"Предание ученикам своим о жительстве скитском" преподобного Нила Сорского

 

Преподобный Нил Сорский родился ок. 1433 г. в Москве, в миру носил имя Николай Майков. Биографические сведения о Ниле Сорском противоречивы и отрывочны. Принял иноческий постриг в Кирилло-Белозерском монастыре. По одним источникам, он происходил из крестьян, по другим — был выходцем из московской служилой семьи, по третьим — принадлежал к боярскому роду. До пострига в монахи в Кирилло-Белозерском монастыре служил в Москве в качестве чтеца, занимался списанием книг. В поисках «душевной пользы» совершил паломничество по святым местам: побывал в Палестине, Константинополе, в центре восточно-православного монашества — на Афоне. Вернувшись на Русь между 1473 и 1489 гг., Нил основал скит в 15 верстах от Кирилло-Белозерского монастыря, на берегу реки Сори. По имени этой реки он и получил прозвание Сорский. Вскоре рядом со скитом Нила Сорского поселились и другие монахи, ставшие его последователями и прозванные «заволжскими старцами». По приглашению великого князя Ивана III участвовал в соборе 1490 г., судившем новгородско-московских еретиков. На соборе 1503 г. выступил с протестом против монастырского землевладения и поддержал идею секуляризации церковных земель, выдвинутую великокняжеской властью, в результате чего оказался в оппозиции к официальным церковным кругам, вступив в противоборство с Иосифом Волоцким. Нил Сорский умер 7 мая 1508 г. в Ниловой пустыне.

Нилу Сорскому приписывают 12 сочинений и 5 отдельных фрагментов. Из написанных собственноручно Нилом Сорским книг сейчас известны три тома составленного им и отредактированного «Соборника», содержащего переводные с греческого жития святых и выписки из сочинений византийских писателей-аскетов. Кроме того, Нил Сорский является автором «Устава скитского монашеского жития» (называемого иногда «Большим уставом»), «Предания ученикам своим о жительстве скитском» («Малый устав»), «Завещания», нескольких «Посланий», двух молитв. Сочинения посвящены главным образом устройству на Руси скитского монашества, проникнуты аскетическими идеалами. Современники обращались к Нилу Сорскому как к признанному авторитету, его сочинения переписывались до XIX в. включительно и сохранились в более чем 200 списках.

Нил Сорский считался представителем греческой школы духовной жизни, был знатоком византийской церковной литературы. Авторитетами для него были Исаак Сирин, Симеон Новый Богослов, Григорий Синаит. Считал себя последователем раннехристианских мыслителей-отшельников, проповедовавших исихазм (от греч. «покой», «безмолвие») — аскетическое учение о достижении внутренней духовной сосредоточенности с помощью определенных приемов медитации,— а также преподобного Сергия Радонежского. В своих произведениях Нил Сорский выступает как последовательный проповедник идей и практики индивидуального мистико-аскетического иноческого подвига. Полное отречение от всего мирского, уход из мира, отказ даже от того, что может дать мир иноку, — эти принципы лежали в основе скитского бытия «заволжских старцев». Важное отличие монашеского жития «заволжских старцев» от других русских монастырей того периода состояло в том, что они по скитскому уставу: не имели никакого общего имущества, не вели общей хозяйственной деятельности. Но каждый из проживающих в ските, по мере сил, обеспечивал свое существование собственным трудом, основное же время посвящал исключительно молитвенной практике. Даже количество совместно проживавших скитников ограничивалось, а идеальным случаем Нил Сорский считал уединенное отшельничество, или же безмолвное житие с одним или с двумя братьями.

Важнейшим условием исполнения аскетических принципов было «нестяжательство» — т.е. нищелюбие, принципиальный отказ от владения имуществом. При этом «нестяжание», бедность, по убеждению преподобного Нила, это не только идеал личной жизни инока, но и жизненный идеал всей обители. Ведь, по его мнению, владение любым имуществом становится причиной нравственной деградации монашества.

По убеждению Нила Сорского, почва для иноческого подвига во славу Господа — мысль и сердце, которые являются ареной борьбы человека с «помыслами». Поскольку зло исходит от помышлений человека, постольку начинать борьбу с ним нужно с очищения сознания, противоборства страстям и достижения внутренней сосредоточенности духа, не допускающей внешнего воздействия. Он выстраивает целую иерархию «помыслов», с которыми обязан бороться не только инок, но и всякий человек вообще.

Чтобы не поддаться искушениям инок должен следовать учению об «умном делании». «Умное делание» — это внутренний духовный процесс, совершающийся в глубоких тайниках человеческого духа и распадающийся на три отдельные акта: безмолвие, умную молитву и созерцание (или видение). Главной целью всего «умного делания» является познание Божественной любви. Именно в учении Нила Сорского идея евангельской, Христовой любви достигает своего глубочайшего толкования в древнерусской религиозно-философской мысли. Высшая задача — познание любви к Богу. Вторая задача — любовь к ближнему, которая есть условие объединения людей и избавления их сердец от многих грехов. Таким образом, в толковании Нила Сорского евангельская любовь приобретает характер универсальной мировой силы и главного средства преображения человека. Таким образом, «умное делание», открывающее людям истинную евангельскую любовь, позволяют человеку, их постигшему, достигнуть состояния истинной, полной, «внутренней свободы», когда человек зависит лишь от Бога и более ни от кого.

Задачу церкви по отношению к миру он усматривал исключительно в молитвенной заботе о государстве. Считая, что церковь выше государства (в мистическом, а не в историческом смысле), выступал за резкое отграничение церкви от мира, против проникновения церкви в политику и обогащения монастырей. Бедность, по Нилу Сорскому, — это идеал, связанный с «радикальным нестяжанием»: церковь должна иметь только самое необходимое. Накопление богатств влечет за собой «обмирщение» церкви и, как следствие, упадка престижа монастырей. Всякую собственность, не только богатство, он считал противоречащей монашеским обетам, поэтому резко выступал против вотчинных прав церкви, призывая вместо крупных монастырей-землевладельцев создавать небольшие скиты, более пригодные для иноческих подвигов.

Учение и практика преподобного Нила Сорского оказали огромное влияние на духовное развитие XVI века. Его духовные последователи, прозванные «нестяжателями», позднее попытались внести идеи преподобного Нила в практику реальной общественно-политической жизни. К нестяжателям примкнули Максим Грек, Вассиан Патрикеев, Гурий Тушин, Артемий Троицкий; их взгляды использовали еретики Феодосий Косой и Матвей Башкин. на соборе 1490 г. Нил Сорский и нестяжатели добились мягкого приговора для вероотступников, утверждая, что христианское смирение и принцип братской любви исключает осуждение других людей.

Однако в целом усилия последователей Нила Сорского закончилось неудачей, нестяжатели проиграли в противостоянии с иосифлянами. Скорее дело в том, что по самой своей сути, учение Нила Сорского — это путь, изначально открытый для немногих, для тех, кто решил полностью отречься от мира и сосредоточиться на практике «умного делания». Следовательно, путь «умного делания» было невозможно применить в государственной практике, и уж тем более не мог он стать основой государственной идеологии. Косвенным образом это подтвердил и сам Нил Сорский, не признававший никакой мирской славы и жаждущий лишь успокоения.

Фрагменты «Устава скитского» преподобного Нила Сорского публикуется по: Преподобный Нил Сорский. Предание ученикам своим о жительстве скитском. СПб., 1852. С. 69–166. Перевод А.Н. Муравьева в редакции С.В. Перевезенцева.

 

НИЛ СОРСКИЙ. "ПРЕДАНИЕ УЧЕНИКАМ СВОИМ О ЖИТЕЛЬСТВЕ СКИТСКОМ". ФРАГМЕНТЫ

<...>Прежде бывшие святые отцы не только в пустынном безмолвии и отшельничестве соблюдали ум свой и обретали благодать бесстрастия и душевной чистоты, но многие из них, обитавшие в монастырях, которые находились не только вдалеке от мира, но и в городах, как Симеон Новый Богослов и блаженный учитель его Симеон Студит, жившие среди многолюдного Царьграда в великой Студийской обители, просияли там как светила своими духовными дарованиями. Также и Никита Стифат и иные многие. Также и блаженный Григорий Синаит, зная, что все святые обрели благодать Духа чрез соблюдение заповедей Христовых сперва чувственно, а потом духовно, не только отшельников и в уединении живших учил трезвенности и безмолвию, что которые суть соблюдение ума, но и тех, кто собирался в общежительных монастырях поучал тому внимать и о том заботиться. Без этого не обретается такое чудное и великое дарование, говорили святые отцы. Говорил блаженный Исихий Иерусалимский: «Как невозможно жить человеку без пищи и пития, так и без охранения ума своего невозможно достигнуть духовного настроения души, если даже и понуждаем себя не согрешать ради страха перед будущими муками». <...>Симеон Новый Богослов говорит, что многие приобрели сие великое, всекрасное и светородное делание посредством наставления и учения и редкие получали его без учения прямо от Бога усилием подвига и теплотою веры. Подобно же и Григорий Синаит говорил и иные многие святые. Немалый подвиг — обрести себе наставление, не обольщающее нас, то есть человека, стяжавшего опытное ведение и духовный путь Божественного Писания. Итак, вот и святые отцы в свое время свидетельствовали, что и тогда уже трудно было обрести нелестного наставника, ныне же, при духовном оскудении, искать нужно люботрудно. Если же не найдется, то повелели святые отцы прямо от Божественного Писания учиться, по слову евангельскому: «Испытуйте Писания и в них обрящете живот вечный» (Ин., 5:39). Поскольку все, что прежде написано было в Святых Писаниях, в наше наказание предначертано, говорит святой апостол (Рим., 15:4). Так и святые отцы, подвизаясь телесно, в тоже время духовно возделывали виноград своего сердца и, очистив таким образом ум от страстей, обретали Господа и снискивали разум духовный. Нам же, разжигаемым пламенем страстей, повелели почерпать воду живую из источника Божественного Писания, который может угасить опаляющие нас страсти и наставят на разум истинный. Посему и я, многогрешный и неразумный, собрав нечто от Святых Писаний и то, что говорили нам святые отцы, написал сие для напоминания самому себе, чтобы я сам, нерадивый и ленивый, был делателем сих, потому что доселе был пуст от всякой добродетели духовной и телесной и, как некий раб, был куплен неподобающими страстями, во всем себя покорив греху. Все сие собрал я, не в благодушии своего здравия и не пользуясь тишиною бесстрастия, но связанный сам узами страстной болезни, и не от себя, но от Священного Писания, извлекая малое из многого, как пес питающийся от крупиц, падающих с трапезы словесной господ своих, блаженных отцов, дабы хотя бы несколько быть их подражателем.<...>

Святые отцы говорили, что различна бывает духовная брань, испытываемая нами: прежде всего — «прилоги», затем «сочетание», потом «сложение», затем «пленение», и потом «страсти».

Святые отцы Иоанн Лествичник и Филофей Синаит и другие многие называют «прилогами» простой помысл или образ, который новоявленно вносится нам в сердце и объявляется уму. А Григорий Синаит говорит, что «прилог» — это как бы напоминовение от врага, внушающего нам сделать то или другое, как некогда Самому Господу Иисусу нашему он дерзнул сказать: «Скажи, чтобы камни сии сделались хлебами» (Мф., 4:3). Иными словами, «прилог» — это любая мысль, пришедшая человеку на ум. Такого рода «прилог», или помысл, безгрешен сам по себе и не заслуживает ни похвалы ни укора, поскольку не в нашей силе обретается. Невозможно нам быть без «прилога» вражиих помыслов. По словам Симеона Нового Богослова, диавол обрел к душе доступ с тех пор, как первый человек чрез непослушание был изгнан из рая и от Бога и разум каждого стал колебаться. Но дело совершенных — пребывать непоколебимыми против нападения помыслов, хотя им временно случается колебание, как говорит святой Исаак Сирин.

«Сочетание», то есть как бы тайное от нас слово к явившемуся помыслу по страсти или бесстрастно, принятие оного и обращение с ним и собеседование от произволения нашего. То есть сочетание — это внимание, которое человек обратил на случайно возникшую мысль. И это не всегда безгрешно. Оно может быть и похвально, если богоугодно разрешится; разрешается же таким образом: если кто немедленно не отразит лукавого помысла, но несколько с ним беседует и враг уже будет налагать на него страстное помышление, то пусть всячески старается преложить его на благое. Как же на благое прелагать? — о том скажем впоследствии.

«Сложением» называется охотное преклонение души к явившемуся в ней помыслу, то есть если кто, восприняв сии помысли или образы, от врага представляемые, и мысленно с ними беседуя, как бы одобрит в мысли своей то, что говорит ему вражеский помысл. Святые отцы говорят, что так бывает по мере духовного устроения подвизающегося. Если кто приял от Господа помощь отгонять помыслы, а между тем обленится и по небрежению не стремится отстанять их — такому это не безгрешно. Если же он только новоначальный и немощный и хотя бы сколько-нибудь собеседовал помыслу, однако когда только опомнившись исповедуется Господу с чувством покаяния и сокрушения и не медлит призвать Бога на помощь, как написано «исповедайтеся Господу и призывайте имя Его» (Пс., 104:1), то милосердие Божие прощает ему ради его немощи. Так рассуждают святые отцы о «сложении» мысленном, если кто во время подвига неволею побеждается от помыслов, но корень ума его утвержден на том, чтобы не согрешить и не совершать на самом деле беззакония. И это есть первая степень «сложения». Вторая же степень, по словам Григория Синаита, в том состоит: если кто волею приемлет вражеский помысл и, собеседуя с ним, побеждается от него, и к тому уже не борется против страсти, но твердо согласится сам с собою ей удовлетворить, или если и старается исполнить на деле то, что положил в мысли своей, но вспрепятствовали ему только время и место, или какая-нибудь иная причина, то это уже весьма тяжко и подлежит запрещению.

«Пленение» есть вынужденное и невольное увлечение нашего сердца или постоянное совокупление с приключившимся помыслом, повреждение доброго нашего устроения. Первая степень «пленения» — вынужденное и невольное увлечение нашего сердца, когда ум наш будет пленен помыслами вопреки своему желанию, т. е. невольно увлечется лукавыми мыслями, против собственного желания, но с помощью Божиею возвращается сам к себе. Вторая же степень: когда ум как бы бурею и волнами носимый, от доброго настроения низводится лукавым мыслям и не может прийти в тихое и мирное устроение; это чаще всего случается от молвы и многих суетных бесед. И сие совокупление ума с приключившимся для доброго устроения души губительно. По-разному рассуждается о таком состоянии, если оно случается во время молитвы или не вовремя оной, если помыслы лукавы или нелукавы. Более тяжко, если пленяемся лукавыми помыслами во время молитвы, ибо во время молитвы подобает ум к Богу собирать и молитве внимать, и отвращаться от всяческих. Если же не во время молитвы и о необходимых житейских потребах — то это безгрешно, ибо и святые вынуждены были благословно заботиться о житейских нуждах. Но и тогда, говорят святые отцы, в каждом помысле благочестивый ум будет всегда обращаться с Богом, а от лукавых помыслов всегда подобает отвращаться.

«Страстью» собственно назвать должно, если какой-нибудь помысл долгое время гнездится в душе и усвоится ею уже в нраве по навыку. В «страсть» человек приходит самоизвольно и та обуревает его страстными помыслами, которые произвольно в ней утвердились, от частого и совершенного соглашения с сим вражеским советом и мечтанием. Это происходит оттого, если человек по небрежению позволял себе много размышлять о какой-либо страстной вещи, любовью к которой диавол наиболее разжигал его воображение, часто представляя ее, и таким образом, волею или неволею, человек мысленно наконец побеждался ею. Это требует покаяния, дабы избавиться от такой страсти, или подлежит будущей муке ради нераскаянности и непротивоборства. Подобает также каяться и молиться об избавлении от таковой страсти, ведь будущие муки последуют для непокаявшихся, а не для тех, кто пребывает в духовной брани. <...> Подобает же ратуемому какой-либо страстию тщательно ей противиться, говорят святые отцы. Так, например, говорим о блудной страсти: если кто борим страстию к какому-либо лицу, тот должен всячески от него удаляться, избегая беседы и сближения, ибо если кто от сего не охранится, то уже совершает страсть и согрешает помыслами в сердце, сам раскаляя печь своих страстей и, как зверя, вводит в душу свою лукавые помыслы. <...>

<...> Святые отцы советуют противопоставлять всегда в духовной борьбе усилие равномерное борящему нас, который побеждает нас собственною нашею волею или сам мысленно побеждается нами, или, проще сказать, сколько есть сил сопротивляться лукавым помыслам. И такая духовная борьба есть для нас причина венцов или томлений: венцы победившим, муки же согрешившим и не покаявшимся в сей жизни. Святой Петр Дамаскин называет согрешение достойным мук, если оно совершается на самом деле, а крепко борющимся и не изнемогающим против сильного ратования вражия, светлейшие сплетаются венцы. Благоразумное и искусное борение есть начальное отсечение пришедшего помысла, когда он еще представляется в виде прилога, при непристанной молитве; таким образом, с одного раза отсекаются все дальнейшие его виды, потому что борющийся разумно отвергает от своих мыслей матерь зла, то есть лукавый помысл. Нил Синайский советует поставить ум свой во время молитвы немым и глухим, и Исихия Иерусалимский: иметь сердце, безмолвствующее от всякого помысла, хотя бы вначале и казался он благим, ибо известно по опыту, что за бесстрастными помыслами следуют страстные и допущение первых бывает виною входа других. Посему необходимо стараться молчать мыслию и от помыслов, представляющихся правыми, и всегда смотреть в глубину сердца, восклицая: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя! Или короче: Господи Иисусе Христе, помилуй мя: или Сыне Божий, помилуй мя, как это будет удобнее для новоначаль-ных, говорит Григорий Синаит. Не подобает часто изменять слов молитв. Прилагают Отцы в молитве, когда произносишь: Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, еще слово — грешного. И сие приятно есть. Наипаче же подобает нам грешным.

Будем произносить это прилежно и со всяким вниманием, стоя, или сидя, или лежа, ум свой затворяя в сердце и удерживая дыхание сколько можно, да не часто дышать, как учит Симеон Новый Богослов. Григорий Синаит учит: призывай Господа Иисуса терпеливо, с желанием и ожиданием, отвращаясь от всех помыслов. <...> Если же не можешь в безмолвии сердца молиться без помыслов, но видишь их умножающимися в уме своем, не малодушествуй, а пребывай постоянно в молитве! Синаит ведал опытно, что нам, страстным, невозможно самим победить лукавые помыслы; говорит он, что никто из новоначальных не удерживает ума своего и не отгоняет помыслов, если Бог не удержит ума и не отженет помыслов, ибо это есть дело сильных, но и они не сами собою отгоняют помыслы, но с Богом подвизаются на брань сию, как уже облеченные благодатию и всеоружием Его. Ты же, если видишь нечистоту лукавых духов, то есть помыслов, воздвигаемых в уме твоем, не ужасайся и не дивись и не внемли им, но, удерживая дыхание сколько возможно, ум затворяя в сердце, вместо оружия призывай Господа Иисуса часто и прилежно, и отбегнут они, как огнем палимые Божественным Именем. <...>

Если почувствуешь обленение или изнеможение, призывай на помощь Бога, понуждай себя и сколько будет сил не отставай от молитвы, доколе с помощию Божиею не отбегнут помыслы. Когда же утихнет от них ум, внемли опять сердцу и продолжай молитву душою и умом: ибо хотя и весьма полезно делание, но только отчасти, сердечная же молитва есть источник всякого блага и напояет душу, как некий сад, по словам Григория Синаита. <...> Он повелевает иметь непрестанное попечение о молитве и искать в сердце Господа, безмолвием отсекая всякие помыслы, дабы не увлечься ими, но умом соблюдать сердце и внутрь его всегда обращаться. <...> Жестоким и неудобным кажется такое делание для новоначальных, как это известно по опыту, но кто однажды обрящет благодать, тому уже это не трудно и он слюбовию молится, утешаемый благодатию: ибо когда приходит действие молитвы, оно поистине содержит ум в самом себе, веселит ею и упраздняет от всякого пленения. <...> Златоуст же предлагает такой порядок делания для разделения времени, по мере и по силе каждого из подвизающихся: час молиться и потом час читать, и еще час петь, чтобы таким образом хорошо проходил день. <...> Когда же, благодатию Божию, усладится молитва и уже действует в сердце, велит он наипаче прилежать ей и не оставлять ее для пения, доколе сама, по устроению Божиею, нас не оставит; ибо не должно, оставляя Бога внутрь нас, извне Его призывать, от высоких преклоняясь к нижним, и молвою возмущать ум от водворившейся в нем тишины. Безмолвие, по самому имени своему, выражает упразднение от всякой молвы в смирении и тишине, и оно выше всякого молитвенного вопля, ибо в нем обретается сам Господь: «Бог есть смирение», — говорит Лествичник молвы и вопля выше. <...>

Иное есть делание безмолвия, а иное — общего жития, и всякая мера хороша по слову премудрых: и так должно в меру петь, как говорят святые отцы, а более упражняться в молитве; ослабевшему в молитве надобно петь или заниматься чтением отеческих деяний. Когда ветрила напряжены ветром, корабль не требует весел, чтобы переплыть страстное море, а когда корабль остановился, тогда надобно двигаться веслами. А тем, которые с любопрением указывают на святых отцов или например некоторых творивших всенощное стояние и непрестанное пение, святой Григорий Синаит велит по Писанию отвечать так: «Не во всех все совершенно по недостатку ревности или изнеможению силы, но и малое в великих не всегда бывает мало, равно как и великое в малых не всегда совершенно». <...> О предуспевших и достигших просвещения он говорит: «Не требуется для них псалмопения, а более молчания и неоскудной молитвы и созерцания, они уже совокуплены с Богом и не должны отторгать от Него ум свой и повергать в смущение, ибо прелюбодействовать будет их ум, если отступит от памяти Божией и исполнится заботою о худших вещах».

Испытавший такое высокое состояние, святой Исаак Сирин пишет, что когда приключается духовная неизреченная сия радость, она внезапно отсекает в устах молитву, ибо тогда как бы престают уста и язык, и сердце — хранитель помыслов, и ум — кормчий чувств, и мысль — скоролетящая докучливая птица; тогда уже мысль не имеет своей молитвы и движется не самовластием, но сама она наставляется иною силою, содержится в таинственном пленении и обретается в непостижимом, которого сама не ведает. Это есть то, что называется собственно ужасом и видением молитвы, а не самая молитва: ибо ум бывает тогда уже превыше молитвы, которая отлагается ради обретения лучшего, и он находится в исступлении, без всякого желания, по слову Апостола: «В теле ли — не знаю, вне ли тела — не знаю; Бог знает». (2-е Кор., 12:2). Молитву называет святой Исаак семенем, а сие состояние — собиранием снопов, когда жнуший сам изумляется неизреченным видением того, как от худых и голых зерен, которые он посеял, внезапно прозябли пред ним зрелые колосья. Молитвою же сие называется потому только, что от нее происходит, и святым дается сие неизреченное дарование, которого имени никто определить не может. Когда действием духовного подвигается душа к божественному и чрез непостижимое соединение уподобится Божеству, и просветился в своих движениях лучом высокого света, и сподобится ум ощущения будущего блаженства, тогда забывает сама себя, все временное сущее здесь, и уже не имеет движения в чем-либо. <...>

Любовь же к Богу — сладчайше жизни, и пришедший к Богу разум — сладчайше меда и сота, от него же любовь рождается. Но сия суть неизреченна и непроизносима словами, как говорит Симеон Новый Богослов: «Какое слово сие изглаголет, ибо это страшно воистину и свыше всякого слева! Вижу снег, которого не имеет мир, и, сидя в келии, вижу внутрь себя Творца мира и беседую с Ним, и люблю Его, и питаюсь единым Боговидением и, соединившись с Ним, превосхожу небеса: где же тогда тело? Не знаю; ибо Господь меня любит и в Самого Себя приемлет, и на объятиях скрывает и, будучи на небесах, в то же время и в моем сердце, и здесь и там виден мне. Владыка являет меня не только равным Ангелам, но и приемуществующим пред ними, ибо невидимый для них и неприступный Существом мне виден бывает и с моим соединяется существом. Это есть то, о чем возвещает Апостол: не видело того око, не слышало ухо и не приходило то на сердце»; и пребывая в этом, не только не хочешь выйти из келии, но желал бы укрыться в глубине земли, дабы и там, вне всего мира, созерцать бессмертного своего Владыку и Создателя.

То же говорит и святой Исаак, согласуясь с Новым Богословом, что когда отымется у человека покрывало страстей от мысленных его очей и узрит он сию неизреченную славу, внезапно ум его возвышается до ужаса, и если бы Бог не наложил предела в сей жизни такому состоянию, сколько в нем оставаться то, хотя бы допущено было продолжаться оному и во всю жизнь человека, никогда не захотел бы он выйти из сего дивного видения, но так устрояет Бог по Своей милости, чтобы на время умалялась благодать Его во святых, дабы могли они промышлять и о братии своей служением слова, поучающего благочестию; ибо, как говорит Макарий Великий, если бы кто имел такую благодать, чтобы постоянно быть объятым сладостию сих чудных видений, не мог бы он более ни о чем временном слышать или говорить, или принять на себя тяжесть словесного учения и какой-либо малейшей заботы. <...> Вкусившие однажды в мертвенном сем теле бессмертной пищи и в маловременном мире сподобившиеся отчасти той радости, которая предуготовляется в Небесном Отечестве, уже не могут прилепляться красным мира сего или бояться чего-либо скорбного и лютого, но с Апостолом дерзают восклицать: ничто не может нас разлучить от любви Божией. Это говорит святой Исаак о древних великих Отцах.

Мы же, непотребные, исполненные многих грехов и страстей, не достойны даже и слышать таких речей. Уповая на благодать Божиею, дерзнул я изречь несколько их духоносных глаголов для того, чтобы мы познали хотя немного, каким окаянством мы объяты и какому безумию мы себя предаем, заботясь наипаче об успехе в делах мира сего, приобретая тленные вещи и ради их поднимая брань и молву на пагубу душам нашим, и мы еще вменяем себе это в похвалу и на пользу. Горе нам, ибо мы не хотим познать сами своей души и не разумеем, в какое жительство мы призваны, вменяя житие мира сего, скорби или покой его за нечто существенное, и от ленности и небрежения говорим, будто это было свойственно только древним святым, а нам уже не возможно и не нужно. Но это не так! Невозможно только не хотящим истинно покаяться и заботиться о деле Божием, но по любви к миру произвольно вметающим себя в различные страсти и бесполезные попечения; а кто тепло кается, и с любовию и страхом ищет Господа, и к Нему Единому зрит и заповеди Его творит, — таковых всех милует, благодетельствует и прославляет Бог, как о том свидетельствует все Священное Писание. <...> Некоторые и слышать не хотят, есть ли в нынешнее время благодать? — «До того омрачены они бесчувствием и неразумным маловерием», — говорит святой Григорий.

Мы же, увидев все сие из Священных Писаний, если хотим иметь истинное прилежание о деле Божием, удалимся прежде всего, сколько можно, от суеты мира сего и постараемся уматить наши страсти, то есть блюсти сердце от лукавых помыслов, во всем исполнять заповеди Божий, и с хранением сердца будем иметь молитву. <...> Святые отцы советуют наипаче подвизаться на сем делании ночью, ибо ночь наиболее очищает ум, говорит блаженный Филофей Синаит, а святой Исаак говорит, что всякая молитва, приносимая ночью, будет в твоих очах честнее всех денных деяний; ибо самая сладость, которая дается днем постникам, проистекает от света ночных подвигов. <...> Потому и Лествичник более советует ночь посвящать молитве, нежели пению. <...> Так и нам подобает делать: когда ум наш утрудится в молитве, то давать ему несколько ослабу в пении, какое есть у каждого правило, ибо часто многословие рассеивало ум во время молитвы, а малословие его соблюдало, <...> во время же рассеяния ума чтение и рукоделие бывают полезнее молитвы, как то Ангел передал Антонию Великому. Для новоначальных при нашествии помыслов особенно полезно рукоделие с молитвою или какое-либо послушание, наипаче же, чтобы избавить себя от скорби и уныния, по совету Отцов. <...> Внимая сему, каждый из нас да подвизается подобающим ему образом. <...>

<...> Все святые писатели говорят нам для укрепления нашего в борьбе сей, чтобы мы не малодушествовали и не унывали, когда сильно будем ратуемы лукавыми помыслами, и да не престанем идти вперед на пути нашего подвига, ибо это есть хитрость злобы диавольской — внушать нам стыд о побеждении нашем лукавыми помыслами, для того чтобы не могли воззреть к Богу с покаянием и помолиться против них. Но мы победим их всегдашним покаянием и искреннею молитвою и не обратим тыла пред врагами нашими, хотя бы и тысячи язв приняли от них ежедневно, и положим себе, доколе не умрем, никогда не отступать от сего живоносного делания, ибо при этом бывает нам тайное посещение милости Божией. «Не только нам, страстным и немощным, но и тем, которые стоят на высокой степени чистоты и пребывают в житии, достойном похвал, и в состоянии внутреннего безмолвия под мышцею разума Господня, бывают мысленные падения, а за ними мир, и утешение, и помыслы, целомудренные и кроткие», как говорит святой Исаак Сирин. <...>

И вот святые опытно нас научают и отъемлют сомнение от наших мыслей, дабы мы не ослабевали в борении мысленном во время смущения от скверных помыслов и не уклонялись бы в отчаяние. И опять, когда бывает посещение благодати, Отцы внушают, чтобы мы не сделались беспечны и не превознеслись, но да исповедаемся Богу и благодарим Его, и возобновляем в себе память согрешений наших во время бывших попущений: до какой низости мы тогда ниспадали, стяжав себе ум как бы скотский, и какие нечистые помыслы и нелепые мечтания в час сих вражеских наветов мы допускали водружаться в нашем уме; и как от малых помыслов, восставших на нас, когда еще мы не примечали нашего помрачения, вскоре мы преклонялись к самым страстям и собеседовали с ними в омрачении нашего смысла. Все сие воспоминая, кайся и укоряй себя. Разумей, что все сие попускает Промысл Божий, чтобы смирить нас. <...>

И так внимай со страхом: если не смиришь ты своего мудрования, оставляет тебя благодать и ты совершенно падаешь в таких вещах, в которых только искушаешься помыслом. Не своею силою стоишь ты в добродетели, но это есть дело благодати, тебя носящей на руках своих и соблюдающей от всех сопротивных. Нам же подобает внимать со всякою осторожностию, чтобы не от нас происходила причина, по которой будут против нас укрепляться лукавые помыслы, если мы не право будем шествовать по пути Божественному, но неосторожно и развращенно, <...> ибо хотящий прилежать любви Божией и истинно спастись должен всегда без ленности и небрежения делать дело Господне, сколько у него есть сил, смирения и благочестия. <...> Блаженный Филофей говорит, что подобно тому как мы, живя еще в мире посреди его суеты, умом своим и всеми чувствами поработились прелести греховной, так подобает нам и тогда, когда мы начали жительствовать по Богу, работать умом и всеми нашими чувствами Богу живому и истинному, по правде и воле Его, творить святые Его заповеди и удаляться всячески от всего, что Ему не угодно.

Восстав от сна, прежде всего должно прославить Бога и исповедаться Ему, а потом уже начинать делание, то есть молитву, пение, чтение, рукоделие или какое-либо послушание. Ум всегда должно иметь утвержденным в благоговении и уповании на Бога, дабы все творить в благоугождение Богу, а не ради тщеславия или человекоугодия, ведая, что всегда с нами Тот, Кто везде обретается и все исполняет. <...> Если приключится беседа, да будет она по Богу, с соблюдением от всякого ропота и осуждения, празднования и любопрения. Таким же образом и в пищи и питии все со страхом Божиим да приемлется. Наипаче должно соблюдать себя во время сна, благоговейно, с помышлениями, внутрь себя собранными, и с благочинием в самом положении наших членов, ибо сон сей маловременный есть образ вечного сна, то есть смерти, и возлежание наше на одре должно напоминать нам положение наше во гробе — поступающий таким образом всегда в молитве пребывает. <...> Если кто имеет тело здоровое, должен утомлять его постом и бдением и трудным деланием, поклонами или рукоделием, чтобы поработилось душе и избавилось от страсти, благодатию Христовою; если же тело немощно, да управляем им по мере сил своих. Но о молитве всегда должно радеть, и здоровому, и немощному, ибо телесное делание востребуется от крепких телом по силе каждого, а мысленное, то есть чтобы иметь всегда в уме своем благоговейное упование на Бога и прилежать к Его любви, — есть обязанность каждого, даже и в великих болезнях.

Мы должны также, по заповеди Господней, иметь любовь к ближним нашим и доказывать ее словами и делами, если близь нас обращаются, с соблюдением, однако, и любви Божией. Если же они далеко, то мысленно любовию мы должны с ними сочетаться, изгоняя из сердца всякое злопамятование, повинуясь им душою со смирением и угождая им ко благому с добрым намерением. Если Бог узрит нас таковыми, то простит нам согрешения и примет молитвы наши, как благой дар, и щедро подаст нам Свои милости. <...>

 

[ПЕРВЫЙ ПОМЫСЛ. О ЧРЕВОУГОДИИ]

Если сей помысел докучает нам воспоминанием различных и сладостных яств, чрез меру и не во время, то следует паче всего воспоминать слово евангельское: «да не отягчаем сердца наша объядением или пианством»; и призвав на помощь Самого Господа, изрекшего сие, иметь в мыслях своих, что сказано Отцами о сей страсти, которая есть корень всякого зла и наипаче блуда, ибо и при начале мира ею совершилось преступление нашего праотца, первого человека Адама, когда, прикоснувшись запрещенного плода, изгнан был из рая и всему роду своему навлек смерть, как написано: «красен был взору и добре снеди умертвивый меня плод». Оттоле и доныне многие, повинуясь чреву, пали падением великим. «Вспомни, — говорит великий Варсанофий, — что сладость и благоухание скоро обращаются в гниль и злосмрадие». <...> И таким образом, в меру и в приличное время принимая необходимую пищу, преодолевай свою страсть. <...>

 

[ВТОРОЙ ПОМЫСЛ. О БЛУДЕ]

<...> Великий для нас подвиг бороться против духа блудного, ибо борьба сия сугубая и в душе и в теле, и потому всегда должно крепко стараться соблюдать сердце свое от сего помысла, наипаче когда хотим приобщиться святыни, тогда особенно старается враг всячески осквернить совесть нашу. Когда докучают сии помыслы, должно со страхом Божиим напоминать себе, что ничто не может утаиться от Бога, даже до тонкого помышления сердечного, и что всем сим будет судиею и истязателем Сам Господь; должно вспомнить и обещание наше, исповеданное пред Ангелами и человеками, о пребывании в целомудрии и чистоте. Не во внешнем только образе жизни соблюдаются все сии добродетели, но тогда, как и потаенный сердца человек чист бывает от всяких скверных помыслов, что весьма честно и любезно пред Богом. Кто долго допускает в себе помыслы блудные и тем себя оскверняет, тот прелюбодействует уже в сердце, говорят святые отцы, и случается иногда, что приходит и к самому делу. Какова же беда бывает по совершении оного, можно судить по тому, что ни о каком согрешении так строго не выражались отцы, как об этом, называя его собственно падением, ибо оно лишает падшего всякого дерзновения к Богу и порывает его к отчаянию.

Полезным, думаю, во время сей блудной брани, <...> воспомянуть стыд и срам пред людьми, чтобы этим самым позором отразить помысл: ибо если бы застали нас в такой скверне, не лучше ли пожелали бы мы умереть, нежели быть застигнутыми? Самую великую победу на сии помыслы находим мы в прилежной к Богу молитве, учат нас святые отцы. <...> Они советуют призывать на помощь и подвижников в целомудрии и чистоте, как Даниил Скитский велел некоему брату, тревожимому сею страстию, помолиться и призвать мученицу Фомаиду, убиенную ради целомудрия, и, помолившись у ее гроба, внезапно был он избавлен. <...> Святой Иоанн Лествичник научает нас, когда настанет сильная брань сего помысла, не ухищренными глаголами, но смиренными выражениями взывает к Могущему спасти нас: помилуй мя, Господи, яко немощен есмь! и тогда, говорит он, познаешь Вышнего силу и невидимых невидимо отженешь. Всегда Именем Иисусовым бей ратников, ибо крепче сего оружия не обрящешь, ни на небеси, ни на земле. <...> «Что для нас дороже нашей души, — восклицает святой Василий Великий, — ради которой Христос умер и воскрес?» Избегай же слышания неприличных бесед, от которых необходимо воздвигаются в нас нечистые страсти.

 

[ТРЕТИЙ ПОМЫСЛ. О СРЕБРОЛЮБИИ]

Недуг сей извне нашего существа приключается от маловерия и неразумия, посему и не велик против него подвиг для тех, которые внимают себе, со страхом Божиим, и хотят поистине спастись. Но когда он укрепляется в нас, то становится злее всех недугов, и если только ему покоришься, вводит нас в такую пагубу, что и Апостол называет его не только корнем всякому злу, гневу, скорби и прочим, но даже идолослужением. Многие ради сребролюбия не только отпати от благочестия в жизни, но и погрешили в вере и пострадали душевно и телесно, как повествуется в Священном Писании. Отцы говорят: «Кто собирает золото и серебро и уповает на него, тот не верует, что есть Бог, пекущийся о нем; и если кто будет одержим гордынею или сребролюбием, то есть какою-либо одною из сих страстей, уже бес не ратует против него другою, потому что и той одной довольно для его погибели». Итак, подобает нам сохранять себя от сей душетленной страсти и молить Господа Бога, да отженет от нас сребролюбивый дух. <...> Истинное отдаление от всякого вещелю-бия не только состоит в том, чтобы не иметь имения, но и не желать приобрести оное, и это нас наставляет к душевной чистоте.

 

[ЧЕТВЕРТЫЙ ПОМЫСЛ. ГНЕВНЫЙ]

Если же нас томит гневный помысл, понуждая к злопамятству и поощряя к ярости воздать зло оскорбившему нас, мы должны вспомнить слово евангельское: «Аще не оставите брату от сердец ваших согрешения его, и Отец ваш Небесный не оставит вам согрешений ваших». <...> Явно, что если мы сами не простим, то и нам не простится; так надобно разуметь сие, что если даже мы думаем благотворить, но не отлагаем гнева, то это неприятно Богу. Отцы говорили: «Гневливый, если и мертвого воскресить, молитва его неприятна», — не потому чтобы, по их мнению, действительно мог воскресать гневливый, но чтобы показать мерзость его молитвы. Потому всячески не должно нам гневаться, ни творить зло брату не только делом или словом, но и видом; ибо иной может и одним взором оскорбить брата своего, а помыслы гневные следует не медля отметать от сердца. Великая над ними победа бывает, когда мы молимся за оскорбившего нас брата, как повелевает авва Дорофей, такими словами: «Помоги, Господи, брату моему и, ради его молитв, помилуй и меня, грешного».

Молитва за брата есть любовь и милование, а призывать на помощь его молитву есть смирение. Сотворяйте же добро ему, сколько можете. И так исполняется закон Господа: «Любите врагов ваших, благословите клянущих вас, добро творите к ненавидящим вас, и молитеся за творящих вам обиду». Столь великое обещал воздаяние таковым Господь — не одно лишь Царство Небесное или какое-либо утешение и дарование, как и прочим, но самое сыноположение: «будете сынове Отца вашего, Иже на небесех». Сам Господь, давши нам сию заповедь, научает нас и своим примером, дабы мы по силе Ему подражали — столько зла претерпел Он от иудеев нас ради грешных, и не только не прогневался на них, но молился за них Отцу: «Отче, отпусти им, ибо не ведают что творят». И все святые, шествовавшие путем сим, обрели благодать, ибо не только не воздавали зла оскорбившим их, но молились о них, покрывали их недостатки и радовались их исправлению, когда они приходили в чувство, и наставляли их с милостию и любовию.

 

[ПЯТЫЙ ПОМЫСЛ. ПЕЧАЛЬНЫЙ]

Не мал нам подвиг на дух печальный, потому что он вметает душу в погибель и отчаяние. Если скорбь будет от человеков, должно переносить ее благодушно и молиться за оскорбивших, так как не без Промысла Божия это нам приключается и все нам Бог посылает на пользу и спасение души, хотя в настоящее время и кажется нам, будто это не полезно, потому что не по нашей воле исполняется, но впоследствии обнаруживается польза. Посему мы всею душою должны веровать, что все видит Всевидящее Око и что ничто без воли Божией нам не бывает, и должны терпеливо переносить искушения, дабы получать от Бога венец, и за все благодарить Господа, удерживаясь от ропота на оскорбивших нас. <...> «Уста благодарящие приемлют благословение и в сердце благодушное впадает благодать», — говорит святой Исаак Сирин; «все немощи носит Бог человека не ропчущего». <...> Полезна и нам скорбь о грехах наших, с покаянием и благою надеждою, что нет греха побеждающего человеколюбие Божие; <...> такая скорбь смешана бывает с радостию и делает человека терпеливым ко всякой болезни. <...> Противоположную же скорбь, от бесов нам наносимую, тщательно должно отметать от сердца, как и прочие злые страсти, молитвою, чтением и собеседованием с духовными людьми; ибо она есть причина всякого зла, и если в нас утвердится, то делает душу унылою, слабою и нетерпеливою к молитве.

 

[ШЕСТОЙ ПРОМЫСЛ. УНЫНИЕ]

<...> Лют весьма дух уныния и еще тяжелее бывает, когда сопряжен с духом скорбным, борьба сия наипаче налегает на пребывающих в безмолвии. Когда воздвигнутся на душу жестокие сии волны, не надеется уже человек получить от них когда-либо избавление, и такие помыслы внушает ему враг, как будто он уже совершенно оставлен Богом, без всякого промысла, и что, следовательно, зло возрастать будет с каждым днем. Но не так это. Не только нас, грешных, но даже и святых, благоугодивших Богу, смиряет Он, чадолюбивый Отец, сим духовным жезлом от любви для будущего успеха в добродетели, и вскоре опять бывает перемена и посещают нас милость и утешение Божие. <...> Враг же не может ничего нам сделать без попущения Божия и не по той мере опечаливает душу, как сего желает, но сколько лишь ему позволено, ибо верен Господь и не попустит на нас искушений свыше силы нашей. Таким образом, человек умудряется по опыту крестом искушения и терпит оное доблестно, ведая, что в этом обнаруживается любовь его к Богу. <...>

Когда наступает сия страшная брань, крепко надобно вооружиться против духа неблагодарности и бояться хулы, потому что человек исполняется тогда и страха и сомнения, и диавол внушает, что ему уже невозможно быть помиловану от Господа и спастись от вечной муки. <...> Тогда наипаче сколько есть сил надобно радеть о молитве, дабы не впасть в отчаяние, и умилительно взывать: «Господи, виждь скорбь мою и помоги мне грешному, и не попусти выше силы моей искушение!» <...> Должно понуждать себя к молитве, чтению и рукоделию, ибо это великая помощь против сей немощи. <...> Святой Макарий Великий говорит, что вражия хитрость влагает нам уныние, дабы душа наша отступила от Бога, ибо Бог никогда не оставляет душу, уповающую на него, быть одоленную напастями. Если человек знает, сколько бремени может понести подъяремный скот его, и скудельник ведает, сколько можно держать в огне сосуды, дабы они не расплавились, <...> то кольми паче разум Божий ведает, какое искушение может понести каждая душа, дабы не только сподобиться Небесного Царства, но и здесь сподобиться благодатных утешений Духа Святого. <...>

 

[СЕДЬМОЙ ПОМЫСЛ. ТЩЕСЛАВНЫЙ]

Много надобно иметь бдительности против духа тщеславия, потому что он тайно, всеми способами, скрадывает доброе расположение наше и лишает усовершенствования, стараясь, чтобы всякое наше дело было не по Богу, но ради человекоугодия. Посему нам должно испытывать себя с крайнею осторожностию и мысленно, и чувственно, чтобы каждое дело совершалось нами для душевной пользы и мы бы избегали во всем похвал человеческих. <...> Если почувствуем, что нас коварно смущает помысл тщеславия, восприимем мысль о кончине временного жития и тем отразим бесстыдное его нападение, или хотя помыслим о сраме, который необходимо следует за тщеславием, ибо сказано в Священном Писании, что всяк возносящийся смирится и здесь, еще прежде будущего. <...> Если же кто начнет нас хвалить или помысл тщеславия принесен будет в ум наш невидимыми врагами, <...> тотчас представим себе мысленно всю тяжесть и множество согрешений наших, <...> и мы обрящем себя недостойными похвал человеческих, и немедленно оставит нас помышление бесовское. «Если даже, — говорит Никита Стифат, — нет за тобою злых дел, помысли о совершенстве заповедей, и ты найдешь себя недостаточным, как малая купель для вмещения великого моря».

 

[ВОСЬМОЙ ПОМЫСЛ. ГОРДЫНЯ]

О презрении других и гордыни –– что и говорить? Хотя они различествуют именами, но сходствуют в одно понятие. <...> Ясно, говорит Писание, что Господь гордым противится и мерзок есть пред Богом и нечист всяк высокосердый. Если же имеешь себе сопротивником Самого Бога и ты пред Ним не чист, то где и в чем надеешься обрести себе какое-либо благо? от кого будешь помилован и очищен? <...> Побежденный сею страстию сам себе и бес и ратник, и всегда имеет в себе готовую погибель. Посему должно всегда трепетать гордости и убегать ее, помышляя, что никакое благо не может в нас совершиться без помощи Божией. Если же оставлены будем Богом, то как лист или прах, возметаемый ветром, смятены будем диаволом в посмеяние врагу и плач человекам. Сие же да послужит нам началом смирения: будем считать себя ниже всех, вменяя себя за худшего и более грешного всех человеков, сквернее всех тварей, даже хуже бесов, ибо от них побеждаемся. На трапезе и посреди братии будем всегда избирать последнее место, носить худые ризы, любить черные работы, молчать и не превозноситься в беседах, не препираться, не желать поддерживать своего слова, хотя бы оно казалось и добрым. Отцы говорят, что в новоначальных внутренний человек сообразуется внешнему, и «не сохранив себя во внешнем, не веруй во внутреннее свое благоустроение», — говорит святой Василий Великий. <...> Если же кто, по случаю добродетельного жития, дойдет до такого бесстыдства, чтоб предаться помыслам тщеславия и гордости, то лучшая против них победа есть сия молитва к Богу: «Господи Владыко, Боже мой! дух тщеславия и гордыни отжени от мене, дух же смиренномудрия даруй ми, рабу Твоему». <...>

 

[О БОРЬБЕ С ПОМЫСЛАМИ]

На все же злые помыслы подобает призывать Бога на помощь, понеже «не всегда имеем силу сопротивляться лукавым помыслам», как говорит святой Исаак. Но нет иной помощи, кроме как от Бога. «Того ради молитися Владыке Христу с воздыханием и слезами, — говорит Нил Синайский. — Помилуй мя, Господи, и не даждь погибнуть ми! Помилуй мя, Господи, яко немощен есмь! Посрами, Господи, борющего мя беса. Упование мое, осени над главою моею в день брани бесовской! Борющего мя врага побори, Господи! Обуревающие мя помыслы укроти тишиною Твоею, Слово Божие».

 

[О ПРИОБРЕТЕНИИ ЧИСТЫХ ПОМЫСЛОВ]

Наипаче память смертную и Страшного Суда, которая, по словам Отцов, весьма полезна для нашего духовного делания. Филофей Синаиn полагает даже, как бы некий порядок сему образу делания: «Утром, — говорит он, — займемся памятованием о Боге, то есть молитвою и хранением сердца до времени обеда, а потом, возблагодаривши Бога, будем помышлять о смерти и о Суде». Наипаче подобает нам иметь в своей мысли изречения Господни: «в сию ночь Ангелы истяжут душу твою от тебя», и что мы ладим ответ в День Судный о каждом праздном слове, и что сердечные помышления сквернят человека. Полезно воспоминать и Апостольские слова, что День Господень приидет, как тать ночью и всем нам подобает предстать судилищу Христову, и что Слово Божие судит не только дела и слова, но и помышления сердечные. Начальник же Отцов, великий Антоний, говорит, что так подобает нам держать самих себя, как будто и весь настоящий день не имеем пребыть в этой жизни: <...> и все святые имели такое же делание. <...>

Что же сотворим мы, страстные и немощные? Каким образом научимся, чтобы хотя несколько водрузить такой помысл в сердцах наших?

Умение стяжать сию непрестанную память есть дарование Божие и дивная благодать, по словам святого Исаака Сирина. Нас же развлекает парение нашего разума и омрачающее самозабвение; часто беседуем мы друг с другом о смерти, но внутрь сердца не можем углубить и укрепить сих благих речей; однако же да не малодушествуем и не отступим от сего делания, ибо только помощию Божиею, трудом и временем входим мы в это состояние. <...> Подобно как всех брашен нужнее хлеб, так и память смертная нужнее прочих добродетелей., и «как невозможно алчущему не вспоминать о хлебе, так и хотящим спастися нельзя не поминать о смерти», –– говорили Отцы. <...> «Полезно, — пишет блаженный Григорий Беседовник, — часто воспоминать нам различные смерти, виденные и слышанные во дни наши». <...>

Многие не только из мирян, но и из иноков, в благоденствии возлюбившие житие века сего и надеясь на долготу дней, еще не достигши старости вскоре были пожаты смертию. Некоторые не могли даже произнести ни единого слова в час смертный, но просто, стоя или сидя похищены; иные умерли во время яств или пития, или на дороге; другие же, возлегли на ложах своих, думали успокоить тело маловременным сном и заснули сном вечным. А иным, как нам известно, были великие истязания и трепет грозный и бедственное устрашение в последний час, так что и одно воспоминание о том немало должно нас устрашать.

Все сие приводя на память, размыслим: где же други и знаемые наши? и что от сего приобрели, если кто из них был славен или властителем в мире сем, или имел великое богатство и телесное питание! Не все ли сие обратилось в тление и смрад и прах? Вспомним церковные песни святого Дамаскина, которые поются при погребении: «Какая житейская сладость пребывает непричастна печали или какая слава стоит на земле непреложно? Не все ли слабее тени и обманчивее сновидения? Одно мгновение и все сие наследует смерть! Поистине, суета в сей жизни все то, что с нами не пребудет по смерти: что же всуе мятемся? <...> Краток путь, которым течем; дым житие наше и пар, на малое время является и вскоре исчезает!» «Когда путник предпринимает странствие, — говорит Златоуст, — он идет в какую страну хочет и, остановившись в гостинице вечером, знает, в какой час утром хочет из нее выйти, ибо имеет власть и долее в ней оставаться или скорее ее оставить. Мы же, хотя или не хотя, отходим из жития сего и не знаем, когда выйдем, и не имеем власти, если бы и хотели, пробыть здесь многие годы; но внезапно находит страшное таинство смерти и душа исторгается из тела, разлучаясь по воле Божией от своего естественного союза. Что же будем делать в тот страшный час, если прежде о нем не озаботились и не обрящемся готовы? ибо тогда уразумеем, какой тяжкий подвиг имеет душа, разлучаясь от тела. Увы, сколько тогда слезит, и нет того, кто бы ее помиловал! — к Ангелам, возведя взоры, безуспешно молится, к человекам простирает руки, и никто ей помочь не может, кроме добрых по Богу ее дел». Посему, уразумев кратковременность жизни, попечемся о часе смертном, не вдаваясь в молвы мира сего и бесполезное попечение, ибо всуе мятется всяк земнородный, говорит Священное Писание; если и мир весь приобрящем, то и тогда во гроб вселимся, ничего не взявши с собою из сего мира — ни красоты, ни славы, ни чести, ни власти, ни иного какого-либо наслаждения житейского.

Проникнем во гробы и увидим созданную нашу красоту безобразною и бесславною. Видя обнаженные кости, объясним ли себе, кто царь или нищий, славный или не славный? не все ли человеческое как цвет, увяло и как тень прошло мимо? Подивимся, какое таинство совершилось с нами! как предалися тлению, как сопряглися смерти? — истинно повелением Божиим, за преступление заповеди Адамом в раю, когда во весь его род взошла смерть, пожирающая человеков. Но глубиною мудрости Своей, полагая неизреченные пределы нашей жизни, Владыка низшед сокрушил ад и даровал нам воскресение, переселяя рабов Своих к иной жизни. И так восприимем в уме нашем Второе Пришествие Господне и наше воскресение и Страшный Суд, предлагая себе слова Господни в Евангелии, как засвидетельствовал их богогласный Матфей: «Померкнет солнце и луна не даст света своего, и звезды спадут с небеси, и силы небесные подвигнутся, и явится знамение Сына Человеческого на небеси, и восплачутся тогда все племена земные, и узрят Сына Человеческого, Грядущего на облаках небесных с силою и славою многою». <...>

Возлюбленный же ученик Господа, Иоанн Богослов, так приводит Его глаголы: «Грядет час, в котором все сущий во гробах услышат глас Сына Божия и изыдут сотворившие благое в воскресение жизни, а сотворившие зло в воскресение суда». <...>

И что, братия, горше страшного и грозного того ответа и видения, когда узрим всех согрешивших и непокаявшихся, отсылаемых к вечных мукам праведным Судом Божиим, трепещущих и вопиющих без пользы и горько плачущих? <...> Какой страх нам будет тогда, когда поставятся престолы и книги разогнутся, и Бог на Суде сядет со славою, и сами Ангелы в трепете предстоять будут? <...> Что будем отвечать тогда, когда все дела наши предстанут нам на обличение, и все наше тайное явлено будет, что согрешили днем и ночью словом, делом и помышлением? Какой стыд нас тогда обымет, ибо никому уже нельзя будет отречься от грехов своих при их обличении самою истиной. <...> Кто исповедует, братия, ужас Второго Пришествия Господня и Страшного Его Суда? Один из Отцов сказал: «Если бы возможно было тогда умереть, весь мир умер бы от такого страха!»

И так убоимся и ужаснемся и приимем все сие в ум наш, хотя бы и не хотело сердце, принудим его помышлять о том и скажем душе своей: увы, мрачная душа, приблизилось время к исходу твоему из тела! Доколе не отрываешься от злых, доколе предаешься унынию? Что не помышляешь о часе смертном, и не трепещешь Судилища Спасова? вот и дела твои предстоят, обличая и свидетельствуя против тебя. Впрочем, о душа, доколе еще имеешь время, отступи от дел срамных и возьмись за благое житие, прибегни к Господу, предвари Его и с верою воскликни: «Согрешила я, Господи, согрешила пред Тобою, но знаю благоутробное Твое человеколюбие и, припадая, молюсь Тебе, да приидет милость Твоя на меня, Владыко! Смутилась душа моя и болезненно исхождение ее из окаянного и скверного моего тела, да не встретит ее во тьме лукавый совет супостата за неведомые и ведомые грехи в сей жизни, <...> но да восприимут ее светлые Твои Ангелы. <...> Когда воссядешь на страшном Твоем Судилище творить испытание нашим согрешениям, тогда, о Преблагий, не обличи моих тайных дел, не посрами меня пред Ангелами и человеками, <...> но Господи Благоутробный, Отче, Сыне и Душе Святый, помилуй меня и избави тогда от огня неугасимого, и сподоби одесную Тебя стать, Судия Праведнейший!»

 

СОЧИНЕНИЯ НИЛА СОРСКОГО

Послание великого старца пустынника к брату, вопросившему его о помыслах; Послание того же старца Нила иному [брату] о пользе / Пер. А. Гуревича // "Вышенский паломник". Рязань, 2001. Вып. 1 (11). С. 92–98.

Послание того же великого старца Нила к брату, попросившему написать ему для пользы души // Муравьев А.Н. Русская Фиваида на Севере. М., 1999. С. 292–296.

Преподобный и богоносный отец наш Нил, подвижник Сорский, и Устав его о скитской жизни, изложенный ректором Костромской духовной семинарии Архимандритом Иустином. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1991.

Прохоров Г.М. Послания Нила Сорского // Труды отдела древнерусской
литературы. Т. XXIX. Л., 1974.

Боровкова-Майкова М.С. Нила Сорского Предание и Устав // Памятники древней письменности и искусства. Т. CXXIX. СПб., 1912.

Преподобный Нил Сорский, первооснователь скитского жития в России и устав его о жительстве скитском с приложением всех других писаний его, извлеченных из рукописей. Кириллов, 1902.

Преподобный Нил Сорский, первооснователь скитского жития в России, и его Устав о жительстве скитском в переводе на русский язык, с приложением всех других писаний его, извлеченных из рукописей. М., 1869.

 

ЛИТЕРАТУРА

Архангельский А.С. Нил Сорский и Вассиан Патрикеев, их литературные труды и идеи в древней Руси. Ч. I. Преп. Нил Сорский // Памятники древней письменности и искусства. Т. XXV. Ч. 1. Вып. 16. СПб., 1882

Громов М.Н., Козлов Н.С. Русская философская мысль X–XVII веков М., 1990.

Замалеев А.Ф. Курс истории русской философии. М., 1996.

Зеньковский В.В. История русской философии. Л., 1991. Т. I. Ч. 1.

Лурье Я.С. К вопросу об идеологии Нила Сорского // Труды отдела древнерусской
литературы. Т. XIII. М.-Л., 1957.

Прохоров Г.М. Повесть о Нило-Сорском ските // Памятники культуры. Новые открытия. Ежегодник 1976. М., 1977.

Синицина Н.В. Нестяжательство и русская православная церковь XIV–XVIв. // Религии мира. История и современность. Ежегодник. 1983. М., 1983.

Федотов Г.П. Святые Древней Руси. М., 1990.


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру