Летопись Праздника славянской письменности и культуры: Херсонес, 1993 год
ХЕРСОНЕС, 1993 ГОД
Главным центром восьмого Праздника славянской письменности и культуры был избран древний Херсонес.
Херсонес?! Новгород и Киев, Минск и Москва — всё понятно. Но причем тут Херсонес? Какое отношение имеет он к славянской письменности?
Такие и подобные им вопросы приходилось постоянно слышать на всем протяжении подготовки к празднику. Слышать от самых разных людей, в том числе и окончивших высшие учебные заведения. Так что прежде чем приступить к рассказу о праздничных торжествах, надо, наверное, ответить на эти недоуменные вопросы.
Начинать придется издалека — аж, с пятого века до Рождества Христова. Именно к этому времени историки относят возникновение этого греческого города на юго-западной оконечности Тавриды — по-нынешнему Крыма Город так и назывался: Херсонес Таврический.
Довольно скоро он стал одним из самых славных городов Северного Причерноморья. Этому способствовало замечательное географическое положение Херсонеса. Сюда из тогдашней Скифии свозился хлеб, который потом морем шел в Элладу. На этом оживленном перекрестке торговых путей встречались корабли, идущие вдоль северного берега Понта Эвксинского из Афин и других греческих портов — с одной стороны, и из Пантикапея, из Боспора Киммерийского — с другой.
Число жителей Херсонеса неуклонно росло. Город благоустраивался и укреплялся, возводя крепостные стеньг от набегов степняков-кочевников Речь идет о временах старины глубокой, и все же мы можем смело утверждать, что херсонеситы любили свой город-государство, были его истинными патриотами.
Сто лет назад при раскопках было найдено, как бы сказать, документальное тому свидетельство. Археологам посчастливилось отыскать плиту с текстом своеобразной присяги. Каменная страница истории, которой более двух тысячелетий, достойна того, чтобы воспроизвести ее хотя бы фрагментарно.
«Клянусь Зевсом, Геей, Гелиосом, Девою, богами и богинями олимпийскими и героями, которые владеют городом, землей и укреплениями херсонеситов...» — это вступление, после которого идет сама клятва:
«Я буду единомыслен во спасении и свободе города и граждан и не предам ни Херсонеса, ни Киркинитиды, ни Прекрасной Гавани, ни прочих укреплений — ничего, никому, ни эллину, ни варвару...
Я не буду ниспровергать демократию и желающему предать или ниспровергнуть не дозволю...
Я буду врагом злоумышляющему и предающему или склоняющему к отпадению Херсонес или область херсонеситов...»
(Как хорошо-то и будто сегодня сказано: я буду врагом тому, кто злоумышляет отпадение Херсонеса от Эллады — по-нынешнему говоря, буду врагом суверенизации.)
Далее гражданин города, на случай если он будет избран на государственные должности, торжественно обещает:
«Я буду служить демиургом или членом совета как можно лучше и справедливее для города и для горожан...
Я не буду давать и принимать дара во вред городу или гражданам... Хлеб, свозимый с равнины, я не буду ни продавать, ни вывозить с равнины в другое место, но только в Херсонес...»
Опять хочется сказать: писалось-говорилось это более двух тысячелетий назад, а как современно, как свежо звучит в нынешнее смутное, а как мы его называем, время! Вся и разница, что демиург ныне зовется президентом, а член совета — министром; дар мы называем попросту взяткой; а вывозимый с равнины хлеб — не что иное, как вывозимые из страны природные богатства...
«Зевс и Гея, и Гелиос, и Дева, и боги олимпийские! Если я буду соблюдать все это, да будет благо и мне самому, и потомству моему... Если же не стану соблюдать, да будет зло и мне самому, и потомству, и пусть ни море, ни земля не приносят мне плода...»
Вот бы какие слова произносить на инаугурациях нашим новоиспеченным — несть им числа — президентам!
Ну, о голосе, донесшемся до нас из глубины тысячелетий, наверное, достаточно. Продолжим краткую историю Херсонеса Таврического.
Шли годы и века. Северное Причерноморье, когда-то земля эллинов, стало окраиной Римской империи. Еще позже Херсонес перешел под власть Византии. Однако при всех этих переменах своего значения город не утратил. Он продолжал богатеть и разрастаться, и к девятому веку нового летоисчисления, о котором дальше пойдет речь, был уже не только экономически развитым городом-государством, но и широко известным в Причерноморье культурным центром, форпостом христианства. В Херсонесе насчитывалось до сотни храмов.
На восток от Тавриды простирались хазарские земли, на северо-запад и запад — земли могущественного племени славян. И Византия, естественно, была заинтересована в том, чтобы язычники-славяне приняли христианскую веру. Тогда бы они из воителей, постоянно тревожащих грозными набегами Византию, стали если не союзниками, то хотя бы добрыми соседями.
Дружественные отношения хотелось Византии поддерживать и с богатой, сильной в те времена Хазарией. Хазары, народ тюркского племени, принадлежали частью к магометанской и иудейской религии, частью — к языческой. И они прислали в Константинополь послов, которые просили направить к ним на диспут о вере — какая есть вера истинная — ученого человека.
При царском дворе было немало ученых, образованных мужей. Но среди них особенно выделялся еще молодой по летам и многомудрый по уму Константин Философ. Он уже не однажды принимал участие в подобных «прениях» о вере и каждый раз одерживал убедительные победы. Успешным было и его недавнее посольство к сарацинам. Так что и на сей раз выбор пап на него.
Вместе с Константином вызвался ехать и его старший брат Мефодий.
Путешествие в Хазарию начиналось морем и шло через Херсонес. Здесь, на пути туда и обратно, братья делали длительные остановки и прожили в общей сложности около полутора лет.
***
Когда-то, на заре христианства, сюда был сослан один из учеников апостола Петра — епископ Римский Климент. Здесь же он был злодейски, с каменным якорем на шее, сброшен в море (по другим источникам — захоронен на ближнем к Херсонесу островке). Константин отыскал нетленные мощи святого, а затем доставил их в Рим. (Пройдет после этого немного времени, в 869 году в том же Риме окончит свой земной путь сам Константин и будет, как уже говорилось в предыдущей, седьмой главе, похоронен в храме св. Климента).
Константин и Мефодий были родом из греческого города, примыкающего к славянским землям, — Солуни (нынешние Салоники). С раннего детства они слышали и знали славянскую речь. Но именно здесь, в Херсонесе, Константин впервые увидел у одного приезжего «Евангелие и Псалтырь, написанные русскими письменами», то есть письменами древних «русов» — жителей Поднепровья — «Русской земли» IX века. Должно быть, письмена эти были первыми попытками создания русами своей письменности. Эта встреча и заронила в ум Константина постепенно окрепшее потом решение — составил, для славян азбуку, дать им письменность.
По сей день не утихают споры: была ли у славян какая-то письменность до принятия христианства? И в доказательство того, что была, указывают на письменные договоры киевских князей Олега, Игоря, Святослава с греками. Не ввязываясь в этот давний спор, все же не будет большой ошибкой признать, что какие-то письмена у славян и могли быть. Но это ни на йоту не умаляет великий подвиг Солунских братьев.
Если и была у дохристианских славян какая-то письменность, то, всего скорее, вот именно какая-то. Вряд ли существовал твердый алфавит, точно согласованный, созвучный с произношением. Маловероятно, что были установлены законы построения письменного языка, разработана его грамматика. А ведь когда братья взялись за дело, то не ограничили свою миссию лишь составлением-изобретением алфавита. Они перевели на славянский книги Священного Писания. Переводить же можно только при наличии законов языка, на который делается перевод.
Многие европейские народы, которые в свое время не составили для себя алфавита, а взяли латинский, до сих пор страдают от неудобств.
Звук «ч», например, по-немецки изображается четырьмя буквами, по-английски — двумя, по-французски — тремя. Для написания звука «ш» англичане пользуются двумя буквами, французы — четырьмя, а немцам приходится писать семь букв. Нет в этих языках и собственных букв для передачи звуков «я», «ю».
Азбука же, составленная Солунскими братьями, служит славянам уже более тысячи лет и как была, так и по сей день остается самой простой во всех отношениях и удобной. Настолько простой и настолько универсально удобной, что была взята за основу многими народами нашей страны, получившими письменность в недавнее время.
Тут, наверное, уместным будет небольшое пояснение. Славянскую азбуку нередко называют кириллицей. Это потому, что главный создатель ее Константин незадолго до кончины принял монашество и взял, как это и полагается, другое имя: Кирилл.
Вскоре после того, как Константином и Мефодием был закончен перевод книг, необходимых для просвещения славян, в Константинополь прибыли послы из Великой Моравии.
– Наш народ уже принял христианскую веру от немецких латинских священников, — сказали они. — Но не понимаем мы языка, на котором ведутся богослужения. А потому просим прислать нам ученых мужей, которые бы несли слово Божье на нашем родном языке.
Как и следовало ожидать, посланы были к моравским славянам Константин и Мефодий.
Просветительская «командировка» братьев растянулась чуть ли не на четыре года. Немало бед и лишений пришлось перетерпеть (Мефодий был даже подвергнут тюремному заключению). Латинянами чинились самые разные препятствия.
Церковь считала, что слою Божье можно проповедовать только на трех языках: еврейском, греческом и латинском. Перевод Библии и богослужебных книг на язык варваров, к которым, конечно же, относили и славян, запрещался.
– Нельзя на варварском языке славить Бога; его можно лишь оскорбить такой молитвой, — поучали твердо уверенные в своей правоте священники-латинисты.
– Но не на всех ли одинаково светит солнце! — возражал им Константин Философ. — Не все ли мы одним воздухом дышим! И справедливо ли признавать достойными лишь три языка, а другие народа обрекать быть глухими и немыми?!
По прибытии в столицу Моравского княжества Велеград Константин вместе с помогавшим ему Мефодием провел славянскую службу.
«То было чудное мгновение!.. Глухие стали слышать, а немые говорить, ибо до того времени славяне были как бы глухи и немы», — такой отзыв остался в летописях об этой службе.
Мы уже привыкли ничему не удивляться, тем более восхищаться. А следовало бы подивиться гениальной прозорливости Солунских братьев, проповедовавших и утверждавших христианскую веру среди славян. Они понимали: одного ритуального акта крещения мало, чтобы вчерашний язычник стал верующим христианином. Проникнуться истинной верой можно, лишь слушая слою Божье в храме или молитвенно разговаривая с Богом дома на близком и понятном—родном языке.
***
А теперь из девятого века перенесемся в конец следующего за ним, десятого. Тогда произошло еще одно важное историческое событие, тоже связанное с Херсонесом.
Киевский князь Владимир Святославич пошел войной на своих южных соседей и осадил город-крепость Херсонес. Жители города упорно оборонялись. Владимир велел делать насыпь близ крепостной стены, чтобы, пользуясь ею, можно было ворваться в город, но осажденные через тайный подкоп уносили землю. И лишь перекрытие подземного водовода, по которому вода из окрестных источников шла в город, принудило осажденных сдаться.
Войдя в город, Владимир послал гонцов в столицу Византии, к правившим тогда императорам Василию и Константину, с требованием выдать за него замуж их сестру Анну. В случае отказа Владимир грозил подвергнуть Константинополь той же участи, какая постигла Херсонес.
Византийские императоры не на шутку встревожились. Анна же не проявляла никакого желания выходить замуж за какого-то язычника. Последнее обстоятельство и было использовано как главный довод в ответном письме греческих братьев-правителей: царевна Анна — христианка и не может быть супругой язычника. Такой ответ, однако, не остановил Владимира и не изменил его решения. Он заявил, что греческая вера ему по душе и он согласен стать христианином; ждет только царевну и священников. Братьям ничего не оставалось делать, как уговаривать сестру был, избавительницей греческой земли от ужасной войны. «Иду, как в полон, — отвечала Анна. — Лучше бы мне здесь умереть». Обливаясь слезами, с великой скорбью отправилась она в Херсонес. Владимир крестился. Дружина последовала его примеру.
На том месте, где греки ссыпали землю, уносимую ю время осады, Владимир заложил церковь, возвратил город Византии и, сопровождаемый супругой и херсонесскими священниками, поспешил вернуться в отечество. По прибытии же в Киев крестил киевлян, а затем и всю Русь. Ну, а вместе с крещением, как мы знаем, пришла к нам и письменность.
Вот и выходит, что древний Херсонес — по Несторовой летописи Корсунь — имеет самое прямое отношение к нашему празднику. Это единственное место на земле нашей древней отчизны, в котором достоверно засвидетельствовано пребывание первоучителей славянских Кирилла и Мефодия. А также именно в этом городе великий князь
Владимир Святославич принял крещение, изменившее и на многие века вперед определившее дальнейшую судьбу, дальнейший исторический путь Руси — России.
***
А теперь продолжим рассказ о том, как проходил Праздник славянской письменности и культуры в 1993 году.
В седьмой главе нашей летописи уже говорилось, что весной 1992 года паломники-посланцы Фонда славянской письменности и культуры пронесли через все славянские страны символ духовного единства православных народов — Неугасимую Лампаду, возжженную в граде Иерусалиме от Благодатного огня, нисходящего на Гроб Господень в Великую субботу перед Воскресением Христовым.
15 мая, в день памяти первых русских святых Бориса и Глеба, Неугасимая Лампада продолжила свой путь от памятника Кириллу и Мефодию в Москве в Херсонес Таврический по маршруту: Москва — Тула — Орел — Курск — Белгород — Днепропетровск. До праздника еще оставалось несколько дней, и Неугасимая Лампада являлась в этих городах как бы его провозвестником.
Везде встреча Благодатного огня вызывала живейший отклик в сердцах людей самого разного возраста и общественного положения Торжественные богослужения совершались при переполненных храмах.
21 мая Неугасимая Лампада была встречена на многолюдной центральной площади Симферополя.
К тому времени в Симферополь прибыла также делегация Фонда славянской письменности и культуры вместе с участниками научной конференции и фестиваля документальных фильмов.
После молебна на площади крестный ход с Неугасимой Лампадой направился в Свято-Троицкий кафедральный собор. Там состоялась торжественная литургия.
В просторном, с приделами, соборе было тесновато — так много жителей города и приезжих хотели видеть и слышать богослужение. Русские и украинцы стояли плечом к плечу; ни прозрачных, воздвигнутых политиками, никаких других границ между ними не просматривалось. В чтении богослужебных книг, возгласах священнослужителей часто слышались имена Кирилла и Мефодия. Имена, как бы напоминающие единый исток и русской, и украинской культуры, имена, зовущие не к вражде, а к взаимному дружеству, к единению славянских народов.
Во второй половине дня начала работу научная конференция «Славяно-греческая взаимность в Северном Причерноморье в эпоху Кирилла и Мефодия». Открыл ее известный славист академик О. Н. Трубачев.
С интересными глубокими докладами выступили: сам председательствующий О. Н. Трубачев, доктор искусствоведения В. Г. Брюсова из Москвы, доктор филологических наук Ю. К. Бегунов из Санкт-Петербурга, доктор филологических наук А. А. Медынцева, другие ученые из разных регионов России.
И все бы хорошо; сиди в удобных мягких креслах, слушай умные речи и радуйся: выступают авторитетные ученые, владеющие материалом, зачастую добытым в архивах, в иностранных источниках, — где еще такое услышишь?
Однако же к радости примешивалась и немалая доля горечи.
Надо ли пояснять, что конференция готовилась заблаговременной подготовка эта была непростым делом. Списаться с учеными ближнего и дальнего зарубежья, скоординировать их доклады и сообщения — и то, по нынешним временам, серьезная проблема. К тому же конференция (как и весь праздник) проходила вроде бы на издревле российской земле, но, увы, в другом, недавно испеченном в Беловежской пуще государстве, и о самом пребывании на территории Крыма нас как иностранцев надо было договариваться во всех деталях через посла (да, да!) со столичными и местными властями.
Постоянным местом нашего обитания был определен пансионат в сорока километрах от Симферополя (там с завтрашнего дня и будет работать конференция по секциям), а для сегодняшнего, первого, так называемого пленарного заседания отведен вместительный, современной постройки зал.
За прекрасный зал, конечно, спасибо.
Что ж до участия украинских ученых в конференции, то разосланные письма-приглашения остались без ответа. Из Киева в Симферополь никто не приехал, видимо, посчитав наш праздник не общеславянским, а «региональным», и поскольку он проводился в Крыму, то и вполне достаточно, если в нем примут участие местные ученые мужи.
Местные, так местные, и то ладно.
В итоге письменных и телефонных переговоров с ректором здешнего университета было заявлено 5 (пять!) научных докладов на конференции и твердо обещано присутствие на первом, пленарном заседании преподавателей и студентов в таком количестве, какое только может вместить этот огромный зал.
И вот конференция открылась, читаются интересные доклады. А огромный зал... пуст, безлюден. То есть мы-то, приехавшие «иностранцы», сидим в этом великолепном зале — расселись, рассеялись по нему по разным краям по трое, по пять, да и то не в каждом углу — и тем самым как бы только подчеркиваем его пустынность. Нас какая-то сотня, а зал вмещает, наверное, более тысячи.
Из пяти местных докладчиков явился лишь один, но и тот отказался от слова: «Уровень услышанных мною докладов столь высок, что меня это смущает ...». Скромность, конечно, украшает человека, что и говорить, но в одной ли скромности тут дело?
Сам ректор, обещавший полный зал, тоже, должно быть, из великой скромности на конференции вообще не появился.
Словом, плечом к плечу здесь не получилось.
***
Вечером мы уезжали из Симферополя в Николаевку — селение, рядом с которым находится пансионат, место нашего жительства на дни праздника.
За окнами автобуса мелькали дорожные указатели: Дубки, Михайловка, Андреевка, Демьяновка, Водное, Лекарственное, даже Кольчуги– но... Совсем как где-нибудь под Рязанью или Владимиром.
Пансионат спланирован с большим размахом: жилые корпуса, клуб, столовая — всего около десятка зданий в обрамлении буйной майской зелени.
Ученые завтра продолжат здесь свою конференцию. А делегация Фонда во главе с его президентом Вячеславом Клыковым повезет Неугасимую Лампаду на южный берег Крыма.
***
Подъем ранний. В седьмом часу мы уже тронулись в путь. Неугасимую Лампаду везет от самой Москвы (как и в прошлом году из Иерусалима в Москву) писатель Александр Морозов. Его сопровождают члены курского отделения нашего Фонда художники Василий Носов и Петр Ярцев, кинооператор Юрий Шиповский и старший брат известного русского певца Игоря Талькова — Владимир.
День с утра был хмарный, но небо постепенно светлело, очищалось, а когда подъехали к Алуште — сквозь поредевшие тучки вдруг прорвалось яркое и по-южному горячее солнце. И все кругом разом преобразилось: засверкала листва на кустах и деревьях, заблистали окна домов, явственно проступила на горизонте сиреневая горная гряда.
Наш микроавтобус остановился на просторном перекрестии нескольких улиц, запруженных по-праздничному одетыми людьми. И когда мы вышли из него, сразу оказались в этом живом, радостно возбужденном, говорливом кольце.
Все взоры устремлены, конечно, на Неугасимую Лампаду, с которой А. Морозов подходит к встречающим нас здесь же, на площади, местным священнослужителям. В толпе тут и там можно слышать: «Вместе с Благодатным огнем и солнышко засияло!»
Постепенно говор стихает, начинается молебен.
У многих пришедших на встречу Неугасимой Лампады в руках цветы — алые маки, пионы, гвоздики. И когда по окончании молебна мы пойдем крестным ходом к храму, то нет-нет да будем поглядывать под ноги — путь Неугасимой Лампады был усыпан цветами, и жалко было попирать их грубой синтетической обувкой.
Дорога до храма была недальней. Еще с площади можно было видеть колокольню, с которой разносился по городу праздничный звон. Он был слабенький, будто и не медь, а железо о железо звенело. Объясняется это просто. В свое время (понятно — какое) верхняя половина колокольни была срезана, свалена, а значит, и колокола сброшены. Теперь сохранившуюся нижнюю часть заново наращивают. Но когда еще колокольня станет во весь рост! А чтобы горожане знали, что божий храм действует, строители-реставраторы где-то найденные маленькие колокола повесили пока что в пролете недостроенного здания.
Сама церковь «Во имя крымских святых и Федора Стратилата» тоже производит безрадостное впечатление. В те же приснопамятные времена она была приспособлена под клуб, недавно опять стала храмом, и надо ли говорить, что внутреннее убранство ее беднее бедного: несколько напольных подсвечников, иконки самого примитивного письма по стенам, небольшой, похоже, местным плотником сработанный иконостас. Правда, иконостас как бы позолочен, но золотистый блеск его лишь подчеркивает общую нищету храма. Это тоже понятно: откуда вдруг взяться богатству?
Но надо было видеть, как истово вел литургию молодой батюшка и с каким сосредоточенным благоговением внимали его слову прихожане, особенно женщины! И эта внутренняя сосредоточенность, это духовное единение людей через Слою, обращенное к Богу и произносимое священнослужителем, — не дороже ли любого внешнего богатства?!
***
Из Алушты наш путь лежал в Ялту.
День разгорелся погожий, даже жаркий. Небо очистилось, и лишь редкие перистые облака кое-где пятнали его нежную голубень.
Дорога шла высоким берегом моря, хотя и на изрядном удалении от него. Поток машин здесь был едва ли не сплошным, и хорошо, что нас сопровождала «Лада» ГАИ. Правда, перед выездом между А. Морозовым и гаишным лейтенантом возникла небольшая дискуссия на тему «Кому ехать впереди?». Вообще-то машине милицейского сопровождения положено идти первой, на чем и настаивал лейтенант. Но здесь был особый случай, и Морозов считал, что впереди Лампады с Божественным огнем ничего быть не может. «Считай, что в нашей машине едет сам Бог!» — убеждал он гаишника. «А я кто?» — на полном серьезе отвечал ревностный служитель безопасности движения. В конце концов, было найдено компромиссное решение: до Ялты нам прокладывает дорогу ГАИ, а при въезде в город выходит вперед наша машина.
Ялта. Лишь полоса берега у самой воды шириной около километра имеет более-менее ровный рельеф, а далее город на всем своем протяжении, улица за улицей, взбирается на гору, точнее сказать — на горную гряду, которая и прикрывает с севера этот уникальный уголок земли, где могут произрастать даже тропические диковины.
Собор Александра Невского тоже стоит на ближнем от моря горном уступе и, при небольших в общем-то размерах, выглядит почти величественно. Он, слава Богу, уцелел, и даже добротная кованая ограда вокруг него сохранилась.
Выйдя из машины, мы опять, как и в Алуште, оказались в окружении ожидавшего нас многолюдья. И ялтинцы встречали гостей цветами, улыбками, радостными возгласами. Все были празднично оживлены и смотрели на привезенную к ним Неугасимую Лампаду кто с затаенным, кто с нескрываемым интересом. Примешивалась туг, наверное, — что вполне естественно — какая-то доля простого любопытства к явлению необычному, неслыханному и невиданному. Как ни что, а на памяти не только молодого, но и старшего поколения ничего подобного не бывало.
В сопровождении встретивших нас местных священников Неугасимая Лампада была торжественно внесена в собор и установлена рядом с алтарем. Вместе с ней были внесены также привезенные нами иконы Богородицы Державной и славянских первоучителей — Кирилла и Мефодия.
Началось богослужение.
Справа от алтаря — молодой Александр Невский, слева — Николай Мирликийский, которому посвящен придел собора. А нынче как раз Никола-вешний, так что служба ведется в честь и память Солунских братьев и в честь Святителя Николая.
В храме мало молодежи, все больше люди пожилые или совсем старые — те, кто уже готовится к переселению в мир иной. Молодые же в большинстве своем пока что пребывают в уверенности, что думать о таких вещах им еще рано, и предпочитают сатанинский вой и грохот хард-рока церковным песнопениям...
Служба длилась более двух часов.
Звонкий речитатив священника и рокочущий бас дьякона, устремляясь в подкупольную высь, долго еще перекатывались там, пока не сливались с пением церковного хора. И наполненное человеческими голосами пространство собора словно бы оживало, одушевлялось, одушевляя и собравшихся здесь людей. Они верили, им хотелось верить, что их молитвенное слово дойдет до Всевышнего.
У выхода из храма по-прежнему, как и перед началом службы, было многолюдно — не все могли попасть внутрь здания. Мы с Владимиром Крупиным разговорились с группой молодых ребят. Они нас заинтересованно расспрашивали о Дне письменности: что это за праздник и давно ли он проводится. Мы, в свою очередь, спросили, почему они не были на богослужении. «А мы только сегодня, да и то случайно, узнали, что будет такая служба, опоздали, пришли, когда уже было не протиснуться...»
Может, ребята не опоздают в следующий раз?
***
Пользуясь случаем (когда еще придется приехать в Крым!), мы побывали в соседней с Ялтой Ливадии, дачной резиденции последнего императора России Николая Второго.
Двухэтажный дворец выглядит довольно скромно. Недаром один посетивший Ливадию американец назвал его виллой бизнесмена средней руки.
Дворец долгое время был закрыт и лишь недавно стал музеем. Удостоился он такой чести, разумеется, не потому, что в нем по летам жил с семьей последний русский царь, а потому что здесь в 1944 году проходила Ялтинская конференция.
Кроме зала, в котором заседали Сталин, Черчилль и Рузвельт, другие комнаты дворца, в том числе и рабочий кабинет царя, не более чем просторны. Нигде ни в чем никаких излишеств. Естественность, простота. Много фотографий. Некоторые из них уже пришлось видеть в Москве, в Манеже, на выставке, посвященной Николаю Второму, которая открылась накануне праздника, 19 мая. На фотографиях и самого царя, и членов его семьи, если кому посчастливилось их видеть, — красивые одухотворенные лица, естественные непринужденные позы. Никто не тщится встать на котурны. Ни одного фальшивого показного жеста, ни одного вычурного ракурса.
Столь же скромно выгладит и маленькая домовая церковь Воздвиженья Креста Господня, выстроенная рядом — стена к стене — с дворцом Церковь реставрируется, работы еще не окончены, но уже и сейчас она по-домашнему уютна и красива.
Дворец стоит на берегу моря, но берег здесь высокий, и до моря надо добираться по довольно крутому спуску. Говорят, надо иметь хорошее сердце, чтобы разок-другой на дню подниматься ко дворцу по этой дороге.
***
В конце долгого майского дня мы вернулись в свою Николаевку.
В клубе пансионата был продолжен начатый еще в Симферополе фестиваль документальных фильмов. Демонстрировалась «Искупительная жертва» — об убийстве Николая Второго и его семьи.
Весь следующий день, 23 мая, прошел также в Николаевке.
Ученые завершили конференцию, и у них еще осталось время для личного общения, так сказать, по интересам: историки с историками, филологи с филологами.
В празднике принимала участие делегация из братской Сербии, в составе Растислава Петрича, Йоле Станишича и Миленко Шукало. Они привезли с собой большую фотовыставку, рассказывающую о войне, направленной на уничтожение сербского народа, о зверствах, которые чинятся не только над военнопленными, но и мирными жителями. Страшная выставка! Глядишь на эти фотодокументы и невольно вспоминаешь будто бы объективные, а на самом-то деле дезинформирующие репортажи в наших СМИ о том, что происходит в этой залитой кровью славянской стране: сколько раз наша демпресса и телевидение уличались в тенденциозных передержках и даже подлогах, выдавая зверства над сербским народом за зверства самих сербов...
Выставка была развернута в клубе пансионата. На ее открытии выступили посланцы Сербии, дополнив привезенные фотодокументы правдивым, страстным словом.
Вечером состоялось награждение Почетными грамотами Международного фонда славянской письменности и культуры активистов фонда и участников нынешнего праздника. Затем был показ короткометражных православных фильмов: о супруге убитого террористом великого князя Сергея Александровича Елизавете, о Ксении Петербуржской о других.
Так закончился третий день нашего пребывания на крымской земле.
***
24 мая. День памяти Кирилла и Мефодия, главный день нашего праздника.
Начинался он не совсем празднично. Предстояла поездка в Херсонес, и поднялись мы рано. Однако автобусы почему-то битый час пришлось ждать. Да и поехали — остановка за остановкой: моторы чихают, словно за ночь простудились; водители теряются в догадках: уж не добавили ли им на заправке в баки с горючим еще чего-то?
Слава Богу, добрались до Севастополя. Но и здесь нас повезли не через город, а каким-то окружным путем. Ну, будто кому-то очень хотелось, чтобы мы опоздали на торжественную литургию, назначенную на определенный час.
Именно так оно и получилось. Когда мы прибыли в Херсонес, служба уже началась.
А вот дальше — дальше все было очень хорошо. Даже пасмурный с утра день, как и при поездке в Алушту, засиял, засверкал под лучами ясного солнышка.
Неугасимая Лампада была торжественно встречена местным духовенством во главе с епископом Крымским и Симферопольским Лазарем и установлена на почетное место в алтаре.
Впрочем, можно ли говорить об алтаре или иконостасе, если служба шла под открытым небом?!
...Попробуйте представить себе высокий зеленый берег моря, залитый солнцем, и на том берегу — развалины крепостных укреплений, остатки стен общественных зданий, храмов, жилых строений, каменные пунктиры улиц и площадей. Где-то стены домов и храмов сохранились лучше, и по ним археологи «читают» историю, как по книге, где-то остатки зданий лишь угадываются. Все поросло травой забвения. И лишь вот эти белые, омытые дождем веков камни напоминают о когда-то славном, далеко окрест известном граде Херсонесе Таврическом.
Служба шла хоть и под открытым небом, но в стенах, точнее — остатках стен древней базилики, где, по преданию, принял крещение великий князь Владимир Святославич.
А если так, то и здесь сейчас были и алтарь, и иконостас — пусть всего-то из нескольких прислоненных к камням икон. Я видел, как одна шустрая забугорная журналистка, должно быть, вознамерившись сделать снимок богослужения в «необычном» ракурсе, пыталась зайти за спины священнослужителей, а молоденький служка вежливо, но твердо пресек эту попытку: «Сюда нельзя, здесь алтарь!..»
Что же до иконы, то мне еще ни разу не приходилось видеть наших первоучителей Кирилла и Мефодия в таком прекрасном «окладе» — на зеленой, окруженной лазурным морем земле, под синим небом и вечным золотым солнцем. Главное же — когда-то под этим небом и этим солнцем, по этой земле они ходили. Ходили и думали о нашем письменном языке, о том языке, на котором теперь мы пишем и мыслим, на котором создана великая литература. Выходит, братья думали и о нас, нынешних?
В «Повести временных лет» рассказывается, как апостол Андрей, поднимаясь вверх по Днепру, указал место Киеву (здесь будет «град велик») и предрек ему будущую славу. Эти строки из Нестеровой летописи часто цитируются. Но мало кто знает, что перед тем, как отправиться в путешествие из Черного моря в море Варяжское (по известному пути «из варяг в греки»), Андрей Первозванный был в Корсуни, то есть Херсонесе, и освятил здесь первый христианский храм.
Издревле почитаемый небесным покровителем Руси, он и теперь осеняет морские ее рубежи символом крестного подвига своего — Андреевским стягом.
Сегодня тоже над собравшимися на торжественное богослужение рядом с русским и украинским флагами, флагом нашего Славянского фонда реял на свежем ветерке и Андреевский.
Херсонес — пригород Севастополя. И среди сотен присутствующих на богослужении были и военные в близкой моему сердцу морской форме, которую я тоже в молодости носил не один год. С несколькими офицерами я разговаривал, но общий тон разговоров был грустным, тревожным: политики хотят делить флот, но можно ли делить неделимое? И где, когда две половинки были сильнее целого?..
Своеобразным аккомпанементом к нашему разговору было надсадное стрекотание вертолетов, время от времени появлявшихся в чистом небе и зачем-то делавших круги над местом богослужения. Интересно, что они высматривали, какие разведданные собирали?
А вот на проходивших недалеко от берега больших и малых судах мы видели стоявших вдоль борга людей, которые, как бы показывая, что им известно, что происходит на развалинах древнего Херсонеса, сначала осеняли себя крестным знамением, а затем долго приветственно махали руками.
По завершении литургии были торжественно освящены новые русские и украинские военные знамена, дабы они никогда не противостояли друг другу на полях сражений.
А еще состоялось посвящение в витязи молодых красивых ребят — членов международной православной молодежной организации. Их благословил на добрые дела епископ православной американской церкви владыка Василий (Родзянко), принимавший участие в нашем празднике.
На этом, можно считать, праздник 1993 года завершился.
По программе, которая предварительно согласовывалась, Неугасимую Лампаду ждали еще и во Владимирском соборе Севастополя. Увы, не дождались, дорога туда для нас оказалась закрытой. В городе русской славы на обратном пути из Херсонеса мы, правда, все же побывали. Но только проездом, с часовой остановкой на обед. Никаких контактов с жителями города, кроме как с работниками общепита, мы не имели. Должно быть, кому-то показалось, что другие контакты чреваты опасными неожиданностями. А вдруг от Неугасимой Лампады гости зажгут в массах пламя восстания и захватят Севастополь?!
Недопущение каких-либо контактов подтверждается еще и вот каким неоспоримым фактом. При отъезде из Херсонеса нам бросилась в глаза большая красочная афиша, извещающая о Празднике славянской письменности. И легко представить, как мы возрадовались, возликовали: молодцы, севастопольцы, тоже почтили память Кирилла и Мефодия. Но очень скоро выяснилось, что ликовали мы зря, что севастопольцы-то молоды, а вот такие ли уж молодцы, кто давал указание печатать такие афиши? Потому что на афишах стояла дата: 22 мая.
Неужто они не знали, что день памяти Солунских братьев 24 мая? Не знали, что в Севастополь—Херсонес приезжает многочисленная делегация Фонда славянской письменности и культуры именно 24 мая?
Тот, кто своевольно переносил праздник с 24 на 22 мая, все это, конечно, знал, а значит, переносил не по неведению, не по ошибке, а вполне сознательно. То есть повторилась та же история, что и в Симферополе с участием, а правильнее сказать, с неучастием местной профессуры в научной конференции. Один и тот же недобрый почерк...
Вспомнили ученых — как умолчать о литераторах. Писатели, входившие в делегацию Фонда, тоже имели достаточные основания ожидать прихода-приезда на праздник своих украинских собратьев по перу. Все же не День шахтера и торговых работников, а День письменности. И если в русском языке слова, обозначающие название праздника и профессиональную принадлежность, немного разошлись, то в украинской мове они почти полностью совпадают: письменность — письма шик...
Откровенно говоря, многого мы не ждали, допуская, что украинские письменники заняты, что им в эту прекрасную, весеннюю пору особенно успешно работается над своими самостийными произведениями. Ну, прислали хотя бы двух-трех, пусть одного представителя, который бы по-братски пожал нам руку и вместе с нами порадовался празднику, воссиявшему на земле, по которой когда-то ходили создатели нашей письменности.
Ни один украинский писатель не почтил праздник своим присутствием. Хотя, разобраться, праздник-то такой же русский, как и украинский — наш общеславянский... Как скоро и как далеко мы успели друг от друга уйти! А ведь каждый здравомыслящий человек, писатель тем паче, должен понимать, что нынешнее наваждение рано или поздно пройдет и нам опять надо будет сходиться, сближаться. Мы же братья не какие-то там троюродные, а самые что ни на есть родные.
В наше смутное время очень часто черное называют белым, а белое — черным. Но хочется верить, что когда-то в том же Симферополе, а может быть, в Москве или Киеве состоится конференция на тему «Русско-украинская взаимность в эпоху катастройки» и на ней все будет названо своими именами: белое — белым, черное — черным...
***
Два немаловажных дополнения, не вписавшихся в хронику праздника.
Первое. 25 мая в Симферополе прошла учредительная конференция Южного отделения Славянского экономического союза, куда вошли предпринимательские структуры Крыма, Днепропетровска и Николаева.
На первый взгляд, это вроде бы не имеет прямого отношения к нашему празднику, к письменности, к культуре. Даже лексика — предпринимательство, структуры — и то какая-то «рыночная».
Так-то так. Но, как уже говорилось, на культуру у государства денег нет, а проведение праздников выливается в довольно круглые суммы. (Та же аренда прекрасного зала в Симферополе обошлась Фонду в очень большую копеечку.) Где эту «копеечку» взять? Для изыскания необходимых средств Фондом и создан Славянский экономический союз.
Второе — по времени, но не по значению — дополнение.
28 июля на площади, у входа в древний Херсонес был торжественно открыт памятник крестителю Руси великому киевскому князю Владимиру.
Логично посожалеть, что монумент не был готов к празднику — ведь, как гласит поговорка, дорого яичко ко Христову дню. Однако же автор Вячеслав Клыков работу над памятником завершил своевременно, и он мог быть открыт в любой из праздничных дней. И не произошло это, как говорится, по не зависящим от автора причинам. По тем самым, должно быть, по каким и сам праздник-то пытались «перенести» с 24 на 22 мая...
Остается только утешиться и порадоваться, что памятник все же поставлен. Поставлен в день памяти Владимира Святославича. Здесь, в Херсонесе, он когда-то принял крещение, а крестом, который он держит в своей руке, крестил затем и всю Русь.
Если же подводить общий итог восьмому празднику, то его все же следует признать положительным.
Благородна была сама идея проведения праздника на земле Херсонеса, и все, что нужно было сделать Фонду славянской письменности как главному инициатору и организатору праздника для того, чтобы он прошел успешно, Фондом было сделано. Да, мы надеялись, что это празднование явится живым свидетельством возвращения народов России и Украины к своим духовным изначалиям, к общему истоку нашей культуры. И мы, русские, протянули руку нашим славянским братьям для дружественного рукопожатия. Ответного движения, к нашему сожалению и огорчению, не последовало. Что ж, пусть нас рассудит история.
Проведение праздника в Крыму воочию показало, повторюсь, как далеко мы уже успели разбежаться. Так пусть это послужит нам знаком беды и одновременно призывом к возвращению на прежние исторические и духовные рубежи, призывом к нашему единению. Оно — неизбежна Нам на роду написано — быть вместе!
© Все права защищены
http://www.portal-slovo.ru
