Летопись Праздника славянской письменности и культуры: Киев, 1989 год

КИЕВ. 1989 год

Первые три праздника прошли на земле России. Следующий решено было провести на Украине, в ее стольном граде Киеве.

Надежды на этот праздник возлагались большие. Оно и понятно. Если Новгород был идеально подходящим для проведения подобных деяний, то Киев — тем более: он и постарше Новгорода (мать городов русских!), и крещение Руси произошло не где-нибудь, а именно здесь, в Днепре, у стен города. И первые книги на славянском языке, и первые школы также появились в Киеве.

Однако несмотря на большую, серьезную подготовку праздника местными органами власти, республиканским министерством культуры, не обошлось без некоторых досадных накладок, особенно на начальной его стадии.

На Украине ежегодно проводятся Шевченковские дни поэзии. В предыдущем, 1988 году они прошли с 12 по 16 мая. На сей же раз почему-то оказались сдвинутыми на двадцатые числа и «наехали» на Праздник славянской письменности. Это не могло не создать для организаторов дополнительные трудности. И не по этой ли причине в первый день не всем приглашенным, так сказать, плановым гостям и участникам, нашлось место в гостиницах, пришлось ночевать в гостиничных холлах на чемоданах...

Были и другие подобного рода неувязки, мешавшие делу, но о них здесь говорить не хочется.

Праздник наш посвящен письменности, однако же, нельзя сказать, что наши собратья по перу, украинские письменники, приняли в нем активное участие. Чего не было, того не было. Правда, была встреча в Союзе писателей, но взаимозаинтересованного разговора на ней, увы, не получилось.

Может, все дело было в новизне, в том, что отмечался такой праздник в республике впервые?

И вообще-то, начав с некоторых замечаний, я вовсе не хотел сказать, что все было плохо. Многое удалось и по-доброму осталось в памяти.

Замечательным было начало праздника.

Прямо по выходе из вагонов поезда нас посадили в автобусы и повезли во Владимирский собор. Там уже шла торжественная литургия в честь и во славу славянских первоучителей Кирилла и Мефодия.

Как известно, Владимирский собор украшают художественные работы таких выдающихся мастеров кисти, как Нестеров и Врубель. На алтарном иконостасе, рядом с каноническими святыми, можно видеть Владимира Крестителя (кому и посвящен собор), его бабку Ольгу, Александра Невского, других славянских мужей отечественной истории и православной церкви. И их зримые, любовно выписанные художником изображения словно бы чудесным образом соединялись, сливались воедино с творящимся в храме богослужением, сообщая ему особую силу и глубину. Духовные распевы церковного хора воспринимались как благодарственные воздаяния и Богу, и тем, кто первым утверждал нашу веру и нашу государственность.

Традиционно служба завершилась многолюдным крестным ходом вокруг храма с остановками и окроплением шествовавших.

А вечером, у стен древней Киевской Софии состоялось официальное открытие праздника.

Представьте, было тесновато. От стен собора до стены, воздвигнутой вокруг этого архитектурно-исторического заповедника, наверное, не более сотни метров. И на таком клочке земли те тысячи и тысячи киевлян, которые пришли на открытие, уместиться не могли. Больше половины осталось за воротами, на площади, где стоит памятник Богдану Хмельницкому. Говорю это отнюдь не в укор кому-то. Как и в Новгороде, лучшего, более подходящего фона, чем святые стены Софийского собора, для такого торжества было не найти.

После открытия праздника министром культуры Украины Ю.А. Олененко с приветствиями выступили академик Н.И. Толстой, профессор М. Милков из Болгарии, писатели В. Распутин, Д. Павлычко, митрополит Киевский и Галицкий Филарет.

А дальше началось нечто грандиозное.

Можно бы сказать, что были исполнены сцены из «Князя Игоря» А. Бородина, «Богатырские ворота» М. Мусоргского, «Гимн Кириллу и Мефодию» болгарского композитора П. Пипкова... Но многое ли дает такое перечисление «номеров»?! Главное было в том, кем и как эти сцены и гимны были исполнены.

Исполняли их огромный числом симфонический оркестр и такой же многочисленный хор Театра оперы и балета им. Шевченко. Гимн Солунским братьям пел народный мужской хор «Кавал» г. Софии.

Затем мы увидели сцены из Несторовой летописи: киевского князя Владимира с дружиной, принятие им христианства. Были разыграны фрагменты сценария «Ярослав Мудрый». Артисты были в костюмах тех времен, исторических же декораций не требовалось: декорацией, историческим фоном была сама София, построенная, как мы знаем, тем же Ярославом Мудрым.

Известная певица Е. Мирошниченко вместе с мужским хором издательского отдела Московской патриархии исполнила «Ангел вопияше» П. Чеснокова.

А теперь представьте, что на импровизированную сцену к стене собора вышли вместе с оркестром и все хоры, принимавшие участие в концерте, да сверх того еще хоровая капелла им. Ревуцкого, народный хор им. Веревки, хор телерадио Украины. Огибая стену полудугой, многосотенная масса исполнителей невольно расчленилась: от середины, где располагался симфонический оркестр с главным дирижером, и вправо, и влево вытянулись как бы два крыла, а поскольку хоровые крылья эти уже плохо видели дирижера, перед ними были поставлены его ассистенты.

Исполнялось «Малое славословие» известного композитора восемнадцатого века Д. Бортнянского.

Не рискну описывать, как играл оркестр, как звучал хор. Это надо было видеть и слышать. Это было грандиозно и, наверное, неповторимо.

Особенно поражала стройность, монолитность звучания огромного хора и тот энтузиазм, с каким каждый участник его вел свою партию. Непривычно и, может, потому трогательно было видеть, как ассистенты не только с удивительной синхронностью делали общее с главным дирижером дело, но при этом еще и вдохновенно пели сами. Казалось бы, ну что могли прибавить к двум-, если не тремстам голосов еще два голоса? А вот они, должно быть, считали, верили, что прибавка эта важна и нужна.

Может, кроме всего прочего, еще и потому «Малое славословие» прозвучало как великое.

И заключал вечер финальный хор из «Ивана Сусанина» М. Глинки «Славься».

Туг количество, кажется, перешло в уже иное качество.

Пожалуй, трудно найти в отечественной музыке произведение, которое бы звучало так же торжественно-ликующе, так же мажорно и мощно, как «Славься». Разве что «1812 год» П. Чайковского. Но там только, пусть и прекрасная, музыка. Здесь музыку одухотворяет еще и человеческий голос. А если этот голос стоустый? И если, к тому же, звучит он не в помещении, а перед собором, стоящим на этой земле уже почти тысячу лег, и славит эту землю и ее историю? Тогда, наверное, количество славящих и дает новое качество, новое звучание прославлению. Воспринимаешь это уже не как концертный номер, не как песнь, исполняемую хором, а как голос самого народа, поющего славу своей Отчизне.

Не раз, и в театре, и в концертных залах, приходилось слышать это гениальное творение М. Глинки. Но такое оглушающе-прекрасное исполнение я слышал впервые.

Наверное, не все зрители, что широким полукружьем стояли на лужайке перед собором, могли видеть исполнителей, но — уж это точно! — все и всё хорошо слышали.

Могучий исполинский голос хора слышен был и тем, что были за стеной заповедника, на площади, около памятника Богдану Хмельницкому.

Мне казалось, что громогласное «Славься» слышно было всему Киеву!

В розданной нам программе праздника значилось около двадцати самых разных мероприятий, не считая доброго десятка всевозможных выставок. Тут был и кинофестиваль, и литературные вечера устные журналы и театрализованные представления, заседания клуба любителей исторической книги и клуба «Библиофил»...

Какие из этих мероприятий и как успешно удалось осуществить, много ли было посетителей на той или другой выставке — сказать затрудняюсь, поскольку личного участия во всем этом принимать не довелось.

Так что продолжу рассказ лишь о том, что сам видел и слышал.

В Киево-Печерском заповеднике прошла научная конференция «Славянская письменность и развитие духовной культуры». Состав ее участников был достаточно представительным. Доклады читались как на русском, так и на украинском языке, и это, наверное, хорошо. Но если на такой же конференции в Новгороде по некоторым спорным вопросам возникали дискуссии, здесь живого обмена мнениями было маловато. И это, пожалуй, общий недостаток наших конференций, поскольку доклады пишутся заранее.

Здесь же, на территории заповедника, был освящен молебном закладной камень, на месте которого будет воздвигнут памятник славянским первоучителям Кириллу и Мефодию.

Под Киевом тоже есть нечто похожее на новгородские Витославлицы— музей под открытым небом. И если там представлена северная народная архитектура, здесь—тоже народная, но южная, украинская. Здесь нет таких улиц, как в Витославицах, но зато здесь куда более широко представлено другое, весьма ценное–народный быт. То, что к нашему времени уже более чем наполовину ушло и продолжает стремительно уходить. А жаль. Ведь быт — это условия существования народа, образ его жизни на протяжении веков и веков. Хочешь узнать характер любого, выражаясь ученым языком, этноса, склад его ума и понимания окружающего мира — приглядись повнимательнее и к месту, где он обитает, и к его жилищу, к тому, во что он одевается-обувается, что ест и пьет, и даже из какой посуды ест и пьет. Приглядись и к орудиям повседневного труда, способа добывания хлеба насущного — они тоже могут рассказать очень многое.

И вот мы ходим по белым хатам под соломенными крышами и ко всему этому приглядываемся. Интересно!

Какие мудрые отношения устанавливал селянин с природой, среди которой он жил, как рационально использовал так называемые подручные, то есть имеющиеся под рукой, материалы и для строительства своего жилища, и для создания орудий сельского труда! А этих орудий было множество. Вот плуг и борона, которыми селянин возделывал поле, а вот лукошко, из которого засевал его семенами. Этим серпом и этой косой с грабельцами он убирал выращенный хлеб, в этом чулане хранил, а на ветряной мельнице, что стоит юн там на взгорье, зерно молол на муку. В этих деревянных квашнях подходило тесто, из которого потом делались галушки или пеклись пироги. В этих кадочках к праздникам пенилась брага или пиво, а этими кружками-то пиво пили... Здесь в углу висела повседневная будничная одежда, а в этом сундуке хранилась выходная, праздничная. Какие петухи вышиты на этом рушнике и как затейливо украшена цветочками эта праздничная кофточка и этот передничек — загляденье!..

Слава Богу, что такие кофточки и такие фартучки, пусть и не в великом числе, но все же сохранились и до наших дней! Мы их видели в этот день на многих девушках — и на тех, что выступали в фольклорных ансамблях, и на тех, что их слушали.

Музей занимает обширную площадь и создает ощущение не музейного, а естественного, природного простора. Само место, его рельеф и то выбраны с умом: не гладкая равнина, а целый «набор» деталей сельского ландшафта. Взгорье, которым мы идем, постепенно переходит в долинку, по которой вьется, вся в зарослях лозняка, речушка. А в уютном уголке, образованном речкой, раскинулось селение. Дорога из него ведет в поле, по краю поля—стена леса, там овраг, а в овраге — родник. Опять взгорье и по нему — ветряки понаставлены.

Туда поглядишь — далеко видно, обернешься — ив этой стороне глаз ни во что не упирается — раздолье. Беленые хатки ярко светятся на фоне буйной зелени; здесь они идут одна к одной, а юн там, ближе к лесу, по-хуторски разбросаны на значительном удалении друг от друга.

И везде в этот день, по всему зеленому простору слышны были веселые и печальные, но одинаково прекрасные украинские песни.

Особенно людно было около стоявшей на юру мельницы. Выступавшие здесь девушки и парни в ярких, расшитых кофточках и рубахах не только пели и плясали, но и разыгрывали веселые, искрящиеся юмором сценки, импровизировали, поддерживая живой контакт с окружавшей и эмоционально отзывавшейся на каждую щупу публикой.

Вдосталь наслушались мы в этот день чудесных украинских песен. Что называется, отвели душу.

А еще, гуляя между белеными куренями, не раз и не два благодарным словом помянули тех, кто с таким вниманием и рачением, с такой преданной любовью к родной старине собрал все, что здесь есть и что теперь могут видеть тысячи и тысячи. Могут видеть и сегодня, и завтра, и через сто лет. И с каждым годом ценность всего этого будет только возрастать.

Посещение бывшей Киево-Могилянской академии в нашей программе не значилось. И попал я туда можно сказать, случайно, поскольку случайно узнал, что в научной библиотеке, находящейся в здании бывшей академии, состоится нечто чрезвычайно интересное и к нашему празднику имеющее самое непосредственное, самое прямое отношение. Мне сказали, что там будет читаться знаменитое «Слою о законе и благодати» Илариона, а также перевод «Слова» на современный язык.

Странная, прямо-таки загадочная судьба у этого выдающегося памятника отечественной словесности! За семьдесят лет мы ни разу не «удосужились» издать его. Упоминать — в хрестоматиях, в учебниках — иногда упоминали, но текст если и печатали, то лишь в жалких, не более страницы отрывках. Несколько лет назад было предпринято капитальное издание «Памятники древнерусской литературы» под общей редакцией Д. С. Лихачева. Казалось бы, уж тут-то на самом почетном месте, рядом со «Словом о полку Игореве» должно быть и «Слово о законе и благодати». Но вышло уже одиннадцать томов, и в них ни почетного, ни какого другого места для него не нашлось

Правда, справедливость требует заметить, что некоторое время назад филфак Московского университета напечатал полный текст «Слова». Однако же тираж этого издания был какой-то подпольный: пятьсот экземпляров. У нелегальной «Искры», кажется, был поболе... Пора «Слову» первого русского митрополита Илариона выйти, наконец, из подполья на легальное положение! (За годы, минувшие с тех пор, когда была написана эта история, «Слово о законе и благодати» уже не раз публиковалось: в «Альманахе библиофила», в завершающем, двенадцатом томе «Памятников литературы Древней Руси», в первом томе «Библиотеки литературы Древней Руси». Было и несколько отдельных изданий.).

И вот — не первая ли публичная «легализация» знаменитого памятника XI века в бывшей Киево-Могилянской академии?!

Сначала в библиотечном зале, уставленном огромными, до потолка, книжными шкафами, прозвучали духовные стихи в исполнении хора Владимирского собора. И это была хорошая прелюдия к «Слову». Она как бы помогала перенестись слушателям из века нынешнего в века давно минувшие.

Затем фрагменты оригинала и свой полный перевод «Слова» читал известный специалист в области древнерусской литературы, заведующий рукописным отделом главной библиотеки нашей страны Виктор Яковлевич Дерягин.

Воспринимать на слух текст почти тысячелетней давности, даже и в добротном переводе, трудновато. И все же главная мысль автора, ее патриотическая направленность каким-то непостижимым образом пробивалась сквозь толщу веков и утверждалась в твоем сознании.

Произведение Илариона, по нынешним понятиям, можно отнести к жанру публицистики. Но нередко публицистикой считается и газетная передовица. «Слою о законе и благодати» — публицистика художественная: языковая фактура его насыщена яркими, запоминающимися образами, меткими сравнениями, живыми развернутыми картинами.

Впечатляет и высокая образованность автора. Обращаясь к истории своего молодого отечества, он берет ее не изолированно, а как бы в контексте общей истории народов: «Все страны, и грады, и люди чтут и славят каждый — их учителя... Похвалим же и мы, по силе нашей, великого государя нашей земли Владимира, внука старого Игоря, сына же славного Святослава...»

И далее:

«Те в лета своего владычества мужеством и храбростью прославились в странах многих. Ибо не в худой неведомой земле владычествовали, но в Русской, что ведома и слышима всеми четырьмя концами земли».

Так мог сказать только человек, любящий свою родную землю, исполненный гордости за нее.

Слушая ученого, я нет-нет да подумывал: как знать, может, в этом именно зале с высоким потолком основатель академии Петр Могила некогда читал творение Илариона своим питомцам. И вот оно опять звучит здесь, как в былые годы, соединяя собой прерванную связь времен*.

В двух шагах от здания бывшей академии находится Красная площадь, на которой состоялось большое театрализованное представление в последний день праздника.

Народу было много — площадь довольно просторная. И всяких номеров было заготовлено для представления достаточно: тут и чтение исторических отрывков, и инсценировки, сольное и хоровое пение. Но такого цельного впечатления, как от вечера у Софийского собора, почему-то не осталось. То ли потому, что площадь была слишком большой и на ее просторе человеческий голос терялся, то ли потому, что на сей раз декорацией для многих «исторических» номеров служил обыкновенный трехэтажный дом...

На этом о киевском празднике можно бы и закончить. Но я не то чтобы забыл, но раньше как-то не нашел случая рассказать о встрече с учащимися одной из киевских школ. Встреча же того заслуживает.

Еще с Мурманска одним из главных, компонентов праздника считались уроки Слова в школах. По заблаговременной договоренности учителя или ученики в урочный час появлялись в гостинице, и мы с ними ехали в школы. Все и здесь ждали школьных гонцов, но приехали только из двух школ. И это при такой-то многочисленной писательской делегации!

Как и большинство моих товарищей, я никого не дождался. Но мне и в переносном, и буквальном смысле слова повезло. Секретарь Киевской писательской организации Михаил Шевченко, оказавшийся по делу в гостинице и узнавший, что я не «задействован», уже не по «договоренности», а просто по собственной инициативе повез меня в одну из школ Оболони, что на правом берегу Днепра

Еще ничего не зная о школе, а я, только проходя длинным светлым вестибюлем, уже почувствовал благорасположение к ее учителям и ученикам. Вестибюль украшали цветы. Да не просто цветы: туг букет, там букет, а целая выставка–в чашечках, горшочках, макитрах. И — опять повторю — не просто девчонки и ребята принесли из дома по цветочку, нет, они еще и снабдили их своими, эмоционально окрашенными именами-названиями. Вот как бы двойной цветок — «Матуси». А вот — «Нежность». Рядом с ним — «Клякса», «Выскочка»... Явно детская фантазия, взрослым такое не придумать.

Аудитория, где должна была состояться встреча, порадовала нас новыми неожиданностями. Сразу же за дверью, у стены мы увидели — попробуйте-ка угадать, нипочем не угадаете! — угол украинской хатки с подсолнухами по одну ее сторону и глечиками на плетне–по другую. Около хатки, за тыном — разная селянская утварь (точь-в-точь, какую мы видели в музее народной архитектуры). Вышитые рушники на стене как бы дополняли впечатление.

Это же надо придумать такое! Это какие же здесь мудрые учителя, если они посчитали нужным в городской школе устроил, уголок сельского читай: народного — быта! В последнее время много говорится и пишется о возвращении к истокам. Но разве сей уголок «не работает» на это возвращение?! Разве он — не книжно-отвлеченно, а зримо, наглядно — не говорит ребятам: хотя вы и живете в городе, в удобных квартирах, но знайте, помните, что ваши деды и прадеда жили вот в таких белых хатах, там их, а значит, и ваши корни...

Не слишком ли далекие выводы я делаю из малозначащего факта? Но ведь и самое большое начинается с малого.

Итак, мы вошли в аудиторию. И если оформление ее считать за некую 'завлекательную раму, то какой оказалась картина, то есть само содержание нашей встречи?

Содержание оказалось в полном соответствии и полном единстве с формой.

Аудитория, или назовем это небольшим залом, была уставлена низенькими столиками, вокруг которых сидели и учителя, и учащиеся. А на столиках — вазочки с домашними печеньями и домашними же, на самый разный вкус, от вишневого до абрикосового, вареньями. Из напитков — квас и чай.

Никакой сцены не было. Просто у стеньг оставили свободное место, там и выступали ребята.

Вот хлопец-старшеклассник прямо здесь, а не где-то «за сценой», подвязал белую льняную бороду, важно, почти торжественно уселся на стул и, развернув свиток, начал читать отрывки из Несторовой «Повести временных лет». Вроде бы и наивно, и немножко даже весело глядеть на этого шестнадцатилетнего Нестора, а в то же время все слушали паренька всерьез. Здорово у него получалось!

А теперь статная дивчина в красно-белом национальном костюме грудным, берущим за сердце голосом плачет Ярославной на крепостной стене древнего Путивля.

Текст «Слова о полку Игореве» сменяет народная украинская песня, которую исполняет девчушка-четвероклассница. Мало того, что у девочки сильный голос, она еще и вполне профессионально владеет им. (Мне потом пришлось разговаривать с присутствовавшей на встрече ее мамой, и та сказала, что девчонка поет, в смысле учится пению, с самых малых лег.)

Песен было много, печальных и веселых, раздумчивых и озорных. И исполнялись они и соло, и дуэтом, некоторые даже небольшим хором. Артистов поощряли аплодисментами, а в коротких паузах между песнями слышались и шутки, и смех. Вся атмосфера была простой, естественной, домашней.

Как выяснилось, праздник нынче отмечался аж тройной: шевченковский, славянской письменности, а еще именинницей была и школа — праздновалось ее семидесятилетие. Так что на встрече были и приглашенные — известная украинская поэтесса и не менее известный бандурист. Имя бандуриста я не расслышал, а переспрашивать было неудобно, поэтессу же назвали четко и ясно: Наталка Поклад. (На русский слух звучит несколько грубовато, но вспомним, что «Наталку-Полтавку» мы же не переводим Наташа, ни, тем паче, Наталья-Полтавка.)

Гостья прочитала очень хорошие, понравившиеся слушателям — это по их лицам было видно — стихи, а бандурист и на своем древнем инструменте виртуозно играл, и так же замечательно старинные песни пел. Песни- то больше грустные, а слушать их было радостно, потому что они воскрешали что-то давно забытое, а для души важное и нужное.

Временами я чувствовал себя словно бы перенесенным в какой-то другой мир. Из мира, в котором безраздельно, повседневно и повсеместно властвует опустошающий, если не сказать убивающий человеческую душу рок, я словно бы с помощью чудесной машины времени переместился в мир нормальных людей. Вот именно: не беснующихся, не истошно орущих, а нормальным человеческим голосом разговаривающих и поющих. И от всего, что я здесь видел и слышал, на сердце делалось светло и благостно.

Правда время от времени вспоминал я — не мог не вспоминать — свою Россию: увы, ничего такого у нас и днем с огнем не сыщешь. Какие там хаты и рушники! И на подобный школьный концерт разве кому в голову придет пригласить артиста-балалаечника и петь под этот русский народный инструмент русские народные песни?! Да и где найдешь артиста с балалайкой и кто из детей споет народную песню, если такие песни их отцы и матери уже давным-давно не поют... Скорее-то всего, на таком школьном концерте или играла бы электронная танцевальная музыка или резвился бы местный рок-ансамбль...

Так я и сказал в своем выступлении перед ребятами.

Тысяча лет прошло с тех пор, как Кирилл и Мефодий дали славянам азбуку, как появилось славянское письменное Слою. Тысяча лет — срок немалый даже для истории, и мы то славянское Слово читаем уже в переводе... Таким бельм хаткам тоже, может, тысяча, а может, и более лет. И их остается все меньше и меньше... Но здесь читался отрывок из Нестеровой летописи: «Се повести времянных лет, откуда есть пошла Русская земля...» Так вот всем нам надо знать и помнить, откуда есть пошла наша земля, откуда есть пошли мы с вами. Хочется верить, что вы это будете помнить. То, что здесь я видел и слышал, вселяет такую веру.

Вот примерно что я сказал ребятам.

Кто-то, может быть, хотел бы мне возразить: ну, что ты умилился какой-то бутафорской хатой с подсолнухами и рушниками, — это же для приезжих гостей. Но, во-первых, меня здесь не ждали, я попал сюда случайно, лишь по счастливому для меня стечению обстоятельств. Во-вторых, оформление оформлением, но, если я не в счет, для кого пели и плясали ученики? Неужто для бандуриста?

Промелькнула в памяти одна давняя картина.

Где-то в пятидесятые годы пришлось мне быть в Трускавце, что на юге Львовской области. Днем мы ходили к источникам и пили пахнущую керосином целебную водицу (она и называется Нафтуся — нефтянка) исполняли предписанные врачами процедуры. Вечерами же делать было нечего, и украинцы — а они составляли не менее девяти десятых обитателей санатория — собирались в просторном холле и пели. Ах, какие чудесные народные песни они пели и как пели! Я откладывал чтение, спускался со своего третьего этажа и, усевшись где-нибудь в уголке, слушал. Для кого они пели? Странный вопрос. Конечно же, не для тех трех-четырех слушателей, вроде меня. Они пели для себя, для своего удовольствия. Как и вот эти ребята- школьники. Да и в веках человек ведь пел не со сцены, не для кого-то...

Русская же народная песня звучит ныне в основном со сцены, из радиоприемников и телевизоров. В народе она почти не бытует. О городах и говорить нечего, поезжай в любое село — разве что несколько доживающих свой век старух еще могут что-то спеть, а молодежь даже подтянуть им не умеет, не знает ни слов, ни мелодии. Слишком долго и настойчиво отучали русских людей от своих русских песен! Должно быть, боялись, как бы они не прониклись шовинистическим духом: ведь человек, поющий песню своего народа, вольно или невольно, пусть даже и неосознанно, испытывает чувство душевной близости, а может, и чувство любви к родному народу, к своему отечеству — опаснейшее, с точки зрения космополитического интернационализма, чувство...

Потому-то настоящим праздником, именинами сердца была для меня эта встреча в украинской школе.

Дякую вам, хлопчики и дивчатки!

Спасибо тебе, Михайло Шевченко!

К только что сказанному хотелось бы кое-что прибавить уже из дня нынешнего.

В последнее время на Украине возникло много различных общественных движений, тот же РУХ, например, которые ратуют за возрождение национальной культуры, национального языка. Доброе, вроде бы патриотическое дело! Но мы, россияне, никак не можем взять в толк, почему вы, шановни украинские браты, непременно хотите от нас отделиться? Неужели кому-то непонятно, что, отделяясь-выделяясь, вы отделяете себя от России, от русского народа? Вы скажете: нет, мы не отделяема, мы будем поддерживать самые тесные экономические и всякие иные связи. Но такие связи можно поддерживать, скажем, и с Исландией или с Буркина-Фасо. Так неужто для вас разницы между Россией и Буркина-Фасо нет? И значит, Богдан сделал ошибку, соединив Украину с Россией, и вы хотите исправить эту «историческую ошибку»?

Вы ратуете за то, чтобы дети в школах учились на родной украинскоймове. И опять что на это сказать — доброе дело. Но зачем при этом предавать остракизму русский язык, вольно или невольно возбуждая недобрые чувства к русскому народу, поскольку язык и народ — понятия нераздельные: без языка нет народа, как и без народа нет языка.

Да, команды при прежней системе отдавались из центра на русском языке. Но виноват ли в этом сам язык? Ведь оттого, что на немецком написан «Майн кампф», в наших школах и институтах не перестал изучаться этот язык. Что же до командной системы, то от нее сами русские пострадали ничуть не меньше, чем другие народы. Если на Украине в селах и даже вот в городской школе поют национальные народные песни, то нас, русских, от этого полностью отучили.

Так, может, нам вместе возрождать свои национальные культуры? Ведь как-никак мы не только самые близкие соседи по местожительству, но и братья по славянству, наши народы связывают и многовековая история, и общая славянская культура. Неужто оттого, что мы будем вместе, кто-то из нас что-то потеряет, а кто-то выиграет? Вспомним народную мудрость, которая звучит почти одинаково что по-русски, что по-украински: дружно — не грузно, а врозь — хоть брось.

Нельзя нам быть врозь! Наши дети, наши внуки нам этого не простят.


© Все права защищены http://www.portal-slovo.ru

 
 
 
Rambler's Top100

Веб-студия Православные.Ру