Дневник военного летчика

Дневник, который мы публикуем, сохранился в семье Ведерниковых с военных времен. В годы Великой Отечественной войны его вел Иван Корнеевич Ведерников, Герой Советского Союза, полковник ВВС, Заслуженный летчик-испытатель СССР.

 

Ушедший на войну со школьной скамьи, с родной Украины, он сначала учился летать под Омском, а, закончив летную школу в 1944 г., участвовал в боевых действиях. Он участник двух знаменитых парадов Победы в Москве – в 1945 и 1995 гг.

 

Поистине героическими стали для него и послевоенные годы. В 1950 г. он начал испытательные полеты, а с 1962 г. испытывал новые самолеты А.Н. Туполева. В своей жизни И.А. Ведерников летал на 56 типах самолетов! был испытателем 40 лет, а в общей сложности летал 49 лет. Последний испытательный полет он совершил на ТУ-204 7 августа 1990 г.

 

Он и сегодня в строю и работает в ОКБ им. А.Н. Туполева до сих пор, занимаясь обучением авиаперсонала на новые самолеты марки ТУ, руководит фирменным Авиационным учебно-методическим центром, созданным по его инициативе. Многие летчики на просторах нашей Родины знают его не понаслышке.

 

Когда-то давно в своей автобиографии он написал: "Воспитан я советской школой и Красной Армией в безграничной преданности своему народу..." В безграничной вере в свою Родину живет Иван Корнеевич Ведерников и по сей день, занимаясь любимым делом. 

 

 

1941 год

22 сентября 1941 года. 7 дней уж прошло, как мы приехали в город Омск и находимся в лагере. Живем в палатках. Немножко прохладновато, не то что на Украине. Как не хотелось мне расставаться со своею милою Украиною! С ее садами, полями, рощами, людьми!.. Здесь тоже люди не плохие, но не то что украинцы. Почти 18 лет я прожил не выезжая из одного района, а потом сразу проколесил несколько тысяч километров. Мой 18-й год полон неожиданностей и год начала моей настоящей жизни. С 1 сентября и до 15 я пребывал в дороге, я ехал с Украины (г. Красноград) в Сибирь. За дорогу мне больше всего понравились Уральские горы. Особенно они красивы своими сосновыми рощами. Горы имеют округленный вид, не скалистые и поросшие соснами и елями. На восточной части гор много озер, очень красивых, возле которых в некоторых местах есть санатории. Мы также проехали много разных городов, о которых я почти ничего не знаю.

 

Город Омск очень большой, но я видел только его окраины. 19 сентября был на реке Иртыш — я помыл свою гимнастерку и пр. Река сама — вроде Волги, только с абсолютно голыми берегами. Вода мутноватая. Судоходная.

 

Полетов до этих пор нету за отсутствием бензина. Нам ужасно хочется летать. Живем в лагере Черемушки южнее от Омска на 13 км.

 

26 сентября. Я вылетел самостоятельно на самолете Р- 5.

 

23 сентября к нам пришла весть о занятии германцами г. Киева — сердца нашей Украины. Это сообщение навело на меня грусть и разные размышления, но ни капли не поколебалась вера в победу, но злость к врагу еще сильнее стала.

 

29 октября. 11 часов утра. Сегодня хороший осенний день: солнце, тихо, маленький морозец. Сравнительно тепло. Уже были морозы до –15. Выпал снег, но за последние дни он растаял.

 

25 октября я окончил программу летной практики на самолете Р-5. За отличное окончание получил благодарность от командира отряда. Живем в палатках. Нам выдали еще по палатке и в палатках мы построили печки. Если печку топить, то в палатке тепло. Заниматься теорией очень холодно. На лекциях мы делаем перерыв, чтобы постукать ногами, попрыгать-погреться.

 

Каждый день к нам приходят известия о идущей войне. Фашисты идут на Москву и на мою родину Донбасс. Сердце мое пылает ненавистью к врагу и жаждет ему мести. Если бы я мог принести пользу, был бы обучен, я бы сегодня подал заявление идти защищать Донбасс — мой милый Донбасс. У меня одно желание: скорей выучиться на пилота и повести свою машину на врага, чтобы сбросить на его голову град бомб.

 

2 ноября. Погода стоит очень хорошая вот уже дней 10; тихо, солнце, тепло. Ожидаем переезда на зимние квартиры.

 

Письма на родину уже не идут.

 

8 ноября. Вчера и сегодня великий праздник Октября, который мы празднуем в этом году в очень тяжелой и напряженной обстановке. Мы отметили этот праздник одним выходным днем 7 ноября и коротким собранием. Живем по-прежнему в лагере.

 

Из родины никаких известий, только и всего, что получил 100 рублей.

 

Сегодня я распрощался с Р-5 — сдал зачет по полетной практике (весьма неважно).

 

17 ноября. Нахожусь в Омске — Кировске на зимних квартирах.

 

 

Жизнь моя веселая; всегда на колесах.

Вещичек пучочек — в дорожном мешке.

Молча команде любой я внимаю –

Веселая жизнь в красноармейской семье.

 

Живу без заботы, нужды не пытаю.

Вся доля моя — мой командир.

Девушек только во сне я встречаю,

И все мы равны как один.

 

 

9 ноября. Мы наконец ушли из лагеря. Переправлялись через Иртыш на поезде, что сделать группой нелегко, потому что поезда очень перегружены.

 

Сразу по прибытию в Кировск нас, окончивших программу на Р-5, перевели на наземную подготовку на СБ. До этих пор мы не летаем, потому что мы не сдавали зачет по матчасти СБ. Ожидаем с нетерпением полетов, несмотря на холод. В день выезда из лагерей выпал маленький снежок, а на второй день ударил мороз, достигавший за эти дни –28.

 

20 ноября. С каждым днем понижается температура. Сегодня t = –35.

 

Из дому нет никаких известий. По всем данным Рубежное уже занято фашистами.

 

13 ноября пришли последние письма из Рубежного моим товарищам Лымарю и Теги. Когда я прочел эти письма, мне сжало горло и в сердце закипела жажда мести — кровь за кровь и смерть за смерть. Крепко поплатятся фашисты за то, что они натворили на нашей земле.

 

25 ноября. Вчера к Теги приехали родители, выехавшие из Рубежного 40 дней тому назад.

 

До их отъезда из Рубежного не было ничего особенного. Они видели моих родителей. Что с ними сейчас и где они там — не знаю. Писем уже вот полмесяца никто из нас, рубежан, не получал. По всем данным мой родной город занят. Каждый раз, когда я вспоминаю о своих братишках Лене и Васе, у меня невольно наворачиваются слезы.

 

Что может быть с Леней, если он остался в Рубежном, ведь он был комсоргом и горячим патриотом? Какая доля моего любимого меньшого братишки Васютки — веселого бойкого драчуна и отличника учебы.

 

Я вспоминаю одну сцену, случившуюся перед моим отъездом, которая меня больше всего расстроила и вызвала слезы. Я возвращался из Переездной из Аэроклуба, где нам сказали, что на следующий день мы выезжаем. Приехал я шестичасовым рабочим поездом. Когда я встал с поезда, меня встретил мой родной поселок: улицы, переулок, в которых я провел свое детство и два года юности. Мне никак не верилось, что завтра я посмотрю на все это последний раз и неизвестно, когда увижу все это вновь. Раздумывая, я подошел к своему дому. Как будто бы в первый раз я увидал его, увидал кучерявые посаженные мною(несколько лет тому) тутовник, акации, клен. И враз мне вспомнилось детство: то я стреляю из рогатки, бегая по лесу с кучей товарищей, то утром отправляюсь в школу, то сижу с удочкою над озером.

 

Вдруг мои мысли прервал шум говора, вырвавшийся из двери, открытой моей мамой. Никто не знал, когда я буду уезжать, но в комнатах было полно родных, соседей и знакомых, которые пришли проводить меня. В дверях меня встретила мать и сразу спросила: "Ну что?.. Когда?.."

 

"Завтра, — ответил я. — В двенадцать часов дня". Все сразу заговорили, а мать заплакала. Матери больнее всех.

 

Я зашел во вторую комнату, где сидели за столом все гости, и сел на стул. Я ничего не думал, не плакал, не смеялся. Я сидел молча и неохотно отвечал на все поступавшие ко мне вопросы в большом количестве. У меня были какие-то странные чувства. Мне хотелось поскорее уехать, чтобы учиться летать на более сложных машинах, и очень не хотелось оставлять родной дом, город, родных, знакомых, друзей.

 

Вдруг меня кто-то сзади легонько толкнул. Я не торопясь оглянулся. Передо мной стоял любимый брат Вася. Ему, по-видимому, нечего было мне сказать, и он стоял молча и глядел своими кошачьими детскими, искренними глазенками прямо в мои глаза и только произнес: "Ваня", а остальное говорили его глаза: "Я знаю, что ты уезжаешь, посмотри ж последний раз на меня!"

 

Этого никто из присутствующих не заметил, но меня его взгляд пронзил в самое сердце. Вспыхнул горький вопрос: "Неужели и эти глазенки я вижу почти последний раз? Неужели не буду слышать этот милый голосок меньшого братишки?" Горло мое больно сжалось, и я не мог терпеть. Отстранив его рукой, вышел из дому, зашел за погреб, где никто меня не видел, и из моих глаз брызнули слезы. Я плакал так, как не плакал уже 8 лет, как когда был крепко обижен кем-нибудь сильнейшим от меня.

 

Как тяжело сейчас мне вспоминать все это! Как тяжело думать о том, что там, где я провел свое детство, юность, там, где остались мои мать, отец, братья, родичи, товарищи, подруга, сейчас хозяйничают пришедшие из чужих краев какие-то сволочи, чинят разбой и издевательства, отымают у народа то, что он нажил своим трудом за несколько лет, то, что он строил года, и разрушают все это! Как тяжело не знать доли своих родителей, братьев, сестер! Мы выгоним всю эту сволочь из нашей земли и крепко отомстим за все, что натворили эти грязные сволочи — фашисты на нашей земле.

 

29 ноября. Жизнь моя сейчас слишком бесплодная и однообразная. Живем в тесном помещении, занимаемся теорией. Подъем в 6.30, потом завтрак, в 8.30 занятия и до 9 часов вечера с двухчасовым перерывом. Всего занимаемся 11 часов, но много лекций мы сидим без преподавателей, ввиду того, что многие из них уехали на фронт. Короче говоря: мы много сачкуем. Лень развивается. Сегодня, например, у нашей группы летный день, но я сачкую.

 

Позавчера я получил из дому открытку, которая была написана 2 месяца тому назад. Сегодня получил открытку от дяди Феди. Он был в Уфе, но теперь куда-то уехал.

 

Я прочел некоторые правила Толстого Л., которые мне очень понравились.

 

2 декабря. Жизнь продолжается прежняя. Я написал одно стихотворение, которое имеет преимущество над прежними легкостью, краткостью выражений и художественностью благодаря более внимательному моему старанию и советам и критике Черниченко. Его критика мне очень нравится и приносит пользу в литературном развитии.

 

Погода. Морозы поменьшали. Ветров почти нет. Ночи тихие, темные, с чистым небом. Температура в среднем –18.

 

10 декабря. Получил письма из дому от брата Лени, от друзей Л. Походни и В. Момота. Жизнь прежняя. Много сачкуем. К нам в эскадрилью прислан командовать майор. Буквально все хочет перевернуть. Хочет наладить дисциплину, которая у нашей эскадрильи, да и в остальных, очень разболтана. Причина разболтанности — это малость внимания со стороны командования на нас и не очень хорошее материальное обеспечение. Все идет на фронт, все идут на фронт. Я тоже хотел идти на самолете У-2 добровольцем, но таких, как я, не берут.

 

Погода: за последние дни морозы усилились до –30, вчера дул юго-западный ветер, несло снег.

 

16 декабря. Сегодня получил телеграмму от Гали Бокатой, которой совсем не ожидал. Она такого содержания: "Жива, здорова. Поздравляю с днем рождения. Целую. Галина". Но, к сожалению, эта телеграмма опоздала ровно на месяц.

 

Позавчера получил письмо от папы. Он находится в Уфе, выехал из Рубежного 26/Х с оборудованием завода. Мои браты Вася и Леня и мать остались в Рубежном. Что с ними — не знаю!

 

Положение на фронте изменяется в нашу пользу. Враг начинает отступать…

 

Связь наша с Ворошиловградом налажена. Полученные нами телеграммы доказывают, что железная дорога на Ворошиловград освобождена. Для нас большая радость!

 

Погода: сегодня мороз достаточно большой, наверное, градусов –28. Тихо, три дня назад было совсем тепло. Температура доходила до –5. Был небольшой снегопад.

 

На сегодняшний день у меня большой подъем духа, настроения и трудоспособности. Стихов не пишу. Пишу конспекты.

 

Сегодня наши войска отбили г. Калинин.

 

 

22 декабря. Живу по-прежнему. Занимаемся теорией. Полетов и не предвидится.

 

Позавчера получил письмо от Галины — моей бывшей подруги. В письме она говорит о любви, о верности дружбе и прочее, но все это мне как-то странно. Уже прошло полгода, как я сидел или говорил с молодой девушкой, и я уже совсем от них отвык. Потому всякая любовь мне кажется какой-то странной и пустой. Единственное у меня сейчас желание — научиться летать и уехать на фронт.

 

Погода очень похожа на такую погоду, как и на Украине, только морозы гораздо больше. Сегодня t –40. Но этих морозов мы не ощущаем, так как только перебегаем из помещения в помещение и все время проводим в казарме или же в корпусе УЛО.

 

26 декабря. Все по-старому. Погода гораздо теплее. Сегодня ясный день. Кончается 1941 год.

 

41-й год резко отличается от всех прожитых мною 18 годов. Этот год является годом моего вступления в авиацию и вообще в жизнь. В авиацию я вступил, можно сказать, шутя, но уйти из нее я не намерен до конца своей жизни. Буду летать, пока мой организм не откажет мне в этом.

 

Да, много я ошибался, представляя себе жизнь, сидя на школьной скамье. Жизнь оказалась гораздо проще и сложнее от той, которую я себе представлял.

 

За все 18 лет своей прошлой жизни я видал только всего 2–3 города маленьких и несколько сел, а за последние полгода я увидел много городов, сел и разных людей. В этих городах я видел много заводов, фабрик, видел большие поля с хлебом, а на станциях по-над вагонами бегают люди и просят корочку хлеба. Я понимаю всю трудность настоящего положения, но мне становится неясно, почему не везде одинаковое материальное обеспечение, почему один человек хорошо живет, а другой ходит хлеба просит — ведь у них у обоих есть и сила, и разум. От чего это зависит?

 

В 1941 году я узнал, что такое война! Война — это самое большое лихо в жизни человека и в его хозяйстве.

 

1942 год

1 января. Сегодня мы встречаем Новый 1942 год. День сегодня не рабочий. Целый день болтаемся без дела по казарме. Но и этот год мы встречали с радостью. Враги наши начинают отступать. С родины получаем известия, что враг был у самого города, а сейчас его далеко угнали.

 

Честь и слава славной Красной Армии! Спасибо товарищу Сталину за его мудрую политику! — звучит в моем сердце. Я уверен, что мы врага разобьем. Иначе и быть не может.

 

9 января. С 8-го января у нашей 71 группы по расписанию полеты, но их нету. Сачкуем. Живем от завтрака к обеду, а от обеда к ужину. Получил письма от мамы и брата Васи от 20/ХII — 41 г. Дела наладились. Дома все нормально. Получил письмо от папы из Уфы и от дяди Феди с фронта письмо и 100 рублей.

 

Погода сравнительно не холодная, но ветреная. Ветер с юга.

 

19 января. 2-й отряд 6-й авиаэскадрильи, т.е. мы, переведены в запасной батальон. Жить перешли из здания в землянки. В землянке очень тесно. Летать будем не скоро, а летать так хочется! С сегодняшнего дня начинаем заниматься теорией и ходить в караул.

 

10 и 14 января. Будучи участником струнного кружка, посетил госпитали. Мы давали концерты. Все очень довольны. За последние 5 месяцев только 10 января я накурился папирос, да еще и одну пачку с собой принес. С куревом обстоит очень плохо. Махорки нету, папирос и не спрашиваю. Получил 100 рублей от дяди Феди.

 

Последний вечер в общежитии 6-й авиаэскадрильи.Прощальный.

 

Хотя еще никто приказа о переформировке не зачитывал нам, но мы уже знали, что нас переселяют в землянки в запасной батальон. Но кому хочется покинуть эскадрилью! Кому хочется отдаляться от полетов, а следовательно, и от фронта! И, наконец, кому хочется из светлого помещения переходить в землянки! У всех создавалось какое-то печальное и тревожное настроение, но никто не грустил, а только стали вести себя развязно и вольно.

 

На вечерней поверке 17 января в строю не было равнения, все говорили, смеялись, в общем, чувствовалась частичная отчаянность курсантов. Старшины отряда не было, его замещал Каралкин. В конце поверки он объявил порядок работы на 18 число. Из строя посыпались реплики и вопросы. В это время пришел майор (нач. штаба). Он сразу все разгадал и произнес длинную речь, которой немного всех успокоил. Но вот строй распустили и объявили отбой. Никому не хотелось спать. В одном из углов казармы кто-то запел "Ревела буря", его поддержали. И вскоре песня зазвучала на все помещение. Все знали, что за это могут строго наказать, но почти все пели. За этой песней пошла другая, потом третья и т.д. Дневальный зажег свет и требовал прекратить безобразие после отбоя, но его никто не слушал. Лампочки повыкрутили и продолжали. Некоторые произнесли иронические речи вроде реплик. Ораторам горячо аплодировали и кричали "Ура!" "Прощай авиация! Да здравствует пехота!" и пр. Каралкин пытался присмирить, но его никто не слушал.

 

Потом начали всем отрядом изображать гул моторов, пароходов. На проходе занимались физкультурой. Никто не спал.

 

Но вот немного затихли. В это время появился старшина Литвин. Услышав гул, он крикнул: "Что за шум после отбоя!" Его никто почти не видел, так как в казармах было темно, а когда он закричал, его узнали и подняли вой. Он остановился удивленно, по-видимому, не зная, что делать. Он сказал: "А ну еще!" Гул снова повторился. Он опять: "А ну еще!" Гул снова повторился и он ушел, видя, что ничего сделать не сможет.

 

Было уже около часа ночи. Некоторые, особенно первое звено, молчали, но песни зазвучали другие: "Броня крепка", "Катюша" и прочие. Вдруг прибегает полураздетый старшина эскадрильи и кричит: "В ружье! Подымайся!", и к выключателям. Но лампочки не загораются, и никто не вскакивает, как обычно вскакивали с постели по тревоге. Он начал кричать еще азартнее, бросился на кровать и вкрутил лампочку. Лампочка зажглась, но едва он отошел, лампочку вновь выкрутили. Старшина тогда начал нападать персонально. Стягивал с кроватей, приказал вкрутить лампочки, которые по его отдалению вновь тухли.

 

Но когда он дошел до крайней степени расстройства и кричал на все горло, некоторые начали медленно подыматься. С трудом, как-нибудь, нас построили и старшина эскадрильи начал требовать инициаторов. Выдал инициаторов только один Каралкин — три человека со своего звена. Их арестовали и отвели в пустую комнату. После ряда угроз строй распустили. Только лишь начал я раздеваться, как пришел старшина и вызвал меня, Кунова, Желтоухова. Нас арестовали. Посадили нас в канцелярию, вынеся оттуда стулья и столы. Нас было пятеро: я, Кунов, Черкашин, Желтоухов и Проскуренко. В канцелярии мы продолжали петь. Грустил только Проскуренко. Оттуда я удрал, чтобы надеть свитер, так как там было холодно. Это заметил старшина. Поднял на нас крик, отобрал у меня свитер, когда я добровольно вернулся, но потом вернул.

 

Вскоре нас выпустили. Когда мы вернулись в казарму, все уже давно спали.

 

Так мы попрощались с 6-й эскадрильей.

 

26 января. Живем в землянках. Очень, очень тесно спать. Курить нету, но мы миримся со всем. Нам бы только полеты!

 

Занимаемся теорией по 6 часов в день. 3 часа самоподготовки, 2 часа культмассовая работа, 2 часа строевой подготовки. Получил наряд вне очереди от комроты.

 

1 февраля (воскресенье). Жизнь идет нормально. Сегодня выходной, будут общешкольные строевые занятия.

 

Вчера вечером в ДКА было комсомольское собрание, где меня избрали в бюро батальона.

 

Получил посылку из дому, которая была выслана мне еще в октябре. Писем не получаю. Письма, посланные в Ворошиловградскую обл., возвращаются обратно. Учеба идет нормально. Самочувствие хорошее.

 

28 февраля. Живем в землянках, продолжаем курс теоретической летной подготовки. Занимаемся по программе почти полной годичной школы. С самодеятельностью батальона засыпались на смотре 17 февраля. Причиной этого наполовину является несуразное вмешательство комиссара батальона. Вся моя охота организовывать самодеятельность отпала, но думаю все же начать организацию снова.

 

Писем из дому не получаю. Получил письмо от Кости Андреева. Как он счастлив, что учится на истребителя!

 

Читаю книгу "Стратегическое развертывание". Погода очень хорошая (теплая). Зима оказалась гораздо теплее, чем о ней говорили.

 

Каждый день все дальше и дальше откатываются на запад фашисты. Мы настолько уверены в себе, в нашей победе над врагом, что все сообщения об успехах нашей Красной Армии не являются для нас неожиданностью, и наоборот, все идет так, как нам говорили и как мы и ожидали.

 

Возможно, скоро перейдем в эскадрилью.

 

11 марта. Жизнь прежняя. В воскресенье был на субботнике. Работали на кожевенном заводе; убирали кожи, привезенные из Аргентины. 8 марта у нас забрали шинели на фронт, а нам выдали легенькие фуфаечки. Погода очень холодная. Мороз градусов 18 и сильный ветер.

 

5 апреля. Днем под действием солнца снег растает, а ночью опять замерзает. Живем в землянках. Сдаем зачеты по мотору М-103, самолету СБ, топографии. Из дому письма получаю.

 

С 1-го апреля у нас новый распорядок дня. В основном занимаемся почти 4 часа в день, а остальное время идет на строевую, самоподготовку и пр.

 

2 мая. Наконец-то пришел долгожданный день: мы перешли в эскадрилью №4. Живем в здании УЛО. Занимаемся уже с утра по 6 часов. Праздник 1-го мая я встретил в карауле. Махорку я уже давно не видел, а курю самосад, цена стакана самосаду 20 рублей, и то очень, очень трудно достать.

 

26 мая. Живем по-прежнему в зимних квартирах. Сегодня погода хорошая, но на днях было очень холодно и даже выпал снег в ночь с 21 на 22 мая. Половина нашего отряда иногда летает, одна группа уехала готовить лагеря, а мы, знаменитое 71 классное отделение, занимаемся теорией. Письма получаю частенько, особенно от Галины. Сегодня получил письмо от мамы с фотографией. Мама пишет, что у нее очень плохое здоровье, а Леня уехал в Уфу к папе. От папы никаких известий. Самочувствие мое вообще неплохое, но я чувствую себя как-то приглушенно. Часто вспоминаю родину, родных, друзей.

 

15 июня. Живем в лагерях с 31-го мая. Лагерь Густафьево расположен восточнее Омска километрах в тридцати, Аэродром очень большой, окружен березовыми балками, в одной из которых помещается наш лагерь. Южнее от лагеря проходит железная дорога, а вокруг небольшие села. Природа очень хорошая. Везде высокая трава, цветы, воздух очень свежий и в спокойное от ветра время наполнен ароматом цветов. Деревья — только березы. Очень много земляники, цветет шиповник. Трава очень хорошая и высокая, но косить ее, по-видимому, не будут. В лагерь мы приехали ночью, вернее вечером, а утром меня разбудил громкоголосый соловей, хоть птиц здесь мало. Утро было очень хорошее, но когда мы пошли набивать матрасы, комары, которых здесь ужасно много, дали себя почувствовать так, что и природу забыли, а быстрее убегали от них. Лагерь мы хорошо почистили и комаров теперь гораздо меньше. Устроились очень хорошо. Имеем хорошо оборудованную спортплощадку, ленинскую комнату, открытый театр, умывальник, душ, хорошую столовую, ветряную водокачку. В общем, все хорошо, плохо только, что нет полетов на Р-5 — нет горючего. Мы занимаемся теорией. Классы на открытом воздухе, и частенько во время занятий разводим костры, спасаясь от комаров. В караул ходим через 5 дней на шестой. Питание, как и было, в натяжку, не худаем, но и не наедаемся. Самочувствие неважное. Хочется поскорее окончить нашу школу, да уехать с этой школы. Некоторым моим товарищам не удалось стать летчиками. 300 человек со школы забрали в артиллерийское училище. От них получаю письма. Писем из дому не получаю уже полмесяца. Про отца ничего не знаю уже 3,5 месяца. Я уже окончательно потерял надежду на то, что когда-нибудь попаду на фронт летчиком.

 

2 сентября. Живем в лагере Каланчовка в 5 эскадрилье. Сюда мы были переведены 26 августа. 4 авиаэскадрилья расформирована и как таковая не существует. Славно мы пожили в лагере Густафьево. Последнее время жизни там мы частично занимались теорией, а по воскресеньям работали в колхозах. Последние 4 дня я работал в лесничестве, где время провел очень хорошо. Летать в Густафьево так и не пришлось. Там у нас было очень много свободного времени и я начал учиться играть на скрипке. Часто ходили за пределы лагеря за табаком, горохом, огурцами. Табак рвали сырой, а в лагере в лесу сушили его. С большой охотой употребляли горох. Огурцы здесь очень хорошие растут. Каждый день у нас пускали кинокартины, были танцы и вообще пожили культурно и хорошо.

 

Сейчас меня окружает обстановка куда хуже. Живем в землянках, везде грязно, столовая в землянке и там очень грязно и с потолка на столы сыплется песок. В караул ходим через день, работаем по постройке дорог и оборудованию лагеря. Здесь будем жить и зимой. Полетов не предвидится, теорией не занимаемся. Обстановка на фронтах очень тяжелая. Немцы уже ворвались на Северный Кавказ. Ворошиловград уже давно занят, г. Рубежное был занят 10 июля. Там остались и по всем данным не успели уйти мама и меньший брат Вася.

 

Связь имею только с отцом и Леней. Они в Уфе работают на заводах. От Костика Андреева ничего не получаю, от Колесниченка — тоже. Оба они на фронте и, может, их уже нет в живых.

 

Настроение мое неважное. Конца пребыванию в школе не видно, а жизнь-то не очень хорошая.

 

20 сентября. Живем там же в лагере Каланчовка. Работаем по оборудованию лагеря, через день ходим в наряд. Настроение неважное.

 

 

1943 год

25 января. Живу с 28/ХII в Любинском гарнизоне — это в 4 км от Омска на северо-запад. Живем также в землянке, которую сами же и выстроили. Мне работать на постройке нового местожительства не пришлось. В тот день, когда наш отряд уезжал работать из Каланчовки, я был болен. Болел я почти половину месяца, а начал болеть 6 ноября.

 

Жизненные условия здесь в Любино немножко лучше. Землянка оборудована лучше. Выстланы полы, спим на кроватях. В столовой, нами же выстроенной, тоже холодно. В наряд ходим через 3 дня на 4-й. Занимаемся теорией. В связи с выходом приказа № 56, а также с введением погонов и новой формы, дисциплинка малость покрепчала.

 

С каждым днём всё радостнее и радостнее доходят к нам вести с фронта. Сегодня нашими войсками занят г. Старобельск.

 

В Любино я познакомился с некоторыми девушками. Одним словом, всё это дрянь. Девушки сами на шею вешаются. Но моё сердце и не ворохнется. С нетерпением жду, когда можно будет написать письмо в Рубежное и узнать о брате, маме и о Галке. Её я не забываю. В октябре нам выпало счастье полетать на самолете P-5. Я сделал 2 полёта строем и 7 по кругу, 3 из которых самостоятельных.

 

Настроение — будничное. Здоровье — так себе. Время проходит медленно и томительно. Мой товарищ Яков Васильев отчислен из школы за отказ от работы и недисциплинированность. Яков глубоко и явно не прав в своих поступках, но томленье этой жизни формальностью, муштровкой — фактически бездельем мне тоже надоели без конца.

 

Письма получаю только из Уфы и то в 3 м-ца одно.

 

11 мая. 5 мая получил письмо из дому от мамы и Васи. Они живы и здоровы. Фронт проходит по Донцу. Рубежное на передовой линии. Сегодня во сне я видел свой родной город, мать и брата. Они предстали передо мной суровыми, молчаливыми, исстрадавшимися. Я видел свой поселок горелый, разрушенный, а жителей — привыкшими к лишеньям, несчастиям и постоянному грохоту грома войны.

 

И я, пред всем этим, чувствовал своё ничтожество. Скован путами дисциплины, боялся даже к матери уйти, не мог ничем им помочь.

 

Все сновидение произвело на меня потрясающее впечатление. Моё сердце сжималось: стыд — мать, брат, родина терпят столько беды и нищеты и несчастий, а я сижу, сижу… Эх, чёрт возьми, когда же конец этой мучительной жизни! И мне, когда я проснулся, хотелось закричать: "Мама, братишка, я не виноват, я хочу к вам, но приказ есть приказ!"

 

Живу я по-прежнему. Всё нормально. Мне присвоили звание ефрейтора — как для смеху! Скоро должны быть полёты. Май, праздник — провёл сравнительно хорошо. Климат резко континентальный.

 

25 августа. Живу по-прежнему в этом же гарнизоне Любино. С дня на день ожидаем горючего, чтобы начать полёты на СБ. Р-5 я окончил ещё раз в июне месяце. С нетерпением ждём горючего. Сегодня из нашей эскадрильи уехали люди последнего отделения бывшего первого отряда. Теперь наша очередь. Эх, скорей бы!

 

Вся семья моя теперь находится в городе Уфа. Моя жизнь не очень весёлая. 19 и 20 августа сгружали из баржи дрова для школы. Так, как в эти дни, я ни разу в жизни не выбился из сил. Несколько раз ходили на работу на подсобное хозяйство, а скоро, наверно, придётся рыть картошку. Сейчас я сижу на занятиях в самолётном классе нашего бедного, тесного учебно-лётного отдела. Вчера целый день занимались БУП.

 

10 ноября. Итак. Наконец я окончил практику на с-те СБ. 19 октября сдал зачёт, а 27 — пешком прибыл в Марьяновку, где нахожусь и сегодня. Во 2-й эскадрилье ком. майор Белов. Изучаем матчасть с-та Пе-2 и мотор М-105.

 

Если б погода позволяла летать, то скоро мы бы имели на это шанс. Ребята, с кем кончил я СБ, сейчас уезжают в АДД, а 5 человек остались инструкторами. Я очень рад, что не пришлось мне быть инструктором. В этом мне много помог мой инструктор Валенцев.

 

Зима уже началась. 28 октября выпал снег. Мело, мело. В общем, ПЕ-2 не летают — не годится аэродром. Укатывать снег нечем.

 

Ни пером, ни языком не могу выразить, как надоело сидеть в этом скучном крае, как в ссылке. Хоть бы скорей полеты! Хоть бы скорей конец!

 

В Марьяновке жизнь немного посвободнее, но один хрен — армия и солдатская жизнь. Нет той минуты, когда бы я не хотел пожрать, или не берегся, чтобы у меня чего-нибудь не украли, не мечтал о полетах и о конце учебы в ОВШЛ.

 

1944 год

10 января. На сегодняшний день я нахожусь в с. Марьяновка. 28/ХII-44 я окончил УСБ. 29/ХII первый раз летал на самолете ПЕ-2 — конечный пункт моего школьного маршрута. Но опять преграда: окончил я круг, в зону ходить не на чем, то есть аэродром для полетов на колесах не пригоден, а на лыжах летать в зону дело темное. Житуха неважная. Погода сибирская, а обмундирование летное неважное. В общем, тяжеловато приходится. Скорей бы начальство решало, что нам делать дальше.

 

20 мая. Итак, я окончил школу и мне присвоено звание мл. лейтенанта. Получил назначение в Краснодарское училище в г. Грозный, куда прибыл 16 мая и зачислен слушателем в 1-ю эскадрилью. По дороге в Грозный заезжал к родным в г. Уфу. Пробыл в Уфе почти сутки. Живут родные потрясающе плохо, просто как вспомню, так сердце болит.

 

Омскую школу окончил блестяще.

 

2 октября. Кончаю практическую учебу, т.е. полеты. Погода мешает. Гос. зачеты по теории сдал хорошо. Успехи в летной практике хорошие.

 

1945 год

2 марта. Наконец-то я в боевом полку!

 

В полк № 35 1-й Гвардейской дивизии я с экипажем прилетел 26 февраля. Здесь я должен начать свою боевую работу. В строй уже введен и теперь ждем погоды, чтобы получить боевое крещение. Жизнь на фронте намного лучше тыловой жизни, а особенно в смысле материального обеспечения.

 

4 марта. Первый мой вылет с полной боевой нагрузкой. До фронта не дошли, вернулись из-за погоды. По линии фронта большой снегопад.

 

19 марта. Получил боевое крещение. Сделал 2 вылета.

 

8 апреля. Летал на бомбежку Кенигсберга.

 

14 апреля. Вернулся на свой аэродром после боевого вылета на аэродром Серава 9 апреля с экипажем пешим ходом, но, увы! я скоро отомстить за обиду немцам не смогу! Полк улетел в Восточную Пруссию. Пропиваю все, пью от скуки почти каждый день.

 

Сбит я был при отходе от цели двумя последовательно атаковавшими меня истребителями Фоке-вульф–190. Выведен из строя правый мотор и повреждена левая плоскость снарядом. Этот бой зажег у меня жажду битвы.

 

1 мая. Вернулся полк на свой аэродром.

 

8 мая. Я сделал два вылета: на аэродром Серава и на передний край.

 

9 мая. Кончилась война. Известие о конце войны было встречено бесконечным залпом огня со всех видов оружия, причем стихийно.

 

Я тоже радуюсь, но в глубине души тяжелая тоска, как будто бы все мною задуманное сорвалось на полуслове, я остался в последнем ряду, не успевший отомстить за свою обиду. Я страшно жалею, что мне не пришлось повоевать, у меня беспрерывно ноет сердце в тоске.

 

1 июня. Готовимся к параду в Москве. Парад намечен на 26 июня.

 

10 июня. На "дугласе" перелетели в Монино. Отсюда полетим на парад "Победа".

 

26 июня. Парад авиации не состоялся. Целый день дождь. Наземный парад был.

 

4 июля. Я в Казани. Получаю матчасть: самолеты Пе-2 для перегонки их в Югославию.

 

10 июля. Перелетели из Казани в Лопатино.

 

11 июля. Перелет Лопатино — Воронеж.

 

12 июля. Смотрел г. Воронеж. Весь разбит вдребезги. Кое-как ходят трамваи. Впечатление неважное.

 

14 июля. Перелет Воронеж — Гомель. Ночлег под самолетами — замечательно.

 

15 июля. Перелет Гомель — Львов.

 

16 июля. Смотрел Львов. Город зеленый, большой, но беспорядочный и неровный. Понравились: оперный театр, университет, скверы, парк, бассейны.

 

Вообще ожидал большего. Город цел.

 

17 июля. Перелет Львов — Белград через Карпаты. Очень жарко. Впечатление очень хорошее. Характерно выглядят населенные пункты за Карпатами: правильный зеленый квадрат с частыми каналами и с ровными улицами.

 

18 июля. Купался в реке Сава. Очень замечательно. Жарко, но хорошо.

 

Бродил по г. Белграду. Народ Югославии очень любезен с нами и к нам с большим уважением. Смотрел зоопарк. Впечатление хорошее. Нажимаю на фрукты и на овощи, которые у нас еще зеленые.

 

20 июля. Перелет на "дугласе" Белград — Львов.

 

27 июля. Мы снова в Монино под Москвой.

 

29 июля. Гулял в Москве, вернее в Звенигороде. У меня очень мало решительности. Вообще у меня сегодня очень скверное настроение, потому что при проверке техники пилотирования у своего летчика "промазал" метров 300. Целая неприятность.

 

 

 

ПОСЛЕСЛОВИЕ ДОЧЕРИ

Я перечитала дневник папы (не могу написать отца), когда мы готовились отмечать его восьмидесятилетие. Конечно, я видела и листала его и раньше, но, наверное, и сама легкомысленнее была, и молодость родителей не казалась историей, а была просто частью их жизни, вполне мне понятной. А тут, пересматривая старые фотографии, перебирая семейный архив — вырезки из газет, статьи об испытательных полетах, старые служебные характеристики, я вдруг поняла, что особо ценное в нашем архиве — этот дневник, старая школьная тетрадка с пожелтевшими страницами, исписанная ровным почерком ручкой с фиолетовыми чернилами, о которых мы уже и забыли. Короткий дневник, охватывающий только период войны и обрывающийся неожиданно, малая часть жизни, но какая! Ивану Ведерникову — 18 лет, он романтик, пишет стихи. Это возраст моей младшей дочери, живущей уже совсем в другой стране и в другую эпоху. В этих иногда коротких, иногда более пространных записях, казалось бы, нет ничего особенного, все обыденно — для того времени. Но для меня это живое свидетельство состояния души и духа, причем не только моего отца, но большинства его поколения. Он все время повторяет: "Мы, мои товарищи". И до сих пор не может понять, как "ребята из нашего класса, в нашем же городе были полицейскими во время оккупации".

 

В дневнике много замечательных рисунков папиного друга и одноклассника — Модеста Теги, таланта и умницы. С ним начали летать в аэроклубе, с ним поступили в авиашколу, две недели ехали в специальном эшелоне, в обычных грузовых вагонах с Украины в Омск, жили в палатках и землянках. С натуры Модест рисовал Уральские и сибирские пейзажи, полевую жизнь, друзей, а по памяти — любимых литературных героев (например, Григория Мелехова и Аксинью из "Тихого Дона"). У Теги — трагическая судьба. По результатам очередной медкомиссии он был отчислен из школы, пехотинцем призван на фронт и практически в первом своем бою под Тихвином погиб.

 

И все же хочу добавить, пояснить некоторые детали и события, о которых упоминается в этом дневнике, о чем я узнала из рассказов папы.

 

Во-первых, как он, паренек из рабочей семьи, жившей далеко не в авиационном городе, оказался в летной школе? Наверное, так же, как многие другие. В школу № 2 г. Рубежного приехали представители из Лисичанского аэроклуба и пригласили в него десятиклассников. Туда ходил пригородный поезд, это примерно километров 25–30. В этот аэроклуб из школы поступило человек шесть. Занятия начались в январе месяце, сначала изучали теорию, самолет, а в конце мая начали летать. В общем, когда шли выпускные экзамены, Иван с товарищами ездил на полеты. Летали на учебном самолете По-2 , он назывался тогда У-2. Был июнь 1941 года.

 

О том, что началась война, они узнали, когда возвращались на пригородном поезде с аэродрома домой. Зашли в вагон и увидели, что проводник убирает керосиновые светильники из вагонов. Удивились — зачем? Он отвечает: "Есть приказ о затемнении, война началась".

 

Сразу же через аэроклуб подали заявление в военкомат. Их зачислили в Роганскую летную школу, которая находилась недалеко от Днепропетровска. Туда приехали в июле месяце, а в сентябре уже эвакуировались школой в Омск. Начались долгие, томительные из-за горячего стремления скорей начать воевать, месяцы учебы, растянувшиеся аж до 1944 года.

 

До сих пор остается у папы сожаление, что не удалось раньше попасть на фронт. Почему так затянулось обучение? Он объясняет: "Я мог окончить школу в октябре 1941 года. А получилось так. Перед тем как летать уже на самолете СБ — скоростном бомбардировщике — ударил мороз, масло замерзло и мы не могли начать летать. Пока научились, как его разогревать, пришел приказ — все самолеты, пригодные для боевых действий, отправить на фронт. Всё. У нас даже забрали шинели на фронт, а нам выдали куртки. А мы продолжали заниматься теорией, через день ходили в караул, строили землянки. И учились, учились…" Наверное, судьба берегла его для другого.

 

Хочется остановиться еще на одном эпизоде, о котором очень скупо рассказано в дневнике. В мае 1944 года, после окончания курса летной подготовки в Омской школе, из выпуска отобрали десять летчиков и направили в Грозненское объединенное училище, где они должны были продолжить обучение на командиров звеньев, и уже оттуда отправиться на фронт. Из Омска в Грозный добирались поездом, с несколькими пересадками. Время, образовавшееся между поездами, Иван решил использовать, чтобы заехать к родителям, которые в это время жили в Уфе. Добирался зайцем. Пожилая проводница, узнав, куда едет, спрятала, накормила. В Уфе по адресу нашел бараки, где жили родные. "Где здесь Ведерниковы?" — "А вот, в этой комнате". "Я открываю дверь, — вспоминал потом папа, — а дело было утром, часов в девять, солнечный день… Спрашиваю: "Разрешите?" Мама говорит: "Да". Я захожу, она смотрит, смотрит на меня и — рухнула, потеряла сознание. Я ее схватил на руки, а у нее глаза закатились. Когда она пришла в себя, первая мысль, чем накормить, ведь мама…" А дома — ни грамма еды, ни хлеба, ни крупы, ничего не было, питались только в столовой при заводе. Мама повела Ивана в столовую, на двойной талон взяла сразу две порции: кусок хлеба и пустой суп, в котором "четыре пшенины плавало". К вечеру с работы пришел отец, брат, родственники, которые тоже эвакуировались из Рубежного вместе с заводом. Тут уже чекушку спирта где-то достали, молочной каши сварили. На следующее утро он отправился дальше со своими товарищами, которые ехали через Уфу с его билетом. Мама, отец, братья провожали на вокзале. После того как Иван уехал, а ехал он воевать, его мама потеряла голос. Она смогла заговорить только через четыре года, когда ей сделали операцию на голосовых связках…

 

В феврале 1945 года Иван наконец оказался на фронте. В составе 35-го Сталинградского полка он принимал участие в освобождении Прибалтики и восточной Пруссии.

 

За первый боевой вылет Ивану Ведерникову объявили благодарность — за то, что хорошо держался в строю. На четвертом его подбили. Всем полком — 3 эскадрильи по 9 экипажей — они летали бомбить аэродром Серава. Оборона была серьезная: зенитки с земли, истребители в небе, к концу войны немцы научились действовать одновременно. Четыре наших самолета было сбито, среди них и папин. Зенитный снаряд отбил кусочек левого крыла, сантиметров в 70–80, а истребитель разбил правый двигатель. Чтобы двигатель не загорелся, Иван выключил его, шел на одном моторе. В это время они, выполнив задание, уже возвращались к линии фронта. Пока вокруг стреляли, он старался идти под прикрытием своей эскадрильи, потом появилась верхняя кромка облаков, он вошел в них и так "перетянул" линию фронта. Однако самолет на одном моторе лететь не мог, начал терять высоту. Стали искать, куда приземлиться. Вдруг, к своей радости, увидели полосу аэродрома. Когда подошли ближе, намереваясь туда сесть, рассмотрели, что эта полоса только еще строится: кони, люди, телеги. Штурман кричит: "Давай, уходи!". Скорость продолжала стремительно падать, все ближе и ближе лес, дальше снижаться нельзя. До сих пор эти картины стоят у него перед глазами. Что делать? Приткнуться негде — внизу кругом мощные деревья и бугристая поверхность. Туда рухнешь, костей не соберешь.

 

И в это время в памяти вспыхивает рассказ фронтовика, который выступал перед курсантами в Омской школе, делился с ними боевым опытом. Его также подбили на Пе-2 в районе Ладожского озера. Он выключил двигатель, чтобы не загореться. Самолет на одном двигателе не идет, они снижаются, прямо под ними холодные волны, вот-вот нырнут них. Штурман завопил нечеловеческим голосом со страха, и летчик, в нарушение инструкции, включил разбитый двигатель, — загорится или не загорится, но хоть заработает, — "дал ему газ", скорость увеличилась, они пролетели, увидели береговую полосу и сели. Так остались живы.

 

И Иван решается: включает двигатель, дает газ — патрубки краснеют, накаляются, и в это время лес кончается и перед ними — ровная площадка, болото. Летчик тут же выключает разбитый мотор, чтобы не загорелся и, ориентируясь на маленький кустик как на посадочный знак, сажает самолет "на пузо". Оказались они в 3 км от линии фронта. Только сели — из леса солдаты выбегают с котелками, с баночками: "Где тут у вас бензинчик?" Посмотрели, столько пробоин в баке, бензин течет в нескольких местах. Почему не загорелись, не понятно.

 

За свои боевые вылеты Иван был награжден медалью "За отвагу!", которую давали солдатам, ефрейторам и летчикам.

 

И последнее. А, может быть, наоборот, самое главное… Галина Бокатая, о которой упоминается в дневнике, и которая писала Ивану письма в Сибирь, — моя мама. Она стала его женой сразу после войны, в начале 1946 года, и прошла с ним всю жизнь, воспитав двух детей и четырех внуков.

 

Это лишь несколько событий, стоящих за дневниковыми записями. А дальше — долгая жизнь: служба, полеты, испытания военных и гражданских самолетов, четыре боевых ордена в мирное время, Звезда Героя Советского Союза…

 

Наталья ВОЛОДИНА

Страница 1 - 4 из 4
Начало | Пред. | 1 | След. | Конец | По стр.
© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru