13 июня воевода Василий Иванович Оболенский Стрига "со многими вои" и с татарами Даньяра Касимовича были направлены к Волочку и реке Мсте. А 20 июня и сам великий князь с Даньяром и многими другими князьями также выступил в поход. В Торжке к нему присоединился тверской отряд.

 

Войско шло к Новгороду разными дорогами, и основное сражение развернулось 14 июля на реке Шелоне. Несмотря на большой численный перевес, (по летописи, — не исключено, что цифры и преувеличены, — новгородцы имели 40 тысяч, а московский отряд лишь 5 тысяч), новгородцы потерпели сокрушительное поражение. Городское ополчение было больше приспособлено к защите с городских стен, а не к маневренным сражениям в чистом поле. К тому же новгородцы явно не испытывали энтузиазма, защищая то, во что сами не верили.

 

18 июля великого князя весть о победе застала в Яжелбицах, где собрались и его братья. Здесь же он встретил посланников псковичей, которые "со всей землей своею вышли на его службу". Затем двор перебрался в Русу, где князь распорядился казнить посадников "за их измену и за отступление", "а мелких людей велел отпущати к Новугороду". Победу одержала и рать, посланная на Двину, а новгородские земли были пожжены вплоть до моря.

 

У устья Шелони Ивану III бил челом вновь избранный архиепископ Феофил "с посадники и с тысяцкими и с житьими людьми со всех конець". Согласно ритуалу, просители сначала били челом боярам, воеводам и братьям великого князя, дабы те выступили в роли ходатаев и "печаловались" бы за новгородцев. В итоге, великого князя за новгородцев просили уже его бояре и князья. Князь принимает теперь "к себе на очи" новгородскую депутацию и "князь велики показа к ним милость свою и прият челобитье их, утоли гнев свой, и в той час повеле предстати (перестать. — А.К.) жечи и пленити и полон, которой тут есть, отпустити, а который отсла и отведен, и тех отдати".

 

Так формировалось мировоззрение эпохи завершения объединения Руси: высшая справедливость и милость — прерогатива великого князя. В пользу великого князя с новгородцев было взыскано 16 тысяч новгородских рублей, и помимо того они должны были "отблагодарить" братьев и воевод князя, и подписать "докончание" с псковичами на их условиях. 1 сентября нового сентябрьского года Иван Ш вернулся в Москву, где за 7 верст от города его встретили пешие москвичи, а у самого города — митрополит Филипп "со кресты... со всем освященным собором".

 

Убедительная и довольно легкая победа над новгородцами сняла и проблемы, связанные с Ярославским и Ростовским княжениями. Ростовское княжество и ранее в большой мере принадлежало московским князьям. В 1474 году княжество полностью перешло под юрисдикцию московских наместников. Под власть московских наместников перешли и принадлежавшие ранее Новгороду земли европейского северо-востока (Пермская земля и смежные с ней). Московское государство, как и некогда Киевское, превращтилось в многонациональное. При этом если в Ливонии покоренные племена становились крепостными, то на Руси крепостничество на север вообще не пройдет, и все входившие в состав России народы получат возможность следовать своим обычаям и традициям, в том числе и религиозным.

 

Победа 1471 года и изменившиеся государственно-идеологические представления вызвали к жизни акцию, напоминающую подобную, предпринятую при Ярославе Мудром в 30-е годы XI века: сооружение нового кафедрального собора, которому предстояло воплотить идею могущества Москвы. Старый Успенский собор давно держался на подпорках, и даже ходить мимо него было небезопасно. "Хотением и многим желанием" митрополита Филиппа, при "благоволении и повелении" великого князя было решено построить на его месте новый. Митрополит "зело духом горяше и желанием одръжим" в качестве образца хотел взять построенный Андреем Боголюбским Успенский собор во Владимире. Перед строителями была поставлена задача создать храм "мерой" этого собора, но в несколько увеличенном размере. Строители были посланы во Владимир для изучения бывшего кафедрального собора Руси, и "удивишася зело красоте зданиа еа и величьству и высоте еа". В 1472 году после разборки старого собора, в присутствии освященного собора и великокняжеской семьи состоялось торжественное освящение основания нового храма, и сам митрополит, "своима рукама" распланировал основание и символически начал строительство. Когда основание поднялось в человеческий рост, в "новозаложенную" церковь перенесли мощи прежних митрополитов. Относительно перенесения мощей признанного святого митрополита Петра, Филипп пожелал посоветоваться с князем, но тот решение вопроса отдал на усмотрение Филиппа и освященного собора.

 

В литературе различно оценивается обозначенное летописями неодинаковое отношение митрополита и князя к деталям проводимой акции перезахоронения, напоминавшей чем-то подобные перезахоронения в Ярославле. Разумеется, и церковь, и светская власть были заинтересованы в укреплении влияния Москвы как церковного и великокняжеского центра. Но неизбежно вставал и вопрос об их взаимоотношении. И за канонизацией того или иного светского или церковного деятеля обычно следовало и оправдание проводимой ими в свое время политики. Петр был давно канонизирован, и святость его сомнений не вызывала. Но в данном случае встал вопрос также о канонизации Феогноста, Киприана и Ионы, реальная политика которых вызывала серьезные разногласия как у современников, так и у потомков. Именно в оценке кандидатов в "новые чудотворцы" разошлись позиции князя и митрополита, да и у летописцев проявлялись определенные разноречия.

 

В изложении Московского свода, "вземже преже раку Киприана митрополита и поставиша ея в киоте в стене на десней стране, по сем же взяша раку с мощьми Фотеа митрополита и поставиша ея с Киприаном в едином киоте. По сем же пришед ко гробу преосвященнаго митрополита Ионы, и егда сняша с него дъску, и в той час изыде благоухание много по всему храму, яко всем бывшим ту слышите его, а ризы и амофории всех сих триех святитель не истлеша по толицех летех преставлениа их, и тако все тогда православное христиан множество бывшее видевше многи слезы излияша о преславном видении".

 

Уже в этом тексте есть определенные противоречия. Так, "благоухание" сопровождает лишь захоронения Петра и Ионы. Поклонникам митрополитов Петра и Алексия, а также восстановившего автокефалию русской церкви Ионы, трудно было принять их антиподов — Феогноста и Киприана.

 

Но последовал большой пожар в Москве в 1473 году, в котором пострадала резиденция митрополита Филиппа. Великий князь застал его плачущим в храме и, решив, что митрополит жалеет о собственных утратах, пообещал отстроить ему хоромы. Однако митрополит попросился отпустить его в монастырь, где скоро скончался. Собор епископов избрал новым митрополитом коломенского епископа Геронтия, с которым у великого князя впоследствии тоже будет немало расхождений. А в 1474 году недостроенный храм развалился, засыпав и гробницы кандидатов в новые святые. Естественно, что это воспринималось как наказание за грехи, и искали их в том числе и в воплощении идеи создания нового храма. Феогност так и не будет канонизирован, не все примут и антагониста Дмитрия Донского — Киприана. А в летописях по именам будут называть митрополитов Петра, Алексия и Иону, покрывая остальных собирательным "и другие".

 

За новым строителем пришлось отправлять посольство в Италию. В 1475 году Аристотелем Фрязином (Фиораванти) на новом месте будет заложен стоящий и доныне Успенский собор. Собор будет сооружаться до 1479 года, а Аристотель проявит себя еще и как прекрасный пушкарь, умевший и лить пушки, и метко стрелять из них.

 

ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ПРИСОЕДИНЕНИЕ НОВГОРОДА К МОСКВЕ

Успехи 1471 года, создание довольно надежного заслона от набегов казанских татар, выносили на первый план главный вопрос: освобождение от татарского ига, то есть от номинального подчинения Большой Орде. Сам князь Иван Васильевич в Орде не бывал ни разу, дань туда поступала от случая к случаю и в урезанном виде. Летом 1471 года ушкуйники-вятчане во главе с Костей Юрьевым совершили дерзкий набег на Орду и захватили саму столицу Сарай. По Устюжскому летописному своду, было захвачено "полону бесчислено множество и княгинь сарайских". Московский свод дает более обстоятельную информацию о происшедшем (хотя не упоминает имени вожака и не говорит о плененных княгинях). Здесь сказано о "многом товаре", захваченном налетчиками, и объясняется, почему Сарай так легко был захвачен. Мужская часть населения кочевала на расстоянии дневного перехода от города, а услышав о случившемся, татары создали мощный заслон из судов на Волге ("всю Волгу заступиша суда своими"). Ушкуйники, однако, "пробишася сквозе их и уидоша со всем, а под Казанью тако же хотеша переняти их, и тамо проидоша мимо тех со всем в землю свою".

 

Из этой информации следует, что между Сараем и Казанью в это время поддерживались какие-то отношения, а Москва, очевидно, была осведомлена о смелом замысле вятчан. Во всяком случае, видимо, так считал ордынский хан Ахмед. В 1472 году он, рассчитывая на помощь короля Казимира, решил осуществить большой поход на Русь. Иван III, узнав о движении татарских войск, как обычно, выехал в Коломну, чтобы не допустить переправу татарских отрядов через Оку. Но татарские рати двинулись ближе к литовским владениям на неукрепленный Алексин, где стоял лишь незначительный воинский заслон. Город был сожжен вместе с его жителями. Однако этот заслон задержал татарское войско до прихода подкреплений, и в конечном счете ордынское войско с большими потерями откатилось на юг, неся значительный урон также от какой-то вспыхнувшей там эпидемии. Казимир, занятый противостоянием с Венгрией, не смог оказать помощи традиционному союзнику, да, видимо, после успехов московских воевод у самых рубежей Литвы, и опасался за последствия.

 

Реакцией на успехи Москвы явилось дальнейшее углубление раскола в самих татарских ханствах. В зиму 1474 года "приехал служити великому князю Муртоза, сын Казанского царя Мустофы". Царевич получил от великого князя "городок новой на Оце со многимы волостьми". А затем прибыл посол от Крымского хана Менгли Гирея "именем Азибаба, а прислал к великому князю с любовью и братьством". В свою очередь Иван III "с ним же вместе отпустил своего посла ко царю Менли (так в летописи. — А.К.) Гирею Микиту Беклемишева, такоже с любовью и братьством". Летописные сообщения за 1474 год вообще заполнены сведениями о различных посольствах в Москву и из Москвы, причем они обычно точно датированы. Так, "месяца иуля 7 пришел из Орды Микифор Басенков с послом царевым Ахмутом Болшиа орды с Кара Кучуком, а с ним множество татар пословых было 6 сот, коих кормили, а гостей с коньми и со иным товаром было 3 тысячи и двесте, а коней продажных было с ними боле 40 тысяч, и иного товару много". Содержание монголо-татарских "посольств", как отмечалось выше, всегда ложилось тяжелым бременем на покоренные народы. В данном случае примечательно обилие "гостей", то есть торговцев, часто продававших в другом месте награбленные товары.

 

Посольство было отпущено в Орду 19 июля, и с ним отправился в Орду московский посол Дмитрий Лазарев, а также посол венецианский "Иван Тривизан", попавший в Москве в темницу за какие-то "попутные" (похоже, торговые) дела. Москву уговорили дать послу возможность проехать к хану Ахмеду, дабы уговорить его выступить против турецкого султана. По просьбе венецианцев, посол был выпущен "из нятья" и князь "подмогши его всем отпустил к царю Ахмату... съ своим послом о их деле".

 

Посольства из Москвы в данном случае имели задачей препятствовать союзу Ахмеда с Казимиром, не допустить их совместного выступления против Москвы, причем в середине 70-х годов более опасным представлялся именно Казимир. Польский король не мог примириться с утратой влияния на Северо-Западе Руси, а у Москвы вставала задача возвращения попавших под власть Литвы и Польши русских земель. Поэтому и в "докончание" с Менгли-Гиреем не было включено имя главного врага Крымского хана — Ахмеда. Но в 1475 году сам Менгли-Гирей попал в Мангупе в плен к вторгшимся на побережье Крыма туркам, и на какое-то время связи Москвы и Крыма были прерваны. С того же 1475 года Менгли-Гирей, освобожденный из заключения по распоряжению воеводы султана Мухаммеда, признал себя вассалом Турции, с чем хан Ахмад также не хотел мириться.

 

Осень 1475-го и зиму 1476 года Иван III провел в Новгороде. Летописец подробно описывает встречи с боярами, посадниками, старостами, тысяцкими, архиепископом; пиры и приемы, сопровождавшиеся подарками с той и другой стороны, бесчисленные разбирательства взаимных жалоб в княжеской резиденции на Городище. Князь старался не отступать от статей "грамоты", уступал просьбам архиепископа и посадников. Но в одном вопросе он оказался непреклонным: были взяты под стражу бояре, которые выступали "за короля", то есть ожидали помощи от Казимира. 

 

Полугодовое пребывание в Новгороде не разрешило всех противоречий. Они вскоре вновь обозначились на поверхности. Под 1477 годом в Московском своде сообщается о новгородском посольстве якобы от архиепископа Феофила и "всего Великого Новгорода" с просьбой называть Ивана III и его сына Ивана "государями", а не "господинами", как было до сих пор. Но отправленным в Новгород московским послам было сказано, что "с тем есмя не посылывали". "И назвали то лжею". В Новгороде было созвано вече, на котором убили предполагаемого организатора посольства Василия Никифорова, а затем на владычном дворе и ходившего в качестве посланника вечевого дьяка Захария Овина, а также его брата. Снова звучали призывы идти "за короля", о чем московские посланники и доложили князю.

 

На сей раз, сборы были недолги. В октябре 1477 года многочисленные отряды разными путями двинулись на Новгород. Навстречу устремились желающие перейти на службу к московскому князю или же запастись "опасом" — охранной грамотой. Титул "государь" звучал теперь во многих обращениях. Псковичи направили грамоту "Господину государю великому князю Ивану Васильевичу царю всеа Руси". Они били челом к своему "государю", сетуя о внезапной беде: весь Псков выгорел в пожаре. Об "опасе" просили и послы от новгородского владыки. 

 

К концу 1477 года войска московского князя и его вассалов занимали все важные центры и пути в Новгородской земле, и о военном противостоянии Новгорода многократно превосходящим силам не могло быть и речи. Но и Иван III не стремился разрубать узел противоречий военным ударом, не без оснований полагая, что угроза удара в данном случае эффективней выигранного сражения.

 

Переговоры с представителями Новгорода длились несколько недель и перемежались пирами-приемами. С самого начала новгородская делегация настаивала на освобождении упомянутых выше бояр и ограничивалась признанием Ивана III "государем" при сохранении структуры внутреннего управления, как это было в отношениях Москвы со Псковом. Отказывались новгородские делегаты и принимать участие в каких-либо военных акциях Москвы за границами собственно новгородских земель..

 

Естественно, московского князя предложения новгородской стороны не устраивали, и он тянул время, не давая окончательного ответа. Продолжение переговоров обычно последовало через несколько дней. 

 

7 декабря та же делегация была пополнена пятью "черными" (простыми, незнатными, податными) людьми "от пяти концов". Согласно "регламенту", новгородские посланцы просят разрешения князя поговорить с московскими боярами, а затем излагают примерно те же пожелания. При этом посольство соглашалось отдать под юрисдикцию наместников разные города Новгородской земли, но оставляло за собой сам Новгород. Посадник Яков Федоров просил, чтобы князь "вывода не учинил из Новогородскые земли", чтобы "не вступался" в боярские вотчины и земли, и не вызывал новгородцев в Москву. И "все били челом", дабы новгородцев не вызывали на службу в "Низовскую землю". Посадник Фефилат внес некоторые изменения в пожелание Луки Федорова, чтобы "государь князь великы... на всяк год имал со всех волостей Новогордских дань съ сохи по полугривне новогородской", то есть по норме, установленной Ордой. Это больше, чем предложение, сделанное двумя неделями раньше, но пока Москва не освободилась от ордынской дани, это серебро должно было пройти мимо Москвы.

 

На сей раз, Иван III ясно определил свои требования, передав их через занятых на переговорах бояр: "Хотим государьства на своей отчине Великом Новегороде такова, как нашо государьство в Низовской земли на Москве, и вы нынеча сами указываете мне, а чинити урок нашему государьству быти, ино то, которое государьство мое". То есть князь прямо бросает упрек делегации Новгорода в попытках указывать "государю", как ему "государствовать".

 

 

Новгородская делегация оправдывалась тем, что новгородцы не знают, как "держиться государьство" в "Низовской земле", и никаких указаний князю не дают. На это последовало заключение князя, переданное новгородцам князем Иваном Юрьевичем Патрикеевым: "Князь великы тебе своему богомолцу, владыце, и вам, посадником и житиим и черным людем так глаголеть: что есте били мне челом, великому князю, что бы яз явил вам, как нашему государьству быти в нашей отчине, ино наше государьство великих князей таково: вечю колоколу в отчине нашей в Новегороде не быти, посаднику не быти, а государьство нам свое держати, ино на чем великым княземь быти в своей отчине, волостемь быти, селом быти, как у нас в Низовской земле, а которые земли наших великых князей за вами, а то бо было наше. А что есте били мне челом великому князю, что бы вывода из Новгородскые земли не было, да у боар у новогородскых в вотчины в их земле нам, великым княэем, не вступатися, и мы тем свою отчину жалуем, вывода бы не паслися (не опасались. — А.К.), а в вотчины их не вступаемся, а суду быти в нашей отчине по старине, как в земле суд стоит".

 

О настроениях в стане осажденных рассказывают и псковские летописи. В городе бурлили разногласия. Одни хотели стоять до конца, другие — подчиниться воле великого князя. Надежды на то, что московская рать постоит у города и уйдет, явно не оправдывались. А после того, как находившийся вместе с новгородцами в осаде их воевода суздальский князь Василий Васильевич Шуйский "бил челом" великому князю, надежд на успешную оборону и вовсе не оставалось. 14 декабря, в очередную "неделю" (воскресение), послы явились с уведомлением о принятии московского ультиматума. "Государя" просили целовать на обговоренных условиях крест. Но князь "отрече то: не быти моему целованию". Не позволил он целовать крест также своим боярам и наместнику и отказал послам в выдаче "опасной грамоты".

 

Далее на протяжении нескольких недель продолжался своеобразный торг. Новгородцы надеялись откупиться двумя волостями — Луками Великами и расположенной северо-западнее Ржевой Пустой. Но князь отказался от такой подачки. Тогда ему предложили 10 волостей. Великий князь снова отказался и передал через своих бояр: "Взяти ми половину всех волостей владычних да и монастырьскых да Новоторжьскые, чии ни буди".

 

Покушение на половину монастырских сел великого князя, видимо, связано с намечавшимися вскоре спорами о монастырском землевладении, в которых Иван III будет поддерживать "нестяжателей". Новгородские посланники согласились с требованием, но готовы были отдать князю половину владений только шести монастырей, "а иные бо монастыри государь пожаловал, земель у них не имал, поне же те убоги, земль у них мало". Князь распорядился провести опись обозначенных волостей, предупредив, что все утаенное — "то земли великих князей". Хотя у владыки князь половины волостей забирать не стал, (взял лишь 10 волостей, в коих значилось около 300 "сох", дань с которых должна бы была составить 150 гривен), само требование выявляет недоверие к нему Ивана III. Примерно вдвое больше составили половины владений шести монастырей (остальным князь оставил их земли). Посольство новгородское, выторговывая уступки, жаловалось на "тесноту в граде и мор на люди и глад". Князь же уточнял, что составляет новгородская "соха" ("3 обжи соха, а обжа один человек на одной лошади ореть, а хто на 3-х лошадех и сам третей ореть, ино то соха"), и платят ли с "сохи" по полугривне или 7 денег. Князь "захотел взяти с обжи по полугривне", но владыка умолил брать по полугривне с трех обж и собирать дань один раз в году. Князь согласился, оговорив, что единая плата будет взиматься с собственников всех категорий. Согласился он и с просьбой не посылать своих писцов и данщиков, оставив это на усмотрение новгородцев.

 

Разрешив еще ряд спорных вопросов, в частности, о взаимоотношениях Новгорода и Пскова и перебазировании княжеской резиденции из Городища на "двор Ярослава", князь отправил 20 января посла в Москву с уведомлением о результатах похода, и тот через неделю (столько обычно занимала дорога), прибыл в Москву. 2 февраля князь повелел "поимати боярыню Новогородскую Марфу Исакову, да внука ее Васильа Федорова сына". На следующий день по его распоряжению, наместник Иван Васильевич Стрига "поимал" "грамоты докончальные" новгородские с литовскими князьями и королем, и доставил их князю. 7 февраля в Москву были отправлены Марфа Борецкая с ближайшим ее окружением. 17 февраля князь выехал из Новгорода. Вслед за ним выехал владыка "проводити его", и на "первом стане" "явил бочку вина да жребец, а боаре новогордскые являли мехи вина и меду, да ели у него вси, пили с ним". С подобными остановками князь доехал до Москвы лишь 5 марта, и вскоре после этого в Москву был доставлен вечевой колокол. Однако память о вечевых традициях долго будет жить в Новгороде, и позднее к ней не раз будут обращаться в лихие для Земли и Власти времена.

 

Пока же Новгород продолжал бурлить, и осенью 1479 года Ивану III пришлось снова направиться в Новгород "миром", но в сопровождении значительного отряда с пушками. В летописях этот визит князя излагается отрывочно и глухо, а в иных не упоминается вовсе, хотя предшествующий поход был описан почти по дням на протяжении нескольких месяцев. О причинах поездки великого князя в Новгород наиболее обстоятельно сообщается в "Истории Российской" Татищева. Здесь пересказываются некоторые нерусские источники (в том числе неизвестные до сих пор) о намерении Ахмеда и Казимира организовать большой поход на Русь, используя и Орден, и оппозиционное Москве новгородское боярство. По Татищеву, "князь великий Иоанн (выше по тексту он, в соответствии с летописями и традиционно русским произношением — "Иван"; форма "Иоанн" обычно употреблялась по отношению к церковным деятелям или же в иностранных источниках. — А.К.) Васильевич уведав тайне, яко новогородцы, забывше свое крестное целование, мнози начашеся тайне колебатися и королем ляцким и князьям литовским ссылатися, зовуще его с воинствы в землю Новогородскую". В результате похода, великий князь повелел арестовать зачинщиков заговора и архиепископа Феофила.

 

Татищев обычно обозначал события в соответствии с источником. Предшествующий год у него датировался мартовским стилем, а продолжение открывается январским 1480 годом. Это явное указание на соединение разных источников, причем январским годом мог датироваться какой-то западный (возможно, польский) источник. Дата "поимания" архиепископа Феофила 19 января имеется и в некоторых других летописях (в Московском своде явная ошибка: "тое же зимы сентября в 9"), но открывается этим сообщением новый год только у Татищева. Сам текст его также отличается от других летописей. У него отмечается, что князь "новогородцев больших крамольников более 100 казни и вся имения их взя. Иных же с 1000 семей детей боярских и купцов разосла по городам низовым в Володимере, Муроме, Нижнем, Переяславле, Юрьеве, Ростове, на Костроме и в иных городех; тамо даде им поместья. Много же купцов и черных людей, до 7000 семей, по городам на посады и в тюрьмы разосла и в Новгороде казни, а на их место жаловал поместьями их детей боярских с иных же городов и многих холопей боярских, много же и купцов в Новгород приведе. И тако конечне укроти Великий Новгород".

 

"Вывод" новгородцев и перемещение на их места служилых людей и купцов из "Низовской земли" осуществлялся не один год. Под 1489 годом у Татищева (очевидно, из другого источника) повторяется упоминание о тысяче выселенных. Потомки переселенцев долго помнили и передавали потомкам рассказы об этих событиях. (На севере Рязанской области вынужденные переселенцы оставили заметный след и в антропологическом облике края).

 

Великому князю предстояло решить и еще одну проблему. "Немцы" из Ливонии нарушили заключенное в 1474 году на 30 лет перемирие и начали нападения на псковские "пригороды". По просьбе псковичей московский князь направил в помощь им воеводу князя Андрея Оболенского, который вместе с псковичами совершил успешный поход к Юрьеву, но вскоре ушел из Пскова: очевидно, был отозван Иваном III. Но псковичи, похоже, не поняли, в чем дело, и, решив, что воевода на них обиделся, догнали его и упрашивали вернуться. Отношение к собственному князю, московскому наместнику Василию Васильевичу Шуйскому, выразил псковский летописец: "Бяше тогда въ граде Пскове князь невоиск и грубый, токмо прилежаше многому питию и граблению, и много всей земли грубости учини". Уход отряда воеводы Андрея Оболенского осложнил положение города, и хотя ливонцам не удалось захватить его, урон предместьям и окрестностям был нанесен огромный.

 

ОКОНЧАТЕЛЬНОЕ ОСВОБОЖДЕНИЕ ОТ ОРДЫНСКОГО ИГА

Причиной поспешного отъезда московского князя из Новгорода стал мятеж младших братьев. "История Российская" В.Н. Татищева сообщает: "Реша же ти крамольницы, яко тайне имяху с ними ссылку братия великаго князя, князи Андрей Большой да князь Борис Меньшой ("Большим" и "Меньшим" назывались два одноименных брата Ивана III. — А.К.). Князь же великий не дади никому о том знати. Приде же весть с Москвы,... что братия его хотят отступити от него. Он же вскоре взем митрополита Феофила, посла его к Москве и повеле посадити в монастыре святаго Чуда архангела и сам прииде в Москву пред Великим заговением". Отставленный архиепископ каялся и дал "отреченную грамоту", признавая "убожьство своего ума и великое смятение своего неразумия". В Чудовом монастыре он закончит свои дни через "полтретья лета", то есть через два с половиной года.

 

Разрешение сложного клубка противоречий на Северо-Западе Руси открывало путь к решению задачи, поставленной веком ранее Дмитрием Донским. Но мятеж братьев угрожал отбросить все к состоянию полувековой давности. В своих действиях Иван III имел постоянную поддержку только со стороны Андрея Меньшого. Другие же — Андрей Большой и Борис оставались в стороне от государственных мероприятий старшего брата. Они мыслили в духе феодальной старины, "докончаний" эпохи Ивана Калиты. Они не могли примириться с тем, что после кончины второго по возрасту брата Юрия в 1474 году его владения великий князь целиком взял "за себя". "За себя" же, именно за служилых людей, князь брал и приобретения в Новгородской земле. Возмущение братьев вызвало и объявление Иваном III старшего своего сына Ивана "великим князем" — то есть соправителем. Согласно Татищеву, князь аргументировал свое решение прецедентом, созданным сыном Владимира Мономаха Мстиславом, хотя мог бы назвать и самого Владимира Мономаха, и своего отца.

 

По всей вероятности, не освободились братья и от влияния со стороны бабки Софьи Витовтовны, и за помощью они обратились именно к польскому королю и великому князю Литовскому Казимиру, организатору большинства антимосковских выступлений на Северо-Западе Руси, и союзнику хана Ахмеда вместе с которым в 1480 году предполагалось повторить "урок Москве" Тохтамыша.

 

Военные приготовления мятежников побудили прилегающие к Москве города "сесть в осаду". Не надеясь захватить Москву "изгоном", князь Андрей Большой отправился в свой удел — Углич, где дождался княжившего в Волоколамске Бориса. Отсюда братья-мятежники направились ко Ржеву, ближе к литовским владениям, куда были отправлены и их семьи, а затем вверх по Волге двинулись в Новгородские волости, остановившись в Великих Луках. Согласно псковским летописям, сюда направилась депутация Пскова с просьбой о помощи против немцев. Но "они же уркошася (отреклись. — А.К.) ко псковичам". В следующем году братья, видимо, надеялись укрыться в Пскове, но псковичи требовали вновь помощи против "немцев" и князья через 10 дней покинули Псков "не учинивше ничего же добра; и почаша по волости грабити". В результате, псковичам пришлось откупаться от соперников великого князя как от грабителей.

 

Из Великих Лук братья обратились за помощью к Казимиру. Казимир, однако, их "отмолвил", то есть отказал в помощи, но согласился отдать княгиням "на избылище" город Витебск. По всей вероятности, Казимир не хотел непосредственно вмешиваться в ход событий, ожидая выступления хана Ахмеда, а также испытывая усиливающееся давление со стороны промосковски настроенных русских князей в составе Великого княжества Литовского. Со своей стороны, Иван III направил к братьям на переговоры ростовского архиепископа Вассиана Рыло, обещая присоединить к вотчине Андрея города Алексин и Калугу. В надежде на помощь Казимира, братья дважды отвергали предложения. Но, не получив ожидаемого, они сами направили дьяков в Москву в поисках примирения. Однако теперь великий князь отказался "приат челобития их". Вопрос остался открытым, и моральный перевес великого князя ощущался теперь и на окраинах, готовых принять любую помощь ради самосохранения.

 

О намерениях Казимира и Орды в Москве, конечно, знали. Весной татары произвели "разведку боем", появившись на правобережье Оки. Позднее, в 1491 году, Иван III, "поимая" Андрея Большого, в числе его "вин" называл и "пересылку" с Ахмед-ханом: "Посылал грамоты свои к царю Ахмату Большие Орды, приводя его на великого князя на Русскую землю ратию". Примерно о том же говорит и Московский свод, начиная рассказ о нашествии Ахмед-хана осенью 1480 года. Казимира же сдерживали набеги и угрозы со стороны Крыма. Но и внешних, и внутренних врагов московского князя он всегда готов был поддержать.

 

В летописях развернувшиеся летом и осенью 1480 года события изложены противоречиво, и о многом приходится только догадываться. Чисто "фактическая" сторона весьма проста: татары подошли к Оке по ее правому берегу, а разные отряды русских князей и воевод размещались напротив по левому. Иногда перестреливались из луков и пищалей. Не решаясь форсировать реку, Ахмед решает двинуться к реке Угре, левому притоку Оки, заодно побуждая к действиям и союзника Казимира. Но русские полки успели перебраться к Угре в районе Калуци. "Стояние" двух ратей на противоположных берегах продолжилось, а когда река замерзла — татары побежали, удивив этим летописцев.

 

В "Казанском летописце" ("Сказании о царстве Казанском"), написанном уже в XVI веке, вскоре после взятия Казани в 1552 году, имеется заслуживающее внимание объяснение внезапно охватившего татарское войско страха. Иван III "посылает отаи царя Златую Орду пленити служиваго своего царя Нурдорвлета Городецкаго (имеется в виду Касимов. — А.К.), а с ним же и воеводу князя Василиа Ноздроватаго Звенигородцкаго со многою силою, и доколе царь стояше на Руси, не ведующу ему сего. Они же Волгою в ладиях пришед на Орду и обретоша ю пусту, без людей, токмо в ней женьский пол, и стар и млад. И тако ея поплениша жен и детей варварских и скот весь в полон взяша, иных же огню и воде и мечу предаша, и конечне хотеша юрт Батыев разорити. Улан же царя Городецкаго и Обляз лесть сотвори, глаголя царю своему: "Что твориши, о царю, яко не лепо есть тебе болшаго сего царства до конца разорити — от него же ты и сам родися и мы все. И наша земля то есть и отец твой искони. Се повеленная пославшего ны понемногу исполнихом, и довольно есть нам и поидем, егда како Бог не попустит нам". И прибегоша вестницы ко царю Ахмату, яко Русь Орду его расплениша. И скоро в том часе царь от реки Угры назадь обратися бежати".

 

Видимо, операция в духе набега ушкуйников 1472 года совершалась "отай" и от московских летописцев. В летописях многое недоговорено, а временами и наговорено. Различные оценки даются роли и поведению Софьи Палеолог, отдельным князьям и боярам, самому Ивану III: труслив или осторожен? На летописные тексты наложили отпечаток и острые противостояния 90-х годов — сторонников Ивана Ивановича Молодого и его сына Дмитрия с одной стороны, и приверженцев Софьи и ее сына Василия с другой. Из летописей неясно, когда московский князь перестал платить дань в Орду. Указание на это имеется лишь в "ультиматуме" Ахмед-хана: 1480-й год был пятым по счету. Следовательно, Москва не давала "выхода" в Орду уже с 1476 года. Именно тогда Ахмед-хан "увяз" в Крыму, занятый борьбой с Менгли-Гиреем и не простыми переговорами с турецким султаном. Но летописи не случайно не называют даты: открытого демарша по этому поводу, по всей вероятности, просто не было. Иван III всегда предпочитал "тихую" дипломатию, и это был не отказ от уплаты, а как бы ее задержание.

 

По тексту Татищева, хан потребовал от московского князя полного подчинения и выплаты дани "за прошлые годы" (не указано за сколько), угрожая "пленить всю землю" и сделать рабом самого князя. Князь советуется с матерью-инокиней Марфой, с князьями и боярами, и многие советуют "умирить дарами" хана. Софья же возмущается: "Господине мой, отец мой и аз не хотехом дань давати, лутче отчины лишихомся. И аз, не хотя инных богатых и сильных князей и королей веры ради прияти, тебе причетахся. (Княгине приписываются примерно те же слова, что приводились в летописном рассказе о ее "женихах". — А.К.). А се ныне хосчеши мя и моя дети данники учинити... Почто хосчеши раб твоих слушати, а не стояти за честь свою и веру святую?.. И яко первее отрек им, тако и ныне откажи не давати дани и выходов".

 

Положение в Москве напоминало ситуацию 1382 года: одни хотели защищаться, другие — уступить требованиям хана. Даже в позиции церкви не было единства. Феофил укрылся в кафедральном Чудовом монастыре, Вассиан Рыло, которому в летописях приписано жесткое послание к Ивану III, продолжал ходатайствовать за его крамольных братьев. Хотя в конечном счете, видимо, именно ростовский архиепископ, пользовавшийся особым расположением великого князя, побудил братьев приехать на Оку защищать Русь от ордынского хана. Однако он же и заставил великого князя принять требования крамольников, что было уступкой принципиальной: отказом от жесткого курса на ликвидацию удельной системы.

 

Возмущение в Москве в 1382 году было вызвано тем, что город покинул и князь, и митрополит, и княгиня. И на этот раз у москвичей были основания возмущаться поведением бояр, в том числе ближайшего к великому князю круга. Московский летописный свод и ряд других летописей отношение резко осуждают княгиню Софью за ее немотивированное бегство в Белоозеро. Резкое осуждение княгини дается как бы безотносительно к поведению князя, но и князь выглядит не лучшим образом: "Бысть же тогда страх на обоих (на татар и на русских. — А.К.), един другых бояхуся". Князь боялся, что по замерзшей Угре татары могут перейти на московский берег, и распорядился отступить к его ставке в Кременце. "Сам бо дьявол тогда усты Мамоновы глаголаше", — комментирует это событие летопись, имея в виду Григория Мамону, который вместе с окольничим Иваном Ощерой настаивали на выражении покорности хану. Но случилось чудо, и татары "страхом одержими побегоша, мняще, яко берег дают им Русь и хотят с ними битися, а наши мняху татар за собою реку прешедшю и побегоша на Кременець. А на царя Ахмута прииде страх от Бога, и побеже никым же гоним от Угры по Литовъской земле по королеве державе, воюя его землю за его измену".

 

Решение князя отправить Софью с малыми детьми и казной на Белоозеро было естественным. Князь предполагал отправить туда и инокиню-мать. Но митрополит и архиепископ не посоветовали делать этого, справедливо полагая, что москвичи воспримут это как бегство. Колебания же у князя были, поскольку успех или неудача от него мало зависели. Неясно было, как поведут себя братья, как поведет себя Казимир, что сумеет сделать Менгли-Гирей. Не вполне учитывалось и то, что зима для степных кочевников — время неподходящее. И в гневном послании Ахмеда московскому князю после неудачи звучит угроза вернуться после зимы: "Нынча есми от берега пошол, потому что у меня люди без одеж, а кони без попон. А минет сердце зимы девяносто дней, и яз опять у тебя буду, а пить и у меня вода мутная". Вернуться ему, однако, не пришлось. Менгли-Гирей все-таки воспользовался моментом, чтобы отомстить обидчику, разорив его улус. Сам же Ахмед скоро погиб в очередной усобице.

 

Этот сюжет дается в летописях различно, в том числе с фольклорными подробностями. Но финал был именно таков — ордынское иго было сброшено с минимальными потерями. Орда перестала быть серьезной угрозой, а по Оке теперь создавался заслон из переходивших на службу к московскому князю татарских царевичей. И стоит вспомнить некогда затасканную, а ныне неправомерно забытую оценку этого факта, данную не слишком жаловавшим русскую историю К. Марксом: "Иван III свергнул Золотую Орду, не сражаясь с нею сам, а притворным желанием дать сражение вызвал ее на наступательные действия, которые истощили остатки ее жизнеспособности и подставили ее под роковые удары родственных ей племен, которые ему удалось обратить в своих союзников. Он одних татар погубил при помощи других".

 

 

Однако в самой Москве положение оставалось напряженным. В марте 1481 года скончался ростовский архиепископ Вассиан, а некоторое время спустя также брат великого князя Андрей Меньшой, всегда остававшийся надежной его опорой в самых сложных ситуациях борьбы за единое государство. На стороне крамольных братьев оставались влиятельные светские и церковные владетели. Именно в 1481 году, когда за короткое время были поставлены новые церковные иерархи: архиепископ Иоасаф (родом из князей Оболенских) в Ростове и епископы в Коломне и Рязани (сюда был направлен духовник митрополита Геронтия Симеон), произошел серьезный конфликт у князя с митрополитом. Согласно Софийской Второй летописи, "распря" произошла из-за того, что "свящал соборную церковь митрополит да не по солнцу ходил со кресты около церкви". Возмущенный вмешательством князя, митрополит "съеха на Симонов" и намеревался уйти в монастырь, если князь "не добьет челом". Построенные князем церкви стояли не освященными из-за разногласий — как идти с крестами. По летописи, "вси священники, и книжники, и иноки и миряне, по митрополите глаголаху, а по великом князе мало их, един владыка Ростовской князь Асаф да архимандрит чюдовской Генадей".

 

Данное разногласие — ходить ли с крестом "посолонь", по солнцу, или против солнца — возникло при освящении достроенного в 1479 году Аристотелем Фиораванти Успенского собора. Никаких записанных установлений найти не удалось, и спор решался личным опытом участников обсуждения. Кто-то видел, что "против солнца ходили" при освящении храма "во Святей горе" (на Афоне). Аргумент митрополита заключался в параллели: дьякон "кадит в алтаре на правую руку" (то есть идет против солнца). Возражали тогда архимандрит Геннадий и архиепископ Ростовский Вассиан. Летописец замечает, что никаких свидетельств они не приводили, а ссылались на "солнце праведное" Христа. Впоследствии будет добыт еще один аргумент в пользу митрополита: "посолонь" ходят "латины", а греки против солнца.

 

Разумеется, истинные причины разногласий лежали в более значимых сферах. С ростовским архиепископом у митрополита были серьезные разногласия в связи с позицией Кирилло-Белозерского монастыря (в этом случае оценка архиепископа совпадала с великокняжеской), а князя митрополит не хотел и вовсе допускать в церковные дела. И хотя великий князь в данном случае уступил, напряженность в отношениях "государя" и "владыки" сохранится до кончины митрополита в 1489 году. "Нейтрализация" же митрополита требовалась для решения вполне мирских проблем. Главной из них оставалась задача перехода от раздробленности к единству, которое в это время могло выражаться в сосредоточение власти и собственности в руках "государя". И одним из главных принципиальных изменений в социально-политическом устройстве станет оттеснение наследственно-вотчинного порядка землевладения жалованиями за службу поместий. В значительной степени поэтому и назревавшие конфликты внутри церкви (о них будет речь в следующих главах) принимают ярко выраженный социально-политический характер.

 

В 1482 году из Литвы бежал к московскому князю князь Федор Иванович Бельский. Он получает "во отчину" город Демон на Новгородчине. В XVI веке эта фамилия будет часто звучать в коллизиях придворной политической жизни. В том же году в ответ на посольство "от короля угорского Матиаса" Иван III направляет ответное во главе с Федором Васильевичем Курицыным, одним из видных деятелей конца XV века. Курицын заключил "докончание" с венгерским королем, а по пути навестил молдавского (волошского) "господаря" Стефана. В конце 1482 года в Москву прибудет дочь Стефана Елена, которая будет обвенчана с "великим князем" Иваном Ивановичем. Ей также предстоит сыграть значительную роль в политической борьбе конца XV века. И в центре этой борьбы будет родившийся год спустя ее сын Дмитрий.

 

Осенью 1483 года Менгли-Гирей разорил Киевскую землю и сжег сам город. Летописи весьма неоднозначно оценили это событие. В Московском своде и некоторых других летописях акция подается как наказание за "неисправление королевское, что приводил царя Ахмата" на московского князя. Королю Казимиру приписывается и намерение "разорити православное христьяньство". Другие летописи (в частности, Вологодско-Пермская и Софийская Вторая) разорителем христиан представляют как раз союзника московского князя. Подчеркивается, в частности, что был разорен Печерский монастырь.

 

ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА ИВАНА III В КОНЦЕ XV ВЕКА

В 1484 году отчетливо проявилось противостояние в семье великого князя, которое в итоге негативно скажется и на политическом развитии следующего столетия. Рождение внука побуждало Ивана III передать соправителю Ивану Ивановичу Молодому Тверское княжение, которое предстояло взять "за неисправление" князя Михаила Борисовича и его пролитовского окружения. Согласно Софийской Второй летописи, "въсхоте князь велики... сноху свою дарити сажением ( украшениями. — А.К.) первые своей великие княини Тферьскые, и просил у второй у своей великой княини Римлянки того сажения, она же не дасть ему; понеже бо много истеряла казны великого князя, давала бо брату, иное же давала за своею племянницею въ приданые князю Василью Михайловичу Верейскому; князь же великий посла к нему и взя у него приданое все, еще же хотел его со княинею поимати, он же бежа в Литву и со княинею к королю; князь же велики посла за ним в погоню князя Бориса Михайловича Турену Оболенского (речь идет о воеводе тверского князя, видимо, служившего московскому князю. — А.К.), и мало не яша его; тогда же князь великий повеле фряз поимати и мастеров серебреных".

 

Внутрисемейный конфликт обострялся "обговором на новгородцев от самих же новгородцев, яко посылалися... в Литву к королю". Снова следовали "поимания": пытки и конфискации имуществ перебежчиков. Не прижился в Новгороде избранный по жребию архиепископ Симеон (система выбора "по жребию" из нескольких кандидатур практиковалась при назначении новгородских архиепископов). В 1485 году его сменит архимандрит Чудовского монастыря Геннадий.

 

Новые противоречия возникли и с митрополитом Геронтием, который то уходил в монастырь, то возвращался на митрополичью кафедру. Иван III пытался воспользоваться ситуацией, чтобы возвести на митрополичью кафедру своего приверженца Паисия Ярославова, являвшегося в это время игуменом Троице-Сергиева монастыря. Но тот отказался: "Принуди бо его дотоле князь великий у Троици в Сергееве монастыре игуменом быти и не може чернцов превратити на Божий путь на молитву и на пост и на воздержание, и хотеша его убити, бяху бо там бояре и князи постригшеся, не хотяху повинутися, и остави игуменство и потому же и митрополии не восхоте". Пришлось соглашаться с возвращением на митрополичью кафедру Геронтия.

 

В зиму 1485 года Иван III "разверже мир" с тверским князем "о том, что женитися ему у короля и целова ему". Причиной конфликта стал тот факт, что Михаил Борисович в 1483 году, овдовев, решил посвататься к внучке Казимира. В том же году было заключено и "докончание" князя с королем о взаимной помощи. Иван III воспротивился заключению договора Твери с Литвой. Тверской князь шел на уступки, соглашаясь признавать себя не "братом", а "младшим братом". Но многие тверские княжата и бояре, уяснив ситуацию, стали переходить на сторону Москвы, где получали пожалования на вотчины. Затем "выняли у гонца у тверского грамоты, что посылал в Литву к королю". Оправдания не были приняты, и московская рать отправилась к Твери. Тверской князь бежал в Литву, а в Твери вокняжился великий князь Иван Иванович.

 

Включение Тверского княжества в состав единого государства существенно облегчало решение других проблем, поскольку устранялся ненадежный союзник в непосредственной близости от Москвы. Но проблем оставалось много. В 1485 же году скончалась мать Ивана III инокиня Марфа, которая много делала для примирения братьев и удерживания их от открытой конфронтации. Теперь эта конфронтация выходит наружу. В 1486 году московский князь пересматривает "докончания" со своими братьями, отказываясь от ранее сделанных уступок и обязывая их признавать себя "господином". Дальнейшее противостояние приведет в 1489 году к "поиманию" Андрея Большого.

 

В том же 1485 году взбунтовались вятчане и пришлось усмирять их посланной из Москвы ратью. В 1483 — 86 годах "смердья брань" грозила оторвать от Москвы Псков. События эти в литературе оцениваются неоднозначно, главным образом из-за ограниченности источников. Но основное направление политики московского князя проявляется и оно примечательно: князь поддерживает смердов против "Господина Пскова" и заставляет правителей города и земли принять требования смердов. И хотя Псков остается самостоятельным, влияние Москвы еще более возрастает. Принципиальное значение позиция Москвы имела и для понимания способов укрепления единства земли, и условий возникновения наивного крестьянского монархизма — веры, что высшая справедливость воплощается в личности государя.

 

После разгрома Золотой Орды наиболее враждебной по отношению к Москве являлась Казань. Но там шла внутренняя борьба (антирусские позиции занимал Али-хан, а его противником выступал Мухаммед-Эмин), и приверженцы промосковской ориентации обратились за помощью к великому князю. После некоторых колебаний (видимо, сталкивая противоборствующие стороны) Иван III направил в 1487 году против Казани большую рать. Мухаммед-Эмин, мать которого, Нур-салтан стала женой Менгли-Гирея, был утвержден на Казанском ханстве. Али-хан с женой, матерью, братьями и приближенными были сосланы в Вологду, на Белоозеро и в Каргополь, "коромольных" князей и уланов казнили. Стоит отметить, что к пленным на Руси относились согласно их рангу в монголо-татарской иерархии. Брат Али-хана Худай-кул в 1505 году крестился и стал Петром, после чего вскоре женился на дочери Ивана III Евдокии. Браки татарских "царевичей" с русскими княжнами и боярынями станут обычным явлением.

 

В 1489 году скончался митрополит Геронтий, и только в 1491 году его преемником был избран архимандрит Симоновского монастыря Зосима. Не последнюю роль при этом могли играть нараставшие споры вокруг чистоты православия, которые вскоре выйдут на первый план внутриполитической жизни. Великого князя беспокоила также болезнь своего сына-соправителя. По летописи, он страдал "камчугом (ломотой. — А.К.) в ногах". В 1490 году брат княгини Софьи Андрей вернулся из очередной поездки в Рим и среди привезенных им с собой мастеров был "лекарь Мистро Леон Жидовин из Венеции". Лекарь "похваляся рече великому князю...: "яз излечю сына твоего... от тоя болезни; а не излечу яз, и ты мене вели казнити смертною казнью". И князь великий няв тому веру, веле ему лечити сына своего...". Однако усилия лекаря не помогли — Иван Иванович умер. Более того, лекарь был обвинен в убийстве Ивана Ивановича, после чего был казнен: "Лекарь же дасть ему зелие пити и жещи нача стькляницами по телу, вливая горячюю воду: и от того ему бысть тяжчае и умре. И того лекаря... велел князь велики поимати, и после сорочин сына своего... повеле его казнити..., головы ссещи".

 

Кончина соправителя резко обостряла ситуацию, поднимая шансы Софьи и ее одинадцатилетнего сына Василия (он был на 4 года старше соперника Дмитрия — сына Ивана Ивановича и внука Ивана III). Субъективный фактор в данном случае сыграет весьма значительную роль, сказываясь на всей политической истории XVI столетия. Но борьбу сил, стоявших за вдовой умершего "великого князя" Еленой Волошанкой и Софьей, нельзя сводить к борьбе за власть. Сталкивались и разные представления о выборе дальнейшего пути в социально-политической, внешнеполитической и духовной сферах, о которых речь пойдет в следующей главе.

 

После создания довольно надежных заслонов на южных и восточных рубежах основным направлением внешней политики становятся русские земли в составе Польши и Великого княжества Литовского, а для активизации деятельности на этом направлении потребуется укрепить некоторые внутренние структуры и соответственно идеологию — обоснование прав на эти земли. И не случайно, что именно в это время в русских областях Литовского княжества возникают политически значимые идеи, которые получат развитие в Руси Московской.

 

В конце 1489-го и в 1490 году на службу к московскому князю перейдут Дмитрий Фодорович Воротынский, Иван Михайлович Перемышльский, Иван Белевский с братьями Андреем и Василием "со своими отчинами". Все XIV и XV века движение князей и княжат из Литвы на Москву и наоборот было явлением постоянным, в соответствии с принципом: "А бояром и детям боярским и слугам меж нас вольным воля". Но если в княжении Василия I и Василия II движение бояр шло преимущественно в сторону Литвы, то теперь преимущественно в сторону Москву, причем Иван III, борясь с удельными традициями в своей земле, охотно напоминал о них, защищая права "выезжих" на оставленные ими "отчинами". В результате, по всему широкому поясу соприкосновения земель Москвы и Литвы устанавливалось что-то вроде двоевластия, и постоянные стычки шли на протяжении всего указанного времени.

 

В июне 1492 года скончался Казимир — "король Польский, великий князь Литовский и Русский". Сам титул вводил в заблуждение западные страны, и посланцу Священной Римской империи Николаю Поппелю, дважды посетившему в 80-е годы XV века Москву, надо было убедиться в том, что основные земли Руси в это время не являлись вотчинами Казимира. А империя была заинтересована в поисках союзников против слишком уж возносившегося Казимира и готова была пожаловать московскому князю королевский титул, от которого тот, впрочем, без раздумий отказался.

 

Кончина Казимира привела к заметному изменению в раскладе сил. Старший сын Казимира Ян Альбрехт получил польскую корону, а литовские княжата и бояре спешно возвели на княжество Литовское и Русское другого сына — Александра. Уния была выгодна лишь польской стороне, и Литва поспешила обособиться от "старшего брата", что не могло не повлиять и на позицию Москвы. Пограничная война продолжалась со взаимными упреками, а в 1493 году состоялось соглашение о женитьбе литовского князя Александра на дочери Ивана III Елене.

 

Дальнейшее развитие отношений, опять-таки, зависело от расклада сил. Александр не мог рассчитывать на помощь старшего брата, а крымский хан Менгли-Гирей, постоянно угрожавший приднепровским владениям литовского князя, был в "единачестве" с Москвой. Прибывшее в Москву литовское посольство поначалу "отказывалось" в пользу Москвы от Новгорода, Пскова и Твери, а затем вынуждено было уступить и некоторые занятые московскими ратями другие территории. Параллельно обсуждались и условия заключения брачного союза. В соглашении было оговорено, что Елена остается православной, и отец надеялся, что дочь, в качестве "полномочного представителя", будет радеть о православных общинах в Литве, для которых ориентиром оставалась только Москва. Но такая заданность скоро вызвала противодействие коронованного супруга. К тому же московские отряды продолжали борьбу за "верховские" города — Мценск, Любутск. Серпейск, Мезецк и другие в верховьях Оки и Угры, захваченные Литвой в XIV — начале XV века и признанные за Литвой договором 1449 года. Александр, естественно, упрекал тестя, что сказывалось и на положении Елены, которую стали принуждать к переходу в католичество. Московский князь занятие некоторых "верховских" городов оправдывал, зятя упрекал в нарушении договоренности о соблюдении прав православной общины, дочери же советовал держаться и не уступать. На два фронта Александр воевать не мог, и вынужден был согласиться с возвращением Москве некоторых территорий. По договору 1494 года за Русью признавалось Вяземское княжество и некоторые города верховьев Оки. Александр, возможно, недооценил тот факт, что в договоре московский князь обозначен как "государь всея Руси". Но обе стороны сознавали, что основная борьба впереди. И обе стороны готовились к ее продолжению.

 

Дочь московского князя оказалась в Вильно на положении заложницы, но отец не слишком старался облегчить ее положение. Для него было важнее, что подобная ситуация укрепляла в православной общине убеждение, что помочь им может только Москва, а московский государь — последовательный защитник православия. Ситуация резко обострилась в конце XV столетия. В Литве начались прямые гонения на православные общины, которые коснулись супруги "господаря" и ее московского окружения. Александр проведал, что Елена передает в Москву "агентурные" сведения, следуя настояниям московского князя, а после примирения его в 1499 году с Софьей и матери тоже. Не исключено, что Александру в этом призналась сама Елена: ее контакты с Москвой в 1499 году прекращаются, и литовские послы говорят о ее "болезни". Контакты с Еленой прекращаются по существу до конца ее дней: она умерла в 1513 году в заточении (это послужило поводом для брата Василия двинуть войско на Смоленск). Александр скончался раньше, в 1506 году, и к кончине супруги непосредственного отношения не имел.

 

Резкое обострение ситуации в 1499 году неотвратимо вело к разрыву отношений. Из Литвы в Москву пошел целый поток русских княжат и бояр, не желавших принимать католичество, а московский князь охотно брал их под свое покровительство и рассматривал их вотчины как земли "государя всея Руси". В 1500 году русские войска продолжили продвижение в районы, традиционно со времен Киевской Руси православные. Были заняты города Брянск, Серпейск, Мценск, Стародуб, Гомель, Любеч. Другой отряд начал проявлять активность со стороны Великих Лук, создавая угрозу непосредственно литовским землям. Третье соединение наступало в сторону Дорогобужа и Смоленска. Именно здесь произошло сражение, в котором литовское войско потерпело решительное поражение.

 

Не имея сил остановить продвижение московских войск, Александр обратился за помощью к Ливонскому ордену. Но войско Ливонии потерпело сокрушительное поражение под Юрьевым (Дерптом), и русское войско по существу разгромило Орден на его территории.

 

В 1502 году московские отряды осадили Смоленск, но взять его не смогли. У осаждавших не было необходимой артиллерии, а значительная часть русского войска оставалась на южном пограничье, где ожидалось выступление союзников литовского князя, наследников Ахмата. Менгли-Гирей какое-то время выжидал, видимо, оценивая возможности своего "друга", "государя всея Руси". Но в 1502 году он всей силой обрушился на остатки Золотой Орды, имел в результате решительной победы большую "корысть", а Золотая Орда окончательно сошла с исторической арены.

 

Между тем, существенные перемены произошли и на западных рубежах Руси. В 1501 году умер старший брат Александра, польский король. Литовского князя избрали заодно и польским королем. В 1502 году была заключена новая уния, объединявшая Польшу и Литву в единое государство. И польско-литовскому, и русскому правительству необходимо было оценить изменившуюся ситуацию, а южные соседи Польши активно ратовали за мир, дабы объединить силы против турецкой угрозы. Необходимо было учесть и то, что крымские татары "кормились" в значительной мере за счет ограбления тех самых территорий, которые переходили к Москве. К тому же, в 1502 — 1503 гг. у московского князя возникло много домашних проблем, связанных с противостоянием Дмитрия-внука и сына Софьи Василия.

 

Весной 1503 года был заключен мирный договор, вернее перемирие сроком на шесть лет. Русь получила все захваченные ранее города, земли Черниговскую и Новгород-Северскую. В районе Любеча Москва вышла к Днепру. Ливонский орден предлагал перемирие на 20 лет, но, в конечном счете, также согласился на шесть лет. Московские послы более всего были озабочены закреплением за Новгородом и Псковом тех прав и торговых привилегий, которые они получили в 90-е годы, а также выплатой дерптским епископом дани Пскову (она выплачивалась с 1463 года в качестве платы за то, что построенный Ярославом Мудрым город Юрьев перешел под юрисдикцию Ордена).

 

ЛИТЕРАТУРА:

Алексеев Ю.Г. Псковская судная грамота и ее время. Л., 1980.

Алексеев Ю.Г. Под знаменем Москвы. М., 1992.

Базилевич К.В. Внешняя политика Русского централизованного государства. Вторая половина XV века. М., 1952.

Веселовский С. Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969.

Зимин А.А. Витязь на распутье. Феодальная война в России XV века. М., 1991.

Зимин А.А. Россия на рубеже XV — XVI столетий. М., 1982.

Пресняков А.Е. Образование Великорусского государства. Пг., 1918.

Система государственного феодализма в России. Вып.1. М., 1993.

Тихомиров М.Н. Россия в XVI столетии. М., 1962.

Хорошкевич А.Л. Русское государство в системе международных отношений конца XV — начала XVI в. М., 1980.

 


Страница 1 - 5 из 5
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр.

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру