"Земля" и "Власть" в условиях нового государственного объединения

СУДЕБНИК 1497 ГОДА И УСТАНОВЛЕНИЕ ОБЩЕГОСУДАРСТВЕННОГО ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВА

С XI по XV века социальная структура русских земель регулировалась нормами, зафиксированными в "Русской правде", и само обилие ее списков (более сотни) говорит о признании этих норм в разных землях. Впрочем, в отдельных землях были и собственные юридические установления, обычно не слишком отличавшиеся от норм "Русской правды", но представляющие интерес для понимания истоков некоторых традиций, не нашедших отражения в "Русской правде". Объединение земель Северо-Восточной Руси вокруг Москвы и резкое возвышение власти московского князя создают новую обстановку и в положении "Земли", и в структуре "Власти". Утверждение единодержавия "государя всея Руси" Ивана III неизбежно требовало изменения всей системы отношений и внутри сословий.

 

Одной из специфических особенностей заново складывавшейся системы было сближение великокняжеской власти с "Землей". Это наглядно проявилось в "брани о смердах" на Псковщине в 80-е годы XV столетия, когда в конфликте боярства города с крестьянскими общинами округи Москва заняла сторону смердов. Именно тогда началось формирование крестьянского "монархизма": в противостоянии с местными власть имущими чиновниками и феодалами у крестьянских общин иного выбора и не оставалось.

 

Великокняжеская власть еще не имела стройной системы управленческих структур. Управленческая система в рамках отдельных земель-княжеств и феодальных вотчин, конечно, существовала, но потребностям большого государства, объединившего весьма различные по традициям земли и сословия, эта система, разумеется, не отвечала. Поэтому шел поиск новых форм управления с постоянными уклонениями и отклонениями в разные стороны, и даже стратегические вопросы решались в зависимости от складывающейся ситуации.

 

В княжеских гридницах древнейшей поры текущие вопросы решались в обсуждениях со "старшей" и "младшей" дружиной, причем летописи проговариваются о разногласиях в принятии этих решений, и тем самым дают представление о "технологии": советоваться следовало не только со "старшими", но и с "младшими" (сами понятия "старший" и "младший" в данном случае имеют не возрастное, а социальное значение). Со временем на первый план выходит "боярская дума". Естественно, что и в создававшемся едином государстве боярской думе должна была принадлежать большая роль, а сам ее состав теперь пополнялся за счет княжат из разных земель. В конце XV столетия в Думе выделяются "пути" — прообразы будущих "приказов". Вводится определенное систематическое разделение "труда" — специализация по определенным проблемам, на первых порах для решения текущих вопросов. На местах распоряжаются "волостели", управлявшие отдельными "волостями". Функции их обычно менялись в зависимости от особенностей земель, куда они направлялись.

 

Одним из первых документов, дающих представление о роли, правах и обязанностях "волостелей"-наместников, является дошедшая до нас "Белозерская уставная грамота" 1488 года. Волостели имели свою администрацию — тиунов и доводчиков. Расчет с ними производится "сотскими", то есть выборными людьми "Земли". Население — община — может возбуждать иски к наместникам и их людям. "Добрые люди" обязательно должны участвовать в судебных разбирательствах.

 

Сама "Белозерская уставная грамота" колоритна своей непосредственностью, указывающей на злоупотребления, характерные для княжеских чиновников того времени. Акцент в ней делается на ограничении произвола наместников и их администрации. Например, наместникам запрещается ходить "на пиры" "незваными", а "в пиру не буянить". Грамота отражает, по всей вероятности, традиционные формы: и злоупотреблений, и борьбы с ними. Ранее мать Ивана III Мария Ярославна так же предупреждала чиновников об ответственности, если кто-то явится "незван пити", "на пир или в братчину" (речь шла о селах Переяславского уезда). Значение Белозерской грамоты состоит в том, что она придала традиции общегосударственный характер.

 

Противостояние традиционному вотчинному своеволию неотвратимо побуждало искать новые пути обеспечения государственных интересов, дабы воины всегда были готовы выйти на поля сражений, которые окружали Русь со всех сторон. И в противовес капризному вотчинному строю рождается поместная система. Земельные пожалования теперь выдаются за службу и за право государства в любое время призвать служилого человека в поход против любого недруга — в том числе и внутреннего. Естественно, эта сила используется и против вотчинной аристократии, привыкшей участвовать лишь в таких акциях, которые сулили ей непосредственную выгоду. В результате постепенно начинает создаваться широкое служилое сословие, напрямую зависящее от великого князя.

 

Создание сословия государственных служилых людей предполагает иное отношение к ранее свободной крестьянской общине. Начинается процесс, обозначаемый термином "закрепощение". До XV века зависимость крестьян была в основном как бы добровольной (в том числе и похолопление). Типичный пример — категория "закупов-наймитов" в "Русской правде". Крестьянин закабаляет себя сам, не имея возможности (а часто и желания) сохранить себя как вполне самостоятельного хозяина. Договорные отношения также регулировались традицией, и "перекупить" крестьянина мог любой конкурент-феодал, возместив "купу". В то же время, и крестьянин имел право перехода к другому феодалу, и, естественно, что наиболее благоприятные для себя условия крестьянин мог получить в страдную пору, когда в работниках нуждались.

 

Теперь положение меняется. В грамоте белозерско-верейского князя Михаила Андреевича (1432 — 1486), относящейся примерно к середине XV века, впервые (из сохранившихся документов) появляется ограничение права перехода крестьянина, и таковым устанавливается "Юрьев день осенний" — 26 ноября (то есть после завершения всех сельскохозяйственных работ). Грамота была выдана по жалобе игумена Кириллова монастыря (что само по себе имеет определенный интерес, а именно — обозначается отход от условий монастырской реформы митрополита Алексия). Здесь осуждается явно обычная практика, когда монастырских крестьян "серебряников и половников и слободных людей" сманивали в другое время, в том числе "о Петрове дни", то есть в разгар летних работ. В Судебнике 1497 года этому аспекту будет уделено особое внимание, и "Юрьев день" станет общегосударственной датой, когда для зависимого крестьянина оставался возможным переход от одного феодала к другому.

 

Судебник 1497 года — памятник значимый и важный, как первый документ, устанавливающий юридические нормы для всего объединенного государства, и удивляет то, что сохранился он в единственном экземпляре. Это само по себе требует объяснения: был ли это обязательный закон, или же только проект закона. Ведь до 1550 года, когда будет принят новый Судебник, фактически нет материалов о действии Судебника 1497 года. Не исключено, что у государства еще не было сил перебороть местные традиции и ввести Судебник как общегосударственный закон. Так, в договоре рязанских князей Ивана и Федора Васильевичей, в котором упоминается и их мать, сестра московского князя Анна, никаких ограничений в переходах не предполагается ("вольному воля"). В.Н. Татищев видел и не дошедший до нас "Рязанский судебник", который также не ориентировался на Судебник 1497 года. Ориентация на местные традиции долго будет сохраняться и в Новгороде. Впрочем, и "Русская правда" имела как бы рекомендательный характер. Обычно в наборе у "судей" были "Закон судный людем", греческий "Номоканон", и иные документы, и судьи выбирали подходящие статьи из юридических памятников разного происхождения.

 

Основная направленность Судебника 1497 года — контроль над судопроизводством, без вмешательства в сам его процесс. Здесь появляется неизвестное "Русской правде" "поле" — судебный поединок истца и ответчика. "Поле" упоминается и в "Белозерской уставной грамоте", причем как обычная практика, которую следует регулировать. Значит в XV веке "поле", как судебная норма, уже охватило всю Северо-Восточную Русь. Сам этот принцип выяснения — кто виноват, кто прав, явно восходит к глубоким языческим временам, и по существу имеется единственный параллельный источник, который может объяснить его происхождение. Это — "Правда англов и веринов" конца VIII века, много дающая для прояснения "варяжского" вопроса. По Волго-Балтийскому пути обычай этот был занесен в Новгородскую и Псковскую область, где он существовал по традиции, как бы за пределами "Русской правды". А затем он стал распространяться и по другим землям Северо-Восточной Руси. Христианская Европа этот обычай осуждала, но на Руси он вошел в Судебник 1497 года и сохранится в Судебнике 1550 года, правда, с некоторыми ограничениями (сражаться на "поле" должны равные по силам, а монахи и женщины могут нанимать "бойцов" вместо себя).

 

Принципиальная статья о крестьянском выходе (установление "Юрьева дня") предполагала нечто среднее между встречавшимися в жизни запретами на переходы и правом свободных переходов в любое время. То же "среднее" устанавливалось в качестве платы за пожилое (плата за уходящего работника), но в реальной жизни, конечно, каждый землевладелец стремился получить возможно большую плату.

 

За пределы обычной практики выходили статьи о холопах. XV век дал ускорение двум параллельным процессам: росту городов и сферы распространения наемного труда, и разорению "маргинальных" слоев, обычно продававших себя в рабство. По "Русской правде" одним из источников холопства было "тиунство без ряду". Иначе говоря, холопами становились управляющие княжескими и боярскими вотчинами, сами обладавшие большой властью и богатствами. Холопами были и многие военные слуги, в том числе командовавшие отрядами свободных воинов. Судебник 1497 года делал первый шаг для преодоления этого противоречия: под контроль берутся источники холопства. Делается и первый шаг по ограничению служебного холопства: "по тиунству и ключу" в городе порабощать запрещалось (на селе формула сохраняла свою силу). Более решительный шаг в ограничении холопства будет сделан через полвека в Судебнике 1550 года, когда эта проблема еще более обострится.

 

Судебник 1497 года закреплял за "Землей" права, зафиксированные ранее в "Белозерской грамоте": старосты, сотские и "лутчие люди" должны участвовать в судебных разбирательствах наряду с наместниками. Но круг разбираемых дел сужался. Наиболее социально значимые проблемы выводятся из сферы дел, решаемых на месте.

 

ПРОБЛЕМЫ "ЗЕМЛИ" И "ВЛАСТИ" НА РУБЕЖЕ XV — XVI ВЕКОВ

В 90-е годы XV века сам "государь" Иван III колебался между двумя весьма разными направлениями в настроениях его ближайших советников. При кажущейся ясности ситуации, в историографии она освящена слабо, поскольку производит впечатление внутрисемейных распрей. На самом деле, все было сложнее, ибо за "внутрисемейными распрями" стояли довольно четкие интересы разных придворных "партий". Первую "партию" составляла провизантийская группа Софьи, ее окружения и, соответственно, Василия Ивановича — будущего великого князя. Ей противостояла группа, ориентированная на Елену Волошанку, вдову безвременно умершего Ивана Ивановича Молодого, сочувственное отношение к которому в летописях заставляет предполагать, что на него возлагались большие надежды. В колебаниях Ивана III между этими двумя группами не всегда можно понять, где это были размышления государственного мужа, а где личные обиды на капризную византийскую царевну.

 

Софья была женщиной решительной и властной, способной на любое "чисто византийское" преступление. Поэтому мало что значила ее опора на провизантийское иосифлянское духовенство: в Италии беженка из Константинополя легко принимала и иные символы веры. Позднее А. Курбский заметит, что все зло на Руси шло от "жен-иностранок". Помимо Софьи он имел в виду также вторую супругу Василия III Елену Глинскую. Елену Волошанку же в этот разряд он никак не заносил. В XV веке в "Волошском господарстве" (в Молдавии) говорили и писали на славяно-русском языке. Расположенность Ивана III в 90-е годы к дочери молдавского господаря Стефана IV имела и определенную дипломатическую подоплеку: Стефан был естественным союзником Москвы против правителей Польши Ягеллонов, и реальным союзником московского "государя" в деле собирания русских земель. Но, в противостоянии двух женщин, у Софьи был определенный перевес: она опиралась на ортодоксальные провизантийски и даже проримски настроенные церковные круги. В свою очередь, Елена Волошанка могла рассчитывать на поддержку тех, кого иерархи признавали еретиками, кто на самом деле был ближе к исконному христианству, но имел более свободный взгляд и на религиозные, и на политические вопросы.

 

А ситуация была сложной и крайне запутанной. С 70-х годов XV века в Новгороде весомое влияние приобретает "ересь жидовствующих", суть которой великий князь, конечно, не осознавал ("жидовствующими" на Руси еще в XI веке называли приверженцев ирландской церкви, и последователи этой традиции отвергали закрепостительные тенденции эпохи). Но он четко воспринимал источник: еретики пришли из Литвы. В самой Москве вольные мыслители, по сути, из ближайшего окружения великого князя, высказывают совсем иные мысли и идеи, но и за ними тянется шлейф-обвинение: "еретики". Иван III в конце 80-х годов вместе с новгородским архиепископом Геннадием твердо стоит против митрополита Геронтия (митрополичий сан князя не смущает). Но затем отношения с Геннадием явно осложняются, поскольку первый переводчик на славянский язык Библии (1499 г.) начал ожесточенно отстаивать позиции иосифлян и право монастырей владеть селами. Реформа митрополита Алексия была отброшена: принцип "нестяжательства" и обязательный труд монахов уходил в сторону. А отвержение начинания Алексия создавало много и церковных, и светских проблем, в которых великий князь не смог бы и разобраться, а главное — вряд ли бы ему это позволили.

 

Переплетение многих противоречий вылилось в кризисе 1497 года. Начало его также связано с молдавскими делами: обострением противостояния Польши и "Волошской земли". Но накопилось и множество внутренних проблем, связанных, прежде всего, с противодействиями княжат и бояр новому порядку. Княжата и бояре по-прежнему борются за право отъезда (отсюда пролитовские настроения), и за право безоглядно распоряжаться в своих вотчинах.

 

Летом 1497 года над "Волошской землей" нависла серьезная угроза, однако Стефану IV (1457 — 1504), склонявшемуся уже было идти на поклон к Стамбулу, удалось разбить вторгшиеся польско-литовские войска. Но вскоре молдавский господарь был вынужден признать себя вассалом Турецкого султана. Значение его для Руси как союзника в противостоянии Польше и Литве снизилось. Вместе с тем, обозначились протурецкие симпатии волошан-молдаван, чем не могли не воспользоваться родственники и греческие эмигранты из окружения Софьи, которые, конечно, симпатизировали литовской стороне: за Александра Казимировича была выдана дочь Софьи Елена, и в этой дипломатической сделке участвовали лица из окружения Софьи. Осенью 1497 года возникает реальный заговор, во главе которого стоял боярин В. Гусев, а за его спиной — со своими интересами — Софья с сыном Василием, которому доходил восемнадцатый год. Заговор приобрел реальные очертания, был раскрыт, и в декабре 1497 года В. Гусев и его соучастники были казнены, а Софья с сыном Василием подвергнуты очередной опале.

 

 


Страница 1 - 1 из 3
Начало | Пред. | 1 2 3 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру