Становление советской экономической модели в 1920-1930-х гг.

Исторические наброски

В самое последнее время начался, как представляется, очередной этап современной историографии строительства социализма в СССР. В частности, более продуктивно, нежели это было в конце 80—90-х гг. прошлого века и первый годах века нынешнего, идёт изучение межвоенного развития нашей страны. Появляются более взвешенные оценки и хозяйственного строительства. На смену голому отрицанию советского экономического опыта приходит понимание его ценности для нашей страны, да и для всего мира (в особенности в условиях экономического кризиса, потрясшего до основания всю современную экономику, основанную на принципах ничем неограниченной погони за прибылью). О позитивных сторонах советской экономической модели сегодня заговорили даже те, кто критиковал её и этим сколачивал себе политические капиталы в период разрушительных горбачёвских «реформ». Даже на Западе критики социализма заговорили об ошибочности построений своих учителей типа пресловутых Л. Мизеса и Ф. Хайека [1]. В качестве завязки дискуссии предлагаю на обсуждение следующие предварительные результаты своих исследований заявленной темы.

I. ИСТОРИЧЕСКИЕ АЛЬТЕРНАТИВЫ РАЗВИТИЯ СОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИКИ

За период между двумя мировыми войнами Советская экономика развивалась по трём альтернативным вариантам.

Первый вариант базировался на совмещении, эволюционном взаимодействии более или менее сильных и самостоятельных государственного и частного секторов. Он может быть назван условно государственно-капиталистическим. По такому пути развитие экономики шло в первые послеоктябрьские месяцы вплоть до середины 1918 года, а так же в период новой экономической политики. В обоих случаях внутренние и, в большей мере, внешние, приходящие, не имеющие к экономике прямого отношения факторы срывали развитие страны по этому эволюционному варианту. Элементы госкапиталистического регулирования в советской экономике использовались и в дальнейшем, но в существенно более ограниченных масштабах.

Второй вариант в литературе трактуется по-разному, например как командно-административный, государственно-распредительный и т.п. Попытки идти по такому пути предпринимались в период Гражданской войны («военный коммунизм»). Рецидивы его применения неоднократно прослеживаются в более поздние времена, в том числе даже в годы нэпа, но доминирующего значения они уже больше никогда не имели.

В связи со сказанным, следует особо отметить: ни один, ни второй варианты не являлись чем-то специфическим ни для России, ни для СССР, поскольку в разных пропорциях подобные формы организации экономики встречаются в истории многих передовых, среднеразвитых и малоразвитых государств безотносительно к их социальной природе.

Специфически советским путь развитие экономики СССР становится к концу 20 гг. XX в., что связано с возникновением и развитием перспективного планирования. Таким образом третий вариант развития, который в конечном итоге возобладал, назовём плановым, или, что в терминологии тех лет идентично по смыслу, — социалистическим. Окончательно его оформление приходится на 30-е гг. XX в., которые в литературе иногда называют временем «сталинских пятилеток»; до этого момента пред нами лишь попытки найти свой оригинальный, самостоятельный путь развития. После того, как советская экономика становится плановой ни рыночные, ни административные методы воздействия на экономику полностью в прошлое не уходят, но теперь их использование подчинено общей задачеплану.

II. ПОИСКИ ОПТИМАЛЬНОЙ МОДЕЛИ УПРАВЛЕНИЯ СОВЕТСКОЙ ЭКОНОМИКОЙ

На разных этапах становление советского экономического проекта шёл интенсивный поиск наиболее жизнеспособных и действенных форм управления народным хозяйством. Исторически первой, полностью сложившейся формой управления советской экономикой становится система военного «коммунизма». Современная историография пишет о трёх её компонентах. Первый компонент — это тяжеловесная, неповоротливая государственная бюрократия, вертикаль государственных хозяйственных органов, все звенья которого действовали в строгом соответствии с законами функционирования бюрократии. Обратные связи отсутствовали, информация и решения шли исключительно сверху вниз. Вторым компонентом следует считать большевистскую партию — гибкий, динамичный инструмент чрезвычайного управления. Она действовала по законам, противоположным законам функционирования бюрократии: имела больше мобильности, демократизма, непосредственную связь с низами. Информация внутри партии могла циркулировать во всех направлениях. Можно выделить ещё один, третий элемент. Скажем о нём чуть подробнее. Сращивание партии и государства набирало обороты, но было ещё далеко до своего завершения. Более того, полного слияния партии и государства добиться было не возможно в принципе, поскольку они строились на совершенно разных основах, имели совершенно разную социальную природу. Для их объединения в единую систему требовался ещё один компонент — вождь. Он был своим и для государственного чиновничества, и для партии.

В наиболее разработанном виде эта концепция содержится в работах историка Цакунова. Согласно его точке зрения, проявлением кризиса военного коммунизма становится разлад показанной им системы и всех трёх её структурных компонентов: Вождь — Ленин — оказался болен, его дееспособность постоянно снижалась, обострилась борьба в ленинском окружении; партия — РКП (б) — поражена внутренними дискуссиями и соперничеством фракций; бюрократия — государственный аппарат — в чрезвычайных условиях так и не смогла проявить свою эффективность, оказалась окончательно парализована, из инструмента развития экономики превратилась в инструмент её разложения на обособленные сегменты [2].

Цакунов не пишет о том, какая модель управления экономикой сложилась на место указанной им. Это не случайно, поскольку та система, которая была обозначена им применительно к эпохе военного коммунизма, в своих наиболее общих чертах сохранялась и в дальнейшем. А то, что историку представлялось исключительно как кризис и распад, в действительности являлось ещё и процессом естественного перехода советской системы управления в новое качественное состояние и обновления кадров: все три названных Цакуновым компонента системы, после определённой трансформации, сохранятся, хотя соотношение между ними будет периодически меняться:

I. Вождь — от Ленина и его окружения власть постепенно перейдёт к коллективному руководству, а затем — к Сталину и его окружению, которое так же не оставалось неизменным и на протяжении всех 1930-х гг. будет постоянно обновляться за счёт включения в него более компетентных выходцев из молодых поколений партийной, а так же государственной бюрократии, что следует подчеркнуть особо, поскольку при прежде ленинское окружение пополнялось исключительно за счёт профессиональных революционеров.

II. Партия — в условиях нормализации жизни страны и отхода от чрезвычайных условий окажется наиболее слабым звеном управленческой пирамиды, но поскольку элементы чрезвычайности всё же будут сохраняться на протяжении всей эпохи, когда шло становление советского экономического проекта, необходимость в партии будет сохраняться. Вместе с тем её самостоятельность и самобытность как рычага управления будет снижаться по мере слияния с государством. В новых условиях сохранение за партией хозяйственных функций усугубит проблему дублирования и параллелизма, породит атмосферу бесконтрольности партийного аппарата. Учитывая эти изменения, Сталин уже в середине 1930-х гг. столкнётся с необходимостью передачи всей полноты власти государственному аппарату. За партией им планировалось сохранить лишь идеологические и кадровые функции [3]. Непоследовательность сталинской политики и мощное сопротивление ей со стороны партноменклатуры не позволит осуществить его замыслы в полном объёме, а в годы Хрущёва произойдёт реванш партократии, которая окончательно подчинит государство своему контролю.

III. Хозяйственный аппарат государства — в силу превращения СССР из революционного в традиционное государство его роль повышалась. Все важнейшие стадии эволюции советского экономического проекта связанны с переменами именно в этом компоненте системы управления народным хозяйством [4].

В годы военного коммунизма, как уже было сказано, деятельность государства в области управления экономикой являлась заформализованной, костной и малоэффективной. Это предопределялось стремлением создать механизм управления всей экономикой, приводимый в движение из единого центра без учёта интересов иных, помимо самого центра, хозяйствующих субъектов. Хозяйственные решения в нём должны были, как уже так же отмечалось нами, приводиться в действие строго сверху вниз, и не в коем случае не наоборот. Неслучайно, поэтому, символом военного коммунизма становится понятие «главкизма».

В условиях новой экономической политики принципы работы государственных хозяйственных органов и предприятий, как известно меняются — их взаимоотношения начинают строиться не только на принципах административного подчинения, но и на рыночных принципах. Теоретически считалось, что в результате того, что к прежним административным скрепам советской экономики добавятся новые для неё рыночные, стабильность и управляемость народного хозяйства повысится. Под сочетание административных и товарно-денежных рычагов создавалась совершенно новая система государственных хозяйственных органов, в которой место упраздняемых забюрократизированных главков заняли тресты, деятельность которых должна была стоиться на принципах коммерческого расчёта и широкой самостоятельности отдельных предприятий, входивших в трест в качестве его структурных звеньев.

Почему же нововведения оказались неэффективны и, даже наоборот, разрушительны? Во-первых, в условиях блокады, устроенной Советскому Союзу его экономическими и геополитическими конкурентами, рыночные рычаги в полном объёме заработать не могли. Самостоятельно разорённая страна, даже восстановив финансовую систему, не могла поддерживать стабильность своей валюты без внешних вливаний. Проще говоря, без иностранных кредитов и займов советские банки оказались обескровленными, а биржи — маломощными. Через них нельзя было контролировать и направлять экономическое развитие, что автоматически вело к повышению роли административных принципов управления народным хозяйством. Мир к 20-м гг. XX в. уже вступил в фазу начальной глобализации (создания мирового рынка) и блокада, т.е. принудительная изоляция СССР от процессов мировой рыночной интеграции могла привести и привела исключительно к неэффективности современных рыночных механизмов и стагнации всей нашей экономики, ориентированной на реанимацию товарно-денежных отношений. Во-вторых, само по себе введение новых рыночных принципов управления советской экономикой никоем образом не улучшало функционирование существовавших прежде рычагов административного воздействия, и они по-прежнему требовали усовершенствования и отладки.

Следствием указанных обстоятельств становится нарушение связей по всей вертикали управления народным хозяйством. Между его отдельными элементами на практике образовался опасный вакуум. Кризисные моменты дополнялись коррупцией, которая прежде имела куда меньшие размеры. Управляемость экономикой падала, а потребность в модернизации и защите национальной независимости сохранялись в не меньшем объёме. Нэпом были решены лишь две текущие задачи, связанные с переходом от войны к миру и восстановлением уже имевшегося прежде экономического потенциала. Все остальные, более глубокие и масштабные задачи нэпом решены не были. Использовать мировой опыт организации государственно-монополистического капитализма в условиях блокады со стороны ведущих стран капитализма не получалось, для России—СССР этот опыт оказался малопригодным, заводил в тупик. Обострилось важнейшее противоречие нэпа, на котором следует остановиться подробнее.

В последние годы стало расхожим утверждением, что основным противоречием нэпа являлось противоречие между либеральной экономикой и авторитарной политической системой [5]. Любопытно, что во всех остальных вопросах отвергающие марксизм авторы в данном вопросе так дословно повторяют слова Маркса о противоречиях между базисом и надстройкой. На практике это противоречие не было ни главным, ни даже второстепенным, его значение сегодня резко, можно сказать спекулятивно преувеличивают. Либеральная экономика и авторитарное управление вообще не могут считаться чем-то противоречащим одно другому, что легко подтверждается примером таких разных стран, как коммунистический Китай и Чили времён генерала Пиночета.

Противоречий нэпа было несколько, и если уж выделять главное, то это противоречие межу низкими стартовыми возможностями и грандиозными задачами предстоящей социально-экономической реконструкцию. Оно проявилось в целом ряде вытекавших из него второстепенных противоречий, таких, какпротиворечие между современной, но слабой промышленностью и отсталым, но доминирующим сельским хозяйством; между низким органическим строением капитала и необходимостью повышения нормы прибыли; между внедрением рыночных механизмов в сельское хозяйство и падением его товарности; между ростом внутреннего потребления и необходимостью наращивать экспорт зерна и т.д. К концу 20-х гг. XX в. экономическое отставание от прямых геополитических конкурентов вновь стало увеличиваться. Стране требовались нетрадиционные решительные шаги. Ими и стало рождение в конце нэповской эпохи первого пятилетнего плана народнохозяйственного развития.

Сегодня советский опыт с большим или меньшим успехом стремятся повторить все ведущие страны и корпорации мира, но тогда мы выступили абсолютными первопроходцами. Нигде в мире ничего подобного советским пятилеткам не существовало. Учиться было не у кого. И, тем не менее, риск полностью оправдался: уже само по себе внедрение перспективного планирования делало экономическое развитие СССР более осмысленным и предсказуемым, наконец была решена нерешаемая прежде задача повышения управляемости народным хозяйством [6].

Реформы 1930-х гг. привели к созданию уникальной общенациональной корпорации. Мощь её постоянно возрастала. Возрастали и её масштабы, что имело и свою негативную сторону, поскольку неизбежно вело к разрастанию управленческого аппарата, в частности на протяжении всех тридцатых годов идёт бурный процесс образования всё новых и новых ведомств и министерств. Однако сводить хозяйственный механизм только к росту бюрократизма, как это принято сегодня среди сторонников тоталитаристской историографической школы, в корне неверно. На практике выработанная в ходе непростых поисков система планирования позволила соединить личные и общественные интересы ещё на этапе принятия решений, что естественно, не исключало конфликта интересов хозяйствующих субъектов, но существовавшие механизмы регулирования позволяли не доводить их до антагонистических, а многие эффективно преодолевать.

Система государственного управления экономикой в результате внедрения плановой дисциплины выглядит гораздо более жёсткой, нежели в 1920-е гг., но в действительности становится гораздо более действенной. Увеличивается её гибкость и приспособляемость к решаемым задачам. Между ведомствами и отдельными предприятиями начинают устанавливаться деловые контакты, имевшие вспомогательную, но, тем не менее, важную роль. Следует согласиться с теми авторами, которые называют советское народное хозяйство экономикой согласований и пишут о сильных горизонтальных связях, существовавших в СССР. Но и по вертикали отдельные звенья системы управления советской экономикой, в отличие от военного коммунизма, крепились между собой не жёстко, а по принципу шарнира в механике, когда нижестоящие звенья получали возможность искать самостоятельные хозяйственные решения в рамках предоставленной им компетенции. Эта компетенция не была величиной постоянной, она то расширялась, то снова сужалась, но всегда оставляла за предприятием свободу манёвра.

Оставаясь страной с ограниченным прибавочным продуктом, что по-прежнему определялось климатическими и географическими условиями, СССР получил универсальный инструмент мобилизации необходимых ресурсов для решения не только общегосударственных, но и общенациональных задач мобилизационного плана.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. См. сборник исследований, подготовленных под общей редакцией академика Л.И. Абалкина: Экономическая история СССР: Очерки. М., 2007., а так же: Грегори П. Политическая экономика сталинизма. М., 2006.

2. Подробнее см.: Цакунов С.В. В лабиринте доктрины. М. 1994.

3. См., например: Жуков Ю. Иной Сталин. М., 2003.

4. Литература о 20-30-х гг. XX века чрезвычайно многообразна и противоречива, см. наиболее удачные историографические обзоры: Горинов М.М. Советская история 1920—30-х гг: от мифов к реальности // Исторические исследования в России. Тенденции последних лет. М., 1996; Меньковский В.И. Власть и советское общество в 1930-е годы: англо-американская историография проблемы. Мн. БГУ, 2001; Наумов Н.В. Социально-экономические и культурные преобразования в СССР в 1928—1941 гг. Проблемы отечественной историографии. М., 2004; Кип Дж., Литвин А. Эпоха Иосифа Сталина в России. Современная историография. М., 2009; Наумов Л.А. «Кровавый карлик» против Вождя народов. Заговор Ежова. М., 2009.

5. См., например: Малия М. Советская трагедия: История социализма в СССР. 1917—1991. М., 2002; Баберовски Й. Красный террор: История сталинизма. М., 2007; Люкс Л. История России и Советского Союза: от Ленина до Ельцина. М. 2009. В связи с последней книгой не могу удержаться от следующего полемического замечания. В аннотации к ней издательство РОССПЭН, взявшее на себя неблагодарный труд пропаганды давно отвергнутых временем и здравым смыслом тоталитаристских теорий, указало, что, якобы, эта работа “одно из наиболее глубоких зарубежных исследований по истории СССР”. Зачем так клеветать на наших коллег? За рубежом много без фальши глубоких, знающих учёных с сознанием, неповреждённым русофобским маразмом. Для чего же их всех позорить и выставлять дураками, называя низкопробную агитку Леонида Люкса, в который порой имеются даже элементарные неточности в датах, “глубоким” “исследованием”?

6. Подробнее см., например: Верхотуров Д. Сталин. Экономическая революция. М., 2006; Мартиросян А.Б. Сталин и достижения СССР. М.. 2007; Мухин Ю. Сталин против кризиса. М., 2009.


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру