Русская власть в XVII в.: Фрагменты сочинения А. Олеария "Описание путешествия в Московию"

Предисловие, подготовка текста и комментарии Г.В. Талиной

ПРЕДИСЛОВИЕ

Адам Олеарий (1599–1671 гг.), или, Olearius, как он сам себя называл, латинизируя свою фамилию, математик, физик, историк, один из лучших в Европе XVII в. знатоков персидского языка, поэт, участник нескольких посольств, в том числе в Россию. Происходил из Саксонии, служил в Голштинии. Посещал Лейпцигский университет, в 1627 г. стал магистром философии, затем — асессором философского факультета, в 1630–1633 гг. — помощником ректора Николаевской гимназии в Лейпциге. Благодаря Лейпцигским связям стал участником голштинского посольства 1634-го и следующих годов в Россию. Целью посольства было разрешение торговли через Россию с Персией и Индией. Посольство вернулось в Голштинию в 1639 г. Во время пребывания посольства в Москве московский царь предпринял попытку принять Олеария к себе на службу в качестве астронома, но Олеарий отказался, т.к. имел реальную возможность сделать хорошую карьеру в Готторпе (Голштинии). В 1643 г. Олеарий вновь был в Москве, и вновь отказался от предложения служить московскому царю. Он остался в Готторпе верным слугой герцога Фердинанда и его преемника Христиана-Альбрехта. Герцог Фредерик сделал Олеария своим математиком и антикварием, принял его в число своих советников. В 1650 г. Олеарию было поручено управление библиотекой и кунсткамерой. С 1651 г. Олеарий стал членом литературного общества, состоявшего под председательством герцога Саксен-веймарского. Под присмотром Олеария в 1654–1664 гг. Андреем Бушом был построен знаменитый готторпский глобус, 11 футов в диаметре, с изображением на внутренней стороне звездного неба, на внешней — земного шара, имевший внутри стол на 10 персон, наблюдавших движение небесных тел по системе Коперника. В 1713 г. глобус был подарен Петру Великому, в 1714 г. привезен в Санкт-Петербург.

Сочинение Олеария, отрывки из которого мы приводим, впервые было издано в 1647 г., Через 9 лет, в 1656 г. Олеарий совершенно переработал книгу, дополнив ее подробным систематическим описание России и Персии. Последующие издания повторяют содержание издания 1656 г.

Печатается по: Олеарий А. Описание путешествия в Московию. М., 1996. С. 225-243, 253-256, 271-275. Предисловие к публикации и комментарии Г.В. Талиной.

О СВЕТСКОМ СОСТОЯНИИ И ПОЛИЦЕЙСКОМ СТРОЕ У РУССКИХ
Что касается русского государственного строя, то, как видно отчасти уже из вышеприведенных глав, — это, как определяют политики, "monarchia dominica et despotica". Государь, каковым является царь или великий князь, получивший по наследству корону, один управляет всей страною, и все его подданные, как дворяне и князья, так и простонародье, горожане и крестьяне, являются его холопами и рабами, с которым он обращается как хозяин со своими слугами. Этот род управления очень похож на тот, который Аристотелем (1) изображен в следующих словах: "Есть и иной вид монархии, вроде того, как у некоторых варваров имеются царства, по значению своему стоящие ближе всего к тирании". Если иметь в виду, что общее отличие закономерного правления от тиранического заключается в том, что в первом из них соблюдается благополучие подданных, а во втором личная выгода государя, то русское управление должно считаться находящимся в близком родстве с тираническим.

Вельможи должны, безо всякого стыда, помимо того, что они, как уже сказано, ставят свои имена в уменьшительной форме, называть себя рабами и переносить рабское обращение (2). Раньше наказывали гостей или знатнейших купцов и вельмож, которые во время публичных аудиенций должны показываться в великолепном одеянии, за неприход по неуважительной причине, как рабов, — ударами кнута по голой спине. Теперь же наказывают двух- или трехдневным заключением в тюрьме, смотря по тому, какие у них при дворе покровители и ходатаи (3).

Главу своего, великого князя, они зовут царем, его царским величеством, и некоторые полагают, что слово это происходит от слова Caesar. И он, подобно его величеству римскому императору, имеет в государственном гербе и печати изображение двуглавого орла, хотя и с опущенными крыльями; над головами орла раньше изображалась одна, теперь же — три короны, в обозначение, помимо русского царства, еще двух татарских: Астрахани и Казани. На груди орла висит щит, дающий изображение всадника, вонзающего копье в дракона. … Этот орел был введен лишь тираном Иваном Васильевичем из честолюбия, так как он хвалился происхождением от крови римских императоров. Его переводчики и некоторые из немецких купцов в Москве и зовут его императором. Однако так как русские зовут царем и царя Давида, то слово это скорее одного значения с "королем" и, может быть, происходит от еврейского (Zarah), что значит бальзам или мазь (как видно из первой книги Моисеевой, гл. 37, и Иеремии, гл. 51) и обозначает помазанника, потому что в старину совершалось помазание царей.

Они ставят своего царя весьма высоко, упоминают его имя во время собраний с величайшим почтением и боятся его весьма сильно, более даже, чем Бога. Можно бы сказать им также, как Саади в персидском "Саду роз" сказал боязливому слуге царя:

Если б так же, как монарха, Бога чтил ты и страшился,
То как ангел воплощенный перед нами б ты явился.

Уже с малых лет внушают они своим детям, чтобы они говорили о его царском величестве как о Боге и почитали его столь же высоко; поэтому они часто говорят: "Про то знают Бог да великий князь". Это же значение имеют и (другие) обыкновенные речи их. Так, "явиться перед великим князем" они называют "увидеть ясные очи его царского величества". Чтобы выказать глубокое смирение свое и чувство долга, они говорят, что все, чем они владеют, принадлежит не столько им, сколько Богу и великому князю. К подобного рода речам частью приучил их многократно упоминавшийся тиран Иван Васильевич своими насильственными действиями, частью же ввиду общего состояния их — они и имущества их действительно находятся в подобном положении. Чтобы можно было спокойно удерживать их в рабстве и боязни, никто из них, под страхом телесного наказания, не смеет самовольно выехать из страны и сообщать им о свободных учреждениях других стран. Точно так же ни один купец, ради промысла своего, не имеет права, без соизволения царя, перейти границу страны и вести за границею торговлю (4). <…>

Однако нельзя сказать, чтобы нынешние великие князья — хотя бы и имея ту же власть — нападали, наподобие тиранов, столь насильственным образом на подданных и на имущество их, как еще и теперь об этом пишут иные люди, основываясь, может быть, на старых писателях вроде Герберштейна, Иовия и Гвагнина (5) и т. п., изображавших жалкое состояние русских под железным скипетром тирана. Впрочем, и вообще о русских пишут весьма многое, что в настоящее время уже не подходит, без сомнения, вследствие общих перемен во временах, управлении и людях. Нынешний великий князь — государь очень благочестивый, который, подобно отцу своему, не желает допустить, чтобы хоть один из его крестьян обеднел. Если кто-нибудь из них обеднеет вследствие неурожая хлеба или по другим случайностям и несчастиям, то ему, будь он царский или боярский крестьянин, от приказа или канцелярии, в ведении которой он находится, дается пособие и вообще обращается внимание на его деятельность, чтобы он мог снова поправиться, заплатить долг свой и внести подати начальству. И если кого-либо, за оскорбление величества или за доказанные великие его проступки ссылают в немилость в Сибирь — что в настоящие дни бывает не очень часто, — то и эта немилость смягчается тем, что ссыльному устраивается сносное пропитание, смотря по его состоянию и личным его достоинствам; вельможам при этом даются деньги, писцам даются должности в канцеляриях сибирских городов, стрельцам и солдатам опять-таки предоставляются места солдат, дающие им ежегодное жалованье и хорошее пропитание. Самое тягостное для большинства из них — быть удаленным от высокого лика его царского величества и не допускаться к лицезрению ясных очей его.

Имеются, впрочем, примеры и тому, что некоторым подобная немилость послужила весьма на пользу, а именно в промыслах своих и торговле они получили там гораздо большую выгоду, чем в Москве, и достигли такого благосостояния, что, имея при себе жену и детей, уже не просились более в Москву, даже по получении свободы.

Царь заботится, как это понятно, о своем величии и следит за правами величества, как делают это другие монархи и абсолютные государи. А именно: он не подчинен законам и может, по мысли своей и по желанию, издавать и устанавливать законы и приказы (6). Эти последние все, какого бы качества они ни были, принимаются и исполняются без противоречий и даже с тем же послушанием, как если бы они были даны самим Богом.

Русские, как об этом справедливо говорит Хитрей (7) (lib. I "Saxon."), полагают, что великий князь исполняет все по воле Божией. Для обозначения непогрешимой правды и справедливости в действиях великого князя они имеют поговорку: "Слова Бога и великого князя нельзя переиначивать, по нужно исполнять неукоснительно".

Великий князь не только назначает и смещает начальство, но даже гонит их вон и казнит их, когда захочет. Таким образом, у них совершенно те же обычаи, какие, по изречению пророка Даниила, были обычны в царствование царя Навуходоносора: он умерщвлял кого хотел, бил кого хотел, возвышал кого хотел, унижал кого хотел.

Во всех провинциях и городах он назначает своих воевод, наместников и управляющих (8), которые с канцеляристами, дьяками или писцами должны производить суд и расправу. Что они решат, то при дворе считается правильным, и на приговор их суда нет апелляции ко двору. При подобном управлении провинциями и городами он придерживается того образа действий, который у Барклая Клеобул хвалит и советует царю сицилийскому, а именно: чтобы он не оставлял ни одного воеводы или начальника дольше двух-трех лет на одном месте, разве только не будут к тому важные причины. Делается это для того, чтобы, с одной стороны, местность не испытывала слишком долго тягости несправедливого управления, а с другой стороны, чтобы наместник не сдружился слишком сильно с подданными, не вошел в их доверие и не увлек страны к отпадению.

Один лишь великий князь имеет право объявлять войну иноземным нациям и вести ее по своему усмотрению (9). Хотя он и спрашивает об этом бояр и советников, однако делается это тем же способом, как некогда Ксеркс, царь персидский, созвал князей азиатских не для того, чтобы они ему давали советы о предположенной им войне с греками, но скорее для того, чтобы лично сказать князьям свою волю и доказать, что он монарх. Он сказал при этом: "созваны они им, правда, для того, чтобы он не все делал по собственному своему усмотрению, но они должны при этом знать, что их дело скорее слушаться, чем советовать".

Великий князь также раздает титулы и саны, производя тех, кто имеют заслуги перед ним и перед страною или кто вообще считаются достойными его милости, в князей (10). Некоторые великие князья, услышав, что в Германии существует право монархов выдавать докторские дипломы, подражали и этому праву; некоторые из них, как частью уже указано выше, давали подобные титулы своим врачам, а иногда даже и цирюльникам.

У царя производится своя чеканка монеты (11) в стране в четырех различных городах, а именно: в Москве, Новгороде, Твери и Пскове дает он чеканить монету из чистого серебра, иногда и из золота; монета эта мелка, вроде небольших датских секслингов, мельче еще, чем немецкий пфеннинг; частью она круглая, частью продолговатая. На одной стороне обыкновенно изображен всадник, который копьем колет поверженного дракона; говорят, это первоначально был лишь герб новгородский; на другой стороне русскими буквами изображено имя великого князя и город, где эта монета чеканена. Этот сорт монет называется "деньгами" или "копейками"; каждый из них равен по цене голландскому stuiver`y или составляет почти столько же, сколько мейссенский грош или голштинский шиллинг; 50 их идет на один рейхсталер. У них имеются и более мелкие сорта монет, а именно в 1/2 и 1/4 копейки, <…> их называют полушками и московками. <…> Золотой монеты видно не много. Великий князь велит ее чеканить только в тех случаях, когда одержана победа над врагом, или же при иных обстоятельствах, в виде особой царской милости, для раздачи солдатам.

Великий князь время от времени устанавливает тяжкие налоги. Теперь купцы, как русские, так и иностранные, должны платить в Архангельске и Астрахани 5 со 100, что составляет за год большую прибыль (12). <…>

О МОСКОВСКИХ ВЕЛИКИХ КНЯЗЬЯХ, КАК ОНИ В ТЕЧЕНИЕ 100 ЛЕТ, ОДИН ЗА ДРУГИМ ПРАВИЛИ И ЧТО ПРИ ЭТОМ СЛУЧИЛОСЬ ДОСТОПАМЯТНОГО
Чтобы лучше пояснить свойство полицейского строя и управления у русских, я намерен здесь, в дигрессии или отступлении от моего путешествия, вкратце упомянуть о некоторых великих князьях и о том, что случилось в то время замечательного и имеющего отношение к нашим действиям. Я начну с жестокого тирана и дойду до нынешнего великого князя Алексея Михайловича.

Тиран Иван Васильевич (13) вступил на престол в 1540 г. по Р. X. и вел с соседями своими тяжкие и жестокие войны; много немецких лифляндцев и других пленников привел он в Москву, где потомство их и ныне живет в качестве рабов. Как против христиан, даже собственных своих подданных, так и против турок, татар и язычников он свирепствовал и тиранствовал страшно, бесчеловечно, чтобы не сказать — не по-христиански. Некоторые тому примеры приведены уже выше, в описании города Великого Новгорода, и действительно весьма ясно доказано, как несправедливо прославляет его Иовий в начале первой книги своих историй, говоря, будто он был "Christianae religionis cullor sane egregius", т. е. "государь, очень заботившийся о христианской религии". Вероятно, подобного рода внешнее впечатление должно было получиться от него потому, что он осмеливался справлять должность первосвященника, решал споры в духовных делах, ханжески служил сам обедню, пел и исполнял другие церковные церемонии, подобно попам и монахам; часто он за столом весело распевал Символ веры Афанасия.

Он имел семь супруг, одну за другою; с первою он произвел на свет двух сыновей: Ивана, которого он сам убил посохом, и Феодора, который наследовал ему в управлении. С последнею женою произвел он сына Димитрия, которого Борис Годунов велел умертвить, как о том будет здесь же рассказано. Тиран умер в 1584 г. по Р. X., 28 марта, на 56-м году своей жизни. Он воспринял страшную кончину и с жалким воем и стоном испустил дух свой. Тело его, начав еще при жизни разлагаться, распространяло нестерпимый смрад за несколько дней до смерти, так же как и после смерти.

ФЕОДОР ИВАНОВИЧ (14)
Сын его, Феодор Иванович, в том же самом году, 31 июля, на 22-м году жизни, был венчан в великие князья.

Так как этот великий князь был молод и разум его не был столь скор и деятелен, как это было бы необходимо при тогдашнем расстроенном состоянии страны (его главным удовольствием и работою было звонить в колокола до и после богослужения, как о том упоминает Соломон Геннинг в "Лифляндской хронике"), то и сочтено было за благо, чтобы государственный конюший Борис Годунов, родной брат великой княгини, помогал ему в качестве правителя.

Этот Борис Годунов, умною рассудительностью своею и осторожным своим управлением, приобрел столь большие заслуги перед страною, а также и любовь, что, по общему мнению, в случае смерти великого князя Феодора Ивановича, а также и молодого государя Димитрия никто не был более пригоден к управлению, как Борис Годунов. Борис принял это к сведению и, чтобы тем скорее исполнились мнения и пожелания русских, он велел умертвить молодого государя Димитрия, на девятом году его жизни, через подкупленных для этой цели, с помощью крупных обещаний, придворных служителей. По исполнении этого дела убийцы, радостные, вернулись в Москву, надеясь получить большие блага от Бориса за столь охотно оказанную услугу. Борис, однако, велел немедленно умертвить убийц, чтобы изменническое дело это осталось неизвестным и тайным, а также тайком поджег Москву в разных местах, чтобы московиты жаловались не столько на смерть Димитрия, сколько на гибель домов и дворов, и ради собственного несчастия имели повод забыть чужое. Сам он представился весьма огорченным и разгневанным по поводу этого убийства, велел многих углицких жителей ссылкою повергнуть в бедствия, а замок срыть, как место убийства.

Великий князь Феодор Иванович, правивший 12 лет, заболел быстротечною болезнью и умер в 1597 г. по Р. X.

БОРИС ГОДУНОВ
Так как Феодор Иванович не оставил наследников, а брата уже не было в живых, то вельможи совещались, кого иметь великим князем, (рассуждая при этом так): "правда, в стране много знатных вельмож, из числа которых можно бы выбрать государя, но никто не мудр и не осторожен так, как Борис Годунов: к тому же он привык к управлению, и поэтому он, а не кто иной должен быть великим князем". Борис же, которому предложена была эта высокая честь, представился, точно он вовсе не намерен принять ее, так как она исполнена хлопот, беспокойства, недружелюбия и вражды: он сказал: "ему приятнее нести клобук простого монаха, чем корону и скипетр", отправился в монастырь, но тем не менее повел интриги с некоторыми вельможами и добрыми друзьями, чтобы они не избрали кого-либо помимо нею, а, напротив, — как бы он ни отказывался — настоятельно упрашивали его, пока он, наконец, не согласится. Все и было сделано по его желанию и хотению. Когда русские узнали, что он отправился к сестре своей в монастырь, они, в больших толпах, направились к нему, упали с плачем на землю и умоляли, чтобы он не спешил с пострижением, так как они желают избрать его в великие князья. Наконец, их слезы и мольбы сестры смягчили его, и он принял корону, которой он давно уже домогался и которую ни за что не уступил бы другому. Таким путем Борис Годунов в 1597 г. по Р. X. избран в великие князья.

В правление его устроил возмущение русский монах, по имени Гришка Отрепьев, родившийся в Ярославле, в семье незнатных дворян, но отправленный в монастырь для обуздания дерзости и нахальства. Он выдал себя за Димитрия, сына тирана Ивана Васильевича, и достиг того, что его признали таковым и короновали великим князем. Дело это начато было им следующим образом. Будучи уже юношею на возрасте, притом доброго разума, он, по побуждению и научению старого коварного богатого монаха, тайно отправился в Литву, поступил в слуги к князю Адаму Вишневецкому и прилежною своею службою снискал себе расположение. Однажды, когда господин его, рассердившись из-за какого-то проступка, обозвал его обычным ругательством: "бл...н сын" и ударил ко шее, Гришка начал горько плакать и сказал: "Господин, если бы ты знал, кто я, то ты не звал бы меня бл..иным сыном и не обращался бы так со мною!" Когда князь захотел узнать, кто же он такой, он отвечал, что он родной сын великого князя Ивана Васильевича; Борис Годунов желал его убить, но вместо него велел умертвить священнического сына, бывшего одного с ним возраста и вида. Он же с помощью добрых людей был спасен и уведен в монастырь. При этом он показал золотой крест, осыпанный драгоценными камнями и, по ее словам, повешенный ему на шею при крещении. "До сих пор, — сказал он, — он не желал открывать, кто он, из боязни перед Борисом Годуновым". Затем он пал на колени перед князем и жалобно упрашивал, чтобы тот принял его под свою защиту. Так как этот беглый монах оказался в состоянии рассказать все обстоятельства, в которых он был хорошо наставлен, и к тому же умел красиво согласовать свой рассказ с выражением лица своего, то он побудил господина своего поверить этой сказке, ему тотчас были подарены великолепные одежды и лошади и оказана была честь, вполне достойная великокняжеского сына.

Мало-помалу в стране стало известно, что нашелся истинный наследник великокняжеского престола, чудесным образом спасенный Богом из рук врагов. Этому рассказу поверили тем более, что великий князь Борис, смущенный слухами, обещал много денег и имений тем, кто бы доставил ему в руки предполагаемого Димитрия. Димитрия этого тем временем, чтобы доставить ему больше безопасности, отправили в Польшу, где он был хорошо принят воеводою сандомирским; здесь ему обещали помочь поскорее занять отцовский престол, если он, со своей стороны, пожелает, по возведении на этот престол, насадить в Москве католическую религию. Димитрий не только соглашается на все это, но даже сам втайне принимает римско-католическую религию и, кроме того, обещает взять в супруги дочь воеводы и сделать ее великой княгинею. Это предложение сильно понравилось воеводе. (Самозванца) представили к королевскому польскому двору, где в убеждении, что он сын великого князя, его великолепно приняли и угощали. Частью в надежде на величие своего будущего зятя, частью из желания распространить свою религию, воевода положил на это дело все свои силы; совместно с другими польскими вельможами он поставил на ноги большое войско, с которым Гришка явился в Россию и повел против великого князя открытую, весьма кровопролитную войну. Действовал он при этом успешно, занимал один дом и город за другим, приобрел много приверженцев, причем и некоторые военачальники, которых Борис высылал против него, перешли на его сторону. Все это так поразило великого князя, что 13 апреля 1605 г. по Р. X. он умер неожиданною, внезапною смертью.

ФЕОДОР БОРИСОВИЧ
Вельможи в Москве, правда, избрали теперь (в цари) сына покойного великого князя Бориса — Феодора Борисовича, государя еще весьма молодого. Когда они, однако, увидали, что с течением времени могущество Димитрия становится все большим, они усмотрели в этом плохое для себя предзнаменование, собрались на совет и пришли к мысли, что здесь они имеют дело с истинным Димитрием, которого раньше считали убитым в Угличе. Отсюда они вывели, что у них нет оснований бороться с (истинным) государем страны. Когда общине эти рассуждения были сообщены, то (москвичи), как народ переменчивого нрава, легко склонились к этому мнению и громко стали кричать: "Бог да подаст счастья Димитрию, истинному наследнику страны, и да искоренит он всех его врагов!" После этого они бегут к Кремлю, хватают только что избранного молодого великого князя и садят его в тюрьму; затем грабят и ссылают всех, кто еще оставались в живых из рода Бориса Годунова. Они посылают к Димитрию, просят, чтобы он явился занять престол отца своего и простил им долгое их сопротивление, вызванное частью незнанием, частью подстрекательством Годуновых. Они сообщают при этом, что уже расчистили ему путь; Феодор Борисович с матерью и сестрою в плену, и они собираются передать их со всем их родом в его власть. Такого известия лже-Димитрий ждал уже давно. Еще до отправления своего в город Москву, в столицу, он отправил вперед дьяка или писца Ивана Богданова, который должен был умертвить молодого великого князя вместе с eго матерью и сообщить, будто они сами отравились ядом. Вследствие этого молодой великий князь Феодор Борисович и был удавлен веревкою во второй месяц своего правления, а именно 10 июня 1605 г.

ЛЖЕДМИТРИЙ
16 июня Лжедимитрий со всею своею силою, наконец, подступил к городу Москве. Тут московиты высокого и низкого звания вышли ему навстречу, неся великолепные подарки и желая счастья по случаю въезда. 29 июля его с большою пышностью короновали. После этого, чтобы обман был тем менее заметен, и чтобы его тем скорее сочли за истинного Димитрия, он велел вновь доставить в Москву мать истинного Димитрия, которую Борис Годунов велел посадить в далекий от Москвы монастырь, — вышел к ней навстречу с великолепною свитою, любезно принял ее под городом, устроил ей царский стол в Кремле, ежедневно посещал ее и оказывал ей такой высокий почет, какой лишь сын может оказывать родной своей матери. Эта добрая женщина, которая, правда, знала, что ее родной сын был действительно убит и что настоящий не может считаться ее собственным, тем не менее дала всему этому совершиться — частью из страха, частью из желания, после столь долго испытанных горя и печали, насладиться подобным почетом и увеселениями; она не противоречила ничему.

Однако Димитрий начал устраивать и соблюдать придворный порядок и строй правительства, обычаи и обыкновения не в том роде, как другие русские и (прежние) великие князья. Он женился на польской, католического исповедания, девице, а именно на дочери воеводы сандомирского (15); взял большое количество денег и средств из казны и послал их, для великолепного снаряжения невесты, в Польшу; справил брак скорее по-польски, чем по-московитски, а молодая великая княгиня сейчас же, на другой день после брака, должна была снять московитские одеяния и одеть польские. Сам он велел поварам своим готовить телятину и другие кушанья, которых русские не едят, считая их мерзостью. За все время брака он ни разу не сходил в баню, хотя она и готовилась для него ежедневно. Немытый ходил он в церковь, сопровождаемый многими собаками, чем осквернял их святыню. Недостаточно низко кланялся он их святым (иконам) и вообще совершал еще многое другое, причинявшее русским сердечные страдания, так что им пришли иные мысли, и они поняли, что обмануты. Среди знатнейших князей страны был Василий Иванович Шуйский, который втайне вел об этом разговоры с другими вельможами и попами и указывал им на великую опасность, которой подвергается, ради этого великого князя, их религия, их страна и люди. "По-видимому, — (говорили они), — он не великокняжеский сын по происхождению и не верный отец отечества, а изменник перед родиною". Поэтому они согласились тайно устранить Димитрия. Однако тайный заговор этот стал известен великому князю, который велел многих русских засечь до смерти, а Шуйского, главу заговора, подвергнуть пытке, сечь кнутом и приговорить к смерти. Когда, однако, его привели к месту казни и топор уже касался его шеи, великий князь велел объявить ему милость и на этот раз простил его за такой crimen laesae maiestatis, т. е. вину оскорбленного величества, полагая, что в этом случае он выказал себя, смотря по обстоятельствам дела, и строгим, и справедливым государем, что подданным своим он внушил страх к подобным заговорам и приобрел и то же время любовь их к себе.

Русские некоторое время после этого были смирны и покорны ему и, таким образом, внушили своему великому князю чувство полной безопасности, вплоть до дня брака, который совершен был в 1606 г. 8 мая. Когда в это время, вместе с невестою, в город вступили многие поляки и другие иностранцы, большею частью в полном вооружении, то это русским вновь открыло глаза. Князь Василий Шуйский опять призвал знатнейших в городе тайно во двор свой, повторил о великой опасности, которой подвергается их отечество при настоящем великом князе, и говорил, что дальнейшее оставление управления в его руках привело бы, несомненно, к их окончательной гибели. (Он сказал): "лично сам он уже однажды жертвовал жизнью ради греческой религии и благополучия отечества; готов он и впредь делать то же и изыскивать средства для предупреждения несчастия, если только и они готовы помогать ему". Остальные, не долго думая, обещали и клялись пожертвовать, заодно с ним, имуществом и кровью, только бы он начал то, чего желает.

Это решение держали в тайне и стали ждать случая, который и нашелся в последние дни брачных празднеств. 17 мая, в 9-й день брака, ночью, когда великий князь и его приближенные находились в опьянении и сне, русские поднялись, велели бить в набат во все колокола и быстро вооружили весь город. Прежде всего, пошли на Кремль, перебили польскую стражу у ворот, открыли ворота, ворвались в великокняжеские покои, все разграбили и расхитили; великий князь, который думал спастись через окно на площадь среди оставшейся стражи, был схвачен, избит и со многими насмешками вновь отведен в покои. Когда его предполагаемая мать это узнала и, с крестным целованием, спрошена была Шуйским, истинный ли это ее сын, она тотчас ответила: "нет: она родила лишь одного сына, который в ранней молодости вероломно был умерщвлен". После этого Лжедимитрия застрелили из пистолета. Затем слуги, свадебные гости и другие иноземцы, в том числе многие ювелиры с великолепными драгоценностями, в общей сложности 1700 человек, были немилосердно перебиты. Великую княгиню с ее отцом, воеводою, с братом, равно как и королевских польских послов, отправленных на торжество бракосочетания, захватили и плен и обошлись с ними столь дурно, что, например, благородных женщин насильно валили наземь и бесчестили. Тело Димитрия раздели донага, потащили на площадь перед Кремлем и оставили в течение трех дней лежать нагим, на столе, так что каждый мог видеть и проклинать обманщика. После этого его, правда, закопали в землю, но вскоре вновь выкопали и сожгли.