Александр Покрышкин. Глава 18. Группа генеральных инспекторов

Александр Иванович писал новую книгу мемуаров. Старался прочесть все выходившие книги военных воспоминаний. Постоянно была у Покрышкина на столе ценимая им книга А.М. Василевского. Как-то Александр Иванович брал у меня "Воспоминания и размышления Г.К. Жукова. Этот том был интересен и дорог мне тем, что на титульном листе Маршал Василевский оставил надпись: "Уважаемый Петр Михайлович! Автор этого труда Георгий Константинович Жуков с 1931 года являлся моим другом, а в годы Великой Отечественной войны и ближайшим моим соратником. Но я почти никакого участия в создании этого труда, кроме нескольких личных бесед с автором у меня на квартире по ряду вопросов, не принимал. Поэтому мой автограф на этом экземпляре книги надо понимать не как какого-либо участника в создании этого замечательного труда, а как мое свидетельство его правдивости, ценности и полезности. А. Василевский".

Некоторые книги Александр Иванович не хвалил, как-то взял две книжки, говорит: "Авторы разные, а содержание одинаковое…"

Мне был известен путь рукописей мемуаров к публикации. Целая группа высоких работников Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского флота (Главпура) занималась этим, все подгоняла к одному шаблону. Есть уже опубликованная оценка деятельности Ставки, командующих и так далее, значит, последующие должны быть идентичны. Собственного мнения не допускалось. Здесь вина Главпура огромна, непростительна.

В Главпуре к Покрышкину было свое отношение. Особенно у его начальника генерала армии А.А. Епишева, возглавлявшего управление с 1962 по 1985 годы. Покрышкин и Епишев — антиподы. Александр Иванович — человек долга и чести, о его отношении к людям я уже сказал. Епишев не пользовался уважением, не имел авторитета в армии и на флоте, в центральном аппарате Министерства обороны. Черствый человек. Много раз я слышал его доклады на совещаниях и просто не мог понять: о чем он говорит — настолько невнятной была его речь. На лекциях начальника Главпура в лекционном зале Генштаба было видно, как многие из присутствующих потихоньку шелестели газетами.

При Епишеве в армии началась "дедовщина". Главпур начал наседать на командира, власть которого принижалась. Пошла в армии какая-то гниль… Политработники, по мнению многих, распустились. Командира за любой проступок его подчиненных могли строго наказать, а замполит — в стороне, даже когда упущения были именно в воспитательной работе. Ни за что не отвечая, не получая взысканий, политработник начал выходить на первый план, его установки становились ведущими. Покрышкин, и не только он, не мог с таким положением мириться. Что у нас — эпоха гражданской войны? Командир, как и замполит, — партиец, кто в большей степени — еще посмотреть надо. Со своей прямотой в рамки правоверного партийного подчинения Покрышкин не входил. Политработников, в отличие от многих командующих, не боялся и под них не подстраивался.

Главпур во главе с Епишевым все больше превращался в кастовую, высокомерную организацию. На всех оттуда смотрели с неким подозрением… Выбрав момент, они нанесли по Покрышкину удар.

Александр Иванович был депутатом Верховного Совета СССР с 1946 года, последние созывы он избирался от Тернопольской области. Надо было видеть, как Покрышкин относился к своим депутатским обязанностям, считал это святым делом во благо народа. Причем не все маршалы этим отличались. Помню, подготовлю несколько десятков ответов на письма для маршала, тоже депутата Верховного Совета, прихожу к нему:

— Надо подписать.

— Вот, надоело мне подписывать! Ну, оставь.

— Нет, не оставлю. Тут работы на полчаса. Не уйду, пока не подпишете.

— Настырный какой!

— Вы же ничего больше не делаете, у избирателей ни разу не были. Это же не мне надо, вы свое имя возвышаете.

— Ну, ладно, ладно…

С Александром Ивановичем такой сцены и представить нельзя. Немыслимо! Он не жалел времени для того, чтобы вникать в заботы избирателей. И они его уважали, это на Западной Украине! Нередко я встречался с приезжавшими к нему из Тернопольской области избирателями. Они мне говорили, что другие депутаты проходят там со скрипом, а за Покрышкина безо всяких добавок-прибавок голосуют 95-98 процентов! "Мы за него горой! Это наш Покрышкин!" — слышал я от тернопольцев в неформальных разговорах.

Александр Иванович попросил меня проконтролировать вопрос выделения труб для газификации города Бучача. Избиратели настойчиво просили Покрышкина помочь — лесов на Западной Украине мало, угля и нефти нет. Но труб для газа в стране не хватало. Александр Иванович мне говорит: "Вот смета, сколько нужно труб, схема. Подготовь письмо на моем депутатском бланке". Не раз ездили мы с Покрышкиным в Министерство газовой промышленности СССР. Когда он туда приезжал, его принимал министр или первый заместитель. Александр Иванович никогда не просил лишнего, про запас, а столько, сколько нужно.

Уже после смерти Покрышкина, в 1988 году, я решил узнать, как обстоит дело с газом в Бучаче, о чем Александр Иванович так переживал. Фамилию мою там помнили, пришел ответ за подписью заместителя председателя исполкома областного Совета народных депутатов А.Н. Ягодинского:

"Газификация города Бучача начата в 1985 году, проведен отвод от центральной магистрали протяженностью 28 км сметной стоимостью около 1 млн. рублей. В 1986 году в городе Бучаче введен первый пусковой комплекс газопровода сметной стоимостью 115 тыс. рублей, общая протяженность газовых сетей составляет 5,5 км, газифицировано 168 квартир. В этом году в городе будет завершено строительство пускового комплекса 2,3 км сметной стоимостью 91 тыс. рублей, также будет газифицировано 320 коммунальных квартир. Проводятся работы по переводу котелен города на природный газ.

В стадии проектирования находится газопровод промышленной зоны города Бучача, которым предусмотрено перевести на природный газ 2 котельни и газификацию поселка сахзавода."

Но вот подошло время новых выборов 11-го, последнего для СССР, созыва. Уже заканчивалась предвыборная компания. Смотрю, Александр Иванович ходит удрученный. Спросил его о самочувствии, он ответил — ничего, ничего… Через полчаса заходит, говорит: "Слушай, почему же из Тернополя нет вызова, чтобы я дал согласие баллотироваться? Позвони в Тернополь, узнай в чем дело?"

Дорожил Александр Иванович званием депутата, он хотел быть нужным людям. Материально, кстати говоря, депутатство ничего не давало, выделялась незначительная сумма на канцелярские расходы.

Я уже начал понимать, что происходит… По Главному штабу ракетных войск я хорошо знал Виталия Кажарского. В середине 1980-х годов он работал помощником заведующего административным отделом ЦК партии Савинкина. Звоню, спрашиваю:

— Виталий, меня очень беспокоит Александр Иванович. Почему он не стал кандидатом в депутаты? Он неважно себя чувствует. Беречь надо таких людей. Поговори с Савинкиным. Неужели среди депутатов не найдется места для Покрышкина?

— Петр Михайлович, давай перейдем на "кремлевку". Ты немного не понимаешь ситуацию. Мы даем общее количество депутатов на министерство обороны, а превращается эта разнарядка в живых людей в Главпуре. Относительно Покрышкина есть твердая команда сверху от Епишева…

— Да что Епишев?! — возмутился я. — Может быть, его самого надо заменить, зачислить в Группу!

На этом разговор наш закончился. Тут заходит ко мне адмирал Василий Максимович Гришанов, член Группы, в недалеком прошлом — начальник политуправления Военно-Морского флота, моряк, честный порядочный человек, хотя и политработник.

— Ты что такой взъерошенный? — спрашивает меня.

Рассказал я Гришанову о том, что творит Главпур.

"Пошли!" — говорит Гришанов. И в своем кабинете он при мне звонит Епишеву. Разговаривает с ним энергично, зло.

— Алексей Алексеевич, что ж Покрышкина-то зажал?! Что, он тебе дорогу перешел?!

Епишев, я все слышу — мембрана у аппарата сильная, — мямлит:

— Сколько лет был депутатом… Надо освежать… У нас космонавты появились…

— Я думаю, вы, Алексей Алексеевич, придете к нам на партсобрание и объясните, почему Александра Ивановича не оказалось в числе кандидатов в депутаты.

— Ну а что я буду говорить? Смена кадров…

— Да ты не понимаешь, что такое Покрышкин! Он у нас один! Засиделся ты совсем там. Гнать тебя надо!

Кончилось тем, что Гришанов назвал Епишева одним слишком крепким словом. Но поправить уже было ничего нельзя. Поздно…

Вместе с Василием Максимовичем пришли мы к Покрышкину. Гришанов сказал: "Александр Иванович, проморгали мы ваше избрание в депутаты. Ваш друг, известный вам, не включил вас в список. На ваше место избирается достойный преемник дважды Герой Советского Союза летчик-космонавт Попов Леонид Иванович. Украинец. Совершил три полета в космос".

Потом мы с Василием Максимовичем общими усилиями говорили о том, что, конечно, Покрышкина никто заменить не может…

Александр Иванович молча слушал, своих чувств не показывал. Сказал, что лично Попова знает.

Но после этих выборов стал Покрышкин сдавать… Реже приходил на службу, больше болел. Голова ясная, все помнит, походка уверенная, но вот активность резко упала. Епишев совершил черный поступок, не понимал он, на кого поднимал руку… Ведь, как мне помнится, других маршалов по возрасту и болезни из списков кандидатов в депутаты не вычеркивали. Только Покрышкина…

Как-то он пришел, сел в моем кабинете в свое кресло. Спрашиваю:

— Александр Иванович, что-то вы стали редко ножницы брать?

— Знаешь, Петя… Дело не в депутатстве. Не в том, буду я депутатом или не буду. Дело в уважении тех званий, которыми гордится наш народ.

Говорил он мне и о том, что пошла атака на фронтовиков, идет их всяческое принижение.

Покрышкин словно предвидел то, что наступит в ближайшие годы. Маршала Жукова будут пытаться шумно, крикливо оболгать и представить то вором, то мародером… Но о таких национальных героях как Покрышкин или генерал армии Александр Васильевич Горбатов ничего плохого сказать не смогут. Это чистейшие люди. Поэтому их просто замалчивают, это против них единственное оружие…"

Покрышкин не был избран в высший орган государственной власти, где неизменно находился все послевоенное время. Оглядываясь назад, очевидно, что это оставшееся незамеченным событие стало одним из признаков заката СССР.

Несменяемый политвождь армии и флота А.А. Епишев умер на своем посту в сентябре 1985-го, на два месяца раньше А.И. Покрышкина. Их могилы на одной аллее Новодевичьего кладбища.

…П.М. Дунаев написал неожиданную для читателя статью "Я сын страданья" о Михаиле Юрьевиче Лермонтове ("Слово", № 6, 1999), о том, какое место занимало творчество гениального поэта в жизни трех военачальников — адмирала флота В.А. Касатонова, генерала армии И.И. Гусаковского и А.И. Покрышкина. И это воспоминание о, казалось бы, частном моменте, о посторонних для военных разговорах, позволяет вдруг отчетливо увидеть Александра Ивановича в последние его, полные тайной боли дни…

В кабинете младшего товарища по фронту, полковника Дунаева, "лермонтоведы", как называл их закоперщик этих собраний адмирал Касатонов, видимо, чувствовали себя свободней. Наготове были полное собрание сочинений. Лермонтова, подборки книг о нем. Горячий спор шел о нюансах того или иного произведения, о жизни поэта, обстоятельствах дуэли…

Владимир Афанасьевич Касатонов — Герой Советского Союза, подводник, руководил освоением нового поколения атомных кораблей, участник походов в Арктику, к Северному полюсу, командовал Северным, Балтийским и Черноморским флотами, был начальником штаба Тихоокеанского флота. Из лермонтовских стихов адмирал особенно любил "Парус", написанный в Петергофе на берегу Финского залива, ведь Касатонов здесь родился и вырос. Владимир Афанасьевич цитировал стихотворения "Дума", "Пророк", менее известное "1831-го июня 11 дня":

И все боюсь, что не успею я
Свершить чего-то! Жажда бытия
Во мне сильней страданий роковых…

Иосиф Ираклиевич Гусаковский — дважды Герой Советского Союза, танкист, прошедший войну от Смоленщины и Москвы 1941 года до Зееловских высот у Берлина, где был тяжело ранен. Он был очень скромен, как и все герои-белорусы, которые не стремятся быть заметными, чьи фамилии нередко принимают за русские или украинские. Небесталанный художник-любитель, писавший в часы отдыха тонкие пейзажи, Гусаковский говорил о даре Лермонтова — живописца. Взгляд из космоса подтвердил лермонтовское видение: "Спит земля в сиянье голубом…"

Увы, ни Касатонов, ни Гусаковский не оставили мемуаров. Незаслуженно тихо звучат сейчас их некогда громкие имена…

Они у меня перед глазами… Порывистый, взрывной по характеру адмирал, который все делал быстро, у него и в 75-летнем возрасте не хватало терпения ждать лифт, едва ли не бегом он поднимался на шестой этаж. Гусаковский — среднего роста, очень крепко сбитый, мускулистый генерал — настоящий танкист.

Иногда к беседе о Лермонтове присоединялся всеми уважаемый Петр Николаевич Лащенко — Герой Советского Союза, генерал армии. Высокий, мощный человек. Помню, как-то я у него спросил — почему в боях за Львов он, тогда комдив, разместил свой КП в глубине так называемого Колтовского коридора. Лащенко ответил: если командир впереди, то что же остается делать солдатам — только идти за ним… Из сочинений Лермонтова генерал предпочитал прозу, "Героя нашего времени". Сокрушался — такой умный офицер Печорин, а ничего толкового не сделал…

Покрышкин был нетороплив в движениях, я бы сказал, величав. "Когда мне было тошно, — вспоминал Александр Иванович свои злоключения 1942 года, — я открывал томик стихов Лермонтова и читал его стихи о Кавказе, такие, как "Валерик", "Завещание" ("Наедине с тобою, брат"), "Сон" ("В полдневный жар в долине Дагестана"). С Кавказом связаны многие поэмы Михаила Юрьевича, назову лишь несколько, моих любимых: "Мцыри", "Беглец", "Аул Бастунджи", "Измаил-бей" ("Приветствую тебя, Кавказ седой!"). Поэт посвятил львиную долю своих страниц Кавказу, который так много значил для его творчества, боевой деятельности. Да и для моей тоже…"

Как свидетельство гениальности поэта Александр Иванович приводил строки ритмической прозы М.Ю. Лермонтова:

"Синие горы Кавказа, приветствую вас! вы взлелеяли детство мое; вы носили меня на своих одичалых хребтах, облаками меня одевали, вы к небу меня приучили, и я с той поры все мечтаю об вас да о небе. Престолы природы, с которых как дым улетают громовые тучи, кто раз лишь на ваших вершинах Творцу помолился, тот жизнь презирает, хотя в то мгновенье гордился он ею!.."

"Маршал и Лермонтов, — передает высокий настрой тех давних встреч на Фрунзенской набережной П.М. Дунаев, — как мне казалось, были связаны какими-то могучими силами…

В поэме "Беглец" горца, забывшего "свой долг и стыд", мать проклинает: "Ты раб и трус — и мне не сын!.."

Гаруну, бежавшему в страхе с поля боя, Александр Иванович противопоставлял "Мцыри":

Я знал одной лишь думы власть,
Одну — но пламенную страсть…

Для юноши пламенная страсть — быть там, где "чудный мир тревог и битв… где люди вольны как орлы…"

Гордясь победой над барсом, юноша воздает должное своему врагу:

Он встретил смерть лицом к лицу,
Как в битве следует бойцу!"

Должно быть те, кто побывал под огнем на переднем крае, как сам поэт и все участники тех "лермонтовских чтений", видят красоту этого мира гораздо более ярко. Им доступно восприятие, обостренное риском и близостью смерти…

Любимым у Александра Ивановича было стихотворение "Кинжал". Он читал его наизусть, встав во весь рост, обозначая ритм стиха движением руки:

Люблю тебя, булатный мой кинжал,
Товарищ светлый и холодный.
Задумчивый грузин на месть тебя ковал,
На грозный бой точил черкес свободный.

Лилейная рука тебя мне поднесла
В знак памяти, в минуту расставанья,
И в первый раз не кровь вдоль по тебе текла,
Но светлая слеза — жемчужина страданья.

И черные глаза, остановясь на мне,
Исполнены таинственной печали,
Как сталь твоя при трепетном огне,
То вдруг тускнели, то сверкали.

Ты дан мне в спутники, любви залог немой,
И страннику в тебе пример небесполезный:
Да, я не изменюсь и буду тверд душой,
Как ты, как ты, мой друг железный.

"При трепетном огне" поэзии зримо проступают знаки судьбы Покрышкина. Боевой самолет — этот кинжал ХХ века из заокеанской стали, могучее оружие мстителя. Лилейная рука… Жемчужина страданья…

И прощальный завет русского героя, в котором главное — твердость характера, воинская честь, служение Родине.