Норманская проблема в западноевропейской историографии XVII века

Термин "варяги", с середины XII в. совершенно исчезнувший из летописей (в последний раз он употреблен под 1148 г. в Ипатьевской летописи (86)), все это время продолжал функционировать в устной традиции, что было зафиксировано Петрем и Крижаничем, а также использоваться церковными писателями, о чем свидетельствует Киево-Печерский патерик, время сложения которого относится к 20-м гг. XIII в. — 60-м гг. XV века (87). На его страницах "варяги" абсолютно равнозначен термину "латины", а "вера варяжьская" — "вере латинской" (Симон, "прежде бивь варягь... оставивь латиньскую буесть и истинне веровав в господа нашего Иисуса Христа", "варяжский поклажай есть, понеже съсуди латиньстии суть", "вера варяжьская" как "вера латинская", которую исповедуют "латины") (88). Через три столетия термин "варяги" вновь будет возвращен в светскую литературу. В Рогожском летописце (рукопись 40-х гг. XV в.) в рассказе под 986 г. о приходе к Владимиру посольств термин "немцы" заменен полностью адекватными ему "варягами": "приидоша к Владимиру бохмичи и варязи и жидове"(89). В ранних летописях в этом случае говорится иное: "придоша немьци, глаголюще: "придохом послании от папежа" (Лаврентьевская летопись), "от Рима немци" (в редакциях Радзивиловской летописи), "немци от Рима" (в Ипатьевской летописи) (90).

То, что в рассматриваемое время термин "варяги" и производные от него были совершенно лишены какой-либо этнической окраски и имели лишь общее значение — "западноевропейцы" и "католики", видно из следующих фактов. В Софийской первой летописи (конец XV — начало XVI в.) и в других летописях в известии о Невской битве войско, идущее на Русь и состоявшее, как здесь же перечисляет летописец, из шведов, норвежцев и финнов, названо "силой варяжьской" (91). Эта фраза отсутствует в первой редакции Жития Александра Невского, созданного в 80-х гг. ХIII в. во Владимире и читаемого в Лаврентьевской и Псковской второй летописях. В них сообщается, что "король части Римьское... приде в реку Неву... ...Бысть сеча велика над римляны и изби множство бесчислено их..." (92) В тех же списках, где противники русских выступают как "сила варяжьская", они вместе с тем именуются "римляны", а шведский король — "король части Римьское" (93). В ряде летописей помимо терминов "римляне" и "король части Римьское" использованы определения "свея", "немцы", "немцы швеяне", "свеичи", "латины", "свеистии немцы"(94). В одном из списков Жития середины ХVI в., наряду с татарами "агарянами" названы и немцы, следовательно, и шведы, как западноевропейский, "немецкий" народ(95). В частном родословце XVII в. говорится о битве на Неве с "немецким королем" и с "немцами"(96).

В пространной редакции "Сказания об осаде Тихвинского монастыря в 1613 г.", помещенной в тексте Новгородской третьей летописи, речь идет о "зловерных и поганых варяг, иже свияне наричются". В большинстве же своем воины Делагарди именуются в ней "немцами" (очень редко — "свийскими немцами"). О самом командующем говорится только как о "немецком воеводе", да один раз подчеркнуто, что "поганый он латынянин"(97). Воинство Делагарди называется также "еллинами", причем летописец заостряет внимание на "еллинской вере" самого командующего. Лишь в нескольких случаях он назван "свейским воеводой", а также говорится о "Светской земле"(98). Войско Делагарди, шедшее в Россию по договору 1609 г., было весьма этнически пестрым. Как отмечал А.И.Гиппинг, оно "было шведским только по имени, а состояло… из людей почти всех наций: французов, англичан, шотландцев, немцев, финнов, немногих шведов"(99). В России, надо заметить, знали, что собой представляет на самом деле "шведское" войско. В грамотах 1609 г. говорится, что в нем "датцкие и аглянские и шпанские и францовские и свейские немецкие многие люди", "немецкие люди" из "шкот" и "цысаревы области", из "голанских и борабанских и иных земель"(100). Из приведенных примеров видно, что все термины, которые использовали русские писатели в отношении шведов, за исключением лишь "свеи", были абсолютно лишены какого-либо этнического содержания и в равной степени относились ко многим представителям западноевропейского мира.

Абсолютную нейтральность термина "варяги" поздних памятников в этническом плане подтверждают также определения "еллины" и "еллинская вера", используемые применительно к воинству Делагарди и к нему самому, хотя ни он, швед французского происхождения, ни его подчиненные не имели никакого отношения к грекам. В литературе высказано мнение, что термин "еллин" русских памятников имеет, помимо значения "эллин, грек", еще одно — "варвар, язычник, татарин, неправославный"(101). Этот вывод был сделан на основании анализа "Сказания о Мамаевом побоище", в редакциях которого (списки XVI—XVII вв.) термин "еллин" и производное от него прилагаются к татарам"(102). Он использован в "Сказании" всего один раз и в отношении самих же русских, но лишь применительно к их далекому языческому прошлому(103). Следует добавить, в "Летописной повести о побоище на Дону" татары названы "содомляне", что характеризует собой в полном объеме лишь отношение русских к золотоордынцам, приписывая им пороки, приведшие к гибели жителей библейского г. Содома, а в числе покровителей Мамая названы Перун и Хорс9104), языческие божества русских, давно ставшие символом "поганства".

В некоторых и очень редких случаях под "варягами" понимали в XVI—XVII вв. не только представителей Западной Европы, но и некоторые азиатские народы, с которыми у летописцев прочно ассоциировалась та опасность, которую они представляли для славянского мира. В двух списках "Сказания о Мамаевом побоище" (Вологодско-Пермской летописи и в Ундольском списке, оба относятся к XVI в.) турки, ведущие в во второй половине XIV в. активное наступление на Болгарию, названы "дунайскими варягами"(105). В ПВЛ под 1061 г. сообщается о пришествии половцев на Русь. Как уточняет при этом летописец: "Се бысть первое зло от поганых и безбожных враг. Бысть же князь их Искал"(106). Данная информация с незначительным изменением повторена во многих летописях, содержавших в себе ПВЛ. Эти изменения, как правило, касались только имени половецкого хана, которое звучало то как Сокал, то как Сокол(107). Но в трех списках Воскресенской летописи конца XVI—XVII вв. вместо "безбожных враг" уже читается "безбожных варяг"(108).

Приведенный материал свидетельствует, что буквально, в привычном для нас смысле толковать термины, которые прилагали русские книжники к народам или к историческим персонажам, было бы явной ошибкой. Ошибался поэтому М.А.Алпатов, полагавший, что в "августианской легенде" преднамеренно была произведена смена этноса первых русских князей, в результате чего они из шведов были превращены в пруссов или же в римлян(109). Вывод Рюрика "от рода римска царя Августа" никак не был связан с этнической атрибуцией варягов. Это хорошо видно хотя бы из латинского перевода "Родословия великих князей русских", произведенного в 1576 г. для ознакомления с ним западноевропейцев, где читается, что "приде на Русь из немец, из прус, муж честен от рода римска царя Августа кесаря, имя ему князь Рюрик"(110). Совершенно очевидно, что определения, прилагаемые к Рюрику, не являются этническими индикаторами, а указывают лишь на его выход из пределов Западной Европы. Тоже самое имела ввиду и фраза "от их же варежского княженья" "приговора" посольству Никандра.

Ситуацию, связанную с Киприаном, еще более осложнил Карамзин. Он сказал (а за ним это повторили другие ученые), что архимандрит, как "депутат Новгорода", убеждая московских бояр избрать в цари шведского принца, привел им в качестве довода пример из истории, что Рюрик был из Швеции(111). При этом Карамзин ссылается на Шлецера. Но тот говорит лишь о переговорах в Выборге и цитирует слова архимандрита об этносе Рюрика в передаче Скарина(112). Не был Киприан и "депутатом Новгорода", который якобы в чем-то убеждал московских бояр, и Москву посетил после избрания Михаила Романова на престол (в дальнейшем он был первопрестольным архиепископом в Сибири, затем — митрополитом Крутицким, а в 1626-1634 гг. — митрополитом Новгородским. Умер Киприан в 1635 году) (113).

По Байеру, варяги могли выйти также из Дании. Подтверждение тому он видел в известиях западноевропейского хрониста XI в. Титмара Мерзебургского о наличии в Киеве в 1018 г. "стремительных (проворных) данов" (114). Весьма вероятно, что к мысли о Дании как родине варягов подвела его, помимо показаний Титмара, также французская литература XVII в., с которой он, несомненно, был знаком. На нее Байер не ссылается, но, как еще подметил Куник, он не указал некоторые работы своих шведских предшественников, которыми пользовался(115).

В книге, изданной в 1607 г., Жак Маржерет, находившийся на русской службе в 1600—1606 гг., писал: "Согласно русским летописям, считается, что великие князья произошли от трех братьев, выходцев из Дании..."(116) В 1649 г. вышел труд французского ученого Брие Филиппа, где также было сказано о выходе Рюрика из Дании(117). По мнению Н.Г.Устрялова и М.А.Алпатова, Маржерет, хотя и знал русский язык, вряд ли при этом пользовался летописями и сюжет о варягах скорее всего слышал, по предположению Алпатова, в пересказе кого-нибудь из русских(118). Последнее звучит более чем невероятно. Если бы такое мнение действительно тогда бытовало, то оно многократно было бы зафиксировано в отечественных памятниках, а тем более в записках иностранцев, часто посещавших в те годы России. Но, как вынуждены были сказать, отметив тем самым безуспешность подобных попыток, Герберштейн, побывавший в России дважды — в 1517 и 1526 гг., и Петрей, проживавший в нашем Отечестве одновременно с Маржеретом, что они ни от самих русских, ни из их летописей ничего не могли узнать ("отыскать"), "что за народ варяги"(119).

В действительности, суждение Маржерета представляет собой перенос вывода Герберштейна о Вагрии как о родине варягов на политическую карту Европы начала ХVII века. Герберштейн, специально занимавшийся проблемой этноса варягов, в конечном итоге заключил, что их родиной могла быть только южнобалтийская славянская Вагрия, "город и область вандалов", которые "употребляли... русский язык и имели русские обычаи и религию. На основании всего этого мне представляется, что русские вызвали своих князей скорее из вагрийцев, или варягов…"(120) Появление Дании в работах французских авторов как родины варягов объясняется следующим обстоятельством. Вагрией некогда называлась территория между Балтийским морем и реками Траве и Свентине. В 1139 г. Вагрия была присоединена к Гольштинии, которая, в свою очередь, в 1390 г. вошла в состав Дании(121).

Такого рода вариации мнения Герберштейна о родине варягов можно встретить и в других работах ХVII века. Так, французский историк и натуралист Клод Дюре (ум.1611) утверждал в своем "Всеобщем историческом словаре", изданном в 1613 г., что новгородцы по совету Гостомысла призвали Рюрика, Синеуса, Трувора "из Вандалии"(122). А.Майерберг, глава посольства Священной Римской империи в России в 1661—1662 гг. утверждал, что "некогда правили русскими братья Рюрик, Синеус и Трувор родом из варягов или вагров, князей славянского народа у Каттегата и Зунда (название проливов, соединяющих Балтийское и Северное моря. Зунд — немецкое название, принято именовать Эресунн. — В.Ф)"(123). Алпатов полагал, что Майерберг материал брал скорее всего не из летописей. Поэтому приведенный отрывок он охарактеризовал как "русифицированный" вариант варяжской легенды, и предположил, что "в этой обрусевшей форме сказ о варягах бытовал в устной традиции в московских придворных кругах, с которыми посланник германского императора соприкасался в течение года". Не исключал ученый также и тот случай, что эти сведения "вошли из какого-либо списка летописи, до нас не дошедшего"(124). Установленный факт произвольной интерпретации сообщения Герберштейна о родине варягов писателями XVII в. опровергает мнение Алпатова.

В свете изложенного, вряд ли можно согласиться с Авдусиным, посчитавшим в 1988 г., что в западноевропейской историографии до Байера по варяжскому вопросу были высказаны лишь "взгляды"(125). Думается, что именно тогда этот вопрос как раз был поставлен и был серьезно решен на широкой источниковой базе в пользу скандинавов уже как научная проблема. Немало тому способствовало и то обстоятельство, что мнения о родине и этнической природе варягов, высказанные в 1607, 1615 и 1649 гг. Маржеретом, Петреем и Филиппом ("выходцы из Дании", "шведы"), попали в том же веке на уже хорошо возделанную исследованиями почву о широкомасштабных действиях норманнов конца VIII — середины XI в., в связи с чем дали повод говорить еще об одном объекте их экспансии — Восточной Европе, где они якобы были известны под именем "варяги". Эту всеобщую убежденность весьма лаконично выразил Шлецер: "Кто кроме норманн, держа в трепете всю побережную Европу, мог быть в Руси"(126). Так сразу же возобладало мнение, четко затем сформулированное М.П. Погодиным, что в летописях "варяги беспрерывно упоминаются в одном и том же значении — скандинавов"(127). Позже подобный взгляд на ПВЛ был поставлен под сомнение самими же норманистами. Как признал Куник, нельзя доказать норманскую теорию на ее основе. Поэтому он требовал устранить ПВЛ и воспроизвести историю Русского государства в течение первого столетия его существования только на основе иностранных источников(128).

Интерес шведских историков к варяжскому вопросу, начиная со второй половины ХVII в., вполне закономерен. Именно тогда усиливаются притязания Швеции на политическое господство в балтийском Поморье, достигшие своего апогея при Карле ХII. Швеция, возвысившись в результате Тридцатилетней войны, стремится к полному владычеству на Балтике(129). С этой целью Карл Х развязывает войну с ослабленной Речью Посполитой (1655—1660), намереваясь захватить польские территории, что в конечном итоге привело к войне с Россией (1656—1658). В 1986 г. Авдусин верно отметил, что "у колыбели норманизма стоял шведский великодержавный национализм"(130). Латвакангас, сравнивая шведский оригинал книги Петрея с его немецким переводом заметил, что если вначале он варягов выводит только из Швеции, то во втором — "из Шведского королевства, или присоединенных к нему земель, Финляндии или Лифляндии". Как резюмирует ученый, учитывая атмосферу, царившую после Столбовского мира, а также интересы шведов в Лифляндии, эти дополнения вполне понятны(131).

Таким образом, исходным пунктом создания норманизма послужил не рассказ ПВЛ о призвании варягов, как это принято считать, а слова Киприана об этносе Рюрика в подаче шведских ученых, через призму которых стали истолковывать как варяжскую легенду, так и саму историю Киевской Руси. Справедливо поэтому, что современная шведская историография именно Петрея считает первым, кто сказал, "что шведы заложили основы русского государства"(132), хотя, по оценке Латвакангаса, норманистское толкование Петрея было "еще осторожным"(133). Киприан не касался этноса Рюрика, а лишь указал, как того требовала тогда русская дипломатическая практика, на его мифическое родство с римским императором Августом. Слова архимандрита о "варяжском" происхождении Рюрика, т.е. о его выходе из пределов Западной Европы и его принадлежности к семье европейских монархов, многие из которых также возвеличивались началом от Августа, были приняты шведским переводчиком за свидетельство принадлежности князя к шведам и в таком виде были внесены в официальный документ. Затем они были выданы за мнение самих же русских о племенной принадлежности варягов, в связи с чем на летописцев стали смотреть не только как на "первых норманистов", но даже более того — как на "сознательных творцов норманской концепции" истории Руси. Такая позиция, отстоящая от элементарных норм исторической критики, встретила прямое возражение лишь со стороны историка О.М.Рапова(134).

Летописцы не связывали варягов со шведами даже тогда, когда сопоставляли историю Руси и Швеции и проводили в них определенные параллели. Так, в Оболенском списке Псковской первой летописи, отражавшем ее редакцию середины XVI в., под 1548 г. помещен рассказ "О прежнем пришествии немецком и о нынешнем на Новгородскую землю, и о нашествии богомерскаго свеискаго короля Густафа с погаными латыни на Рускую землю, и о клятве их". В нем летописец, говоря о шведах, пишет, что "земля же бе их не славна, но не ведома бе и не слышна, поне же худа и мала бе земля, и людие грубы и не мудры бяху... Исперва не бе в них короля, но князь некии от иныя земля начат владети ими, яко же и у нас в Руси приидоша князи от варяг и начаша владети Рускою землею..."(135)

Шведскими историками XVII — начала XVIII в. была наработана столь солидная база по варяжскому вопросу, что она позволила шведскому историку Олофу Далину уже в 1746 г. сказать, что именно "варяжское или шведское государство" послало на Русь принца Рерика (Роэрика), где он получил престол, именно Швеция с древнейших времен "покровительствовала Гольмгардскому государству", а русскую историю от Рюрика до Ярослава Мудрого включительно рассматривать как шведскую историю(136). Из Швеции варяжский вопрос проникает в работы ученых континентальной Европы, из которых Байер был первым, кто перенес его на русскую почву. Затем Миллер и Шлецер своим тезисом о норманнском, германском происхождении Киевской Руси крайне усилили политическое звучание варяжской проблемы, в связи с чем она навсегда стала одной из главных тем русской исторической науки. Возникновению норманизма способствовала также французская литература XVII в., отредактировавшая с учетом современных ей реалий мнение Герберштейна о родине варягов и, в связи с этим, выводившая их из Дании.

Надо иметь в виду, что в XVII в. в западноевропейской историографии об этносе варягов были высказаны и другие точки зрения. Первый обзор литературы по этой проблеме связан, видимо, с именем шведского историка Рудбека, который в 1698 г., отстаивая шведское происхождение варягов и киевской княжеской династии, привел мнения на сей счет Герберштейна, Гваньини, Одеборна, определявших в качестве местожительства находников на Русь южнобалтийское побережье(137). В 1735 г. Байер отверг сообщения Одеборна и Петрея о выходе Рюрика из Пруссии. Назвал несостоятельными легенду об Августе, мнения Герберштейна, Латома, Хемниция о Вагрии как о родине варягов, суждение Претория, что русские призвали себе "владетеля от народа своей крови". Свою позицию он подкреплял ссылками на этимологические изыскания шведов Верелия и Рудбека, которые убеждали в 1672 и 1689 гг., что слово "варяг" на скандинавском языке означает "разбойник", на Лейбница, полностью согласного с ними, на Арвида Моллера, в 1731 г. объяснявшего его из языка эстов ("вор", "грабитель") (138).

На вопрос об этносе и местожительстве варягов перед их приходом на Русь ответ давно уже дан в историографии. Так, принципиально важное наблюдение, не объясненное до сих пор норманистами, было сделано еще Н.И.Костомаровым, С.А.Гедеоновым и Д.И.Иловайским. Из исландских саг видно, указывали они, что скандинавы начинают посещать Русь не ранее времени Владимира Святославича (980—1015) и совершенно не знают его предшественников(139). В советской историографии данный факт напоминал А.Г.Кузьмин, добавляя к нему, что саги не знают также никого из византийских императоров ранее Иоанна Цимисхия (ум.976), причем знают они его не непосредственно, а по устным припоминаниям(140). Весьма ценно в этом плане заключение норманиста В.Г.Васильевского, который, рассмотрев все сведения о пребывании варягов в Византии, показал, что норманны появляются там и вступают в русско-славянскую дружину варангов (варягов) значительно позднее ее возникновения в 988 года. Так, первым норманном, вошедшим в этот корпус в 20-х гг. ХI в., был, по известиям саг, некто Болли Боллиссон(141). С приведенными выводами полностью согласуется также мнение германиста Ф.А.Брауна, приведенное в 1915 г. В.И.Ламанским: "Более ясные географические сведения о России начинают появляться в сагах только с самого конца Х века"(142).

ПВЛ содержит точную информацию о языке варягов, пришедших на территорию Северо-Западной Руси: они основали ("срубиша") здесь города со славянскими названиями, в том числе и Белоозеро, вообще расположенное не на славянской территории(143). На вопрос — откуда же пришли варяги — убедительно отвечает археология. В землях ильменских словен и псковских кривичей обнаружен широко представленный керамический материал, аналогичный и синхронный по времени (VIII—ХI вв.) керамическим комплексам, открытым в Дании, в Северной и Северо-Восточной Германии, в Северной Польше, принадлежавшим славянскому и славяноязычному населению(144). О масштабах распространения керамики западнославянского (фельдбергского типа) на Руси говорит не только обширная территория, на которой она имела место (доходила до Верхней Волги и Гнездова на Днепре, т.е. была распространенна именно на той территории, как замечает А.Г.Кузьмин, на которой киевский летописец помещал варягов (145)), но и удельный вес ее представительства среди других керамических типов: на посаде Пскова она составляет 80% (146), в Городке на Ловати – около 30% (147). В Городке под Лугой ее выявлено 50% из всей достоверно славянской (148). Для времени X—XI вв. в Пскове, Изборске, Новгороде, Старая Ладога, Великие Луки отложения, насыщенные южнобалтийскими формами, представлены мощным слоем (149). Производилась эта посуда тут же, на месте, о чем говорит как объем ее присутствия, так и характер сырья, шедшего на ее изготовление. В ранних археологических слоях Новгорода заметный компонент составляет керамика, имеющая аналогии на южном побережье Балтики, в Мекленбурге (150).

С керамическими свидетельствами, массовостью своей служащей, по мнению самих же археологов, "надежнейшим этническим признаком"(151), полностью согласуются антропологические данные. Как констатирует В.В.Седов, "ближайшие аналогии раннесредневековым черепам новгородцев обнаруживаются среди краниологических серий, происходящих из славянских могильников Нижней Вислы и Одера. Таковы, в частности, славянские черепа из могильников Мекленбурга, принадлежащих ободритам"(152). Антропологические исследования, проведенные в 1977 г. среди современного населения Псковского обозерья, отличающегося стабильностью и достаточно большой обособленностью, показали, что оно относится к западнобалтийскому типу, который "наиболее распространен у населения южного побережья Балтийского моря и островов Шлезвиг-Гольштейн до Советской Прибалтики..."(153) Нумизматические данные показывают, что торговые связи Новгородской земли с южным побережьем Балтийского моря фиксируются, по сравнению со Скандинавией, значительно более ранним временем и характеризуются бoльшей масштабностью. Так, на Готланде нет кладов ранее IХ в., а в Швеции древнейший клад относится лишь к середине указанного столетия. В славянском же Поморье ранние клады датируются VIII веком(154). Археологический материал находит себе полное подтверждение в лингвистических и в исторических данных (155).

На южно- и восточнобалтийском побережье находились единственные в Балтийском Поморье, как установил А.Г.Кузьмин, четыре Руси: остров Рюген, устье Немана, устье Западной Двины, западная часть Эстонии (Роталия-Русия) с островами Эзель и Даго. В каких-либо других местах Поморья Русий более не существовало. Не было ее в Скандинавии, о чем свидетельствуют опять же саги. В свое время Байер вынужден был признать, что "русские приняли название не от скандинавов"(156). Показательна в этом плане позиция зарубежных исследователей, убежденных в норманстве варягов. Так, в 1973 г. "непреодолимые историко-фонетические трудности" заставили Ю.Мягисте отказаться от гипотезы о скандинавской основе названия "Русь". В 1982 г. Г.Шрамм, "указав на принципиальный характер препятствий, с какими сталкивается скандинавская этимология, предложил выбросить ее как слишком обременительный для "норманизма" балласт"(157).

В недатированной части ПВЛ есть четкое указание на местожительство варягов: они сидят по Варяжскому морю "ко въстоку до предела Симова, по томуже морю седять к западу до земле Агнянски и до Волошьски"(158). Н.В.Савельев-Ростилавич и И.Е.Забелин впервые установили, что "земля Агнянска" — это не Британия, как в то время полагали, а территория в низовьях Эльбы, где проживали агло-саксы(159), т.е. южная часть Ютландского полуострова. Соседями англов на южном берегу Балтийского моря были "варины", "вары", "вагры", жившие в Вагрии и принадлежавшие к вандальской группе. К IX в. они ославянилось, и именно в них Кузьмин видит собственно варягов, варягов в узком смысле слова(160). Из указанных районов балтийского побережья в северо-западный район Восточной Европы прибыл в VIII—IХ вв. весьма сложный по своему этническому составу колонизационный поток, включавший в себя славянские и славяноязычные народы, о чем прямо говорят названия городов, "срубленные" переселенцами. В это движение на восток лишь в конце Х столетия, как это вытекает из показаний саг, были втянуты шведы. До этого времени они Русь не посещали и не имели, следовательно, никакого отношения к летописным варягам. Переселение на территорию Северо-Западной Руси определенной части населения южнобалтийского побережья получило свое отражение в "варяжской легенде".


 


Страница 2 - 2 из 3
Начало | Пред. | 1 2 3 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру