Российское самодержавие XVII века в сочинении Григория Котошихина

Котошихин Григорий Карпович (ок. 1630–1667), подьячий Посольского приказа, участник ряда русских посольств, ведших переговоры со Швецией. В 1663 г. завязал тайные отношение со шведским дипломатом А. Эберсом, которому за плату поставлял информацию и секретные материалы, касавшиеся русско-шведских отношений. В 1664 г. во время переговоров с польской делегацией в Смоленске бежал в Речь Посполитою. После прошения к польскому королю Яну Казимиру о принятии на службу был определен состоять при великом канцлере литовском Христофоре Паце. От преследования русских властей скрывался под именем Ягана Александра Селицкого. В 1665 г. при улучшении русско-польских отношений через Силезию, Пруссию и Любек бежал в Нарву. С 1666 г. принят на службу к шведскому королю по ведомству государственного архива. В июне 1666 г. во время очередных русско-шведских переговоров, опасаясь выдачи России, скрылся из Стокгольма, через некоторое время поселился в доме служащего государственного архива, переводчика с русского языка Д. Анастасиуса. В результате ссоры с хозяином дома, обвинившим Котошихина в неуплате долга и приревновавшим его к жене, в пьяной драке Котошихин нанес Анастасиусу смертельную рану кинжалом и тяжело ранил свояченицу Анастасиуса. Был приговорен стокгольмским судом к смертной казни. В начале ноября 1667 г. обезглавлен, его тело отвезено в Упсалу, где его анатомировали, а скелет поместили в музей университета.

Во время жизни и работы в Стокгольме Котошихин по поручению шведского канцлера Магнуса де ля Гарди в 1666 г. написал сочинение о России, служившее пособием для дипломатов, военных и торговцев. В 1669 и 1682 гг. У. Баркхюсен по просьбе короля и сената перевел сочинение Котошихина на шведский язык. В России об этом сочинении стало известно только в 1835–1837 гг.

Сочинение Г.Г. Котошихина "О России в царствование Алексея Михайловича" интересно тем, что в нем мы можем найти немало важных наблюдений и характеристик, данных автором существовавшей в России XVII века системе политического устройства.

Так, Г.К. Котошихин, характеризуя форму правления Алексея Михайловича, рассматривал ее как самодержавную монархию. Автор, при этом, вводил и ряд характерных для представлений его времени определений самодержавию. Первое отличие самодержца виделось в том, что такой монарх не давал на себя ограничительной записи. "Как прежние цари после царя Ивана Васильевича обираны на царство, и на них были иманы писма, что им быть не жестким и непалчивым, без суда и без вины никого не казнити ни за что и мыслити о всяких делах з бояры и з думными людми сопча, а без ведомости их тайно и явно никаких дел не делати. А нынешняго царя обрали на царство, а писма он на себя не дал никакого, что прежние цари давывали". Отсутствие ограничительной записи могло стать признаком самодержавности только в XVII столетии. Такая запись — порождение Смуты. Человеком второй половины XVII века самодержавность законно наследовавших власть от отца к сыну Романовых противопоставлялось выборности царей смутного времени, легитимность власти которых ставилась под вопрос.

Другим показателем самодержавности Алексея Михайловича, с точки зрения Котошихина, являлась относительная независимость царя от Боярской думы. По его словам, царь "пишетца "самодержцем" и государство свое правит по своей воли". "И с кем похочет учинити войну и покой, и по покою что кому по дружбе отдати или какую помочь чинити, или и иные всякие великие и малые своего государства дела похочет по своей мысли учинити з бояры и з думными людми спрашиваетца о том мало; в его воле, что хочет, то учинити может. Однако кого из бояр и из думных и ис простых людей любит и жалует, спрашиваетца и советует с ними о всяких делех". Котошихин явно разделял невозможность царской власти принимать решения без участия Думы, и личное желание монарха окружить себя советниками разных чинов и происхождения. Трактовка власти Алексея Михайловича, данная Котошихиным, в равной мере может быть рассмотрена и как характеристика самодержавия, и как характеристика зарождающегося абсолютизма.

Следует отметить, что для Г.К. Котошихина определение монархии как самодержавной, данное в царском титуле, не представлялось существенным: одно дело "писаться самодержцем", другое дело им быть. Автор отмечал: "А отец его, блаженныя памяти царь Михаиле Федорович, хотя "самодержцем" писался, однако, без боярского совету не мог делати ничего".

В труде Г.К. Котошихина можно встретить и размышления об образе и личных качествах монарха. Здесь Котошихин также находился в русле основных представлений своего времени об "идеальном православной монархе". К примеру, понятие "идеальный православный монарх" в России XVII в. наполнилось и такой характеристикой как монарх "тишайший". Это определение стало не только неофициальным титулом царя Алексея Михайловича, хотя и закрепился непосредственно за ним, но и титулом, характерным практически для всех первых Романовых. Это понятие вобрало в себя совокупность всех черт идеального православного монарха XVII в. Неофициальный титул олицетворял символ монархии, но не был емкой характеристикой личности монарха. Для России в целом не было присуще в отличие от Западной Европы наделять венценосную особу прозвищем, ориентирующимся на личные качества. Ярким исключением был, пожалуй, только Иван Грозный. Тенденция рассматривать православного государя как "тишайшего" свойственна как официальной идеологии XVII в., так и общественно-политической мысли.

В сочинении Г. Котошихина упоминание о тишине правления или тихости, кротости, боголюбивости правителя является, пожалуй, самой распространенной из положительных характеристик царствований. Так царь Федор Иоаннович (последний из Рюриковичей) "на Московском государстве зело тих и боголюбив"; Михаил Федорович "правивше государство свое тихо и благополучно"; Алексей Михайлович, будучи наследником престола, "бе зело тих был в возрасте своем, как и отец". Противоположные качества вызывают явное осуждение автора. При этом насильственные действия в отношении подобной персоны не встречают осуждения, напротив, расцениваются как некое избавление от человека, который мог принести беды государству. Емкая и четкая характеристика как правителю-тирану дается Грозному: "правивше государство свое в ярости и во злобе силне тиранским обычаем". Проявления тирании Котошихин усматривал в пленении единоверных христиан, в мучительстве над аристократами и простолюдинами, в убийствах, среди которых особо выделялись убийство царем своего сына царевича Ивана Ивановича и митрополита Филиппа (Колычева). О якобы существовавшем сыне Михаила Федоровича царевиче Дмитрие Котошихин пишет: "с младенческих лет велми был жесток, уродился нравом прадеда своего первого московского царя". О факте смерти царевича автор рассуждает следующим образом: "Людие же роду великого и среднего, которые блиски приходити к царю и к царевичам, мысляше о нем, что еще в младых суще летех зла творит много, понеже по смерти отца своего наипаче болше творити начнет, усмотревши времяни час, упоиша его отравами".

Г.К. Котошихин также уделял внимание фактору преемственности Романовых и Рюриковичей. Автор особо подчеркивал ту мысль, что и Рюриковичи и Романовы "племени царского". Им Котошихин противопоставлял правителей периода Смуты, причем симпатии автора к каждому из них и оценка, данная этим царям, были прямо пропорциональны высоте их происхождения. Так, Борис Годунов характеризовался как "некоторый вельможа, первый конюший боярин", чей ум возмутил "проклятый же и лукавый сатана". "И дияволим научением мыслил той боярин учинитесь царем". Лжедмитрий I был представлен как "не прямой царевич Димитрии, а вор Гришка Отрепьев, который был черньцем", "многия пакости чинил", царствовал неистинно и такова ему скоро смерть учинилась". Говоря о Шуйском, Котошихин был немногословен, подчеркивал, что "на Московском царстве был некто из боляр роду великого Шуйских, царь и великий князь Василей Иванович". Ни в одном случае, кроме Шуйского традиционная формула из титула "царь и великий князь" Г. Котошихиным не упоминалась, что свидетельствует о том, что в представлениях второй половины XVII века подобный статус правителей Смуты — был спорен. Когда же речь заходила о Михаиле Романове, то автор склонен был даже преувеличить статус монарха, наделив его титулом "царь и великий князь всея Русии самодержец", хотя после смерти последнего Рюриковича и до середины 1650-х гг. титул "самодержец" практически не употреблялся. Устанавливая родственную связь между Рюриковичами и Романовыми, Котошихин упоминал жену Грозного Анастасию Романову, ее "родного брата" боярина Никиту Романовича, его сына Федора (Филарета), и наконец, — Михаила Федоровича.

Немалое место в своем сочинении Г.К. Котошихин посвятил титулатуре русского царя. Так, к примеру, он рассматривает вопрос о правомерности включения в царский титул названия различных территорий, делая вывод о том, что далеко не все эти земли распространяется власть России. Так "Иверское, Карталинской, Грузинское государствы лежат под властию и наибольшим послушенством под персидцким шахом"; "восточною титлою пишетца персидцкой же хан издавна, как еще Москвы початку не слыхивано". В данном случае вопрос о царском титуле наталкивался для России на проблему незаконных претензий на чужие прерогативы. Подобные действия могли грозить дипломатическими осложнениями. В силу этого царский двор был вынужден идти на хитрости. В грамотах, адресованных христианским государям, большой царский титул воспроизводился полностью с перечислением восточных земель, в грамотах в "бусурманские государства" и, в первую очередь, к персидскому шаху "восточные" титлы не указывались. В противном случае "как бы он писался теми титлами всеми …и на него б за то все бусурманские государства подняли войну". Котошихин указывает на то, что к турецкому султану и к персидскому шаху русский царь писался "болшою титлою не всею, толко по "повелителя". То есть конечной фразой в титуле оставалась "и всея северныя страны повелитель", фраза же "Иверския земли Карталинских и Грузинских царей, Кабардинския земли Черкасских и Горских князей, и иных многих государств государь и обладатель" снималась. Если задаться вопросом, о причинах последовательности перечисления территорий в царском титуле XVII века, то можно предположить, что не только значимость и статус земель или их последовательность вхождения в состав государства предопределяли ее, но и практические соображения: в конец стоит поставить то, что наиболее спорно, что при необходимости всегда можно убрать. Учитывая этот факт, можно говорить о том, что большой титул в XVII в. — не столько отражение в сознании права на территории или выражение представлений о территориальной целостности государства, сколько средство дипломатической игры в ситуации при которой определенная разрозненность Запада и Востока, существование двух миров, недостаточно хорошо осведомленных друг о друге из-за относительно слабого интереса друг к другу и неразвитости дипломатических и торговых связей, давали России шанс поднимать престиж власти своих царей за счет одной части Евразии в отношениях с другой.

Обратил внимание Котошихин и на то, что в дипломатической переписке царский титул должен указываться таким образом, как именует себя сам государь. Данное положение в международной практике XVII столетия все более становилось правилом. В главе "О титлах.." Г.К. Котошихин указывает на то, что "пишется царь в грамотах своих ко окрестным великим потентатом титлы по их достоинству, как они сами себя описуют, без умаления"; Котошихин ссылается на закрепление данной нормы в двух договорах со Швецией: "чтоб обоих великих государей титлы с обеих сторон воздаваны были по их государскому достоинству, как они сами себя описуют. Таким же обычаем и изо всех окрестных государств потентаты пишут его царскую титлу по его описанию…" (Ссылка на договоры России и Швеции продиктована тем, что сочинение писалось по шведскому заказу). Котошихин обращает внимание и еще на одну закономерность: в состоянии войны между двумя государствами обе стороны принимают друг от друга грамоты не с полными, а короткими титулами. В качестве примера автор приводит дипломатическую переписку времени русско-польской войны.

Особый подтекст имела проблема титулования русского государя императором Священной Римской империи. Главы обоих государств в той или иной степени считали себя наследниками римских императоров. По отношению к Цесарскому двору Русский двор традиционно воздавал максимальные почести. Свидетельство последнему содержится в главе "О титлах, как к которому потентату московский князь пишется" сочинения Г.К. Котошихина. В нем среди всех перечисленных дворов, с которыми Россия вела дипломатическую переписку, Цесарский двор был поставлен на первое место, особо указывалось, что царские грамоты к императору "пишутца на самой болшой александрийской бумаге; травы золотом пишутца болшие", то есть внешнее оформление актов, посылавшихся в Империю было наиболее пышным, а следовательно, — максимально почетным. Настоять на изменении титула русского царя в документах от императора означало в целом повысить престиж власти русских самодержцев на международной арене.

Г.К. Котошихин оставил интересное описание деятельности Боярской думы. В XVII столетие Боярская дума вступила, имея в своем составе представителей четырех думных чинов: бояр, окольничих, думных дворян и думных дьяков. Такое деление сохранилось до последнего часа существования Думы. Получение одного из этих чинов означало одновременно и вхождение в Боярскую думу.

Думные бояре — высший и самый почетный чин Боярской думы. Боярство стало думным чином с ХV в., когда сложилась практика пожалования в думные чины. Второй чин Боярской думы — окольничество. Большинство думных бояр и окольничих были представителями аристократических родов Русского государства. Сама аристократия в третьей четверти XVII в. осознавая свои права через систему местнических представлений, полагала, что честь рода, аристократизм рода воплощается в привилегию не служить в тех чинах, которые были ниже достоинства представителей данной родовой корпорации. Г.К. Котошихин, характеризуя ситуацию середины XVII столетия, отмечал тот факт, что в России существует 16 знатнейших родов ("роды первой статьи", "роды, которые бывают в боярех, а в околничих не бывают"), чьи члены при пожаловании в Думу традиционно получали боярский чин, минуя низшие думные чины. К ним относились Черкасские, Воротынские, Трубецкие, Голицыны, Хованские, Морозовы, Шереметевы, Одоевские, Пронские, Шеины, Салтыковы, Репнины, Прозоровские, Буйносовы, Хилковы, Урусовы. Члены еще 15 родов ("второй статьи", "роды, которые бывают в околничих и в боярех"), получали пожалования в Думу изначально во второй чин окольничего, но большинство из их представителей в итоге выслуживались до бояр. К ним относились: Куракины, Долгорукие, Бутурлины, Ромодановские, Пожарские, Волконские, Лобановы, Стрешневы, Барятинские, Милославские, Сукины, Пушкины, Измайловы, Плещеевы, Львовы. Из тридцати одной перечисленной фамилии двадцать относились к княжеским. Верхушку Боярской думы составляло значительное количество потомков Рюриковичей и Гедеминовичей, то есть двух правящих домов Древней Руси и Великого княжества Литовского. Среди первых — Воротынские, Мстиславские и др. Среди вторых — Голицыны, Куракины и пр. Помимо того значительное число перечисленных фамилий относились к старым московским боярским родам, такие как Морозовы, Салтыковы, Шереметевы и др.

Третий чин Боярской думы — думное дворянство. Обычай призывать в Думу людей, не имевших чина боярина или окольничего, сложился достаточно рано, еще в конце XV — начале XVI вв. Термин "думный дворянин" появился во второй половине XVI столетия, до этого лиц данного положения именовали "детьми боярскими, которые живут в думе", "дети боярские думные", "дворяне, которые живут у государя з бояры", "дворяне у государя в думе". Еще в XVI в. среди думных дворян могли встречаться представители княжеских фамилий, такие как князья Горенский, Телятевский, Воронцов. В XVII в. этот чин получали как стольники — представители аристократических фамилий, так и рядовые дворяне, заслужившие его личными способностями, проявившимися на долгой и честной службе государю. Характеризуя роды, которые имели право на поверстание думным дворянским чином, Г.К. Котошихин отмечал: "Роды ж, которые бывают в думных дворянех и в околничих ис честных родов и из середних, и из дворян. И те роды болши тое чести не доходят". Действительно, при господстве местнической системы одной из привилегий аристократии была фактическая невозможность для представителей худородного по сравнению с аристократами дворянства пробиться к тем чинам, на которые претендовали аристократы. Разумеется, в этой системе были исключения, но они лишь подтверждали общие правила. Для получения боярского чина лицом, не относящимся к аристократии, требовалось, во-первых, личное покровительство государя, во-вторых, прохождение длинной чиновной лестницы. Так руководители дипломатического ведомства времени царствования Алексея Михайловича А.С. Матвеев, А.Л. Ордин-Нащокин начинали свою карьеру в Думе и путь к боярскому чину с думного дворянства, а С.И. Заборовский — даже с думного дьячества.

Четвертый чин — думные дьяки. Как самостоятельный чин Боярской думы они выделились примерно в 60-е гг. XVI в. Выслуживались думные дьяки из приказных дьяков или подьячих. Этот чин всегда был малочисленным. Одновременно существовало от трех до тринадцати думных дьяков. Они играли важную роль в делах управления. В Боярской думе во время ее работы они докладывали о различных делах, формулировали решения по ним, то есть занимались делопроизводством. Последние два чина Боярской думы — это лица обладавшие административным опытом, хорошие профессионалы.

Размещение членов Боярской думы в палате во время работы этого государственного органа также воплощало привилегии аристократии, облекавшиеся в форму местнической идеологии. Котошихин отмечал: "И как царю лучится сидети с теми бояры и думными людми в Думе о иноземских и о своих государственных делех, и в то время бояре и околничие, и думные дворяне садятца по чином, от царя поодаль, на лавках: бояре под боярами, кто кого породою ниже, а не тем, кто выше и преж в чину; околничие под боярами, против того ж; под околничими думные дворяне потому ж, по породе своей, а не по службе; а думные дьяки стоят". Другими словами на заседаниях Боярской думы все ее члены рассаживались по чинам: сначала бояре, ниже — окольничие, ниже — думные дворяне. Поскольку каждая из перечисленных групп насчитывала несколько представителей, порядок их размещения соответствовал их знатности, не учитывая такой показатель как выслугу в чине (время пожалования в тот или иной чин).

Жалование значительного числа лиц в Думу "по породе" (в зависимости от их высокого происхождения) подчас приводило к некомпетентности ряда членов этого почтенного государственного учреждения, что давало повод для едких замечаний современников. Котошихин замечал: "А иные бояре, брады свои уставя, ничего не отвечают, потому что царь жалует многих в бояре по породе, и многие из них грамоте не учены".

***
Фрагменты текста публикуются по: Котошихин Г.К.. О России в царствование Алексея Михайловича. М., 2000. Публикация, традиционно для текстов XVII века, осуществляется без перевода на современный русский язык, тем более, что такой перевод никогда не осуществлялся. Подготовка текста, предисловие и комментарии Г.В. Талиной. В комментариях к тексту были частично использованы комментарии к публикации источника, осуществленной 2000 г. проф. Г.А. Леонтьевой.

Григорий КОТОШИХИН
"О РОССИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ АЛЕКСЕЯ МИХАЙЛОВИЧА"
Фрагменты

ГЛАВА I. О ЦАРЕХ И ЦАРИЦАХ И О ЦАРЕВИЧАХ И О ЦАРЕВНАХ И О ЖЕНИТЬБЕ ЦАРСКОЙ, КАКИМ ОБЫЧАЕМ БЫВАЕТ ВЕСЕЛИЕ.
Великии князь Иван Васильевич Московскии, Гордыи (1) со многими своими князи и з боляры ходил войною со многими войски под Казанское и Астраханское и Сибирское царствы (2). И Божиим изволением пленил тех царств царей с их государствы и з землями и поселил в тех государствах и землях многих людей християн для укрепления. И с того времяни учинился он, великий князь, над Московским государством и над теми взятыми царствы и над прежними княжствы царем и великим князем Иваном Васильевичем всеа Русии (3). И таковым обычаем в Росииской земле началося царствование.

Княжествовавше же той великий князь и потом царствова, правивше государство свое в ярости и во злобе силне тиранским обычаем и имеяй со окрестными государствы войну и розвратие. Когда ж ему не случися быти с окрестными государствы в розвратии, и тогда пленил подданных своих единоверных християн, и многи мучителства над князи и боляры своими и простыми людми показа (4); понеже и сына своего смири на оныи свет, пробиша его осном своим (5); и единого митрополита повеле задушити подушкою (6). Царствова ж той царь, преставися.

По смерти же того царя, на Московском царстве учинился царем сын его царевич Феодор Иванович (7); А другому сыну его, царевичу Димитрию, с материю его дан был в удел город Углеч с уездом (8). Бысть же той царь и великий князь Феодор Иванович всея Русии на Московском государстве зело тих и боголюбив, не токов, яко отец его, и некоторого велможу, зовомаго Борис Годунов, перваго конюшего боярина, учинил над государством своим во всяких делех правителем (9), а сам предался смирению и на молитву. Той же боярин, правивше государство неединолетно, обогатися зело. Проклятый же и лукавый сотана, искони ненавидяй рода человеча, возмути его разум всем бо имением, богатством и честию исполнен, но еще не совершенно удоволен, понеж житие и власть имеяй царскую, славою ж несть. И дияволим научением мыслил той боярин учинитись царем и чрез какой бы обычай; и с единомышленными своими умыслил послати некоторых людей во град Углеч, обещая им великую честь и богатство, чтоб они царского брата царевича Димитриа убили. Те же посланные люди, по повелению его, то и сотворили, пререзали тому царевичу гортань (10); и того ж времени и самих их, забойцов, гражане побили (11). И как ему, боярину, ведомо учинилось, что по его мысли все совершилось, велми радостен бысть; и скоро о смерти его царю объявил, что тот его брат, играя с младенцами своими, убился сам. Царь же, уведав о том, велми опечалился, и очей своих ни на един час от слез не осушил, и умыслил ехать тело брата своего погребсти и проведать, каким обычаем ему смерть учинилась. Той же Борис Годунов послал во град Углеч многих людей и по дорогам поставил заставы под смертною казнию, чтоб никто о том убиении подлинные ведомости не сказал, но чтоб сказывали все по его приказу, как он об нем сказал царю. Также которые писма от матери его царской будут писаны к царю, приносили б к нему. Царю ж на погребение брата своего с Москвы ехавшу и бывшу у Троицы (12) в первом московском монастыре от Москвы 7 верст, и тот зломышленныи болярин велел на Москве дворы зажигати и грабити и людей побивати; и от того учинилося великое смятение и кроворазлитие и пожар по всей Москве. Он же, боярин, прииде к царю и поведа, что на Москве учинилося великое смятение и пожар, чтоб он возвратился к Москве, а брата своего приказал погребсти без себя; понеже его приездом оживления ему не будет. Царь же, послушав его, то и сотворил. И котоыре люди посланы были от него, боярина, по городом и на заставы и к Москве дворов зажигати, дворы их всех погорели. Той же боярин, страшась тех людей, чтобы на него чего не объявили и ему чего не учинили, давал им из своей и из царской казны множество имения и богатства (13). Царствова же той царь, по смерти брата своего в печали немнога лета, преставися.

3. По смерти же того царя, на Московском царстве учинился царем той боярин Борис Годунов, и царства его было немнога лета. И после того в Росииском царстве начало быть в людех смятение (14) и неприятелское нахождение свыше прежнего. И в те смутные времена (15) из некоторого монастыря черной дьякон, покиня свое черное платье, был в Полше у Сердомирского за челядника и назвался царевичем Димитрием царя Ивана Васильевича сыном (16). И в скором времяни чрез многой свой умысл и через допоможение Полских войск достал Московское государство под свое владенье и был царем; а того Сендомирского дочь взял за себя (17). И в то время его многие люди узнали, что он не прямой царевич Димитрии, а вор Гришка Отрепьев, который был черньцем; однако не смели против него ничего говорить. А как начал царствовать, и в Росииском государстве учал было заводить вновь веру папижскую (18) и греческия церкви переделывать в костелы лятцкие и многие пакости чинил. И ему того не потерпели, бояре и всякого чину люди умышляли, чем бы такого воровского царя искоренить. И по их замыслу скоро то и совершилось: каковым обычаем достал он себе царство вскоре и царствовал неистинно и такова ему скоро смерть учинилась (19). Поляков же и литву, которые были при том лживом царе и в городех, начали их побивати, и из Московского государства выбили в свое государство. И от того с короною полскою и с Литвою ноипаче была война. А по том царе и иные такие ж воры, пролыгався, называлися царевичем Димитрием (20); и таким людем по замыслам их и конец им был таков же.