Варяги в переписке царя Ивана Грозного со шведским королем Юханом III

В науке имеются темы, накопление историографии по которым все же не перерастает в качество, не сказывается положительно на их разрешении. Такова, например, судьба известного послания Ивана Грозного Юхану III от 11 января 1573 года. Точнее тех слов, которые произнес царь в ответ на какую-то реплику шведского короля: "А что ты написал по нашему самодержьства писму о великом государи самодержце Георгии-Ярославе (Ярославе Мудром. — В.Ф.), и мы потому так писали, что в прежних хрониках и летописцех писано, что с великим государем самодержцем Георгием-Ярославом на многих битвах бывали варяги, а варяги — немцы (выделено мною. — В.Ф.), и коли его слушали, ино то его были, да толко мы то известили, а нам то не надобе" (1).

Впервые этот документ издал в 1773 г. Н.И. Новиков (2). В 1790 г. А.Л. Шлецер без каких-либо изменений напечатал приведенный отрывок на немецком языке (3). Но в 1821 г. норманизм Н.М. Карамзина побудил его превратить варягов из "немцев" в шведов: "…В старых летописях упоминается о варягах, которые находились в войске самодержца Ярослава-Георгия: а варяги были шведы (выделено мною. — В.Ф.), следственно его подданные" (4). В таком виде послание преподносили в качестве аргумента в пользу как норманства варягов эпохи Киевской Руси, так и "норманистских настроений" русского общества вообще весьма авторитетные в России и за рубежом ученые А.А. Куник и В. Томсен (5). Письмо Грозного, говорил Куник, наглядный пример "живучести в России ХVI—XVII в. традиции видеть в варягах именно шведов" (6). Так, в науке утвердилась мысль, что, если сказать словами К.Н. Бестужева-Рюмина, "еще в XVI веке носилось мнение о выходе князей из Скандинавии" (7).

По этой причине "варяжская" часть письма не привлекала внимания дореволюционных исследователей. Против ее норманистского толкования выступил тогда, пожалуй, лишь С.А. Гедеонов, полагавший, что царь при написании послания действовал "с определенной целью", поэтому "здесь не может быть речи о предании", которое непременно было бы зафиксировано иностранцами (8). В советское время А.Г. Кузьмин предположил, что у шведских политиков той поры, "по-видимому, возникло желание с помощью варягов "вторгнуться" в русскую историю". Хотя киевский князь и был женат на шведке Ингигерде, в свите которой "должны были находиться выходцы из Швеции", вместе с тем, заключал историк, о наличии шведов "в дружинах первых русских ("варяжских") князей (IX—X вв.) и Юхану было неизвестно" (9). В наши дни Кузьмин к сказанному добавил, что Юхан III, доказывая равенство Швеции с Россией, прибегнул к аргументу, что варяги Ярослава Мудрого — "это шведы". В ответ же "русский царь настаивал на том, что варяги ― это "немцы", имея в виду южный берег Балтики, покоренный к этому времени "немцами"-германцами"(10). В 1995 г. финский историк А. Латвакангас, назвав "весьма интересной" выдержку из письма Грозного в интерпретации Карамзина, публикацию Новикова охарактеризовал лишь как "версию", при этом не ознакомив с ней читателя (11).

К сожалению, все суждения, высказанные по поводу варягов послания царя от 11 января 1573 г., не выходили за рамки этого документа, строились исключительно лишь на нем одном, не только без привлечения других памятников, но и без анализа русско-шведских отношений той эпохи, и прежде всего личного отношения Грозного к шведским королям.

В 1397 г. Швеция, Норвегия и Дания объединяются в Кальмарскую унию. В июне 1523 г. Швеция обрела независимость, и ее королем был избран Густав I Ваза. И ему и его сыновьям Эрику XIV (1560—1568) и Юхану III (1568—1592) пришлось вести борьбу с Грозным за право быть равными с ним, а значит, претендовать на равенство Швеции с Россией. Непримиримость царя в этом вопросе проистекала из-за того, что, как пояснял М. Дьяконов, "будучи горячими сторонниками государей издавна царствующих в порядке наследственного преемства московские государи поэтому всегда относились с презрением к государям избранным…". Поэтому, в глазах Москвы Швеция не была королевством в полном смысле этого слова, из чего вытекало неполноправие шведских королей, не имевших права, констатирует А.Г. Кузьмин, "претендовать на равный с московским царем дипломатический этикет"(12).

Как унижающая достоинство короля и государства в Швеции справедливо воспринималась традиция сношения не с царем, а с его новгородским наместником. Эту практику исследователи объясняют рядом причин. "Случайный исторический прецедент, — говорил М. Дьяконов, — поставил очень низко в мнениях московского правительства политическое значение Швеции: она вела постоянные сношения с Новгородом до его покорения". А.П. Пронштейн видел в этой традиции реликт былой независимости Новгорода. По мнению А.Л. Хорошкевич, еще большую роль в этом случае играло желание русских государей подчеркнуть некоторую неравноправность партнеров (13). Нельзя также забывать, что Швеция, согласно Кальмарской унии войдя в состав Дании, прекратила свое существование как суверенное государство. Когда Иван III присоединил Новгород, Швеция являлась составной частью Дании. Вот почему, с той поры устанавливается традиция контактов России со Швецией через Новгород: правители "вотчины" русских государей Новгорода сносились с правителями "вотчины" датских монархов Швецией. И когда последняя обрела независимость и ее король потребовал права прямого выхода на главу России, то ему было отказано на том основании, что издавна все шведские государи переговоры вели только с новгородскими наместниками (14).

Не желая мириться с такой ситуацией, серьезно умалявшей их международный престиж, шведские короли настойчиво добивались равенства с Грозным, что тот отвергал в очень резкой форме. Так, в 1563 г. он писал Эрику XIV "многие бранные и подсмеятельные слова на укоризну его безумию... что с царского величества королю мир и суседство имети, а не с царского величества наместники…" (15). В 1571—1572 гг. царь подобным образом вразумлял уже Юхана III (16). Тогда же он требовал, чтобы король именовал его в грамотах "властителем Швеции", включил в царский титул название шведского и прислал шведский герб для помещения его на царской печати(17). Но и Юхан III ни мало не стеснял себя "в ругательствах", говоря царю, что о "королевском роде в Швеции говорит он как слепой о цветах; …что он тиран бесчестный, рабский и нехристианский, коего все слова одна токмо неправда и ложь" (18).

Свое отношение к королям Швеции Иван IV демонстрировал перед европейскими монархами (как союзниками, так и противниками шведов, как до, так и в ходе Ливонской войны). В 1556 г. в грамоте польскому королю Сигизмунду II Августу он разъяснял, что Густав I "учинился государем не прироженый свейский государь, ни как прироженец инших государей", и только лишь благодаря "челобитью" Сигизмунда, московский государь его "пожаловал", велел наместникам заключить с ним перемирие и записать в грамоте "королем избранным" (19). В 1570 г. польская сторона просила царя проявить "милость" в отношении шведского короля и признать его "братом". На что бояре твердо ответили: "Тому никак не сстатися" (20). В 1575 г. Грозный, принимая датского посла, сказал ему: Юхан III "не наследственный, а избранный король, он низкого происхождения, как и отец его Густав, не может писаться никаким королевством… Мы готовы считать своими братьями императора и других государей, швед же, осмелившийся сноситься с нами, как государь, этого не достоин" (21).

Насколько велико было стремление шведских королей быть принятыми царем в "братство", что Эрик XIV пообещал выдать ему жену своего сводного брата Юхана, герцога Финляндского, младшую сестру польского короля Екатерину, вместе с мужем находившейся в заточении. 16 февраля 1567 г. в Александровской слободе был подписан договор, по первой статье которого Швеция обязывалась передать Екатерину России, за что та принимала короля в "братство и дружбу" и позволяла ему впредь переписываться лично с царем. Был произведен раздел Ливонии, по которому ее основная часть переходила России, а Швеции доставалась Эстония. Эрику XIV были обещаны помощь в войне с Польшей и содействие в заключении мира с Данией и ганзейскими городами. Но, как при этом было обговорено, договор мог быть выполнен лишь только тогда, когда Екатерина окажется в русских пределах, иначе "та докончальная грамота не в грамоту и братство не в братство" (22). Планам монархов не суждено было сбыться. В ходе дворцового переворота, состоявшегося 29 сентября 1568 г., Эрик XIV был свергнут с престола и пожизненно заточен за разные злодейства, в том числе и за "бесчестные и нехристианские условия союза с Россией" (23). Новым королем Швеции стал его брат Юхан III, муж Екатерины.

Н.М. Карамзин, указав, что именно Эрик XIV "затеял дело с Екатериной", отметил, что "два тирана" готовили ей "ужаснейшую долю" (24). Действительно, они в равной степени пытались использовать ее в своих интересах: Россия в претензиях на Ливонию, из-за которой она уже как девять лет вела несчастливую для себя войну, а шведский король в своем желании считаться равным с русским царем, в лице которого он хотел видеть к тому же верного союзника. Царь, объясняя позже супругу Екатерины, уже королю Юхану III, свою роль в истории с его женой, говорил, что, считая ее "вдовою бездетною", не хотел на ней жениться или держать в наложницах, а желал лишь вынудить польского короля пойти на выгодный для себя мир и "взяти за сестру его Катерину свою отчину Лифлянскую землю без крови" (25). При этом он подчеркивал, "как брат твой Ирик оманкою нам хотел дати жену твою Катерину", сказав, "что тебя в животе нет". Иначе бы ее никто не просил…" (26).

С восшествием на престол Юхана III русско-шведские отношения стали ухудшаться. Союз царя с герцогом Магнусом, братом короля Дании, давним врагом Швеции, еще более их усугубил. Эфемерное Ливонское королевство должно было при поддержке России расширить свою территорию за счет шведских и польско-литовских владений в Ливонии. В августе 1570 ѕ марте 1571 г. русские войска, во главе которых номинально стоял Магнус, неудачно осаждали Ревель, центр шведской Прибалтики. Ситуация обострилась до крайности и дело уже шло к открытой войне между Швецией и Россией. Но пока она не началась, монархи продолжали пересылаться грамотами, смысл которых практически ничем не отличался от прежних, только тон их становился все более непримиримым: король грозится "обнажить меч", а царь обещается превратить Швецию "в пустыню", на "землю Свейскую гнев свой распростерть…" (27). В ноябре 1571 г. он уже было решился "идти на непослушника своего на свейского Ягана короля войною за его неисправленье" (28), но неблагоприятная международная обстановка (Ливонская война, угроза набегов крымских татар) не позволила ему реализовать этот замысел. Лишь в конце 1572 г. царь начал активные военные действия против шведской Ливонии. Без сопротивления русские войска дошли до Виттенштейна, который пал в начале 1573 года. Именно из этой крепости Иван IV 11 января 1573 г. направил шведскому королю грамоту (29), где и упомянул "варягов" Ярослава Мудрого.

Вновь сказав о низкой степени шведских королей, которые должны сноситься только с Новгородом, и потребовав передачу Москве "титула и печати", царь затронул и вопрос о родословной Юхана III. При этом подчеркнуто говоря ему: "А то правда истинная, а не ложь, что ты мужичей род, а не государьской… А что ты пишешь за несколько сот лет в Свее короли бывали, и мы того не слыхали, опричь Магнуша, который под Орешком был, и то был князь, а не король..." (30). И он требует от него "подлиннее пришли государству своему писмо, как сам еси писал за четыреста лет (выделено мною. — В.Ф.), хто и которой государь после которого сидел на государьстве... первый король отец твой…а ты неведомо почему, сыскал у себя прежних королей... …И сам ты написал, что у вас королевство учинилось от Датцкаго королевства..." (31).

То, что шведы подали роспись своих королей именно "за четыреста лет", а не за какой-то иной срок, и куда не попадало время Ярослава Мудрого, подтверждает послание Юхана III от 17 июля 1571 г., содержание которого царь довольно пространно пересказал в своем ответе в октябре того же года. Король, получив предложение "мир учинити… по прежнему обычаю" с новгородскими наместниками, желает сносится только с Москвой. Вместе с тем утверждая, "что у Велико Новгородскои земле не есть бывало королевства или великои князство про себя сами особно, также что те короли или великие князи держали крепкии мир с королми и со государи свескими, как те грамоты укажют, которые деланы есть болши двусот лет, с единым королем был в Свее имянем Магнусом Ириковым сыном (32), после владения короля Карлусова времяни, которои владел от сех мест за четыреста лет (выделено мною. — В.Ф.)" (33).

"Король Карлус", имя которого Юхан III назвал Ивану IV, и отстоящий от монархов "за четыре ста лет", ѕ Карл Сверкерссон (1161ѕ1167). Это первый король Швеции, носивший имя Карл, хотя и именуемый в традиции Карлом VII по причине того, что Ю. Магнус (ум.1544) в "Истории готов и свеев" называет до него еще шесть "фантастических" Карлов. В 1161 г. Карл был избран королем Свеаланда, ставшего центром объединения Швеции (34). Обращение лишь ко времени Карла Сверкерссона свидетельствует, что шведы совершенно не брали в расчет более древние пласты времени. В столь важном для них вопросе статуса Швеции они даже проигнорировали Олофа Скётконунга, с которого хроника "Христианские короли Швеции", созданная в середине XIII в. (35), начинает свой отсчет. А ведь он ѕ отец Ингигерды, супруги Ярослава Мудрого, и, выходит, предок русского царя. Хотя более удобного случая с огромной выгодой обыграть факт наличия у Грозного "шведской крови" им было, конечно, не найти. В Швеции того времени говорили и о родстве Густава I с Эриком
Святым (1160) и даже со Стенкилем II, правившем с 1054 г. и основавшем новую династию (36). Но и в этих случаях личность Олофа Скётконунга и эпоха Ярослава Мудрого не затрагивались. А это значит, ни он сам, ни варяги, ни тем более их этнос абсолютно не интересовали шведов.

Переписка между монархами за 1571—1572 гг., хранящаяся в Государственном архиве Швеции (Sweden Riksarkivet. Muscovitica 671), показывает, что к Ярославу Мудрому и его варягам обратился с конкретными политическими целями именно Грозный, а Юхан III вынужден был лишь продолжить начатый им разговор. В октябре 1571 г. царь, отвергая предложение короля вести переговоры с Москвой, сослался на "старину": "…При великом государе Ярославе Георгии, которои в чюди в свое имя в Вифлянскои земле град Юрьев поставил, и тот тогды самодерствовал в своеи отчне в Великом Новгороде. А не токмо Вифлянская земля и Свеиская послушна была, и заморские немцы на воину с ним хаживали, то в летописцех в старых и в кронокех написано (выделено мною. — В.Ф.). А за некоторою новгородцов послугю их пожаловал, дал лготу на многие лета…". Довод своего противника, что "в Новегороде королевство или князство собно было, иноб потому тогды и ссылка была", царь отвел тем, что новгородцы от Ярослава "до деда нашего самодержства в той волготе были, а князей имяли от наших прародителей самодерства… ино и тогды было под нашего самодерства властию, а не особное государство" (37).

На слова царя, что Ярославу Мудрому "не токмо Вифлянская земля и Свеиская послушна была", Юхан III 31 июля 1572 г. раздраженно ответил: "А что ты пишешь, что один из твоих предков по имени Ярослав Георгий имел якобы Швецию под своим началом, того в наших книгах нет, то ты сам сочинил по своему велему разуму" (38). Именно эта реплика и вынудила Грозного вновь обратиться к личности Ярослава Мудрого в письме от 11 января 1573 г., при этом назвав его "заморских немцев" "варягами-немцами": "…С великим государем самодержцем Георгием-Ярославом на многих битвах бывали варяги, а варяги — немцы…". И царь завел речь о своем прародителе в самый разгар Ливонской войны, в канун начала борьбы со Швецией за Ливонию, чтобы обосновать права России на Прибалтику, в прошлом находившуюся под юрисдикцией русских властей, древнейший город которой — Юрьев (Тарту) — был основан в 1030 г. русским князем, носившим христианское имя Георгий-Юрий. Вот почему, начиная с 1559 г., в переписке с польской и шведской сторонами в царском титуле
Ливония упоминается в неразрывной связи с названием города Юрьева, как ее исторической столицы и как ее символа: "государь земли Ливонские града Юрьева", "обладатель Ливонской земли града Юрьева" (39).

Видимо, впервые имя Ярослава Мудрого как основателя Юрьева и, следовательно, изначального владетеля Ливонии появляется в 1559 г. в письме Грозного датскому королю Фредерику II. Царь, заверяя его "в приятельстве и союзной любви", вместе с тем объясняет ему, что "тому уже 600 лет, как великий государь русский Георгий Владимирович, называемый Ярославом, взял землю Ливонскую всю и в свое имя поставил город Юрьев, в Риге и Колывани (Таллине. — В.Ф.) церкви русские и дворы поставил и на всех ливонских людей дани наложил". После чего предостерегает датского монарха, чтобы тот "в наш город Колывань не вступался бы" (40). В том же ключе дан и ответ царя императору Священной Римской империи Фердинанду (1560) на его предложение  посреднических услуг в заключении мира между Россией и Ливонией. Император был в курсе, что Ливонская война началась "под предлогом каких-то податей, или иных поборов от Дерптского епископства". Иван IV опять же ссылкой на своего прародителя обосновывает законность действий России в Прибалтике, ибо ливонцы "находились со времен великого (князя) Юрия и по настоящее время под нашим подданством, в доказательство чего, предшественник наш русский царь Юрии… построил… крепость по его имени прозванную Юрьев, иначе Дерпт, а также многие иные города...", но сейчас они нарушили "присягу и письменныя обязательства скрепленныя печатьями... отказались платить денежные недоборы с искони на них лежавшие" (41).

Русская дипломатия обращалась к "старине" Ярослава Мудрого вплоть до заключения Столбовского мира. В январе-июле 1575 г. на р. Сестре проходил съезд шведских и русских послов. В царском "наказе" послам предписывалось говорить, что "Лифлянская земля вотчина искони бе государей наших… великий князь Ярослав в своей отчине в Вифлянской земле город Юрьев поставил, и от тех мест много лет государям нашим дань давали..." (42). В январе 1616 г. между Россией и Швецией начались Дедеринские переговоры. На встрече 7 января наши послы потребовали возвращения лифляндских городов и Новгорода, потому как "Лифляндия за нами от прародителей государей наших, от государя Георгия Ярослава Владимировича, который построил Юрьев Ливонский в свое имя; а Новгородское государство было за российскими государями во времена Рюрика и ни за кем, кроме российских царей не бывало" (43).

Приведенный материал показывает, что, во-первых, речь о варягах эпохи Ярослава Мудрого завела русская сторона, а не шведская, которая при этом никак не поддержала разговора на "варяжскую" тему, и, во-вторых, что Грозный не считал варягов своего прародителя за шведов. Но тогда кого следует понимать под "заморскими немцами" и "варягами-немцами" великого киевского князя посланий Ивана IV к Юхану III?

Еще М.В.Ломоносов указывал, что варягами "назывались народы, живущие по берегам Варяжского моря", что они "от разных племен и языков состояли и только одним соединялись обыкновенным тогда по морям разбоем" (44). С.М. Соловьев, серьезно критикуя Ломоносова, вместе с тем в особую заслугу ему ставил именно то, что он отрицал этническое содержание термина "варяги", и вслед за ним под варягами разумел либо "все прибалтийские жители, следовательно, и славяне", либо в основном европейские дружины, "сбродную шайку искателей приключений" (45). Историк А.Г. Кузьмин установил, что собственно варягами были "варины", "вары", "вагры", населявшие Вагрию, затем варягами стали называть на Руси всю совокупность славянских и славяноязычных народов, проживавших на южном побережье Балтики от польского Поморья до Вагрии включительно, а еще позднее ѕ многих из западноевропейцев (46).

Как свидетельствует обширный материал, термин "варяги" начинает со второй половины Х в. отрываться от своей основы и обозначать собой принадлежность к определенной части западноевропейского мира, которую в XI в. уже олицетворяет "не только в географическом, этническом, но после крещения Руси, а особенно после 1054 г. ѕ и в вероисповедальном смысле", став полностью адекватным по смыслу выражениям "немцы", "римляне", "латины" (47). Вот почему летописец начала XII в., вносивший в Повесть временных лет (ПВЛ) Сказание о призвании варягов, вынужден был сделать специальное пояснение и выделить из числа "варяжских" (как бы сейчас сказали западноевропейских) народов именно русь, назвать ее как особое, самостоятельное племя, не имеющее отношения к шведам, норвежцам, англам-датчанам и готам: "идоша за море к варягом, к руси; сице бо тии звахуся варязи русь, яко се друзии зовутся свие, друзии же урмане, анъгляне, друзии гъте, тако и си" (862) (48). С рубежа XIIѕXIII вв. термин "варяги" надолго исчезает из светской письменной традиции, и вместо него летописцы, при описании современных им событий, в коих была задействована известная часть западноевропейцев, употребляют абсолютно равнозначное ему слово "немцы" (49).

 


Страница 1 - 1 из 3
Начало | Пред. | 1 2 3 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру