Исторические судьбы самоуправления в России и современность

Следом за Советами, пришла очередь и хозяйственных органов рабочего самоуправления. Рабочий контроль как лозунг сыграл свою роль. Но как следовало приступить к его реализации, никто не знал. Уже на II съезде Советов проявились возникшие противоречия. Их следствием стало, что наряду с декретами о Мире и Земле, декрет о Рабочем контроле на нём принят не был. И только 14 ноября Положение о рабочем контроле было утверждёно решениями ВЦИК и СНК. Эта ситуация существенно снижала статус закона о рабочем контроле по сравнению с декретами 2-го съезда. Характерно, что на самом съезде доклад о рабочем контроле даже не был запланирован, хотя по вопросам о власти, земле и мире ЦК РСДРП (б) поручило сделать отдельные доклады своему лидеру В. И. Ленину.

Всё это позволяло Н. Осинскому позже утверждать: "…Если спросить себя, как же представлялась до 25 октября нашей партии система рабочего контроля в целом, и на почве какого хозяйственного порядка её думали построить, то мы нигде не найдём ясного ответа" (12). О том же писал некоторое время после прихода большевиков к власти и Лозовский: "Рабочий контроль, — подчёркивал он, — был боевым лозунгом большевиков до октябрьских дней. Но, не смотря на то, что рабочий контроль фигурировал на всех знаменах и во всех резолюциях, он был покрыт какой-то мистической таинственностью. Партийная пресса мало писала об этом лозунге и еще меньше пыталась вложить в него какое-нибудь конкретное содержание, и когда грянула октябрьская революция и пришлось точно и ясно сказать, что такое рабочий контроль, то обнаружилось на этот счет большие разногласия среди самих сторонников этого лозунга" (13).

Вокруг основных принципов закона о рабочем контроле развернулась борьба. В результате, ставший плодом компромисса, закон от 14 ноября напоминал лоскутное одеяло, сшитое из обрывков различных противоборствовавших платформ. Встречен он был насторожено. Некоторые современники даже писали о его "несоциалистичности" или, по крайней мере, "полусоциалистичности" (14). Впрочем, в целом, он всё же был направлен на то, чтобы стимулировать инициативу низов.

Принятый в "беспомощном" и "случайном", по определению Ленина, виде закон от 14 ноября не мог оказаться прочным. Не жизненности закона способствовали и некоторые его положения. Так, в §8 закона значилось, что решения низовых органов самоуправления всегда могут быть отменены "постановлением высших органов рабочего контроля". А согласно §9, не только владельцы, но и "представители рабочих и служащих, выбранные для осуществления рабочего контроля" объявлялись "ответственными перед государством за строжайший порядок, дисциплину, и охрану имущества" (15). Эти два положения открывали широкий простор для ревизии первоначальной концепции документа.

Возможные на этот счёт опасения уже вскоре начали оправдываться. Важной вехой на пути ослабления органов рабочего самоуправления стал I Всероссийский съезд профсоюзов. Среди решений съезда профсоюзов нужно выделить два важнейших. Согласно первому, фабзавкомы были подчинены профсоюзам. По сути, этот шаг означал усиление профсоюзной бюрократии. Вторым важным решением стало официальное провозглашение курса на огосударствление пролетарских организаций. Но особенно важно обратить внимание на обстановку, на фоне которой проходил съезд. Кроме чисто символических моментов, к которым можно отнести роспуск Учредительного собрания и разгон ряда демонстраций, среди которых, как настойчиво повторяли противники большевиков, были и рабочие, речь может идти и о более серьёзных вещах. Имеется в виду, что с февраля 1917 г. до января 1918 г. верховной власти как бы и не было. Сама себя она называла временной. Теперь начинается процесс её консолидации, что внешне выразилось в исчезновении из названия СНК определение его как "временного рабоче-крестьянского правительства". За шумом вокруг Учредительного собрания этот на штрих мало кто обратил внимания. Но именно в нём следует искать суть произошедших тогда институциональных подвижек, самым непосредственным образом сказавшихся на судьбах рабочего самоуправления. Отсюда и принятый на съезде курс на огосударствление получает несколько иное, чем это считалось прежде, звучание.

Политика огосударствления совпала с обострением внутренних противоречий в рабочем самоуправлении. Органы рабочего контроля медленно решали стоявшие перед страной экономические проблемы. Как у любых форм демократии, их хозяйственная эффективность была невысока. Это рождало недоверие к ним в руководстве партии. Начался активный поиск нового хозяйственного механизма. Рабочему контролю в нём отводилась подчинённая роль. Большевики теперь больше рассчитывали на создаваемые государством новые заводоуправления и совнархозы, нежели на независимые организации рабочих.

Окончательное разочарование в рабочем самоуправлении нашло отражение в решениях I съезда Советов народного хозяйства. Он проходил в Москве с 25 мая по 4 июня 1918. На нём присутствовало 252 делегата от 5 областных, 30 губернских и значительного числа уездных Совнархозов. Ключевым решением съезда следует считать "Положение об управлении национализированными предприятиями", принятому по докладу Андронова.

Согласно §2 этого Положения "две трети фабрично-заводского управления назначаются областным (т.е. вышестоящим) Советом Народного Хозяйства". Лишь одна треть членов управления избиралась "профессионально-организованными рабочими предприятия". При этом "список членов фабрично-заводского управления по конституировании его и избрании председателя представляется на утверждение ближайшего органа высшего управления". Но и это было еще не все. Согласно примечанию №1 к этому параграфу "ближайший орган Высшего Управления имеет право, если в этом случается необходимость, назначать в фабрично-заводские управления национализированного предприятия своего представителя". Этот представитель получал бы право "решающего голоса и право приостанавливать решения фабрично-заводского управления, противоречащие общественным интересам". А согласно примечанию №2 "в экстренных случаях" вышестоящие инстанции с некоторыми формальными оговорками получали право "назначать управления предприятий" по собственному усмотрению (16).

Таким образом, курс на огосударствление получал развитие. Менялось и само значение термина. Прежде под огосударствлением понимали участие рабочих организаций в управлении. Теперь же ударение делалось на их подчинение органам государства. Тем самым прежде огосударствление понималось как процесс, произрастающий снизу, а теперь как процесс, внедряемый сверху. Вскоре большевики перешли к широкой национализации. Национализация велась под лозунгом защиты интересов рабочих. Отчасти так оно и было. Но, приобретая материальную стабильность, рабочие теряли в плане своей самостоятельности.

Параллельно с этим шёл и другой процесс, а именно нарождение новой элиты. Есть не мало моментов, которые связывают его с процессом трансформации системы рабочего самоуправления. До сегодняшнего дня было принято рассматривать формирование новой элиты на политическом уровне. Но новый правящий слой нельзя ограничивать партией большевиков и сотрудниками центральных ведомств. Его становление шло на куда более широком историческом пространстве. В этом смысле важным объектом будущих исследований представляется следующая связка: "совнархозы – заводоуправления – экономические отделов низовых Советов – районные звенья отраслевых профсоюзов". На этом уровне и происходит формирование нового хозяйственного уклада и нового широкого господствующего слоя. Таким образом, органы рабочего самоуправления объективно получали возможность сыграть весомую роль и в этом процессе. Уже к середине 1918 г. становилось очевидным, что рабочий класс в процессе образования новой элиты доминирующей силой не стал (17).

В сознании рабочих формирование нового господствующего слоя воспринималось как бюрократизация Советского государства. Явление это было для рабочих болезненным. Критикуя на одном из заводских собраний новое "советское" руководство своего предприятия, работница ткацкой фабрики Раменского района Таптыгина, делегатка Всероссийского женского съезда, так передавала отношение рабочих к подобным явлениям: "Только те коммунисты, — говорила она, — которые живут с рабочими в спальных корпусах, а которые в особняки убежали, это не коммунисты. Это уже не коммунисты, которые пишут у себя: без доклада не входить" (18). Чем дальше, тем больше бюрократизм воспринимался рабочими не просто как какой-то "нарост на теле революции", а как злейший враг рабочего самоуправления (19). Но особенно настороженно относились рабочие к возвращению к управлению прежних чиновников и буржуазных элементов. Протесты рабочих против "внедрения" в советских аппарат прежних "саботажников" и "угнетателей", против всей этой "плесени, исподволь и потихоньку наползающей на нас" были широко распространены. Ленину даже пришлось выразить своё отношение к этим настроениям в рабочей среде и признать их закономерность (20).

По сути, I съезд совнархозов и начало сплошной национализации совпали с окончанием романтического периода революции. Начинался её новый период – военный коммунизм. Все его основные особенности, пусть пока ещё и в самых общих чертах, так или иначе, уже начинают проявляться в эти летние и осенние месяцы 1918 года. "Революция самоуправления" подходила к логическому завершению.

Одним из тех, кто первым попытался разобраться в происходящем, и поставил диагноз "военного коммунизма", был А.А. Богданов. В его работах поднимался тезис о неизбежность именно такой эволюции большевистского режима. Саму же революцию он считал не пролетарской, а солдатской. Пролетариат, следовательно, рано или поздно, должен был утратить свои господствующие позиции. Говоря о будущем развитии, Богданов выделял два возможных типа обобщения экономики: авторитарную и товарищескую. По его мнению, в условиях "осадного коммунизма" авторитарные, распределительные черты неизбежно должны были вытеснить демократические элементы (21). Можно ли в этой связи согласиться с историками, подобно Р. Пайпсу утверждающими, что органы рабочего самоуправления после Октября перестали существовать? Нет, нельзя. Ряд элементов самоуправления сохранялось и после 1918 года.

И здесь мы подходим к ещё одной причине, по которой ограничение рабочего самоуправления после Октября было неизбежным. Эта причина, в отличие от уже названной, не лежит на поверхности. Тем не менее, воздействие её не менее важно. О чём идёт речь? Рабочее самоуправление после Октября не исчезает, но его общественные функции, сама его природа существенно меняются. Суть произошедшей метаморфозы в общих чертах сводилась к следующему. До Октября рабочее самоуправление развивалось как негосударственная система, а после Октября — как часть государства, низовое звено его аппарата. Этот сдвиг не мог не наложить отпечаток и на содержание его деятельности. Таким образом, кризис органов рабочего самоуправления проявился после Октября 1917 г. в утрате рабочим самоуправлением независимой от государства роли. Теперь рабочему самоуправлению предстояло найти новую нишу для своего развития. От решения этой задачи зависело само всё его дальнейшее существование. Можно говорить, что органы рабочего самоуправления периода русской революции 1917 г. разделили судьбу всех форм догосударственной самоорганизации общества. Во все времена с появлением государства, самоуправление отступало на второй план. То же мы видим и применительно к 1917 году.

В конечном итоге, для дальнейшего развития Советского режима важным было не то, сохранит ли рабочее самоуправление свою независимость. Временный кризис рабочего самоуправления был неизбежен, так же, как неизбежен был переход от разрушительного к созидательному этапу революции. Гораздо более важным являлось то, где, в конце концов, пройдёт граница, за которую новое государство уже не станет вмешиваться в деятельность породившего его рабочего самоуправления. Вот тут-то и проявились негативные последствия чрезвычайных обстоятельств, на фоне которых шло становление Советского государства. Их воздействие как раз и привело к тем результатам, о которых речь шла выше. В 1918 – 1921 гг. граница между "рабочим" государством и рабочим "самоуправлением" опускалась всё ниже и ниже, пока не оказалась почти полностью размыта.

Определённый шанс возродить утраченные было позиции, рабочее самоуправление получило при переходе России к НЭПу. Как известно, сам Х съезд РКП (б), провозгласивший новый курс, официально был посвящён профсоюзному строительству, – т. е. реформам в области рабочей самоорганизации. В нэповский период происходит нормализация жизни в провинции в связи с устранением чрезвычайных органов власти, таких, как ревкомы. Важны перемены происходят в деятельности Советов. Связаны они с некоторым ограничением непомерно возросшей роли исполкомов в ущерб представительным механизмам. Но всё это вместе не дало возможности рабочему самоуправлению возродиться в полной мере. Неслучайно лидер левого меньшевизма Мартов подверг первые шаги нэпа резкой критики, а в недрах профессиональных союзов вновь возникли оппозиционные настроения. Связано это было с процессом усиливающейся бюрократизации советского общества.

Ещё в большей мере процессы ограничения рабочего самоуправления разворачиваются в 30-е годы. Так, в ходе борьбы за единоначалие на производстве был упразднён так называемый треугольник, когда в выработке и принятии решений помимо директора участвовали также руководители профсоюзной и партийных ячеек этого предприятия. По сути, речь шла об участии в управленческой деятельности рабочих, правда, в отчуждённой, опосредованной форме. Для понимания атмосферы 30-х гг. характерно, что, несмотря на то, что и профсоюзы, и партия давно стали составными частями политической системы, даже эта реликтовая форма рабочего контроля показалась теперь ненужной для правящей бюрократии. Официально треугольники были похоронены в 1937 г., когда на Пленуме ЦК один из ближайших сподвижников И. Сталина — А. Жданов заявил: "треугольник представляет из себя совершенно недопустимую форму… Треугольник представляет нечто вроде какого-то коллегиального органа управления, в то время как наше хозяйственное руководство совсем иным образом построено".

Дальнейшему нажиму подверглись и сами профсоюзы, которые были лишены своего традиционного, фундаментального права регулирования оплаты труда. В 1934 г. умерла традиция заключения коллективных договоров. В 1940 г. председатель ВЦСПС Шверник прокомментировал это следующим образом: "…Когда план является решающим началом в развитии народного хозяйства, вопросы зарплаты не могут решаться вне плана, вне связи с ним. Таким образом, коллективный договор, как форма регулирования заработной платы изжил себя". Ну и конечно, серьёзно ограничивали возможность самоорганизации рабочих рабочее законодательство конца тридцатых годов. По сути, это было законодательство уже военного времени, и демократические процедуры в них никак не предусматривались.

Но, тем не менее, даже в самые трудные годы рабочие организации продолжали нести немало черт, позволяющие говорить о существовании в СССР каких-то элементарных форм самоуправления рабочих. Элементы эти вряд ли возможно абсолютизировать, но с определённого уровня, пусть и очень низкого, государство, даже в лице администрации уже не могло, а главное, не желало вмешиваться в деятельность этих низовых очагов рабочей самоорганизации. Подчас в каких-то передовых, скажем, стахановских, бригадах элементы самоуправления приобретали даже производственный характер. Сегодня, как мы знаем, стахановское движение оценивается неоднозначно, но его роль в некоторой реанимации производственного самоуправления очевидна. В этом смысле профсоюзы и другие сохранявшиеся формы рабочей самоорганизации играли роль буфера между личностью и государством. Советское общество вообще состояло из множества таких автономных, часто самодостаточных ячеек, контроль за которыми постоянно ускальзывал из рук центрального правительства. Вероятно, это, уже само по себе, скрывало немалые возможности демократизации изнутри всей советской системы. Но роль и возможности рабочего самоуправления в деле демократизации подобных полутрадиционалистских систем, а так же почему на практике разрушение советской системы пошло по совсем иным сценариям – требует самостоятельного изучения, далеко выходящего за рамки нашего сегодняшнего разговора.

Судьбы рабочего самоуправления в русской истории, дискуссии, которые шли о его судьбах, позволяют выйти и на более широкий круг проблем. Это и понятно — рабочее самоуправление не было чем-то изолированным. Возникновение его, так или иначе, обуславливалось нараставшим процессом перехода России от традиционных институтов к общественным институтам современного типа. Сами эти институты вряд ли могут представляться однозначно: с одной стороны — это новейшее тотальное государство, с другой стороны — гражданское общество с его демократическими элементами. Развитие России требовало именно демократизации механизмов общественной регуляции. Ответом на этот вызов и становится, в определённой мере, русская революция 1917 г. и рождённые ею органы самоуправления. Но революция завершилась, и централизованное государство вновь вернуло себе доминирующие позиции, а самоуправление оказалось неэффективно в противодействии растущим метастазам бюрократизма.

Человечество за свою долгую историю пережило множество бунтов, восстаний, мятежей, наконец, — революций. Русская революция лишь одна из них. И прежде и после неё социальные взрывы, нацеленные на решение извечных вопросов справедливости, оканчивались такими же результатами. Имеет ли в этих условиях демократия право на существование или она заведомо слабее прочих существующих в обществе тенденций? Представляется, что, несмотря на кризис рабочего самоуправления в 1917 г., результат этот был не предопределён изначально. И только самоуправление в его самобытных национальных формах сможет стать альтернативой развитию в будущем разного рода тоталитарно-глобалистских тенденций. Но для этого альтернатива эта должна быть осмысленной. Изучение рабочего самоуправления в период русской революции поможет решить эту задачу. Уже в период внутрипартийных дискуссий 1920-х гг. так или иначе, поднимался вопрос о значении самоуправления для нашей страны. Ещё острее эта проблема звучит в наши дни.

ПРИМЕЧАНИЯ:
1. Шесть лет на революционном посту. М. 1923.

2. Труд и профсоюзы. 1927. № 10–11. С. 60.

3. ГАРФ. Ф. Р-7952, Оп. 3, Д.94. Л.47.

4. ЦГАМО. Ф.186. Оп. 1.Д.30. Л. 22 Об..

5. Рейли Д. Дж. Политические судьбы российской губернии: 1917 в Саратове. Саратов. 1995. С. 242

6. ГАРФ.Ф. 5498. Оп. 1. Д. 13. Л. 23.

7. Киселёв А. Ф. Профсоюзы и советское государство (дискуссии 1917–1920 гг.). М. 1991. С. 11.

8. ГАРФ. Ф. 5498. Оп. 1. Д. 24. Лл. 6, 9.

9. См. Металлист. 1917. 30 ноября.

10. Социал-демократ. 1917. 14 ноября.

11. См. Бугай Н. Ф. Чрезвычайные органы Советской власти: Ревкомы. 1918—1921. М., 1990.

12. Карр Э. История Советской России. Кн. 1. М., 1990. С. 452.

13. Лозовский А. Рабочий контроль. Пг. 1918. С. 19.

14. См. напр.: Плетнёв В. Ф. О рабочем контроле. М. 1918. С. 6–7.

15. Декреты Советской власти. Т. 1. М. 1957. С. 83–85.

16. Труды Первого Всероссийского съезда Советов народного хозяйства. 25 мая — 4 июня 1918 г. Стенографический отчет. С. 256—257 и др.

17. В прошлом нами утверждалось, что "уже к середине 1918 г. стало очевидным, что рабочий класс от формирования новой элиты отстранён". В свете последующей работы над темой стало совершенно очевидна чрезмерная категоричность этого утверждения, что сильно искажало действительность.

18. ГАРФ. Ф. Р-7952. Оп. 3. Д. 168. Л. 82–83.

19. См: Новый путь. 1918. №6–8. С. 21.

20 Ленин В.И. Поли. собр. соч. Т. 37. С. 410.

21. См.: Богданов А. А. (Малиновский). Статьи, доклады, письма и воспоминания. 1900—1928 гг. Кн. 1. М. 1995. С. 81–92.