Учение преподобного Нила Сорского в политическом дискурсе XVI века

Преподобный Нил Сорский (ок. 1433–1508) родился в Москве, в миру носил имя Николай Майков. Биографические сведения о Ниле Сорском противоречивы и отрывочны. По одним источникам, он происходил из крестьян, по другим — был выходцем из московской служилой семьи, по третьим — принадлежал к боярскому роду. Есть сведения, что он служил в Москве в качестве чтеца, занимался списанием книг. Известно, что позднее он принял иноческий постриг в Кирилло-Белозерском монастыре. В поисках «душевной пользы» совершил паломничество по святым местам: побывал в Палестине, Константинополе, в центре восточно-православного монашества — на Афоне. Вернувшись на Русь между 1473 и 1489 гг., Нил основал скит в 15 верстах от Кирилло-Белозерского монастыря, на берегу реки Сори. По имени этой реки он и получил прозвание Сорский. Вскоре рядом со скитом Нила Сорского поселились и другие монахи, ставшие его последователями и прозванные «заволжскими старцами». Важное отличие монашеского жития «заволжских старцев» от других русских монастырей того периода состояло в том, что они не жили ни по особножительскому, ни по общежительскому уставу. Стремящийся к максимальному уединению, Нил Сорский проповедовал скитский (или — отшельнический) вид монастырского жития. Скитники не имели никакого общего имущества, не вели общей хозяйственной деятельности. Но каждый из проживающих в ските, по мере сил, обеспечивал свое существование собственным трудом, основное же время посвящал исключительно молитвенной практике.

Тем не менее, Нилу Сорскому приходилось принимать участие в церковно-политических баталиях, разразившихся на рубеже XV–XVI вв. Так, по приглашению великого князя Ивана III он участвовал в церковном соборе 1490 г., судившем новгородско-московских еретиков. На этом соборе Нил Сорский и его последователи добились мягкого приговора для вероотступников, утверждая, что христианское смирение и принцип братской любви исключает осуждение других людей. На церковном соборе 1503 г. Нил Сорский выступил с протестом против монастырского землевладения и поддержал идею секуляризации церковных земель, выдвинутую великокняжеской властью, в результате чего оказался в оппозиции к официальным церковным кругам. Умер в 1508 г. в Ниловой пустыне.

Перу преподобного Нила Сорского принадлежит несколько произведений. Еще в XIX веке А.С. Архангельский предполагал, что перу Нила принадлежит 12 сочинений и 5 отрывков. Позднее М.С. Боровкова-Майкова, Я.С. Лурье и Г.М. Прохоров и другие исследователи это мнение опровергли, и теперь считается, что Нил Сорский является автором «Предания», «Завещания», «Скитского устава», трех посланий и нескольких фрагментов [1]. Кроме того, из написанных собственноручно Нилом Сорским книг сейчас известны три тома составленного им и отредактированного «Соборника», содержащего переводные с греческого жития святых и выписки из сочинений византийских писателей-аскетов. Сочинения посвящены главным образом устройству на Руси скитского монашества, проникнуты аскетическими идеалами. Современники обращались к Нилу Сорскому как к признанному авторитету, его сочинения переписывались до XIX в. включительно и сохранились более чем в 200 списках. Произведения Нила Сорского показывают его как глубокого знатока Евангелия, святоотеческой и другой христианской литературы. Особое влияние на его миросозерцание оказали труды синайских и египетских иноков III–VII вв., а также сочинения глубоко почитаемых в православной монашеской среде мыслителей-мистиков Исаака Сирина (VII в.), Симеона Нового Богослова (949—1022) и Григория Синаита (ум. в 1346 г.).

Необходимо отметить, что этот факт позволил некоторым исследователям сделать вывод о том, что Нил Сорский был последователем исихазма. Более того, утверждается, что «исихазм глубоко вошел в русскую культурную традицию», а Нил Сорский являлся «крупнейшим мыслителем, применившим теорию исихазма к практике социальной действительности» [2]. Конечно, проблема влияния исихазма на древнерусскую религиозно-философскую мысль еще далека от полного решения [3]. Однако столь однозначные заявления, думается, излишне категоричны. Во всяком случае, необходимо делать серьезные различия между двумя формами исихазма: паламизмом, созданным в XIV столетии Григорием Паламой, и традиционным мистико-аскетического учением, возникшим еще в первые времена существования восточного монашества и закрепленного в практике и трудах Симеона Нового Богослова и Григория Синаита. Григорий Палама создал учения, согласно которому, совершая «внутреннюю», «безмолвную» молитву, достигается некое сверхразумное состояние, в котором молящийся удостаивается Божественных видений. А высшей ступенью богоявлений может стать видение «божественной энергии» или «Фаворского света» — сияния, окружавшего Иисуса Христа во время Его Преображения, которое, по церковному преданию, произошло на горе Фавор в присутствии трех апостолов: Петра, Иакова и Иоанна. Симеон Новый Богослов и, позднее, Григорий Синаит большее внимание уделяли аскетической практике «изтязания плоти» совокупленной с внутренней «молитвой внимания» к себе и Богу. А вступивший на путь внутреннего нравственного перерождения — «уподобления Творцу» — христианин приобретал возможность узреть «сияние наподобие луча» — божественный свет как Божию благодать [4].

Исследователи отмечают, что идеи византийского исихазма в форме паламизма так и не получили распространения на Руси, о чем свидетельствует отсутствие трудов его приверженцев в монастырских библиотеках [5]. Нет ни одной ссылки на труды Паламы и в сочинениях Нила Сорского. Вообще же, основу мировоззрения Нила Сорского составляет стремление к возрождению евангельских заветов и сам преподобный постоянно напоминает об этом. Относясь же с глубоким уважением к афонскому подвижничеству, взяв его за идеал, Нил Сорский проявил, как отмечают исследователи, значительную самостоятельность. А.П. Кадлубовский, считает, что далеко «не во всех представителях афонской исихии он видел своих руководителей». И если необходимо «признать влияние на Нила представителей византийского аскетизма», то также необходимо «признать за ним и значительную самостоятельность, проявлявшуюся по преимуществу в выборе, в оценке авторитетов и их писаний» [6].

Если говорить об отечественных мыслителях, то наибольшее влияние на Нила Сорского оказали идеи, выраженные преподобным Сергием Радонежским. Особенно это заметно в проповеди Нилом Сорским задач внутреннего самосовершенствования. Однако, в отличие от великого троицкого игумена, идее и практике «общего жития» Нил Сорский предпочел «скитничество».

И все же, Нил Сорский многое почерпнул на Востоке. В своих произведениях он выступает как последовательный проповедник идей и практики индивидуального мистико-аскетического иноческого подвига. Полное отречение от всего мирского, уход из мира, отказ даже от того, что может дать мир иноку, — эти принципы лежали в основе скитского бытия «заволжских старцев». Даже количество совместно проживавших скитников ограничивалось, а идеальным случаем Нил Сорский считал уединенное отшельничество, или же безмолвное житие с одним или с двумя братьями: «Или уединенное отшельство, или с единемъ, или множае со двема безмолвствовати» [7].

Важнейшим условием исполнения аскетических принципов было «нестяжательство» — т.е. нищелюбие, принципиальный отказ от владения имуществом: «Стяжания же, яже по насилию от чужихъ трудовъ собираема, вносити отнюдь несть нам на пользу: како бо можемъ сохранити заповеди Господни, сия имеюще?» «Нестяжание вышши есть…» — повторяет Нил Сорский слова Исаака Сирина [8]. И еще: «В келлияхъ нашихъ сосуды и прочия вещы многоценны и украшенны не подобает имети» [9]. Даже храмы, по мнению преподобного, не должны быть богатыми, ибо так завещали святые отцы и знаменитые иноки прошлого: «Того ради и намъ сосуды златы и сребряны, и самыя священныя, не подобаетъ имети, такожды и прочая украшения излишняя, но точию потребная церкви приносити» [10].

«Сребролюбие» же преподобный Нил называл одним из главных душевных недугов, который, когда он укрепляется в человеке, становится злее всех недугов («всехъ злейший бываетъ»). «Аще повинемся ему, въ толику пагубу ведетъ, — пишет Нил Сорский, — яко Апостол нарещи его не токмо корень всему злу, гневу и скорби, и прочиимъ, но и идолослужение именовати» [11]. При этом «нестяжание», бедность, по убеждению преподобного Нила, это не только идеал личной жизни инока, но и жизненный идеал всей обители. Ведь, по его мнению, владение любым имуществом становится причиной нравственной деградации монашества. В то же время Нил Сорский считал, что монастыри должны содержаться за счет государственной и, в частности, великокняжеской казны. Кстати, именно за великокняжеский счет содержались и «заволжские» скиты.

Следуя отечественной традиции, идущей от Сергия Радонежского, Нил Сорский не концентрирует свое внимание на идее «истязания плоти». По его мнению, физическое истязание вторично по сравнению со стремлением к внутреннему духовному совершенству — к «осветлению души» и к «чистоте сердца». Поэтому примером для него служили святые отцы, которые, «подвизавшеся чувственне и мысленне, делаша въ винограде сердца своего, и очистивше умъ от страстей, обретоша Господа и стяжаша разумъ духовный» [12]. Более того, по убеждению «заволжского» подвижника, излишнее истощение тела может воспрепятствовать совершенствованию души, ведь слабое тело может не выдержать испытаний. Не в том цель, чтобы уморить себя голодом или иными истязаниями, главное соблюдать разумную меру. Даже пост, учил Нил Сорский, должен быть умеренным, «по возможности»: «Здравии и юнии да утомляютъ тело постом, жаждею и трудомъ по возможному; старии же и немощнии да успокояютъ себе мало» [13].

Почва для иноческого подвига во славу Господа — мысль и сердце. Именно мысль и сердце, согласно Нилу Сорскому, являются ареной «мысленныя брани» — борьбы человека с «помыслами». В «Скитском уставе» Нил Сорский выстраивает целую иерархию «помыслов», с которыми обязан бороться не только инок, но и всякий человек вообще. От «прилогов» (простых «помыслов»), последовательно возрастая, «помыслы», через «сочетание», «сложение» и «пленение», могут превратиться в «страсти». И тогда «страсти» способны уже полностью пленить человеческую душу и покорить ее дьявольскими искушениями [14].

Чтобы не поддаться искушениям инок должен следовать учению об «умном делании». «Умное делание» — это внутренний духовный процесс, совершающийся в глубоких тайниках человеческого духа и распадающийся на три отдельных акта: безмолвие, умную молитву и созерцание (или видение).

Безмолвие — одно из первых условий достижения полной отрешенности ума и сердца от всякого рода «помыслов», даже и благих. Освобождение же от страстей приготовляет душу к умной молитве [15].

Умная молитва — отрешённое от всех помыслов безмолвное самоуглубление («зрети присно во глубину сердечную»), соединенное с постоянным повторением молитвенных слов: «Господи Исусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешнаго!». Умная молитва безразлична к внешнему положению молящегося — находится ли он в храме или в келье, лежит ли, стоит или сидит. Единственное требование — «затворить» ум в сердце и удерживать, сколько возможно, дыхание. Причем, на определенной стадии молитва произносится не словами, но неким внутренним голосом. Таким образом, сосредоточив все усилия души на мысли о Боге, умная молитва заставляет «искати въ сердце Господа». Поэтому в сердце вселяется радость, и молящийся принимает Бога как бы внутрь себя. Следовательно, умная молитва — это главное дело инока, ибо она является «добродетелемъ источнике». Впрочем, молящийся должен избегать искуса «мечтаний же зрака и образа видений», ибо «мысленная парения» доступны далеко не каждому, а только после трудного, изнуряющего молитвенного труда [16].

Однако в определенный момент наступает состояние «видения молитвы» — «и не молитвою молится умъ, но превыше молитвы бываетъ». Видение — предельная, высшая ступень умной молитвы, на которой молящийся удостаивается созерцания Господа, таинственного соединения с Ним. Душа, находящаяся в этом состоянии, отрешается от всего земного, сознание умолкает, забывая и себя, и всех сущих здесь, и даже о том, что живет на земле: «Егда убо действомъ духовнымъ двигнется душа ко Онем Божественнымъ, и подобна Божеству уставлена будетъ непостижнымъ соединениемъ, и просветится лучею высокаго света въ своихъ движениихъ; и егда сподобится ум почувствовати будущаго блажентсва: забываетъ о себе, и всехъ сущихъ зде, и не ктому возимать движение въ чемъ» [17].

Главной целью всего «умного делания» является познание Божественной любви: «Любовь бо Божия сладчайши живота, и иже по Бозе разумъ сладчайши меда и сота, от негоже любовь раждается. Но сия суть неизреченна и неизглаголенна…» Нил Сорский с восторгом пересказывает слова Симеона Нового Богослова, рассказавшего об этом чудесно-восторженном состоянии: «Любитъ же мя и Он, и въ Себе Самомъ приемлетъ мя, и на обятияхъ сокрываетъ: на небеси живый, и в сердце моемъ есть, зде и тамо зритмися» [18].

Именно в учении Нила Сорского идея евангельской, Христовой любви достигает своего глубочайшего толкования в древнерусской духовно-политической мысли. Высшая задача — познание любви к Богу. Ведь именно ради любви к Богу, преподобный Нил и покинул мир, полностью сосредоточился на постижение Божественных тайн, достигая таинственных глубин религиозно-мистических учений. Вторая задача — «ко ближнимъ нашымъ… любовь имети, и аще близъ насъ обрящутся, словомъ и делом показати, аще возможемъ сохранити и Божию» [19]. Кроме того, любовь к ближнему есть условие объединения людей и избавления их сердец от многих грехов.

Таким образом, в толковании Нила Сорского, евангельская любовь приобретает характер универсальной мировой силы и главного средства преображения человека. Ведь Нил Сорский был глубоко уверен, что человек обязан сам себя держать в руках и исправлять свою природу исключительно нравственными средствами, самовоспитанием, полным проникновением в заповеди Христовой любви. Ибо никакой силой, никакими принуждениями невозможно заставить человека верить истинно, если сердце его не озарено любовью. И даже страх Божий, о котором тоже пишет Нил Сорский, служит лишь импульсом к духовному очищению, к тому, чтобы человека всем сердцем возжелал познания великих евангельских истин Христовой любви. В результате, «умное делание», открывающее людям истинную евангельскую любовь, позволяет человеку достигнуть состояния истинной, полной «внутренней свободы», когда человек зависит лишь от Бога и более ни от кого.

Задачу Церкви по отношению к миру преподобный Нил Сорский усматривал исключительно в молитвенной заботе о государстве. Считая, что Церковь выше государства (в мистическом, а не в историческом смысле), он выступал за отграничение Церкви от мира, против проникновения Церкви в политику и обогащения монастырей. Бедность, по Нилу Сорскому, — это идеал, связанный с «радикальным нестяжанием»: Церковь должна иметь только самое необходимое. Накопление богатств влечет за собой «обмирщение» Церкви и, как следствие, упадок престижа монастырей, и, что самое страшное, снижение авторитета православной веры в глазах обычных мирян. Поэтому всякую собственность, не только богатство, он считал противоречащей монашеским обетам и довольно резко выступал против вотчинных прав Церкви, призывая вместо крупных монастырей-землевладельцев создавать небольшие скиты, более пригодные для иноческих подвигов.

Широко известно, что в отношении к церковной собственности Нил Сорский вступил в полемику с другим крупным мыслителем и церковно-политическим деятелем того времени — преподобным Иосифом Волоцким. Позднее последователи одного и другого подвижника разделились на две противоборствующие партии: нестяжателей и иосифлян. Но вот сами подвижники, преподобные Нил и Иосиф, относились друг к другу с огромным уважением и не воспринимали друг друга как идейных противников, тем более что прославление Нилом скитского монашества никак не отменяло общежительских монастырей. Нередко оба подвижника трудились рука об руку — Иосиф Волоцкий направлял в «заволжские» скиты иноков своего монастыря, а Нил Сорский участвовал в написании отдельных глав «Просветителя». Интересно, что и Русская Православная Церковь позднее признала возможность обоих путей монастырского бытия и существования самой Церкви, причислив к лику святых и Нила Сорского, и Иосифа Волоцкого.

Учение и практика преподобного Нила Сорского оказали огромное влияние на духовное развитие XVI века. Впрочем, следует иметь в виду, что преподобный Нил отнюдь не претендовал на то, чтобы его учение, выстраданное им лично, могло быть использовано в качестве идеологического орудия или, тем более, в некой политической практике. Наоборот, преподобный Нил старался всячески избегать политических противоборств, а во время церковных конфликтов стремился, скорее, проповедовать евангельские принципы человеческого общежития. Поэтому трудно говорить о том, что в сочинениях Нила Сорского присутствуют какие-то политические идеи. Скорее, следует видеть в его трудах и в монашеской практике одно из проявлений истинной христианской жизни на основе глубочайшего понимания евангельских заветов.

Но вот духовные последователи преподобного Нила Сорского, прозванные «нестяжателями» (к нестяжателям обычно относят Вассиана Патрикеева, Гурия Тушина, Артемия Троицкого, с некоторыми оговорками — Максима Грека), позднее попытались внести его идеи в практику реальной общественно-политической жизни. Они использовали идеи Нила Сорского как духовно-политическую основу определенной модели не только религиозного, но социально-политического поведения всякого христианина и, тем более, политического руководителя Русского государства — великого князя, чуть позже, царя. Некоторые из нестяжателей, и прежде всего Вассиан Патрикеев, предприняли попытку превратить учение Нила Сорского в фундамент некой государственной идеологии и даже смогли добиться значительного политического влияния в годы правления великого князя Московского Василия III Ивановича.

Интерес светской власти к нестяжателям, вроде бы, понятен. Во-первых, светскую власть привлекала нестяжательская идея «нищелюбия», но в сугубо практическом смысле: эта идея оправдывала усилия светских правителей по изъятию церковных земель для государственных нужд (на содержание крупного поместного войска; для формирования сословия служилых людей, как главной социальной опоры государственной власти; для проведения значительных военных операций и др.). Во-вторых, опора на нестяжательство позволяла заметно ослабить социально-политическое и экономическое влияние Церкви в русском обществе, что было на руку светской власти.

Последователи нестяжательства, в свою очередь, надеялись, что союз со светской властью позволит им максимально приблизить нравственную и духовную жизнь русского общества к христианскому идеалу. И таким образом им удастся реализовать идеальную христианскую поведенческую модель, которую они сформулировали на основе идей преподобного Нила Сорского. Однако следование принципам нестяжательства требовало соблюдения высоких нравственных и духовных норм и от представителей власти. Поэтому и в начале XVI в., и позднее последователи нестяжательства, основываясь в том числе на идеях Нила Сорского, постоянно предъявляли русским властителям самые высокие нравственные требования, стремились, чтобы всей своей сущностью, всей своей жизнью русские великие князья и цари соответствовали самым высоким идеалам христианского правителя. Более того, сторонники нестяжательства, оказавшиеся в близком окружении русских властителей, нередко считали себя нравственными и духовными наставниками русских государей (подобное отношение к царской персоне хорошо заметно в посланиях А.М. Курбского, одного из последних «политических» нестяжателей XVI в., царю Ивану IV Грозному).

Такая ситуация, конечно, не могла продолжаться долго, а русские властители не собирались терпеть над собой излишнего нравственного контроля. В частности, это проявилось в 1525 г. в истории с разводом Василия III: великий князь потребовал от Церкви развести его с первой женой, бездетной Соломонией Сабуровой, но церковное руководство, близкое тогда к нестяжателям, отказалось это сделать. В итоге, для того, чтобы развестись с первой женой и вступить во второй брак с целью рождения наследника, Василию Ивановичу пришлось поменять руководство Церкви — митрополитом Московским и вся Руси стал «иосифлянин» Даниил Рязанец. И уже вскоре начались судебные процессы над нестяжателями. Интересно, что подобная история повторилась и в середине XVI в., когда царь Иван IV Грозный в какой-то момент не пожелал более терпеть нравственного наставничества нестяжательского окружения, после чего и закончилось существование так называемой «Избранной рады».

Кроме того, довольно скоро стало ясно, что нестяжательство, изначально направленное на совершенствование внутреннего мира человека, неспособно разработать идеологические формулы, которые смогли бы стать духовно-политическими целями бурно развивающегося Русского государства. Скорее дело было в том, что по самой своей сути учение Нила Сорского — это путь, изначально открытый для немногих, для тех, кто решил полностью отречься от мира и сосредоточиться на практике «умного делания». Следовательно, путь «умного делания» было невозможно применить в государственной практике, и уж тем более не мог он стать основой государственной идеологии. Косвенным образом это подтвердил и сам Нил Сорский, не признававший никакой мирской славы и жаждущий лишь успокоения. Напротив, последователи Иосифа Волоцкого сумели предложить духовно-политические идеалы, которые стали целями исторического движения русского общества на многие столетия вперед («Москва — Новый Иерусалим», «Россия — Новый Израиль», «Святая Русь»). В итоге, усилия последователей Нила Сорского закончилось неудачей, нестяжатели проиграли в противостоянии с иосифлянами. Тем не менее, поведенческая модель идеального христианина и, в первую очередь, поведенческая модель истинного христианского властителя, сформулированная нестяжателями на основе трудов преподобного Нила Сорского, сохранилась в отечественной духовно-политической практике и продолжала служить неким идеалом для различных последующих государей Российского царства.

Примечания

1. Архангельский А.С. Нил Сорский и Вассиан Патрикеев. Их литературные труды и идеи в Древней Руси. Ч.1. Преп. Нил Сорский // Памятники древней письменности и искусства. Т.XXV. Ч.1. Вып.16. СПб., 1882.; Боровкова-Майкова М.С. К литературной деятельности Нила Сорского // ПДПИ. Т. CXXVII. СПб., 1911; Она же. Нила Сорского Предание и Устав // ПДПИ. Т. CXXIX. СПб., 1912; Прохоров Г.М. Послания Нила Сорского // ТОДРЛ. Т. XXIX. Л., 1974. С. 125—143.

2. Громов М.Н., Козлов Н.С. Русская философская мысль X-XVII веков. М., 1990. С.142–146.; см. также: Прохоров Г.М. Памятники переводной и русской литературы XIV-XV веков. Л., 1987.

3. См. об этом: Клибанов А.И. Духовная культура средневековой Руси. М., 1996. С.97–105; Вышегородцев В.И. Нил Сорский и Иосиф Волоцкий // Великие духовные пастыри России. М., 1999. С. 260—267; Перевезенцев С.В. Русская религиозно-философская мысль X–XVII вв.: Основные идеи и тенденции развития. М., 1999. С. 151–162; 188–194.

4. Вышегородцев В.И. Нил Сорский и Иосиф Волоцкий // Великие духовные пастыри России. С. 260—267.

5. Там же. С. 266.

6. Кадлубовский А.П. Очерки по истории древнерусской литературы житий святых. Варшава, 1902. С. 345.

7. Преподобный Нил Сорский. Предание ученикам своим о жительстве скитском. СПб., 1852. С. 195.

8. Там же. С. 60—61.

9. Там же. С. 65.

10. Там же. С. 64.

11. Там же. С. 127.

12. Там же. С. 71.

13. Там же. С. 65.

14. Там же. С. 73—80.

15. Там же. С. 81—82.

16. Там же. С. 82—90.

17. Там же. С. 92—98, 93.

18. Там же. С. 94—95.

19. Там же. С. 110—111.


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру