«Искусство должно заставлять думать и сопереживать»

— Филипп Александрович, вы очень разноплановый художник, но, в то же время, у вас очень много картин, которые иллюстрируют различные исторические сюжеты…

— Слово «иллюстрируют», наверное, не очень подходит. Картины должны показывать, а не рассказывать или пояснять. Я часто беру какие-то сюжеты и изображаю то, что человек не может увидеть, например картина «Явление преподобного Саввы Сторожевского царю Алексею Михайловичу». Кроме того, зрители иногда путают исторические и жанровые картины, сейчас много интерьерной живописи, где человек изображен в старинной одежде в пейзаже и занимающийся бытовыми вещами или просто отдыхающий. Исторические картины — это картины на вечные темы: любовь, предательство, исцеление, чудо. А, к примеру, в недавнее, перестроечное время были распространены жанровые картины, их темы — базар, вокзал. Но это не темы — это место действия. Вообще понятие тема уходит из искусства. Нынешний художник часто и не собирался развивать какую либо тему в своем творчестве, художникам внушали, что это литературный подход — выходит и Суриков, и Нестеров, и Петров-Водкин, не так понимали профессию художника, оказывается все просто рисуй, что увидел и не думай о нравственности, России, истории, о любви к своему народу, художника вычеркивают из числа «властителей дум», просят его «обслужить клиента». Но мы помним завет Некрасова — «Поэтом можешь ты не быть, а гражданином быть обязан»

— Какими принципами вы руководствуетесь, когда пишете историческую картину?

— Здесь, наверное, будет уместно вспомнить, как работали русские художники. Например, Александр Иванов двадцать лет писал «Явление Христа народу». Однако он не все время работал над большим холстом, но также собирал материал. И нас так учили работать, как историки, ученые, как работал великий Суриков. То есть ты погружаешься в материал, ты ищешь основу. Основа для художника, пишущего историческую картину, — это, конечно, тексты, прежде всего священные тексты, Евангелие. И то впечатление, ощущение которое возникает при погружении в эпоху глядя на архитектуру, предметы и главное характерами масштабных личностей изучаемой эпохи. Вообще, исторических художников если рождается пять в столетие — это уже много, ведь чтобы стать настоящим мастером в этом деле, простых способностей мало — нужен талант, и конечно, образное мышление.

— Филипп Александрович, в отличие от большинства других художников, вы уделяете внимание именно духовной истории России. С чем это связано?

— Русская живопись всегда ориентировалась на духовные смыслы. Главные произведения в русской живописи — «Троица» преподобного Андрея Рублева и «Явление Христа народу» Александра Иванова. Русское искусство — христоцентрично.

Что касается истории, то действительно, есть художники, которые иллюстрируют. Скажем, было какое-то событие и нужно это нарисовать. И бывает, что иллюстрируют уже в сотый раз, хотя до них какой-либо художник уже создал эталонный образ. Например, Павел Дмитриевич Корин написал прекрасный образ Александра Невского, прекрасный образ богатырей написал Виктор Михайлович Васнецов. И сейчас начинать писать Илью Муромца — это просто странно, вопрос уже решен великим мастером.

Но есть такие моменты в русской истории, которые просто не изображались. Почему — в общем-то не ясно. Например, князь Рюрик. Его изображений практически нет, вопрос остается открытым. И я себе ставлю задачу: нужно изобразить князя Рюрика. Ищу материалы, смотрю, какие предметы быта его могли окружать, как он мог выглядеть. Какие есть теории происхождения Рюрика. Начинаешь читать исторические свидетельства и искать его образ. Задача художника именно в этом и состоит. Например, как получилось с Ильей Муромцем. Мы его не знали бы, если бы его не изобразил Васнецов. И теперь когда мы говорим об Илье Муромце, всегда возникает такой образ, который нашел Васнецов.

— То есть это некий законченный образ…

— Да, и это новый исчерпывающий образ, который превосходит все предыдущие изображения, это художественная правда, сотканная из образов, которые художника окружали.

В 2012 году отмечалось 1150 лет российской государственности. Можно было бы проводить конкурс исторических образов Рюрика, но этим просто никто не занимается, зато каждый год пишутся сотни картин о том, как Сергий Радонежский благословляет на битву Дмитрия Донского. Это здорово, но то, что мы сражались с татарами — это один из эпизодов нашей истории. Есть и другие сюжеты, не менее значимые.

Например, у меня есть картина «Князь Александр Невский и Сартак в Орде». Существует мнение, что когда Александр Невский бывал в Орде, он побратался с Сартаком, сыном хана Батыя. Как это изобразить? Ведь история взаимоотношений с Ордой в русском сознании всегда воспринималась через призму конфликта. Я стал смотреть материалы, как историк искать какие-то свидетельства. Например, у Льва Гумилева сказано, что они побратались, а древних источников, в которых этот момент упоминается, нет. Это, в общем-то, гипотеза Гумилева. С другой стороны, Сартак был несторианин, то есть христианин, но не православного толка, с уклонением в ересь. Как они могли брататься? Если изобразить, как они братаются, получается, что православный христианин не делает разницы между несторианством и православием. Такого быть не могло. С другой стороны известно, что Александр Невский был великий дипломат, предпочитал дружить с Ордой и просил, чтобы монголы не трогали Православную Церковь. И Русь смогла подняться как государство, потому что народ был постоянно связан с Церковью, объединялся вокруг святынь, а с Западом предпочитал воевать. Поэтому на моей картине Александр Невский и Сартак скачут на Восток, слева направо. На переднем плане, конечно, Александр Невский, как великий князь, как святой, а Сартак на втором плане, о чем-то говорит с князем на ходу, а тот осмысливает, что он говорит. Это диалог с Востоком, движение России на Восток.

— Получается, что вы работаете над картиной как профессиональный историк?

—. Работаю как исторический живописец, например, в случае с Александром Невским возникает проблема: как изобразить святого, который одновременно и герой, и воин, и князь? К тому же за истекшие века информация о нем обросла легендами и былинами. И, конечно, тут нужно быть историком. Картины — это не иллюстрация к чьему-то тексту, нужно самому создать свой изобразительный текст, который будет заключаться всего в одном кадре. Если снимается, например, документальный фильм, то там можно долго о чем-либо рассказывать, а здесь нужно в одной картине, как в одном срезе, показать максимум, отсечь все бытовое и увидеть вечное или лучше сказать словами Иустина Поповича — совечное.

— Что важно для вас как для художника-историка? На что вы обращаете внимание в первую очередь, когда выбираете сюжет для картины?

— Я ищу ключевые моменты истории, ее «болевые точки». Например, не было изображений гонений на Церковь в 1920-е гг., но ведь эти образы нужны, чтобы мы уже никогда не забыли: что из себя представляло это время, кто такой патриарх Тихон, насколько велика его личность. Сейчас все яснее, что чем дальше мы удаляемся от тех событий, тем больше перед нами вырастает фигура патриарха Тихона: он и миссионер, и исповедник, и святитель. Патриарх, который взял на себя ответственность за Церковь, когда на нее обрушились гонения, претерпел до конца. Спас Церковь, вывел ее из ереси обновленчества и причислен к лику святых.

Или, к примеру, нет изображений того, как избрали первого патриарха Московского Иова, хотя это один из ключевых моментов российской истории. В Смутное время он отказался признать Лжедмитрия I сыном Ивана IV.

Вообще, историческая живопись сейчас должна включать в себя не только семидесятилетний период истории России, но охватывать гораздо больший временной период, всю историю нашей цивилизации от древних ариев, князя Рюрика, святителя Илариона Киевского до прославления Новомученников и исповедников Российских — этих действительно важных, ключевых фигур и событий прошлого и настоящего, над чем я и тружусь на протяжении последних двадцати и более лет.

— Филипп Александрович, среди ваших картин много портретов церковных иерархов, живших в XIX–XX вв. и причисленных к лику святых, православных миссионеров. Почему вы обращаетесь именно к их образам?

— Вообще, про миссионерство современные русские художники пишут мало картин. Допустим, есть такая фигура как митрополит Нестор Камчатский. Это человек, который лечил, спасал коренных жителей Камчатки, крестил их, передвигаясь по Камчатке на собаках, на оленях. Он участвовал в Первой мировой войне, отвозил просфору графу Ф.А. Келлеру от патриарха Тихона и благословение, он написал книгу «Расстрел Московского Кремля (27 октября — 3 ноября 1917 г.)», переведенную на разные языки, он прошел лагеря, в советское время носил царские награды, о чем доносили Сталину. То есть были люди такого гигантского масштаба, приближающиеся к апостольскому служению, а изображать их никто не торопится, многие и не знают. Все знают преподобных Серафима Саровского, Сергия Радонежского, но за рамки событий Московии мало кто выходит. Но ведь если мы будем замыкаться только в рамках Московии, мы рискуем потерять не только свою историю, но и свою территорию, которая лежит на востоке страны.

А между тем у нас был целый сонм подвижников на Востоке —святители — Николай Японский, Нестор Камчатский, Патриарх Тихон, митрополит Иннокентий (Вениаминов), — про которых мы забываем. Замечу, что все, кого я изображаю, были знакомы между собой. Например, Николай Японский получил благословение у митрополита Иннокентия (Вениаминова) и подарок наградной крест и бархатную рясу. Митрополит Иннокентий был пострижен в монашество и назван в честь епископа Иннокентия Иркутского. Митрополит Иннокентий (Вениаминов) заезжал в Японию. Нестор Камчатский в Японии издал книгу «Расстрел Московского Кремля (27 октября — 3 ноября 1917 г.)» совершил попытку спасти царскую семью, организовав отряд офицеров верных императору, ездил к Колчаку, а благословение получал от патриарха Тихона. И чем больше вникаешь в тему, тем больше понимаешь, что в русской истории все связано.

Мне важно показать именно этих людей. Показать, что они были, и они рядом с нами, ведь нас разделяют всего сто с небольшим лет, не такой уж и значимый временной отрезок, я писал портреты снатуры, тех слюдей. Которые видели царя, общались с патриархом Тихоном. И для людей, которые воцерковляются сейчас, им важно это время увидеть, понять, что мир Церкви, в который они хотят войти — рядом. Помочь им в этом — в том числе и моя задача, как художника.

— Филипп Александрович, к какому стилю ближе ваши картины?

— Есть разные пути изображения чего-либо, например, реализм. И реализм бывает поэтический, бывает критический, бывает мистический. Вот мои картины ближе к такому направлению, как мистический реализм, в рамках, конечно, православной традиции.

Другое дело, что сейчас господствующего стиля нет в искусстве. Соцреализм умер, и его место осталось не занятым. В настоящее время идет повторение соцреализма, но в каких-то выродившихся формах. В соцреализме личность не выделялась, но прославлялся труд. То есть это было некое упрощение. Но сейчас не идет усложнения, сейчас идет еще большее упрощение. Искусство превращают в сферу услуг, стремяться, чтобы художник писал только тех, кто платит, не думал о святости и служении Отчизне, о прославлении ее героев и святых.

— А каких принципов придерживаетесь вы в своем творчестве? Каков ваш путь?

— Я пишу только тех, кого люблю и уважаю. Это самый верный путь: делать то, что любишь, посвящать этому все время и силы и тогда все получается. Искусство должно не услаждать зрителя красивостью, а показывать подлинную красоту и правду, заставлять думать и сопереживать, поднять душу зрителя, оторвать от обыденности и на время дать возможность побыть в другом пространстве, среди святых и героев.

Беседовал И.Р. Шарапов,

заместитель главного редактора журнала

«Историческое образование»

Опубликовано: http://thezis.ru/zhurnal-istoricheskoe-obrazovanie-2.html