Укрощение "тигров"

Это сегодня Михаил Федорович Борисов — известный поэт, лауреат многих литературных премий. А тогда, в июле 1943 года, ему было всего девятнадцать лет. Но девятнадцатилетний Михаил Борисов уже полтора года воевал, бил фашистов. За это время он успел побывать и морским десантником, и разведчиком, и минометчиком. А под Сталинградом он уже был артиллеристом — наводчиком противотанкового орудия. В этом качестве он, вместе со всей страной, и вступил в Курскую битву с врагом. Михаил Борисов оказался участником неравного боя одной из батарей с 19 тяжелыми танками противника на знаменитом теперь Прохоровском поле. За короткое время ему лично удалось уничтожить семь вражеских машин. За этот подвиг Указом Президиума Верховного Совета СССР от 10 января 1944 года Михаилу Борисову было присвоено звание Героя Советского Союза.

***
Поздним вечером 4 июля 1943 года мне не спалось. Даже дубовый лес, где мы стояли на переформировании, не спасал от изнуряющей духоты: лето на Курщине было в полном разгаре. Не способствовали сну и последние впечатления от практических занятий во всех трех батареях моего Отдельного истребительно-противотанкового артдивизиона, на которых я присутствовал почти весь день. Прибывшее недавно пополнение особо не радовало. Ребята молодые, необстрелянные. Их спешно готовили к предстоящим боям. А то, что не сегодня завтра попадем на острие вражеского удара, сомнений ни у кого не вызывало. Фронтовые передышки долгими не бывали. Да и гитлеровцы, полагали мы, постараются взять реванш за бесславное поражение под Сталинградом.

Конечно, обучением молодых солдат занимались командиры огневых взводов и орудийных расчетов. Но и мне, комсоргу дивизиона, забот хватало. Их моральная подготовка во многом зависела и от меня. Как за короткий срок воспитать у личного состава уверенность в себе, поднять боевой дух каждого новичка? Как научить выдержке в критическую минуту боя, умению подавлять в себе страх перед натиском вражеской стальной армады? Как довести слаженность работы орудийных номеров до автоматизма, в совершенстве освоить навыки и обязанности товарищей по расчету? Эти вопросы не давали покоя ни днем, ни ночью.

 
Мы уже знали, что у противника появились тяжелые пятидесятидевятитонные танки “Тигр” и штурмовые орудия “Фердинанд”. Это были грозные машины с хорошей броней и мощной пушкой. Не зря же гитлеровцы на весь мир трубили, что “они будут резать русскую оборону, как нож режет масло”. Даже у нас, фронтовиков сталинградской закалки, при одной только мысли о возможной встрече с ними холодок пробегал по спине. А приходилось скрывать это, терпеливо убеждать молодежь (и себя тоже!), что у любого танка имеются уязвимые места.

...Вроде и заснул поздно, а среди ночи вскочил как по тревоге. Вдалеке нарастал и нарастал сплошной гул, прерываемый лишь более мощными залпами тяжелой артиллерии. Небо по горизонту полыхало. “Ну вот и началось!” — подумалось мне. Уже потом узнал, что это не гитлеровцы перешли в наступление, а наши за несколько часов до его начала нанесли по позициям и коммуникациям противника упреждающие артиллерийский и авиационный контрудары, спутав ему все карты.

Мы больше не ложились, ждали команды. С рассветом танковые бригады корпуса выдвинулись к переднему краю нашей обороны и заняли назначенные им рубежи. Вскоре за ними последовали и мотострелковые батальоны. Дивизион пока не трогали, и личный состав опять приступил к тренировкам.

 
Наша очередь пала на раннее утро 11 июля. Каждая батарея получила свой участок прикрытия от возможного прорыва вражеских танков. Третья, с которой отправился и я, должна была прикрыть Прохоровку со стороны деревни Яковлево, находившейся на автомагистрали Москва — Симферополь. Горевшая Прохоровка осталась от нас слева. Справа догорали строения совхоза “Октябрьский”. Над голым полем стлался дымок. Он-то и прикрыл нас, спас от неминуемой гибели. Мы первыми заметили вражеские танки. Их было девятнадцать, и двигались они по отношению к нам наискосок. Судя по архивным данным, это была, скорее всего, одна из ударных групп дивизии СС “Великая Германия” или “Мертвая голова”.

Дымок дал нам возможность установить пушки, укрепить сошники, сгрузить ящики со снарядами и отогнать в тыл автомашины. Хорошо помню, как командир батареи старший лейтенант Павел Ажиппо бегал от орудия к орудию и буквально умолял: “Ребята, не стреляйте. Дайте подойти им поближе”. Дело в том, что у нашей пушки ЗИС-3 образца 1942 года прямой выстрел не превышал 600 метров, тогда как у “тигра” он поначалу доходил до полутора километров. На душе было тревожно. Первая все-таки встреча с броненосным зверьём. Какими противотанкистами окажутся мои комсомольцы? Выстоят ли?

Но начало неравного поединка несколько успокоило. После нашего залпа сразу вспыхнули две машины. Ага, подумалось, и они горят за милую душу. Только долго радоваться не пришлось. Нас тут же накрыли ответным огнем. Откуда-то справа ударила минометная батарея. В небе закружили “мессеры”. Земля, что называется, заходила ходуном. Появились убитые и раненые, стали выходить из строя орудия.

Я занимался обычным солдатским делом. К какому-то орудию подносил снаряды, кого-то из раненых относил в сторону и перевязывал. Когда умолкла последняя пушка, кинулся к ней. Покрутил маховичками, всё оказалось в порядке, да и снаряд находился уже в казеннике. Поймал в перекрестье панорамы борт ближайшего “тигра” и нажал на спуск. Танк задымил. Сбегал за снарядом. И второй выстрел оказался удачным. Дослав очередной снаряд, краем глаза увидел бегущих ко мне комбата и командира огневого взвода лейтенанта Красноносова. Полегчало. Опять бью по вражеским машинам, опять они полыхают, как факелы.

 
Но тут тяжело ранило Павла Ажиппо и контузило Володю Красноносова. Я выхватил из рук комбата снаряд, щелкнул орудийным замком и прильнул глазом к панораме. И еще один зверь уткнулся рылом в землю. Новый бросок за снарядом и новый выстрел. Последний, восьмой по счету танк подошел ко мне метров на 60—70. Медлить было нельзя. Я грубо навел ствол пушки ему в лоб. Снаряд выбил только сноп искр. Лобовая броня “тигра”, где-то около двадцати сантиметров, была ему “не по зубам”. Но всё же что-то в танке, видимо, разладилось. Он остановился как вкопанный, успев ответным выстрелом разбить мою последнюю защиту.

Мне повезло. За нашей схваткой следил со своего НП командир корпуса генерал Алексей Попов. Он-то и приказал начальнику политотдела моей бригады майору Ивану Щукину вытащить меня из-под огня.

 
В этом бою батарея, как говорится, легла костьми. Но свою задачу мои побратимы выполнили, продержавшись всего-то минут десять (да я еще около того) и уничтожив шестнадцать вражеских машин на неизвестном пока Прохоровском поле. Семь из них (а я всегда говорю — семь с половиной) укрощены мною. Только трем удалось отойти целыми.
Дней через десять я сбежал из госпиталя. Ближе к вечеру разыскал свою бригаду. Тогда-то и узнал, что меня представили к званию Героя Советского Союза.

Узнал и о том, что на другой день после моего поединка с вражеским зверьём там же произошло небывалое в истории мировых войн танковое побоище. На небольшом по площади “пятачке” исконно русской земли схлестнулись более шестисот машин 5-й гвардейской танковой армии генерала Павла Ротмистрова с таким же примерно количеством гитлеровской бронетехники. Схлестнулись в смертельной схватке и ценой огромных потерь одержали знаковую победу! Потом было наше контрнаступление, которое закончилось освобождением Белгорода, Орла и, наконец, Харькова.

После сокрушительного поражения на третьем поле ратной славы России бронетанковые силы вермахта так до конца войны и не смогли восстановить свою былую мощь…