Последние бои империи

Военно-исторический очерк

Для русского человека анализировать военные кампании 1917 года, по-моему, чрезвычайно трудно и тяжело. Невольно события Февральской и Октябрьской революций выдвигаются на первый план, затмевая и без того маловыразительные бои и операции, проводимые русской армией в этот трагический для истории России год. Да и откуда взяться выразительности операциям на Восточном фронте, если их необходимость, подготовка и эффективность напрямую зависели от предреволюционной и революционной ситуации, сложившейся в стране. Но мы все-таки постараемся сосредоточить свое внимание на сугубо военной, профессиональной, боевой составляющей действий русской армии в период крушения ее императорского статуса и превращения в так называемую армию свободной России.

Как всегда начнем анализ с зимне-весенней кампании, которая характеризуется существенными отличиями от подобных кампаний предыдущих годов. Это прежде всего взрыв общественно-политической обстановки в России – одного из главного союзника в блоке Антанта. Следующим по значимости моментом, несомненно, стало вступление в войну Соединенных Штатов Америки. И, наконец, впервые проявившаяся в открытую усталость от войны не только широких народных масс – бойцов на фронте и обывателей в тылу, но и политических элит во всех странах, участвовавших в мировой бойне. Не удивительно, хотя бы потому, что армии воюющих государств понесли огромные, невосполнимые потери. К началу 1917 года потери Франции составили более 3 млн. человек, в том числе 1 млн. убитыми. Никогда прежде и никогда в будущем Франция не имела, и не будет иметь таких потерь. Не сразу вступившая в войну Италия уже потеряла 661 тыс. убитыми и ранеными. 3,6 млн. человек потеряла Германия, в том числе свыше 1 млн. убитыми. Австро-Венгрия потеряла 3,4 млн. человек. Потери же России только убитыми составили 2,5 млн. человек!

Мы уже говорили, что по материальным признакам 1917 год обещал широкие, неоспоримые, победные перспективы странам Антанты. Они действительно могли всерьез рассчитывать на победу в этом году, ибо соотношение военно-экономического могущества полностью перешло на сторону Антанты. Но это не означало, что положение дел в странах Антанты было безупречным. Обе стороны, и Тройственный Союз, и Антанта испытывали острый недостаток стратегического сырья и продовольствия. Не последнюю роль здесь играли для Германии английская блокада, а для союзников усиливающиеся атаки германских подводных лодок. Нормальная хозяйственная жизнь давно нарушилась. До 80% промышленности воюющих стран было занято производством средств ведения войны. Рабочих рук не хватало в промышленности и, особенно в сельском хозяйстве. Падение урожайности, поголовья скота резко снизило потребление основных продуктов питания, и большинство населения воюющих государств, просто голодало.

В Англии из-за подводной войны резко сократился тоннаж торгового флота, а с ним и доставка необходимого сырья и продовольствия. Например, доставка из США железа и стали в начале 1917 года была на 60% ниже, чем год назад. Не хватало зерна, овощей. Премьер-министр Ллойд-Джордж в палате общин трагически взывал: «Я хотел бы, чтобы теперь вся страна знала, что наши продовольственные запасы весьма незначительны, угрожающе незначительны, что они меньше, чем когда бы то ни было». Начальник британского генерального штаба сэр Вильям Робертсон на запрос Ллойда-Джорджа о длительности войны прямо заявил: «С нашей стороны было бы благоразумно не ждать конца войны во всяком раньше лета 1918 года». Ресурсы можно было черпать только из колоний, а как их доставить. К тому же Англия уже вывезла из колоний только людей более 4 млн человек для пополнения производственных и фронтовых нужд. Франция, уступив германцам самые промышленные и сырьевые районы, страдала еще больше. В своих колониях она мобилизовала около 2 млн коренных жителей, которые составили лучшие на фронте туземные полки и трудились во всех сферах французской жизни. Премьер-министр и министр иностранных дел Бриан потребовал любыми путями заканчивать войну, так как «народное терпение не может подвергаться такому бесконечному испытанию». Россия располагала большими людскими и продовольственными ресурсами, но уровень развития промышленности затруднял эффективную добычу сырья и его переработку. А главное, на ее просторах перестал должным образом работать транспорт, не успевающий перевозить даже жизненно необходимые грузы.

Но еще большие трудности испытывали страны Центральной коалиции. И это несмотря на то, что они захватили всю Бельгию, большую часть Франции, Прибалтику, Белоруссию, Галицию, Сербию и Румынию, практически весь Ближний Восток. В Германии военное производство неуклонно снижалось. Не хватало рабочих рук. Морская блокада до минимума сократила подвоз стратегического сырья и продовольствия. К тому же, в 1916 году страну постиг неурожай. Немцы голодали. В начале 1917 года хлебный паек был снижен до полутора килограмм печеного хлеба в неделю. Потребление мяса и жиров составляло только пятую часть довоенного. Не хватало рабочей силы. В декабре 1916 года специальным законом была введена обязательная трудовая повинность для мужчин в возрасте от 17 до 60 лет, по которому они могли принудительно направляться на работу в промышленности, сельском хозяйстве. Известный нам военачальник Людендорф напишет: «Виды на будущее были чрезвычайно серьезны, а наше положение – чрезвычайно затруднительным и почти безвыходным. Экономическое состояние не отвечало требованиям войны на истощение. Силы были подорваны. О наступлении думать не приходилось. В случае если война затянется, поражение Германии неизбежно. В борьбе с голодной блокадой теперь кое-что было сделано – мы прорвали ее в Румынии. Найдутся ли для этого еще возможности и как мы их используем – этого никто не знал».

Ближайший союзник Германии Австро-Венгрия фактически находилась в состоянии полного развала. Министр иностранных дел империи граф О. Чернин в докладе новому императору Карлу прямо обращал внимание на «сокращение сырья, необходимого для производства военного снаряжения, на то, что запас живой силы совершенно исчерпан, а главное – на тупое отчаяние, овладевшее всеми слоями населения и отнимающее всякую возможность дальнейшего продолжения войны». В конце доклада он истерично восклицал: «Если монархи Центральных держав не в состоянии заключить мир в ближайшие месяцы, то народы сделают это сами через их головы, и революционные волны затопят тогда все». В армию были призваны лица в возрасте 55 лет. В начале 1917 года австрийский генштаб и правительство заявили императору, что Австро-Венгрия сможет сражаться только до начала осени. Другие союзники Германии – Турция и Болгария, полностью зависящие от Берлина, испытывали такие же трудности. Болгария вообще истощила все свои скудные запасы. В Турции помимо общих для союзников проблем еще и назревала настоящая революция. Младотурки практически полностью контролировали армейскую верхушку, правительство и гибель тысячелетней империи османов было делом недалекого времени.

Не удивительно, что еще в 1916 году начались чаще всего тайные контакты и переговоры представителей воюющих сторон о возможностях хотя бы сепаратного мира. Первыми проявили инициативу германцы. Удивительно другое. До сих пор исследователи старательно умалчивают факты стремления к миру царского правительства России и лично государя императора. А, между тем уже в июле в 1916 года в Стокгольме эмиссар германского правительства Варбург встретился с товарищем председателя Государственной думы Александром Дмитриевичем Протопоповым. Бывший поручик лейб-гвардии Конно-гренадерского полка, октябрист по партийной принадлежности и монархист по убеждениям получил от германского представителя полный перечень условий, на которых Германия соглашалась заключить мир. Условия вполне приемлемые. Вернувшись в Петроград, Протопопов немедленно доложил государю императору о предложениях Варбурга и возможности мирного соглашения. «Я чувствовал, что он остался очень доволен моим докладом», – запишет позже Протопопов. В сентябре государь ставит его во главе министерства внутренних дел и Александр Дмитриевич весьма энергично начал готовить заключение сепаратного мира с Германией. Один из видных германских политиков того времени Эрцбергер писал: «В сентябре 1916 года разительно возросли слухи о возможном мире с Россией. Одно значительно лицо сообщило мне свое впечатление 20 сентября 1916 года: «Обозревая мировое положение, как оно нынче представляется его озабоченному взору, он должен прийти к заключению, что Россия является единственной страной Антанты, с которой можно вступить в переговоры о мире, и что Россия ранее всего захочет мира». Так что Россия могла выйти из войны без всяких революционных потрясений. Другое дело, что государю императору не дали это сделать. Гучков и компания не могли дать «проклятому царизму» не только победить в войне, но и сохраниться путем сепаратного мира. Да и в Берлине начали выдвигать заведомо неприемлемые для России условия. 5 ноября 1916 года Германия и Австро-Венгрия обнародовали декларацию о создании «независимой Польши под германским протекторатом», наверняка понимая, что срывают тем самым дальнейшие разговоры о мире.

Австро-Венгрия тайно от Германии давно вела переговоры с Францией и Англией о сепаратном мире, добиваясь лишь сохранения своих довоенных границ. Союзники благосклонно восприняли австрийские предложения, но все дело испортила Италия, которая не хотела ни в коем случае оставлять Австрии Триест, Далмацию и Трентино. Конечно, Парижу и Лондону ничего не стоило надавить на итальянцев, но западные демократии совсем не стремились спасать габсбургскую монархию. В официальных кругах Антанты постоянно ходили разговоры о переговорах с Тройственным союзом. В ноябре 1916 года один из лидеров консервативной партии лорд Ленсдаун подготовил и представил на обсуждение английского парламента специальную записку, в которой доказывал необходимость скорейшего соглашения с немцами о сепаратном мире.

Наконец. 12 декабря 1916 года Германия через нейтральные страны обратилась к державам Антанты с мирными предложениями и опубликовала официальный документ о заключении мира. В этом документе берлинские «миротворцы» выдавали себя за миролюбивую державу, желающую «прекратить кровопролитие и положить конец ужасам войны». Однако условия мира выглядели издевательски для всякого здравомыслящего человека. Германия не желала отказываться от оккупированной ею европейских территорий на западе и на востоке, от претензий на колонии и даже требовала уплаты контрибуции за понесенные военные расходы. Понятное дело 31 декабря правительства Антанты отвергли «мирные» предложения Германии и заявили о неприемлемости заключения мира до тех пор, пока Германия не уйдет с захваченных ею территорий в Европе, и до получения гарантий, что германская агрессия больше не повторится. В январе 1917 года германское правительство послало президенту США Вудро Вильсону ноту с мирными предложениями. Вильсон выступил, было в роли посредника в заключение мира «во имя человеколюбия и интересов нейтральных стран», но новые предложения немцев ничем не отличались от декабрьских, и союзники ответили отказом.

Во всей этой возне с мирными, в том числе сепаратными, переговорами ясно просматривается со стороны Германии попытка затянуть перерыв в боевых действиях, внести раскол в ряды Антанты и выйти по возможности из войны «с честью». Страны же Антанты, зная о положение дел в коалиции Центральных держав, надеялись-таки одержать в 1917 году полную победу над Германией. По большому счету им было нужно именно военное поражение Германии, чтобы устранить не только политического, но и экономического противника на долгие годы, а может и навсегда. Что оставалось делать? Воевать в соответствии с новыми планами на кампанию 1917 года.

Германия и не отказывалась от войны, и напрягла, казалось последние силы. После потерь в кампании 1916 года германские генеральный штаб уже не мог рассчитывать на достижение быстрой победы на сухопутном театре боевых действий. Германцы и их союзники больше не могли наступать ни на западе, ни на востоке, ни на юге и перешли к стратегической обороне на всех фронтах, готовясь отразить наступлении армий Антанты. Верховное командование в Берлине еще надеялось на некую палочку-выручалочку, и видело эти надежды в «неограниченной подводной войне». Хотя совершенно понятно, что неограниченная подводная война средство могучее, но не решающее. Можно нанести чувствительный удар по экономике Англии, но невозможно выиграть войну. Тем не менее, берлинские стратеги уверили себя в том, что «неограниченная подводная война является последним средством закончить войну победоносно, не затягивая ее до бесконечности». Коронный совет Германской империи принял решение об объявлении «беспощадной» подводной войны, и 9 января 1917 года вышел указ Вильгельма о начале такой войны с 1 февраля. Об этом, кстати, немцы известили американцев в своей ноте, о которой мы уже говорили. Но это трудно ощущаемая подводная война, а что делать на сухопутье?

Для отражения неизбежного наступления Антанты, прежде всего, нужно напрячь ресурсы, увеличить производство вооружения, боеприпасов, средств снабжения армии. Мы уже говорили о драконовском законе по обязательной трудовой повинности. К нему в добавление пришлось из армии вернуть на производство 125 тысяч квалифицированных рабочих, и план расширенного производства вооружения, под названием «программа Гинденбурга» заработал. Сам фельдмаршал в этом ничего не смыслил, но уж очень он был популярен в германских массах, которые видели в нем, и совершенно напрасно, спасителя Германии. Производство снарядов в Германии увеличилось по сравнению с 1914 годом в 15 раз, тяжелых орудий – в 20 раз, легких орудий – в 200 раз, пулеметов – в 250 раз. Гораздо сложнее обстояло дело с личным составом действующей армии. Людские резервы Германии, и ее союзников были исчерпаны полностью, несмотря на полное снижение требований к физическому состоянию призывников. Не призывали разве что только калек. К весне Германии с большим трудом удалось добавить к резерву всего 13 полнокровных дивизий. Очень мало! Попытка немецкого генштаба сформировать польскую армию из 15 дивизий провалилась. Удалось набрать так называемый польский легион всего-то из 1500 человек под командованием хорошо нам известного Юзефа Пилсудского. Легион этот на русских фронтах постоянно терпел поражения. Во многом из-за нехватки сил и резервов германскому командованию приходилось сокращать, где только можно линию фронта. Главным предполагался отвод германских войск на линию Зигфрида, о которой мы уже упоминали. «Эти новые позиции представляли собой в действительности отлично укрепленный район, занимавший в глубину 8–10 км, захватывающий отличные наблюдательные пункты с обзором на 20 км и намного сокращавший фронт обороны», – отмечает А. Зайончковский.

Державы Антанты еще меньше переживали из-за срыва мирных инициатив. Их военно-политическое руководство с удовольствием развернуло подготовку к победоносной кампании 1917 года. Оснований для столь оптимистического подхода было более чем достаточно. 331-й дивизии германской коалиции противостояло 425 дивизий Антанты. Общая численность армий Антанты составляла 21 млн. человек, а коалиции Центральных держав – 10 млн. человек. Только на западном театре военных действий у Антанты было 24 тыс. орудий против 18 тыс. германских. Антанта превосходила Германию по числу самолетов многократно, а по танкам абсолютно. Антанта имела: 35320 станковых пулеметов, Центральные страны – 18542; ручных пулеметов – 40956 и 1500 соответственно; полевых орудий – 19465 и 12380 соответственно; тяжелых орудий – 6806 и 3610 соответственно; самолетов – 3163 и 1200 соответственно. И только по тяжелым гаубицам Германия имела преимущество – 7100 против 4670 у Антанты. Цифры более чем впечатляющие! Таким образом, план Антанты был построен на решительном использовании своего превосходства в силах и средствах для победоносного завершения войны в 1917 году.

Что же предполагали стратеги Антанты? Основные положения плана кампании 1917 года впервые были сформулированы генералом Жоффром и направлены на обсуждение союзникам. Обсуждения как такового не случилось. По старой «доброй» традиции предложения русского командования о развертывании операций на Балканах было отвергнуто без всяких разговоров. План Жоффра, утвержденный опять же, как всегда на совещании в Шантильи 15-16 ноября предусматривал переход в наступление на всех фронтах наибольшим количеством сил в самом начале года, дабы не упустить, как в прошлом году инициативы и не дать немцам возможности полностью сформировать те самые 13 резервных дивизий. Жоффр предлагал в зимний период вести активные действия местного характера на всех фронтах, чтобы не дать германцам возможности для нанесения частного удара на любом театре военных действий и сохранения германских резервов для летних операций. А уже летом начать широкое наступление на главных фронтах запада и востока. На второстепенных фронтах намечались лишь сковывающие действия. Представители русского командования не поддержали идею коротких зимних ударов, но кто их слушал. Любопытна телеграмма, направленная в этой связи в Петроград: «Все возражения и поправки принимались Жоффром крайне неохотно, и он тотчас переходил к следующим вопросам… Мое впечатление такое, что англичане и французы ведут свою отдельную линию, направленную на оборону своих государств с наименьшей потерей войск и с наибольшим комфортом, старясь все остальное свалить на наши плечи и считая, что наши войска могут драться даже без всего необходимого. Они для нас не жертвуют ничем, а для себя требуют наших жертв и притом считают себя хозяевами положения». Совершенно справедливая оценка действий западных союзников. План приняли, но его осуществлению помешали совершенно непредвиденные события.

Во Франции в связи с катастрофой в Румынии пал кабинет непредсказуемого политика Бриана. На смену ему пришел такой же непредсказуемый деятель Рибо. Как и полагается в развитых демократиях, начались интриги, бесчисленные перестановки в правительстве и воюющей армии. Жоффру французские политиканы не могли простить самостоятельности и популярности в массах. Как и в Германии Фалькенгайна, его обвинили в чудовищных потерях Вердена, Соммы и торопливо отправили в отставку. Место его занял довольно послушный генерал Нивель, которому, конечно, было далеко по популярности и военному таланту до «папаши Жоффра». Заодно роль нового главнокомандующего ограничили только руководством войсками, действующими во Франции. У Нивеля были собственные планы. Жоффр предполагал начать атаку англичанам между Аррасом и Болоном. Затем атакует северная группа французских армий между Соммой и Уазой. И только через две недели атакует 5-я резервная армия между Реймсом и Суассоном для развития окончательного успеха. Нувель предлагал одновременную атаку всеми наличными силами для прорыва немецкой обороны на реке Эн, и развития наступления на всех участках фронта. Новый план был обсужден и утвержден на впервые проведенной не в Шантильи, а в первый и последний раз в Петрограде в конце января 1917 года. Все бы хорошо, но тут вмешалась революция в России, спутывала и без того постоянно корректируемые планы на ведение кампании. Конечно, в этих условиях нельзя было требовать от русских немедленного вступления в сражение, и общее наступление перенесли на апрель– май.

Внесли свою долю путаницы в планы Антанты и германцы, которые ждали обязательного наступления Антанты в самое ближайшее время. 4 февраля кайзер Вильгельм отдает приказ об отводе германских армий на давно подготовленную линию Гинденбурга или позицию Зигфрида. Операция называлась «Альберих» по имени хитрого гнома из «Саги о Нибелунгах». Современные нибелунги начали отход 9 февраля с характерной немецкой обстоятельностью: вывозили произведения искусства, сокровища, изгоняли работоспособное население, опустошали местность, сжигали города, деревни, мосты, сады, портили железные дороги. Людендорф потом цинично заметит: «Нам пришлось примириться с тем, что Антанта опять стала называть нас «гуннами» за произведенные нами разрушения». А. Зайончковский как всегда точен и краток: «В то время, когда во французской главной квартире шли работы по выработке плана операции, германцы спутали все планы французов, неожиданно отойдя 17 марта на заблаговременно подготовленную позицию по всему фронту от Араса до Вайи, что на реке Эн. Этот отход был произведен, как следствие решения германцев перейти к обороне с целью вывести занимавшие у Нуайона войска из опасного положения и, сократив фронт, получить возможность выделить резервы. Французы прозевали отход противника, и начатое 3-й армией преследование германцев ничего не дало и было остановлено перед их новой позицией».

Анализ боевых действий как всегда начнем с западного театра военных действий. Итак, отвод немецких войск на новые позиции вызвал естественную перегруппировку англо-французских армий и очередное изменение плана операции. Теперь главный удар наносила группа французских резервных армий для прорыва германского фронта между Реймсом и Энским каналом. 5-я и 6-я армии собственно и должны были прорвать фронт, а 10-я и переброшенная с севера 1-я армии вводились в прорыв для развития наступления. Справа между Реймсом и рекой Сюии атаковала 4-я армия. Вспомогательный удар для сковывания германских резервов наносили 3-я и 1-я английские армии, прорывая фронт севернее в направлении на Валансьен и Камбре. Прорыв начинают англичане, за ними через трое суток группа французских резервных армий и еще через сутки – 4-я армия. Трудно понять, на что рассчитывал Нивель? Вместо захвата германских войск в клещи в районе Нуайонского выступа, он должен был прорвать центр германской обороны, с применением вспомогательных ударов на флангах. Все это так напоминает прошлогоднюю операцию на Сомме. Да, по сравнению с прошлым годом сил у Нивеля было больше, и германец слабее, но сидел германец на позиции Зигфрида несравнимо более мощной, чем все предыдущие германские позиции. Да еще и правительство Рибо сковывало его своим указанием прекратить наступление, если прорыв фронта не будет осуществлен в течение 48 часов. Ох уж эти демократы!

Нивель решил рискнуть, все-таки имея значительные силы и средства. В наступающих в первом эшелоне на направлении главного удара 5-й и 6-й армиях насчитывалось свыше 30 пехотных дивизий, 1 кавалерийская дивизия и 2 русские бригады, поддерживаемые 3464 артиллерийскими орудиями разных калибров. С учетом ввода второго эшелона войск 1-й и 10-й французских армий, силы Нивеля на этом направлении составили 59 пехотных, 7 кавалерийских дивизий, свыше 5000 орудий всех типов 1000 самолетов и 200 танков. Англичане для своего удара развернули 30 пехотных, 3 кавалерийские дивизии, 60 танков 3000 орудий и 300 самолетов. Силы немерные, если учесть, что на направлении главного удара германцы имели только 27 пехотных дивизий, 2431 орудие и 64о самолетов. Против англичан сил было еще меньше. И все-таки Нивель рисковал. Во-первых, немцы сидели на позиции Зигфрида. « Она располагалась на удобной местности, изобилующей многочисленными высотами. На высотах были оборудованы хорошие наблюдательные пункты, прикрытие небольшими речками. Долины речек были удобны для организации перекрестного огня. Германцы создали оборону глубиной до 15 км. Впереди главной полосы обороны находилась позиция охранения, прикрытая прочной сеткой проволочного заграждения. Между ней и главной полосой на пространстве глубиной около 1 км были устроены многочисленные гнезда сопротивления – пулеметные точки, обнесенные колючей проволокой. Главная полоса обороны состояла из двух-трех линий траншей, отстоящих друг от друга на расстоянии 200-300 метров. На траншеях были оборудованы долговременные огневые точки и бетонированные блиндажи для укрытия живой силы. Многочисленные крытые ходы сообщения гарантировали безопасность движения из одной траншеи в другую. Перед каждой линией траншей во всю длину были установлены проволочные заграждения шириной до 30 метров. За главной полосой находилась промежуточная (вторая) полоса, состоящая из таких же двух-трех линий траншей местами усиленных проволочными заграждениями, Позади не располагалась третья полоса». Во-вторых, Нивель очень рассчитывал на внезапность наступления, но 4 апреля германцы захватили в плен французского унтер-офицера, у которого был приказ, раскрывающий весь план операции. Значит, вспомогательный удар не мог отвлечь их внимания от главного удара. И, в третьих, 48 часов, способные сковать действия любого военачальника. Но у Нивеля не было пути назад.

Операцию по плану Нивеля начали англичане своей ударной группой из 1-й и 3-й армий южнее Живанши на фронте в 44 км. 9 апреля в 5 часов 30 минут ударили более 1000 орудий разных калибров и началась, как мы помним, Вспомогательная операция. Артиллерийская подготовка длилась 48 часов. В это время в воздухе развернулось настоящее воздушное сражение в ходе которого было сбито 28 английских и 56 германских самолетов. Это было первое полномасштабное сражение больших авиационных групп за господство в воздухе. Атака английской пехоты поддерживалась огневым валом, и она пошла, пошла, пошла вперед. Танки не оправдали возложенных на них надежд, застряли у хребтов Вимми в вязком грунте, но пехота атаковала и так успешно. Германцы пытались контратаковать, но не успевали подвозить резервы, хоть и использовали для этого автомобили. В первый день англичане заняли первую оборонительную позицию германцев, вклинились в немецкую оборону на 20–километровом фронте, заняли господствующие артиллерийские позиции и высоты. Особенно успешно наступали канадские дивизии, которые к 12 апреля захватили район Вимми. Кстати, 11 апреля три английских танка без всякой предварительно артиллерийской подготовки заняли позицию у деревни Монши, впервые применив маневр прорыва обороны одними танками. Вспомогательная операция могла превратиться в основную, но, как это часто случалось в этой войне, англичане встали. Германцы же, зная о вспомогательном характере операции, удержали фронт последним, отчаянным сопротивлением. Через два дня англичане активизировали свои действия, но непогода – начавшиеся дожди, метели, похолодание, окончательно снизили темп их наступления. Группа армий кронпринца Баварского свою задачу выполнила. К 28 апреля англичане продвинулись только до линии Лоос, западнее предместья Лана, Ре, Ванкур, Круазиль.

Дурная погода отложила и наступление главных сил французской армии на направлении главного удара. С 7 по 12 апреля французы проводили артиллерийскую подготовку, надеясь разрушить германскую оборону на всю ее глубину. Но непогода не позволяла авиации корректировать огонь батарей, а с наземных наблюдательных пунктов видимость была нулевая. К тому же большое сосредоточение на узком участке разнокалиберных орудий привело к путанице с подвозом боеприпасов. В германских траншеях читали приказ, в котором говорилось: «Роковой момент приближается. Развитие неприятелем артиллерийского огня возвещает будущую атаку наших траншей. Храбрые рейнцы, ганноверцы и полки гвардии будут защищать свои позиции до конца». Одним словом, артподготовка не удалась, но 16 апреля французская пехота 5-й армии поднялась в атаку и в сопровождении огневого вала двинулась вперед. Но что это было за продвижение? Дотошные генштабисты определили его скорость 30 метров в минуту. Германцы ждали здесь противника. Во время длительной, бессмысленной артподготовки они отошли в зону недосягаемости артиллерийского огня, оставив в боевых порядках пулеметные огневые точки в железобетонных колпаках. Наступающая густыми волнами французская пехота попала под убийственный заградительный огонь, пристрелянных и не подавленных огнем немецких пулеметов и пушек. 6-я армия оказалась в такой же ситуации. Особенно досталось главной ударной силе французской пехоты сенегальским стрелкам. Сенегальская дивизия, попав под губительный пулеметный огонь, еще и продувалась насквозь ледяным ветром со снегом. Непривычные к холоду зуавы полностью растеряли свою эталонную боеспособность и обмороженные побежали назад, ища спасения от пуль, осколков и непогоды. Не помогли французам и хваленые танки новейшей модели «Шнейдер». Вообще-то они предназначались для атаки тыловой (третьей) полосы германской обороны. Их свели в два отряда из 80 и 48 танков. Для увеличения запаса хода на танки навесили дополнительные баки с бензином. Решение это оказалось роковым. Первый отряд попал под огонь германской артиллерии. Бидоны с бензином моментально взрывались и превращали танки в горящие факелы. Второй отряд атаковала германская авиация с таким же результатом. Из 128 машин уцелели всего 10. К концу апреля французы добрались только до склонов гребня Шмен-де-Дам. Генерал Нивель отказался от надежды развить стратегический успех и ближайшей задачей ставил достижение тактических преимуществ.

Париж «взорвался» от возмущения. Какие тут 48 часов, если прошло больше недели, и фронт не прорван? А какие жертвы. Наступление немедленно назвали «бойня Нивеля», и над генералом сгустились тучи. Действительно французы потеряли только убитыми и ранеными 180 тыс. человек, англичане – 160 тыс. Немцы потеряли 163 тыс. человек. Тут попахивало вторым Верденом. Ничего нового не появилось ни в стратегии, ни в тактике противоборствующих сторон. Может быть только массированное применение авиации в завоевании господства в воздухе, да удачная попытка прорыва обороны одними танками у деревни Монши. Да и то, пока это было весьма сомнительное предприятие. Танкисты видели причины своих неудач именно в отсутствии пехоты прикрытия и несовершенстве техники. Командиры танковых групп капитан Шануан и майор Шабес писали в своих донесениях: «Пехота сопровождения, которая должна была проложить путь по изрытым снарядами участкам, не выполнила своей задачи; она не исполнила своей работы так, чтобы позволить танкам быстро совершить переход». «Окоп не переходим и переправочные средства отсутствуют; пехота сопровождения, попавшая под артиллерийский огонь, разбрелась по ходам сообщений и присоединиться к ней не представляется возможным». Германцы тоже не отличились особыми новшествами. Разве что, отельные пехотные части получили панцири, сделанные из пластинок закаленной стали. Они предохраняли от шрапнели и пуль на расстоянии 500 метров. Но весили эти доспехи более 8 кг, и солдаты просто не могли в них быстро передвигаться, вести огонь, окапываться.

Так долго готовившаяся операция не удалась. А Зайончковский, как всегда краток: «По количеству собранных здесь войск, артиллерии, снарядов, авиационных средств и танков атака французов между Суассоном и Реймсом представляло собой наиболее грандиозное предприятие за всю войну. Естественно, что французы могли ожидать полного успеха от прорыва и быть уверенными в развитии его в большую стратегическую победу. Но надежды французов не оправдались. Длительные приготовления и политические обсуждения, вызванные этим наступлением, совместно с десятидневной артиллерийской подготовкой, отняли у них все выгоды неожиданности, а дурная погода лишила французские войска участия сильной авиации. Французское наступление, веденное густыми массами, захлебнулось, причем удалось захватить только первую и отчасти вторую линию укреплений, а третья и четвертая оказались не разрушенными. При атаке французы были встречены массой пулеметов, быстро выставленных местами в открытом поле. Танки не смогли достигнуть третьей линии германских укреплений».

На Итальянском фронте в первые месяцы 1917 года из за непогоды царило затишье. Итальянское командование занялось укреплением армии. Было сформировано 8 новых дивизий, 55 батальонов тылового обслуживания, 262 батареи легкой и средней артиллерии, количество которой возросло до 2100 единиц. Союзники, за исключением доставки 64 английских и 35 французских орудий, никакой помощи не оказывали. Салоникский фронт тоже стоял. И лишь на Ближнем Востоке замечалась некоторая активизация боевых действий. Начав наступление еще в декабре прошлого года, англичане 17 января 1917 года атаковали турецкие позиции в районе Кут-эль-Амара. 45 суток шли ожесточенные бои. 24 февраля турки дрогнули, были сброшены с позиций и покатились к Багдаду. У них оставалось не более 60 тыс. штыков, 80 пулеметов и 50 орудий при полном отсутствии боеприпасов. 11 марта англичане взяли Багдад и остановились.

На западных морских театрах военных действий после Ютландского сражения вновь возобновились активные операции. 9 января 1917 года на имя начальника Морского генерального штаба адмирала Гольцендорфа поступила телеграмма от кайзера Вильгельма: «Приказываю начать с 1 февраля со всей энергией неограниченную подводную войну. Вам надлежит немедленно сделать все необходимые приготовления, однако так, чтобы это намерение не стало раньше времени известно неприятелю и нейтральным странам». Однако вскоре кайзер приказал оповестить всех, и началась неограниченная подводная война. Тактика действий подводных лодок оставалась прежней, как и в период ограниченной войны: в открытом море – одиночное и групповое крейсерство, у портов и баз позиционные засады. Но теперь германские лодки беспощадно расправлялись со всеми судами, какой бы флаг они не несли. «На море остались только враги. Ничто плавающее в море не должно ускользнуть от потопления», – отмечал адмирал А.В. Шталь в своем исследовании. И германцы топили. С февраля по апрель в Атлантическом океане и Средиземном море они пустили на дно 844 английских, союзных и нейтральных судов, общим водоизмещение более 1 млн. 450 тыс. тонн.

Все происходящее на сухопутном и морском западном театрах военных действий, а главное геополитическая целесообразность, вынудили-таки американцев ввязаться в войну. Осенью 1914 года они заявили о своем нейтралитете, не участии в войне вооруженных сил и занялись привычным безопасным бизнесом – наживались на войне, оказывая материальную помощь всем воюющим странам. Миллионы долларов потекли из этих стран в сейфы американских корпораций. Только за один 1916 год несколько десятков крупнейших компаний получили 965 млн. долларов, и доллары эти были другие не нынешние. Американцы без зазрения совести давали и Антанте и Центральным державам. Правда, первые к 1917 году получили помощь примерно в 2 млрд. долларов, а вторые только 20 млн. Но это объяснялось только тем, что Германия была самым опасным конкурентом и соперником для Америки. В Европе, на Востоке гибли миллионы, а американский обыватель богател на глазах, прожигая вечера на фильмах Чарли Чаплина и в бесчисленных дансингах. Воевать обыватель не хотел, да и настоящей армии в США просто не было. Нельзя же всерьез принимать 100 тысяч наемников из регулярной армии и 120 тысяч из Национальной гвардии отдельных штатов, которые и собирались то ежегодно на 20 дней в основном для обучения стрельбе из винтовок. Но в воздухе явственно запахло крупнейшим кушем – репарациями от побежденной Германии с союзниками. А тут еще революция в России, где тоже надо было спасать деньги и по возможности глубже проникнуть в ее экономику. Обстановка требовала вступать в войну немедленно, благо повод для этого имелся. Во-первых, германские субмарины топили американские суда, и 2 февраля США порвали дипломатические отношения с Германией. Во– вторых, в марте 1917 года в Вашингтоне публикуется перехваченное английской разведкой письмо германского статс-секретаря по иностранным делам Циммермана к германскому послу в Мексике Экгарду, в котором Мексике предлагалось напасть на США в обмен на возвращение ей захваченных американцами в 19 веке Техаса, Новой Мексики и Аризоны. Правдивость, само наличие такого письма до сих пор вызывают сомнения. Но мы хорошо знаем, как американцы умеют находить оружие массового поражения в современном Ираке, Иран, Ливии, так что единогласное голосование 6 апреля 1917 года конгресса США об объявлении войны Германии не вызывает удивления. Понятное дело, сразу за США войну Германии объявили Куба, Панама, Бразилия, Гватемала, Гондурас, Никарагуа, Перу, Уругвай и далее по списку.

Германия сначала не придала особого значения вооруженному вмешательству американцев, зная о малочисленности и слабости американской армии и торгового флота, который по расчетам немцев мог бы перевезти в Европу в 1917 году не более 3 американских дивизий, да и их не смог бы обеспечить всем необходимым. Так и произошло на самом деле. Но немцы не учли мощного потенциала американской промышленности и американской предприимчивости. Американцы вводят всеобщую воинскую повинность для всех лиц мужского пола от 21 до 30 лет и предполагают в ближайшее время довести численность армии до 1 млн. 300 тыс. человек. Буквально на глазах вырастают военные заводы, а более 1000 английских, французских, русских офицеров-инструкторов начинают готовить командный состав американской армии и флота. Вступление США в войну на стороне Антанты, в условиях неопределенности, складывающейся в России, еще больше укрепило веру западных демократий в окончательную победу над Германией.

Зимой и весной 1944 года союзники вели столь же незначительные для общего хода войны боевые действия, как и в 1917 году. Высадка союзных войск на островах Новой Гвинеи в район Сайдора, атолла Грин-Айленд Маршалловых островов и их захват тянулись все это время. Что касается наступления союзных войск в Центральной Италии с целью овладения Римом, начавшегося 12 января и возобновлявшегося с перерывами 17 февраля и 13 марта, то оно вполне сопоставимо с наступлением союзных войск по плану Нивеля весной 1917 года. Можно еще вспомнить воздушную операцию англо-американских стратегических ВВС под кодовым названием «Аргумент», против авиационных заводов гитлеровской Германии. Только бомбардировщики американских ВВС совершили более 3,8 тыс. самолето-вылетов, сбросили около 10 тыс. тонн бомб. Потери составили 226 машин. Английские ВВС совершили 2351 самолето-вылетов, сбросив 9198 тонн бомб и потеряв 157 бомбардировщиков. И хотя было разрушено 75% зданий авиационных заводов, производство самолетов сократилось незначительно. Вскоре немцы возобновили его в полном объеме, еще и наладили массовый выпуск самолетов-снарядов ФАУ-1. Да и потеря почти 400 лучших тяжелых бомбардировщиков удручали. Продолжались налеты на Берлин и другие крупные города Германии. Но это не поддается сравнению, так как в 1917 году ударной авиации такой мощности просто не было ни у Антанты, ни у Германии.

На море в начале 1917 и 1944 годов Германия вела довольно успешную подводную войну, как в Атлантике, так и на Средиземном море. И не удивительно. Германия, абсолютно уступая союзникам в надводных силах (2 линкора.8 крейсеров и 21 эсминец против 17 линкоров, 35 авианосцев, 38 крейсеров и 200 эсминцев) имела более 400 подводных лодок против 131 у союзников. К тому же экипажи немецких подводных лодок, их боевая подготовка были едва ли не лучшими в мире. Но уже к весне союзники переломили ситуацию четкой организацией конвоев и применением в противолодочной борьбе самолетов с РЛС, способных обнаружить лодку в любое время, при любой погоде. Уже за первые три месяца на всех океанских и морских просторах было уничтожено 61 немецкая субмарина.

Россия, как мы уже говорили, готовилась к кампании 1917 года в полном соответствии с планами союзного командования принятым осенью в Шантильи и уточненным в Петрограде в конце января 1917 года. И если бы не революционная катастрофа, без всякого сомнения, сумела бы провести запланированные операции успешно. К началу 1917 года действующая армия начала наконец-то получать все необходимое в требуемых для успешного ведения войны количествах. А. Зайончковский отмечает: «Как раз к концу 1916 г. и к началу 1917 г. производство предметов боевого снабжения в России достигает своего максимума (в месяц): в декабре – 50 тяжелых орудий и 1200 пулеметов, в январе 1917 г. – 30000 винтовок и, наконец, в марте 1917 г. – 120000 артиллерийских снарядов».

Вооружение было, а вот личный состав изменился. А. Керсновский пишет: «Объезжая войска осенью 1916 года, император Николай Александрович вызывал из строя старослужащих солдат, вышедших с полком на войну. Выходило два-три, редко по пяти на роту – из иных рот никто не выходил. Шесть составов переменила вообще вся пехота. Через Лейб-Гвардии Гренадерский полк с начала войны прошло, по словам генерала Рузского 44000 человек – одиннадцать полных составов. Все эти части принадлежали к числу наиболее стойких, пленных врагу не оставляли, так что все это были кровавые потери. На полк оставалось пять шесть коренных офицеров, редко больше. Офицерская среда была пестра по составу, разнообразна по происхождению и не одинакова по качеству. Старая полковая семья погибла, новая не имела возможности создаться». И все же основу действующей армии составляли опытные бойцы, знавшие и понимавшие современную войну изнутри собственной шкурой. Конечно, дух разложения уже коснулся всех без исключения слоев русской армии – от солдата до генерала, но в целом зимой 1917 года русский солдат еще мог многое сделать и совершить. Тот же Керсновский пишет: «Превосходным оказались офицеры из подпрапорщиков. Недостаток образования они восполняли высоким сознанием долга и жертвенной преданностью воспитавшему их полку. Очень хороши были офицеры из вольноопределяющихся». Такой авторитет, как генерал Брусилов не без основания замечал: «Во всяком случае, в это время войска были еще строго дисциплинированы, и не подлежало сомнению, что в случае перехода в наступление они выполнят свой долг в той же степени, как и в 1916 году. Как и раньше бывало, прибывавшие пополнения, очень плохо обученные, были распропагандированы, но, по прибытии на фронт, через некоторое время, после усердной с ними работы, дело с ними налаживалось».

От обще союзнических обязательств русское командование не отказывалось, но нужны были и свои планы ведения кампании 1917 года. В декабре месяце в Ставку поступили соображения и планы главнокомандующих фронтами. О нанесении в соответствии с решениями Шантильи так называемых «коротких» ударов речи не шло. Они отдавались на откуп командующих армиями. Предложения касались стратегических инициатив. Генералы Рузский и Эверт, не блеснув оригинальностью, по сути дела предложили повторить прошлогодние Нарочскую и Виленскую операции. Генерал Брусилов, как замечет А. Керсновский: «смотрел гораздо шире своих незадачливых коллег. Он считал, что решения войны надо искать на Балканах и у стен Царьграда. Что касается своего Юго-Западного фронта, то галицийским 11-й и 7-й армиям он назначал разбить живую силу врага, а карпатским 8-й и 9-й армиям – подкрепить этот маневр и содействовать Румынскому фронту». Ставку тогда представлял государь император и заменявший больного Алексеева генерал В.И Гурко. Алексеев после тяжелой болезни (уремии) лечился в Севастополе в Романовском институте. Василий Иосифович Гурко сын знаменитого еще по Балканской войне генерала-фельдмаршала и сам только что ставший генералом от инфантерии, был, несомненно, одним из талантливых полководцев первой мировой войны. Он предложил вообще нанести один главный стратегический удар на Румынию и Балканы, сосредоточив здесь основные силы русской армии. Предложение более чем перспективное, но его поддержал только Брусилов, а Гурко в силу характера и временности своего положения просто не смог настоять на своем. На очередном совещании уже в январе 1917 года, вернувшийся в Ставку Алексеев, как всегда предлагает компромиссное решение. План Гурко отвергается, но и не принимаются предложения Рузского и Эверта. Планом Алексеева, в разработке которого самое активное участие принимал еще один талантливый военачальник русской армии генерал В.Н. Клембовский, кстати, выдвиженец Брусилова, у которого он был начальником штаба и командовал 11-й армией, предусматривалось нанесение главного удара на Юго-Западном фронте весной, как только закончится распутица и подсохнут дороги. Остальным фронта предписывалось вести частные операции.

Брусилов по этому поводу запишет: «В январе 1917 года мною собраны были командующие армиями для того, чтобы распределить роли каждой армии при наступлении весной этого года: главный удар мною поручался на сей раз 7-й армии, ударная группа которой должна была направиться в северо-западном направлении на Львов; 11-я армия своей ударной группой должна была пробиться прямо на запад, также направлением на Львов, а «Особая» и 3-я армии должны были продолжить свои операции для захвата Владимира Волынского и Ковеля; что касается 8-армии, находившейся в Карпатах, то она своей ударной группой должна была выполнять вспомогательную роль, помогая правому флангу румынского фронта для продвижения вперед. На сей раз моему фронту были даны сравнительно значительные средства для атаки противника: так называемый «ТАОН» – главный артиллерийский резерв верховного главнокомандующего, состоявший из тяжелой артиллерии разных калибров, и два армейских корпуса того же резерва должны были прибыть ранней весной. Я вполне был уверен, что при той же тщательной подготовке, которая велась в предыдущем году, и значительных средствах, которые отпускались, мы не могли не иметь и в 1917 году хорошего успеха. Войска, как я выше говорил, были в твердом настроении духа, и на них можно было надеяться».

Кто бы мог подумать, что все эти далеко идущие планы спутает революция. Хотя первый звонок прозвучал именно зимой в ходе одного из последних сражений русской императорской армии. 5–11 января она проводила Митавскую операцию.

По старому стилю операция началась в канун Рождества Христова, но не это главное. Операция носила частный характер для «боевой практики войск». Осуществляла ее 12-я армия Северного фронта генерала Радко-Дмитриева. Он собрал для наступления значительные силы – 184 батальона при 886 орудиях, в том числе 245 тяжелых. Противостояла ему тоже давно знакомая нам 10-я германская армия, в которой насчитывалось 99 батальонов при 567 орудиях. На направлении главного удара Радко-Дмитриев выделял 82 батальона, против 13 германских. Правда, германская оборона опиралась на сильные узлы сопротивления, созданные на дюнах, каждый из которых включал блокгаузы, защищенные засеками и завалами из оплетенных проволокой деревьев. Между блокгаузами тянулись окопы из бревен, укладываемых на поверхность болотистой местности. Окопы прикрывались рядами колючей проволоки в 6 кольев. А в глубине располагалась еще недостроенная вторая позиция. Русским же предстояло наступать по этим болотам. И все же Радко-Дмитриев, имея почти пятикратное превосходство в живой силе и двукратное в артиллерии, мог рассчитывать на успех. Тем более, цель всей операции заключалась в прорыве германского фронта на участке болото Туриль, мыза Олай (примерно 30 км.) и «маневром в открытом поле» отбрасывании германцев за реки Эккау иАа. В дальнейшем не исключалось овладение Митавой и важнейшей стратегической железной дорогой Митава – Крейцбург.

В советской, да и антисоветской историографии Митавская операция представляется, как досадное недоразумение, непродуманная, не подготовленная должным образом частная вылазка, так и не принесшая крупного успеха нашим войскам. Позволю в этом усомниться. Во-первых, как армейская, а именно так она позиционировалась, операция готовилась очень хорошо. Войска атакующего эшелона прошли тщательную тренировку в тылу в учебных городках, где отрабатывались все способы боевых действий, особенно ночью (боевой порядок, сближение с противником, преодоление проволочных заграждений, связь, доставка боеприпасов). О предстоящей операции знал очень ограниченный круг лиц, имитирована переброска 6-го Сибирского корпуса в Румынию. Накануне нашего наступления командующий Митавской группировкой германских войск докладывал в генштаб: «Противник держится совершенно пассивно и усиленно ведет фортификационные работы. Единственный вполне боеспособный 6-й Сибирский корпус снят с фронта». Кроме того, Радко-Дмитриев подготовил германцам еще один сюрприз. Несмотря на полное превосходство в артиллерии для внезапности первоначальной атаки он решил отказаться от артиллерийской подготовки. Для атаки он сформировал три оперативные группы. Главный удар в центре наносила Бабитская группа. В нее входили лучшие силы пехоты и две трети всей артиллерии – тот самый 6-й сибирский корпус генерала Васильева и полки сводной латышской дивизии. Справа и слева Одингская и Олайская группы обеспечивали наступление ударной группировки. Оставшиеся соединения 12-й армии (43-й и 21-й армейские корпуса) должны были удерживать свои позиции и активными действиями сковывать германцев. Что касается итогов операции, то они, несомненно, были бы другими, если бы не ошибки командования фронта, Ставки и политическая составляющая.

Итак, в ночь на 23 декабря (5 января) внезапно, без артиллерийской подготовки русская пехота Боабитской группы поднялась в атаку, и атака эта увенчалась полным успехом. Германцы, застигнутые врасплох, даже не оказывая сопротивления, побежали. Их укрепленная позиция оказалась прорванной сразу в двух местах. Особенно успешно шли вперед латышские стрелки. Их дивизия прорвала всю укрепленную полосу германцев в районе лесничества Мангель и уже к середине дня вышли на тылы противника в районе Скангель. 14-я сибирская стрелковая дивизия прорвала германские позиции в районе Сарканайс, и продвигалась в митавском направлении. Теперь уже вовсю работала артиллерия. А. Керсновский как всегда эмоционален: «Темной ночью на 23 декабря, в 20-градусный мороз, сибирские стрелки без выстрела, сняв затворы с винтовок (зачем? – С.К.), ринулись на совершенно не ожидавшего их врага. Успех был полный: 106-я германская дивизия была совершенно разгромлена, потеряв свою артиллерию. Трофеями этого наскока было свыше 1000 пленных и 33 орудия (из коих 15 захватил особенно отличившийся 56-й Сибирский стрелковый полк полковника Шрамкова). Немцев переколото было без счета. Вязто также 18 минометов и 10 пулеметов». Путь на Митаву отрыт, германскими резервами здесь и не пахло. И хотя на участках других атаковавших групп такого успеха не случилось, надо было немедленно вводить в прорыв свежие силы, а таковых не оказалось. Успех стал неожиданным не только для германцев, но и для русского командования. Кавалерию – 1-ю казачью бригаду и 1-ю кавбригаду Радко-Дмитриев использовать не мог из-за болотистой местности. Рузский же на запрос Радко-Дмитриева отреагировал не сразу. Требуя в свою очередь значительных подкреплений из Ставки, он запоздал с высылкой в 12-ю армию фронтового резерва – 38-ю дивизию. 11 января Радко-Дмитриев отдает приказ о прекращении наступления, а уже через десять суток немцы, подтянув резервы, атаковали прорвавшихся русских. Те отвечали контратаками. Бои продолжались до 3 февраля, безуспешно для обеих сторон. В этих ожесточенных боях хорошо проявили себя русские бронеавтомобили, которые вдвигались прямо к передовым окопам и буквально сметали германскую атакующую пехоту пулеметным огнем.

Вот вам одна причина неудач Митавской операции. «Митавская операция показала слабость левого фланга фронта германцев. «Неожиданно, – записал Людендорф, – всполошил удар русских в направлении на Митаву; поспешно стянутыми резервами едва удалось его локализировать». Русские войска могли без особых усилий выйти на железную дорогу Крейцбург–Митава, угрожать флангам и тылу якобштадтской и двинской групп противника, заставить его отойти на линию Западной Двины. Но для этого проведение Митавской операции не следовало ограничивать действиями одной армии».

Другая причина не менее, а может и более важная. Прямо в ходе боев взбунтовался 17-й стрелковый полк 5-й дивизии 2-го Сибирского корпуса, да еще и с политическими требованиями мира и конституционного правления с ответственным министерством. Известие о восстании мгновенно разнеслось по всему фронту, и, конечно, парализовало порыв атакующих войск. Корпус входил в Олайскую группировку, которая именно по этой причине не имела успеха. Это не могло не отразиться и на соседе справа 14-й сибирской дивизии 6-го сибирского корпуса до этого наступавшего более чем успешно. Полки этой дивизии, особенно 55-й полк тоже восстали и начали отходить в исходное положение. Полки же 3-й сибирской дивизии, находящиеся в резерве частью разбежались, побросав патроны и амуницию. Ну, и о каком успешном наступлении можно было вообще говорить!? Надо сказать, реакция командования была мгновенная и решительная. Смывшихся идеологов восстания, к сожалению не нашли. А зачинщиков и главарей выявили в течение суток. Это были унтер-офицеры и нижние чины. 92 человека предали военно-полевому суду и расстреляли, несколько сотен сослали на каторгу. Зимой 1917 года это было еще возможно, но звонок, о котором я говорил раньше, прозвучал слишком явственно!

Второй звонок прозвучал в начале апреля, когда революционная зараза уже расползалась по всему фронту. На многострадальной реке Стоход. 3-й армейский корпус генерала Янушевского 3-й армии занимал там Черевещинский плацдарм. Плацдарм, безусловно, был необходим в свете будущих возможных наступательных операций. Но, во-первых, даже в утвержденном плане кампании 1917 года наступление там намечалось с ограниченными целями. А, во-вторых, генерал Янушевский вполне справедливо докладывал командарму и Ставке о полной неспособности войск не только наступать, но и обороняться, из за главного лозунга момента – «долой войну». К тому же возможное половодье могло просто отрезать плацдарм от основных сил. Командующий 3-й армией генерал Леш не внял этим предупреждениям, а германцы правильно оценили ситуацию и решили сбросить русских с плацдарма. Так и произошло. Генерал Лезинген создал мощную войсковую группу из 3-х полнокровных дивизий с 300 орудиями и 200 минометами под командованием опытного, популярного в войсках генерала Гауэра. Ему противостояло фактически 5 наших полков с 84 орудиями, расстроенных и донельзя распропагандированных. Как только Стоход разлился и снес мосты в наших тылах, Гауэр одним мощным ударом, химической атакой опрокинул и уничтожил деморализованные части Янушевского. Разгром полный. Из почти 20000 бойцов 3-го корпуса (73-я пехотная и 5-я стрелковая дивизии) 3000 человек убито и утонуло, а 9000 отравленных газами попали в плен. Из 17 стрелкового полка не спаслось ни одного человека. Германцы взяли оставшиеся на плацдарме исправными 15 орудий и 200 пулеметов. Ставка и Временное правительство отреагировали на эту трагедию как-то вяло. Не до этого им было, хотя прозвучал еще один предупредительный звонок?

На Западном и Юго-Западном, Румынском фронтах активных боевых действий не велось. В Месопотамии отметился Кавказский фронт. Юденич активизирует войска. 17 февраля (2 марта) корпус Баратова, а это 10673 штыка, 7357 сабель при 50 орудиях и 30 пулеметах для помощи англичанам перешел в наступление на Багдад с востока. И сразу же взял Хамадан. Уже к 25 февраля корпус занял весь район Керманшаха. 13-й турецкий корпус отходил с боями. Севернее корпуса Баратова Юденич бросает в наступление от местечка Сакиз отряд генерала Назарова для овладения районом Пенджвин. Но отряд слишком малочислен, всего 2 стрелковых армянских батальона и 18 сотен казаков, которому противостояла отступавшая, пусть не полная, но вполне боеспособная турецкая дивизия. К тому же развернувшаяся невероятная метель не только замела дороги, но перекрыла всякую видимость. 10 марта отряд остановился у Бана. 22 марта корпус Баратова вошел в Ханекин, и высланный вперед казачий разъезд соединился с английскими кавалеристами. Русские и английские войска, выйдя на реку Дияла, приостановили преследование турок. Юденич разрешил Баратову оставит на линии две сотни, а остальные войска отвести в более благоприятные по климатическим условиям горные районы Персии, ибо заболеваемость малярией в некоторых частях достигала 80%.

Говоря о последних боях русской императорской армии, нельзя не вспомнить о славных делах русского экспедиционного корпуса во Франции во время «бойни Нивеля». Французский военный министр Пенлеве с восторгом отмечал, что русские «храбро рубились под Бримоном». 1-я и 3-я бригады дивизии генерала Лохвицкого при штурме этого форта потеряли до 70% личного состава, но не посрамили русской чести. 1-й и 6-й Особые стрелковые полки получили французские военные кресты на свои знамена. До этого в истории русской армии случались награждения полков иностранцами только два раза. В 1813 году за освобождение Амстердама принц Оранский отметил Тульский пехотный и 2-й Егерский полк, а 1905 году японский маршал Ояма отличил 6-й стрелковый полк. Да и награждал эти полки русский император русскими серебряными трубами и георгиевским знаменем по представлению иностранцев. Во Франции же наши полки получили непосредственно французские награды. Всего в «бойне Нивеля» из 20000 участвующих русских солдат погибло 5183 человека. Кто у нас сейчас знает об этом? А во Франции знают и помнят.

На море Балтийский флот не вел крупных наступательных операций, велись работы по дооборудыванию минно-артиллерийских позиций, и выполнялось прямое указание Ставки «всеми силами не допускать проникновения противника к востоку от главной Нарген-Поркакалауддской позиции».

На этом закончилась 200-летняя славная история русской императорской армии и флота, и по большому счету нам не в чем упрекнуть императорских бойцов, сражавшихся на полях и морях Первой мировой войны. Воевали они достойно. А вот право увековечить память героев и жертв войны – имеем, но не имеем желания. В который уже раз повторяю – стыдно!

Дальше началось то, что привело к гибели не только императорскую армию, но всю Россию. Не буду подробно рассматривать события февральской революции, они проанализированы весьма и весьма подробно. Позволю лишь очень кратко остановиться на некоторых узловых моментах, непосредственно относящихся и влиявших на военную составляющую кампании начала 1917 года.

Первый момент – отречение государя императора Николая Александровича. Профессиональные военные, военные историки оценивают причины случившегося по-разному, как и силы, подорвавшие тысячелетние устои государства российского. Мне ближе всего позиция военного историка А. Керсновского, и предлагаю ее без лишних комментариев:

«Схематически антирусские силы представляются в следующем виде.

Первая группа – «придворная». Состав – придворные круги, праздный «высший свет» и оппозиционные члены императорской фамилии. Цель – дворцовый переворот. Исполнители – кучка офицеров. Средства – интриги. Программы никакой.

Вторая группа – «общественники». Состав – вся либеральная оппозиция. Цель – замена «бюрократически-самодержавного» строя «конституционно-демократическим» путем дворцового переворота, а в дальнейшем – учреждение демократической республики. Исполнители – высшие военачальники. Поддержка – союзные посольства. Средства – русские капиталисты-толстосумы, общественное мнение, думская трибуна и печать.

Третья группа – «германо-большевистская». Состав – политическая эмиграция, революционное подполье в России. Цель – социальная революция. Средство – вооруженное восстание и развал армии. Исполнители – «боевики». Поддержка – германское командование.

Эти три группы работали, само собою, разумеется, вне всякой связи друг с другом, каждая отдельно. Но их разрозненные усилия устремлены были в одном направлении. При этом, «придворная» группа играла в руку «общественной» своей травлей государя и государыни, а «общественная» группа травлей всего «бюрократического строя» чрезвычайно облегчала работу «германо-большевистской» группы. Великие князья и дамы «света», генерал-адъютанты и думские трибуны, земские деятели и военно-промышленные дельцы – все вместе прокладывали дорогу притаившимся в подполье марксистам и «боевикам».

Я бы еще добавил очень существенный, а, скорее всего, основной фактор – совершенное нежелание основной солдатской массы дальше воевать, как в действующей армии, так и в тылу. Мы уже говорили о начавшемся еще в 1916 году и все более активизируемом процессе братания на фронте. Надо помнить, что в этот процесс к началу 1917 года только в русской армии в той или иной степени включились практически все пехотные полки на германском и австрийском фронте. Не следует забывать, что дезертирство достигло немыслимых размеров. С фронта бежало более 200 тысяч военнослужащих, в основном нижних чинов. Брусилов именно о том времени писал: «В толщах армии, в особенности в солдатских умах сложилось убеждение, что при подобном управлении, что не делай, толку не будет, и выиграть войну таким порядком нельзя. Прямым последствием такого убеждения является вопрос: за что же жертвовать свое жизнью и не лучше ли ее сохранить для будущего?». Вот вам и бунт во время Митавской операции с требованием мира, мгновенно подхваченный тысячами солдат.

Это на фронте, где дисциплина и боязнь ежеминутной гибели еще как-то сдерживали солдатские порывы. Германец не шутил и стрелял без предупреждения, несмотря ни на какие братания. Тыловые же части разлагались мгновенно и давно стали источником антивоенной, революционной заразы. Запасные полки насчитывали по 20–30 тысяч человек при офицерском и унтер-офицерском составе штатного полка в 4 тысячи штыков. Полки эти, вместо того, чтобы размещать и готовить их в специальных лагерях, как это делалось во всех армиях мира, дислоцировали в столицах, крупнейших городах страны. Вся эта масса солдат, не имеющая оружия, офицеров, быстро развращалась тыловой жизнью и ничегонеделанием. Отправить их на фронт представлялось невозможным. Я уже приводил пример из воспоминаний маршала Василевского, как трудно было набрать маршевую роту и офицеров к ней в начале 1916 года. А мы говорим о 1917 годе. Новый офицерский корпус, в том числе и генералы, тоже далеко не весь был за войну до победного конца. Кастовая обособленность, корпоративная этика, особая офицерская честь, давно приказали долго жить.

Ну, и на кого мог опереться государь император? Первыми его предали, нарушив и не раз присягу практически все высшее военное руководство, включая членов царской фамилии. Мы уже говорили о том, как опутывал тонкой лестью высший военный состав триумвират Родзянко – Львов – Гучков. А были еще Терещенко, Некрасов, Коновалов, Милюков, Набоков и далее по списку. Алексеева взяли лестью, Брусилова давней обидой, Эверта, Рузского, Гурко, Лукомского, Бонч-Бруевича и многих других тщеславием и большим самолюбием. Великий Князь Николай Николаевич давно находился в большой и плохо скрываемой вражде к государю и государыне. Все они, прикрываясь льстивыми оборотами, по сути дела требовали отречения у того, которому присягали служить не щадя живота своего. Не могу ни привести несколько отрывков из телеграмм этих вознесенных на вершину государем неблагодарных верноподданных. Вот, например, генерал-адъютант императора Эверт: «При создавшейся обстановке, не находя иного исхода, безгранично преданный Вашему Величеству верноподданный умоляет Ваше Величество, во имя спасения Родины и династии, принять решение, согласно с заявлением Председателя Государственной Думы, выраженное им генералу Рузскому, как единственное, видимо, способное прекратить революцию и спасти Россию от ужасов анархии». А вот другой генерал-адъютант Сахаров с Румынского фронта: «Учтя создавшуюся безвыходность положения, непоколебимо верноподданный Его Величества, рыдая, вынужден сказать, что, пожалуй, наиболее болезненным выходом для страны и для сохранения возможности биться с внешним врагом является решение пойти навстречу уже высказанным условиям». А вот и сам наместник Кавказа, главнокомандующий и родной дядя государя: «Генерал-адъютант Алексеев сообщает мне небывалую роковую создавшуюся обстановку и просит меня поддержать его мнение, что победоносный конец войне, столь необходимый для блага и будущности России и спасения династии, вызывает принятые сверхмеры. Я, как верноподданный, считаю, по долгу присяги и по духу присяги, необходимым коленопреклоненным молить Ваше Императорское Величество спасти Россию и Вашего Наследника, зная чувство любви Вашей к России и к Нему. Осенив Себя крестным знамением, передайте Ваше наследие. Другого выхода нет. Как никогда в жизни, с особой горячей молитвой молю Бога подкрепить и направить Вас. Генерал-адъютант Николай». Сплошь генерал-адъютанты и верноподданные! Это потом, сам государь обяжет присягать Временному правительству многих ничего не ведавших генералов и офицеров, а началось-то с верноподданных генерал-адъютантов. Тысячу раз прав так до конца жизни оставшийся верноподданным ранее упоминаемый нами бывший начальник Пажеского корпуса и командир армейского корпуса генерал Николай Алексеевич Епанчин: «Что должен был сделать верноподданный генерал-адъютант и дядя государя, получив депешу Алексеева? Он должен был ответить, что он не только не осмелиться просить Государя об отречении, но воспротивится всеми мерами, даже силою оружия, против тех, кто это сделает».

Они что не понимали, что любая смена власти во время войны подобна катастрофе. Понимали, но бес оказался сильнее. С каким отчаянием вспоминает все это А. Керсновский: «Так дали себя обмануть честолюбивым проходимцам генерал-адъютанты императора Всероссийского. Невежественные в политике, они приняли за чистую монету все слова политиканов о благе России, которую любили сами искренно. Они не знали и не догадывались, что для их соблазнителей блага Родины нет, а существует лишь одна единственная цель – дорваться любою ценою до власти, обогатиться за счет России… Самолюбию военачальников льстило то, что эти великие государственные мужи – «соль земли Русской» – беседуют с ними как с равными, считают их тоже государственными людьми. Им и в голову не пришло, что от них скрыли самое главное. Что удар задуман не только по императору Николаю Второму (которого они все считали плохим правителем), а по монархии вообще. Что их самих используют лишь как инструмент, как пушечное мясо и что они, согласившись по своему политическому невежеству продать своего царя, сами уже давно проданы теми, кто предложил им эту сделку с совестью».

Потом генералы попытаются объяснить свои действия, оправдаться, но, право слово, как-то не убедительно. Брусилов пишет: «Мне, любящему Россию всеми силами своей души, хотелось лишь одного: дать возможность закончить эту войну победоносно для России, а для сего было совершенно необходимо, чтобы неизбежная революция началась по окончании войны, ибо одновременно воевать и революционировать невозможно. Для меня было ясно, что если мы начнем революцию несвоевременно, то войну должны проиграть, а это, в свою очередь, повлечет за собой такие последствия, которые в то время нельзя было исчислить, и конечно легко можно было предположить, что Россия рассыплется, – это я считал безусловно для нас нежелательным и великим бедствием для народа, которого я любил и люблю всей душой. Какую бы физиономию революция не приняла, я внутренне решил покориться воле народной, но желал, чтобы Россия сохранила свою мощь, а для этого необходимо было выиграть войну».

Справедливости ради нельзя не отметить, что оставались еще в русской армии генералы и офицеры, верные присяги и государю. Тот же не раз критикуемый бывший главнокомандующий Юго-Западным фронтом генерал Иванов, которому государь даже поручил было навести порядок в Петрограде. Ушли в отставку, не желая присягать Временному правительству, лучшие кавалеристы армии – командир Гвардейского конного корпуса генерал Хан Нахичеванский, 3-го конного корпуса граф Келлер и 31-го армейского корпуса генерал Мищенко. В своих воспоминаниях уже знакомый нам генерал Епанчин пишет, что перед отправкой телеграммы государю Великий Князь Николай Николаевич спросил генерала Юденича, может ли он ручаться за верность и преданность Кавказской армии? На что Юденич ответил, что «Кавказская армия безусловно предана Государю и долгу службы».

Вообще вопрос этот с присягой не так прост, как кажется на первый взгляд. Могу судить по себе и тысячам советских офицеров, присягавших на верность Советскому Союзу, и так и не выступивших на его защиту во время знаменитой революции, или контрреволюции в августе 1991 года. Видимо на все есть воля Божия!

В советской историографии доказывалось, что солдатская масса встретила отречение царя с ликованием и революционным подъемом. На самом деле скорее с недоумением и растерянностью. Читаем у А. Керсновского: «Тихое сосредоточенное молчание. Так встретили полки 14– и 15-й дивизии весть об отречении своего императора. И только местами в строю непроизвольно колыхались ружья, взятые на караул, и по щекам старых солдат катились слезы», – вспоминает командовавший в те дни 8-м армейским корпусом генерал Деникин. 10 марта генерал Алексеев представил князю Львову записку «Об отражении революции на фронте». Согласно этой записке, составленной по данным, поступившим в Ставку до проникновения на фронт приказа номер первый, на Северном фронте отречение было встречено «сдержанно, многими с грустью, многие солдаты манифеста не поняли». Стрелки 2-го Сибирского корпуса (те самые которые месяц назад бунтовали. – С.К.) заявили, что «без царя нельзя, евреям выходить в офицеры нельзя, а солдат следовало бы наделить землей, с платежами через банк». В 5-й армии солдаты были в недоумении: «Почему же нас не спрашивали?» – На Западном фронте к манифесту отнеслись «спокойно, многие с огорчением». В 9-м, 10-м и Сводном корпусах 3-й армии – «с удивлением и сожалением». Сибирские казаки были «удручены». Выражалась надежда, что «государь не оставит своего народа». На Юго-Западном фронте – сомнение и недоумение. На Румынском, в 9-й армии, – «тягостное впечатление». В 4-й – «преклонение перед высоким патриотизмом государя и недоумение перед поступком Михаила Александровича» В 3-м конном корпусе – «нервность»… Хочу привести еще несколько высказываний простых солдат из книги уже знакомой нам медсестры Софьи Федорченко: «Видно не по времени теперь цари. Все разом: ах, не надобен, и не стало царя». «Царя сняли, ха, уж коли Господь попустил, так нам не противиться, мы покорные…». Тут же появились частушки:

Богу маливалися

На царя надеялись

От них отвалилися,

По домам нацелились

Но главным моментом, сгубившим русскую армию, все-таки было не отречение государя императора, а так называемый приказ №1. До сих пор существует множество мнений, откуда он появился, кто его автор, кто инициировал его распространение в войсках. Здесь видят и руку германского генерального штаба, и вопиющую некомпетентность председателя Петроградского Совета Нахамкиса, и революционную целесообразность. Важно то, что 1 марта Петроградским Советом рабочих и солдатских депутатов выпускается самочинно приказ №1 к «солдатам гарнизона Петроградского округа – для немедленного и точного исполнения, а рабочим для сведения. И эта с позволения сказать «филькина грамота», не имеющая никакой легитимности была проглочена всеми без возражения – Государственной Думой, Временным правительством, Ставкой и далее по списку. Приведу несколько пунктов этого исторического приказа:

«1. Во всех частях выбрать представителей от солдат; таковых же представителей избрать в Совет рабочих депутатов;

2. Во всех своих политических выступлениях воинским частям подчиняться только Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам;

3. Принимать к исполнению только такие приказы существовавшей одновременно комиссии Государственной Думы, которые не находились бы в противоречии с приказами и постановлениями Совета рабочих и солдатских депутатов;

4. Передать оружие в войсковых частях в распоряжение и под контроль комитетов и ни в коем случае не выдавать таковое офицерам даже по их требованию».

Любопытно и то, как мгновенно этот приказ был размножен в огромном количестве и отправлен столь же мгновенно на все фронты, флоты и тыловые формирования. Все, в армии и на флоте ликвидировалось не просто единоначалие, а разрушался сам принцип существования любой военной организации. Наступило даже не двоевластие, а многовластие, ибо зачастую полковых комитетов было несколько, в зависимости от политических пристрастий. Точнее политических лозунгов. И даже командиры всех степеней назначались комитетами. И это в условиях воюющей страны. Ребенку понятно, что наступил конец. О чем думал Гучков, санкционировав приказ? О чем думала Ставка? Нет, это все-таки Божий промысел.

Солдаты быстро сообразили главное: теперь они и никто иной вправе решать – «воевать, или не воевать». Дадим слово двум военным авторитетам, и закроем вопрос. А. Керсновский пишет: «Солдат решил, что раз царя не стало, то не стало и царской службы и царскому делу – войне – наступил конец… Он с готовностью умирал за царя, но не желал умирать за пришедших к власти «господ». Офицер, призывавший солдата защищать Родину, становился ему подозрителен. Раз была объявлена «свобода», то кто имел право заставлять его солдата, проливать свою кровь на фронте, когда в тылу рабочие провозгласили восьмичасовой трудовой день, а односельчане готовились поделить землю помещика?». А вот другой авторитет генерал Брусилов: «Беда была еще в том, что меньшевики и эсеры, считавшие необходимым поддержать мощь армии и не желавшие разрыва с союзниками, сами разрушили армию изданием пресловутого приказа №1 или выработкой по их требованию «Декларации прав солдата», в корне разрушавшей дисциплину, без которой никакое войско существовать не может…. Солдат больше сражаться не желал и находил, что раз мир должен быть заключен без аннексий и контрибуций и раз выдвинут принцип права народов на самоопределение, то дальнейшее кровопролитие бессмысленно и недопустимо. Это было, так сказать, официальное объяснение; тайное же состояло в том, что взял верх лозунг: «долой войну, немедленно мир во что бы то ни стало и немедленное отбирание земли у помещика» – на том основании, что барин столетиями накопил себе богатство крестьянским горбом, и нужно от него отбирать это незаконно нажитое имущество. Офицер сразу сделался врагом в умах солдатских, ибо он требовал продолжения войны и представлял собой, в глазах солдата, тип барина в военной форме. Теперь станет понятно, как случилось, что весь командный состав сразу потерял всякое влияние на вверенные ему войска, и почему солдат стал смотреть на офицера, как на своего врага». Ну, что здесь еще комментировать?

Гучков и компания своего добились. Сам, наконец, примерил под себя кресло военного министра, но, как оказалось, всего-то на два месяца! А армия разрушалась на глазах, как и весь русский фронт первой мировой войны.

Что касается сравнения событий начала 1917 и 1944 годов, то даже записные неопатриоты и неофиты от монархизма не пытаются доказать хоть какое-то преимущество русской армии 1917 года над Красной армией 1944 года. Русская армия уже воевала из-под палки, готовая в любой момент бросить фронт и закончить проклятую войну на любых условиях. Красная Армия победоносно гнала врага со своей территории, готовая и в одиночку добить его в Берлине. Не буду перечислять все операции Красной Армии зимы и весны 1944 года. Напомню лишь некоторые, на какие!!! Корсунь-Шевченковский котел, немногим уступивший Сталинградскому. Освобождение практически всей Украины и Крыма. Взятие Одессы и Севастополя за несколько дней, тогда как гитлеровцы потратили на это многие месяцы. Наконец, 26 марта войска 27-й и 52-й общевойсковых, 6-й и 2-й танковых армий 2-го Украинского фронта на 85-километровом фронте севернее Унген по реке Прут вышли на границу Советского Союза. Вместе с войсками вернулись на границу пограничники. Любопытно то, что освобожденный участок границы занял 24-й пограничный полк под командованием подполковника С.Е. Капустина, принявший здесь удар 22 июня 1941 года. Тогда полк назывался пограничным отрядом. А теперь бойцы-пограничники, прошедшие с боями от Прута до Северного Кавказа и обратно писали Сталину: «Почти три года назад мы здесь первыми приняли бой с врагом и теперь первыми достигли границ нашей священной Родины. Мы обязуемся порученный нам участок границы охранять так, чтобы через него не прошел ни один вражеский лазутчик, как бы он не маскировался». Страна с ликованием встретила это событие, а Москва салютовала залпом сотен орудий. 27 марта войска 2-го Украинского фронта, преследуя врага, с ходу форсировали Прут и первыми начали воевать на чужой территории в Румынии. Уже в начале апреля они достигли левым крылом Карпат, а центром вышли к Яссам с севера. О чем тут еще говорить!

Героев и антигероев будущей Гражданской войны в России события начала 1917 года коснулись в полной мере. Собственно с февраля их пути-дорожки и начали расходиться. Кто к белым, а кто и красным. Мы уже отмечали некоторые любопытные моменты в биографиях наиболее известных военачальников. Из Белого движения, например, генерала от инфантерии Николая Николаевича Юденича. Он сумел, правда, ненадолго стать главнокомандующим войсками Кавказского фронта. Временному правительству откровенный монархист был не нужен. Не задержался на должности и генерал Алексеев, одним из первых подписантов к отречению государя императора. Временное правительство назначило его Верховным главнокомандующим, но ненадолго. С уходом первого состава Временного правительства Гучкова, уйдет и Алексеев. А с ним и его новый начальник штаба генерал Деникин, который, сдав 8-й армейский корпус, на короткий срок возглавит штаб Ставки ВГК. Вместе Алексеев и Деникин еще повоюют в рядах Добровольческой армии, но тоже не долго. Здесь их разведет не политика, а скоропостижная смерть Алексеева.

Другой герой Белого движения генерал Лавр Корнилов в самое грозовое время шагнет с должности командира 25-го армейского корпуса сразу в командующие войсками Петроградского военного округа. Именно ему Временное правительство предписало арестовать государя императора и царскую семью. И проделал он это безропотно, не задумавшись ни на минуту. А ведь это дело чести, мог и отказаться. Конечно, ярый антисоветчик А. Керсновский пытается найти Корнилову оправдание: «Временное правительство предписало этот арест командовавшему войсками Петроградского ВО генералу Корнилову. Люди, бросившие своего государя на произвол врагам и сами попрятавшиеся, впоследствии (сохранив свою жизнь благодаря корниловским добровольцам) не могли этого простить Корнилову и всячески чернили его память. Совсем иначе относились к Корнилову царственные узники. Государыня была довольна, что арест был поручен ни кому-нибудь, а известному всем герою войны, и сказала начальнику охраны полковнику Кобылинскому, что «Корнилов вел себя в эти дни, как настоящий верноподданный». В конце июля, по назначению Корнилова Верховным главнокомандующим, государь говорил Кобылинскому: «спасение России от анархии, спасение имени России на дрогнувшем фронте зависит только от Корнилова. Мы все молимся ежедневно, чтобы Господь помог ему довести предпринятое дело оздоровления до конца». Из тобольского заточения государь Николай Александрович послал в сентябре арестованному Корнилову свое благословение. О нем Корнилов вспоминал в Ледяном походе в беседе с гвардейским капитаном Булыгиным: «После ареста государыни я сказал своим близким, что в случае восстановления мне, Корнилову, в России не жить. Это я сказал, учитывая, что придворная камарилья, бросившая государя, соберется вновь. Но сейчас, как слышно, многие из них уже расстреляны, другие стали предателями. Я никогда не был против монархии, так как Россия слишком велика, чтобы быть республикой. Кроме того, я – казак. Казак настоящий не может не быть монархистом». Не знаю как вас, а меня такой монархизм несколько смущает. Кто же тогда, если не Корнилов должен был восстанавливать монархию? Уж не Брусилов ли, которому белогвардейцы до конца жизни не простили службы у красных

Именно Брусилов и сменит Алексеева, которого второй состав Временного правительства посчитал «недостаточно революционным», на посту Верховного главнокомандующего. Это к вопросу о будущих красных военачальниках. Вместо него Юго-Западный фронт примет другой будущий красный командир генерал А.Е. Гутор, выдвиженец Брусилова. Другого брусиловского выдвиженца генерала от инфантерии В.И. Клембовского Временное правительство отставит от дел. А ведь это был один из лучших полководцев русской армии в первую мировую войну. Это о нем Брусилов писал: «Клембовский, невзирая на некоторые недостатки, был именно дельный умный генерал, вполне способный к самостоятельной командной должности». Владислав Наполеонович Клембовский, будучи из дворян, повторит почти полностью судьбу другого знаменитого командующего армиями поповского сына генерала Платона Лечицкого. В Красной Армии дослужится аж до члена Особого совещания при главнокомандующем всеми вооруженными силами Республики, члена Военно-законодательного совета при РВСР, будет репрессирован и умрет в тюрьме в Москве в 1921 году, задолго до начала сталинского террора. Интересно отметить, что и так часто нами цитируемого будущего советского военачальника и историка генерала от инфантерии, орловского дворянина Андрея Медаровича Зайончковского Временное правительство тоже отправит в отставку. А какой сильный был военачальник, мы знаем из приводимой ранее аттестации, данной ему Брусиловым еще в декабре 1915 года. В Красной Армии воевал против Деникина и Врангеля начальником штаба 13-й армии, стал первым лучшим военным историком мировой войны и мирно почил в Бозе в 1926 году.

Ограничимся пока этими примерами, показывающими, как нелегко было разобраться в обстановке, принять судьбоносное решение способным военачальникам и никчемным политикам во время крушения русской императорской армии.