Владимир Всеволодович Мономах

Безоговорочная поддержка, оказанная Мономахом Святополку, несомненно, объяснялась его желанием сохранить единство русских князей, столь необходимое для обеспечения обороноспособности Руси. И ему это удалось — после Витичевского съезда русские князья начинают действовать согласованно друг с другом. Это привело к перелому в противостоянии Руси со Степью.

Летом 1101 года Святополк, Владимир  и все трое братьев Святославичей съехались на Золотче, куда прибыли также половецкие послы, "просяще мира". 15 сентября у Сакова (на левом берегу Днепра, выше Витичева) князья совместно заключили мир с половцами и обменялись заложниками.

Продержался этот мир недолго. Весной 1103 года состоялся первый большой поход русских князей против половцев, вдохновителем которого летопись называет Владимира Мономаха. У Долобска, под Киевом, Владимир встретился со Святополком. Князья вместе со своими дружинниками сели для совещания в общем шатре, и на этот раз именно Владимир настоял на походе. Дружина Святополка оправдывалась тем, что нельзя начинать поход весной, ибо это разорит смердов (землепашцев), у которых придется отбирать лошадей для войска. Но Владимир вновь нашел решающие аргументы. Его ставшие знаменитыми слова ("Дивно ми, дружино, оже лошадии жалуете… А сего чему не промыслите, оже то начнеть орати (пахать. — А. К.) смердъ, и, приехавъ, половчинъ ударить и (его. — А. К.) стрелою, а лошадь его поиметь, а в село его ехавъ, иметь жену его, и дети его, и все его именье. То лошади жаль, а самого не жал ли?") были обращены не к одним дружинникам киевского князя, но ко всей Руси. Впоследствии они будут повторены летописцем еще раз — под 1111 годом, — и вновь, обращенные к Святополку и его дружине, станут решающим аргументом в споре князей о времени выступления против половцев. Собственно, мы уже говорили о том, что еще первый совместный поход Владимира и Святополка — в 1096 году — был совершен весной. Владимир извлек урок из одержанной тогда победы. Но на этот раз он готовил куда более масштабное военное предприятие, с участием многих русских князей. А потому так вдохновило его согласие Святополка: "То ти, брате, велико добро створиши земле Русскеи!"

Помимо Владимира и Святополка, в походе 1103 года приняли участие Давыд Святославич, Давыд Всеславич (сын Всеслава Полоцкого) и другие князья. Отказался лишь Олег Святославич, сославшийся на этот раз на нездоровье. Владимир остался верен тактике, опробованной им в 1096 году. Князья спустились по Днепру "на конихъ и в лодьяхъ" и от острова Хортица двинулись в глубь Половецкого поля. 4 апреля в битве на реке Сутень (ее местоположение точно неизвестно) была одержана победа — одна из самых крупных в истории русско-половецкого противостояния. В сражении пало двадцать половецких "князей" и множество половцев. Летопись сообщает о знаменательном эпизоде, произошедшем после битвы, когда русские праздновали победу.  В плен к ним попал половецкий хан Белдюз, посуливший за себя золото, серебро и скот. Раньше русские князья наверняка отпустили бы его за выкуп, ибо богатая добыча и составляла главную цель их походов. Но теперь речь шла о борьбе не на жизнь, а на смерть. Святополк отослал пленника к Владимиру — очевидно, признавая его право решать судьбу половецкого "князя". Владимир же приказал казнить Белдюза. "И тако расекоша и на уды", — констатирует летописец. Это — почти ритуальное убийство, символизировавшее в глазах русских их победу над извечным врагом.

За первой победой последовали другие, хотя и не сразу. В мае 1107 года Боняк напал на Переяславль, а затем, в августе, он же вместе с другим половецким ханом, Шаруканом Старым, подступил к Лубну (также в Переяславском княжестве). В ответ Владимир соединился со Святополком, Олегом Святославичем и другими князьями. И вновь половцы были разбиты наголову. В январе следующего 1108 года Владимир заключил мир с половецким ханом Аепой, скрепив его браком своего малолетнего сына Юрия с Аепиной дочерью. Тогда же женил своего сына на половчанке и князь Олег Святославич.

В конце 1109 года Владимир послал к "Дону" (то есть к Северскому Донцу, который на Руси и называли Доном) своего воеводу Дмитра Иворовича, и тот захватил тысячу половецких веж. Как полагают историки, этот поход, более похожий на набег, носил характер "разведки боем" и должен был подготовить условия для последующего совместного выступления русских князей. Такой совместный поход Владимира и Святополка состоялся в 1110 году, однако не принес ожидаемого результата. Князья дошли до Воиня и повернули назад — "для великой стужи и падежа конскаго", как поясняет Татищев. В ответ половцы разорили окрестности Переяславля и захватили большой полон.

Все это вынудило Владимира Мономаха поспешить с организацией нового большого похода. Ранней весной 1111 года Владимир и Святополк вновь встретились в Долобске и договорились о совместном выступлении против половцев, причем Владимиру опять пришлось уговаривать киевского князя. В походе приняли участие также Давыд Святославич и некоторые другие князья. Полки выступили 26 февраля и двинулись к Северскому Донцу. 21—22 марта были заняты половецкие города Шарукань и Сугров, причем жители первого из них добровольно признали власть русских князей. 24 марта "на потоци Дегея" (по-видимому, каком-то небольшом притоке Северского Донца) русские нанесли поражение передовым частям половцев, а 27 марта разбили их основные силы на реке Сальне.

Так был достигнут решающий перелом в войне с половцами. Военные действия были перенесены в Степь. Русским удалось выявить слабое место своего врага. Нападая весной на половецкие становища и городки и разоряя их, они подрывали военный и экономический потенциал противника, истребляли его живую силу, лишали возможности совершать набеги на русские земли. Больше того, страшась русской угрозы, значительная часть половцев вынуждена была покинуть свои кочевья и переселиться подальше от русских границ.

Главным творцом этой победы летопись называет Владимира Мономаха. Редчайший случай — не будучи киевским князем и уступая в иерархическом отношении своему двоюродному брату Святополку, он в ходе совместных военных действия объединенных сил русских князей безоговорочно выдвинулся на первое место. И это не преувеличение летописца, не его тенденциозное стремление приукрасить или возвеличить Мономаха, как иногда полагают. В представлении и современников, и потомков первенствующая роль князя Владимира Всеволодовича не вызывала сомнений. Победа 1111 года, согласно летописному рассказу, была одержана русскими благодаря помощи ангелов, которые невидимо побивали половцев "предъ полкомъ Володимеровомъ": "се бо ангелъ вложи въ сердце Володимеру Манамаху поустити братью свою на иноплеменникы". Слава об этой великой победе дошла "ко всимъ странамъ далним, рекуще къ Грекомъ, и Угромъ (в Венгрию. — А. К.), и Ляхомъ (в Польшу. — А. К.), и Чехомъ, дондеже и до Рима", и именно после нее Владимир сделался "наипаче же… страшен поганым", как выразился автор его летописной похвалы-некролога. "Его имене, — пишет другой летописец,— трепетаху вся страны и по всем землям изиде слух его".

Об этой победе помнили и спустя сто лет после смерти Мономаха. По словам галицкого книжника XIII века, сей великий князь "пил золотом шоломом Дон" и погубил "поганыя изма[и]лтяны, рекомыя половци", "и приемшю землю их всю, и загнавшю оканьныя агаряны" за Кавказский хребет. И, например, могущественный половецкий хан Отрок (между прочим, тесть знаменитого грузинского царя Давида Строителя) только после смерти Мономаха смог вернуться в Половецкую степь. Именем Мономаха половцы пугали своих детей в колыбели, писал другой древнерусский книжник, автор знаменитого "Слова о погибели Русской земли. "А литва из болота на светъ не выникываху, а угры твердяху каменые городы свои железными вороты, абы на них великый Володимеръ тамо не въехалъ, а немци радовахуся, далече будуче за Синимъ моремъ. Буртаси, черемиси, вяда (водь? — А. К.) и моръдва бортьничаху на князя великого Володимера…" Конечно же, перед нами уже фольклорный, а не исторический образ Владимира Мономаха. Но появление этого фольклорного образа, несомненно, есть следствие того вклада, который вполне реальный, исторический князь Владимир Всеволодович внес в победу над половцами и укрепление международного авторитета Руси.

При этом беспощадная борьба с половцами, борьба на истребление, представляла собой лишь одну сторону его половецкой политики. Переяславский князь хорошо понимал выгоду союзов с правителями отдельных половецких орд для сокрушения других. В своем "Поучении" Владимир Мономах с гордостью вспоминал не только о тех половецких "князьях" и "лепших кметях" (воинах), которых он "иссек" или казнил, но и о тех, которых отпустил живыми и с которыми заключил мир: "А мировъ есмъ створилъ с половечьскыми князи безъ одиного 20… А дая скота много, и многы порты свое". Отряды союзных половцев по-прежнему входили в состав его войска и участвовали в его битвах — в том числе с теми же половцами.

Несомненно, князь Владимир Всеволодович многому научился и многое уразумел за годы своих бесконечных войн и походов. В 1113 году ему исполнилось 60 лет — возраст более чем почтенный для того времени. Князь был женат уже третьим браком. Его первая супруга Гида скончалась в конце 90-х годов XI века. После этого князь женился еще раз, но на ком именно, неизвестно. Его вторая жена (сам Мономах называл ее "Гюргева мати", по имени первенца) родила ему трех сыновей: Юрия (будущего Долгорукого), Романа и Андрея (последний родился в августе 1102-го или, возможно, 1103 года) . Она скончалась 7 мая 1107 года, о чем летописец сделал особую запись. Третья жена Мономаха (ее происхождение также неизвестно) пережила супруга на год с небольшим и умерла 11 июня 1126 года.

Его имя и в самом деле было хорошо известно в соседних с Русью странах. Сын "короля" Всеволода, он находился в родстве или свойствé со многими правящими европейскими домами. Еще в 80-е годы XI века сестра Владимира Евпраксия вышла замуж за саксонского маркграфа Генриха Штаденского (ум. 1087), а после его смерти, в 1089 году, стала женой самого германского императора Генриха IV. Правда, этот брак не принес ей счастья. Спустя несколько лет Генрих воспылал к ней лютой ненавистью. "Он подверг ее заключению, — сообщает немецкий источник, — и с его позволения многие совершали над ней насилия". Сестре Мономаха удалось бежать от своего изувера-мужа; она свидетельствовала против него на церковном соборе, созванном папой Урбаном II в 1095 году, а затем, уже в начале XII века, вернулась на Русь. По свидетельству летописи, 6 декабря 1106 года Евпраксия Всеволодовна приняла пострижение в одном из русских монастырей — скорее всего, в киевском Андреевском (Янчине) монастыре, построенном некогда ее отцом, князем Всеволодом Ярославичем. Скончалась она в июле 1109 года и была погребена с честью в киевском Печерском монастыре, причем над ее могилой — едва ли не стараниями Владимира Мономаха — была поставлена часовня.

Около 1095 года Владимир женил своего старшего сына Мстислава на Кристине (Христине), дочери шведского короля Инге Стейнкельссона. Этот брачный союз продолжил давнюю традицию русско-шведских династических браков: напомним, что еще дед Владимира Мономаха Ярослав Мудрый был женат на шведской принцессе. За правителей скандинавских стран вышли замуж две дочери Мстислава от этого брака, известные в западных источниках под своими скандинавскими именами, — Мальмфрид и Ингибьёрг. Первая около 1111 года была выдана за норвежского конунга Сигурда Крестоносца (1103—1130), а после его смерти, в 1133 году, стала женой датского короля Эйрика Эймуна (1134—1137). Вторая вышла замуж около 1117 года за датского принца Кнута Лаварда, в то время герцога шлезвигского. Ее сын Вальдамар — будущий король Дании — родился в 1131 году на Руси и получил имя в честь своего прадеда, русского князя Владимира Мономаха.

В конце XI или, возможно, уже в начале XII века Владимир выдал замуж свою дочь Марию (Марицу). По-видимому, он связывал с этим браком далеко идущие планы. Супругом Марии Владимировны стал некий византийский авантюрист, выдававший себя за сына императора Романа IV Диогена (1068—1071) Льва, — Леон Девгеневич, как называют его русские источники. Схваченный около 1095 года византийцами, он был ослеплен, но сумел бежать из плена и оказался на Руси, где его права на византийский престол были признаны. Впоследствии, уже став киевским князем, Владимир Мономах окажет своему зятю помощь в борьбе за императорский трон.

Еще одна дочь Мономаха, Евфимия, в 1112 году была выдана замуж за венгерского короля Коломана (Кальмана, 1095—1114). Однако и ее судьба в замужестве не сложилась. Вскоре король отослал ее обратно к отцу, обвинив в супружеской измене. Как полагают исследователи, уже в следующем году Владимир отомстил за этот позор, совершив в отношении Венгрии какой-то недружественный акт.

Династические союзы связывали Владимира Мономаха не только с европейскими государствами, но и со Степью. Мы уже упоминали о браке его малолетнего сына Юрия с "Аепиной дчерью" в начале 1108 года. Осенью 1117 года — уже будучи киевским князем — Владимир женил на половчанке и своего младшего сына Андрея, взяв за него внучку старого врага Руси, хана Тугоркана. Годом ранее женился (скорее всего, не первым браком) один из старших сыновей Владимира Ярополк: посланный отцом в поход против половцев на Дон, он сам нашел себе жену — некую пленницу "ясыню" (осетинку), "жену красну велми, ясьскаго князя дщерь".

Годы, предшествовавшие киевскому княжению Мономаха, были заполнены не только войнами и переговорами с князьями и правителями других стран. Очень много сил Владимир отдал обустройству своих владений, церковному строительству и украшению своих городов — Переяславля, Смоленска, городов Северо-Восточной Руси.

В 1098 году князь основал город на реке Остер, на самой границе Переяславской и Черниговской земель. В том же году "заложи Володимеръ церковь камяну Святое Богородице [в] Переяславли на княже дворе". Эта была не первая каменная церковь в стольном городе Мономаха. Интенсивное церковное строительство развернулось здесь в 80-е годы, при митрополите Ефреме, когда были построены кафедральный собор Святого Михаила, надвратная церковь Святого Феодора, церковь Святого Андрея у городских ворот и другие, в том числе и каменные, постройки (к сожалению, до нашего времени они не сохранились). Так к концу XI века столица Переяславского княжества превратилась в один из красивейших городов и важный духовный центр Русской земли.

7 марта 1100 года, "на средохрестие" (т. е. в среду четвертой недели Великого поста), Владимир Всеволодович вместе с епископом Симеоном заложил каменную церковь Пресвятой Богородицы в Смоленске — "епискупью", как называет ее летописец. Это название — "епискупья", или "епископья" — свидетельствует о том, что князь предполагал открыть в Смоленске новую епископскую кафедру или, что кажется менее вероятным, перенести в Смоленск центр Переяславской епархии. Однако ни того, ни другого не произошло — возможно, из-за противодействия киевского митрополита Николая, в чьей компетенции находилось открытие новых кафедр. Смоленская епархия была основана лишь в 1136 году, при внуке Владимира Мономаха князе Ростиславе Мстиславиче.

В 1108 году, во время одной из своих многочисленных поездок в Северо-Восточную ("Залесскую") Русь, Владимир Мономах основал новый город на реке Клязьме, получивший в честь него имя Владимир. "Сии, — пишет о Мономахе новгородский книжник XV века, — поставилъ град Володимерь Залешьскыи в Суждальскои земле, и осыпа его спомъ (насыпью, валом. — А. К.), и созда первую церковь Святого Спаса…" Как известно, впоследствии Владимиру на Клязьме суждено было стать новой столицей Руси.

Там же, в Суздальской земле, в разные годы Владимир основал и другие церкви — соборную Рождества Пресвятой Богородицы в Суздале и Успения Пресвятой Богородицы в Ростове, построенную, по преданию, "в чин и подобие" "Великой" церкви Киево-Печерского монастыря. И это только те церкви, об основании которых мы достоверно знаем из сохранившихся письменных источников. Свою масштабную строительную деятельность Владимир продолжит и после восшествия на киевский стол, о чем речь еще впереди.

Смерть киевского князя Святополка Изяславича 16 апреля 1113 года — последнее поворотное событие в судьбе Владимира Мономаха. Занимавший киевский престол в течение двадцати лет, Святополк к концу жизни сумел вызвать к себе крайнюю неприязнь киевлян. Его не любили за скупость, за чинимые им насилия, и ситуацию не исправила даже щедрая раздача милостыни его вдовой. Уже на следующий день после смерти Святополка, 17 апреля, в Киеве вспыхнуло восстание, острие которого было направлено против тысяцкого Путяты — правой руки умершего, и киевских ростовщиков-иудеев. "Кияни же разъграбиша дворъ Путятинъ, тысячького, — рассказывает летопись, — [и] идоша на жиды и разграбиша я".

Подоплеку событий, возможно, раскрывает В. Н. Татищев, приведший в своей "Истории Российской" некоторые дополнительные сведения о киевском восстании 1113 года. По его словам, за годы княжения Святополка киевские иудеи возбудили к себе всеобщую ненависть тем, что "отняли все промыслы христианом и… имели великую свободу и власть, чрез что многие купцы и ремесленники разорились; они же многих прельстили в их закон и поселились домами междо христианы, чего прежде не бывало, за что хотели всех побить и дома их разграбить". Иудеи, "собрався к их синагоге, огородясь, оборонялись, елико могли, прося времяни до прихода Владимирова".

Но этого же — "прихода Владимирова" — ожидали в Киеве и многие из киевской знати и зажиточных горожан, понимавших, что еврейским погромом дело наверняка не ограничится и им также придется платить по счетам, оставленным Святополком. По словам летописца, сразу же после смерти Святополка к Владимиру в Переяславль был послан гонец с приглашением занять киевский стол. Однако Владимир отказался: "плакася велми и не поиде, жаля си по брате".

Историки по-разному оценивают поведение Мономаха в эти дни. Иногда полагают, что своим отказом немедленно ехать в Киев он молчаливо признавал преимущественные права на киевский стол своих двоюродных братьев Святославичей, Давыда и Олега. По-другому, вспоминают о признании Киева наследственным владением Изяславова потомства: напомним, что у Святополка остался сын, волынский князь Ярослав, который, если следовать духу и букве любечских постановлений, и должен был стать следующим киевским князем. Но любечские постановления умерли намного раньше Святополка, причем умерли, если так можно выразиться, насильственной смертью, к которой был причастен и сам Святополк, и вряд ли Владимир готов был добровольно уступить Киев своему двоюродному племяннику. Ничего не известно нам и о каких-либо претензиях на Киев со стороны Олега и Давыда Святославичей. Напротив, последующие события свидетельствуют о том, что по крайней мере Олег изначально поддержал Владимира в качестве киевского князя.

Скорее, в действиях Мономаха можно увидеть обычную осторожность. Он не готов был откликнуться на первый же зов, не будучи уверен в том, что его действительно желают видеть в Киеве. И лишь повторная просьба киевлян, точнее, их мольба о помощи, позволяла ему диктовать свою волю, воссесть на "златой" киевский стол в качестве полновластного князя.

И эта повторная просьба-мольба не заставила себя ждать. Из последующего описания торжественной встречи Владимира Мономаха в Киеве явствует, что инициатива его приглашения исходила прежде всего от церковных кругов, и в частности, от киевского митрополита грека Никифора, занявшего кафедру еще в декабре 1104 года. Летопись приводит слова, с которыми киевские "мужи" послали к Владимиру: "Поиди, княже, Киеву; аще ли не поидеши, то веси, яко много зло уздвигнеться: то ти не Путятинъ дворъ, ни соцьких (сотских. — А. К.), но и жиды грабити, и паки ти поидуть на ятровь твою (княгиню Святополкову. — А. К.), и на бояры, и на манастыре, и будеши ответъ имелъ, княже, оже ти манастыре разъграбять". Теперь приход князя в Киев становился уже не его личным делом, не исполнением его давней мечты, но благом для всего "христианского рода", спасением для киевских церквей и монастырей. И уже промедление оказывалось грехом, за который князь должен был держать ответ на Страшном суде.

Владимир вступил в Киев 20 апреля 1113 года, "в неделю", т. е. в воскресенье. "Усретоша же и (его. — А. К.) митрополитъ Никифоръ съ епископы и со всими кияне с честью великою, седе на столе отца своего и дедъ своихъ, и вси людье ради быша, и мятежь влеже (утих. — А. К.)". Но для того, чтобы мятеж и в самом деле утих, необходимо было принять неотложные меры, способные успокоить народ. Именно с этих неотложных мер и началось киевское княжение Владимира Мономаха.

Главной причиной киевского восстания 1113 года историки единодушно признают непомерное ростовщичество, бесконтрольный и ничем не сдерживаемый рост процентной ставки, когда за неуплату долга и процентов со взятой в долг суммы люди оказывались в долговом рабстве. Надо полагать, что именно по этой причине первой жертвой восставших стали киевские иудеи: как известно, в отличие от христианства, в принципе осуждающего "лихоимание", иудаизм не ставил препятствий для занятия ростовщичеством, и этот род деятельности сделался по преимуществу еврейским во многих средневековых государствах. Но в том-то и дело, что при Святополке в Киеве ростовщичеством занимались отнюдь не одни иудеи. Кажется, и сам Святополк не брезговал этим занятием ("был вельми сребролюбив и скуп", — пишет Татищев).

С этим-то злом и предстояло бороться Владимиру Мономаху. Сразу же после вступления в Киев (а по мнению некоторых историков, даже еще до вступления в Киев) он созвал "дружину свою" (в данном случае, своих ближайших советников) в Берестовом — старой пригородной резиденции киевских князей — и принял здесь установления об ограничении ростовщичества — знаменитый "Устав Владимира Всеволодовича", вошедший в состав "Русской Правды" — свода законов, действовавших на территории Руси до конца XV века. По этому уставу (статья 53 Пространной редакции "Русской Правды"), был отменен тот самый "великий рез", о котором с гневом и осуждением говорил митрополит Никифор. Если кредитор получал в качестве процентов с долга сумму, превышающую сам долг, то он лишался права претендовать на остаток (саму сумму долга) и долг считался выплаченным полностью. Максимальной ставкой при крупных долгосрочных займах были признаны 100 % ("два реза", по терминологии того времени): "аже кто возметь два реза, то то ему взяти исто (остаток, основную сумму долга. — А. К.); паки ли возметь три резы (150 %. — А. К.), то иста ему не взяти". Таким образом, сама практика отдачи денег в рост была сохранена и законодательно не запрещалась (хотя и осуждалась Церковью); высоким оставался и процент при совершении сделок, но, главное, был ограничен произвол кредиторов, определен максимум процентной ставки. Должник получал возможность все-таки выплатить долг и тем самым избежать долгового рабства. С принятием "Устава" были аннулированы и те старые долги, по которым кредиторы-ростовщики уже получили в качестве процентов "три резы" — 150 % от взятой в долг суммы. А значит, сотни киевлян из числа торговцев, ремесленников и прочей "простой чади" освобождались от нависшей над ними угрозы публичной продажи с торгов их имущества, членов их семей и даже их самих.

 


Страница 3 - 3 из 4
Начало | Пред. | 1 2 3 4 | След. | КонецВсе

© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру