Л.А. Тихомиров и революция

Надо сказать, что в 70–80-е годы, когда Л. А. Тихомиров был в революции – в самой революционной среде еще не до конца был принят на вооружение лозунг "чем хуже – тем лучше", и некоторые из революционеров были искренними патриотами своего Отечества, хотя и заблуждающимися на счет "правильности" своих политических стремлений. Они любили Россию по своему, "странною" революционною любовью, обращенною в будущее, которое им рисовало их воображение, желающее видеть родину (или даже заставить ее быть) такой, какой она им представлялась в революционных мечтаниях. Благо России было связано у них с благом, торжеством революции. Они не могли себе представить, что без революции – социальные и политические блага могут быть достигнуты страной на других путях. Почему, собственно, всякое указание на такие возможности было для них удивительным непознанным, становившимся толчком к размышлениям.

Приход Л. А. Тихомирова в мир традиции, может быть сравним (хотя бы отчасти) лишь с путем Ф. М. Достоевского, – участника тайной революционной организации "петрашевцев", прошедшего через личный глубокий атеизм, ожидание расстрела и каторгу. Их буквальная одержимость ощущением приближения революции удивительно схожи психологически. "Бесы" Ф. М. Достоевского могут быть гениальными иллюстрациями к политологическим рассуждениям о феномене революции в работах Л. А. Тихомирова конца 80–90-х годов XIX столетия (31).

Революционные течения первой половины XIX в. и существовавшие некоторое время спустя еще могли выпускать из своих омутов таких людей, как Ф. М. Достоевский или Л. А. Тихомиров, хотя, конечно, случай со Львом Александровичем исключителен даже и для того времени: все-таки он был одним из лидеров и крупнейшим идеологом народовольчества в отличии от весьма незначительной роли Ф. М. Достоевского в движении "петрашевцев"...

Народовольчество вообще очень оригинальное, "самобытное" (если, конечно, можно употребить это слово в данном контексте) русское революционное движение, да и сам Л. А. Тихомиров весьма своеобразен для революционного деятеля.

Революционное народовольчество Л. А. Тихомирова нельзя воспринимать в том же контексте, что и революционеров следующего поколения - эсеров или социал-демократов. Можно ли себе представить Ленина, Бухарина или, скажем, Каляева, не расстающимися всю свою революционную жизнь с образком святого (с Л. А. Тихомировым всегда был подаренный матерью образок Святителя Митрофана Воронежского) или захватывавшего в политическую эмиграцию Св. Евангелие? Трудно себе даже помыслить такое несообразие.

Скорее всего, атеизм или даже богоборчество всегда в большей или меньшей степени связанное с идеей революции, еще не было столь догматически усвоено многими народовольцами, в отличии от последовательного и идейного следования им в дальнейших революционных поколениях.

Этот индифферентный атеизм (без ожесточенного богоборчества) еще не так сильно отражался на нравственных установках некоторых народовольцев, сохраняя многие христианские понятия, скажем, о честности. Так Л. А. Тихомировым и другими народовольцами было отвергнуто предложение использовать английские деньги для делания революции в России. Во время же первой революции 1905 года кадеты уже легко брали деньги от финнов на свою разрушительную деятельность, а во время первой мировой войны большевики Ленина получали деньги от военного противника (немцев) на свою революцию по идейным соображениям. Так что революция не стояла на месте в своем нравственном состоянии и "развивалась" в сторону все меньшей обремененности нравственными понятиями. Сила революции возрастала ее безнравственностью. Что ранее даже в своей среде считала безнравственным, со временем переставало быть для нее таковым.

Вряд ли можно было себе представить во времена народовольчества Л. А. Тихомирова скажем, письма турецкому султану с поздравлением по поводу неудачного штурма русскими войсками Плевны во время русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Во время же русско-японской войны 1904–1905 гг. такие поздравления японскому Микадо уже имели место, не говоря уже о вопиющей безнравственности большевиков во время Первой Мировой войны, желавших поражения своей Родине.

Можно указать на несколько характерных примеров высокого понятия о нравственности в тогдашней революционной среде. О них рассказывает сам Л. А. Тихомиров в своей книге "Заговорщики и полиция", впервые вышедшей в 1887 году, на французском языке.

Сколько чистоты в отношениях юноши и девушки в рассказанной Л. А. Тихомировым истории фиктивного брака Макара и Нади (32), то есть истории Синегуба Сергея Силыча (1853–1907) и его будущей супруги Чемодановой Ларисы Васильевны. Родные Л. В. Чемодановой готовили ее к замужеству, которого она не хотела. С. С. Синегуб же согласился на фиктивный брак, чтобы она избегла нежелательного супружества. В дальнейшем фиктивный брак превратился в настоящий.

О весьма высоких нравственных понятиях того революционного периода, говорит и случай с С. Л. Клячко (1850–1914). "Кружок однажды исключил из своего состава одного члена (человека, впрочем, выдающегося), который имел несчастье поухаживать за одной молодой девушкой, не порвав еще старой связи, которая его тяготила, но освободиться от которой у него не было сил. Боже мой! Сколько порицания возбудила против себя такая "безнравственность"" (33).

Столь же принципиально и резко отрицательно отнесся Л. А. Тихомиров и к методу поднятия бунта Я. В. Стефановичем (1853–1915) при помощи подложных царских грамот.

"Известному Стефановичу, – писал он, – при помощи некоторых товарищей удалось сорганизовать среди крестьян многочисленное тайное общество, имевшее целью – восстание.

Как же это ему удалось? Он агитировал от имени царя и выдавал себя перед крестьянами за его тайного посланника.

Надо совершенно забыть социалистические принципы, чтобы решиться воспользоваться такими средствами.

Я должен отметить однако, что такая попытка, опиравшаяся на ложь, осталась абсолютно одинокой во всем русском революционном движении" (34).

Ожидание революции, в 80-е годы XIX столетия все менее становилось обоснованным, не находя практического подтверждения в реалиях упрочивающего свои позиции режима Императора Александра III. В поставленном для себя и своих соратников вопросе "Чего нам ждать от революции?", Л. А. Тихомирову все труднее было находить положительный ответ. Он начинал разочаровываться в силе революционеров и в их положительной роли для России. Оказавшись в республиканской "передовой" Франции и насмотревшись на парламентские скандалы, ознакомившись с деятельностью партийных политиканов он начинает пересматривать свои политические взгляды. "Отныне, — пишет Л. А. Тихомиров в своем дневнике 8 марта 1886 года, — нужно ждать всего лишь от России, русского народа, почти ничего не ожидая от революционеров... Сообразно с этим, я начал пересматривать и свою жизнь. Я должен ее устроить так, чтобы иметь возможность служить России так, как мне подсказывает мое чутье, независимо ни от каких партий" (35).

Сравнивая разрываемую партийными распрями слабую Францию (постоянно "обижаемую" Германской империей) с сильной, стабильной Российской Империей, управляемой твердой рукой Императора Александра III, Л. А. Тихомиров делает выводы не в пользу первой и не в пользу демократического принципа власти.

Важной вехой отхода Л. А. Тихомирова от революции было написание в 1888 году предисловия к очередному изданию своей книги "Russie politique et social", где он писал: "Одно из двух, или имеешь силы для того, чтобы изменить режим, низвергая правительство, противящееся этому, или не имеешь их. В первом случае нет никакой нужды в политических убийствах, в последнем – они не приведут ни к чему".

Параллельно с политическими переменами в самосознании Л. А. Тихомирова происходили и религиозные изменения. Теплохладное отношение к вере сменилось горячим желанием возродить в себе православного человека, что укрепляло в нем сознательное решение порвать с революцией. Однажды он открыл Евангелие на строках: "И избавил его от всех скорбей его, и даровал мудрость ему и благоволение царя Египетского фараона" (Деян. 7, 10). Снова и снова открывал Евангелие Л. А. Тихомиров, и каждый раз перед ним возникали эти евангельские строки. Постепенно у него созревала мысль о том, что Бог указывает ему путь — обратиться к Царю с просьбой о помиловании…

Сам же отказ Л А. Тихомирова от революционных идей, скорее всего, лежал в области метафизической, в области его духовного мира. Переход от одного мировоззрения к другому связан с "духовным перерождением" и был скорее делом "духовного переворота", смены духовной ориентации, смены веры в революцию на веру в Бога, возвращением чувства веры из сферы социальной (революционной деятельности) в сферу церковную (личная церковная жизнь). Эта смена метафизического восприятия мира в свою очередь повлияла и на изменение политических убеждений. Знаменитый немецкий юрист Карл Шмитт (1888–1885) даже говорил о зависимости государственнических (правовых) воззрений от религиозного мировоззрения.

Такую же роль религиозному перевороту в сознании Л. А. Тихомирова придает и А. Р. Ефименко. "Переполненный мистическими переживаниями, – пишет он, – и ностальгией по Родине, которая стала ассоциироваться у него прежде всего с русской официальной церковной культурой, Тихомиров, "изверившийся" в революции и убедившийся в фальшивости и ложности идей западной демократии, находит новые истины именно в философии православия, в "благородстве наших исторических судеб", где опасная, по его мнению, свобода личности ограничена плодотворным действием "нравственных авторитетов", а "верховная власть", как "органический" результат русской истории, служит мощным заслоном против честолюбцев от политики и разрушительных "идей беспорядка". С усердием неофита он, будучи талантливым мыслителем, действительно возьмется за создание идеальной социальной конструкции для России, далекой от реальности, по сути, вновь поставив себя на службу утопии, но уже консервативной, которая, в свою очередь, как и революционная, диктовала свои условия, накладывала свои ограничения.

Но в том 1888 году его новые убеждения явятся результатом искреннего его мировоззрения, желания обрести интеллектуальную независимость, итогом мучительного самоанализа, сомнений. При этом вся ситуация отягощалась муками от осознания бессмысленности жертв, приносимых им в эмиграции ради уже изжитых идеалов" (36).

Ощущение духовной опустошенности вследствие охлаждения революционной веры, нацеливало Л. А. Тихомирова на поиск нового источника наполнения. Знакомство с верующей Францией, хождение по католическим храмам не удовлетворило ищущего религиозного чувства, не находящего родного духовного пристанища. Ко всему этому необходимо прибавить и личные семейные мотивы – отцовство, взросление сына, встреча с горячей русской патриоткой в Париже, бывшей замужем за иностранцем (37). Наконец, Император Александр III в России и бесконечные "панамы" в республиканской и парламентарной Франции, уединение в эмиграции, продолжение образования, желание разобраться глубже в своих убеждениях, и, наконец, окончательный перелом, – приход в Православный храм при русском консульстве (событие особое, поскольку Л. А. Тихомиров был в то время государственным преступником) и затем пересмотр всего комплекса своих убеждений.

Его переход от революции к монархии не являлся результатом чисто логических упражнений, – он был прежде всего духовным перерождением. Это не было простой сменой социального и государственного идеала с социализма на монархизм, с республики на монархию. Главным был метафизический акт преображения, перерождения, возвращение к христианскому сознанию и мировоззрению, которое уже в свою очередь довершило или дало окончательный толчок, указующий путь к переосмыслению своих положительных политических убеждений.

Сначала разочарование в терроре, затем вообще в революции, параллельно с последним возрастание религиозного духовного поиска, ощущение душевной опустошенности, приход к вере, параллельно переосмысление своего положительного политического идеала.

"Ренегатство" Л. А. Тихомирова не несло в себе ни какой мести своим бывшим товарищам по партии, несмотря на то, что те возводили на него все возможные обвинения. С другой стороны, характерно, что многие народовольцы сохранили о Л. А. Тихомирове, как о человеке, самые хорошие воспоминания и продолжали его считать честнейшим и порядочнейшим человеком. "Я знала, – писала много лет спустя О. С. Любатович, – что если он купил себе свободу ценою своего личного достояния, ценою своего имени, вверенные его чести свобода и жизнь товарищей не войдут в эту цену, не пострадают... а скольких мог бы он вернуть из административной ссылки если не на эшафот... то в каторжную тюрьму! История все-таки это должна знать, помнить и быть справедливой" (38).

Все пытавшиеся понять переход Л. А. Тихомирова отбрасывали как "не серьезный" (таковым был он для них – атеистов) – элемент религиозный. Поэтому и все попытки объяснить "почему?", не могли прийти ни к какому положительному и рациональному объяснению. Отсюда и обвинения в сумасшествии, корыстной заинтересованности, обвинения в гордости и карьеризме. Никто из советских историков так и не смог принять религиозный выбор Л. А. Тихомирова за серьезный повод к переосмыслению всего его мировоззрения.

Политическая публицистика Л. А. Тихомирова-христианина и Л. А. Тихомирова-монархиста, начавшаяся брошюрой "Почему я перестал быть революционером" (39), была его более чем четвертьвековой идейной борьбой за христианское мировоззрение. Совершенно не случайно его политический анализ в вопросах философии государства и права уходил далеко за границы принятого тогдашней юридической наукой.

Критика демократического принципа, радикальным приверженцем которого он был в свои революционные годы, была естественным отрицательным началом для его общей системы государствоведческого мировоззрения. Он был апологетом государства как социального института, демократический же принцип власти штурмовал палладиум русской государственности – Самодержавие.

Л. А. Тихомиров, будучи знаком изнутри с демократическими убеждениями, обратил все свои писательские таланты на критику оставленных им старых своих идеалов.

Так появилась брошюра "Почему я перестал быть революционером", написанная в 1888 году, в Париже с конкретной задачей – высказать (заявить) свое отношение к идее революции, констатировать свой разрыв с революцией, определить свои новые убеждения. Он хотел призвать молодых к переосмыслению революционного мировоззрения, призвать не идти в революцию, а идти учиться и принести пользу и науке, и России.

Книга является скорее Манифестом Л. А. Тихомирова, чем политическим трактатом. Хотя в ней уже были заложены как в эмбрионе, те многие брошюры и книги, в которых в дальнейшем Л. А. Тихомиров изложит более подробно и философски углубленно свое критическое восприятие идеи революции, демократии, атеизма и т. д., а также и апологию идеи Монархии и русского Самодержавия, которым он посвятит свои последующие работы.

Он осознавал свою "тяжелую ответственность" перед молодыми людьми все поступавшими и поступавшими в число революционеров и сочувствующих им, ответственность "за гибель молодых сил, за бесплодность наших "движений"". Поэтому он не мог безмолвно порвать с революцией, а писал так, оправдывая появление в печати брошюры "Почему я перестал быть революционером": "Когда я верил что да, я говорил – да, когда думаю что нет, я и говорю – нет. Я писал программы в двадцать лет, теперь, когда мне почти сорок – я был бы весьма плохого о себе мнения, если бы побоялся двадцатилетних сочинений или не умел сказать ничего умнее их. Послушает ли кто-нибудь меня – это вопрос иной, но обязанность моя совершенно ясна" (40).

Он видел в написании и публичном издании этой брошюры – свою обязанность, искупление своего прошлого, своеобразное политическое и публичное покаяние, раскаяние в своих революционных убеждениях. Л. А. Тихомиров был идеологом народовольчества, писал программы, политические статьи, брошюры и книги, читаемые и обсуждаемые публично. Он не мог, считал не честным изменив, пересмотрев свои взгляды, не изложить их печатно. Л. А. Тихомиров знал что этим подвергнет себя жесточайшей критике со стороны своих бывших товарищей по партии (41).

Но истина для Л. А. Тихомирова была дороже сохранения положения и громкого имени в революционных кругах.

В одном письме к В. Л. Бурцеву Л. А. Тихомиров писал, что отход от революции и вообще разница между ним (Л. А. Тихомировым) и его бывшими товарищами-народовольцами – состояла в том, что он начал жить вместе со всеми, с нацией, семьей, с Россией – в отличие от них, которые продолжали жить интересами узкопартийными и зачастую только ими.

"Революционный период моей мысли, – писал он, – кончился и отошел в вечность. Я не отказался от своих идеалов общественной справедливости. Они стали только стройней, ясней. Но я увидел также, что насильственные перевороты, бунты, разрушения, – все это болезненное создание кризиса, переживаемого Европой – не только не неизбежное в России, но даже мало возможное. Это не наша болезнь. У нас это нечто книжное, привитое, порожденное отсутствием русской национальной интеллигенции" (42).

В России по убеждению Л. А. Тихомирова было, три проявления революции: 1) терроризм. 2) студенческие волнения. 3) оценки формы государственного правления. Терроризм, полагал Л. А. Тихомиров, как политическая борьба слаб и является не принципом, а тактикой. Тактикой слабых, которые доведены своей слабостью до радикальных средств.

Именно при слабости сил революционной партии, основой ее состава становятся незрелые умы студенчества, участвующих в волнениях. Такое раннее участие в политической деятельности отражается, по мнению Л. А. Тихомирова, на общем состоянии интеллектуальных сил нации, которые ослабляются и отучаются от серьезной научной деятельности.

"Слабость этого "мозга страны" отражается на всей массе образованного слоя двояко: во-первых, в виде плохого качества ходячих понятий, распространенных в публике и прививаемых мало-помалу к массе народа; во вторых – самая манера мыслить, уменье мыслить, способ выработки понятий – остаются весьма неудовлетворительными. Низкое качество политических и социальных понятий, находящихся у нас в обращении, зависит от того что, по незначительности серьезных умственных сил, социальная наука не разрабатывается на изучении нашей собственной страны и представляемых ею общественных явлений" (43).

Такое низкое качество политической сознательности и слабость научной социально-политической мысли приводит к преждевременным и искаженным выводам, о состоянии России, якобы находящейся на краю гибели. Столь трагическое ощущение бросает многие незрелые умы к "спасению" России с помощью самых радикальных средств. Тяга к такой революционной логике и разрушительной деятельности, по мнению Л. А. Тихомирова, и говорит о незрелости убеждений и о незнании России.

"Студенческое вмешательство в политику, – пишет Л. А. Тихомиров, – дает наиболее вредные последствия в форме разных демонстраций, когда чуть не в 24 часа, из-за грошового протеста против какого-нибудь пустячного "притеснения", погибает для будущего несколько сотен молодых, незаменимых сил. "Лучше что-нибудь, чем ничего, повторяют подстрекатели, лишь бы не спячка". И такое рассуждение, к сожалению, действует и продолжает в зародыше истреблять русскую цивилизацию!" (44)

Настоящим злом для России, Л. А. Тихомиров считал даже не само революционное движение, которое есть по его выражению "только признак зла", а все тот же недостаток серьезных и глубокообразованных умов в России. Бороться с этим злом, он считал возможным только путем выработки действительно национального, самобытного образованного класса, который собственной работой ума сможет выправить сложившееся не устойчивое положение русского общества.

Культурная задача ставилась Л. А. Тихомировым прежде всего. Она виделась ему надпартийной, то есть в ней могли сойтись наиболее возможное число людей с разными политическими убеждениями во имя общего блага и славы России.

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Воспоминания Льва Тихомирова. М;–Л., 1927.

2. Тихомиров Л. А. Тени прошлого. М., 2000.

3. Из дневника Льва Тихомирова // Красный архив. 1936. Т. 1. С. 174.

4. Тихомиров Л. А. Запросы времени // Вестник "Народной Воли". 1885. № 4. С. 261–262.

5. Тихомиров Л. А. Чего нам ждать от революции? //  Вестник "Народной Воли". 1884. № 2. С. 239.

6. Там же. С. 240.

7. См.: Дело. 1881. № 5. С. 3.

8. Там же. С. 12.

9. Тихомиров Л. А. Чего нам ждать от революции? //  Вестник "Народной Воли". 1884. № 2. С. 242.

10. Там же. С. 242.

11. Там же. С. 250.

12. Там же. С. 254.

13. Там же. С. 257.

14. Там же. С. 258.

15. Там же. С. 260.

16. Там же. С. 262.

17. Тихомиров Л. А. Почему я перестал быть революционером. М., 1895. С. 28.

18. Кан Г. С. "Народная Воля". Идеология и лидеры. М., 1997. С. 74.

19. Тихомиров Л. А. Почему я перестал быть революционером. М., 1895. С. 27.

20. Там же. С. 27–28.

21. Там же. С. 13–14.

22. РГАЛИ ф. 1185, оп. 1, д. 154.

23. Фроленко М. Ф. Собрание сочинений: В 2 т. М., 1932. Т. 2. С. 48–49.

24. Аптекман О. В. Черный передел. С. 63.

25. Фигнер В. Н. Запечатленный труд. М., 1964. Т. I. С. 243.

26. Лавров П. Л. Письмо товарищам в России по поводу брошюры Л. А. Тихомирова. Женева, 1888. С. 1.

27. Зиновьев Г. История Р.К.П. М., 1923. С. 37.

28. Воспоминания Льва Тихомирова. М;–Л., 1927. С. 139.

29. Тихомиров Л. А. Почему я перестал быть революционером. М., 1895. С. 21.

30. Воспоминания Льва Тихомирова. М;–Л., 1927. С. 259.

31. См. "Почему я перестал быть революционером", "Начала и концы. Либералы и террористы", "Демократия либеральная и социальная" и "Борьба века".

32. См. Тихомиров Л. А. Заговорщики и полиция.  М., 1930. С. 20–22.

33. Там же. С. 23.

34. Там же. С. 99.

35. Воспоминания Льва Тихомирова. М;–Л., 1927. С. 189.

36. Ефименко А. Р. Эволюция социально-исторических и философских взглядов Л. А. Тихомирова. Дис. С. 61.

37. См. Воспоминания Л. А. Тихомирова "Тени прошлого" М., 2000.

38. Любатович О. С. Далекое и недавнее: Воспоминания из жизни революционеров 1878–1881 гг. // Былое. 1906. № 6. С. 112–113.

39. Брошюра "Почему я перестал быть революционером", стала событием разграничивающим Л. А. Тихомирова и революционную среду, в которой он до этого громоподобного акта хотя и формально, но все же продолжал пребывать. П. Б. Аксельрод впоследствии писал, что переход Л. А. Тихомирова в стан монархистов, представлялся столь же невероятным, как если бы Император Александр III перешел в ряды революционеров.

40. Тихомиров Л. А. Почему я перестал быть революционером. М., 1895. С. 19–20.

41. И таковая критика не заставила себя ждать. Вот несколько основных критических отзывов: Ларов П. Л. Письмо товарищам в Россию. Женева, 1888; Русанов Н. С. Революция или эволюция. Женева, 1888; Серебряков Э. А. Открытое письмо Л. Тихомирову. Женева, 1888; Плеханов Г. В. Неизбежный поворот // Собрание сочинений. М;–Пг., 1923. Т. 3. С. 31–40; Плеханов Г. В. Новый защитник самодержавия и горе г. Л. Тихомирова // Собрание сочинений. М;–Пг., 1923. Т. 3. С. 45–82; Плеханов Г. В. Рецензия на книгу Л. Тихомирова "Почему я перестал быть революционером" // Собрание сочинений. М;–Пг., 1923. Т. 3. С. 41–44 и другие.

42. Тихомиров Л. А. Почему я перестал быть революционером. М., 1895. С. 37.

43. Там же. С. 52–53.

44. Там же. С. 58.

Страница 2 - 2 из 2
Начало | Пред. | 1 2 | След. | Конец | Все
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru